Очерки английского общества в романах А. Троллопа, Полонский Леонид Александрович, Год: 1870 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 127 минут(ы)

ОЧЕРКИ АНГЛІЙСКАГО ОБЩЕСТВА ВЪ РОМАНАХЪ А. ТРОЛЛОПА.

Phineas Finn, in three volumes. 1869.

He Knew he was right, in three volumes. 1869.

The Vicar of Fulhampton. 1870.

‘Ежедневная англійская жизнь’ — вотъ та практическая сфера, въ которую вкусъ публики въ Англіи все боле и боле замыкаетъ беллетристовъ. Объ этомъ единогласно свидтельствуютъ и журнальные рецензенты, и сами беллетристы, въ своихъ объясненіяхъ съ читателями. Писатель, о которомъ мы будемъ говорить, хотлъ дебютировать въ беллетристик романомъ историческимъ. Онъ принесъ свой романъ издателю и получилъ въ отвтъ: ‘намъ нужна обыденная жизнь, сэръ, обыденная англійская жизнь, а вашъ историческій романъ (не удостоенный издателемъ и взгляда) не стоить той бумаги, на которой написанъ’. Въ громадной масс ежегодно выходящихъ новыхъ англійскихъ романовъ, вы найдете очень немного такихъ, которые выходятъ изъ этой указанной сферы — daily English life. Бульверъ со своими ‘Помпеи’, ‘Занони’ и ‘Послднимъ изъ бароновъ’ имлъ бы теперь мало шансовъ на успхъ. Сфера обыденной жизни, конечно, не есть какая-нибудь вновь открытая для беллетристики область: достаточно напомнить о Гольдсмит и Фильдинг. Новость состоитъ только въ ршительномъ, можно даже сказать исключительномъ преобладаніи этой сферы въ англійской романической литератур нашего времени.

Нтъ сомннія, что такое преобладаніе дано этой сфер въ литератур прежде всего тмъ фактомъ, что ее разработали такіе высокіе таланты, какъ Диккенсъ и Тэккерей. Диккенсъ, за исключеніемъ только двухъ романовъ {Замчательно, что оба знаменитые писателя сдлали такія исключенія — для экскурсіи въ исторію — The tale of two Cities Диккенса и Henry Esmond Тэперея, и разъ для экскурсіи въ другую часть англосаксонскаго свта — Martin Chusslewit Диккенса и Virginians Тэккерея.}, исключительно держался ея. Тэккерей точно также удалился отъ нея только въ двухъ романахъ, несмотря на то, что его увлекалъ въ область исторіи личный вкусъ, какъ то ясно изъ частыхъ обращеній его къ прошлому, въ мелкихъ его статьяхъ. Въ ‘Ярмарк тщеславія’, правда, избрана эпоха не настоящая, и не давнопрошедшая, но это, очевидно, сдлано не для того, чтобы дать роману историческій характеръ, котораго онъ и не иметъ, какъ его не имютъ и ‘Несчастные’ В. Гюго, несмотря на описаніе битвы при Ватерлоо, которое находится въ нихъ обоихъ, — а, собственно для удобства: сатира Тэккерея на аристократизмъ тутъ слишкомъ рзка, для того, чтобы героями могли быть современники, а перенесеніе времени на четверть столтія назадъ нисколько не уменьшало дйствія романа, ибо духъ, съ которымъ онъ борется, еще далеко не исчезъ.

Диккенсъ и Тэккерей, нын оба лежащіе въ вестминстерскомъ аббатств, отлично знали, почему именно ‘обыденную жизнь’, дающую столь мало красокъ для произвольной фантазіи поэта, слдовало, однакоже, предпочесть изображенію поэтической гибели сэра Эдгарда Равенсвуда, или картин сэра Вальтера Ралея, бросающаго свой плащъ подъ ноги великой Елисаветы, или послдняго дня города, засыпаннаго пепломъ, или послдняго феодала — ‘длателя королей’. Картины Скотта и Бульвера безспорно красивы, типы ихъ живописны и повсть увлекательна. Но пользы въ нихъ нтъ никакой, и он неспособны внушить серьезнаго интереса. При ныншнихъ полицейскихъ порядкахъ, Вальтеру Ралею никогда не удалось бы съимпровизировать бархатный коверъ для королевы Викторіи, а если бы это ему удалось, и даже неоднократно, то все-таки не доставило бы ему мста въ кабинет, котораго составъ зависитъ отъ избирателей. Варвикъ, длатель королей, во всякомъ случа ничтоженъ въ сравненіи съ тмъ великимъ длателемъ властей, какимъ представляется нын народъ, и во всю свою жизнь не передлалъ столько престоловъ, сколько ихъ передлано на нашихъ глазахъ въ теченіи десятка лтъ. Мысль объ общественной солидарности и о правахъ человческой личности, боле и боле проникающая современность, сама по себ такъ велика, она ссылается не на одну личную драму, а на такую громадную массу драмъ, и дйствуетъ на человка не поверхностною игрою красокъ, а возбужденіемъ такихъ глубокихъ инстинктовъ и такихъ благородныхъ страстей, что весь поэтическій калейдоскопъ передъ ней ничто, и даже судьба ‘Корсара’ или роковая печать на чел Чайльдъ-Гарольда — передъ нею являются не только лишенными могущественнаго интереса, но даже пораженными самою роковою изъ всхъ роковыхъ печатей — печатью фальшивости.

Что же сказать о тхъ произведеніяхъ, которыя были нкогда въ мод, и которыхъ сюжеты заимствованы собственно изъ ‘модной’ жизни, и прельщали читателей собственно изящностью описываемыхъ манеръ и изысканностью языка своихъ героевъ? Это была еще худшая фальшь,— фальшь посредственности и безвкусія. Диккенсъ и Тэккерей сознательно пошли по иной, реальной дорог, и въ сатирическомъ очерк Тэккерея — ‘Novels by eminent hands’ достаточно высказано сознаніе имъ разныхъ видовъ фальши, при чемъ достается и Бульверу. Замчательно, что въ то же время, когда обыденная жизнь завоевываетъ беллетристику, она тснитъ и самихъ поэтовъ. Теперь именно Байронъ въ Англіи ршительно непопуляренъ, о немъ не любятъ говорить, его никогда не цитируютъ. Теннисона, правда, любятъ и печать считаетъ долгомъ восторженно привтствовать каждое новое его произведеніе. Но популярнымъ Теннисона никакъ назвать нельзя: его любятъ аматры изящной лирики, какъ гастрономы любятъ бордо, закупоренное въ ‘годъ кометы’. И самыя т свойства, за которыя любятъ Теннисона, такъ-сказать, свидтельствуютъ, что ‘священный огонь’ лирики утратилъ свое господство надъ сердцами современниковъ: Теннисона любятъ за выработку стиха, за спокойствіе, правильность, изящность, деликатность, однимъ словомъ, за вс свойства противоположныя характеру ‘высокополетнаго’ поэта, какимъ представляется, напримръ, заблудившійся въ нашу эпоху Викторъ Гюго.

Сказавъ, что Диккенсъ и Тэккерей (чрезвычайно уважавшій Диккенса) сознательно пошли по иному, реальному пути, мы должны однакоже оговориться о ихъ различіи. Оба они обработывали обыденную жизнь не праздно, а съ плодотворною мыслью: у Диккенса главная мысль — гуманность, у Тэккерея — борьба съ предразсудкомъ о вншнемъ достоинств. Если справедливо то мнніе, что подл зла всегда произрастаетъ лекарство, какъ вдоль дорогъ ростетъ особая трава, употребляемая противъ мозолей, то совершенно естественно два великіе поэта современной жизни въ Англіи должны были раздлить между собою роли именно такъ, какъ они сдлали. Жесткость англійскаго національнаго характера и крпость граней, раздляющихъ англійское общество, боле всего требовали отъ мыслящихъ поэтовъ именно изобличенія жестокости къ слабымъ, картинъ насилія надъ женщинами и дтьми, и вопіющихъ образовъ нищеты, безвыходно стоящей между смертью и преступленіемъ. Что можетъ быть поразительне жизни и смерти того несчастнаго уличнаго мальчика, который никогда отъ общества не слыхалъ иного слова, какъ роковое move on (проходи) {Bleak Hoose, Диккенса.}, того отчаяннаго страха передъ пріютами для нищихъ, которымъ вчно одержима старушка {Great Expectations, Our Mutual Friend, Диккенса.}, того неизбжнаго пути къ преступленію, который изображенъ въ ‘Оливер Твист’, тхъ страшныхъ жестокостей разнаго матеріальнаго и нравственнаго характера, которые представлены Диккенсомъ въ описаніяхъ школъ, а иногда и семейныхъ отношеній, начиная съ нищихъ и до самой миссизъ Домби? Все эти сцены изображены такъ мучительно реально, страдающіе типы эти такъ несомннно живы въ своихъ боляхъ, что дйствіе ихъ на читателя не можетъ быть усилено никакими объясненіями, которыхъ поэтому никогда и нтъ у Диккенса, а есть — и то рдко, краткія обращенія или призывы. Кто можетъ опредлить, какую огромную пользу принесъ Диккенсъ для смягченія нравовъ и для улучшенія мстъ призрнія? Опредлить ея нельзя, но мы очень хорошо знаемъ, что вс дйствія наши совершаются подъ вліяніемъ впечатлній и образовъ, запавшихъ намъ въ душу и оцвтившихъ наше міровоззрніе.

Желчное добродушіе, съ какимъ Тэккерей изображаетъ маркиза Стейна {Vanity Fair, Тэккерея.}, пріобрвшаго свой титулъ услугами личности короля, и не имющаго въ своей нравственной природ ничего, кром спси званія и той цинической ироніи, какую внушаетъ ему собственная глубокая безнравственность, добродушіе, говоримъ, съ какимъ Тэккерей относится ко всмъ свойствамъ идйствіямъ такихъ героевъ, какъ къ чему-то какъ будто невинному, какъ будто непонимаеть той сущности дла, которую такъ рельефно даетъ чувствовать читателю — дйствуетъ сильне ювеналова бича. Весь этотъ міръ, созданный пресыщенностью чужимъ, задаемымъ трудомъ, вся эта пустошь аристократической чистокровности, представляемая какъ нчто вполн понятное, нчто такое, что вполн прилично благородному званію и служитъ украшеніемъ Великобританіи, а еще лучше — аристократизмъ лакеевъ, респектабельность ливреи, изящные разговоры выздныхъ лакеевъ со швейцарами {Pendennis, Тэккерея.}, презрніе мистера Де-ла-Плюшъ къ печати {Diary of С. Jeunes De la Plnche, esq., Тэккерея.}, пресмыканіе всей буржуазіи, богатой и бдной, не только передъ лордомъ, но передъ племянникомъ, даже знакомымъ лорда, геніальная картина обуревающаго общество желанія казаться выше, лучше самого себя {The snobs of England, Тэккерея.} — и все это въ такомъ тон, будто все это очень хорошо, будто такъ и слдуетъ — какая разъдающая сатира! И опять скажемъ — опредлить сколько пользы принесъ Тэккерей для истребленія того предразсудка, который стоялъ въ Англіи поперегъ пути политической реформы, нельзя, но извстно, что противъ предразсудка, основаннаго на понятіи о величіи, сатира боле врное средство, чмъ ученые трактаты, извстно также, что слово snob сдлалось въ Англіи ходячимъ эпитетомъ, въ которомъ содержится готовый приговоръ.

Теперь скажемъ нсколько словъ о различіи между Диккенсомъ и Тэккереемъ. Различіе это зависитъ не только отъ различія избранныхъ ими ролей, а стало быть и круговъ, въ которыхъ вращается ихъ творчество, но и отъ особенностей талантовъ этихъ писателей. Оба они — реалисты, но въ разной степени, оба — первостепенные юмористы, но въ различныхъ родахъ. Диккенсъ обнимаетъ боле широкое пространство современной жизни, чмъ Тэккерей, который изъ среды аристократической и лакейской выходитъ только для того, чтобы вступить въ любезную ему, и мастерски очертанную имъ среду литературную и артистическую. Нтъ, кажется, такой профессіи и такого положенія въ обществ, которыхъ бы не коснулся Диккенсъ и которыхъ нравовъ онъ не описалъ бы съ необыкновенной точностью и рельефностью. Поэтому, въ обыкновенномъ и неточномъ смысл слова ‘реализмъ’, надо бы сказать, что реализма больше у Диккенса, потому что у него больше сценъ и типовъ изъ народной жизни. Но въ истинномъ значеніи слова реализмъ,— т.-е. обузданность фантазіи, устраненіе личности писателя, и естественность дйствія — Тэккерей гораздо исключительне реалистъ, чмъ Диккенсъ. Въ Диккенс часто проглядываетъ и поэтъ, забывающій о своемъ публицистическомъ призваніи подъ нашептываніемъ прелестныхъ мечтаніи, увлекающійся рисункомъ для самого рисунка, а иногда даже произвольно и фантастически распоряжающійся судьбою своихъ лицъ {Для примра укажемъ на прелестное воплощеніе семейнаго очага въ ‘Cricket’, и на развязку ‘Our Mutual Friend’, обусловленную очевиднымъ насилованіемъ характера мистера Боффина.}. Тэккерей всегда строго-реаленъ, онъ не забывается ни на минуту, никогда не упускаетъ изъ виду своей цли и дйствіе у него всегда совершенно естественно, оно вытекаетъ прямо изъ характеровъ и положенія дйствующихъ лицъ, и заботливость объ истинной реальности доходитъ у Тэккерея до такой степени, что онъ даже боится, какъ бы самая эта строгая, раціональная послдовательность не показалась неестественною, а потому всегда включитъ такія непредвиднныя обстоятельства, которыя дадутъ совсмъ иную и гораздо боле простую развязку, чмъ вы ожидали.

Юморъ ихъ также различнаго рода. Диккенсъ именно тогда юмористъ, когда онъ поэтъ, юморъ его иметъ только художественное значеніе и онъ заставляетъ васъ смяться громко, отъ всей души. У Тэккерея, напротивъ, юморъ — оружіе, онъ сатирикъ, и вызываетъ въ васъ не громкій, добродушный смхъ, а улыбку, рдко лишенную горечи, только улыбку, но улыбку, которая, такъ-сказать, пронизываетъ вашъ умъ, какое-то спазмодическое впечатлніе глубокаго комизма, такъ что невольно прерываете чтеніе и на минуту задумаетесь….

Тэккерей и Диккенсъ — оба представители и разсказчики той эпохи въ жизни британскаго общества, когда въ жизнь эту еще не проникли вс послдствія парламентской реформы 1832 года, послдствія огромныя, измнившія и складъ общества, и законы, и финансовую систему, и принципы вншней политики. Теперь Англія находится уже за рубежомъ новой парламентской реформы, которой послдствія будутъ, безъ сомннія, столь же значительны, и которая сильно двинетъ англійское общество впередъ въ смысл демократизаціи. Политическая реформа, передвиженіе самого центра политической силы даетъ толчекъ всему. Новое время создастъ, конечно, и новую литературу. Въ области романистовъ, мы видимъ уже писателей, обращающихся преимущественно къ изображенію классовъ такъ-называемыхъ низшихъ, буржуазіи недостаточной и рабочихъ, живущихъ понедльною платою. Замчательно, что иниціатива въ этомъ направленіи, повидимому, будетъ принадлежать женщинамъ: такіе сюжеты мы уже находимъ у г-жи Гаскелль, Джорджа Элліота, г-жи Вудъ, но направленіе это далеко еще не обозначилось, или лучше сказать, въ немъ не создалась еще душа, не высказался сознательный принципъ, соотвтствующій потребности общества. Новость пока еще состоитъ почти исключительно именно въ выбор сюжетовъ ближе къ жизни народной массы, но въ обработку ихъ примшиваются еще даже принципы совсмъ другого времени, у Дж. Элліота проглядываетъ клерикализмъ, который есть и будетъ принципомъ мертвящимъ, къ какой бы сект онъ ни относился, у г-жи Вудъ {А Life’s Secret.} мы встрчаемъ даже проповдь противъ рабочихъ обществъ и за благотворность безусловнаго правленія фабрикантовъ. Нтъ, однако, сомннія, что новая эпоха скажется и въ литератур сознательно и рельефно.

Но между реформами 1832 и 1867 годовъ заключается періодъ цлаго поколнія, и духъ этого поколнія долженъ имть своихъ представителей. Реформа 1832 года нанесла ударъ исключительному преобладанію родовой аристократіи. Все прежде было устроено для нея и для нея одной. Три четверти мстъ въ выборномъ парламент, т.-е. въ общинахъ, принадлежали ей, для нея существовали по стран rotten boroughs — фиктивныя избирательныя коллегіи, сохранившіяся въ силу той политической фикціи, что законный источникъ власти есть недйствительный организмъ націи, а привилегія {Какъ то означается этимологическимъ значеніемъ самаго названія избирательнаго орава въ Англіи — franchie.}, для нея существовали таможенные законы, поддерживавшіе высокую цну хлба, для нея почти исключительно служили высшія мста въ арміи и администраціи, и золотыя сатрапства въ колоніяхъ, и богатыя пребенды ‘установленной’ церкви. Ея принципы управляли внутреннею и вншнею политикою Великобританіи, и баснословный огромностью государственный долгъ англійскаго государства сложился, главнымъ образомъ, изъ той страшной дани, какую страна принесла антагонизму своей аристократіи противъ французской революціи, повлекшему за собой и борьбу съ Наполеономъ. Десятокъ тысячъ семействъ, распоряжаясь всми средствами Великобританіи, нанималъ цлыя государства для войны съ ненавистнымъ ему принципомъ равенства, а у себя, дома, поддерживалъ т порядки, при которыхъ людей хватали насильно на улиц и записывали въ матросы. Реформа 1832 года, перенесеніе центра политической власти нсколькими ступенями ниже, то-есть расширеніе избирательнаго права произвели огромную перемну во всхъ сторонахъ британской жизни, значительно измнили и внутреннюю и вншнюю политику страны. Аристократія, ‘the upper ten thousands’, уступила свое господство богатой буржуазіи мануфактуристовъ, торговцевъ, банкировъ, съ которыми раздлила свою власть аристократія крови. Рядомъ съ Apsley house, жилищемъ желзнаго герцога, Уэллингтона, воздвигся дворецъ Ротшильдовъ, ‘верхнія десять тысячъ’ превратились въ ‘верхнія сто тысячъ’. Во внутренней политик пала таможенная привилегія землевладльцевъ, пала аристократическо-протестантская исключительность, католики уравнены въ правахъ, а наконецъ и евреи заняли мсто въ парламент. Вншняя политика еще продолжала держаться прежнихъ преданій вмшательства, захвата и насилія, но уже только именно какъ преданій и пока не выработались новые принципы, внушенные интересомъ новаго господствующаго класса. Тотъ же Пальмерстонъ въ конц концовъ очутился одинокимъ представителемъ системы вмшательства, такъ что въ послдніе лтъ десять его жизни она считалась уже только личною его системою: общество уже забыло, что Пальмерстонъ былъ не творцомъ, а только послднимъ представителемъ этой системы, нкогда весьма реальной, пока она соотвтствовала интересамъ господствующаго класса.

Весь этотъ періодъ, періодъ, въ которомъ пошатнулись основы аристократической Англіи,— періодъ торжества старыхъ виговъ, продолжавшійся до того момента, когда новая реформа показала, что жизнь націи пойдетъ къ демократизаціи, что особенности англійской жизни идутъ къ исчезновенію, что Англіи суждено сблизиться съ континентомъ, что сами ветхозавтныя національныя партіи тори и виговъ утратили свои знамена, до такой степени, что сама новая реформа проведена торіями, и вообще, что политическая жизнь Великобританіи не можетъ покоиться на основахъ совершенно отдльныхъ, что спеціальныхъ политическихъ истинъ для Англіи нтъ, что одно историческое основаніе можетъ поддерживать неопредленное время только извстныя реформы, но не охраняетъ духа, смысла учрежденій, однимъ словомъ, что спеціальное, великобританское преданіе безсильно противъ потребностей жизни, — этотъ періодъ иметъ полное право на названіе переходнаго. Правда, названіемъ этимъ часто злоупотребляютъ, и всякое время, всякій періодъ можно назвать переходнымъ. Но когда до реформы 1832 года вы видите государство, живущее жизнью совершенно отдльною, устроенное на совершенно спеціальныхъ историческихъ основахъ, а со времени ‘скачка въ темноту’, какъ была прозвана реформа 1867 года, вы видите, что государство это уже прониклось убжденіемъ, что историческія основы не могутъ быть нерушимы, что он годятся только для формъ, а на дл должны уступать совсмъ новой основ, именно основ разумности, которая одинакова въ Великобританіи какъ и везд, когда вы видите, что политическимъ правомъ уже пользуются рабочіе, что его добиваются не безъ вроятности успха женщины, что въ парламент уже ставятъ такіе вопросы, какъ преобразованіе палаты пэровъ и исключеніе изъ нея пэровъ духовныхъ, — то за промежуткомъ между этими двумя моментами общественнаго сознанія, между господствомъ воззрнія національно-историческаго и раціонально-общечеловческаго, вы наврное согласитесь признать особое право на названіе переходнаго.

Диккенсъ и Тэккерей — сказали мы выше — представители и разсказчики той эпохи, когда въ жизнь британскаго общества еще не проникли вс послдствія парламентской реформы 1832 года. Это особенно справедливо относительно Тэккерея, который предпочтительно избиралъ сюжеты изъ еще боле отдаленнаго времени. Но и многое изъ того, что описывалъ Диккенсъ въ своихъ наиболе краснорчивыхъ разсказахъ, значительно ослабло. Положеніе народныхъ школъ и мстъ призрнія съ тхъ поръ значительно улучшилось, и даже жесткость національнаго характера до нкоторой степени сгладилась. Но, во всякомъ случа, т принципы зла, съ которыми боролись два великіе юмориста, были еще сильны и въ переходное время, далеко не исчезли и до сихъ поръ, такъ что дятельность ихъ обоихъ имла огромное значеніе для всего переходнаго періода, иметъ большое значеніе и до сихъ поръ, ибо общество не перевоспитывается и въ тридцать пять лтъ совершенно радикальнымъ образомъ. Огромную услугу оказало обществу появленіе этихъ геніальныхъ юмористовъ въ тотъ моментъ, когда оно само, это общество ‘тронулось’ съ точки преданій, они много способствовали тому, что британское общество, котораго едва ли не преобладающею чертою въ прежнее время было самодовольство и врожденная, слпая увренность въ превосходств всего своего національно-историческаго передъ иностраннымъ, стало оглядываться на себя, что самодовольство стало робть, а жесткость начала стыдиться себя самой. Тмъ не мене, въ теченіи переходнаго періода, и къ тому времени, когда уже сказались вс послдствія реформы 1832 года, многіе изъ типовъ и описаній Диккенса и въ особенности Тэккерея устарли. Напримръ, лордъ Стейнъ, представитель цинизма всемогущей аристократіи, лордъ Крэбсъ, настоящій злодй съ блестящими манерами, Альджернонъ Дьюсисъ, аристократъ шулеръ, объзжающій Европу для добычи,— это типы отжившіе вмст съ типами тхъ милыхъ lordlings, аристократическихъ шалуновъ, которые били полисменовъ по ночамъ, и тхъ аристократическихъ офицеровъ фантастическаго полка ‘зеленой гвардіи’, которые жили картами и жили для лошадей. Нравы самой аристократіи значительно смягчились и пороки ея умрились съ тхъ поръ, какъ она перестала быть классомъ всемогущимъ. Въ этомъ отношеніи разница, произведенная четвертью столтія посл реформы, огромна. Сравните аристократическіе типы ‘Ярмарки тщеславія’ съ любыми мемуарами первыхъ трехъ десятковъ лтъ нашего вка и вы оцните правдивость Тэккерея. Сотни тысячъ, проигрываемыя въ карты, уличные скандалы, невоздержность всякаго рода, слава, какою пользовались five-bottle-men (выпивавшіе пять бутылокъ за обдомъ), и боле всего — фэшенебльность распутства, самодовольство его, открытая его похвальба — все это исчезло. Пороки, конечно, остались, но они перестали быть извиняемы аристократичностью, аристократія лишилась привилегіи стоять выше общественныхъ правилъ. Новое богатое общество стало и воздержне и честне, и типы разгульныхъ аристократовъ теперь уже не служатъ типами цлаго сословія.

Однакоже, повторяемъ, совершенно перевоспитаться общество не могло вдругъ. Т самыя преданія, которыхъ господство уже сокрушалось въ политической жизни, въ жизни общественной продолжали, а отчасти и продолжаютъ держаться до тхъ поръ, пока не опредлились еще вс послдствія политическихъ реформъ и, совмстно съ поднятіемъ уровня образованія въ обществ, не передлали и общественныхъ отношеній. Такимъ образомъ, представителямъ ‘переходнаго періода’ въ литератур не предстояло уже для изображенія типовъ и положеній столь рельефныхъ, какъ ихъ предшественникамъ. Переходные періоды вообще неспособны сильно вдохновлять литературу, и даже лучшіе ихъ представители отмчаются чертою умренности и даже посредственности. Для борьбы со старымъ, сокрушившимся зломъ у нихъ уже нтъ охоты, для проложенія новыхъ путей, длягромкой проповди впередъ, они въ самомъ обществ не находятъ данныхъ: оно устало отъ только-что сдланнаго усилія и значительная часть его, только-что пріобрвшая новыя права, расположена скоре къ спокойному пользованію ими, къ благодарности и довольству настоящимъ, чмъ къ прозрнію новыхъ путей, къ развитію новой энергіи.

II.

Нтъ боле врнаго представителя англійскаго общества въ этомъ переходномъ період, какъ Антони Троллопъ. Искусный разсказчикъ, описавшій вс сферы высшаго и средняго англійскаго общества, истинный реалистъ, чуждый всякой необузданности фантазіи, отличный наблюдатель, не лишенный спокойнаго юмора, соотвтствующаго спокойному времени, промежутку двухъ эръ, наконецъ, беллетристъ наиболе популярный, авторъ множества романовъ, услаждающихъ англійскія семейства въ теченіи лтъ уже пятнадцати, романовъ, изъ которыхъ иные переведены были и на русскій языкъ, Антони Троллопъ и самъ по себ заслуживаетъ этюда. Но для насъ, не-англичанъ, важна не столько личность его и оцнка его какъ писателя, сколько написанное имъ, большая и разнообразная картина всхъ главныхъ сферъ жизни высшаго и средняго англійскаго общества. Особенности этой жизни, подъ вліяніемъ побды раціонализма надъ исторіею въ самыхъ учрежденіяхъ Великобританіи, будутъ боле и боле сглаживаться. Раціонализмъ, требующій истинной свободы избирателя, изгонитъ историческій порядокъ открытаго избирательства, замнитъ его тайнымъ голосованіемъ — и вотъ весь характеръ выборовъ измнится, вс картины ныншней электоральной жизни станутъ достояніемъ прошлаго, сохранятся въ живописной сатир Гогарта, въ юмористическихъ запискахъ Пиквикова клуба и въ нсколькихъ очеркахъ Троллопа. Отмнятъ establistment церкви въ самой Англіи, и вотъ совершенно исчезнетъ ныншняя жизнь многочисленнаго класса clergymen, съ ихъ отношеніями къ патронамъ, съ ихъ аристократическими привычками. Произведутъ судебную реформу — и вотъ прощай порядки Chancery и Lincoln’s Inn и историческія особенности ныншнихъ barristers. Коснутся въ самой Англіи законовъ землевладнія, и измнится само сословіе country-squires. Когда наростетъ въ Англіи высокообразованный пролетаріатъ, какой есть въ Германіи, измнятся вс условія литературнаго труда. А когда преобладаніе въ избирательств уже на самомъ дл перейдетъ въ руки рабочаго класса, наконецъ, когда политическое право получатъ женщины и воспользуются имъ для измненія законовъ гражданскихъ?

Англія совершенно перестроится, англійская жизнь совершенно переродится. Мы говорили выше о той огромной перемн, какую произвела въ жизни англійскаго общества одна реформа 1832 года. Какую же перемну произведутъ т нововведенія, о которыхъ мы упомянули теперь? А вдь нововведенія эти не принадлежать къ области мечтаній, о всхъ нихъ уже возбужденъ вопросъ, и о многихъ не только возбужденъ, но и поставленъ весьма серьезно, о нкоторыхъ даже ршенъ въ общественномъ сознаніи. Такъ недавно, одинъ членъ парламента положительно удостоврилъ насъ, что уже теперь рабочіе везд, гд только они хотятъ пользоваться своимъ правомъ, ршаютъ выборы. И это свидтельствовалъ намъ не консерваторъ, который бы впадалъ въ преувеличеніе ‘ужаса грядущихъ дней’, а радикалъ, другъ Милля, склонный скоре считать то, что сдлано до сихъ поръ, недостаточнымъ, чмъ преувеличивать значеніе сдланнаго. Old England — въ смысл историческо-національныхъ особенностей и диковинъ — положительно близится къ исчезновенію, хотя сама Англія, ‘старая Англія’, въ смысл государства населеннаго благороднымъ племенемъ, оказавшимъ громадныя услуги всемірному принципу свободы, конечно, только укрпится своимъ обновленіемъ.

Троллопъ, какъ мы уже сказали — превосходный представитель того переходнаго періода жизни Великобританіи, когда въ учрежденіяхъ уже тронулась аристократическая неподвижность, но привычки и духъ аристократизма не поколеблены еще въ общественной жизни, когда господство въ политическихъ длахъ перешло къ богатой буржуазіи, но сама буржуазія эта, занявъ мсто аристократіи на форум, остается вполн подчиненною духу аристократизма у себя дома. Троллопъ исключительно занимается описаніемъ ‘вседневной’ англійской жизни, во всхъ ея сферахъ. Въ многочисленныхъ романахъ его читатель переносится то въ міръ помщиковъ, то въ міръ законниковъ, то въ высшія политическія сферы, то въ скромные приходы. Люди политическіе, юристы, доктора, пасторы, литераторы, чиновники проходятъ передъ читателемъ со всми своими вседневными аттрибутами, обычаями, условіями жизни, семейными длами. И вс эти мстные типы и мстныя условія описываются перомъ точнаго реалиста, у котораго нтъ ни одной лишней черты, который фантазію держитъ на привязи и выбираетъ слова наиболе точныя, подходящія, не заботясь о красот цлой строки и устраняя все похожее на фразу.

Естественность, врность природ, точность описанія — вотъ главныя цли Троллопа. Даже драматическимъ интересомъ разсказа онъ вовсе не дорожитъ. У него не найдете тхъ ‘основныхъ секретовъ’, на которыхъ вызжаетъ талантливая, но пустая миссизъ Браддонъ. Онъ охотно говоритъ впередъ развязку, онъ дорожитъ только ходомъ, развитіемъ. Не найдете у него и ‘тенденціи’ Тэккерея или Диккенса. Цль его — описаніе, изображеніе англійской жизни и ея типовъ. При такой скромной цли, Троллопъ, само собою разумется, никогда не сталъ бы на одну высоту съ помянутыми двумя писателями, даже еслибы имлъ громадный ихъ талантъ. Но это не мшаетъ ему имть свою особую, весьма значительную и прочную цну. Въ Англіи популярность свою онъ пріобрлъ правдивымъ воспроизведеніемъ повседневной жизни разнообразныхъ частей общества, и замчательнымъ умньемъ анализировать эту жизнь, и придать описанію самыхъ мелочей ея большой интересъ. Для насъ, иностранцевъ, это свойство, эта спеціальность Троллопа важны тмъ, что благодаря имъ онъ является весьма надежнымъ и обильнымъ источникомъ для ознакомленія съ этой британской жизнью, жоторая въ столь многомъ отлична отъ жизни континентальной вообще, а съ жизнью русскою не иметъ почти ничего общаго. Все это подало намъ мысль избрать Троллопа для этюдовъ по англійской жизни. Троллопъ и самъ по себ — повторяемъ — заслуживаетъ этюда, какъ крупный литературный талантъ, но еще боле пригодно для русскихъ читателей ближайшее ознакомленіе съ общественными, моральными и случайными, мстными, условіями англійской жизни, которой онъ является правдивымъ, талантливымъ описателемъ и полнйшимъ представителемъ даже въ своей литератур.

Антони Троллопъ — сынъ славившейся въ тридцатыхъ годахъ писательницы Франсесъ Троллопъ. Онъ родился въ 1815 году, отецъ его былъ адвокатъ. По связямъ своимъ Троллопы принадлежатъ къ тому классу, который въ Англіи называется genteel. Антони Троллопъ учился въ извстной школ Гарроу, и поступилъ на государственную службу. Происхожденіе и воспитаніе его были таковы, что онъ съ самой ранней молодости долженъ былъ познакомиться съ различными кругами британскаго общества: съ кругомъ литературнымъ, по дятельности своей матери, съ адвокатскимъ и судейскимъ по дятельности отца, съ аристократами по фешенебльной школ, въ которой учился, вообще же съ кругомъ преимущественно среднимъ, изображенію котораго и посвятилъ потомъ большую часть своей собственной дятельности. Свою литературную дятельность онъ началъ уже боле двадцати лтъ тому назадъ. Но первыя произведенія его, какъ ‘The Macdermott’s of Ballycloran’, романъ, явившійся въ 1847 году, ‘The Kelly’s and the O’Kelly’s’ — въ 1848, ‘La Vende’, историческій романъ, въ 1850 году, теперь уже забыты. Настоящая же, европейская извстность Троллопа начинается съ конца пятидесятыхъ годовъ. Въ 1857 году вышелъ ‘Barchester Towers’, первый его разсказъ изъ міра англиканскаго провинціальнаго духовенства, и въ 1858 году — ‘Doctor Thorne’, въ которомъ является міръ помщиковъ, въ 1859 году ‘The Bertrams’, который касается міра литературнаго. Съ этой поры, Троллопъ пріобрлъ всеобщую извстность, какъ тонкій анализаторъ, талантливый и въ высшей степени правдивый, хотя иногда и слишкомъ медлительный разсказчикъ, и послдующія его произведенія только упрочили эту репутацію, скромную, но весьма солидную. Мастерскіе очерки, ‘Orley farm’ — 1862 и ‘Can You forgirve her’ — 1864 года, одинъ изъ міра судебнаго, другой изъ міра политическаго и аристократическаго, обнаружили его замчательный талантъ въ полномъ свт. Нкоторые изъ романовъ Троллопа первоначально явились въ ‘Cornhill Magazine’, журнал, основанномъ Тэккереемъ, ‘The last Chronicle of Barset’ выходилъ еженедльными отрывками 1866—1867. Назовемъ еще другіе главные разсказы Троллопа: Framley Parsonage, вмст съ Barchester Towers и The last Chronicle of Barset, описываютъ міръ клерикальный, Doctor Thorne, the Small House at Allington, The Claverings, The Belton Estate, и ирландскій романъ Castle Richmond, посвящены преимущественно изображенію міра помщичьяго, но касаются и міра чиновничьяго (House at Allington и Chronicle of Barset), и медицинскаго (Doctor Thorne), Rachel Ray — міръ мелкаго провинціальнаго городка. Въ нкоторыхъ изъ романовъ Троллопа совершенно преобладаетъ именно мысль изображенія среды, въ другихъ главное намреніе автора сказывается въ изображеніи случайныхъ личнихъ типовъ, но во всхъ къ неослабвающему, чисто-романическому интересу приданъ еще интересъ реальной картины англійской жизни. Изъ вновь вышедшихъ романовъ Троллопа, которыхъ названія мы выписали въ заглавіи, одинъ Не Knew he was right принадлежитъ къ числу тхъ, гд преобладаетъ намреніе сдлать просто психическій очеркъ, другой — Phineas Finn принадлежитъ къ сфер политической (оба вышли въ прошломъ году), третій — The Vicar of Fulhampton (вышелъ ныншнимъ лтомъ), еще разъ возвращается въ міръ англиканскаго духовенства.

Троллопъ не иметъ ‘высокаго полета’. На самомъ дл, онъ лишенъ почти всхъ тхъ качествъ, которыя необходимы для такого полета. Но онъ — писатель не только не дюжинный, а даже весьма замчательный именно по своей сил анализа и безошибочной трезвости. Самые бойкіе критики въ англійской журналистик, охотно трактующіе свысока новйшія произведенія всякаго давнишняго писателя, не отказываютъ Антони Троллопу и по послднимъ его романамъ въ томъ драгоцнномъ свойств, что никто не умлъ сообщить такой живости, такого интереса той масс мелкихъ и обычныхъ фактовъ, которая составляетъ именно жизнь цлаго общества. Троллопъ до такой степени усвоилъ себ эти основные элементы всхъ сферъ средняго, а отчасти и высшаго общества, что, подобно Бальзаку, создалъ себ цлый воображаемый и весьма полный англійскій миръ. Прочитавъ нсколько его романовъ, вы въ послдующихъ будете встрчать людей, которыхъ положеніе, постановка въ обществ извстна вамъ уже потому, что вы знакомы съ ихъ родственниками и знакомыми. Писатель, сильный анализомъ и притомъ анализомъ безтенденціознымъ, любящій изслдованіе для изслдованія, соединяющій живыя общія черты въ живые цльные типы, самъ наконецъ до того сживается съ этими типами, что не можетъ съ ними разстаться. Мало того, ему и для изображенія новыхъ типовъ того же общества всего удобне оставаться въ томъ же мір, потому, что такимъ образомъ одна повсть придаетъ жизнь другой и когда вы слдите за политической карьерой такого-то джентльмена, вы понимаете ее тмъ лучше, что знаете изъ другого романа всю частную жизнь этого джентльмена, а изъ третьяго романа, знакомы со множествомъ людей той партіи, къ которой онъ примкнулъ.

Такимъ образомъ, мало-по-малу, Троллопъ создалъ себ цлый англійскій міръ, съ вигами и торіями, герцогами и чиновниками, докторами и юристами, міръ фантастическій только потому, что герои его носятъ вымышленныя имена. Но въ нкоторыхъ изъ нихъ проглядываютъ даже фигуры довольно похожія, по крайней мр нкоторыми своими сторонами, на личности существующія, въ Англіи общеизвстныя, да и за предлами Англіи не безъизвстныя. И каждая отдльная драма въ этомъ мір тмъ живе, тмъ понятне для читателя, что онъ ясно видитъ ея мсто среди исторіи всего этого многочисленнаго и разнообразнаго общества, и съ нсколькими изъ дйствующихъ въ ней лицъ знакамъ давно. Перечитавъ вс безъ исключенія разсказы этого скромнаго, но дльнаго писателя, вы наконецъ доходите до того, что у васъ въ ум нарисовалась цлая Англія, за исключеніемъ рабочихъ классовъ, состоящая изъ живыхъ людей, съ которыми вы отлично знакомы и встрчались много разъ, при разныхъ обстоятельствахъ. Вы можете, напримръ, составить два полныхъ именныхъ министерскихъ списка, виговъ и торіевъ, вы знаете, какого именно адвоката надо позвать для дла, въ которомъ ‘смлость города беретъ’, и какого для разбора тончайшихъ юридическихъ казусовъ. Знаете, какіе есть нобльмены въ стран, и почему съ равными титулами и даже состояніями, одинъ нобльменъ бываетъ гораздо важне другого. Знаете нсколькихъ веселыхъ ребятъ, съ которыми отлично можно попасть въ просакъ и окончательно пропасть, знаете и многихъ славныхъ людей, чисто-британской стойкости, британскаго бодраго темперамента, которые въ томъ и другомъ случа подали бы вамъ всякую помощь. А сколько личныхъ, случайно-оригинальныхъ типовъ! Прибавимъ къ этому рдкое умнье Троллопа описывать женщинъ. У него есть нсколько такихъ женскихъ портретовъ, въ которые читатель влюбляется, какъ древніе рыцари въ невиданныхъ глазами принцессъ.

У Бальзака тоже есть свой постоянный міръ, отчасти и у Тэккерея — это общая черта тонкихъ аналитиковъ. Но міръ Троллопа самый полный и самый согласный съ дйствительностью, потому что онъ не тенденціозенъ какъ у Тэккерея, и лишенъ бальзаковской фантасмагоріи. У Тэккерея человкъ постоянно представляетъ одну идею — чего въ природ нтъ, у Бальзака мелочи врны, подробности анализированы съ огромнымъ умньемъ, но весь этотъ трудъ пропадаетъ отъ произвольности, фантастичности фактовъ самыхъ крупныхъ: каждая точка показана въ микроскопъ, но сама фигура разбита капризомъ фантазіи.

Въ настоящихъ этюдахъ мы не имемъ возможности познакомить читателя сколько-нибудь подробно съ міромъ Троллопа, ввести его во вс сферы общества. Все, что мы можемъ сдлать, это познакомить его въ нсколькихъ домахъ, настолько, насколько нужно, чтобы дать понятіе объ англійской жизни. При этомъ роль чичероне или ментора удерживаемъ за собою и не можемъ предоставить ее Троллопу потому именно, что онъ ничего не объясняетъ, онъ только разсказываетъ и записываетъ разговоры.

Т три романа, которыхъ заглавія выписаны нами въ начал этой статьи — новйшія произведенія Троллопа, послдній изъ нихъ только-что вышелъ. Изъ нихъ только одинъ, именно первый можетъ быть поставленъ на ряду съ лучшими произведеніями этого автора. Но каждый изъ нихъ представляетъ спеціальную сферу въ дятельности Троллопа и по нимъ можно уже составить о ней врное понятіе. О каждомъ изъ нихъ мы упомянемъ въ своемъ мст, такъ какъ за каждымъ изъ нихъ стоить цлый циклъ предшествовавшихъ разсказовъ, и начнемъ съ перваго, какъ относящагося къ сфер политической, но этими тремя романами мы не ограничимся, а выберемъ т картины и типы изъ всхъ его романовъ, какіе намъ понадобятся.

III.

Извстно, что въ томъ историческомъ період, о которомъ мы говорили, въ Англіи переходнаго времени, не было такихъ политическихъ партій, которыя бы имли исходною точкою или цлью своихъ стремленій возстановленіе какой-либо династіи, или чисто-отвлеченный принципъ, которыя бы, однимъ словомъ, стремились къ перемн самаго правленія: ни легитимистовъ, ни республиканцевъ, ни соціалистовъ (въ смысл политической партіи). Дв боровшіяся партіи, смнявшія одна другую въ управленіи, были историческія партіи тори и виговъ. Въ настоящее время эти партіи уже клонятся къ упадку и преобразуются въ консерваторовъ и прогрессистовъ. Но мы говоримъ о времени переходномъ, и въ немъ находимъ тори и виговъ съ ихъ историческимъ значеніемъ. Оригинальность ихъ состояла не только въ томъ, что об эти партіи были лойяльныя, что оппозиція была только по отношенію къ данному правительству, то-есть министерству, но еще и въ томъ, что он были партіи — фамильныя. Человкъ, призванный къ политической жизни, былъ торіемъ или вигомъ по рожденію, по связямъ, нердко по положенію. Въ то время, какъ на континент, въ каждомъ семейств, каждое поколніе иметъ свое личное убжденіе, въ аристократической Англіи молодой человкъ родился торіемъ или вигомъ. Разница между торіями и вигами заключалась не въ разныхъ убжденіяхъ, а въ разныхъ программахъ по отношенію къ непосредственнымъ вопросамъ. Въ партіи тори, по сущности своей консервативной, находились иногда люди, которые проводили такія реформы, которыя шли дале требованій и даже желаній самихъ виговъ. Партія виговъ, хотя и прогрессивная по общему направленію, была все-таки партіею аристократическою до реформы 1832 года, когда она стала искать себ союзниковъ въ покой, такъ-называемой манчестерской партіи, школ фритредеровъ-радикаловъ, радикаловъ собственно потому, что они уже ничего аристократическаго не имли и первые стали ставить раціонализмъ выше исторіи, выше преданій.

Такую историческую наслдственность двухъ главныхъ партій и вытекавшую отсюда ограниченность выбора какъ людей для управленія, такъ и программъ для дйствія этихъ самыхъ людей, необходимо было оговорить въ самомъ начал при вход за кулисы политическаго міра. Романистъ выводитъ за кулисами конечно только личные интересы, личныя отношенія. Но изъ того, что въ данное время главою кабинета можетъ быть только такой-то лордъ или баронетъ, никакъ не должно заключать, что это есть результатъ какого-либо сговора или интриги. Вс эти сговоры и интриги подчиняются великому политическому условію: возможно ли или невозможно провесть извстную политическую мру при данномъ состояніи общественнаго мннія и данномъ распредленіи партій въ палат общинъ. Но каковъ бы ни оказался результатъ, смыслъ положенія, исполненіе той или другой программы въ данный моментъ можно было поручить только тмъ лицамъ, на которыхъ указывало самое положеніе длъ: выборъ людей былъ весьма ограниченъ. Въ каждый моментъ была только одна смна правителей, то-есть только два состава возможныхъ кабинетовъ. Одинъ изъ нихъ сидлъ на министерской скамь, другой — на скамь противоположной, оппозиціонной. Оппозиція имла свое министерство на готов. Вн этихъ составовъ — не было выбора, а въ эти опредленные, ограниченные, смнные составы или кружки правителей люди попадали путемъ парламентской выслуги. Вся сила въ палат общинъ — отъ нея совершенно зависитъ, который изъ двухъ составовъ правителей будетъ править могущественнйшею страною. Итакъ, пріобрсть вліяніе въ парламент — серьзнымъ изученіемъ вопросовъ, навыкомъ къ дламъ, тактомъ, наконецъ ораторскимъ талантомъ, значитъ стать силою. Это и называется въ свободной стран — сдлать карьеру. Такой человкъ, котораго въ парламент выслушиваютъ, уже значитъ много, такой же, котораго слушаются, который иметъ вліяніе на свою партію — есть уже готовый министръ. Вотъ что значитъ сдлать карьеру и пріобрсти власть.

А власть — это и есть цль каждой партіи и каждаго члена партіи. По самому историческому образованію своему, тори и виги не только стремились къ осуществленію того или другого принципа, сколько именно къ захвату въ свои руки власти. Давно прошло то время, когда торійскія и вигскія фамиліи стремились къ власти для того, чтобы озолотить себя и своихъ приверженцевъ, возобновить или умножить величіе своихъ домовъ, и когда страна раздлялась между интересами Нортомберленда или Салисбэри. Но и въ то время фамиліи эти боролись о власти во имя политическихъ, національныхъ цлей и при помощи тхъ и другихъ народныхъ сочувствій. Теперь же власть не снабжаетъ ни конфискованными имніями, ни королевскими дарами, но въ стран, гд издревле существуетъ общественная политическая жизнь и многочисленный классъ, получившій по наслдству политическое воспитаніе — власть и сама по себ представляется уму этихъ гражданъ-квиритовъ какъ главный призъ форума, какъ высшее наслажденіе въ жизни.

Британецъ питаетъ въ душ глубокое убжденіе, что вождь министерской партіи въ палат общинъ, ‘руководитель’ палаты, то-есть наиболе популярный изъ людей, управляющихъ судьбами британскаго государства, занимаетъ самое высокое и самое лестное положеніе, какое только доступно смертному, и что онъ въ дйствительности — первый человкъ въ мір. Если кто-либо подходитъ къ нему, по своему значенію, такъ это разв только — сидящій на другой сторон стола въ палат вождь оппозиціи. И нельзя не согласиться, что власть въ самомъ дл представляетъ нчто весьма соблазнительное для мыслящаго человка въ такой стран, гд власть исходитъ изъ мысли, основана на мысли и служитъ торжеству той же мысли. Тамъ сама власть, хотя по свойству своему и можетъ быть только временною, облечена достоинствомъ независимости отъ личныхъ предначертаній. Но чтобы достигнуть власти, надо, тмъ не мене, пройти чрезъ боле или мене строгую дисциплину. Политическая карьера въ Англіи боле или мене доступна людямъ по личному положенію ихъ, она не оплачивается, кром на самыхъ высшихъ ступеняхъ, и потому почти недоступна для бднаго человка. Такъ, по крайней мр, было досел, и Милль показалъ первый примръ человка, который отказывается по принципу длать издержки, сопряженныя съ избраніемъ. О разныхъ этихъ условіяхъ и вообще о политик съ точки зрнія карьеры, мы поговоримъ посл, когда выведемъ въ вид примровъ нсколько различныхъ типовъ изъ разсказовъ Троллопа.

Теперь же мы хотимъ обратить вниманіе только на ту ‘дисциплину’, о которой только-что упомянули. Само собою разумется, что хотя въ свободной стран власти добиваются какъ средства осуществить свое убжденіе, но дйствуя сообразно съ своимъ убжденіемъ, человку все-таки приходится вступать въ компромиссы, длать уступки, въ виду общей цли, той партіи, съ которою онъ дйствуетъ на практик. Иногда ему можетъ даже представиться необходимымъ, конечно не по первостепенному вопросу, подать свой голосъ противъ личныхъ своихъ симпатій, для того, чтобы не доставить торжества партіи совсмъ противоположной, или оставаться членомъ кабинета, несмотря на неполное согласіе съ какою-либо мрою правительства. Эти практическія требованія создаютъ извстнаго рода дисциплину везд, но нигд дисциплина эта не была такъ строга, какъ въ Англіи, именно потому, что здсь на политическія дла смотрятъ самымъ практическимъ образомъ: главный, потому что непосредственный, практическій вопросъ здсь всегда тотъ — считаете ли вы въ настоящій моментъ боле полезнымъ для вашего убжденія, чтобы настоящее министерство оставалось въ управленіи, или же чтобы оно удалилось, уступило мсто другому, противоположнаго направленія. Притомъ, же самое историческое, такъ-сказать фамильное образованіе двухъ великихъ партій виговъ и тори въ прежнія времена длало отпаденіе отъ вождя настоящею измною знамени, и это понятіе еще сильно держалось въ переходномъ період. Практичность политической дятельности въ Англіи не дозволяла, чтобы человкъ мыслящій сидлъ въ парламент одиноко, не участвуя въ борьб двухъ главныхъ партій, и эта-то практичность, доведенная до нкоторой крайности преданіями вковой борьбы виговъ съ торіями, не дозволяла даже отдльному члену подавать свой голосъ различно, по различнымъ вопросамъ, то-есть, то въ пользу министерства, то противъ, слдуя единственно внушенію личнаго убжденія относительно даннаго вопроса, а не вообще людей, представляющихъ извстное направленіе. Второстепенные политическіе дятели, рутинисты парламентскихъ преданій и теперь еще видятъ во всякомъ такомъ покушеніи на личную независимость — по меньшей мр — непрактичность, глупость, а скоре всего — измну, честолюбивую интригу, настоящее отступничество совсмъ не на пользу убжденія, а въ интерес личной выслуги, карьеры.

Радикалы манчестерской школы первые стали колебать эту дисциплину, въ силу которой политику исключительно направляли дв сплоченныя партіи. Къ радикаламъ присоединились, какъ бы для большаго разнообразія (присоединились, говорю, въ этомъ только смысл) ирландскіе католики, которыхъ допущеніе въ парламентъ, какъ и происхожденіе манчестерской школы принадлежатъ къ крупнйшимъ чертамъ переходнаго періода. Но эти радикалы, изъ которыхъ наиболе извстны Кобденъ, Брайтъ, Робокъ, Юмъ, Мильнеръ-Гибсонъ, являясь представителями духа раціонализма противъ историческихъ преданій, какъ тори, такъ отчасти и виговъ, по этому самому были сперва партіею не политиковъ, а мыслителей. Они дйствовали не столько вотированіемъ и поддержкою той или другой партіи, сколько пропагандою новыхъ принциповъ. Ихъ слово было обращено не столько къ палат, сколько къ цлой стран для понужденія самой палаты. Для давленія на нее. Вотъ почему они, хотя положеніе ихъ постепенно и измнилось, оставались долгое время въ сторон отъ управленія — не принимали должностей. Дятельность каждаго изъ нихъ, постепенно, по мр того какъ они пріобртали огромное значеніе, не могла не сдлаться и практическою въ дловомъ смысл этого слова. Такъ, Кобденъ устроилъ знаменитый фри-тредерскій торговый трактатъ съ фракціею, а Брайту принадлежитъ главная заслуга въ понужденіи виговъ къ послдней избирательной реформ. Но должностей они однако до послднихъ лтъ не принимали, боясь ослабить тмъ свое значеніе какъ представителей ‘народныхъ интересовъ’. Кобденъ отказывался отъ министерской должности до конца жизни. Мильнеръ-Гибсонъ, однако, уже вступилъ въ кабинетъ Росселя въ интересахъ реформы. И наконецъ въ Гладстоновъ кабинетъ вступилъ и Брайтъ, жертвуя своимъ положеніемъ для поддержки того министерства, которое уступило представляемому имъ мннію относительно отмны государственной церкви въ Ирландіи. Но было такое время, когда Брайтъ смотрлъ на вступленіе въ министерство Мильнеръ-Гибсона почти какъ на отступничество отъ раціонализма. Приведемъ одну сцену изъ романа ‘Финіасъ Финнъ’, въ вид объясненія къ этому моненту. Подъ именемъ Торнболла является Брайтъ, подъ именемъ Монка — Мильнеръ, Финнъ и Кеннеди — лица романа.

Настроеніе это недурно выражаетъ Троллопъ въ слдующемъ портрет:

‘Баррингтонъ-Эрль былъ человкъ честный, въ обыкновенномъ смысл слова. Вилльяму Мильдмею, великому министру виговъ, и своему дяд по матери, онъ не измнилъ бы ни за что въ свт. Работать онъ готовъ былъ всегда, съ жалованьемъ и безъ жалованья. Онъ дйствительно былъ усердно преданъ длу, не требуя многаго для себя. Онъ имлъ какое-то неопредленное убжденіе, что для страны гораздо лучше, чтобы власть была въ рукахъ г. Мильдмея и не была въ рукахъ лорда де-Террьера. Онъ былъ убжденъ, что для англичанъ либеральная политика была здорова, и что либеральная политика и партія г. Мильдмея было одно и тоже. Несправедливо было бы не признать въ Баррингтон-Эрл патріотизма. Но онъ ненавидлъ самое имя независимости въ парламент, и когда кто-нибудь говорилъ ему, что обращаетъ вниманіе на смыслъ мръ, а не на людей, то онъ тотчасъ убждался, что этотъ человкъ неустойчивъ какъ вода, и недобросовстенъ какъ втеръ. Отъ такого человка, по его мннію, нечего было ожидать хорошаго, а дурного ожидать слдовало. Такой политикъ въ глазахъ Баррингтона-Эрля принадлежалъ къ тмъ классическимъ ‘грекамъ’, отъ которыхъ опасно было даже принимать подарки, т.-е. случайный ихъ голосъ. Парламентскіе отшельники, одиночники были ему ненавистны и на участниковъ частныхъ политическихъ сговоровъ онъ смотрлъ съ отвращеніемъ, подозрвая въ нихъ или полную непрактичность или плутовство. Онъ готовъ былъ искренно пожать руку доброму строго-консервативному своему противнику, также охотно какъ и доброму товарищу — чистому вигу. Но человкъ — что называется ‘ни рыба, ни мясо — былъ противенъ ему. По его теоріи парламентскаго правленія, палата общинъ должна была раздлаться надвое рзкою чертою, такъ чтобы каждый членъ постоянно находился на той или на другой сторон. ‘Не со мною — такъ по крайней мр будь противъ меня’ — таковъ былъ его совтъ въ партіи. На дебаты онъ смотрлъ какъ на нчто полезное собственно для того, чтобы дйствовать на страну, и вызывать то общественное мнніе, которое потомъ создавало новую палату общинъ. Но онъ не признавалъ возможнымъ, чтобы въ самой палат дебаты имли вліяніе на подачу голоса за ту или за другую сторону, и былъ совершенно убжденъ, что подобный образъ подачи голосовъ былъ бы опасенъ, революціоненъ и почти несообразенъ съ парламентской законностью. Голосъ каждаго члена партіи, по его мннію, принадлежалъ неотъемлемо — исключая незначительныхъ вопросовъ — глав этой партіи.

IV.

Нсколько человкъ приглашены Монкомъ къ обду.

‘Это было въ четвергъ и палата не засдала {Phineas Finn.}, ровно въ семь Финіасъ вошелъ въ квартиру г. Монка. Еще не было никого и г. Монкъ надъ чмъ то старался въ столовой. ‘Я исправляю должность метрдотеля’, сказалъ онъ и Финіасъ увидлъ у него въ рукахъ пару графиновъ, которые г. Монкъ пристроилъ возл огня. ‘Я кончилъ’, продолжалъ онъ, ‘пойдемъ теперь на верхъ, и встртимъ великихъ людей какъ слдуетъ’.

— ‘Виноватъ, я кажется пришелъ слишкомъ рано’, сказалъ Финнъ.

— ‘Вовсе нтъ, сказано — въ семь, и скоре я замшкался. Но вы, можетъ быть, думаете, мн совстно, что вы застали, какъ я самъ разливалъ свое вино? Помнится, лордъ Пальмерстонъ, лтъ пять или шесть тому назадъ, выразился въ коммиссіи о жалованьяхъ, что неприлично было бы, еслибы у англійскаго министра дверь отворяла служанка, а не лакей. Ну вотъ, я — англійскій министръ, а у меня дверь отворяетъ служанка, и я самъ долженъ смотрть за виномъ. Хотлъ бы я знать, въ самомъ ли дл это неприлично? Мн не хотлось бы, чтобы чрезъ меня потерпла британская конституція.

— ‘Быть можетъ, если вы скоро выйдете изъ министерства и если никто не станетъ подражать вашимъ обычаямъ, то конституція значительно не потерпитъ.

— ‘Искренно желаю этого, ибо я въ самомъ дл люблю британскую конституцію, люблю и тотъ почетъ, въ какомъ состоятъ члены англійскаго министерства. А вотъ Торнболлъ — онъ сейчасъ придетъ — все это ненавидитъ. Но онъ человкъ богатый, и у него въ дом больше пудренныхъ лакеевъ, чмъ было у самого Пальмерстона.

— ‘Онъ все еще занимается промышленными длами?

— ‘О да,— и зарабатываетъ тысячъ тридцать въ годъ. Вотъ онъ. Какъ ваше здоровье, Торнболлъ? Мы говорили о моей служанк, надюсь, что она отперла вамъ дверь приличнымъ образомъ.

— ‘Конечно,— сколько я замтилъ’, отвчалъ г. Торнболлъ, который зналъ боле толку въ политическихъ рчахъ, чмъ въ шуткахъ.— Весьма приличная молодая женщина, какъ мн кажется.

— ‘Приличне ея нтъ во всемъ Лондон, — сказалъ г. Монкъ,— но вотъ Финнъ думаетъ, что мн слдовало бы имть лакея въ ливре.

— ‘Я совершенно равнодушенъ къ такимъ вещамъ’, отвтилъ г. Торнболлъ, и никогда не думаю о нихъ.

— ‘Я точно также’, сказалъ Монкъ. Доложили о г. Кеннеди. Затмъ, вс пошли внизъ, въ столовую.

Г. Торнболлъ былъ красивый, плотный мущина, лтъ около шестидесяти, съ длинными сдыми волосами и краснымъ лицомъ, сурово-глядвшими глазами, красиво-обрисованнымъ носомъ, и толстыми губами. Ростомъ онъ былъ футовъ шесть, держался совершенно прямо и постоянно носилъ черный фракъ, съ короткими фалдами, черные панталоны и черный атласный жилетъ. По крайней мр, такъ онъ всегда являлся въ палат и на обды. Какъ одвался онъ дома, у себя въ Стэлибридж, это было извстно немногимъ изъ знавшихъ его въ Лондон. Въ лиц его не было никакого указанія на особый талантъ. Никто, взглянувъ на него, не счелъ бы его глупымъ, но въ глазахъ его нисколько не свтился геній, и въ линіяхъ его рта не сказывалось какой-либо мысли или наклонности, подобно тому какъ то обыкновенно замчается въ чертахъ великихъ людей. Однако г. Торнболлъ безъ всякаго сомннія усплъ сдлаться великимъ, и успть въ этомъ едва ли бы могъ, если бы не обладать мыслительной силою. Это былъ одинъ изъ самыхъ популярныхъ, пожалуй даже самый популярный изъ политическихъ людей въ стран. Бдные классы вровали въ него, видли въ немъ своего честнаго общественнаго заступника, да и достаточные люди врили въ его силу, склонны были думать, что его внушенія всегда одержатъ верхъ. Онъ завладлъ вниманіемъ палаты и сочувствіемъ репортеровъ, и когда начиналъ свой спичъ, за публичнымъ обдомъ или на публичныхъ подмосткахъ, могъ быть, вполн увренъ, что произносимыя имъ слова будутъ прочтены тысячами людей. Чтобы говорить хорошо, первое условіе — имть много слушателей, и это-то преимущество г. Торнболлъ пріобрлъ себ прочнымъ образомъ. А все-таки нельзя было назвать его великимъ ораторомъ. Онъ былъ одаренъ могущественнымъ органомъ и крпкими, могу даже сказать, широкими убжденіями, полнйшею увренностью въ себ и свойствомъ почти неограниченной выносливости, горячимъ честолюбіемъ, отсутствіемъ особой щепетильности, и весьма толстою нравственною эпидермою. Никакое порицаніе не дйствовало на него, никакія нападки его не оскорбляли, никакая насмшка не могла кольнуть его, сколько-нибудь тронуть его за живое. У него не было больного мста, и, по всей вроятности, первой ежедневной мыслью его при пробужденіи была мысль, что онъ, по крайней мр, онъ — всецлъ въ своемъ высокомъ служеніи (totus teres atque rotundus). Само собою разумется, что онъ былъ настоящій радикалъ.— Но настоящимъ радикаломъ былъ и Монкъ, однакожъ первыя его мысли, при пробужденіи, были вроятно какъ разъ противоположны сознанію его друга. Монкъ въ преніяхъ горячился гораздо больше, чмъ Торнболлъ, но тмъ не мене Монкъ вчно сомнвался самъ въ себ, и никогда не былъ такъ мало увренъ въ себ, какъ именно посл самаго горячаго и наиболе дйствительнаго своего участія въ дебатахъ. И когда г. Монкъ подшучивалъ надъ собою, что онъ министръ, а не иметъ иной прислуги какъ одна служанка, подъ этой шуткою была подкладка самосомннія.

‘Г. Торнболлъ положительно былъ великій радикалъ и въ такомъ качеств пользовался большою славою. Не думаю, чтобы ему когда-либо были уже длаемы предложенія принять какую либо высокую государственную должность, но были слухи, которые давали ему поводъ, по крайней мр какъ онъ думалъ самъ, объявлять во всеуслышаніе, что ни въ какомъ случа онъ не можетъ служить корон. ‘Я служу народу’, были его слова, ‘и какъ высоко я ни уважаю служителей короны, думаю однако, что мое служеніе выше’. За такія слова онъ подвергался многимъ нападеніямъ, а г. Мильдмей, настоящій премьеръ, поставилъ ему вопросъ: неужели онъ не признаетъ такъ-называемыхъ слугъ короны вмст съ тмъ самыми работящими и врнйшими слугами народа? Палата и печать поддержали въ этомъ г. Мильдмея, но г. Торнболлъ остался къ этому совершенно равнодушенъ, и когда затмъ, въ Манчестер, онъ, въ присутствіи трехъ или четырехъ тысячъ человкъ, объявилъ, что онъ — именно и особенно онъ — другъ и служитель народа, и на это ему отвчали кликами, то онъ вполн удовольствовался этимъ и убдился, что ему удалось поставить на своемъ. Главными статьями политическаго каталога Торнболла были: постепенная реформа избирательства, въ томъ смысл, чтобы оно какъ можно скоре приближалось къ поголовной подач голосовъ, равномрность избирательныхъ округовъ, тайная балотировка, огражденіе правъ фермеровъ въ Англіи точно также, какъ и въ Ирландіи, сокращеніе постоянной арміи до-тхъ-поръ, пока ужо не останется ничего и сокращать, совершенное невниманіе ко всмъ политическимъ событіямъ и перемнамъ въ Европ, почти идолопоклонническое удивленіе къ ходу всхъ политическихъ длъ въ Америк, свобода торговли для всхъ продуктовъ, за исключеніемъ солода, и безусловная отмна государственной церкви — таковы главные пункты этого каталога. Мн думается, что однажды научившись складывать свои слова, когда онъ встаетъ съ мста, и однажды пріурочивъ свой голосъ къ тому тону, который привлекалъ вниманіе палаты, г. Торнболлъ имлъ затмъ передъ собою дло не трудное. Устраивать ему ничего не предстояло и онъ могъ обходиться общими истинами. Отвтственности онъ не несъ, и стало быть ему незачмъ было вникать въ подробности или глубоко обслдывать даже крупнйшіе факты. Нападать на злоупотребленія довольно легко, когда однажды пріобртено общее вниманіе. Его дло — срубить въ лсу деревья, не заботясь о послдующей обработк земли. Г. Монкъ недаромъ говорилъ однажды Финну о прелести той неточности выраженій, какая дозволена въ оппозиціи. Этими прелестями г. Торнболлъ, наврное, наслаждался вполн, хотя никогда не признался бы въ томъ. Вообще же говоря, г. Торнболлъ, безъ сомннія, былъ правъ, ршившись не принимать должности, только съ его стороны было бы любезне промолчать о такомъ ршеніи’.

Фигурамъ Торнболла и Монка Троллопъ нарочно придалъ нкоторыя черты, несходныя съ дйствительностью, но черты эти несущественныя, и введены они, очевидно, для приличія. Въ этихъ фигурахъ можно узнать Брайта и Мильнера-Гибсона, двухъ радикаловъ переходнаго періода. Было именно время, по смерти Пальмерстона, когда въ министерство Росселя-Гладстона вступилъ радикалъ Мильнеръ-Гибсонъ, а радикалъ Брайтъ хотлъ быть только ‘слугою народа’. Къ Торнболлу-Брайту Троллопъ очевидно не иметъ сочувствія, и въ этомъ онъ — врный представитель большинства достаточныхъ классовъ въ переходномъ період. Но необыкновенно типична и врна также и какъ бы невольная оговорка его, что ‘и люди достаточные врили въ силу’ этого человка и ‘склонны были думать, что его внушенія всегда одержатъ верхъ’. Въ самомъ дл, матеріальнымъ образомъ, кто сдлалъ новую реформу? Прежняя палата, представительство богатыхъ классовъ, это представительство измнило законъ, дававшій ему преобладаніе. Отчего же это произошло? Оттого, что въ свободной стран есть сила могущественне самого парламента — голосъ страны, сознаніе, что шагъ впередъ необходимъ и неизбженъ.

Что новая реформа была необходима это просто ‘чувствовалось’ — the feeling was growing — вотъ выраженіе, которое вполн характеризуетъ и объясняетъ ходъ дла въ свободной стран. У Троллопа, въ другомъ мст, мы находимъ наивное описаніе, каммъ образомъ господствующіе классы приходятъ сами къ отреченію отъ части своихъ привилегій, описаніе это тмъ правдиве, что самъ авторъ, очевидно, не сочувствуетъ радикальной реформ. ‘Все это время въ свт много толковали о реформ, хотя г. Мильдмей (поставленъ вмсто графа Росселя) обнаруживалъ добродушную медлительность. Сознаніе возрастало и г. Торнболлъ (Брайтъ) со своими друзьями старался, чтобы оно росло поскоре. Въ дйствительности, предметъ этотъ шевелилъ народъ, но это возбужденіе истекло отъ вождей къ народу,— оно истекало отъ самовольныхъ вождей народной политики внизъ, посредствомъ печати, въ сферу рабочихъ, вмсто того, чтобы роста изъ недовольства самихъ массъ, вверхъ, къ такимъ органамъ, которые были бы дйствительно избраны самимъ народомъ, дали бы выраженіе этому недовольству. Настоящаго, сильнаго волненія, такого волненія, которое бы показывало, что безопасность могла быть обезпечена реформою и не могла быть обезпечена безъ нея, въ стран не было. (До этого не дошло!). Но вс были согласны, что печать и ораторы слишкомъ сильны, чтобы ни можно было игнорировать и что необходимо уступить имъ и дать имъ реформу, въ какомъ-нибудь вид. Чмъ скоре будетъ сдлана уступка, тмъ лучше, ибо тмъ меньше принуждены были бы уступить. И люди всхъ партій были согласны между собою относительно этого пункта. Что сама по себ реформа была ненавистна многимъ изъ тхъ, которые развязно говорили о ней, и даже предлагали себя съ готовностію въ исполнители ея — было признано всми. Ненавистна она была не только лорду де-Терріеру (вмсто графа Дэрби) и его приверженцамъ, но также и многимъ изъ приверженцевъ г. Мильдмея. Герцогъ вовсе не желалъ реформы (герцогъ Сент-Бонгэй у Троллопа означаетъ одного изъ вліятельныхъ при двор, но не въ парламент членовъ росселева кабинета, и въ немъ легко узнать графа Грэнвилля). И въ самомъ дл, трудно предположить, чтобы такой герцогъ могъ желать какой-либо перемны въ положеніи длъ, весьма для него благопріятномъ. Рабочіе продолжали получать полную задльную плату (чего же имъ еще надо?). Фермеры исправно вносили ренты. Дюжины капиталистовъ создавали сотни капиталовъ. Все въ стран обстояло хорошо, кром преобладанія духа спекуляціи — а противъ него реформа была безсильна. Съ какой стати желалъ бы реформы герцогъ? Что касается нкоторыхъ другихъ членовъ кабинета, то всмъ было извстно, что они совтовали обратиться къ реформ точно такъ, какъ совтуютъ обратиться къ докторамъ. Леченіе въ извстной мр необходимо всмъ намъ. Мы не можемъ надяться обойтись совсмъ безъ лекарства. Но намъ желательно принимать его какъ можно меньше. Г. Торнболлъ и дешевая печать, и возраставшее возбужденіе наиболе крикливыхъ изъ народа, доказывали очевиднымъ образомъ, что нкоторая уступка неизбжна. Уступимъ великодушно — такова была теперь доктрина многихъ, пожалуй всхъ политическихъ вождей дня. Будемъ великодушны. Постараемся, по крайней мр показаться великодушными. Раскроемъ дарующую длань, но такимъ образомъ, чтобы она не дала слишкомъ много. Повозка должна катиться подъ гору. Надо даже признаться, что если она не будетъ катиться впередъ по склону, то мы и подвигаться не будемъ. Но наложимъ тормозы на оба заднія колеса. Тмъ боле, что повозкамъ, катящимся съ горы безъ тормозовъ, угрожаетъ серьзное злоключеніе.

‘Однако были и такіе люди, даже въ самомъ кабинет, которые смотрли на общественную службу не съ точки зрнія тормозовъ на колесахъ. Г. Грешэмъ (вмсто Гладстона) принималъ дло искренно. Плантаженетъ Паллизеръ (лицо фиктивное, канцлеръ казначейства) тоже. Необыкновенно умный молодой нобльменъ, лордъ Кэнтрипъ (по нкоторымъ чертамъ — лордъ Гартингтонъ) тоже понималъ реформу искренно. Самъ г. Мильдхей относился къ этому длу настолько искренно, насколько это было совмстимо съ его старостью и полнымъ пониманіемъ тхъ средствъ, какими былъ вызванъ крикъ о реформ. Онъ быть глубоко-добросовстенъ, глубоко-патріотиченъ, и глубоко питалъ честолюбивое желаніе получить въ исторіи имя человка, который и до самаго конца своей долгой жизни усердно работалъ для благополучія народа (извстно, что Россель былъ однимъ изъ главныхъ руководителей реформы 1832 года). Но онъ не имлъ доврія къ г. Торнболлу, и въ глубин своего сердца чувствовалъ аристократическое презрніе къ дешевой пресс. Но во всей Англіи не было человка боле добросовстно преданнаго иде реформы, чмъ г. Монкъ. Его главное политическое убжденіе было, что политическія преимущества должны быть распространены на народъ во всякомъ случа требуетъ ли онъ ихъ для себя или не требуетъ, желаетъ ли ни или хотя бы даже не желаетъ. Вы не спрашиваете у ребенка — говаривалъ онъ — желаетъ ли онъ учиться, и во всякомъ случа, вы не станете ждать пока онъ расплачется, чтобы ему дали въ руки книгу. И потому, когда при немъ говорили, что въ крикахъ о реформ нтъ искренности, что эти крики — фальшивые, возбужденные заинтересованными лицами, для цлей партіи, онъ отвчалъ всегда, что осуществить реформу все-таки слдуетъ не для уступки въ виду криковъ, а потому, что ея требуетъ справедливость и что реформа есть долгъ, который слдуетъ уплатить народу’.

Монкъ пишетъ герою романа, молодому ирландцу, случайно попавшему въ парламентъ, письмо, въ которомъ авторъ вдается въ точное обсужденіе вопроса о своевременности реформы, о неудовлетворительности 50-ти фунтового ценза (существовавшаго въ графствахъ до послдней реформы) и доказываетъ, что представительное правленіе только тогда можетъ быть правдою, когда 658 членовъ палаты обязаны будутъ представлять миніатюру самой британской націи. Но онъ хочетъ именно миніатюры, а не соглашается на зеркало, утверждая, что американская система въ Англіи еще не годится. Монка, вообще, авторъ выставляетъ въ лучшемъ свт, очевидно сочувствуетъ этому типу столько же, сколько не сочувствуетъ другому радикалу, Торнболлу, т.-е. Брайту. Троллопъ прекрасно описалъ, какимъ образомъ господствующіе классы бываютъ принуждены уступать часть своей власти, но самъ очевидно не сознаетъ, какъ необходима и законна для побужденія ихъ къ тому роль такихъ людей, какъ Брайтъ. Совершенно врно, что и безъ ихъ возбужденій господствующіе классы были бы принуждаемы уступать по временахъ въ виду сильнаго волненія, то-есть тогда именно, когда безопасность уже не можетъ быть охранена безъ уступки. Но неужели же выгодно было бы для страны дожидаться, при требованіи каждой реформы, чего-либо въ род хартистскаго движенія, или ирландскихъ мятежей? ‘Друзья народа’, какъ иронически называетъ ихъ Троллопъ — истинные его органы, правда, онъ не выбираетъ формально, но какимъ же образомъ онъ могъ бы это сдлать? Выборовъ въ ‘друзья народа’ не существуетъ, да и въ парламентскихъ-то выборахъ рабочіе не участвовали до послдней реформы.

Какъ бы то ни было, очевидно, что въ свободной стран господствующіе классы постепенно сами отрекаются отъ своихъ привилегій потому именно, что передъ ними — сила: голосъ страны, внушающій имъ сознаніе, что шагъ впередъ необходимъ и неизбженъ. Иначе аристократическое представительство 1832 года не согласилось бы на отмну аристократическаго состава палаты, а представительство богатыхъ классовъ въ 1867 году не сложило бы своими собственными руками т ворота, въ которые суждено пройти въ политическій кругъ избранникамъ рабочихъ. Вотъ та ‘сила’, въ которую врили почтенные джентльмены переходнаго времени, въ род Троллопа, вотъ почему, и не любя Брайта, они не только принуждены были его слушать, но и слушаться его ‘внушеній’.

Съ самимъ Брайтомъ съ тхъ поръ произошла перемна: онъ — министръ, онъ согласился вступить въ кабинетъ и сталъ слугою короны наравн съ Гладстономъ. Это доказываетъ искренность замчательнаго дятеля, котораго Троллопъ описываетъ слово въ слово какъ о немъ постоянно отзывались ‘достаточные классы’. Дло въ томъ, что даже не будь у Брайта въ самомъ дл антипатіи къ государственной -служб, — антипатіи, которая вовсе не есть какое-либо чудовищное явленіе — онъ уже вслдствіе того, что открыто заявлялъ о своемъ нежеланіи когда-либо быть министромъ, не вступилъ бы семидесяти лтъ отъ роду въ кабинетъ. Онъ не могъ не знать, что этимъ онъ нсколько ослабитъ свое значеніе. И однакоже онъ это сдлалъ, сдлалъ изъ истинно высокаго патріотизма, сдлалъ это для того, чтобы поддержать то министерство, которое онъ умолялъ провесть билль объ отмн установленной церкви въ Ирландіи и улучшить положеніе тамошнихъ фермеровъ. И если теперь Брайтъ, во время сессіи, не сидитъ на министерской скамь, а все болетъ гд-то, то не ясно ли, что причину тому слдуетъ видть въ той неудовлетворительной полумр, на которой кабинетъ остановился въ ирландскомъ поземельномъ вопрос.

Но возвратимся къ обду у мистера Монка.

‘Разговоръ за обдомъ былъ исключительно политическій, но не былъ интересенъ, пока служанка перемняла тарелки. Когда же она ушла, затворивъ за собою дверь, разговоръ понемножку развернулся и между прочимъ произошло маленькое пререканіе между обоими великими радикалами,— радикаломъ, который присоединился къ предержащимъ властямъ, и радикаломъ, который держался въ сторон отъ нихъ. Г. Кеннеди только по временамъ произносилъ словечко, а Финіасъ былъ почти также молчаливъ: онъ пришелъ сюда съ надеждою услышать какое -либо преніе и былъ очень радъ сидть и слушать, когда такія огромныя пушки открыли огонь какъ бы для его забавы.

— ‘Мн кажется, что г. Мильдмей предпринялъ важный шагъ впередъ, сказалъ г. Торнболлъ.

— ‘Я того же мннія, согласился Монкъ.

— ‘Не врилось мн, чтобы онъ дожилъ до такого предпріятія. Конечно оно едва ли выдержитъ даже настоящую сессію, по съ его стороны и оно значитъ очень много. Это только показываетъ, какъ человка можно заставить пойти впередъ, если употребить на то соотвтствующую силу. Въ сущности, довольно безразлично, кто именно сидитъ въ министерств.

— ‘Я всегда высказывалъ мое убжденіе въ этомъ, сказалъ Монкъ.

— ‘Совсмъ безразлично. Намъ ршительно все равно кто тамъ правитъ, лордъ де-Терріеръ, или г. Мильдмей, или г. Грешэмъ, или хоть бы вы сами, если бы вы пожелали быть первымъ лордомъ казначейства {Т.-е. премьеромъ. Treasury въ общемъ смысл значитъ министерство, хотя спеціально оно означаетъ казначейство.}).

— ‘Я совсмъ этого не добиваюсь, Торнболлъ.

— ‘А я полагалъ, что да. Еслибы я самъ пошелъ по этой линіи, то конечно пожелалъ бы влзть на самый верхъ лстницы. Мн бы показалось, что если я могу принесть какую-либо пользу въ качеств министра, то разв только въ званіи перваго министра.

— ‘Вы не усомнились бы въ вашей пригодности занять такое положеніе?

— ‘Я вообще сомнваюсь въ моей пригодности для положенія какого бы то ни было министра.

— ‘Да, но по другимъ причинамъ, замтилъ г. Кеннеди.

— ‘По всмъ причинамъ,— отвчалъ Торнболлъ. Онъ всталъ и обратился спиною къ огню.— Само собою разумется — продолжалъ онъ, — что я не былъ бы способенъ дипломатически трактовать съ людьми, которые обращались бы ко мн собственно для того, чтобы надуть меня. Само собою разумется, что я быть бы неспособенъ имть дло съ членами парламента, которые тснились бы вокругъ меня для того единственно, чтобы получать мста. Чувствую также, что не былъ бы способенъ отвчать на каждый вопросъ удовлетворительно, но такъ, чтобы изъ отвта никто не узналъ ровно ничего.

— ‘А отвчать такъ, чтобы узнали что-нибудь? спросилъ г. Кеннеди.

Но Торнболлъ былъ такъ занятъ своимъ спичемъ, что пожалуй и не слыхалъ этого перерыва, по крайней мр онъ не принялъ его къ свднію.

— ‘И то надо сказать — продолжалъ онъ,— что я былъ бы неспособенъ сохранять вс приличія и мнимое взаимное довріе между короною, которая совершенно безсильна, и народомъ, который всемогущъ. Нтъ человка, г. Монкъ, который столь ясно сознавалъ бы свою неспособность въ такого рода работ, какъ я. Но ужъ еслибы я вообще взялся за такую работу, то мн, думаю, хотлось бы скоре вести другихъ, чмъ идти самому на привязи. Ну, скажите намъ, вотъ тутъ, откровенно: много ли значатъ ваши убжденія въ кабинет г. Мильдмея?

— ‘Ну, это такой вопросъ, на который никто не отвтитъ самъ.

— ‘Но каждому слдовало бы отвтить себ на такой вопросъ, прежде чмъ согласиться занять мсто, произнесъ г. Торнболлъ уже почти сердитымъ тономъ.

— ‘А какое же вы имете основаніе думать, что я не исполнилъ этого долга передъ собою? спросилъ г. Монкъ.

— ‘Да то, что я не могу согласить вашихъ извстныхъ убжденій съ убжденіями вашихъ товарищей.

— ‘Я не скажу вамъ, много ли значатъ мои убжденія въ кабинет г. Мильдмея, не возьму на себя утверждать даже, что они значатъ тамъ боле, чмъ тотъ стулъ, на которомъ я сижу. Но я могу сказать вамъ, что я имлъ въ виду, когда согласился занять этотъ стулъ. Мн казалось, что мои убжденія могутъ послужить ферментомъ для того тста, которое намъ предстоитъ испечь, сообщить этому тсту боле вкуса въ смысл реформы, чмъ бы оно имло, еслибы я отказался отъ участія въ печеньи. Мн казалось, что самый фактъ обращенія гг. Мильдмея и Грешэма къ моему содйствію означалъ шагъ впередъ въ либеральномъ смысл, и что отказъ мой былъ бы отказомъ помочь имъ въ хорошемъ дл.

— ‘Вы и безъ того могли поддерживать ихъ, еслибы они предложили что-либо достойное поддержки, произнесъ Торнболлъ.

— ‘Конечно, но я не могъ бы имть такого вліянія на самое содержаніе этого предложенія, не могъ бы стараться, чтобы предложена была именно мра достойная поддержки. Я много думалъ объ этомъ и полагаю, что былъ правъ въ своемъ ршеніи.

— ‘Нтъ сомннія, что вы были правы, сказалъ г. Кеннеди.

— ‘Мсто въ кабинет есть самый достойный предметъ для законнаго честолюбія, вставилъ Финіасъ.

— Сэръ, я совершенно несогласенъ съ этимъ, — обратился Торнболлъ на нашего героя. Положеніе нашихъ главныхъ министровъ я признаю весьма почтеннымъ…

— ‘Очень благодаренъ,— сказалъ г. Монкъ. Но ораторъ продолжалъ, опять не обращая никакого вниманія на перерывъ.— Но положенія джентльменовъ, занимающихъ мене важныя посты, тхъ джентльменовъ, которые должны поступать такъ, какъ имъ киваютъ и подмигиваютъ изъ Доунинг-Стрита, а не такъ, какъ того требовали бы интересы ихъ избирателей,— ихъ положенія я весьма почтеннымъ не признаю.

— ‘Нельзя же начать съ высшей ступени, возразилъ Финіасъ.

— ‘Нашъ другъ, г. Монкъ, началъ именно съ того, что ни изволите называть высшею ступенью, сказалъ Торнболлъ. А между тмъ, не думаю, чтобы даже онъ возвысилъ свое значеніе, поступивъ на службу. Быть независимымъ представителемъ истинно-народнаго, торговаго сословія избирателей — вотъ, по моему мннію, самый высшій предметъ для честолюбія англичанина.

— ‘Почему же именно торговаго? спросилъ г. Кеннеди.

— ‘А потому, что избиратели торговыхъ городовъ въ самомъ дл избираютъ людей по своему убжденію, между тмъ, какъ графства и небольшіе города находятся подъ вліяніемъ отдльныхъ личностей или комбинацій аристократическаго преобладанія.

— ‘Между тмъ, у насъ въ Шотландіи, возразилъ г. Кеннеди, въ числ представителей избираемыхъ графствами нтъ и полдюжины консерваторовъ.

— ‘Шотландіи подобаетъ за это всякое уваженіе, высказалъ Торнболлъ.

‘Первымъ ушолъ Кеннеди, за нимъ Торнболлъ, Финіасъ тоже было-поднялся, но, по просьб хозяина остался и закурилъ ситару.

— ‘Удивительный человкъ Торнболлъ, сказалъ г. Монкъ

— ‘Не слишкомъ ли онъ самоувренъ?

— ‘Видите ли, его ошибка не въ излишк надменности, а въ несознаніи, что должна же быть нкоторая разница въ тон между общественной дятельностью и частною жизнью. Въ палат общинъ такой человкъ, какъ Торнболлъ, долженъ говорить съ диктаторскою самоувренностью потому, что онъ всегда обращается не къ одной палат, а ко всей стран, а страна не будетъ врить ему, если онъ самъ не безусловно увренъ въ себ. Но онъ забываетъ, что не всякое же, произносимое имъ, слово обращено къ цлой стран. Любопытно бы знать, какъ-то пріятна его манера дома, для г-жи Торнболлъ и для маленькихъ Торнболловъ?

‘Финіасъ, по дорог домой, достигъ такого заключенія, что для г-жи Торнболлъ и для маленькихъ Торнболловъ эта манера едва ли благопріятна’.

Надо признаться, что мысль Троллопа вывесть на сцену живыхъ людей, заставлять Брайта говорить за обдомъ для назиданія читателей, или Гладстона — давать вечеръ и говорить любезности гостямъ — весьма оригинальна. Еще боле оригинальна и — можно пожалуй сказать — рискована его мысль открывать засданія совта министровъ, влагать рчи въ уста лорда Росселя и подсказывать Гладстону такія замчанія, которыя нсколько скандализируютъ совтъ министровъ. Ничего подобнаго, кажется, еще никто не предпринималъ. Но такъ какъ описанія Троллопа правдивы, врны съ гласною дятельностью изображенныхъ имъ личностей, не содержатъ въ себ и тни чего-либо оскорбительнаго для нихъ, а наконецъ самыя личности прикрыты нкоторыми несходными съ дйствительностью чертами, при помощи иногда произвольнаго распредленія между ними портфелей, иногда несходство физическаго портрета и всегда — несходствомъ фамиліи, то кажется можно извинить смлость Троллопа и во всякомъ случа признать, что эту смлость онъ позволилъ себ недаромъ, такъ какъ романъ ‘Финіасъ Финнъ’ представляетъ очень большой интересъ и какъ романъ, и въ особенности какъ картина изъ очень недавняго, даже несовсмъ еще минувшаго времени.

Мы приведемъ сейчасъ описаніе совта министровъ, съ тмъ юмористическимъ оправданіемъ, которое самъ Троллопъ предпосылаетъ ему. Но прежде помстимъ краткій отчетъ о томъ засданіи палаты, въ которомъ билль Росселя о реформ провалился и вслдствіе котораго собрался совтъ министровъ….

‘Этотъ вечеръ ознаменовался нсколькими замчательными рчами. Г. Грешэмъ произнесъ такую рчь, о которой говорили посл, что ея не забудутъ до тхъ поръ, пока сохранятся какіе-либо остатки англійскаго ораторства. Въ этой рчи онъ упрекалъ Торнболла въ неврности длу того народа, котораго онъ постоянно выставлялъ себя защитникомъ. Но на г. Торнболла это нисколько не подйствовало. Г. Грешэмъ зналъ, что на Торнболла никакія слова подйствовать не могутъ, но тмъ не мене слова эти дйствовали на палату и на страну. Люди, слышавшіе эту рчь, разсказывали, что Грешэмъ, произнося ее, забылъ себя, забылъ о своей партіи, о своей стратегіи, о старательно подготовленномъ своемъ план дйствій, забылъ даже свою любовь къ рукоплесканіямъ и думалъ только о томъ дл, которому посвятилъ себя. Г. Добени (вмсто Дизраэли) отвчалъ ему съ равнымъ талантомъ, съ одинаковымъ умньемъ, хотя и не съ одинаковою искренностью. Г. Грешэмъ взывалъ къ одобренію всхъ настоящихъ и будущихъ друзей реформы, г. Добени отказывалъ ему въ прав на то и на другое: въ одобреніи первыхъ — потому что онъ не будетъ имть успха, въ одобреніи послднихъ — потому что онъ успха и не заслуживаетъ. Тогда, часовъ около трехъ ночи, всталъ г. Мильдмей и выговорилъ набожное пожеланіе — малозначущее, надо признаться, чтобы послднее дло его на пользу его соотечественниковъ могло быть успшнымъ. Затмъ его билль былъ прочтенъ во второй разъ, но только потому, что, при равенств голосовъ, спикеръ подалъ ршающій голосъ въ его пользу — что было равносильно пораженію….’

‘И теперь, да помогутъ мн музы спть совсмъ новую псню! Во вторникъ собрался совтъ министровъ въ казенной квартир премьера, на Доунинг-Стрит, и я попробую описать что именно, сообразно съ безпорядочнымъ воображеніемъ бдняги беллетриста, было сказано или могло быть сказано, сдлано или могло быть сдлано, при столь священно-торжественномъ случа.

‘Бдный беллетристъ весьма часто попадаетъ въ какой-нибудь просакъ вообще при разныхъ описаніяхъ, о чемъ ему и сообщаютъ жесткимъ манеромъ критики, а друзья его сердца съ нжностью. Онъ иногда побуждается говорить о вещахъ опустивъ предварительно освоиться съ ихъ природою, какъ то слдовало бы ожидать отъ добросовстнаго беллетриста. Онъ ловитъ лососей въ октябр, а въ март стрляетъ куропатокъ. У него даліи цвтутъ въ іюн, и птицы поютъ осенью. У негоопера начинается до пасхи, а парламентъ засдаетъ въ четвергъ вечеромъ. Не говорю уже о стяхъ юридическихъ! Ну какъ бдному сочинителю, въ настоящее страстное время создать необходимый, забирательный интересъ, не вдаваясь въ судебныя затрудненія. Какъ провесть лодку посреди этихъ шхеръ безъ лоцмана, когда шхеры нарочно созданы для того, чтобы лоцманъ былъ необходимостью? Но положимъ еще, въ юридическихъ затрудненіяхъ можно найти лоцмана, который подастъ руку помощи. А кто подастъ помощь при описаніи столь высокоторжественной матеріи, какъ засданіе кабинета? Никто. Разсказать что-нибудь могли бы только т, кто ничего не скажетъ. Правда, зато тутъ представляется и нкоторая безопасность: какъ ни удались отъ правды, никто не обличитъ, потому что для этого надо быть членомъ кабинета.

‘Въ большой, темной комнат, гд полъ покрытъ турецкимъ ковромъ, а на средин стоитъ большой столъ темнаго краснаго дерева, на тяжелыхъ рзвыхъ ногахъ, старый разсыльный въ два часа пополудни длалъ приготовленія для удобства министровъ ея величества. Столъ этотъ былъ бы достаточно великъ для трапезы четырнадцати гостей, вдоль его, на сторон противоположной камину, стояло шесть неуклюжихъ стульевъ, добрыхъ, удобныхъ для сиднья, такъ какъ не только само сиднье, но и спинки въ нихъ были набиты. На сторон же ближайшей въ камину стулья разставлены были не въ рядъ, а неправильно и между ними стояли четверо креселъ попарно на каждомъ конц. Въ этой комнат четыре окна, выходящія на сент-джемскій паркъ, и окна эти снабжены тяжелыми, темными гардинами, соотвтствующими полновсности происходящихъ здсь ршеній. Въ прежніе дни эта комната служила столовою поочередно нсколькимъ премьерамъ. Она служила храмомъ семейныхъ обденныхъ пенатовъ Питту, и въ ней же скучный лордъ Ливерпуль годъ за годомъ скучалъ посреди скучныхъ своихъ друзей. Но ныншніе министры находятъ боле удобнымъ жить въ частныхъ домахъ, и иногда въ нихъ же собираютъ и все министерство. Но при управленіи г. Мильдмея, засданія совта обыкновенно происходили въ этой древней комнат оффиціальнаго его мста жительства. Трижды передвигалъ старый курьеръ каждое кресло, то немножко въ одну сторону, то въ другую, и каждый разъ потомъ осматривалъ ихъ, какъ будто настроеніе будущаго собранія могло отчасти зависть отъ удобства, доставленнаго его членамъ. Могло случиться, что г. Мильдмей, сидя совершенно покойно, такъ чтобы слышать всякое слово безъ напряженія слуха, и видть ясно выраженіе лицъ своихъ товарищей, и ощущать пріятность теплоты, не подвергая своихъ лядвей опаленію, — не сталъ бы настаивать на выход въ отставку. Если таковъ могъ быть результатъ, то какую огромную важность имли труды почтеннаго курьера. Окинувъ комнату нсколько разъ заботливымъ взглядомъ, перепробовавъ рукою устойчивость каждаго стула, коснувшись гардинъ, онъ наконецъ смахнулъ пыль съ нкоторыхъ бумагъ, лежавшихъ на боковомъ столик, такихъ бумагъ, которыя лежали тамъ уже года два, безъ всякой пользы для кого бы то ни было. Затмъ, онъ потихоньку опустился въ стулъ стоявшій возл двери, пребывая на сторож, чтобы кто-нибудь непрошенный не забрался въ мсто тайныхъ совщаній.

‘Скоро послышался за дверью звукъ разныхъ голосовъ, голосовъ довольно веселыхъ, самодовольныхъ, голосовъ, но тону которыхъ можно было судить, что обладателямъ ихъ хорошо жить на свт. Затмъ, въ комнату вошло четверо или пятеро джентльменовъ. На первый взглядъ, это были совершенно обыкновенные джентльмены, такіе, какихъ вы встрчаете везд вокругъ Пэлл-Мэлла въ послполуденное время. Наружность въ нисколько не была запечатлна величіемъ государственной мудрости и полновснымъ достоинствомъ министерскаго званія. Вотъ этотъ низенькій человкъ въ короткомъ сюртук, можно даже сказать въ пиджак, который размахиваетъ зонтикомъ и не носитъ перчатокъ, это знаете кто — самъ лордъ-канціерь, лордъ Уизлингъ, сдлавшій себ въ должности генеральнаго адвоката состояніе въ сотню тысячъ фунтовъ и признаваемый первымъ юристомъ нашего времени. Ему пятьдесятъ лтъ, но ему кажется не боле сорока, и по вншности его можно бы принять за чиновника военнаго министерства, достаточнаго и любимаго своими сослуживцами. Съ нимъ стоитъ сэръ Гарри Кольдфутъ, по спеціальности тоже юристъ, но никогда не занимавшійся юридическою практикой. Онъ уже тридцать лтъ сидитъ въ палат, а теперь онъ министръ внутреннихъ дть. Онъ — толстый, здоровый, сдой джентльменъ и въ чертахъ его уже никакъ не отражаются заботы управленія. А между тмъ, ни одного министра не отдлываютъ такъ въ печати, и про него говорятъ, что онъ охотно подарилъ бы кому-нибудь изъ своихъ политическихъ враговъ управленіе полиціею и тяжелую обязанность ршенія по аппеляціямъ въ уголовныхъ длахъ. Позади ихъ нашъ пріятель Монкъ, молодой лордъ Кэнтрилъ, министръ колоній, въ настоящее время самый бойкій изъ молодыхъ пэровъ, украшающихъ нашу наслдственную палату, и сэръ Мармадюкъ Моркомбъ, канцлеръ ланкастерскаго герцогства. Для чего сэръ Мармадюкъ постоянно включался въ кабинеты г. Мильдмея, этого никто не зналъ. Въ качеств канцлера герцогства ланкастерскаго ему длать было нечего, а еслибы было что, такъ онъ бы не съумлъ. Въ палат онъ говоритъ рдко и говоритъ плохо. Онъ — красивый мужчина, то-есть былъ бы красивъ, еслибы не портилъ себя надутостью. Въ молодости онъ служилъ въ гвардіи, а переставъ быть молодымъ, поступилъ въ парламентъ, гд и пребываетъ съ тхъ поръ. Надо думать, что г. Мильдмей что-нибудь да находитъ же въ немъ, призвавъ его уже три раза въ составъ кабинета, по всей вроятности, онъ находитъ въ немъ личную преданность и покорность себ.

‘Минуты черезъ дв, въ комнату совта вошелъ герцогъ, съ Плантаженетомъ Паллизеромъ. Герцогъ, какъ всмъ извстно — герцогъ Сент-Бонгэй, истинный глава аристократическихъ старыхъ виговъ въ стран, человкъ, о которомъ трижды говорили, какъ о предполагаемомъ первомъ министр, который и могъ бы занять этотъ постъ, еслибы самъ не сознавалъ своей къ нему неспособности. Совтъ герцога былъ спрашиваемъ при образованіи кабинетовъ впродолженіи послднихъ лтъ тридцати пяти, а между тмъ, онъ и теперь еще не кажется старикомъ. Это — бойкій, любимый, умный, добросовстный человкъ, которому исправность пищеваренія облегчаетъ бремя политическихъ длъ, но который серьзно думалъ о благ своей страны, и наврное оставитъ посл себя мемуары…. Плантаженетъ Паллизеръ — самъ наслдникъ герцогскаго титула, былъ молодой канцлеръ казначейства въ этомъ кабинет, и нкоторые государственные мужи видли въ немъ восходящее свтило современности. Если усердіе, прямота намреній и довольно свтлый умъ для этого достаточны, то Планти-Пэллъ, какъ его прозываютъ за-просто, можетъ сдлаться великимъ министромъ….

‘Но вотъ цлая группа министровъ и посреди ея уважаемый сдой старецъ премьеръ. Тутъ же и г. Грешэмъ, министръ иностранныхъ длъ, котораго считаютъ величайшимъ ораторомъ въ Европ и на чьи плечи, какъ знали вс, должна была скоро спасть мантія г. Мильдмея. Вс знали также, что г. Грешэмъ будетъ носить ее совсмъ иначе, чмъ г. Мильдмей. Дло въ томъ, что у г. Грешэма нтъ сочувствій къ прошлому, нтъ историческихъ связей, почти нтъ воспоминаній, онъ живетъ исключительно для будущаго, которому онъ самъ хочетъ дать форму, произведенную на-ново, силою собственнаго его ума. Между тмъ, какъ у г. Мильдмея даже и любовь къ реформ есть только наслдственная привязанность къ старосвтскому либерализму. Съ ними стоитъ г. Леджъ-Вильсонъ, братъ одного пэра, и въ настоящее время военный министръ, человкъ весьма ученый и пріятный джентльменъ, весьма гордившійся своимъ министерскимъ положеніемъ, хотя и знавшій, что достигъ его не политическою дятельностью….’ Пропускаемъ портреты нсколькихъ министровъ, и въ томъ числ — графа Брентфорда, хранителя тайной печати, который играетъ роль въ интриг романа, но не представляетъ собою никого изъ дйствительно существующихъ лицъ. Изъ такихъ, живыхъ лицъ, читателю уже знакомы г. Мильдмей — графъ Россель, г. Грешэмъ — Гладстонъ, лордъ Сент-Бонгэй — лордъ Грэнвилль, мене извстныхъ напрасно называть, и намъ достаточно будетъ признать еще въ г. Леджъ-Вильсон извстнаго писателя сэра Корнуэлля-Люиза. ‘Г. Мильдмей занялъ одно изъ креселъ, а лордъ Плинлиммонъ прислонился къ столу, у самаго бока перваго министра. Г. Грешэмъ остался стоя, у угла камина, подальше отъ Мильдмея, а г. Паллизеръ сталъ у другого угла. Герцогъ слъ на кресло подл премьера. Лордъ-канцлеръ прислъ на столъ….

— ‘Результатъ еще не такъ дуренъ, какъ я ожидалъ, произнесъ герцогъ, во всеуслышаніе, но обращаясь преимущественно въ первому министру.

— ‘Ну, результатъ довольно плохой, сказалъ г. Мильдмей, смясь.

— ‘Совсмъ плохой, прибавилъ сэръ Мармадюкъ-Моркомбъ, не смясь нисколько.

— ‘Жаль, что пропалъ такой славный билль, замтилъ лордъ Плинлиммонъ,— хуже всего въ этихъ пораженіяхъ то, что тотъ же самый билль уже не можетъ быть предложенъ въ другой разъ.

— ‘Такъ что, если провалившійся билль былъ самый лучшій, то тотъ, который не провалится, можетъ быть только билль второго сорта, пошутилъ лордъ-канцлеръ.

— ‘Правду сказать, я полагалъ, что посл преній бывшихъ до Пасхи, намъ не придется понесть пораженіе на вопрос о тайной балотировк, сказалъ г. Мильдмей.

— ‘Это подготовлялось для насъ уже все время,— произнесъ г. Грешэмъ, и махнулъ рукой, и сжалъ губы, какъ бы сдерживая слова, которыхъ едва не выговорилъ, и которыя, по всей вроятности, не были бы комплиментомъ насчетъ г. Торнболла. Потомъ, онъ обернулся въ лорду Кэнтрипу и что-то сказалъ ему вполголоса. Надо замтить, что во все продолженіе совщанія, ни разу даже не было упомянуто имя Торнболла.

— ‘Да, къ сожалнію, кажется, что это подготовлялось давно, важно подтвердилъ сэръ Мармадюкъ.

— ‘Ну, господа, намъ остается принять результатъ, каковъ онъ есть, сказалъ г. Мильдмей, продолжая улыбаться,— и теперь намъ предстоитъ обсудить, какъ мы должны поступить въ настоящую минуту’. Тутъ онъ остановился, какъ бы ожидая совтовъ поочередно со стороны своихъ товарищей. Но никто не выразилъ такого совта, да и самъ г. Мильдмей въ дйствительности наврное не надялся, что кто-нибудь произвольно дастъ совтъ.

— ‘Мы конечно, не можемъ остаться здсь,— произнесъ герцогъ. Герцогъ былъ уполномоченъ сказать это. Но хотя вс присутствующіе знали, что такъ именно поступить слдуетъ, никто, кром герцога, не высказалъ бы этого прежде, чмъ высказался бы самъ премьеръ.

— ‘Да, сказалъ г. Мильдмей, полагаю, что намъ едвали можно оставаться. Вроятно, никто изъ васъ, господа, и не желаетъ этого?’ онъ взглянулъ вокругъ, на своихъ товарищей, которые какъ-то безмолвно выразили согласіе. Г. Мильдмей продолжалъ: ‘мы должны имть въ виду главнымъ образомъ дв вещи,— онъ говорилъ очень тихо, но вс слышали каждое его слово — именно: дло страны и желаніе королевы. Я предполагаю видть ея величество сегодня въ пять часовъ, — то-есть часа черезъ два, и надюсь, что часовъ въ семь, буду имть возможность сообщить палат о томъ, что произойдетъ между, ея величествомъ и мною. Мой другъ — его свтлость сдлаетъ тоже самое въ палат лордовъ. Если вы на то согласны, господа, я объясню королев, что дальнйшее пребываніе наше въ должностяхъ несогласно съ интересами страны, и поднесу ея величеству ваши и мою просьбы объ отставк.

— ‘Вы посовтуете ея величеству послать за лордомъ де-Терріеромъ, сказалъ г. Грешэмъ.

— ‘Да, конечно,— другого выбора не предстоитъ мн.

— ‘И ей, замтилъ г. Грешэмъ. На это замчаніе, сдланное тмъ министромъ, которому предстояла главная роль, не возразилъ никто, но трое или четверо изъ наиболе опытныхъ служителей престола, здсь присутствовавшихъ, почувствовали, что г. Грешэмъ выразился неосторожно. Герцогъ, который всегда смотрлъ на г. Грешэма съ опасеніемъ, впослдствіи сказалъ г. Паллизеру, что такое замчаніе было неумстно, сэръ Гарри Кольдфутъ былъ озадаченъ имъ, а сэръ Мармадюкъ спросилъ г. Мильдмея, каково на этотъ счетъ его мнніе. ‘Времена много измняются, отвчалъ ему г. Мильдмей, а со временами перемняются и чувства людей’. Сомнваюсь однако, чтобы сэръ Мармадюкъ вполн понялъ смыслъ его словъ’.

Затмъ Мильдмей предложилъ своимъ товарищамъ обыкновенную въ подобныхъ случаяхъ программу: въ случа, если вожди оппозиціи не почувствуютъ за собою довольно силы въ стран, чтобы вступить въ управленіе и не ршатся произвесть новыхъ выборовъ, такъ какъ въ настоящемъ парламент не было достаточнаго большинства ни на той, ни на другой сторон, въ такомъ случа англійскимъ министрамъ приходится, несмотря на пораженіе, понесенное ими по важному вопросу, остаться при исправленіи своихъ должностей до тхъ поръ, пока не вотировавъ бюджетъ или другія дла, не терпящія отлагательства, и затмъ — распустить парламентъ, назначивъ новые выборы, на которыхъ страна сама и ршаетъ вопросъ о томъ, кто пользуется ея довріемъ. Посл описаннаго Троллопомъ совщанія министровъ, онъ вставилъ небольшой разговоръ, который мы еще приведемъ.

— ‘Онъ столько же думаетъ отказаться отъ дятельности, сколько вы или я,— сказалъ лордъ Кэнтрипъ г. Грешэму, когда они шли вмст изъ дома министерства черезъ сент-джэмский паркъ, по направленію къ клубамъ.

— ‘Онъ пожалуй, и правъ, сказалъ г. Грешэмъ.

— ‘То-есть по отношенію къ интересамъ страны илм къ его собственнымъ интересамъ? спросилъ лордъ Кэнтрипъ.

— ‘По отношенію къ его слав въ будущемъ. Вс т, кто отрекался и остался вренъ своему отреченію, утратили этимъ долю своего значенія. Цинцинната вернули, а Карла V осуждаютъ. Т персиковыя деревья, которыя насаждались отставными министрами, и о которыхъ намъ повствуютъ, представляли по большей части занятіе не свободно-избранное имя таковъ по крайней мр бываетъ общій выводъ, въ конц концовъ.

‘Должно быть это они говорили о г. Мильдме, — прябавляетъ Троллопъ,— о которомъ нкоторые изъ его товарищей, зная, что ему предстоитъ выйти въ отставку, думали, что онъ при этомъ же случа объявитъ о своемъ намреніи отказаться навсегда отъ политической дятельности’.

Извстно, что лордъ Джонъ Россель только впослдствіи, получивъ графскій титулъ и перейдя въ палату лордовъ, отказался отъ дальнйшаго предводительства въ либеральной партіи, уступивъ его Гладстону.

VI.

Отъ окончанія политической карьеры лордомъ Росселемъ, обратимся къ условіямъ начала политической карьеры въ Англіи.

Необходимая и исключительная ея арена есть — палата общинъ. Занять политическое положеніе въ Англіи вн трудовъ въ парламент, въ Англіи можно только при помощи отличныхъ успховъ на поприщахъ судебномъ и военномъ. Но и то, чтобы отличнйшему юристу сдлаться напр. лордомъ-канцлеромъ, необходимо пройти чрезъ парламентъ, не говоря уже о томъ, что военныя заслуги могутъ только дать человку популярность въ народ и облегчить ему какъ вступленіе въ парламентъ, такъ и успхи въ немъ, если онъ одаренъ необходимыми политическими способностями. Никакой воинъ, мимо парламента, не сдлается военнымъ министромъ, и военными министрами бывали штатскіе. Ничего похожаго на наши континентальныя условія, посреди которыхъ мечъ проникаетъ всюду, по своей полновсности, какъ бы ни была бездарна руководящая имъ голова, и какъ бы даже ни былъ онъ тупъ самъ по себ, въ своемъ качеств побдоноснаго орудія.

Такъ какъ всякая политическая сила боле и боле сосредоточивается въ парламент и въ настоящее время именно въ палат общинъ, то и всякая политическая карьера начинается съ парламента. Стало быть, говоря о такихъ карьерахъ, намъ придется говорить о выборахъ. Возьмемъ изъ разсказовъ Троллопа нсколько типовъ и прослдимъ по нимъ, каковы бываютъ условія для начала политической карьеры въ Англіи. При этомъ необходимо напомнить еще разъ, что мы говоримъ о період переходномъ, въ которомъ преобладаютъ еще очень замтно аристократическія преданія, а въ частной жизни еще положительно преобладаетъ аристократическій духъ. ‘Въ Англіи вс наряжены духомъ аристократства,— говорилъ намъ одинъ французскій публицистъ,— и самый отъявленный аристократъ въ Англіи, это — лакей. Самая многочисленная и самая надутая іерархія въ Англіи, это — іерархія всхъ ступеней лакейства’. И въ самомъ дл — стоитъ вспомнить мастерскіе типы англійскихъ лакеевъ у Тэккерея.

Но мы говоримъ теперь объ аристократахъ настоящихъ, кровныхъ. Плантаженеть Паллизеръ — который, какъ читатель уже видлъ, усплъ сдлать политическую карьеру и достигъ даже званія министра финансовъ въ кабинет г. Мильдмея — настоящій, кровный аристократъ. Высокаго положенія своего въ управленіи онъ, правда, достигаетъ только добросовстнымъ и весьма тяжелымъ трудомъ, для этого онъ много лтъ живетъ только цифрами бюджета, посвящаетъ себя всего изученію ‘синихъ книгъ’. Но самое начало политической карьеры было для него весьма легко именно благодаря его рожденію. Король Ричардъ Львиное-Сердце или Эдуардъ III возвращался однажды съ охоты, или съ войны, или съ чего бы то ни было, и кода онъ въхалъ въ Мэчингову дубовую рощу, то здсь его встртилъ Sir Gay de Palisere и видя, что король усталъ, вынулъ фляжку съ ромомъ и подалъ ее королю. Это была счастливая мысль, и глотокъ рому сэръ Гей сбылъ весьма выгодно, ибо король тотчасъ пожаловалъ ему вс земли вокругъ Мэчинга. Тутъ же вблизи былъ монастырь, и младшій изъ Паллизеровъ впослдствіи обыкновенно бывалъ его игуменомъ. И съ той поры въ фамиліи Паллизеровъ кто-нибудь всегда носить имя Плантаженета. Но Паллизеры, со временъ того короля, который теперь детъ верхомъ мимо домовъ парламента въ Вестминстер, должно быть проявили свою дятельность въ стран еще чмъ-нибудь, кром удачной встрчи этого короля, ибо въ настоящее время глава дома Паллизеровъ носитъ герцогскій титулъ и есть именно самый важный, самый знатный, самый вліятельный лордъ въ Англіи. Владнія этого герцога столь обширны, и вліяніе его такъ велико, что авторъ не находитъ для него самого иного имени какъ duke of omniam, а замокъ его вмщаетъ въ себ такое множество приверженцевъ и гостей, что авторъ далъ ему нсколько варварское названіе Gatherum-castle. Глава Паллизеровъ, герцогъ Омніумъ — холостъ, а потому наслдникъ его титула — племянникъ его Плантаженеть Паліизеръ. Вотъ почему ‘Планти-Пэллъ’ долженъ былъ рано жениться, и вымаливать себ въ потомки сына. Въ случа если у него не будетъ сына, то хотя онъ самъ и наслдуетъ титулъ, и будетъ въ свое время герцогомъ Омніумъ, и въ этомъ качеств весьма вліятельнымъ нобльменомъ и кавалеромъ Подвязки, хотя бы онъ и не участвовалъ въ дятельности политической и даже ровно ничего не длалъ — какъ почтенный его дядюшка,— но титулъ и несмтное богатство не останутся въ его семейств, а перейдутъ посл его смерти къ младшему его брату.

Планти-Пэллъ женится на двушк тоже очень богатой, но къ несчастью для Плантаженета, у котораго вся душа такъ-сказать ушла въ политику, двушка эта, леди Гленкора, одарена также богатымъ воображеніемъ, страстною природою и вдобавокъ влюблена въ нкоего расточительнаго, безумнаго красавца. За Паллизера она выходить просто потому, что не въ силахъ противустать цлому сонмищу леди-ттокъ и лордовъ-дядей и разныхъ ‘достопочтенныхъ’ и ‘весьма достопочтенныхъ’ родственниковъ, которые гонятъ ее въ объятія будущаго герцога Омніумъ. Троллопъ — большой мастеръ изображать женскіе типы, и романъ леди Гленкоры возбуждаетъ большой интересъ.

Самъ Плантаженеть Паллизеръ — высокій, худощавый мужчина, лтъ тридцати ‘повидимому’, наружности весьма джентльменской, но вовсе не замчательной. У него въ глазахъ виденъ умъ, въ очертаніи губъ твердость, но вообще лицо его не представляетъ ршительно ничего оригинальнаго, такъ что его можно видть много разъ и все-таки не запомнить. Онъ — человкъ сухой для всего, кром политики, т.-е. работы, карьеры, стремленія ко власти. Это типъ совершенно англійскій и чуждый въ особенности нашей аристократіи. Наслдникъ важнйшаго титула и одного изъ громаднйшихъ богатствъ въ стран, онъ все-таки совершенно посвящаетъ себя трудной, даже мелочной работ, съ тмъ, чтобы пріобрсть себ въ стран значеніе личное, быть не только однимъ изъ ряда герцоговъ Омніумъ, но и замтною по собственнымъ своимъ дламъ и достоинствамъ личностью, наконецъ и съ тмъ, чтобы содйствовать успхамъ той партіи, въ которой онъ родился и которой принципы усвоилъ себ. И замтьте, что именно въ Англіи такому человку какъ Паллизеръ вовсе не нужно служить, чтобы имть значеніе въ обществ. По самому рожденію, онъ получитъ въ свое время мсто въ палат лордовъ и даже голубую ленту. Чтобы имть значеніе въ обществ и соблюсти приличіе, ему нтъ необходимости проходить ни черезъ четырнадцатый, ни черезъ четвертый классъ. Но Плантаженеть Паллизеръ избралъ себ спеціальность — финансовую науку, финансовую политику, и вотъ цлью всей его жизни сдлалось поражать на этомъ пол партію тори, помогать финансамъ вигизма, сдлаться современемъ, посл упорнаго труда и многихъ разочарованій, канцлеромъ казначейства, содйствовать торжеству либеральной партіи лучшимъ устройствомъ финансовъ страны, а также участіемъ въ проведеніи общихъ реформистскихъ мръ, и тмъ оправдать почетъ своего древняго дома и въ нашемъ времени, которое уже начинаетъ цнить людей только по дйствительнымъ ихъ заслугамъ.

Паллизеръ, какъ мы сказали, человкъ сухой. Онъ сухъ даже и въ парламент, гд затрогиваются наиболе чувствительныя его струны,— и гд сосредоточенъ весь его интересъ. ‘Рожденный въ пурпур {Can you forgive her.}, наслдникъ высшей степени и одного изъ наибольшихъ состояній въ стран’, рисуетъ его авторъ, ‘богатый и собственнымъ своимъ состояніемъ, по жен, окруженный всми соблазнами роскоши и удовольствія, онъ однако работалъ съ жестокою энергіею какого-нибудь начинающаго адвоката, безъ гроша за душою, работающаго для столь же бдной жены, и работая такимъ образомъ, Паллизеръ не побуждался собственно говоря никакимъ личнымъ разсчетомъ, кром желанія быть признаннымъ въ числ общественныхъ дятелей, служителей Англіи. Онъ не имлъ въ себ ничего блестящаго и очень хорошо зналъ это. Въ настоящее время онъ уже достигъ того, что въ палат слушали его, когда онъ говорилъ. Но ему внимали, какъ работящему человку, о которомъ знали, что онъ все, что длаетъ — длаетъ серьзно, что факты, которые онъ приводитъ, онъ собралъ обстоятельно, и что хотя онъ и скученъ, но заслуживаетъ доврія. А скученъ онъ былъ въ самомъ дл. Онъ, пожалуй, даже гордился тмъ что былъ скученъ, и что, несмотря на то, заставлялъ себя слушать. Никогда онъ не позволялъ себ въ рчахъ на малйшей шутки, и не прибгалъ даже къ слабйшей доз краснорчія. Рчь его была всегда старательна, такъ какъ онъ день и ночь работалъ, чтобы усвоить себ точность выраженій, онъ говорилъ безъ всякихъ повтореній и шелъ прямо къ тому спеціальному предмету, который въ то время онъ имлъ въ виду. Онъ даже составилъ себ мнніе, что краснорчіе само по себ, какъ краснорчіе, составляетъ грхъ противъ той добросовстности въ политическихъ длахъ, которую онъ поставилъ себ правиломъ. Онъ говорилъ просто съ цлью сообщить другимъ такіе факты, которые были извстны ему, но не желалъ, чтобы самый способъ выраженія этихъ фактовъ обращалъ на себя вниманіе. Одною силою дарованія онъ не могъ бы быть существенно полезенъ своей партіи, но способности его были достаточны для того, чтобы сдлать его образованіе, честность и усердіе полезными въ высшей степени. Такіе люди особенно полезны именно по тому доврію, какое они къ себ внушаютъ, доврію не только къ ихъ ревности, ибо и всякій человкъ изъ народа можетъ быть хорошимъ работникомъ, и не только къ честности и патріотизму ихъ. Особое довріе присвоивается имъ въ силу ихъ соединенныхъ свойствъ: усердія, добросовстности, соединенныхъ съ такою личною ставкою въ дл страны, которая даетъ имъ всъ и балластъ, недоступный въ Англіи никому изъ тхъ политиковъ, кто такою ставкою не обладаетъ’. Въ этомъ опредленіи Троллопа — безусловно врномъ относительно переходнаго періода, когда основою политики было имущество, когда на само государство смотрли боле всего съ имущественной точки зрнія,— необходимо произойдутъ измненія, когда въ палату общинъ вступятъ представители интересовъ рабочихъ. Представители рабочихъ классовъ не будутъ имть личной ставки въ судьбахъ страны, но представляемый ими классъ въ совокупности участвуетъ въ ея судьбахъ наибольшею ставкою, соединяя въ себ интересы огромнаго большинства личностей и ихъ труда, который и служитъ источникомъ какъ для составленія денежныхъ капиталовъ, такъ и для эксплуатаціи недвижимыхъ имуществъ. Таковъ именно долженъ быть основной смыслъ той Перемны, къ которой приблизилась Англія съ тхъ поръ, какъ она открыла значительной масс рабочихъ доступъ къ избирательству. И вотъ почему въ послдней реформ мы видимъ истинную эру, и предшествовавшій ей полу-аристократическій, полу-буржуазный, и въ общности — капиталистскій періодъ называемъ переходнымъ.

Паллизеръ не вдругъ возвысился до званія министра финансовъ, онъ долгое время работалъ для этого и въ палат, и въ подчиненныхъ должностяхъ. ‘Онъ работалъ даже съ большею энергіею, чмъ обыкновенно работаютъ министры, но до сихъ поръ онъ работалъ безъ всякаго такого вознагражденія, которое бы что-нибудь значило для него. Жалованье, которое онъ получалъ, когда занималъ какую-либо второстепенную должность, для него ничего не значило, для него ничего не значитъ и то большое жалованье, которое онъ получитъ, если осуществится сто надежда. Онъ стремится въ вознагражденію совсмъ иного рода: преобладать надъ другими людьми, быть признаваему соотечественниками въ числ дйствительныхъ ихъ правителей, имть дйствительный, признанный голосъ въ судьбахъ народовъ — таковы были награды, которыхъ онъ себ желалъ’.

Итакъ, пріобртеніе голоса въ длахъ, вліяніе на ходъ длъ въ Англіи стоитъ немалаго труда и для человка, который родился на высшей ступени общества: необходимо высшее образожіе, настойчивый, реальный личный трудъ и добросовстность, внушающая довріе. Но самый доступъ къ политической дятельности, входъ на парламентскую сцену для такого человка былъ конечно очень легокъ въ Англіи, при существованіи мелкихъ избирательныхъ округовъ, совершенно подчиненныхъ аристократіи. Таковъ былъ округъ Сильвербриджъ, принадлежавшій, герцогу Омніумъ. Это было фамильное мсто Паллизеровъ въ палат общинъ. Выборы производились тамъ только для формы, избирался, безъ всякой борьбы, даже безъ конкурренціи, тотъ же, кого указывалъ главноуправляющій герцога. Кто-нибудь изъ членовъ фамиліи постоянно избирался въ округ, сверхъ того, въ самомъ мстечк избирался тотъ, кого они хотли. Такъ Паллизеры даютъ мсто ‘мужу пріятельницы жены’ Плантаженета. И такъ поступали, безъ всякаго стсненія, и т изъ аристократовъ, которые принадлежали къ партіи либеральной! Мы еще встртимся съ такимъ примромъ.

Паллизеръ, какъ мы уже видли, достигъ своей непосредственной цли — сдлался министромъ финансовъ. Но пока онъ стремился въ ней и работалъ для ея достиженія, его едва не постигло семейное несчастіе. Жена его, не находя никакого отголоска въ скучномъ, сухомъ характер мужа, вчно заваленнаго синими книгами и думающаго единственно о длать — была уже недалеко отъ того, чтобы убжать съ тмъ молодымъ человкомъ, котораго любила еще до выхода замужъ. Только робость помшала ей это сдлать. Но Паллизеръ былъ прежде всего человкъ долга, въ эту критическую минуту ему какъ разъ предложили постъ канцлера казначейства, но онъ увидлъ свой долгъ въ томъ, чтобы спасти жену отъ увлеченія, а потому предложилъ ей хать вмст заграницу, и отказался отъ того поста, который составлялъ непосредственную цль всхъ его помышленій и долговременныхъ трудовъ. Постъ этотъ однако и впослдствіи не ушелъ отъ него, а между тмъ охранить свой семейный очагъ ему удалось, благодаря именно этому акту самопожертвованія, леди Гленкора поняла всю великость такой жертвы, оцнила поступокъ мужа и они зажили удовлетворительно.

Рожденіе сына было событіемъ огромной важности для всего семейства Паллизеровъ по причинамъ, о которыхъ уже упомянуто. Самъ герцогъ пріхалъ въ свой замокъ ко времени этого событія, какъ будто это могло способствовать тому, чтобы леди Гленкора разршилась отъ бремени именно наслдникомъ, а не дочерью. Леди Гленкора писала о своемъ муж въ это время: ‘онъ подходитъ къ моему дивану, наклонитъ голову и смотритъ на меня самымъ чуднымъ образомъ, какъ будто женщина, которая должна родить ему ребенка, есть нкое чудо въ природ. Говоритъ онъ съ видомъ торжественно-ужаснымъ, и молчитъ еще торжественне и ужасне. Чортъ подшепнулъ мн на-дняхъ сказать, будто я надюсь, что это будетъ двочка. Онъ такъ взглянулъ на меня, что я почти испугалась’…. И посл рожденія: ‘всего мучительне, что у меня въ это время было два властелина (мужъ и герцогъ)’.— ‘Г. Паллизеръ, наврное, не сказалъ бы вамъ ничего, еслибы родилась и дочь’.— ‘Да, онъ не сказалъ бы ничего, ничего не сказалъ бы и самъ герцогъ. Герцогъ просто немедленно бы ухалъ и никогда бы не взглянулъ на меня до тхъ поръ, пока бы не представилась новая вроятность, если она когда-либо представится. А г. Паллизеръ оказался бы наврное нжнымъ какъ голубокъ, гораздо тише, чмъ онъ теперь,— такъ какъ мужчины рдко бываютъ тихи въ минуту торжества. Но тмъ не мене, я поняла бы, что они оба чувствуютъ и думаютъ…. Да, ты, мой милашка-дитнокъ, ты устроилъ все какъ лучше для мамаши’. Самъ авторъ обращается къ этому ребенку такимъ образомъ: ‘чудесное, багрянородное дитя! Чего не сдлали боги для тебя, если только теб удастся дожить до того, чтобы все это теб досталось, если теб удастся пережить ту ужасную заботливость, которою тебя окружатъ! Твое мсто будетъ лучше королевскаго престола, вліяніе твое больше королевскаго вліянія, и просторъ для дйствія, не стсненный королевскою короною. Богатство, которое ожидаетъ тебя, тоже не уступитъ королевскому и ты можешь съ нимъ длать, что захочешь. Ты будешь поставленъ во глав аристократіи той страны, гд аристократамъ нтъ нужды становиться на ходули. Все, что можетъ дать міръ, будетъ твоимъ’.

Здсь кстати привесть еще два портрета этихъ аристократическихъ виговъ, и именно наиболе вліятельныхъ изъ нихъ по рожденію. ‘Герцогъ Омніумъ былъ особа весьма важная. Не знаю самъ почему, но общество смотрло на герцога Омніумъ какъ на лицо боле важное, чмъ герцогъ Сент-Бонгэй. Герцогъ Сент-Бонгэй былъ человкъ полезный, и былъ такимъ во всю свою жизнь, принимая участіе въ кабинетахъ и служа своей стран, усердне кого-либо засдалъ въ палат пэровъ, всегда былъ готовъ взяться за какое-либо хлопотливое дло, и былъ самымъ усерднымъ приверженцемъ г. Мильдмея, какъ главы либеральной партіи, и еще предшественника г. Мильдмея въ этомъ положеніи. Между тмъ какъ герцогъ Омніумъ никогда не посвятилъ и полъ-дня труду на пользу страны. Они оба носили Подвязку: герцогъ Сент-Бонгэй получилъ ее за услуги, а герцогъ Омніумъ былъ украшенъ голубою лентой за то собственно, что онъ былъ герцогъ Омніумъ. Первый былъ человкъ хорошій, нравственный, добрый мужъ, добрый отецъ, хорошій другъ. Другой — не имлъ такой репутаціи. А между тмъ въ свт герцога Сент-Бонгэя ставили не особенно высоко, а на герцога Омніумъ смотрли почти съ благоговйнымъ трепетомъ. Мн кажется, объяснить это можно отчасти тмъ, что герцогъ Омніумъ пребывалъ вдали отъ толпы. Ему удалось окружить себя таинственнымъ остаткомъ древняго величія, богатства и званія’.

О герцог Сент-Бонгэ газеты не разъ говорили, что нкоторое ‘высокопоставленное лицо’ обращалось къ нему за совтами насчетъ назначенія первыхъ министровъ, то самое высокопоставленное лицо, конечно, которое въ одномъ роман Троллопа, при затруднительномъ столкновеніи между партіями, ‘телеграфируетъ за совтомъ въ Германію’ (читай — въ Бельгію). Герцога Омніумъ это лицо не просило о политическихъ совтахъ. Но за то у него въ гостяхъ, въ замк, бывали ‘ихъ высочества’. Разумется — только высочества мужского пола, ибо герцогъ не былъ женатъ. И хотя это послднее обстоятельство само по себ не могло составить препятствія къ посщенію его замка дамами, такъ какъ хозяйкою въ этомъ замк, во время деревенскаго сезона, была леди Гленкора, жена его наслдника, но были другія препятствія — именно ужасная нравственная репутація стараго холостяка. Впрочемъ, это было препятствіемъ только для самыхъ высокихъ постительницъ, а свтскихъ дамъ бывало въ замк герцога множество и он — и вообще свтъ — смотрли на приглашеніе въ этотъ замокъ какъ на высочайшую честь и благополучіе. Имнія герцога были огромны и онъ постоянно еще увеличивалъ ихъ, скупая сосднія земли, какъ, напримръ, онъ стремится завладть землями лордовъ Лофтонъ {Framley parsonage.} или пріятеля своего Соуэрби, по его смерти. Выборами въ Сильвербридж, какъ мы уже сказали, заправлялъ управляющій герцога, г. Фодергилль. Этотъ же джентльменъ и представлялъ собою герцога всегда, когда тому предстояло являться предъ толпою, хотя бы это была — толпа созванныхъ магнатомъ къ обду окрестныхъ помщиковъ, чиновниковъ и докторовъ. Въ такихъ случаяхъ, гостей принималъ въ зал г. Фодергилль, а въ назначенный часъ, самъ герцогъ торжественно выходилъ къ нимъ, удостоивалъ нсколькими словами наиболе почетныхъ, а всхъ поклономъ и садился съ ними за столъ. Но уже посл перваго блюда, онъ вставалъ и уходилъ въ себ въ апартаменты, никому не кланяясь, ни съ кмъ не прощаясь, для того, чтобы не помшать этому народу сть и пить вдоволь и всласть на его счетъ. И это онъ называлъ гостепріимствомъ! И замчательно, что сосди все-таки продолжали считать за честь приглашеніе къ такимъ обдамъ, — герцогъ очевидно стоялъ слишкомъ высоко, чтобы къ нему можно было примнять требованія обыкновенной вжливости или считать себ униженіемъ его высокомріе, даже едва скрываемое имъ презрніе.

Таковы собранныя нами изъ разныхъ разсказовъ Троллопа черты этого типа. Личность Омніума у Троллопа выставлена въ слишкомъ опредленномъ и притомъ невыгодномъ свт, чтобы можно было угадывать въ этомъ тип какое-нибудь дйствительно существующее лицо. Въ немъ, очевидно, изображено только положеніе нкоторыхъ высокопоставленныхъ, но праздныхъ виговъ, также, какъ въ Плантаженет Паллизер представленъ типъ аристократа-вига работящаго. Но вотъ еще аристократъ-вигъ, если не ‘работящій’, то по крайней мр занимающійся политикою: другой герцогъ — герцогъ Сент-Бонгэй. Въ немъ можно узнать лорда Грэнвилля, но конечно только именно по отношенію къ дятельности общественной, а не къ частной жизни. ‘О немъ давно говорили {Can you forgive her.}, что онъ могъ бы быть премьеромъ, еслибы хотлъ. Его совта — какъ не разъ увряли газеты — спрашивало одно высокопоставленное лицо относительно выбора премьеровъ. Голосъ его въ совт считался весьма вскимъ. Онъ слылъ крпкою опорой дла либерализма, хотя никто и не зналъ, что онъ собственно сдлалъ, не помнилъ даже хорошенько, что именно онъ говорилъ при такомъ-то случа. Т должности, которыя онъ принималъ самъ, обыкновенно не были сопряжены съ очень трудною работою (графъ Грэнвилль обыкновенно бывалъ президентомъ тайнаго совта, и только съ мсяцъ тому назадъ въ первый разъ занялъ весьма трудный постъ, именно министра иностранныхъ длъ). Въ жаркихъ преніяхъ, онъ никогда не стоялъ грудью противъ главнаго натиска оппозиціоннаго краснорчія. Рчи его въ палат (лордовъ) были обыкновенно коротки и пріятны, и въ нихъ слышался какъ бы скрытый ручеекъ легкой, забавной, неоскорбительной сатиры. Онъ былъ:— чудесное олицетвореніе мудрости здраваго смысла. Онъ никогда не выходилъ изъ себя, и никогда не длалъ промаховъ. Во время преній онъ никогда не горячился и никогда не застывалъ къ своему длу. Онъ никогда не рисковалъ и никогда не трусилъ. Онъ никогда никого не ‘осаживалъ’ и не позволялъ ‘осаживать’ себя никому. Будучи кавалеромъ Подвязки и лордомъ-намстникомъ въ своемъ графств (т.-е. въ провинціи, гд были его имнія), наконецъ, будучи шестидесяти лтъ отъ роду, онъ еще обладалъ совершенно исправнымъ пищевареніемъ и вполн благоустроеннымъ имніемъ. Онъ былъ большой любитель и покупщикъ картинъ, въ которыхъ, быть можетъ, зналъ мало толку, и книгъ — которыхъ онъ ужъ наврно не читалъ. Онъ пользовался общимъ уваженіемъ, и общее уваженіе было ему также необходимо, какъ воздухъ, которымъ онъ дышалъ’.

VII.

Какъ ни различны вс эти типы — но общее между ними сходство въ томъ, что всмъ имъ легокъ былъ первый шагъ, доступъ къ политической дятельности. Люди иныхъ сферъ, конечно, находятся въ совсмъ иныхъ условіяхъ. Бдный человкъ могъ надяться и въ переходный періодъ попасть въ парламентъ и удержаться въ немъ, пожалуй даже пріобрсть имъ себ почетное положеніе въ обществ. Но для этого онъ долженъ былъ не начинать парламентомъ, а кончать имъ. Мистеръ Лоу — говоримъ не о ныншнемъ министр, а о лиц изъ романа — {Phineas Finn.} или мистеръ Форниваль {Orley-farm.}, успшные адвокаты, сколотивъ себ порядочное состояніе, могли надяться, на закат дней своихъ и для почетнаго заключенія своей карьеры, сдлаться членами парламента. Мысль о такомъ высокомъ результат могла даже поддерживать ихъ энергію въ дни тяжкой работы и подавать имъ надежду, что со временемъ сами миссизъ Лоу и миссизъ Форниваль уразумютъ, что мужья ихъ, къ которымъ эти дамы уже привыкли тридцать лтъ, все-таки — не совсмъ обыкновенные смертные, не говоря уже о впечатлніи на родственниковъ и знакомыхъ, ихъ пріятной зависти и т. д. Имть право поставить за своимъ именемъ завтныя буквы М. Р. (member of Parliament) — великое дло, и англичанинъ гордится однми этими буквами больше, чмъ наши соотечественники всми дйствительными и недйствительными титулами, которые доступны обыкновеннымъ смертнымъ у насъ. Оно и понятно. Не говоря уже о политическихъ стремленіяхъ, которыя теперь оставимъ въ сторон, быть членомъ парламента — значитъ быть однимъ изъ шестисотъ человкъ, правящихъ двумя стами милліоновъ, кром того, и свтское отличіе это весьма важно. На карточкахъ мистера Броуна стоитъ ‘James Brown, esq. М. Р.’ — это значитъ, что состояніе мистера Броуна позволяетъ ему издерживать тысячъ пятнадцать рублей на выборахъ каждый разъ, когда они бываютъ, и затмъ ‘вершить судьбы страны’, не получая за это ни копйки и не заботясь уже объ обезпеченіи себя на какомъ-либо иномъ поприщ, ибо для этого у члена парламента нтъ уже возможности, если бы и было время. Конечно, есть члены парламента, которые продолжаютъ работать и вн его, но въ такомъ случа они только продолжаютъ, начинать же имъ уже ничего не приходится.

Но мистеръ Лоу и ему подобные, которые вступаютъ въ парламентъ на закат дней, и такъ-сказать ‘для увнчанія зданія’, само собой разумется, не могли уже — мы говоримъ не объ исключеніяхъ — занять въ самомъ парламент передовыхъ мстъ, пріобрсть вліяніе въ политическихъ длахъ и сдлать политическую карьеру. Человкъ же бдный или небогатый, который хотлъ бы посвятить себя съ самаго начала карьер политической — не имлъ къ ней доступа, а если случайно и попадалъ въ парламентъ, по чьей либо протекціи, то не могъ въ немъ удержаться. Чтобы показать это, мы возьмемъ два примра, изъ которыхъ одинъ представляетъ небогатаго человка, являющагося кандидатомъ въ парламентъ на основаніи идеи, а другого, человка бднаго, который попадаетъ въ парламентъ случайно, по аристократической протекціи. Но прежде всего, сдлаемъ общее замчаніе. Не то собственно было дурно до сихъ поръ, что не всякій молодой человкъ, хотя и очень образованный и способный, могъ избрать себ политическую карьеру, — что въ дйствительности и везд нелегко,— а то, что человкъ, даже пріобрвшій довріе части своихъ согражданъ, представляющій собою идею, или выступающій ходатаемъ бдныхъ классовъ, не могъ пройти на политическую арену въ парламент, если не имлъ, случайно, большихъ денежныхъ средствъ. Мы говоримъ въ прошедшемъ, хотя вс эти условія существуютъ для Англіи и въ настоящемъ. Но примръ Милля, который, хотя и богатъ, по принципу отказался несть издержки избранія, служитъ признакомъ, что положеніе длъ не всегда останется таково и нтъ ничего невроятнаго въ предположеніи, что истинно-народный парламентъ въ Англіи будетъ состоять изъ людей, которымъ избиратели или страна будутъ давать денежныя средства, для представленія народныхъ интересовъ.

Но каковы бы ни были потребности будущаго, нельзя не отдать справедливости и тмъ дятелямъ прошедшаго, которые, получивъ доступъ въ парламентъ въ силу своего положенія и богатства, принадлежа къ классу, пользовавшемуся особою привилегію для поставленія Англіи законодателей, являлись въ парламент не представителями сословныхъ интересовъ, а честными гражданами своей страны. Между ними бывали и такіе, которые не заботились ни о карьер, ни даже о пріобртеніи вліянія и въ свое время слыли чудаками, твердя все о томъ же, однажды избранномъ предмет собранію людей, очевидно нерасположенныхъ къ этому предмету. Живымъ примромъ мы укажемъ на Бэрклея, который изъ году въ годъ ставилъ безъ малйшей надежды на непосредственный успхъ — требованіе о введеніи тайной баллотировки на выборахъ. Онъ не надялся на успхъ непосредственный, онъ зналъ, что избранная имъ задача неблагодарна, потому что требованіе его противно интересамъ господствующихъ классовъ, что самъ народъ еще недостаточно его поддерживалъ, и что настойчивость эта при такихъ условіяхъ не могла доставить ему ни вліянія, ни карьеръ. Тмъ не мене, онъ настаивалъ на своемъ и иногда достать перваго чтенія (однажды даже второго) своего билля, посреди смха большинства членовъ. Этимъ онъ пріобрлъ себ только славу чудака, но кто скажетъ, что благородныя, безкорыстныя усилія его пропали даромъ въ смысл пропаганды, подготовленія желаннаго результата въ будущемъ? Въ настоящее время, уже каждый радикалъ въ Англіи смотритъ на ballot, какъ на краеугольный камень своей программы и еще какъ на пробный камень дйствительнаго радикализма въ другихъ, и вопросъ этотъ уже пересталъ быть страннымъ, настойчивость на немъ перестала казаться оригинальностью. Такими примрами людей, исходящихъ изъ привилегіи, но возстающихъ противъ нея, когда ихъ побуждаетъ къ этому еще вовсе не забота ‘о сохраненіи безопасности’, а просто личное убжденіе — Англія была обязана, конечно, высокому умственному развитію того класса, который и былъ классъ привилегированный. Изъ среды мекленбурскихъ lunkers никогда не выходилъ адвокатъ народный правъ, противникъ привилегій, оттого конечно, что мекленбургскіе дворянчики воспитывались въ прусскихъ кадетскихъ корпусахъ, а не въ Оксфорд и Кембридж, и если и оканчивая свое образованіе въ университет, то все-таки въ жизни тотчасъ попадали въ такую среду, въ которой понятія о спеціальныхъ доблестяхъ рыцарскаго сословія или воинскаго званія преобладаютъ, и въ которыхъ придается гораздо боле значенія различію между призваніемъ тяжелаго кавалериста или кавалериста легкаго, чмъ различію между системами міровоззрнія. Намъ случилось однажды читать письмо одного прусскаго офицера изъ той служилой касты, которая одинакова въ Пруссіи и въ Мекленбург и еще въ другихъ мстахъ. ‘Судьба привела меня служить въ уланскомъ полку’, писалъ этотъ добросовстный спеціалистъ, ‘но я глубоко убжденъ, что родился гусаромъ, и потому весьма желалъ бы’ и т. д.

Члены англійской богатой gentry также родились политиками, и конечно неохотно длились властью съ кмъ бы то ни было. Но высокая образованность ихъ длала невозможнымъ совершенно-сплошной кастовый образъ дйствій и вотъ почему предвозвстники народныхъ требованій являлись и въ парламент привилегированныхъ классовъ, даже раньше, чмъ требованія эти стали дйствительными устными требованіями народа, а еще оставались только требованіями отвлеченной справедливости. Троллопъ, желая собственно начертить портретъ человка, которому не везетъ въ палат, который сталъ въ ней въ фальшивое положеніе, невольно очерчиваетъ намъ именно типъ такого ‘вопіющаго въ пустын’ поборника убжденія, нежелающаго ни вліянія, ни карьеры, а слдующаго высшему призванію.

‘Лордъ Миддльссексъ поднялся со своего мста, держа въ рук свертокъ бумагъ, и началъ говорить о какой-то церковной реформ, онъ говорилъ съ большою энергіей, но увы, еще прежде, чмъ энергія его успла подняться до своего апогея, члены палаты цлыми рядами потянулись вонъ изъ залы собранія. Въ палат становилось пусто, а между тмъ благородный лордъ все говорилъ, сильно стараясь сохранить свою энергію, несмотря на великій исходъ. Ему предстояло мало утшенія, онъ зналъ, что въ газетахъ не будетъ помщено двадцатой части его словъ. Онъ зналъ, что ни у кого не было охоты его слушать. Онъ зналъ, что добыть приготовленныя имъ данныя ему стоило труда многихъ недль и даже мсяцевъ, и начиналъ сознавать, что трудъ этотъ на тотъ разъ не поведетъ ни къ чему. Когда у него наконецъ хватило мужества взглянуть вокругъ себя, ему пришло въ голову неотвязчивое опасеніе, что вотъ вдругъ какой-нибудь противникъ поставитъ вопросъ, находится ли въ палат законное число членовъ, и тогда вся рчь такъ и пропадетъ. А между тмъ, онъ посвятилъ этому длу все свое сердце, всю свою душу. Онъ врилъ въ свое дло и думалъ, что предложеніе его ведетъ къ той цли, чтобы люди жили счастливе и становились лучше, и приближались къ Творцу. Въ пользу того дла, къ которому относилось его предложеніе, юнъ работалъ всю свою жизнь. Правда, онъ ходилъ переваливаясь съ ноги на ногу и говорилъ, путая одно слово съ другимъ, но это не мшало ему быть человкомъ добросовстнымъ,— благонамреннымъ, и не ожидающимъ за свой трудъ никакой мной награды, какъ только оцнки этого труда тми, которыхъ польз онъ былъ посвященъ. Но ему не было суждено когда-либо дождаться и этой награды, ему не предстояло ничего, кром неудачи. И вотъ онъ все-таки будетъ и впередъ работать точно также для того же, въ палат общинъ или впослдствіи (по смерти отца) въ палат лордовъ, работать тяжко и безъ всякаго вознагражденія, и какъ думается, не безъ унынія. Но когда онъ наконецъ перенесется въ обитель отдохновенія, люди все-таки признаютъ, что онъ нчто сдлалъ, и въ умахъ всхъ помнящихъ его останется убжденіе, что онъ служилъ доброму длу, служилъ усердно и не совсмъ безуспшно. Вознагражденіе имъ получаемое не видимо, однако оно все-таки производится ему особаго рода монетой. Успхъ его тоже невидимъ, а между тмъ несомнненъ. Надо надяться, что такая поздняя оцнка будетъ ублажать духъ его за гробомъ. Но въ настоящую минуту ничто не ублажало его. Правда, спикеръ, руководимый учтивостью, слдилъ глазами и за этимъ ораторомъ, но кром спикера никто въ палат, казалось, не слушалъ его. Число присутствующихъ репортеровъ сократилось до двухъ, да и т небрежно водили перомъ, отмчая только по временамъ что-нибудь изъ рчи и зная напередъ, что работа ихъ напрасна. Наконецъ, кто-то, съ задней скамьи проговорилъ что-то такое, что тотчасъ обратило на себя вниманіе спикера, и это высокое должностное лицо, когда вниманіе его было такимъ образомъ обращено извн на фактъ, котораго онъ не принялъ бы ни въ какомъ случа къ свднію самъ, безъ такого вншняго побужденія, — сосчиталъ число присутствовавшихъ членовъ, и найдя его равнымъ всего двадцати-тремъ, — положилъ конецъ своей собственной работ и работ бднаго лорда Миддльссекса. Какъ вы думаете, съ какимъ чувствомъ благородный лордъ возвратился домой, слъ у себя въ кабинет и раскрылъ машинально какую-то книгу? Человкъ онъ былъ съ большими средствами, у него были дти, подававшія хорошія надежды для чести его имени, жена его врила въ него, хотя онъ не имлъ успха среди другихъ людей, однимъ словомъ, онъ былъ человкъ ст чистою совстью и одаренный всми благами. А между тмъ, знаете ли, кому онъ завидовалъ въ эту минуту? Раньше его, въ томъ же засданіи, говорилъ Фаррингтонъ — человкъ, которому никто не поврилъ бы въ долгъ шиллинга, человкъ, который не сидлъ въ долговой тюрьм единственно потому, что сидлъ въ палат, человкъ бездтный, одинокій и никмъ нелюбимы. Но когда онъ говорилъ — триста человкъ слушали его, какъ бы боясь проронить слово. Когда въ своей рчи онъ предавался ироніи, вс смялись, когда онъ приходилъ въ негодованіе на министра, слушатели едва переводили духъ, подобно тому какъ испанцы въ ту критическую минуту, когда смертельный ударь наносится быку. Куда онъ ни велъ ихъ въ своей рчи, они слдовали за нимъ повсюду. Члены толпами повалили въ залу собранія изъ читальни и курильныхъ комнатъ, какъ только услыхали, что началъ рчь этотъ повса. Галлереи для публики были биткомъ набиты, рипортеры каждую минуту перевертывая свои быстрые листы и работали такъ, что пальцы ихъ уставали писать, и капли пота выступали у нихъ на лбу. И когда ораторъ сдлалъ особенно рзкую выходку противъ премьера, люди заговорили, что премьеру придется дать ему мсто въ кабинет, не взирая на опротестованные векселя его и худые про него слухи. Въ самомъ дл, человку, который могъ ворочать громами какъ онъ, надо было заплатить чмъ-нибудь, для того, чтобы онъ металъ громы въ надлежащую сторону. И вотъ этому-то человку завидовалъ лордъ Миддльссексъ, сидя въ уединеніи кабинета, и думая о своемъ почтенномъ и вмст печальномъ положеніи’. Троллопъ очевидно хотлъ показать этимъ контрастомъ, что успхъ въ парламент, какъ и во всякой дятельности иногда зависитъ отъ каприза судьбы или оттого, съ какимъ тономъ человкъ выступилъ сначала, независимо отъ его достоинствъ. Но изображеніе это получило смыслъ боле глубокій, чмъ, быть можетъ, предполагалъ самъ авторъ и примняется вполн именно къ тмъ благороднымъ, безкорыстнымъ членамъ англійской gentry, которые въ сред ея представительства являлись какъ бы ‘вопіющими въ пустын’ глашатаями и адвокатами идей, несогласныхъ съ ея интересами, и являлись въ такомъ качеств въ то именно время, когда на вестминстерской площади не было пятидесяти-тысячной толпы, которая бы вопіяла вмст съ ними, вторила имъ, какъ она впослдствіи вторила Брайту.

Мы вовсе не намрены, въ этихъ очеркахъ, англофильствовать или вообще проводить мысль, что при парламентской систем правленія, люди, сословія, партіи одарены сверхъестественными условіями безусловнаго безкорыстія и безусловной справедливости. Система эта даетъ стран только то безусловное преимущество, что при ней, при этой систем, условія государственной жизни, учрежденія, законы становятся подвижны, развиваются, идутъ впередъ по мр развитія сознательной жизни въ большей и большей масс народа, и что каковы бы ни были личныя интриги, произвольные сговоры партій и интересы касты, вс они совершенно естественнымъ путемъ сводятся наконецъ къ тому, что государственныя учрежденія растворяются предъ новымъ требованіемъ времени, и воспринимаютъ въ себя факты успвающей жизни народа. Никто конечно не считалъ Уэллингтона реформистомъ, никто не думалъ, что тори — Робертъ Пиль сдлаетъ такія либеральныя преобразованія, на которыя не ршались и виги, что глава партіи тори, Дизраэли, проведетъ послднюю избирательную реформу. И такія дла конечно не входили въ первоначальные разсчеты самихъ этихъ людей и не исгевали изъ уговоровъ ихъ партіи. И однакоже, случилось такъ, то Уэллингтонъ и Пиль уравняли католиковъ, а Дизраэли, мимо своей воли, призвалъ къ участію въ выборахъ всхъ нанимающихъ квартиру. Что это сдлали они — это лучше всего доказываетъ, что въ свободной стран отдльные люди, касты и партіи, хотя и имютъ въ виду, въ большинств случаевъ, собственно свои интересы, но обращаются невольно въ орудія той, высшей и безусловной силы, которая добьется своего такъ ил иначе, и неизбжно получитъ то, чего серьзно захотла.

Мы указывали сейчасъ на единичные примры людей возвышавшихся надъ интересами своего сословія и своей партіи, какъ фиктивный, во типичный лордъ Миддльссексъ. Не мудрено, что Фаррингтона вс слушали со вниманіемъ, хотя лично никто не поврилъ бы ему шиллинга и хотя никто не уважалъ его: онъ нападалъ на одну партію gentry въ пользу другой партіи gentry, слова его вели къ новому распредленію мстъ между членіи той же gentry, указывали на промахи одного ‘эсквайра’, поставленнаго въ должность, для того, чтобы ее могъ предвосхитить у него другой ‘эсквайръ’, хотя бы самъ Фаррингтонъ, въ вид заплаты за молчаніе или преданность. Какъ же было остальнымъ парламентскимъ эсквайрамъ не выйти изъ курильной комната, и не бояться проронить хотя бы одного его слова? А лордъ Миддльссексъ, о чемъ говорилъ онъ? О положеніи ирландской церкви, въ которомъ онъ предлагалъ реформу. Удивляться ли, что члены той gentry, въ пользу которой существовала ‘Установленная церковь’ въ Ирландіи, какъ она существуетъ по сію пору въ Англіи, не интересовались его доводами? И для чего бы они стали слушать такіе ‘неподходящіе’ толки, когда въ самой Ирландіи не было еще ни феніанизма, ни какого-либо движенія въ смысл хотя бы церковной реформы? Его и не слушали, и онъ казался чудакомъ, а между тмъ, какъ замчаетъ самъ Троллопъ, ‘успхъ его невидимъ, но несомнненъ’.

Преобладающій классъ вообще не торопится длить свои привилегіи съ другими. Да сверхъ того, одна изъ характеристическихъ чертъ буржуазіи вообще есть недовріе къ мыслителямъ и передовымъ людямъ. Аристократы и даже диктаторы боле чмъ буржуазія склонны цнить ихъ, хотя, цня ихъ, и сажаютъ ихъ куда-нибудь въ безопасное мсто. А буржуазія склонна просто недоврять имъ и видть въ нихъ болтуновъ, пока не увидитъ, что за этими болтунами стоитъ весьма реальный и неотразимый фактъ въ вид толпы народа. Когда молодой членъ палаты, Финіасъ Финнъ прочиталъ мистеру Лоу (тому самому, что посл завершитъ парламентомъ свою трудолюбивую адвокатскую карьеру) письмо Монка, съ изложеніемъ его взгляда на необходимость реформы, хотя и довольно умренной, то произошелъ такой разговоръ:

— ‘Ну да, обыкновенная трескотня и ничего больше, только выраженная немножко по надуте, чмъ обыкновенно, отозвался мистеръ Лоу.

— ‘Трескотня?! воскликнулъ Финнъ.

— ‘Чистый радикальный вздоръ, ршила миссизъ Лоу, энергично кивнувъ при этомъ.— Портретъ народа! Скажите, диво какое! И къ чему намъ имть портретъ невжества и безобразія? Дай Богъ намъ жить спокойно и чтобы все было какъ слдуетъ, въ порядк,— больше намъ ничего не надо.

— ‘Въ такомъ случа, сказалъ Финнъ, лучше всего просто ввести правленіе съ отеческою заботливостью, и попеченіемъ о насъ всхъ.

— ‘Совершенно врно, вступился мистеръ Лоу,— только то правленіе, которое вы называете отеческимъ, не всегда соблюдаетъ спокойствіе и порядокъ. Я думаю, что правленіе народное должно заключаться въ подчиненіи всхъ закону. Если меня сошлютъ безъ приговора присяжныхъ въ Кайенну, то это я не причту къ спокойствію и порядку.

— ‘Но, возразилъ Финнъ, такого человка какъ вы и не сошлютъ въ Кайенну.

— ‘Ну такъ, все равно, сошлютъ моего сосда — и то не лучше. Пусть онъ будетъ сосланъ въ Кайенну, если того заслуживаетъ, но пусть ршатъ присяжные, что онъ заслуживаетъ того. Моя идея объ управленіи такая — что намъ желательно повиноваться закону, а не произволу, и что для дланія законовъ намъ нужно законодательное сословіе Если бы я полагалъ, что парламентъ, какъ онъ устроенъ теперь, длаетъ законы негодные, то я сталъ бы желать измненія его. Но въ настоящее время я сомнваюсь, чтобы законы стали лучше вслдствіе реформы въ парламент. Вотъ истинный буржуазный принципъ и кодексъ. Можно указать въ исторіи такіе порядки, при которыхъ и этотъ принципъ и кодексъ — строгой безопасности личности, строгой законности въ управленіи — представлялись бы почти идеаломъ благополучія. Но нельзя не признать, что для такой страны какъ Англія, сохраненіе этого одного означало бы — застой’.

VIII.

А застоя не допускаютъ т новыя массы мыслящихъ или по крайней мр разсуждающихъ людей, которые нарастаютъ съ каждымъ поколніемъ. Мы видли высокихъ политиковъ, историческихъ дятелей, которымъ приходится принимать въ разсчетъ и свое честолюбіе, и желанія своей партіи, и внутреннее убжденіе, воспитанное свтлымъ міровоззрніемъ, и затрудненія настоящей минуты, и идеалы будущаго. Мы видли второстепенныхъ дятелей, членовъ партій, солдатъ условнаго, боле или мене узкаго знамени, видли и цлую касту благонамренную, но нерасположенную разстаться со своимъ преобладаніемъ. Наконецъ, мы видли и тхъ адвокатовъ народа, какіе въ этой стран высокаго умственнаго развитія возникаютъ, и раньше чмъ является самосознаніе въ народ о его правахъ, и въ то время, когда такое сознаніе уже есть на лицо и близко къ побд. Теперь поищемъ у нашего романиста такой картины, на которой выступала бы именно толпа, толкающая всю машину впередъ, хода машина эта почему-либо слишкомъ запаздываетъ, ту толпу, и отсутствіи которой печально говорили Миддльссексы, и которая шумно ободряетъ торжествующаго Торнболла, имющаго ее за плечами.

Такую сцену Троллопъ списалъ съ натуры, вставивъ въ нее два фиктивныя лица, именно молодого члена парламента Фиша и домохозяина его, т.-е. содержателя меблированныхъ комнатъ Бонса. Этотъ Бонсъ, по самой профессіи своей — ‘не джентльменъ’, а любопытно послушать, какъ относились къ этимъ происшествіямъ именно ‘не джентльмены’. Въ этомъ описаніи мы сохранимъ въ точности только разговоры и ироническіе намеи Троллопа касательно Брайта.

Второе чтеніе билля о реформ Мильдмея должно было произойти посл пасхи. Между тмъ, сдлалось извстно, что и два первые дня святой недли должны были произойти большіе митинги въ пользу введенія въ этотъ билль пункта о закрытой подач голосовъ на выборахъ. На среду же былъ назначенъ труімфальный ходъ для поднесенія Торнболлу народомъ, въПримрозъ-Гилл, прошенія въ томъ же смысл въ палат общинъ. Сперва предполагалось несть это прошеніе въ самой Westminster-Hall, въ четвергъ, но по просьб министра внутреннія длъ, Торнболлъ отказался принять прошеніе у самаго входа въ палату. А такъ какъ въ тоже время узнали, что второе чтеніе билля будетъ предложено въ четвергъ, то до 50-ти тысячъ человкъ. собрались на Примрозъ-Гилл въ этотъ день, и потребовалось вмшательство полиціи. Потомъ назначили процессію на пятницу, такъ чтобы она происходила передъ засданіемъ во время засданія палаты. Правительство, неизвстно почему, пугалось и процессіи, такъ, что положено было не длать формальной процессіи, а просто идти къ палат и посмотрть, какъ прошеніе будетъ внесено въ нее. Разумется, изъ этого образовалась бы все-таки процессія, съ тою только разницею, что въ процессіи устроенной по программ было бы боле порядка. Такъ оно и вышло. Когда вс эти приготовленія стали извстны, то нкоторые джентльмены совтовали Мильдмею отложить второе чтеніе билля, видя — какъ то видитъ и самъ Троллопъ — въ народномъ собраніи около парламента мру насилія, придуманную самимъ Брайтомъ (Торнболломъ) для того, чтобы повліять на ршеніе палаты. Но Мильдмей (Россель) не согласился на такую отсрочку потому, что ее предлагали тори. Полиція предупредила членовъ палаты общинъ, что имъ удобне будетъ подъзжать въ этотъ день къ подъзду пэровъ, а не къ обычному входу членовъ нижней палаты.

Финнъ, по просьб жены своего хозяина, Бонса, сталъ уговаривать его, чтобы онъ не шелъ на эту демонстрацію.

— ‘Скажите пожалуйста, что же хорошаго вы можете этимъ сдлать? спросилъ его Финнъ, не безъ нкоторой внушительности въ тон.

— ‘Добиться моего желанія? отвчалъ Бонсъ.

— ‘Какого желанія?

— ‘Я желаю, чтобы правительство включило въ свой билль закрытую подачу голосовъ.

— ‘И вы надетесь достигнуть этой цли тмъ, что выйдете на улицу вмст со всмъ отребьемъ Лондона, и станете дйствовать въ противность властямъ? Неужели вы въ самомъ дл думаете, что если вы подвергнете себя этой опасности и этому неудобству, то это именно поведетъ къ скорйшему принятію скрытой баллотировки?

— ‘Послушайте, мистеръ Финнъ, я, конечно, не думаю, что въ мор возвышается вода оттого, что въ него течетъ рчка Пустяшка, съ дорсетшэрскихъ полей, но думаю и знаю, что изъ стеченія всхъ водъ, со всхъ земель, длается море-океанъ. Я хочу помогать, мой долгъ — помогать.

— ‘Вашъ долгъ, какъ гражданина порядочнаго, имющаго жену и дтей — сидть дома.

— ‘Да если всякій, у кого жена и дти, будетъ думать такъ, вотъ тогда-то именно на улиц и окажется одно только отребье, и тогда каково же будетъ наше положеніе? Что тогда скажутъ намъ эти правительственные-то господа? Совсмъ напротивъ, еслибъ всякій, у кого есть жена и дти, вышелъ сегодня на улицу, вотъ тогда мы получили бы закрытую баллотировку прежде чмъ разойдется парламентъ, а если никто изъ нихъ не выйдетъ, то закрытой баллотировки никогда и не будетъ. Что, разв это не такъ?’ Финнъ не хотлъ кривить душою, и потому не нашелся что возразить на это. ‘А если это правда, — продолжалъ Бонсь тономъ побдителя,— тогда долгъ каждаго человка совершенно ясенъ: онъ обязанъ идти, хотя бы у него были дв жены и вдвое больше дтей’. И Бонсъ пошолъ.

Новый дворецъ обихъ палатъ парламента въ Лондон, вмст съ Westminster-Hall, составляетъ одно колоссальное строеніе, на самомъ берегу Темзы. Площади передъ тмъ фасадомъ, гд большая башня, у вестминстерскаго моста, и передъ тмъ фасадомъ, который обращенъ къ вестминстерскому аббатству, и и гд стоитъ статуя Ричарда Львинаго Сердца, называются New Palace Yard и Old Palace Yard. Отъ фэшенебльной части города, т.-е. отъ трафальгарской площади въ Уэстминстеръ идетъ, мимо Уайт-Голла и мимо сент-джемскаго парка, ‘парламентская улица’. Въ день демонстраціи вся она покрылась народомъ, парламентскія же площади биткомъ набиты были народомъ, среди котораго разставлено было значительное число полисменовъ. По слухамъ, въ домахъ ближайшихъ къ Palace Yard и къ мосту были спрятаны отряды солдатъ. Но видны были только нсколько ротъ конногвардейцевъ, которые стоятъ тутъ вблизи, у сент-джемскаго парка. Часовъ отъ четырехъ и до шести не было никакой возможности проникнуть въ палату чрезъ Westminster Hall, которой двери выходятъ на New Palace Yard, близъ главной башни и моста, такъ что члены, прізжавшіе въ это время, должны были обходить вокругъ вестминстерскаго аббатства.

Потянулся поздъ съ прошеніемъ: онъ состоялъ изъ пятнадцати кэбовъ. Подписи подъ прошеніемъ о включеніи закрытой баллотировки наполняли столько листовъ, что потребовалось четыре человка, чтобъ поднять ихъ и внесть ихъ въ палату. Несчетныя толпы на парламентскихъ площадяхъ, вокругъ ршетки церкви св. Маргариты и статуи Каннинга, держали себя тихо, происходила только толкотня. Но подальше отъ парламента, выше, по ‘парламентской улиц’, туда къ Downing Street и новымъ зданіямъ присутственныхъ мстъ, произошла безпорядки, сломали заборы вокругъ этихъ построекъ и били стекла въ квартирахъ непопулярныхъ членовъ палаты, у одного изъ ‘достопочтенныхъ’, прославившагося тмъ, что, закрытую баллотировку онъ однажды назвалъ ‘убжищемъ трусовъ’ не только побили стекла, но и зеркала, и попортили мебель, не входя, впрочемъ къ нему въ квартиру, а каменьями, съ улицы. Не только толпа, но и вс джентльмены, вообще общественное мнніе осудило министерство за то, что оно воспротивилось процессіи, которая прошла бы въ порядк, и вмсто которой образовались стоячія толпы.

При такихъ-то обстоятельствахъ, Мильдмей долженъ былъ предложить второе чтеніе своего билля, въ которомъ закрытой баллотировки не было. Когда онъ произносилъ рчь, онъ зналъ, что площади вокругъ парламентскаго дворца запружены десятками тысячъ народу. Но онъ счелъ нужнымъ именно поэтому открыто объявить, что ни за что не согласится ‘исказить конецъ своей политической карьеры принятіемъ закрытой баллотировки, сколько бы ни было тутъ народу съ цлью повліять на его поведеніе’. Какъ скоро голосъ маститаго оратора прервался, вся палата встала, поддерживая его одобрительными кликами. За Мильдмеемъ началъ рчь Торнболлъ. Нкоторые думали еще до той минуты, что Торнболлъ подастъ голосъ все-таки за билль о реформ, хотя и безъ закрытой баллотировки, предоставляя себ предложить ее посл, въ дополненіе билля. Но онъ принялъ слова главы министерства за вызовъ, и отвчалъ: ‘высокодостопочтенный джентльменъ напрасно объявилъ, что никакое сборище народа не устрашитъ его, его никто и не упрекалъ въ политической трусости. Но такъ какъ онъ это сказалъ, то я послдую его примру, объявляя, что меня не устрашитъ большинство палаты, идущее противъ желаній народа, и я буду вотировать противъ всякаго билля о реформ, который не включаетъ въ себ систему негласнаго избранія’.

Посл сильной перестрлки, пренія были отложены, такъ какъ главная цль — показать толп, что палата не устрашилась ея, была достигнута. Члены стали выходить, кто постарше — тотъ пошолъ на подъздъ пэровъ, а кто помоложе, направился къ выходу чрезъ Westminster Hall, то-есть въ толпу, и насилу выбрались потомъ изъ толкотни. У входа въ Westminster Hall стояла карета Торнболла, окруженная десяткомъ полисменовъ.

— ‘Дай Богъ ему не вернуться домой до полуночи, пожелалъ Финнъ.

— ‘О,— воскликнулъ Лоренсъ Фицгиббонъ,— онъ это дло знаеть. Онъ плотно полъ дома часа въ три, да еще… поищите-ка у него въ карет, и найдете обильный запасъ бутербродовъ и хересу. Онъ знаетъ какъ нейтрализировать непріятныя послдствія популярности среди черни’.

Троллопъ видитъ въ томъ факт, что карета знаменитаго оратора стояла у обычнаго подъзда, преднамренность съ его стороны, т.-е. разсчетъ на овацію, и говоритъ, что ‘это долго вредило г. Торнболлу впослдствіи’. Къ карет сталъ тсниться народъ, чтобы пожать оратору руку. Но полицейскіе ужасно заботились о его неприкосновенности, и самъ онъ, увидя, что толпа наступаетъ, поспшилъ ухать, сказавъ нсколько словъ благодарности. Между тмъ, среди толпы, тснившейся въ карег, нашлись нсколько человкъ, не послушавшихъ полиціи, они были задержаны и между ними почтенный мистеръ Бонсъ. Впослдствіи, когда онъ предсталъ предъ судьею, жилецъ его Финнъ, М. Р., явился засвидтельствовать его respectable character, и онъ былъ отпущенъ. Но Бонсъ былъ глубоко оскорбленъ своимъ задержаніемъ, оскорбленъ какъ британскій гражданинъ, пользовавшійся своими правами и ршился начать процессъ противъ полиціи, за неправильное задержаніе, сколько ни отговаривали его отъ этого Финнъ, и мистеръ Лоу, адвокатъ, къ которому онъ обратился. Мистеръ Бонсъ, содержатель меблированныхъ комнатъ, исполнялъ въ тоже время должность писца-поденьщика у одного продавца судебныхъ принадлежностей. Несмотря на свое скромное званіе, и на неправильность своей рчи, онъ весьма сознательно и твердо стоялъ на своей совершенно правильной точк зрнія.,

‘Что-жъ вы мстить что ли хотите полиціи’? спросилъ у него г. Лоу, продолжая отговаривать его отъ процесса. Бонсъ объявилъ, что нтъ.— ‘То-то. Вы понимаете, что полисменъ, хотя онъ по вашему мннію и зашолъ слишкомъ далеко въ исполненіи своей обязанности, но поступилъ такимъ образомъ не изъ личнаго къ вамъ нерасположенія’.

— ‘Я хочу только одного, возразилъ Бонсъ, хочу, чтобы эти молодцы оставались въ показанныхъ границахъ.

‘Прекрасно, — и вотъ почему о подобныхъ случаяхъ, когда они бываютъ, упоминается въ печати и въ парламент, и обращается на нихъ, такимъ образомъ, вниманіе министра внутреннихъ длъ. Благодареніе Богу, у насъ въ Англіи бываетъ немного такого рода случаевъ.

— ‘А не станемъ сами смотрть, такъ пожалуй ихъ будетъ и побольше’, упорно настаивалъ Бонсъ.

И сколько ни уговаривалъ г. Лоу этого поденьщика, онъ все стоялъ на своемъ. Онъ былъ очень сердитъ на г. Лоу, выходя отъ него, и на обратномъ пути, съ Финномъ, выражался такъ:

— ‘Онъ совсмъ не понимаетъ, что такое патріотизмъ… И еще говоритъ мн, что я начинаю дло изъ-за извстности, изъ хвастовства! Вотъ такъ они всегда. Какъ только человкъ захочетъ участвовать въ дл общемъ, они сейчасъ — это молъ изъ хвастовства. Не надо мн никакой извстности. Я желаю заработывать свой хлбъ въ мир и спокойствіи, вотъ чего я желаю, и чтобъ меня не трогали, когда я занимаюсь дломъ своимъ, которымъ заниматься имю полное право. Вотъ что! Полицію содержитъ кто?— я, и я содержу ее для того, чтобы она смотрла за мошенниками, собственно для этого мы ее содержимъ. А не для того, чтобъ она таскала народъ туда-сюда, да прятала въ кутузку на день-на ночь людей, которые длаютъ, что имъ въ закон длать предоставлено’.

Этотъ англійскій поденьщикъ разуметъ патріотизмъ въ смысл исполненія закона. Ему, англійскому поденьщику, и въ голову не придетъ, что бываютъ на свт люди, которые понятіе о патріотизм связываютъ неразрывно съ понятіемъ о полицейскомъ отправленіи и думаютъ, что патріотъ только тогда и патріотъ, когда онъ помогаетъ кого-нибудь вязать. Закрытая баллотировка на выборахъ, какъ и всякое обезпеченіе правъ массы народа, будетъ достигнута въ Англіи, когда большинство въ этой масс будетъ также горячо относиться къ общественнымъ вопросамъ, какъ почтенный мистеръ Бонсъ. Что какіе-нибудь повсы выбили окна у членовъ парламента, это не дало Англіи негласнаго избранія. Но ей дастъ эту систему, и всякую другую уступку во всенародномъ смысл, сознаніе самихъ джентльменовъ, что такіе люди, какъ Бонсъ, ее требуютъ, и что такихъ людей въ народ — большинство.

IX.

— ‘Вы были моложе меня, когда взялись за это дло, я тоже довольно молодъ, чтобы въ парламентской карьер принесть пользу, но все же недостаточно молодъ, чтобы начинать эту дятельность съ вашимъ увлеченіемъ. И я не въ силахъ предаться ей весь, какъ вы. Для васъ британская палата общинъ составляетъ все.

Такъ говорилъ г. Грей Паллизеру, будущему канцлеру казначейства, возвращаясь съ нимъ съ мста своей избирательной побды въ Сильвербридж. Паллизеръ отвчалъ ему съ одушевленіемъ:

— ‘Да, для меня это — все, все. Палата общинъ и конституція для меня — все.

— ‘Ну, а для меня…

— ‘Точно такъ будетъ и для васъ. Когда вы въ самомъ дл возьметесь за дло, войдете хорошенько въ упряжь, и вы будете чувствовать тоже самое. Тотъ человкъ, котораго товарищи признаютъ No 1-мъ на министерской скамь въ англійской палат общинъ, есть первый изъ всхъ живущихъ на свт людей. Таково мое убжденіе. Не знаю, высказывалъ ли я это прежде, но таково мое глубокое убжденіе….’

Рчь идетъ о парламентской карьер въ Англіи, герои Троллопа высказываютъ о ней ходячія убжденія англійскаго общества. Въ нашей первой стать мы уже говорили объ этой карьер по отношенію къ общимъ политическимъ даннымъ. Приведенный выше разговоръ открываетъ намъ значеніе парламентской карьеры въ Англіи, понимаемой въ смысл боле тсномъ, индивидуальномъ, т.-е. какъ одной изъ карьеръ открытыхъ въ Англіи для личной дятельности, одного — и именно главнаго — изъ призовъ, къ которымъ стремится въ этой стран великое соперничество массы образованныхъ, энергическихъ людей. Мистеръ Грей уже завладлъ однимъ изъ лучшихъ призовъ, онъ избранъ членомъ общинъ, и однакоже онъ не обнаруживаетъ упоенія своей побдой. Происходитъ это оттого собственно, что онъ не готовился къ самой борьб, не провидлъ эту побду изъ-за долговременныхъ усилій и пожертвованій. На поле выборовъ онъ выступилъ потому только, что этого желала его жена Алиса Вавазоръ и другъ его Плантаженетъ Паллизеръ. Побда досталась ему легко и, собственно говоря, никакой побды тутъ не было, такъ какъ мстечко Сильвербриджъ принадлежитъ герцогу Омніумъ, дяд Паллизера. Мистеръ Грей пришелъ, увидлъ и побдилъ, не имя даже случая съ кмъ-либо сразиться. Но не таково бываетъ положеніе людей, которые сами прокладываютъ себ дорогу. Мы уже говорили о такихъ кандидатахъ въ парламентъ, которые смотрятъ на мсто въ немъ только какъ на ‘увнчаніе своего зданія’. Они составляютъ себ состояніе въ какой-нибудь профессіи и потомъ добиваются мста въ палат общинъ на старость. Но такіе люди — за рдкими исключеніями — уже не могутъ пріобрсть себ въ палат вліятельнаго положенія, да и не стремятся къ этому. Энергія ихъ уже истрачена на другомъ поприщ, а мсто въ парламент для нихъ — только мсто почетнаго отдохновенія. Такой примръ мы указали въ лиц стараго адвоката Лоу. Для того же, чтобы не ограничиться такимъ положеніемъ въ палат, а пріобрсть вліяніе въ ней и современемъ приблизиться къ тому No 1-му, на который выше указывалъ Пленти-Пэллъ, надо взяться за парламентскую карьеру смолоду, не позже лтъ тридцати или тридцати-пяти.

Это легко для такихъ людей, какъ самъ Пленти-Пэллъ. Впрочемъ для этого нтъ необходимости быть непремнно наслдникомъ герцогскаго титула и состоянія. Достаточно вообще принадлежать по рожденію къ тому классу ‘верхнихъ ста тысячъ’, который до сихъ поръ былъ настоящимъ ordo equestris Великобританіи. Его дти уже на школьной скамь прямо готовились въ законодатели, и вотъ главная причина того, что система классическаго образованія такъ упорно держится въ высшихъ школахъ Англіи: дти богатыхъ классовъ готовятся прямо въ ораторы {А на примръ высшихъ англійскихъ школъ постоянно указывали ревнители классическаго образованія — у насъ! Впрочемъ, и въ Англіи, какъ мы видли изъ отчетовъ Деможо и Монтуччи (см. выше, іюль, 891 стр.), совтуютъ высшимъ классамъ не ограничиваться упорно классицизмомъ, чтобъ не отстать въ образованіи отъ простого рабочаго.— Ред.}.

Но возьмемъ примръ молодыхъ людей, хотя и принадлежащихъ къ классу genteel и получившихъ то образованіе, которое считается genteel, но неимющихъ большихъ денежныхъ средствъ для осуществленія честолюбивой мысли — посвятить себя политической карьер. Какіе шансы представлялись до сихъ поръ для нихъ въ старой Англіи, или хотя бы въ Англіи того переходнаго періода, къ которому относятся эти очерки? У той же Алисы Вавазоръ, которая потомъ длается м-ссъ Грей, есть кузенъ Джоржъ Вавазоръ {Can Yon forgive her.}, внукъ почтенныхъ сквайровъ помщиковъ, молодой человкъ весьма энергическій, отдававшійся вполн мысли о политической карьер. Джоржъ Вавазоръ не очень щепетиленъ въ нравственномъ отношеніи и на парламентскую карьеру смотритъ исключительно съ той точки, съ какой на нее смотрятъ вообще беззастнчивые, лишенные убжденій искатели счастья. Для нихъ представлялась такая, трудная, конечно, но довольно врная, при средствахъ, система дйствій: ухватиться за какой-нибудь мстный интересъ, выступить поборникомъ его на выборахъ, общать удовлетвореніе его, вступить въ палату, стать въ оппозицію, пріобрсть вниманіе палаты, стало быть вліяніе, и воспользоваться первымъ затруднительнымъ для правительства случаемъ, чтобы продать себя за мсто въ кабинет, за мсто, напр., одного изъ лордовъ адмиралтейства или казначейства, или помощника какого-либо министра (under-secretary). И надо признаться, что при той ограниченности выбора людей, при той узкости правительственной сферы, какія обусловливались избирательною монополіею высшихъ классовъ, высокимъ цензомъ избирателей и огромными издержками избранія, старая Англія до того сжилась съ такою недобросовстною практикою, что джентльмены гораздо получше Вавазора не видли ничего скандалзнаго въ подобномъ образ дйствій, то-есть въ проложеніи себ карьеры путемъ парламентской интриги. Это — одно изъ тхъ золъ, которыя должны значительно устраниться за расширеніемъ избирательнаго сословія и уменьшеніемъ обязательныхъ издержекъ на избраніе. Но при этомъ однако необходимо замтить, что подобный способъ дланія карьеры все-таки далеко не то, что карьера въ иныхъ странахъ путемъ личной протекціи. Парламентская интрига, хотя она тоже интрига, и въ нравственномъ отношеніи пожалуй не лучше вліянія ттушки при двор, однако для того, чтобы она удалась, требуются отъ самого искателя счастія нкоторыя качества, о которыхъ не спрашиваетъ ттушка: ухватиться за реальный мстный интересъ, пріобрсть вниманіе палаты общинъ и своимъ вліяніемъ въ ней проложить себ брешь въ храмину власти, почестей и высокихъ жалованій — легко сказать, но сдлать это и въ старой Англіи было труднй, чмъ состоять четырнадцать лтъ по особымъ порученіямъ, а на пятнадцатый имть самому людей для особыхъ порученій.

Джоржъ Вавазоръ являлся кандидатомъ въ Лондон, и именно въ рабочемъ округ Чельси. Мстнымъ интересомъ, который онъ себ избралъ, было продолженіе устройства насыпей и набережныхъ по берегамъ Темзы, начиная отъ домовъ парламента до дальняго квартала Пимлико. Vote for Vavasor and the River Bank! таковъ былъ избирательный ключъ, пущенный въ оборотъ его ‘избирательнымъ агентомъ’ мистеромъ Скроби. ‘Избирательный агентъ’ въ Англіи настоящій маклеръ — подрядчикъ выборовъ, если можно такъ выразиться. Онъ производить вс издержки по печатанію объявленій, устройству hustings (платформы и временныя помщенія въ род балагановъ), печатанію статей, угощенію и т. д., и ведетъ вс подготовительные переговоры и маневры разнаго рода, боле или мене приличные. Если онъ и зайдетъ слишкомъ далеко, или если обнаружится что-нибудь негодное — вина падаетъ на агента, на его избытокъ усердія, а не на репутацію кандидата, хотя, конечно, если будетъ доказанъ фактъ чего-либо похожаго на подкупъ, то избраніе будетъ уничтожено и скандалъ этотъ ляжетъ тогда на самого кандидата.

Vote for Vavasor and the River Bank! Чельси пріятно было общаніе огромныхъ работъ и расхода милліоновъ фунтовъ на нихъ въ этомъ округ. Враждебные агенты изъ клика: Vavasor and the River Bank! сдлали: Viscount Riverbank! и пытались осмять такимъ образомъ кандидата. Онъ самъ смутно понималъ это дло, но думалъ, лишь бы быть избраннымъ, а тамъ когда-нибудь, при случа, можно изучить вопросъ объ embankment и сдлать его предметомъ пламенной рчи, для удовольствія избирателей. Но хорошій девизъ еще далеко не все, нужны деньги. Мистеръ Скроби не длаетъ затратъ изъ своего кармана. У него дв манеры: одна такая манера, какъ будто онъ глубоко убжденъ въ побд своего кандидата и въ совершенной необходимости этой побды для блага страны, такъ что, можно подумать, будто изъ убжденія въ польз и успх, онъ самъ вынетъ деньги на предварительные расходы. Но кто такъ думаетъ, тотъ вскор открываетъ въ мистер Скроби другую манеру, а эта другая манера такова, что вдругъ деньги длаются необходимы до-зарза, а то все пропадетъ, и даже все то, что уже издержано, пойдетъ прахомъ.

Вавазоръ имлъ случай ознакомиться съ обими манерами мистера Скроби. Однажды онъ уже провалился на выборахъ, и при этомъ издержалъ понапрасну тысячи дв фунтовъ, т.-е. ршительно все, что имлъ самъ. Какимъ образомъ избраніе можетъ обойтись тысячъ въ пятнадцать рублей, если нтъ подкупа?— вотъ таинственный вопросъ, о которомъ нельзя дать объясненій математически точныхъ. Но понятно, что вс издержки на печатаніе, бумагу, постройки, флаги, угощеніе и т. д. обходятся втри-дорога кандидату въ члены парламента именно потому, что въ этихъ издержкахъ онъ долженъ соперничать съ другимъ кандидатомъ. У Эскироса, отличнаго знатока англійскихъ обычаевъ, мы находимъ наивное сознаніе {L’Angleterre et la vie anglaise, par Alphonse Esquiros.}, что онъ никогда не могъ понять, почему постройка какого-нибудь простого сарая на выборахъ обходится такъ дорого, именно до тысячи рублей.

Какъ бы то ни было, 15 т. р. совершенно необходимы, а Вавазору потребуется и больше, такъ какъ онъ является не въ провинціи, а metropolitan elections стоютъ еще дороже. Деньги, какія у него были, онъ уже издержалъ, получить денегъ изъ дому, отъ дда, онъ не имлъ надежды. И вотъ, Вавазоръ пускается уже на совсмъ неблаговидное дло. Онъ въ то время считался женихомъ Алисы Вавазоръ и ршается спекулировать на ея деньги. Даетъ онъ сперва мистеру Скроби сотенъ шесть фунтовъ, потомъ полторы тысячи, потомъ оказывается необходимость еще въ 1,300 фунтахъ. И мистеръ Скроби утшаетъ его своею увренностью въ успх его карьеры. Особенно благопріятна для того мысль о продолженіи набережныхъ въ Чельси.

— Да вдь это никогда же не будетъ сдлано, возражаетъ Вавазоръ.

— Такъ чтожъ? спрашиваетъ дока-агентъ. Вамъ слдуетъ освоиться съ этимъ предметомъ, такъ чтобы быть въ состояніи разсуждать о немъ со всхъ сторонъ. Затвердите цифры наизусть, а такъ какъ никто другой этого не сдлаетъ, то никто и не будетъ въ состояніи переспорить васъ. Конечно, сдлано это не будетъ, — еще бы! Да еслибъ это было сдлано, тмъ хуже для васъ, у васъ былъ бы отнятъ вашъ кусокъ хлба. Вы все-таки всегда можете общать это на платформ, и всегда требовать въ парламент, чтобы это было сдлано. Помилуйте, я зналъ людей, которые добились прочныхъ мстъ съ двумя тысячами фунтовъ жалованья, опираясь на мысль гораздо мене удовлетворительную.

Издержавъ такимъ образомъ, на первыхъ выборахъ, тысячъ пятнадцать рублей напрасно, да около двадцати четырехъ тысячъ рублей на вторыхъ выборахъ, Вавазоръ наконецъ попадаетъ въ парламентъ. Но онъ и посл всхъ перенесенныхъ имъ испытаній, только калифъ на часъ, то-есть до новыхъ выборовъ, когда потребуются новыя жертвы. Успетъ онъ въ теченіи нсколькихъ лтъ привесть въ исполненіе извстную интригу — хорошо, тогда онъ получитъ большое содержаніе, котораго однако можетъ каждый день лишиться при перемн кабинета. Не успетъ,— не изъ чего будетъ и начинать снова, и все издержанное пропадетъ безвозвратно. Въ настоящемъ случа, Джоржъ Вавазоръ никакимъ образомъ не могъ сдлать карьеры до новыхъ выборовъ, потому что былъ избранъ для замщенія выбывшаго члена парламента, а самому этому парламенту оставалось существовать всего нсколько мсяцовъ. А пропустить эту сессію, не являться въ этотъ разъ на выборы, съэкономничать сумму на эту короткую сессію — нельзя было, кто-нибудь другой утвердился бы на мст и на послдующихъ выборахъ имлъ бы уже за собою вс преимущества statu quo. ‘Еще разъ такая же битва’, утшалъ его мистеръ Скроби, ‘и затмъ вы уже укрпитесь на мст и выборы вамъ не будутъ стоить почти ничего’.

Но когда парламентъ былъ распущенъ, Джоржъ Вавазоръ уже разсорился съ своей невстой и денегъ было взять не откуда, разв убить дда, что ему уже и приходило въ мысль, въ его отчаяніи. Кончилось тмъ, что Вавазоръ, потерявъ все, влзши въ неоплатные долги на всю жизнь, перессорившись со всми близкими, скрылся въ Америку. Правда, здсь допущено исключительное условіе — кратковременность перваго срока парламентской дятельности Вавазора. Но не будь его, все-таки и, въ теченіи нсколькихъ лтъ едва ли бы ему удалось упрочить свое положеніе въ палат и завоевать себ мсто въ кабинет. А при каждой перемн — результатъ былъ бы однородный. Все это доказываетъ, что до послдней реформы, да еще и теперь, пока она не произвела вс свои послдствія, въ Англіи доступъ ко власти былъ исключительно открытъ только богатымъ классамъ.

Чтобы еще боле выяснить этотъ фактъ и въ тоже время поближе присмотрться къ дятельности члена парламента, познакомимся съ исторіею Финіаса Финна. Отецъ Финна былъ провинціальный докторъ въ Ирландіи, весьма достаточный по мстнымъ условіямъ, и сына своего послалъ въ Дублинъ изучать право. Финіасъ кончилъ курсъ съ успхомъ и вступилъ въ сословіе адвокатовъ въ Лондон, получая отъ отца содержаніе 150 фунтовъ въ годъ, общанные на три года. Но молодой Финнъ вмсто того, чтобы отдаться вполн призванію адвоката, сталъ заниматься въ Лондон политикою, и вступилъ въ знаменитый либеральный клубъ — Reform-club, гд и познакомился съ разными значительными вигами, какъ напр. съ графомъ Брентфордомъ и Баррингтонъ-Эрлемъ, которые уже упоминались въ предшествующей стать. Баррингтонъ-Эрль подалъ ему мысль явиться либеральнымъ кандидатомъ при предстоявшихъ выборахъ въ томъ округ, гд жили родители Финна. Округъ этотъ принадлежалъ одному нобльмену, этотъ въ то время поссорился съ своимъ братомъ, котораго онъ до тхъ поръ постоянно посылалъ въ парламентъ. Старикъ-докторъ сперва испугался-было столь непомрнаго честолюбія, но потомъ чванство одержало-таки верхъ надъ благоразуміемъ. Все обошлось благополучно, такъ какъ нобльмену было совершенно все равно, кого ни ‘послать’ въ парламентъ, вмсто брата, котораго онъ боле посылать туда не хотлъ. Финнъ былъ избранъ. Онъ отправился въ Лондонъ въ надежд соединить свои парламентскія занятія съ адвокатской карьерою. Но сперва, конечно, надо было освоиться съ первыми и найти себ мсто въ парламентскихъ кружкахъ.

Финнъ былъ не глупъ, хорошо воспитанъ и вдобавокъ очень красивъ. Онъ попалъ въ домъ графа Брентфорда и поступилъ такъ-сказать подъ покровительство его дочери, леди Лауры Стэндишъ, которая была не моложе, а пожалуй даже старше Финіаса. Леди Лаура принимала большое участіе въ ход политическихъ длъ, то-есть въ успхахъ партіи виговъ, къ которой Брентфорды принадлежали фамильно. Съ Финномъ она подружилась, а онъ скоро и влюбился въ нее. Такимъ образомъ, Финіасъ Финнъ, человкъ, относительно говоря, совершенно бдный, очутился въ парламент и въ высшемъ свт, и даже на хорошемъ счету въ обоихъ, то-есть въ свт какъ умный, молодой и красивый членъ парламента, а въ парламент — какъ человкъ принятый фамильярно въ высшемъ обществ. Какъ могъ онъ жить при такихъ условіяхъ? Говорятъ, что ирландцы имютъ особенную способность жить, такъ сказать, ничмъ. Финнъ иной разъ обдалъ и за шиллингъ, а жилъ во вліятельномъ обществ и жилъ безъ долговъ, за исключеніемъ тхъ, которые навязало ему поручительство за одного изъ ‘блестящихъ’ друзей. Свтъ, въ которомъ жилъ Финнъ, былъ тотъ свтъ, къ которому принадлежатъ вожди партіи виговъ, свтъ этотъ, подъ вымышленными именами Троллопа, намъ уже извстенъ: мы знаемъ, что Баррингтонъ Эрль былъ родственникъ г. Мильдмея, главы виговъ, въ лиц котораго представляется лордъ Россель, мы знаемъ Паллизеровъ, изъ которыхъ одинъ — герцогъ Омніумъ — первый нобльменъ въ стран, и другой Плантаженетъ Паллизеръ длается канцлеромъ казначейства, мы знакомы съ прежнимъ президентомъ совта, герцогомъ Сент-Бонгей, который приходится зятемъ графу Брентфорду (они женаты на сестрахъ) и представляетъ собою графа Гренвилля, ныншняго министра иностранныхъ длъ. Блестящій другъ Финна, ввергающій его въ финансовое затрудненіе, не кто иной какъ Лоренсъ Фицгиббонъ. Финнъ друженъ съ леди Лаурою Стэндишъ, дочерью графа Брентфорда и поперемнно то друженъ, то ссорится съ ея братомъ, неукротимымъ спортсменомъ лордомъ Чильтерномъ — ‘красноволосымъ чортомъ’, какъ его изящно называютъ молодые джентльмены изъ Сити, обиженные его высокомріемъ. Мы знаемъ г. Грешэма (Гладстона) и Монка (Мильнера Гибсона) и намъ остается познакомиться съ г. Кеннеди, богатымъ джентльменомъ, надутымъ ‘правилами’, страшнымъ педантомъ, который тоже принадлежитъ къ главному штабу виговъ, котораго имя также было упомянуто и который длается претендентомъ на руку леди Лауры, а потомъ канцлеромъ герцогства ланкастерскаго. Вотъ свтъ, въ которомъ обращался Финнъ и въ которомъ онъ жилъ всецло умомъ, хотя тломъ и не всегда могъ держаться исключительно въ этой сфер.

Адвокатская работа, разумется, не шла. Да и какъ былоей идти? Во время сессіи — сговоры партіи, засданія палаты, свтскія отношенія, поглощающія много времени, занятія въ парламентской коммиссіи ‘объ употребленіи въ арміи голштинскаго прессованнаго гороха’. А кончится сессія — Финнъ чувствуетъ себя въ Лондон какъ въ пустын. Его міръ, міръ, въ которомъ онъ всецло живетъ умомъ, уносится далеко отъ него и продолжаетъ заниматься тми же интересами, устраивать тже комбинаціи безъ его, Финна, участія. Вотъ почему самъ Финіасъ по окончаніи сезона или принимаетъ приглашеніе въ одинъ изъ вигскихъ замковъ или помстій виговъ, къ графу Брентфорду, г. Кеннеди, лорду Чильтерну, или узжаетъ домой, въ Ирландію, чтобы только не оставаться одному въ Лондон. Адвокатское дло и не идетъ. Мистеръ Лоу, старый адвокатъ, у котораго онъ было-началъ свою юридическую карьеру, говорилъ ему впередъ, что это дло не совмстно съ проложеніемъ себ карьеры въ парламент, что лучше ему отказаться отъ парламента, рискуя подвергнуться скоре кратковременнымъ шуткамъ своихъ великосвтскихъ друзей, чмъ окончательной неспособности къ какому бы то ни было длу и окончательному разоренію.

— Наконецъ, какъ же вы будете жить? настаивалъ мистеръ Лоу. Отецъ даетъ вамъ содержаніе весьма скромное, такъ что мы и до сихъ поръ не убереглись отъ долговъ.

— Онъ увеличилъ мое содержаніе, сказалъ Финнъ.

— И что же, вы ршаетесь жить здсь, пребывая въ парламентской и клубной праздности, насчетъ его сбереженій, добытыхъ тяжкимъ трудомъ? Вдь всякая гибель приходитъ человку не отъ того, что онъ прямо обратился ко злу, а отъ того, что былъ слабъ и постепенно поддался искушенію. Вамъ искушеніе представилось въ вид этого проклятаго мста въ парламент.

Финнъ далъ ему понять, что и въ парламент можно сдлать карьеру, что онъ будетъ участвовать въ ниспроверженіи торіевъ, и потомъ получитъ, въ силу своихъ связей и своихъ скромныхъ ораторскихъ способностей, какое-нибудь, хотя и незначительное сперва мсто въ кабинет. Но мистеръ Лоу нисколько не убдился и доказывалъ ему, что даже въ случа успха, это будетъ не что иное какъ рабство, съ какимъ-нибудь не большимъ жалованьемъ, которое онъ тотчасъ же утратитъ, какъ только перемнится министерство или онъ ‘провалится’ на слдующихъ выборахъ. Но, въ то время, Финна уже неотразимо влекли въ міръ политическій не только честолюбивыя мечты, но и любовь къ леди Лаур Стэндишъ.

Финнъ отправился съ мужчинами на охоту, но торопится домой, чтобы поспть ко времени прогулки леди Лауры. Кеннеди сперва задерживаетъ его, но узнавъ, что онъ иметъ что-то сказать леди Лаур, достаетъ ему пони, чтобы возвратиться домой поскоре. Финіасъ сперва отказывается отъ лошади, ему совстно принять услугу отъ того человка, которому онъ самъ хочетъ перебить дорогу. Однакожъ онъ детъ и поспваетъ къ прогулк. Леди Лаура была готова и казалась особенно моложавой и хорошенькой. Они отправились вмст. Финнъ не былъ вульгарный ‘искатель партіи’. Леди Лаура увлекала его своимъ умомъ и своею величавостью, фактъ, что она была дочь лорда, а онъ сынъ провинціальнаго доктора, никакъ не побуждалъ его къ тому шагу, на который онъ теперь ршался, а напротивъ, обезкураживалъ его. Онъ ободрялся только при мысли, что ддъ г. Кеннеди былъ простымъ погонщикомъ скота въ Шотландіи, между тмъ, какъ ддъ его, Финіаса, былъ мелкій помщикъ въ Ирландіи. Что касается богатства, то это не стсняло его, такъ-какъ леди Лаура отдала свою часть на уплату долговъ своего брата, лорда Чильтерна, и у ней теперь не было ничего.

Они пошли вмст и наконецъ достигли вершины горы, съ которой открывался одинъ изъ великолпнйшихъ видовъ въ Шотландіи. Финіасъ былъ въ охотничьемъ костюм: шотландской шапочк съ перомъ, бархатномъ пиджак и темныхъ штиблетахъ (сдланныхъ въ долгъ). Онъ былъ необыкновенно хорошъ и притомъ изящно, аристократически хорошъ, какъ будто въ красот его фигуры и въ художественной простот его поступи сказывалась кровь легендарныхъ Финновъ древности, кровь сказочныхъ королей. Но онъ никогда не замчалъ своей красоты и ему не приходило въ голову, что леди Лаура пойдетъ за него потому, что онъ красивый мужчина.

— Вы врно устали, взбираясь сюда, сказалъ онъ, не хотители приссть? Присядьте здсь на минуту, я желаю что-то сказать вамъ, и сказать именно на этомъ мст. Она взглянула на него, и сказала себ, что онъ красивъ какъ классическій богъ.

— Хорошо, сказала она, но я имю также сказать вамъ нчто, и скажу прежде, чмъ сяду. Вчера г. Кеннеди сдлалъ мн предложеніе и я его приняла.

— Такъ я опоздалъ, сказалъ Финнъ и, отвернувшись отъ нея, пошолъ въ сторону, кругомъ горы. Сердце его наполнилось желчью, когда онъ думалъ, какъ глупъ онъ долженъ казаться въ ея глазахъ, онъ, нищій претендентъ на ея руку, соперникъ несмтнаго богача. Онъ не чувствовалъ себя въ силахъ соблюсти простую вжливость и просто шолъ прочь отъ нея, какъ бы убгая отъ нея навсегда.

— Мистеръ Финнъ….

Онъ обернулся, она стояла вблизи, позади его. Онъ сдлалъ усиліе улыбнуться.

— Неужели вы не скажете мн ни слова, ни одного добраго пожеланія, а я разсчитывала на вашу дружбу и сказала вамъ первому, посл батюшки.

— Да, конечно, я желаю вамъ счастья. Конечно желаю.

— Немудрено, что онъ доставилъ мн лошадь! прибавилъ онъ невольно.

— Забудьте все это.

— Что забыть?

— Такъ…. ничего. Вамъ нечего забывать, ничего лишняго не сказано и не о чмъ жалть. Только пожелайте мн счастья и все будетъ хорошо.

Финнъ пожелалъ ей счастья, потому что она побдила его уязвленное самолюбіе, и съумла заговорить его болзненное разочарованіе. И однакоже, леди Лаура любила, искренно любила Финіаса — не признаваясь себ въ томъ, и впослдствіи горько сожалла о своемъ благоразуміи, когда онъ давно уже забылъ свое неблагоразуміе и ей, ей — признавался въ новой любви своей къ ея подруг, а она сама, попавъ въ руки сухого, несноснаго педанта, который преслдовалъ ее поученіями на каждомъ шагу, поняла, что партія ея въ жизни была окончательно проиграна.

Троллопъ, какъ врный представитель англійскаго средняго общества, проникнутъ глубокимъ уваженіемъ къ палат общинъ. Сквозь юморъ, съ какимъ онъ описываетъ подробности внутренней жизни палаты, проглядываетъ искреннее благоговніе. Онъ не убжденъ, конечно, что вс члены, собирающіеся въ этихъ ‘священныхъ’ стнахъ, составляютъ ‘цвтъ Англіи’, но онъ убжденъ, что цвтъ Англіи — въ ея палат общинъ. Даже о тхъ двухъ фонаряхъ, которые освщаютъ входъ въ это великое собраніе, онъ говоритъ не безъ нкотораго благоговнія.

Говорить въ этомъ собраніи, говорить въ первый разъ составляетъ подвигъ не малый. Во французскомъ законодательномъ собраніи, несмотря на бурность его, положеніе начинающаго оратора все-таки легче. Достаточно ума и смлости, чтобы сразу имть успхъ. Въ палат общинъ не то. Правда, тамъ всякаго начинающаго оратора привтствуютъ, одобряютъ, но самъ онъ предчувствуетъ, что это одобреніе покровительственное, и начинающій ораторъ въ палат общинъ можетъ имть успхъ только относительный, то-есть можетъ произнесть рчь плохую, но лучше чмъ обыкновенно бываютъ такъ-называемыя ‘двственныя’ рчи (maiden speeches). Дло въ томъ, что ни одно изъ европейскихъ законодательныхъ собраній не иметъ такой исторіи, какъ палата общинъ. Это древнее собраніе выработало для своей дятельности множество условій и формъ, которыя необходимо знать и которыхъ несоблюденіе тотчасъ ставитъ новаго оратора вн всякой критики, какъ бы онъ ни былъ уменъ. Палата общинъ выработала себ и особый, чисто-дловой складъ рчи, котораго необходимо держаться во-первыхъ потому, что онъ въ самомъ дл всего удобне для парламентской дятельности, а во-вторыхъ еще и потому, что англичане ужасные формалисты. Сравните между собою рчи, произносимыя во французскихъ законодательныхъ собраніяхъ, и убдитесь, что условныхъ формъ, условнаго парламентскаго языка тамъ почти вовсе не существуетъ. Рчь одного французскаго оратора выходитъ въ тон газетной статьи, другого въ тон адвокатскаго plaidoyer (большинство), третьяго въ вид философской и даже поэтической импровизаціи. Такого различія въ англійскихъ парламентскихъ рчахъ нтъ, хотя, конечно, каждая рчь все-таки запечатлна личными свойствами оратора. Но условныя границы гораздо боле узки, и условный тонъ, по строгой ‘дловитости’ своей гораздо боле опредленъ и боле обязателенъ. Вотъ почему только долговременный навыкъ даетъ англійскому оратору въ парламент ту снаровку, которая необходима какъ первое условіе, чтобы на него обращали вниманіе: чтобы спикеръ замчалъ его, когда онъ ‘поднимается на ноги’, и чтобы пока онъ ‘на ногахъ’ ему принадлежало ‘ухо палаты’. Изъ этого слдуетъ, что каждая первая рчь въ палат общинъ непремнно ‘бываетъ неудачною — а failure.

Мы должны напомнить, что первая сессія, въ которой Финнъ принималъ участіе, была та сессія, въ которой г. Мильдмей (лордъ Джонъ Россель), внесъ свой послдній проектъ билля о реформ. Въ предшествующей стать уже были выведены Торнболлъ (Брайтъ), настаивающій на внесеніе въ этотъ билль закрытой баллотировки, и Монкъ (Мильнеръ Гибсонъ), членъ росселева кабинета, тоже радикалъ по убжденію, но отвергающій тайную подачу голосовъ. Финнъ захотлъ принять участіе въ одномъ изъ парламентскихъ сраженій съ Торнболломъ. Онъ приготовилъ свою рчь дома, записавъ главные свои пункты и аргументы, и постарался затвердить ихъ, а также нсколько полкыхъ фразъ, которыми предполагалъ начать рчь, и явясь въ палату, сталъ выжидать случая. Посл обличительной рчи Торнболла выступилъ Монкъ и сталъ оправдывать свое поведеніе и вмст нападать на ballot. Финнъ, къ прискорбію своему, слышалъ, какъ Монкъ одинъ за другимъ употребилъ въ дло вс приготовленные имъ, Финномъ, аргументы, такъ, что когда онъ кончилъ, Финну показалось, что ему не оставалось сказать ршительно ничего. А между тмъ, товарищамъ его въ партіи было извстно его намреніе говорить въ этотъ разъ. Ему вдругъ показалось, что все въ палат плаваетъ передъ его глазами. Торнболлъ продолжалъ свою филиппику и въ ушахъ Финна, который уже не слышалъ или не понималъ ничего, что онъ говорилъ, продолжалъ звучать твердый, громкій, непріятный говоръ великаго радикала. Но кто могъ знать, много ли это продолжится еще, какъ вдругъ Торнболлъ кончитъ сейчасъ, когда Финнъ еще не освободился отъ своего замшательства? Защищать Монка — дло, конечно, великое. Но, чтобы имть успхъ, прежде всего необходима нкоторая доля увренности въ себ. А что, какъ придется окончательно запутаться и ссть посреди стыда? Финнъ даже еще не слыхалъ звука своего голоса въ этой зал, не отдавалъ себ отчета, какой тонъ взять при начал. Все вокругъ его какъ-то спуталось, до такой степени, что онъ даже не помнилъ наврное, на которой сторон сидитъ г. Мильдмей, и на которой г. Добени (Дизраэли). Наконецъ, въ собственныхъ ушахъ ему послышался какъ будто шумъ воды, а палата приняла какой-то фантастическій, адскій характеръ….

Онъ не выдержалъ, повернулся къ одному изъ руководителей своей партіи и сказалъ, что уступаетъ свою очередь другому. Затмъ, онъ со стыдомъ, съ чувствомъ страшной досады на себя, разочарованія въ своихъ силахъ, отправился домой.

Въ другой разъ, онъ собрался говорить по длу, о которомъ упомянуто въ первой стать — по поводу безпорядковъ, происшедшихъ въ день, когда было предложено второе чтеніе билля о реформ. Онъ поставилъ себ задачею протестовать противъ поведенія полиціи и привесть въ примръ извстный ему случай съ мистеромъ Бонсомъ, который, хотя ‘добропорядочный человкъ’, тмъ не мене подвергся аресту при этихъ безпорядкахъ. Въ этотъ разъ, онъ ршился дйствовать совсмъ иначе, чмъ въ первый разъ. По совту людей опытныхъ, онъ не приготовилъ своей рчи заране и ничего не затвердилъ, а ршился при первомъ удобномъ случа, просто ‘броситься’ въ самую глубину, самую суть своего предмета, подобно тому, какъ ловкій плавальщикъ бросается въ воду съ возвышенія. Онъ приготовился начать тотчасъ, когда кончитъ одинъ достопочтенный, медленно тянувшій въ своей рчи вс общія мста, вс старые аргументы противъ какой бы то ни было реформы. Дважды онъ вскочилъ на ноги, думая, что тотъ кончилъ, и дважды ошибся. Опускаясь на скамью, онъ чувствовалъ, что достоинъ смха. За то, когда тотъ въ самомъ дл кончилъ, Финіасъ минуты дв запоздалъ встать. Однакоже, увидя, что встаютъ еще нсколько человкъ, онъ таки-поднялся и спикеръ пригласилъ его говорить, другіе сли. Отступленія уже не было.

Онъ началъ съ увренія, что каждый истинный другъ реформы долженъ поддерживать билль г. Мильдмея, хотя бы даже только въ смысл перваго шага впередъ. Но еще прежде, чмъ ему удалось ясно выразить эту мысль, онъ замтилъ, что повторяетъ нсколько разъ собственныя свои слова. Раздались клики одобренія, условленные обычаемъ, но онъ зналъ, онъ чувствовалъ, что дло идетъ не хорошо. У него было нсколько аргументовъ, особенно близкихъ ему, не разъ уже употребленныхъ имъ въ разговорахъ, аргументовъ такъ сказать фамильярныхъ,— и они ему измнили, непостижимымъ образомъ скрылись изъ памяти. Онъ сознавалъ, что приводитъ въ защиту реформы только общія мста, плоскости, которыя устыдился бы употребить въ разговор. Онъ говорилъ поспшно, боясь, что если дастъ себ какую-либо остановку, то затмъ слова совсмъ откажутся служить ему. Отъ этого происходило, что онъ говорилъ съ нервной поспшностью, такъ сказать билъ однимъ словомъ объ другое, такъ что репортеры не могли слдить за смысломъ его рчи. И такимъ образомъ, сознавая, что онъ проигрываетъ сраженіе, онъ весь отдался послдней надежд — возбудить вниманіе палаты и оправиться самому при помощи сильной заключительной выходки противъ образа дйствій полиціи. Онъ началъ ее, началъ очень энергично, но усплъ дать понять собранію только то, что онъ очень сердится, и больше ничего. Онъ никакъ не находилъ словъ выразить совершенно простую мысль, что народныя собранія вн палаты имютъ такое же право высказываться въ пользу закрытой баллотировки, какое имютъ члены въ палат высказываться въ смысл противномъ. Тогда онъ попытался, въ вид фактической иллюстраціи, разсказать случай съ мистеромъ Бонсомъ, въ вид легкаго, юмористическаго очерка, почувствовалъ, что неудается ему и это, и не окончивъ, слъ. Опять раздались обычные клики одобренія, но посреди кликовъ Финну казалось, что онъ охотно размозжилъ бы себ голову, еслибы была возможность для такой операціи.

Минута крайне непріятная. Онъ не зналъ, что длать съ собою: уйти поскоре прочь, или остаться на мст. Въ продолженіи нкотораго времени онъ сидлъ все еще безъ шляпы (ораторъ снимаетъ шляпу), потомъ вдругъ спохватился и порывистымъ движеніемъ надлъ ее, какъ будто вс только тмъ и заняты были, что смотрть, какъ онъ забылъ накрыться. Когда засданіе кончилось, и онъ пошелъ домой, его догналъ Монкъ. Финнъ не сказалъ ему ни слова и Монкъ сперва не говорилъ ничего. Наконецъ, онъ неожиданно, замтилъ:

— Чтожъ, не совсмъ дурно, но вы съумете и получше.

— Г. Монкъ, сказалъ Финіасъ, я выказалъ себя такимъ совершеннымъ дуракомъ, что по крайней мр достигъ, того хорошаго результата, что ужъ никогда боле не рискну сдлаться такимъ дуракомъ еще разъ.

— Ага, отвчалъ Монкъ, я такъ и думалъ, что вы чувствуете нчто въ этомъ род, и потому-то хотлъ сказать вамъ кое-что. Вы можете быть уврены, Финнъ, что я вамъ льстить не стану, и вы сами, полагаю, убждены, что я скажу вамъ правду. Ваша рчь — конечно, не Богъ знаетъ что, и совершенно одинакова, по достоинству, со всми двственными рчами, какія произносятся въ палат общинъ. Вы не одержали побды и не понесли пораженія, да и вовсе нежелательно, чтобы случилось то или другое. Теперь мой совтъ вамъ — никогда не уклоняться отъ слова по такому предмету, который васъ интересуетъ, но никогда также не говорить доле минутъ трехъ заразъ, до тхъ поръ, пока вы не будете чувствовать себя столь-же твердо на ногахъ, какъ сидя. Но никакъ не думайте, что вы выказали себя сегодня дуракомъ,— то-есть какъ-нибудь особенно. Затмъ доброй ночи’.

При распущеніи палаты Финнъ лишился своего мста, но аристократическіе друзья его, и въ особенности леди Лаура, которой онъ оказалъ услугу, именно спасъ ея мужа отъ ‘гароттеровъ’, въ то время наведшихъ ужасъ на Лондонъ, не оставили его своимъ покровительствомъ и пріискали ему другой округъ, въ которомъ онъ былъ избранъ почти также легко, какъ въ первомъ. При преобразованіи кабинета, Финнъ длаетъ неожиданно рано карьеру, именно длается однимъ изъ лордовъ казначейства, съ жалованьемъ въ тысячу фунтовъ, а вскор потомъ товарищемъ министра колоній, съ жалованьемъ въ дв тысячи фунтовъ. Третье избраніе его въ парламентъ также проходитъ удачно, несмотря на сильное на этотъ разъ соперничество торійскаго кандидата, но благодаря тому, что мстный лордъ самъ завидуетъ этому кандидату, то-есть опять-таки благодаря случаю. На расходы по этимъ выборамъ даетъ ему средства отецъ, который въ виду блестящей карьеры сына ршается на самыя чувствительныя для себя пожертвованія.

Въ иной стран положеніе такого человка, какъ Финнъ, было бы теперь окончательно обезпечено. Не только попавъ разъ въ товарищи министра, но попавъ хотя бы въ какой-нибудь министерскій совтъ, молодой человкъ съ его связями и способностями пошелъ бы въ гору твердыми шагами, не имя надобности оглядываться назадъ. Но тутъ не такъ. Отецъ Финіаса уже боле не въ состояніи длать для него дальнйшія пожертвованія. Правда, Финіасъ получаетъ тысячъ пятнадцать рублей жалованья. Но на долго ли это? При первой значительной неудач виговъ, все это исчезнетъ какъ сонъ, кабинетъ подастъ въ отставку и содержаться будетъ нечмъ, а затмъ при новыхъ выборахъ не будетъ средствъ на расходы по избранію. Мало того, въ его положеніи, Финнъ долженъ безусловно подчиняться премьеру — глав своей партіи. Пусть Монкъ, напримръ, если разойдется въ чемъ-либо съ товарищами, подастъ въ отставку — его карьера не будетъ кончена, это будетъ только одно изъ совершенно нормальныхъ видоизмненій въ его политическомъ положеніи. Онъ станетъ въ оппозицію и въ первыхъ рядахъ ея будетъ имть еще боле вліянія, чмъ во второмъ ряду министровъ. Наступятъ выборы и хотя у Монка и нтъ, лакея въ ливре, и онъ самъ разливаетъ свое вино, однако у него есть достаточно средствъ на выборы, и если захочетъ онъ быть снова министромъ, ему не трудно дождаться своей очереди — выборъ людей малъ.

Ничего этого не можетъ сдлать Финіасъ Финнъ. Положеніе его и зависимо, и непрочно. И разногласіе, и пораженіе кабинета, и распущеніе парламента — каждая изъ этихъ весьма вроятныхъ, вполн нормальныхъ въ парламентарномъ правленіи случайностей, что называется, выбьетъ его изъ сдла, и выбьетъ окончательно, потому что у него нтъ средствъ держаться въ палат и проходить чрезъ новые выборы.

Финнъ влюбляется въ миссъ Віолетту Эффингэмъ, подругу леди Лауры, но миссъ Віолетта, посл многихъ колебаній и разныхъ затрудненій, выходитъ замужъ за брата леди Лауры Стэндишъ — ‘красноволосаго’ лорда Чильтерна. Финну впослдствіи представляется случай вполн обезпечить свое положеніе въ политическомъ мір: одна иностранка, фантастическая вдова, художественно нарисованный авторомъ типъ остроумной, чувствительной и эксцентричной женщины среднихъ лтъ — сама влюбляется въ него и наконецъ, откровенно, предлагаетъ ему средства. Но Финнъ порядочный человкъ. Онъ не хочетъ пользоваться помощію совершенно посторонней ему женщины.

— Но вы скоре можете принять помощь отъ меня, чмъ, отъ друга, говорила она. Вы не хотите взять денегъ изъ моей руки?

— Нтъ, m-me Гослръ, — я не могу сдлать этого.

— Ну, такъ возьмите сперва мою руку.

Удовлетворительная развязка для труднаго положенія! Политическая карьера, мечта всей молодости Финна была бы обезпечена, такимъ образомъ, навсегда и тмъ боле удовлетворительно, что m-me Гослръ сама — очаровательная женщина. Но Финнъ все-таки отказывается. Отказывается потому, что самъ — уже не свободенъ въ то время.

Монкъ шелъ согласно съ кабинетомъ Мильдмея въ вопрос о реформ, онъ самъ лично былъ нерасположенъ къ закрытой подач голосовъ. Но былъ такой вопросъ, въ которомъ Монкъ не совсмъ сходился въ мнніяхъ со своими товарищами въ кабинет. Это былъ вопросъ ирландскій. Извстно, что виги даже впослдствіи, подъ предводительствомъ Гладстона, не очень-то были расположены въ пользу необходимости уступокъ Ирландіи въ виду феніанизма. Они, правда, пошли наконецъ впередъ въ этомъ вопрос подъ предводительствомъ Гладстона, но пошли впередъ подъ давленіемъ Брайта, хотя и не пошли такъ далеко, какъ того хотлъ Брайтъ, который именно для того и согласился дать кабинету Гладстона личную свою поддержку, т.-е. вступилъ къ его министерство. Но въ то время, къ которому относится исторія Финіаса Финна, кабинетъ виговъ вовсе не былъ расположенъ къ уступкамъ въ пользу Ирландіи, придерживаясь мннія, что еще не пора. А Монкъ былъ убжденъ, что пора. Финнъ и вообще ближе всхъ держался именно Монка. А въ вопрос ирландскомъ, онъ, будучи самъ ирландцомъ и католикомъ, разумется, безусловно раздлялъ взглядъ своего друга. Но между имъ и Монкомъ была та огромная — въ политической сфер Англіи — разница, что Монкъ былъ независимъ по своимъ средствамъ, а Финнъ независимъ не былъ. Вслдствіе такого различія, легко предвидть, что ихъ согласіе въ этомъ дл должно было привесть къ совершенно различнымъ результатамъ: слдуя своему убжденію и принося ему жертву, Монкъ только упрочивалъ свое политическое положеніе, а Финнъ, если хотлъ слдовать своему убжденію, долженъ былъ пожертвовать ему именно самымъ своимъ положеніемъ въ политическомъ мір.

Такъ и случилось. Въ промежутк между сессіями, Монкъ похалъ въ Ирландію, чтобы еще ближе ознакомиться съ особенно занимавшимъ его вопросомъ. Финнъ, обыкновенно здившій домой въ это время, похалъ вмст съ нимъ. Здсь Финнъ, испытавшій дв неудачи въ своихъ любовныхъ стремленіяхъ въ Лондон, встртивъ молодую двушку, воспитанную вмст съ его сестрою, и любившую его, обмнялся съ нею общаніями. Потомъ онъ сопутствовалъ Монку, а Монку давали въ городахъ обды, на которыхъ Монкъ, разумется, говорилъ. Говоря одинъ, не посовтовавшись со своими товарищами, по такому важному вопросу, онъ, конечно, заходилъ дале, чмъ они располагали идти и тмъ самымъ ставилъ себя въ необходимость, при отгкрытіи сессіи, въ случа несогласія большинства министровъ съ его заявленіями — выйти въ отставку. А Финнъ поддерживалъ его.

Когда они возвратились въ Лондонъ и открылась сессія, необходимость эта вскор представилась. Ирландскія рчи Монка въ кабинет одобрены не были, онъ подалъ въ отставку и затмъ внесъ самъ билль въ пользу Ирландіи. Каково же теперь было положеніе Финна? Онъ долженъ былъ вотировать или съ Монкомъ, т.-е. противъ министерства, и въ такомъ случа прежде всего подать въ отставку, или вотировать въ качеств члена кабинета, за кабинетъ, но противъ того билля, который выражалъ его личное глубокое убжденіе, вотировать противъ человка, съ которымъ былъ открыто-солидаренъ, котораго мннія, наконецъ, онъ открыто поддерживалъ на ирландской поздк.

Еслибы въ ум Финна оставалось еще колебаніе, то его, конечно, разсяли бы разсужденія вслухъ такихъ благопріятелей, которые всегда найдутся позади человка, имющаго успхъ, тхъ посредственностей, которыя всегда завидуютъ успху, тхъ безличностей, которымъ никогда и въ мысль не приходить, что человкъ можетъ принесть жертву личному своему убжденію. Послушайте, что жужжатъ эти наскомыя въ уши Финіаса, когда онъ явился въ клубъ за нсколько дней до вотированія билля Монка.

Рэтлеръ и Бонтинъ тотчасъ пристали къ нему, одинъ съ одной стороны, другой — съ другой.

— Итакъ, говорятъ, вы уходите отъ насъ? сказалъ Бонтинъ.

— Какой же это недобрый человкъ распускаетъ такіе слухи? иронически отвчалъ Финіасъ.

— Мое мнніе, сказалъ Бонтинъ, таково, что человкъ долженъ быть или откровеннымъ другомъ или открытымъ противникомъ. Я могу уважать открытаго противника.

— Ну, такъ считайте меня открытымъ противникомъ, и уважайте меня.

— Все это прекрасно, вступился Рэтлеръ, но все это не иметъ смысла. Я, знаете Финнъ, всегда опасался, что вы когда-нибудь да собьетесь со слда. Ну, конечно, независимость — это весьма великое дло, прибавилъ онъ.

— Великолпнйшая вещь въ свт, замтилъ Бонтинъ, только ни къ чорту негодна. Но вс вы, ирландцы, таковы. Вы — славные кони такъ, на-показъ. Но вы не любите ига упряжки.

— А на хлыстъ мы лягаемся, не такъ ли, Рэтлеръ? сострилъ Финнъ. (Хлыстомъ называется въ партіи ‘загонщикъ’, то-есть тотъ, кто взялъ на себя обязанность сосчитывать впередъ голоса, на которые партія можетъ разсчитывать и сгонять членовъ партіи въ палату въ случа важнаго ршенія, для составленія большинства. Таковъ былъ Рэтлеръ у виговъ).

— Я завтра покажу Грешэму смту голосовъ, сказалъ Рэтлеръ, ваше имя не на нашей сторон. Пусть онъ длаетъ что хочетъ, но я право не понимаю такихъ отношеній.

— Не торопитесь Рэтлеръ, прибавилъ Бонтинъ. Держу соверенъ, что Финнъ все-таки останется съ нами и будетъ вотировать противъ Монкова билля. Финнъ, наконецъ, не выдержалъ и ушелъ изъ клуба.

Онъ уже былъ убжденъ, что ему необходимо подать завтра же въ отставку, когда онъ явился на раутъ въ премьеру, Грешэму (Гладстону), который уже зналъ, конечно, о томъ положеніи, въ какомъ находился Финнъ. Онъ встртилъ самого Грешэма на площадк, наверху лстницы, гд Грешэмъ принималъ гостей.

Мы не будемъ описывать раута у Гладстона, но приведемъ разговоръ Финна съ нимъ, то-есть съ Грешэмомъ.

— Радъ васъ видть, привтствовалъ его хозяинъ. Вы, я вижу, имете достаточно умнья и настойчивости, чтобы проложить себ дорогу вверхъ (лстница была запружена народомъ).

— Я взлетлъ какъ искра, сказалъ Финнъ входя въ шутку.

— Ну, несовсмъ такъ быстро, продолжалъ г. Грешэмъ.

— Но совсмъ на столь же короткое время, возразилъ Финнъ. Однако премьеръ не подалъ вида, что понялъ этотъ намекъ.— Читали вы извстія изъ Америки? спросилъ онъ, перемняя разговоръ (угрозы феніанскаго вторженія въ Канаду).

— Да, читалъ, но мн не врится, отвчалъ Финнъ.

— О, вы, я вижу, такъ убждены въ сил устройства британскихъ колоній изъ Доунингъ-Стрита, что считаете его вн опасности, хотя бы угрожалъ весь свтъ. (Припомнимъ, что Финнъ — товарищъ министра колоній.) И я на вашемъ мст держался бы такого убжденія, крпко держался бы его.

— И теперь раздляете его, надюсь, г. Грешэмъ?

— Пожалуй такъ — я не пессимистъ. Но я долженъ признаться, что по моему мннію міръ не перевернулся бы вверхъ дномъ и тогда, еслибы у насъ въ Америк не осталось ничего. Впрочемъ, это только для вашего частнаго свднія, прибавилъ онъ, и пожалуйста не скажите этого въ Доунингъ-Стрит.

Финнъ, убдившись, что по совсти не можетъ вотировать противъ монкова билля, подалъ въ отставку, и вотировалъ за билль. Затмъ — политическая карьера его была, очевидно, кончена. Хотя, когда онъ, подавъ просьбу объ отставк, пришолъ откланиваться Грешэму, премьеръ и выразилъ ему убжденіе, что это разногласіе разлучитъ ихъ не на долго, и что онъ надется co-временемъ опять видть Финна на министерской скамь,— но Финнъ очень хорошо зналъ, что этому никогда не бывать, потому что у него не было средствъ держаться доле.

А то средство, которое предлагала ему m-me Гослръ, онъ уже принять не могъ, по причин сказанной выше. Поэтому, когда m-me Гослръ, протянувъ ему руку, сказала ему уже приведенныя слова: ‘….не хотите принять денегъ изъ моей руки, ну такъ возьмите сперва мою руку’ — онъ очутился въ крайне неловкомъ положеніи.

— Вы истинный другъ мн, началъ-было онъ. Но она нетерпливо прервала его.

— Я не хочу, чтобы вы называли меня вашимъ другомъ, сказала она, теперь вы должны или назвать меня Мэри, вашею Мэри, или — никогда не называть меня боле никакимъ именемъ. Скажите же, сэръ, какъ будетъ? Онъ помолчалъ, не выпуская ея руки, и она не отнимала свою руку, дожидаясь отвта. Говорите же! Скажите мн! Что же будетъ? воскликнула она, но не глядла на него. Онъ все молчалъ. Скажите же! повторила она.

— То, на что вы намекаете мн — невозможно, произнесъ онъ, наконецъ.

— Невозможно! воскликнула она. Значитъ я себя — выдала?

— Нтъ, m-me Гослръ….

— Сэръ, я вамъ говорю, что да. Извините меня, я должна уйти отсюда, извините, что я должна оставить васъ однихъ. И она исчезла. Финнъ самъ не помнилъ впослдствіи, какимъ образомъ онъ вышелъ изъ этой комнаты, изъ ея дома.

Онъ возвратился въ Ирландію, собирался жениться на той двушк, которая давно любила его и, благодаря памяти о немъ вліятельныхъ друзей его въ Лондон, получилъ сюрпризомъ мсто инспектора въ попечительств бдныхъ, въ Корк — должность безсмнную, съ тысячью фунтовъ жалованья. Полученіе этого мста дало Финну возможность жениться — и тмъ кончается его исторія, исторія человка съ недостаточными средствами, который при всхъ остальныхъ благопріятныхъ данныхъ, даже при совершенно исключительныхъ условіяхъ успха, при сильной охот, способностяхъ, связяхъ и счастьи — не могъ исполнить своего политическаго призванія въ Англіи.

Таково было положеніе длъ въ старое время, и въ переходное время, таково отчасти оно еще и теперь. Исторія Финна разыгрывается въ половин шестидесятыхъ годовъ. Но новый билль о реформ осуществляетъ тотъ шагъ впередъ, который неизбжно поведетъ къ измненію и этихъ условій. Мы уже ссылались на примръ Милля, который по принципу не хотлъ несть издержекъ избранія. Когда будетъ введена скрытая баллотировка, издержки избранія должны будутъ сократиться сами собой. А когда рабочіе захотятъ, чтобы въ палат общинъ сидли и ихъ люди, тогда рушится вся эта система денежныхъ преградъ, политическая карьера станетъ доступной всмъ людямъ, умвшимъ заслужить довріе избирателей и тогда и самый кругъ выбора людей для составленія правительства расширится и выйдетъ изъ альтернативы — Россель или Дарби, Гладстонъ или Дизраэли.

Эту узкость дйствующей политической труппы, ограниченность персонала политическихъ людей мимоходомъ сатиризовалъ Тэккерей своею разъдающею ироніею, которая, указывая на какой-либо общественный недостатокъ, обыкновенно представляла его какъ бы безнадежно упрочившимся, непоправимымъ. Троллопъ не иметъ столь опредленныхъ цлей, какъ Тэккерей, но столь примчательное явленіе, какъ то, о которомъ мы говорили теперь, не могло не привлечь и его вниманія, какъ всесторонняго, хотя безтенденціознаго описателя общественной жизни.

Въ одномъ изъ первыхъ своихъ романовъ {Thunley Parsonage.} онъ вставилъ цлый политическій эпизодъ, весьма удачно характеризующій ходъ политическихъ длъ въ переходномъ період, когда единственными дйствительно вліятельными представителями желаній и настроенія ‘верхнихъ ста тысячъ’ были только два кружка: виги и тори и органъ Сити — газета ‘Times’. Въ этомъ роман главнымъ антагонистомъ вождя тори, лорда Де-Терріера (Дэрби) является еще лордъ Брокъ (Пальмерстонъ), удачно оканчивающій великую восточную войну, вчно подозрваемый въ излишней склонности къ содйствію императору Наполеону, и возбуждающій всеобщее раздраженіе, даже въ сред своей партіи, тмъ насмшливымъ высокомріемъ, съ какимъ онъ трактовалъ депутатовъ ‘исполняющихъ свою обязанность’, т.-е. длающихъ запросы.

Борьба тори съ вигами здсь остроумно изображена въ вид борьбы титановъ съ богами. Титаны вчно бросаютъ въ Олимпъ каменья и стараются взобраться туда. Цль ихъ при этомъ не только прогнать боговъ, но и завладть Олимпомъ самимъ и править землею, не даромъ же они воздвигаютъ Пеліонъ на Оссу. Но замчательно, что титаны, когда имъ это въ самомъ дл удается, не приносятъ въ Олимпъ ничего своего, а захвативъ тамъ оставшіеся отъ боговъ перуны, т.-е. проекты законовъ приготовленные вигами, присвоиваютъ ихъ себ, выдаютъ ихъ за свои и стараются осуществить ихъ на земл. Вождемъ титановъ въ нижней палат въ это, такъ сказать миическое время, былъ Сидонія, въ которомъ нельзя не признать того же Дизраэли, которому Троллопъ въ послдующихъ своихъ романахъ далъ уже боле подходящее имя Добени.

Между торіями и вигами стоитъ самый вліятельный органъ печати — ‘The Jupiter (Times)’. ‘Юпитеръ’ самый вліятельный Органъ, потому что онъ — органъ самаго вліятельнаго въ то время класса. Но кром главнаго интереса собственно этого класса — поддерживать и утверждать во всхъ, случаяхъ его преобладаніе, ‘Юпитеръ’ иметъ въ виду, конечно, и интересы своихъ издателей.

Замтимъ, что среди боговъ вигскаго Олимпа, среди Марса, Минервы, Сатурна и такъ дале, печатному органу дано имя ‘Юпитера’, величайшаго изъ боговъ. Марсъ — военный министръ, а Сатурнъ — лордъ-канцлеръ, и оба эти бога весьма важны, но важне ихъ Юпитеръ, то-есть ‘Times’, органъ Сити. И въ самомъ дл, въ то время, когда Англія считалась могущественнйшимъ государствомъ въ мір, самый вліятельный органъ въ этомъ государств вполн заслуживалъ такое названіе. Не разъ уже ‘Times’а’ называли великою державой, вспомнимъ, что ‘Times’ приказывалъ (и не печатно, а письмами) сэру Чарльсу Нэпиру непремнно аттаковать Кронштадтъ, и сэръ Чарльсъ вслдствіе того былъ поставленъ въ крайне неловкое положеніе.

Но какое бы міровое значеніе ни имли въ то время интересы ‘Times’а’, какъ органа Сити, у него, повторяемъ, были еще и другіе, ближайшіе, хотя и мелкіе интересы — интереса его издателей. Издатели же ‘Times’а’, т.-е. ‘Юпитера’, принадлежали къ категоріи второстепенныхъ политическихъ людей’ и пріятели ихъ, о которыхъ издатели наиболе и заботились въ ежедневной политик, принадлежали въ той же категорія людей претендовавшихъ на второстепенныя должности въ кабинет. Съ точки этихъ ближайшихъ интересовъ редакціи ‘Юпитера’ для нея было важно, кто премьеръ: Дэрби или Пальмерстонъ только потому, что отвтъ на этотъ вопросъ могъ ршить вопросъ о томъ, получитъ, или сохранитъ, или утратитъ какую-нибудь второстепенную должность какой-нибудь второстепенный человкъ. И съ этой-то мелкой точки зрнія смотрлъ органъ, имвшій право на имя ‘Юпитера’! Вотъ неизбжное послдствіе всякой монополіи, въ настоящемъ случа — монополіи управленія. Монополія непремнно создаетъ интригу, узкость, мелочность. Вотъ почему теперь, посл новой реформы, когда начало уже колебаться исключительное преобладаніе ‘верхнихъ ста тысячъ’, и органъ наиболе вліятельный въ этой узкой сред сферы, органъ лондонскихъ капиталистовъ, ‘Times’ начинаетъ уже терять прежнее значеніе. Равномрно съ упадкомъ значенія дорогого ‘Times’ возвышается значеніе дешеваго (сравнительно) ‘Daily Telegraph’, который заходитъ уже впередъ въ смысл демократическомъ.

Намъ остается привесть изъ одного романа Троллопа, въ краткихъ словахъ, иллюстрацію той мелочности, какая прокралась-было въ политическія сферы Англіи переходнаго времени. Нсколько второстепенныхъ политическихъ людей собираются въ замк богача-вига, герцога Омніумъ, и затваютъ тамъ интригу — ниспровергнуть собственнаго своего премьера, лорда Брока (Пальмерстона), во-первыхъ потому, что онъ сидитъ уже слишкомъ долго, и надолъ, во-вторыхъ потому, что онъ высокомрно третируетъ депутатовъ ‘исполняющихъ свою обязанность’, такъ что если это продолжится, то ‘совсмъ не стоитъ и ходить въ лавочку’ и нтъ никакого интереса въ томъ, что она открыта. Въ-третьихъ, наконецъ, потому что нкоторые изъ этихъ второстепенныхъ людей имютъ въ виду, при передлк кабинета получить мста для себя. Гарольдъ Смитъ надется быть ‘лордомъ печати’, а г. Сэпильгоузъ — одинъ изъ издателей ‘Юпитера’ тоже чего-то ожидаетъ. Впослдствіи нкоторые великіе ‘боги’ вступаютъ въ эту комбинацію, и вотъ — при открытіи сессіи начинается кампанія въ этомъ смысл. Лордъ Брокъ, понимая откуда втеръ, длаетъ Гарольда Смита лордомъ печати, думая такимъ образомъ удовлетворить интригу. Но Сэпильгоузъ, издатель ‘Юпитера’, никакъ этимъ не удовлетворяется, напротивъ, возвышеніе пріятеля въ немъ возбуждаетъ только зависть. И вотъ, ‘Юпитеръ’ начинаетъ громить лорда Брока, предсказывая ему неизбжное паденіе. Онъ беретъ себ за тезисъ выраженіе кого-то изъ приверженцевъ Смита, что министерство назначеніемъ этого политическаго человка, ‘влило въ свои жилы молодую, свжую кровь’, и въ теченіи нкотораго времени играетъ, на эту тему разныя варьяціи, въ которыхъ ‘молодая кровь’ выставляется вовсе недоброкачественною и неспособною спасти кабинетъ отъ неизбжнаго, всми ожидаемаго, давно ршеннаго въ общественномъ сознаніи паденія.

Въ результат всей этой интриги — лордъ Брокъ дйствительно падаетъ, по цль интриги не достигается въ томъ смысл, что наступаетъ не преобразованіе вигскаго кабинета, съ другимъ премьеромъ во глав, и съ друзьями ‘Юпитера’ въ состав — а замна въ министерств виговъ торіями. Королева призываетъ лорда Де-Терріера и поручаетъ ему составить новый кабинетъ, а бдный Гарольдъ Смитъ никакъ не можетъ утшиться, что процарствовалъ въ качеств лорда-хранителя тайной печати столь короткое время, и никакъ не можетъ понять, что же будетъ, если людей будутъ ‘сегодня облекать довріемъ, а завтра лишать этого доврія’. Здсь произносится любимая фраза того времени: ‘How is the Queen’s government to be carried on?’ то-есть — ‘при такихъ обстоятельствахъ возможно ли управлять страною?’ И конечно Гарольду Смиту кажется, что безъ Гарольда Смита, управлять страною нтъ никакой возможности.

Коснувшись этой мелочности, этихъ закулисныхъ интригъ, этого фальшиваго величія ‘Times’а’ въ Англіи переходнаго времени, мы должны повторить здсь уже сказанное нами прежде: что въ свободной стран отдльные люди, касты и партіи, хотя и имютъ въ виду, въ большинств случаевъ, собственно свои интересы, но обращаются невольно въ орудія иной, высшей и безусловной силы, которая добьется своего такъ или иначе, и неизбжно получитъ то, чего серьзно захотла.

Предшествующая картинка изъ политической жизни, именно исторія паденія лорда Брока безъ пользы для его же партіи, могла бы представить намъ удобный переходъ въ иной міръ, также весьма старательно и всесторонне описанный Троллопомъ, именно въ міръ духовенства, высшаго и низшаго, воинствующаго и миролюбиваго. Дло въ томъ, что при описанной сейчасъ катастроф не осуществился предложенный вигами билль о назначеніи новыхъ епископовъ. Но это событіе касалось именно той части англиканскаго духовенства, которую мы называемъ ‘воинствующею’, т.-е. той части, которая участвуетъ въ борьбахъ клерикальнаго міра за боле или мене ‘высокіе’ (т.-е. англиканскіе) принципы и за боле или мене высокія мста. Такова интересная борьба архидіакона Грэнтли съ епископомъ Проуди, въ Барчестер, за права мстнаго капитула, борьба, которая на сторон высшаго изъ этихъ двухъ духовныхъ сановниковъ энергично велась женою его, епископшею Проуди {Burchester Towers.}.

Но касаться такихъ длъ можно не прежде, какъ познакомивъ въ краткости читателя съ значеніемъ и условіями жизни большинства англиканскаго духовенства, духовенства сельскаго, которое всю жизнь довольствуется скромнымъ титуломъ викарія, т.-е. приходскаго священника, который или помощникъ ‘ректора’, т.-е. духовнаго лица, получившаго инвеституру въ извстномъ округ отъ мстнаго владльца, архіепископа или короны, или же самъ независимо управляетъ приходомъ мене важнымъ. Мста, т.-е. священническіе доходы (livings), раздаются тою изъ приведенныхъ сейчасъ властей, которой принадлежитъ право инвеституры въ данномъ приход: большинство livings принадлежитъ землевладльцамъ, а нкоторая часть прелатамъ, даже ректорамъ и, наконецъ, корон, которая сама назначаетъ прелатовъ.

Начнемъ со скромнаго, но удовлетворительнаго положенія викарія въ небольшомъ мстечк. Послдній романъ Троллопа {The Vicar of Bullhampton.}, вышедшій ныншнимъ лтомъ, представляетъ именно типъ настоящаго англійскаго провинціальнаго священника, довольнаго своимъ положеніемъ, которое и въ самомъ дл очень недурно.

Мстечко Булльгэмптонъ иметъ полу-сельскій характеръ, хотя считается городомъ уже потому, что иметъ ярмарку. Булльгэмптонъ и окрестность его составляютъ одинъ приходъ. Необходимо замтить, что протестантскіе приходы всегда бываютъ гораздо пространне православныхъ и католическихъ. Это относится не къ одной Англіи, но и къ Германіи, и къ нашимъ балтійскимъ провинціямъ, даже въ Петербургу и его окрестностямъ. Дло въ томъ, что протестантскій священникъ долженъ имть университетское образованіе. А для того, чтобы студенты шли на богословскій факультетъ, надо, чтобы духовная профессія общала въ жизни средства не мене обезпеченныя, чмъ т, какія предоставляются другими ‘учеными профессіями’, профессіями врачей и адвокатовъ. Вотъ почему приходовъ опредлено немного. А такъ какъ по мр возрастанія цифры населенія, число врачей и адвокатовъ, неопредленное ничмъ, кром потребности въ нихъ, возрастаетъ постоянно, число же приходовъ остается опредленнымъ и умножается только отъ времени до времени новыми распредленіями,— то изъ этого естественно истекаетъ то послдствіе, что, вообще говоря, положеніе приходскаго протестантскаго пастора гораздо лучше положенія мстнаго врача и даже адвоката, которыхъ бываетъ нсколько на одного пастора. У насъ, сельскій приходъ душъ въ 500 на одного священника (цлая волость) считается уже значительнымъ. Протестантскіе же приходы бываютъ часто по нскольку тысячъ душъ, такъ что пасторъ даже не успваетъ исполнятъ всхъ требъ.

Такой пасторъ находится въ отличномъ матеріальномъ положеніи и иметъ даже возможность, въ случа, если приходъ его слишкомъ великъ — нанимать себ помощника — curate, которому и даетъ жалованье, конечно, незначительное, напр. фунтовъ 150 въ годъ. По большей части эти curates бываютъ молодые люди, только что кончившіе университетскій курсъ и не женатые. Такіе могутъ временно обходиться и этими средствами, и жить въ ожиданіи, когда имъ удастся получить чей-нибудь patronage и пріобрсть living, и тогда жениться. Но въ Англіи бываютъ и такіе священники, которымъ не повезло въ жизни, которые уже давно женились и обременены большими семействами, а между тмъ все еще остаются въ должности худо оплачиваемыхъ curates, или же, получивъ living неважный, въ какомъ-нибудь бдномъ округ, такъ и остаются при немъ всю свою жизнь. А между тмъ, они должны жить въ кругу джентльменовъ и содержать свои семейства по-джентльменски. Вотъ откуда происходятъ жалобы на дурное положеніе низшаго англиканскаго духовенства, положеніе тмъ боле возмутительное, что епископы, которымъ въ Англіи почти нечего длать, получаютъ огромные доходы, а архіепископы Кэнтрбэрійскій и Йоркскій имютъ доходы баснословные по огромности и едва ли существующіе гд-либо даже въ католическихъ земляхъ.

Но приходскій священникъ въ сельскомъ округ въ Англіи, имющій, что называется, ‘жирное мсто’ (a fat living), находится въ такомъ положеніи, которое не оставляетъ желать ничего лучшаго. Такъ, булльгэмптонскій викарій, мистеръ Фенвикъ, хотя мста его, по англійскимъ понятіямъ, еще и нельзя назвать ‘жирнымъ’, живетъ себ однако въ полное удовольствіе. У него прекрасный домъ, съ фруктовымъ садомъ, лошади, и почетное положеніе въ лучшемъ мстномъ обществ, именно въ обществ помщиковъ, въ которое несовсмъ легко попасть даже мстному богатому фабриканту, если у него нтъ имнія, estate, со всми принадлежностями англійскаго порядочнаго estate, какъ-то: охотою, хорошими верховыми лошадьми и участіемъ въ содержаніи отличной псарни (псовую охоту въ Англіи помщики содержатъ обыкновенно нсколько человкъ вмст, такъ какъ любимая охота, на лисицу, состоитъ именно въ сбор ‘общества’ всей окрестности и въ совмстномъ скаканіи, сломя голову, черезъ поля, рвы, и заборы).

Мистеръ Фенвикъ самъ — совершенный помщикъ. Ближайшій помщикъ г. Гиллморъ, товарищъ Фенвика по университэту и закадычный его другъ. Другой помщикъ, которому принадлежитъ большая часть всей Булльгэмптонской земли — маркизъ Троубриджъ, весьма надутый и глупый нобльменъ, который старается надлать пастору серьезныя непріятности. Фенвикъ говоритъ съ нимъ тономъ равнаго и это ему не нравится. Онъ жалуется на пастора епископу. Но власть епископа въ Англіи такъ ограничена, что дисциплинарнаго взысканія онъ не можетъ наложить никакого и даже въ случа обвиненія въ преступленіи можетъ только нарядить духовное слдствіе и не въ силахъ даже заставить въ этомъ случа пастора прекратить, хотя бы временно, исправленіе духовной должности, иначе, какъ по формальному приговору уголовнаго (свтскаго) суда, за которымъ только и можетъ послдовать отршеніе пастора судомъ духовнымъ. Въ одномъ разсказ Троллопа {The last Chronicle of Barset.}, одинъ изъ бдныхъ пасторовъ обвиняется въ краж, которой онъ не совершилъ, но дло такого рода, что самъ этотъ пасторъ Кроули никакъ не можетъ удовлетворительно объяснить его. Миссисъ Проуди, жена барсетшэрскаго епископа не возлюбила этого человка за его ‘строптивый нравъ’. И вотъ, по ея повелнію, епископъ Проуди заходитъ даже дале, чмъ иметъ право, и посылаетъ своего капеллана, чтобы замнить Кроули въ воскресномъ богослуженіи. Но пока Кроули самъ не соглашается, епископъ, т.-е. жена епископа ршительно ничего не можетъ съ нимъ сдлать.

Въ настоящемъ случа, т.-е. въ спор маркиза Троубриджа съ пасторомъ Фенвикомъ, епископъ отказывается даже и совтовать что-либо. Тогда маркизъ придумываетъ иное средство наказать Фенвика, противъ самой его церкви онъ уступаетъ мсто методистскому проповднику для постройки храма. И храмъ этотъ воздвигается и звонъ его колоколовъ приводитъ въ отчаяніе жену пастора Фенвика. Но и тутъ послдній одерживаетъ побду: по разсмотрніи адвокатомъ церковныхъ бумагъ, оказывается, что земля, уступленная маркизомъ методистамъ, есть земля церковная, т.-е., что она въ прежнія времена принадлежала въ булльгэмптонскому vicarage. И лордъ Троубриджъ, въ конц концовъ, сноситъ методистскій храмъ съ того мста, на которомъ онъ былъ поставленъ ‘въ пику’ и для униженія англиканскаго пастора и переноситъ его на другое мсто.

Въ такомъ вполн независимомъ и обезпеченномъ положеніи, въ какомъ находится мистеръ Фенвикъ — добросовстное исполненіе своихъ свтскихъ и духовныхъ обязанностей можетъ доставлять только удовольствіе. Мы уже сказали, что англиканскій пасторъ въ сельскомъ округ принадлежитъ къ помщичьему классу. Зачастую онъ бываетъ членомъ окружнаго суда или мировымъ судьею. Адвокатъ и докторъ не пользуются такими преимуществами въ обществ, какъ пасторъ. Пасторы это — тке джентльмены, gentlemen in black coats. Джентльменское преимущество принадлежитъ по профессіи только лицамъ духовнымъ и военнымъ. Офицеръ — тоже джентльменъ въ силу своей профессіи. Но стряпчій, lawyer, или докторъ, physician,— если допускаются въ общество сквайровъ на равной ног, то разв по личнымъ отношеніямъ, а никакъ не въ силу своей профессіи, хотя профессія эта тоже — ученая. Эти странности объясняются аристократическими преданіями, все еще преобладающими въ англійскомъ обществ и въ особенности именно въ помщичьей сред — landed gentry. Дло въ томъ, что церковь и армія издавна служили убжищами младшихъ сыновей знатныхъ или хотя бы только ‘почтенныхъ’ фамилій.

Сельскій приходскій священникъ совершаетъ службу только по воскресеньямъ, три раза въ день (если иметъ помощника, то поручаетъ ему одну изъ нихъ), а въ остальные дни завдуетъ школой, въ которой жена его и дочери непремнно преподаютъ, посщаетъ больныхъ и бдныхъ. Сверхъ того, отправляетъ свои свтскія обязанности, среди которыхъ нкоторые пасторы, побогаче и поршительне, даютъ мсто и ‘спорту’, то-есть охот верхомъ. Но не вс пасторы считаютъ это приличнымъ и общество смотритъ на sporting parson хотя и весьма снисходительно, но не безъ легкой ироніи. Такой пасторъ-спортсменъ вызжаетъ верхомъ на мсто сбора охотниковъ и потомъ скачетъ съ ними взапуски черезъ канавы и заборы, accross country. Вся разница въ томъ, что онъ не надваетъ употребительнаго въ Англіи краснаго охотничьяго казакина, а надваетъ черный.

Теперь лично о булльгэмптонскомъ викарі. Мистеръ Фенвикъ совершаетъ регулярно свои обходы прихожанъ и направляетъ ихъ на путь истины. Одну изъ существенныхъ сторонъ романа,— кром неизбжной любовной исторіи, неимющей здсь впрочемъ отношенія къ быту пасторовъ — составляетъ попеченіе объ участи молодого человка и молодой двушки — брата и сестры, дтей одного изъ фермеровъ его пріятеля, помщика Гиллмора. Этотъ фермеръ, старикъ Братль, самъ — ‘человкъ неврующій’, an old infidel, an old pagan. Онъ мельникъ и дла его идутъ худо. Еще хуже дла его сына и младшей дочери. Сэмъ Братль — отличный работникъ, любимый отцомъ, но непокорный сынъ, связывается съ негодяями, которые потомъ совершаютъ убійство, такъ что подозрніе падаетъ и на Сэма. Сестра его, Карри Братль пошла по дурной дорог, выгнана изъ дому и проклята отцомъ. Вотъ о нихъ и печется почтенный Фенвикъ, съ немалыми для себя хлопотами, и даже съ опасностью для своей репутаціи. Въ предисловіи къ своему послднему роману Троллопъ считаетъ необходимымъ оправдываться въ томъ, что онъ ввелъ женщину ‘такого рода’ какъ Карри Братль, онъ оправдывается своимъ желаніемъ напомнить обществу, что страданія такихъ жертвъ заслуживаютъ все-таки участія, какъ всякія иныя страданія людей. Нельзя безъ улыбки читать этого наивнаго оправданія, которое однако совершенно необходимо автору въ виду того несноснаго англійскаго cant, который просто игнорируетъ судьбу этихъ жертвъ, въ убжденіи, что чмъ она хуже, тмъ лучше для общества. Подобное направленіе сказывается не только въ поверхностныхъ, легкихъ разговорныхъ сужденіяхъ, какія намъ удалось слышать въ Англіи, но даже въ такихъ спеціальныхъ этюдахъ, которые задаютъ себ задачею ‘исчерпать этотъ предметъ’. Такъ, въ весьма интересныхъ, по нкоторымъ даннымъ, статьяхъ о проституціи въ ‘Westminster Review’ прошлаго года проводится та мысль, что положеніе такихъ женщинъ и теперь уже въ дйствительности гораздо лучше положенія другихъ женщинъ, идущихъ путемъ честнаго труда.

Въ такомъ случа для чего же возбуждать участіе общества къ ихъ страданіямъ?

Со стороны Троллопа это намреніе составляетъ заслугу. Но Троллопъ ршительно не обладаетъ тми способностями, которыя необходимы для проведенія въ общество, путемъ беллетристики, общественныхъ истинъ или новыхъ воззрній. Онъ превосходный психологъ, отличный анализаторъ обыкновенныхъ условій жизни и вседневныхъ отношеній между людьми,но онъ не иметъ задатковъ для ‘тенденціи’. И въ настоящемъ случа исторія Карри Братль выходитъ у него блдна и недоказательна.

Перейдемъ теперь къ той части духовенства, которую мы назвали ‘воинствующею’. Въ общепринятомъ духовномъ значеніи это слово относится собственно къ христіанской дятельности духовенства. Но намъ оно служитъ для отдленія спокойныхъ, самодовольныхъ или покорившихся судьб викаріевъ — отъ той части англиканскаго духовенства, которая ведетъ соревнованіе съ другими исповданіями ‘за души’ людей, а между собой соревнованіе изъ-за ‘чистоты ученія’ и — въ особенностк изъ за-власти и доходовъ.

Здсь, само собою разумется, Троллопъ не дерзаетъ забраться на самыя вершины, какъ онъ это длаетъ въ романахъ изъ міра политическаго. Самый высокопоставленный изъ выступающихъ въ его романахъ прелатовъ, это — барретшэрскій епископъ Проуди, затмъ (не говоря о миссисъ Проуди, которая всхъ важне) выступаютъ члены капитула — деканъ, архидіаконъ к т. д. Есть почтенные прелаты — пребендаріи, которые уже совсмъ ничего не длаютъ, а изъ большихъ своихъ доходовъ нанимаютъ себ намстниковъ, сами же проводятъ большую часть времени или заграницею (д-ръ Стэнгопъ {Barchester Towers.}), или въ посщеніи своихъ друзей въ разныхъ мстностяхъ (г. Чамберленъ {Vicar of Ballhampton.}). Несмотря однакоже на ихъ бездйствіе, о нихъ нельзя умолчать говоря объ англійской воинствующей церкви: этимъ джентльменамъ, прежде чмъ они могли предаться всмъ наслажденіямъ клерикальнаго far niente, необходимо было завоевать себ такія жирныя и покойныя мста. Какія же условія нужны были ли этого завоеванія? Конечно, нужна была ученость, то-есть оффиціальное удостовреніе учености — ученая степень. Это разумется само собой, и для карьеры въ англиканской церкви ученость составляетъ такое же необходимое условіе, какъ для политической карьеры въ Англіи — способности, дающія право на вниманіе палаты общинъ.

Но какіе бы недостатки мы ни усматривали въ политической и въ клерикальной дятельности въ Англіи, недостатки частью общечеловческіе, частью спеціально относящіеся къ мстнымъ условіямъ, мы никогда не должны забывать того обстоятельства, именно, что и въ политической и въ духовной сфер въ Англіи есть одно необходимое условіе, требуемое отъ людей, такое условіе, котораго не могутъ дать имъ никакія связи и никакія везд неизбжныя интриги, и что это условіе все-таи представляетъ нкоторую гарантію противъ грубости, невжества и бездарностей, которыя тамъ, гд этого условія нтъ, безпрепятственно выводятся въ люди посредствомъ связей и интригъ. Но одной учености опять мало.

Для ознакомленія съ міромъ англиканской церкви намъ необходимо взять нсколько типовъ Троллопа и описать ихъ вкратц. Въ древнемъ город Барчестер есть каедральный соборъ и городъ этотъ — мстопребываніе епископа. Барчестерскій епископъ, докторъ Грэнтли, былъ отецъ архидіакона Грэнтли, который играетъ важную роль въ нсколькихъ романахъ Троллопа. Архидіаконъ Грэнтли, въ силу своего сана, былъ одинъ изъ старшихъ членовъ барчестерскаго капитула, и когда отецъ его находился при смерти, естественно ожидалъ, что епископская митра перейдетъ по наслдству къ нему. Надяться на это онъ могъ въ практическомъ смысл потому, что въ то время въ министерств сидли тори, а фамилія Грэнтли была наслдственно торійская. Къ несчастію, въ то самое время когда скончался старикъ Грэнтли — произошолъ министерскій кризисъ и въ управленіе вступили виги. При обсужденіи въ печати кандидатовъ на барчестерсвое епископство, ни одному изъ органовъ либеральной партіи и въ мысль не пришли права архидіакона Грэнтли. Одна газета совтовала назначить нкоего извстнаго торія, для того чтобы ‘сдлать вжливость’ министерству, вышедшему въ отставку, другая, радикальная газета порекомендовала нкотораго пастора, извстнаго естественно-научными познаніями. Но третья, а именно могущественный ‘Юпитеръ’ — ‘который, какъ вс знаютъ, есть единственный источникъ непогршимоврныхъ свдній по всмъ предметамъ’ — сообщилъ, что барчестерсвимъ епископомъ будетъ назначенъ докторъ Проуди. И въ самомъ дл, черезъ мсяцъ посл смерти, д-ра Грэнтли, д-ръ Проуди цловалъ руку королевы, получая инвеституру барчестерскаго епископства.

Какія же были условія, доставившія доктору Проуди это высокое мсто? (Говоря объ этихъ условіяхъ, напомнимъ еще разъ, что онъ былъ докторъ богословія, условіе первое). Д-ръ Проуди былъ племянникъ ирландскаго пэра и долгое время состоялъ въ Лондон въ числ придворнаго духовнаго штата. Онъ былъ проповдникъ парадной дворцовой стражи, кураторъ богословскихъ рукописей при высшемъ церковномъ судилищ и капелланъ ‘его королевскаго высочества принца Раппе-Бланкенбергскаго’. Д-ръ Проуди былъ прелатъ — фэшенебльвый, по рожденію и по средствамъ онъ принадлежалъ въ высшему обществу, а по характеру былъ особенно способенъ имть успхъ въ политической сфер, потому что богословскія убжденія его были свойства самаго ‘мягкаго’. Онъ относился съ терпимостью и къ ‘римскому идолопоклонству’, и даже въ неврнымъ социніанцамъ, а съ такими неокончательно погибшими диссентерами, какъ шотландскіе пресвитеріане, онъ жилъ, что называется hand and glove (какъ рука съ перчаткой). Для политическихъ людей это былъ человкъ неоцненный, и его въ самомъ дл привлекали ко всякимъ реформамъ по духовнымъ дламъ. Ему давали порученія и касательно государственной помощи католической церкви въ Ирландіи, и касательно вспомоществованія майнутской католической семинаріи, и по изслдованію доходовъ англиканскихъ соборныхъ капитуловъ, и т. д. Онъ постоянно бывалъ или членомъ, или секретаремъ правительственныхъ коммисій, назначаемыхъ для обслдованія и ршенія церковныхъ вопросовъ.

Но не должно выводить изъ этого заключенія, что д-ръ Проуди былъ человкъ съ замчательнымъ умомъ, основныя мысли тхъ реформъ, въ которыхъ онъ принималъ участіе, всегда принадлежали людямъ политическимъ вигсвой партіи, а детальная разработка длалась подчиненными чиновниками. Вся услуга д-ра Проуди состояла въ томъ, что необходимо было, чтобы въ разработк подобныхъ вопросовъ оффиціально принимало участіе какое-нибудь значительное духовное лицо, и вотъ для такого назначенія д-ръ Проуди, съ его мягкими принципами, былъ человкъ въ самомъ дл незамнимый, тмъ боле, что исполняя чужія мысли, онъ умлъ выступать съ большимъ личнымъ достоинствомъ.

Но самъ д-ръ Проуди, разумется, былъ убжденъ, что возвышеніемъ своимъ онъ былъ обязанъ высокимъ своимъ способностямъ. Въ честолюбивыхъ мечтахъ своихъ онъ даже не ограничивался барчестерсвимъ епископствомъ, а имлъ въ виду дальнйшее возвышеніе и провидлъ для себя въ будущемъ архіепископскую митру.

Доходы епископа въ Барчестер не были велики. Но это, разумется, только въ относительномъ смысл, т. е. сравнительно съ громадностью доходовъ нкоторыхъ другихъ архипастырей англиканской церкви. Д-ръ Грэнтли получалъ 9,000 фунтовъ въ годъ (около 60 тысячъ рублей). Преемникъ его — въ силу тхъ самыхъ общихъ реформъ, въ которыхъ участвовалъ нкогда самъ д-ръ Проуди — долженъ былъ получить уже только 5,000 фунтовъ (около 40 тысячъ рублей, только!)

Д-ръ Проуди явился въ Барчестеръ безъ особенныхъ завоевательныхъ цлей. Но личныя предположенія его значили не много. Все значила его супруга — страшная деспотка. Бдный Проуди дома пикнуть не смлъ, а г-жа Проуди дала себ слово, что въ епархіи будетъ порядокъ и именно порядокъ устроенный ею. Помощникомъ себ епископша избрала нкоего Слопа, тоже духовнаго джентльмена, но происхожденія не-джентльменскаго и не-джентльменскихъ манеръ. Этотъ Слопъ — типъ совершенно противоположный типу архидіакона Грэнтли, и оба эти типа обрисованы Троллопомъ очень рельефно и необыкновенно живо. Они едва ли не списаны съ натуры, такъ какъ только относя вс факты къ знакомому, живому типу, можно сохранить до такой степени правду, реальность и вмст характерность въ малйшихъ подробностяхъ, какъ то удалось автору по отношенію къ этимъ двумъ персонажамъ. Слонъ — ученикъ Кембриджа, а не Оксфорда, онъ магистръ. Онъ былъ прежде туторомъ при университет, потомъ пасторомъ въ Лондон, въ одной изъ новыхъ церквей. Г-ж Проуди понравились его проповди и она ввела его въ свой домъ, впослдствіи, при возвышеніи доктора Проуди, Слопъ послдовалъ за нимъ въ Барчестеръ въ качеств капеллана новаго епископа.

Англиканская церковь, какъ извстно, длится на ‘верхнюю’ или аристократическую, торійскую, и ‘нижнюю’, народную, либеральную. Такъ было въ начал, чмъ ‘выше’ англиканизмъ, тмъ мене онъ пронцкся методистскими стремленіями, чмъ онъ ‘ниже’ — тмъ онъ дале зашелъ въ реформ, то-есть дале ушелъ отъ католичества, отъ обрядности, тмъ боле онъ приблизился къ такимъ сектамъ, которыя упростили до-нельзя богослуженіе. Направленіе этихъ сектъ въ свое время можно было назвать либеральнымъ, ибо он представляли передовыя колонны церковной реформы. Но въ настоящее время въ нихъ либеральнаго очень мало, напротивъ въ нихъ больше духа нетерпимости, больше педантства, чмъ въ высокомъ англиканизм, котораго гнздо — Оксфордъ.

Мистеръ Слопъ склонялся боле на сторону методистовъ, чмъ на сторону высокаго англиканизма, что касается такъ-называемыхъ ‘пюзеитовъ’ т.-е. новаго направленія въ крайнемъ смысл англиканизма, которое стремится въ возстановленію значительной доли католической обрядности — то ихъ онъ считалъ самыми отверженными изъ людей. Замчателенъ этотъ контрастъ въ направленіяхъ англійскаго протестанства: чмъ боле оно отдаляется отъ началъ консервативныхъ, тмъ боле становится педантично, сухо, ограниченно, тмъ боле въ немъ духа нетерпимости, фанатизма, и тмъ страстне и гнвне языкъ его проповдниковъ. Мистеръ Слопъ, какъ проповдникъ, былъ крайне строгъ, такъ что, казалось, взиралъ на большую часть міра какъ на совершенно даже недостойную его заботливости. Когда онъ идетъ по улиц, вы на лиц его читаете негодованіе его на грховность сего міра, и изъ взоровъ его вчно грозитъ анаема. Ненависть его къ пюзеитамъ простирается на вншнюю сторону, также какъ на внутреннюю, и не оставляетъ безъ вниманія даже мелочей. Его приводитъ въ ужасъ церковь съ высокою, заостренною кверху крышею, черный шелковый жилетъ во всю грудь, какой носятъ нкоторые англиканскіе священники, какъ признакъ своего званія, онъ считалъ символомъ Сатаны. Столь же преступными, соблазнительными, кощунственными онъ признаетъ т молитвенники, въ которыхъ заглавныя буквы отпечатаны красной краскою, и которыхъ переплетъ украшенъ крестомъ. Большая часть членовъ истинно-воинствующей церкви, то-есть проповдники, занимающіеся пропагандою, имютъ какой-нибудь особый конкъ, заботятся особенно о какомъ-нибудь пункт, который, какъ имъ кажется, слишкомъ долго оставался въ забвеніи или можетъ оказаться особливо-душеспасительнымъ. Такой конкъ былъ и у Слопа, и г-жа Проуди переняла у него этотъ конкъ. Конкъ этотъ былъ заботливость ‘о святости дня субботняго’. Это была — спеціальность, которую избралъ себя Слопъ, спеціальность, имющая — при многочисленности проповдниковъ — и нкоторое профессіонное значеніе. Надо же отличаться чмъ-нибудь отъ другихъ. Среди врачей есть же спеціалисты — по части глазныхъ, ушныхъ, внутреннихъ и т. д. болзней, есть особые зубные врачи. Мистеръ Слопъ былъ спеціалистъ по святости субботняго дня. ‘Еже святити его’ было главнымъ его принципомъ, главнымъ такъ сказать его убжденіемъ. Троллопъ отлично высказываетъ всю нелпость такихъ узкихъ направленій въ смысл общаго духа христіанства, и дорисовываетъ убжденія Слопа такимъ штрихомъ: ‘самъ новый завтъ для него не имлъ большого значенія потому именно, что въ новомъ завт нельзя найти никакого подтвердительнаго текста относительно обязанности ‘святити день субботній’.

По вншности, Слопъ, какъ уже сказано, не былъ ‘джентльменъ’, огромныя руки и ноги, плоскіе, жирно напомаженные волосы, вчно потныя руки, и т. д. Однимъ словомъ, Троллопъ представляетъ человка непріятнаго, пошлаго, сладенькаго, но въ сущности деспотическаго лицемра, и такого-то человка вводятъ въ духовный міръ Барчестера, міръ чисто-джентльменскій, и въ смысл умственномъ, и въ отношеніи вншности, образа жизни и пріемовъ. Таково — орудіе г-жи Проуди для покоренія этого мірка.

Лучшимъ представителемъ этого мірка является самъ архидіаконъ Грэнтли, о которомъ уже упомянуто. Архидіаконъ Грэнтли, сынъ покойнаго епископа, былъ человкъ образованный и хорошій. По убжденіямъ, онъ наслдственно былъ тори и high churchman, онъ былъ изъ Оксфорда и держался самыхъ консервативныхъ началъ англиканизма, тхъ именно началъ, которыя всего мене заражены (прибавимъ однако — въ настоящее время) духомъ нетерпимости. Человкъ — искренно религіозный, онъ презиралъ всякое лицемріе, и заботливость свою о ‘благахъ міра сего’ онъ нисколько не думалъ скрывать. ‘Будучи искренно религіозенъ, онъ однако не любилъ, чтобы религію безпрестанно вводили въ повседневную жизнь и еслибы кто-нибудь ему сказалъ, напримръ, что духовному лицу не подобаетъ стремиться къ епископскому сану, а слдуетъ только ‘пещись о душахъ пасомаго стада’, или въ то время, когда дочь архидіакона Грэнтли вышла за лорда Домбелло, и онъ открыто радовался ея счастію, — если бы кто нибудь ему сказалъ, что это гршно, что ‘величіе міра сего — суета’ и что ‘все суета аще не отъ Бога’,— то архидіаконъ Грэнтли, хотя симъ искренно вровалъ въ эти истины, почувствовалъ бы къ такому человку неодолимое отвращеніе и даже презрніе.

Это былъ высокій, сильный, красивый мужчина, съ громкимъ голосомъ, очень горячій и нескупой на эпитеты, но истинно-добрый. Онъ жилъ открыто, даже пышно, и въ семейств своемъ былъ хозяинъ, уважая однакоже и волю и мнніе своей жены, очень умной женщины, также порядочно честолюбивой.

Эти два человка — Грэнтли и Слопъ. встрчаются въ той борьб, которая возникаетъ въ барчестерскомъ мірк. При этомъ вс выгоды, конечно, на сторон Слопа потому именно, что архидіаконъ слишкомъ гордъ, чтобы бороться съ нимъ, Слопомъ. ‘Пусть, кого бы ни сдлали епископомъ — хотя бы обезьяну — приходилось бы бороться съ самимъ епископомъ. А то съ такимъ — лицомъ, придется трактовать съ мистеромъ Слопомъ, писать о мистер Слоп, здороваться съ мистеромъ Слопомъ за руку’ — но эта мысль была такъ непріятна, что архидіаконъ прервалъ ее насильно.

До тхъ поръ въ Барчестер не преобладала въ церковномъ отправленіи и управленіи никакая крайняя система. Духовенство тамошнее, правда, было вполн предано принципамъ верхней церкви, высокаго англиканства, со всми его преимуществами и привилегіями, но какъ господство его было безспорно, то приверженцы его и не впадали въ преувеличеніе. Они не впадали въ пюзеитизмъ, который есть именно преувеличеніе англиканства и сближеніе его съ католичествомъ, покрайней мр по вншности. Барчестерскіе священники говорили проповди въ черныхъ таларахъ, а не въ ризахъ, жилеты они носили обыкновенные — черные суконные (и не шелковые высокіе, со стоячими воротничками), на алтар они не держали свчъ (ставить на алтар незажженные свчи — это уже первый шагъ къ пюзеитизму, а зажигать ихъ во время служенія — второй шагъ), во время богослуженія, они не преклоняли колна, и вообще держались тхъ порядковъ, какіе существовали въ теченіи послднихъ ста лтъ, не думая ни усиливать или ‘возвышать’, ни ослаблять или ‘очищать’ ихъ.

Но въ виду появленія Слопа, который съ перваго же раза повелъ себя съ нимъ неприлично, архидіаконъ ршился открыть явную оппозицію. Епископъ и свита его очевидно принадлежали въ нижайшей изъ ‘нижнихъ’ сферъ англиканской церкви, и потому докторъ Грэнтли долженъ былъ заявить себя въ смысл крайне-противоположномъ. Безъ сомннія, д-ръ Проуди захочетъ отмнить всякіе формы и обряды, а потому д-ръ Грэнтли почувствовалъ необходимость эти формы и обряды пріумножить. Д-ръ Проуди, конечно, окажетъ склонность въ лишенію церкви всякаго коллективнаго обязательнаго авторитета и каноническаго правила, поэтому д-ръ Грэнтли ршился отстаивать полную авторитетность конвокаціи (собраніе англиканскаго духовенства, въ род духовнаго парламента), и обновленіе всхъ ея древнихъ привилегій. Архидіаконъ, разумется, не могъ самъ взяться за непривычное для него дло — ‘подавать гласъ’ при церковномъ пніи, но онъ могъ найти достаточно джентльменскихъ молодыхъ пасторовъ, вполн посвященныхъ въ таинства богослужебныхъ ‘гласовъ’. Ему самому, конечно, не хотлось облечься въ какія-либо новыя ризы, но онъ могъ наводнить Барчестеръ молодыми священниками въ самыхъ длинныхъ — какіе только есть — талерахъ, и самыхъ высокихъ шелковыхъ жилетахъ. Само собою разумется также, что архидіаконъ не ршился бы оснять себя крестнымъ знаменіемъ или провозгласить свою вру въ ‘истинное присутствіе’ (таинство евхаристіи), но и не заходя такъ далеко, онъ могъ найти достаточно обрядностей, которыхъ исполненіе могло весьма осязательно выказать антипатію его къ такимъ врующимъ, какъ докторъ Проуди и мистеръ Слопъ.

Открытіе военныхъ дйствій — если позволительно такъ выразиться относительно богослужебныхъ демонстрацій одного толка противъ другого — послдовали очень скоро. Епископъ назначилъ своему капеллану (Слопу) день для произнесенія проповдк въ барчестерскомъ собор. По этому случаю, богослуженію было придано особое благолпіе. Хоръ въ Барчестер былъ отличный, псалмы и ‘Тебе Бога хвалимъ’ были спты великолпно, и питанія возглашена съ той древней правильностью, какую теперь уже трудно и найти. Соборъ былъ биткомъ набитъ. Наконецъ, мистеръ Слопъ взошелъ на амвонъ. Уже изъ самаго выбора имъ текста для проповди — изъ посланія св. Павла къ Тимоею объ обязанностяхъ добраго пастыря — было ясно, что проповдь назначена преподать урокъ всему барчестерскому духовенству. Въ своей проповди, Слопъ, намекнувъ, что онъ есть только скромный органъ высокочтимаго архипастыря, сталъ развивать именно т поученія, которыя должны были особенно непонравиться барчестерскому духовенству, наиболе противорча тмъ взглядамъ и обычаямъ, какихъ оно до сего времени держалось. ‘Между прочимъ,— омъ коснулся и обрядовой стороны, и высказалъ мысль, что слишкомъ часто въ богослуженіи дается музыкальности преобладаніе надъ поучительностью. Онъ развилъ дале, что преобладаніе музыки и вообще обрядности могло соотвтствовать тому варварскому времени, когда религія была дломъ воображенія, не соотвтствуетъ ныншнимъ, боле возвышеннымъ понятіямъ о ней, когда каждое слово, произносимое священникомъ, должно дйствовать на умъ убжденіемъ, а не звукомъ или формою и т. д. и т. д. Однимъ словомъ, мистеръ Слопъ, вслдъ за пышнымъ богослуженіемъ соборнаго капитула произнесъ въ самомъ же собор рчь, которая была ни боле ни мене, какъ слово полнаго осужденія всмъ формамъ этого богослуженія. Лучше всего то, что самъ епископъ вовсе не былъ заране посвященъ своимъ капелланомъ въ такія воинственныя его намренія и съ величайшимъ изумленіемъ и съ крайне неловкимъ чувствомъ выслушивалъ эту рчь, такъ что подъ конецъ, давая свое благословеніе, даже не вполн могъ соблюсти все то изящное величіе, какого онъ достигъ въ этомъ дл долговременнымъ упражненіемъ въ тиши своего кабинета.

Весь Барчестеръ пришолъ въ волненіе. Д-ръ Грэнтли едва сдерживался въ церкви, едва не высказалъ тутъ же своего негодованія. Люди свтскіе раздлились въ своихъ мнніяхъ, большинству ихъ собственно нравилось красивое богослуженіе, но красивое богослуженіе было дломъ довольно обычнымъ, а проповдь мистера Слопа была дломъ неслыханнымъ. Антифоны и тедеумы, исполняемые весьма согласно, пожалуй даже надоли, такъ точно и все въ Барчестер досел дышало согласіемъ, нсколько скучнымъ. Весь міръ вн Барчестера обуревался религіозными преніями: возбуждались вопросы, происходило обсужденіе ихъ, представлялось разнообразіе путей для спасенія души. А тутъ, въ Барчестер все тже антифоны. И на счетъ субботняго дня, Слопъ, казалось, едва ли не былъ правъ. Ясно, что день субботній въ Барчестер святили до сихъ поръ такъ сказать ‘спустя рукава’. Промежутки между богослуженіями въ воскресенье наполнялись визитами и подкрпительнымъ завтраканьемъ. А воскресныя школы? Тутъ мистеръ Слопъ былъ очевидно правъ. Слдовало сдлать нчто боле для воскресныхъ школъ или какъ этотъ краснорчивый проповдникъ назвалъ ихъ ‘школъ дня субботняго’. Наконецъ, что касалось до преобладанія музыки, то и въ этомъ отношеніи многіе оправдывали взглядъ Слопа, не было сомннія, что нкоторые изъ врныхъ являлись въ церковь именно съ цлью слышать музыку.

Началась борьба. Въ борьб этой самую жалкую роль игралъ самъ епископъ, докторъ Проуди. Онъ принужденъ былъ только слдовать за женою, стараясь умрить ея порывы. Капитулъ собора собрался въ конклавъ, въ которомъ, по предложенію архидіакона, было ршено, чтобы мистера Слопа никогда боле недопускать на каедральный амвонъ. Нашлись въ Барчестер консерваторы, старые люди, которые привыкли къ архидіакону и сочувствовали ему. Умные люди сочувствовали ему уже потому, что провидли въ Слоп интриганта, а въ епископ человка слабаго и пустого. Но молодыя, чувствительныя и религіозныя дамы, а также весь легіонъ старыхъ двъ, для которыхъ церковь и ея дла составляли интересъ капитальный, были весьма обрадованы толчкомъ, даннымъ Слопомъ, и составили ему партію, нелишенную значенія.

На помощь консервативной партіи въ Барчестер явилось совсмъ непредвиднное обстоятельство въ лиц одной изъ дочерей пребендарія, того самаго д-ра Стэнгопа, о которомъ уже упомянуто. Маделена Стэнгопъ вышла замужъ въ Италіи, но мужъ ея, синьоръ Нерони, оставилъ ее. У всхъ англійскихъ беллетристовъ, не исключая даже геніальнаго Тэккерея, есть одна довольно пошлая манера, которой не чуждъ и Троллопъ: если имъ нужно представить женщину — кокетку и интригантку, однимъ словомъ, такую женщину, которой поведеніе ‘неженственно’ — unwomanly — то они избираютъ для этого непремнно иностранку, француженку или итальянку, или хотя и берутъ англичанку, но поясняютъ, что мать ея была иностранка, или что женщина эта получила воспитаніе въ чужихъ краяхъ. Это принадлежитъ къ тому несносному cant, по которому англійскія условія жизни все еще какъ будто стоятъ выше всякой критики. Вся дятельность Тэккерея, значительная часть дятельности Диккенса и нкоторыхъ другихъ романистовъ подкапываютъ это британское самообольщеніе, это филистерское, глупое поклоненіе самимъ себ. Но въ отношеніи къ женщинамъ и они не имютъ достаточно смлости, чтобы вывести примры вовсе ‘неженственнаго’ поведенія природныхъ англичанокъ, хотя такіе примры у всхъ передъ глазами. Англійскаго романиста въ этомъ случа останавливаетъ то возраженіе, которое онъ провидитъ въ устахъ всхъ читающихъ Смитовъ, Броуновъ, Джонсовъ и Дженкинсовъ: ‘англичанка не можетъ сдлать этого’, ‘англійское воспитаніе не допуститъ этого’.

Вотъ почему Маделену Стэнгопъ пришлось сдлать синьорою Нерони. Только благодаря зловредному чужеземному, unenglish, направленію, она могла сдлаться такою опасною кокеткой, что въ ея присутствіи нельзя поручиться ни за одного мужчину, какъ бы уменъ и ‘выдержанъ’ онъ ни былъ. Вс они, на минуту, непремнно влюбляются въ нее. На минуту въ нее влюбляется и необыкновенно умный докторъ Арабинъ, одно изъ богословскихъ свтилъ, одинъ изъ самыхъ яркихъ факеловъ Оксфорда, и г. Торнъ, владлецъ Уллаторна, почтеннйшій сквайръ, котораго фамилія владла этимъ помстьемъ еще до нормандскаго покоренія и съ тхъ поръ всегда сіяла всми спеціально-англійскими добродтелями. Мало того, въ нее влюбляется — и уже не на одну минуту, а весьма прочно, до забвенія своихъ честолюбивыхъ цлей, и всхъ своихъ низкихъ разсчетовъ — самъ мистеръ Слопъ, это лучезарное явленіе ‘нижняго’ англиканизма.

Такъ силенъ, такъ вредоносенъ этотъ заграничный ядъ, что никто не можетъ устоять отъ его обворожительной заразы. Само собой разумется, что въ той же мр, въ какой г-жа Нерони неотразимо дйствуетъ на мужчинъ, она возбуждаетъ непримиримое отвращеніе къ себ въ женщинахъ. И леди де-Курси, и миссисъ Грэнтли, и, въ особенности, миссисъ Проуди — возмущены ею. Послдняя возмущена до глубины души, тмъ боле, что синьора Нерони какъ-то съумла задть ее за кружева ея платья и, главнымъ образомъ, задть за живое преданнаго миссисъ Проуди, образцоваго проповдника, мистера Слопа.

Мистеръ Слопъ, тмъ временемъ, самъ уже дошелъ до убжденія, что ему придется отдлить свои интересы отъ интересовъ своей покровительницы. Мистеръ Слопъ имлъ твердое намреніе забрать управленіе барчестерскою епархіей въ свои руки, и это казалось ему легко, по личнымъ свойствамъ епископа. Но вс должны были убдиться, что г-жа Проуди хотла управлять епархіею сама, а его, Слопа, держать на скромной степени капеллана, орудія и секретаря ея всемогущества. Между тмъ такого рода положеніе вовсе не соотвтствовало тмъ средствамъ, какія были въ рукахъ у этого талантливаго сына воинствующей церкви. Дло въ томъ, что самъ могущественный ‘Юпитеръ’ не пренебрегъ въ прежнее время помщеніемъ на своихъ столбцахъ нкоторыхъ церковно-литературныхъ изліяній почтеннаго Слопа, а, стало быть, у него были связи поважне миссисъ Проуди.

Открывается, за смертью декана барчестерскаго капитула, вакансія этого доходнаго, почетнаго и спокойнаго мста, одного изъ тхъ ‘жирныхъ’ мстъ, которыми еще недавно англиканская церковь изобиловала и которыхъ и теперь, несмотря на вс произведенныя реформы, имется еще достаточное количество для награжденія усердныхъ, дятельныхъ сятелей. Мистеръ Слопъ, къ великому негодованію барчестерскаго клерикальнаго міра, является кандидатомъ на мсто декана. Но этотъ честолюбивый планъ не удается Слопу, несмотря на высокія его связи, потому именно, что на пути честолюбія всякая иная страсть составляетъ помху, а мистеръ Слопъ предался иной страсти. Мало того, ухаживая за Маделеною Нерони, онъ въ тоже время ухаживаетъ за одной клерикальной вдовушкой, у которой есть состояніе. Все это вмст слишкомъ сложно, и очевидно не можетъ быть приведено къ концу удовлетворительнымъ образомъ. И въ самомъ дл, наступаетъ, наконецъ, день паденія мистера Слопа, паденія полнаго: деканомъ назначается не онъ, вдовушка даетъ ему отставку нкоторымъ весьма непріятнымъ образомъ, Маделена Нерони только смется надъ нимъ, заставляетъ его, духовную особу, становиться на колни и потомъ прямо объясняетъ ему, что онъ жалокъ, наконецъ, миссисъ Проуди, епископша, возмущенная и любовною интригою образцоваго проповдника, и его попытками отнять у нея безусловное господство надъ мужемъ, отказываетъ ему отъ мста епископскаго капеллана. Мистеръ Слопъ, въ бурной прощальной сцен, грозитъ ‘обличить’ ихъ путемъ печати.— ‘Это — грязная клерикальная исторія’, быть можетъ, подумаетъ читатель, ставящій высоко призваніе духовныхъ лицъ, служителей алтаря. Но, спрашиваемъ такого читателя, еслибы до изложенія этого очерка мы предварили его, что изложимъ ‘грязную клерикальную исторію’, какая картина впередъ представилась бы его уму? Картина ли борьбы духовныхъ принциповъ, отражающейся, какъ вс людскія дла, въ личныхъ отношеніяхъ, картина ученыхъ людей, преслдующихъ личныя цли, при епископ, котораго назначеніе зависитъ отъ торжества въ парламент той или другой партіи, при могущественной печати, которая зорко слдитъ и за духовнымъ вдомствомъ, которое не представляетъ замкнутаго, непроницаемаго для общества міра, а только часть самого же общества? Или же читателю при этихъ словахъ впередъ представилась бы картина закрытаго отъ всхъ очей міра, гд царствуетъ полный произволъ епископской власти, гд нтъ господства г-жи Проуди, но есть еще боле безусловное господство взятки, гд вся борьба даже и не исходитъ изъ различія принциповъ, а прямо, наивно-открыто ведется изъ-за денегъ, изъ-за непозволенныхъ доходовъ, изъ-за неврныхъ отчетовъ объ употребленіи суммъ, и гд весь этотъ мракъ спеціально поддерживается посредствомъ отстраненія отъ него всякой опасности со стороны надзора свтской печати? Намъ, правду сказать, самимъ немножко неловко кажется постоянно вставлять подобныя оговорки: он выходятъ изъ рамки очерковъ англійской жизни. Но он необходимы. Мы живемъ въ такое время, что если сказать: ‘посмотрите, какая грязь на улицахъ Лондона посл дождя’, то изъ этого непремнно выведутъ утшительное заключеніе насчетъ бремени, какое несетъ петербургская дума по расходамъ на содержаніе полиціи.

Міръ клерикальный разработанъ Троллопомъ особенно тщательно и цлый циклъ изъ его романовъ посвященъ этому міру, такъ что въ разныхъ романахъ являются тже лица: архидіаконъ Грэнтли и миссисъ Грэнтли, докторъ Проуди и миссисъ Проуди, докторъ Арабинъ и т. д. Этотъ міръ интимно соприкасается другому міру — міру помщичьему, міру country squires, такъ какъ сельское духовенство живетъ, какъ уже сказано, въ ихъ сред, принадлежитъ въ ихъ сред. Поэтому вс клерикальные романы Троллопа — Barchester Towers, The last Chronicle of Barset, Framley Parsonage, Vicar of Bullhampton — наряду съ клерикальною жизнью воспроизводятъ и жизнь сельскихъ джентльменовъ.

Мы уже сказали, что адвокатъ или докторъ врачъ не такъ непремнно проникаютъ въ эту сферу, какъ приходскіе пасторы и вообще духовенство. Въ духовной сфер самое происхожденіе значитъ очень много, и чтобы сдлаться ректоромъ, и въ особенности епископомъ, если не необходимо, то очень полезно принадлежать въ старинной фамиліи. Родственныя связи между духовною сферою и высшею аристократіею нердкость уже потому, что младшіе сыновья аристократическихъ фамилій охотно избираютъ духовную карьеру. Нердки и брачныя связи: такъ, напримръ, дочь архидіакона Грэнтли выходитъ за богача, лорда Домбелло, а лордъ Лофтонъ женится на сестр своего товарища по университету, мстнаго приходскаго священника Робартса. Этотъ же Маркъ Робартсъ является у Троллопа отчасти представителемъ пастора-спортсмена.

Но докторъ-врачъ можетъ все-таки упрочить себ равное положеніе въ помщичьей сред силою личныхъ достоинствъ. Таковъ докторъ Торнъ {Doctor Thome.}, надо, впрочемъ, прибавить, что докторъ Торнъ принадлежитъ въ той же старинной фамиліи, которой главу — г. Торна, владльца Уллаторна, мы уже назвали. Докторъ Торнъ пользуется большимъ уваженіемъ, и Троллопъ самъ такъ привязывается къ нему, что въ другомъ роман доставляетъ ему, наконецъ, и достаточныя средства, чтобы фигурировать въ этомъ свт со всмъ необходимымъ вншнимъ достоинствомъ.

Средства эти Троллопъ доставляетъ доктору весьма простымъ образомъ: женитьбою на богатой наслдниц. Кто когда-либо видалъ англійскую газету, видалъ и т объявленія, въ которыхъ десять разъ повторяется одно ли и за нимъ — преимущества, его изобртенія. Такія объявленія долгое время превозносили вс преимущества изобртеннаго мистеромъ Донстэблемъ ‘ливанскаго масла’ — oil of the Lebanon. Докторъ Торнъ, несмотря на свое саксонское происхожденіе, подъ конецъ женится на. этомъ ливанскомъ элексир, то-есть на миссъ Донстэбль, двиц зрлой, наслдниц ливанскаго масла, двиц, впрочемъ, очень умной, которая нисколько не скрываетъ ‘неаристократичности’ того humbug, благодаря которому она унаслдовала очень значительное состояніе. Двица Донстэбль — опять одинъ изъ удачныхъ типовъ Троллопа, который вообще обладаетъ рдкимъ качествомъ рисовать въ совершенств женскіе типы.

Но насъ интересуетъ не докторъ Торнъ, и не миссъ Донстэбль, а жизнь англійскихъ помщиковъ. Англичане вообще полагаютъ, что самый завидный въ свт удлъ, это — удлъ англійскаго независимаго помщика. Мнніе это вполн патріотично, въ томъ смысл, что оно вс огромные капиталы, пріобртаемые англичанами во всхъ частяхъ міра, стягиваетъ на англійское земледліе. Не мудрено, что земледліе это процвтаетъ. Еще бы! англичане, какъ извстно, не колонизируютъ въ настоящее время странъ, съ которыми имютъ сношенія. Колонизація изъ Англіи — дло оконченное, и если она еще происходитъ, то дятелями ея являются люди, которые въ самой Англіи не имли пвкакой цны. Вліяніе англичанъ вн Англіи — мы разумемъ вліяніе общественное, промышленное и торговое — осуществляется способомъ не колонизаціоннымъ, не производительнымъ, а чисто-завоевательнымъ. Англичане высылаютъ заграницу не земледльцевъ и ремесленниковъ, какъ нмцы, не солдатъ, а офицеровъ колонизаціи: ихъ колонизація — не колонія, а факторія. Ихъ орудія — не плугъ, не шило, не машина для печенія хлбовъ или копченія говядины, а просто торговые, по мр возможности монополистскіе, привилегированные пріемы. Они снабжаютъ другія страны не производителями рабочими, какъ нмцы — другая колонизаціонная нація,— не рядовыми производительности, а распорядителями, хозяевами, то-есть завоевателями. Только въ одной стран новые эмигранты изъ Англіи еще являются въ качеств рабочихъ, именно въ Соединенныхъ Свероамериканскихъ Штатахъ. Здсь возвышенность заработковъ еще продолжаетъ соблазнять англійскихъ рабочихъ, простыхъ рабочихъ. Во всхъ другихъ странахъ, англичанинъ является только предпринимателемъ, торговымъ человкомъ, за котораго работаетъ капиталъ. И вс эти капиталы, въ силу англійскаго міросозерцанія, по которому самымъ завиднымъ въ свт положеніемъ представляется положеніе country squires въ самой Англіи,— стекаются въ Англію, и обращаются на англійское земледліе, которое и достигла совершенства, невозможнаго въ другихъ мстахъ, предоставленныхъ собственнымъ своимъ рессурсамъ.

Англичане похожи на французовъ и не похожи на нмцевъ въ томъ отношеніи, что они не ‘прилпляются’ въ мсту своей торговой дятельности заграницею, а все думаютъ о возвращеніи на родину, чтобы тамъ наслаждаться собранными плодами. Полный идеалъ всякаго англичанина таковъ: нажить капиталъ, на часть его пріобрсть въ Англіи имніе, помстье, и сдлаться основателемъ, родоначальникомъ country family, то-есть помщичьяго рода. Сквайръ, живущій въ имніи, унаслдованномъ отъ отца или дда (хотя и пріобртенномъ, можетъ быть, на торговые барыши), имющій домъ, устроенный съ тмъ неизвстнымъ на континент, крайне сложнымъ комфортомъ, какимъ умютъ окружать себя англійскіе помщики, и въ который входятъ между прочимъ и такія вещи, какъ паркъ — хотя бы не большой — своя охота на лисицъ, заботливо оберегаемыхъ и поддерживаемыхъ, и фазановъ, которыми снабжаются рощи, погребъ со старыми винами, конюшня съ превосходными лошадьми, такой сквайръ, живущій совершенно независимо отъ кого-либо и представляющій свою мстность въ парламент — это самый высокій идеалъ каждаго англичанина. И англичане, не безъ нкотораго основанія, убждены, что нтъ во всемъ мір другого сословія, котораго жизнь была бы такъ привольна и такъ исполнена независимости и достоинства, какъ жизнь ихъ богатаго помщичьяго сословія. Сословіе сквайровъ есть именно гордость Англіи, и англичане вовсе не раздляютъ континентальнаго взгляда, по которому Англія — страна главнымъ образомъ торговая, и англичане — народъ преимущественно коммерческій. Троллопъ, въ одномъ роман, прямо отрицаетъ этотъ взглядъ: ‘Англія и теперь еще вовсе не коммерческая страна, въ томъ смысл, какъ ее обыкновенно называютъ этимъ эпитетомъ, она еще все — не страна однихъ коммерсантовъ, и будемъ надяться — не скоро и сдлается такою.’ Съ неменьшей основательностью, ее можно еще и теперь называть феодальною, или рыцарскою страною.

‘Если есть на просвщенномъ Запад Европы нація, среди которой есть истинные бояре, которой истинная аристократія представляется землевладльцами, истинная аристократія, пользующаяся общимъ довріемъ, признаваемая способною въ управленію, то нація эта именно — англичане. Возьмите изъ среды каждаго великаго народа въ Европ по десятку наиболе вліятельныхъ людей, возьмите во Франціи, Австріи, Сардиніи, Пруссіи, Россіи, Швеціи, Даніи, Испаніи — по десятку первостепенныхъ по вліянію своему на дла націи людей, и затмъ отмтьте также въ Англіи десятеро извстныхъ въ качеств наиболе значительныхъ государственныхъ людей настоящей минуты — и вы убдитесь, въ которой изъ этихъ странъ феодальная, а по ныншнему помстная собственность внушаетъ къ себ наиболе преданности и наиболе искренняго доврія. Англія — торговая страна! Да, она торговая, но въ томъ только смысл, какъ древняя Венеція. Пусть она и превосходитъ другія страны въ торговл, но торговля все-таки, въ ней самой — никакъ не то, чмъ она наиболе гордится, не то, въ чемъ она сама признаетъ свое превосходство. Негоціанты, которые — только негоціанты, у насъ далеко не занимаютъ перваго мста, но негоціанту открытъ доступъ къ людямъ перворяднымъ, онъ можетъ сдлаться однимъ изъ нихъ. Купля и продажа — вещи хорошія и необходимыя, он вполн необходимы и могутъ быть очень полезны, но купля и продажа все-таки не могутъ составлять благороднйшаго занятія для человка, и будемъ надяться, что пока мы живемъ, купля и продажа не будутъ почитаться почетнйшимъ занятіемъ англичанина’.

Мы не станемъ критиковать этого взгляда, весьма наивнаго, мы привели его какъ истинный взглядъ англійскаго общества досел. Утшать себя мыслью, что огромное вліяніе англійской аристократіи на дла зависло досел собственно отъ общаго въ ней доврія — такую вещь можетъ сказать только англичанинъ, который вообще расположенъ къ оптимистскому взгляду на все то у себя дома, чего онъ еще не иметъ въ виду измнять. Ныншняя англійская аристократія, безъ сомннія, образованне другой и боле заслуживаетъ доврія, но какъ будто преобладаніе аристократіи въ этой стран было меньше въ то — вовсе еще недалекое время, когда она по нравственнымъ своимъ качествамъ не заслуживала доврія? Напротивъ — сама нравственная распущенность этого класса именно и происходила отъ безусловнаго въ то время его преобладанія.

Представимъ изъ одного разсказа Троллопа краткій очеркъ богатаго англійскаго помщика, одного изъ гордыхъ патриціевъ этой республики, представлявшей до нашего времени не мало сходства съ республикой древняго Рима. Г. Грешэмъ {Doctor Thome. Этотъ Грешэмъ не иметъ отношенія къ Грешэму новйшихъ разсказовъ Троллопа, тому Грешэму, который представляетъ собой Гладстона.} — простой commoner, и титулуется ‘мистеръ’ Грешэмъ, или ‘Франсисъ Ньюбольдъ Грешэмъ esq’ — то есть точно также, какъ любой изъ Джонсовъ. Въ Англіи нтъ дворянства, въ томъ смысл, какъ оно понимается на континент. Въ Англіи есть только аристократія, а дворянства нтъ. Г. Паллизеръ — племянникъ герцога, и наслдникъ его титула, но онъ — не нобльменъ. Онъ будетъ нобльменомъ и даже первымъ нобльменомъ своей страны, когда унаслдуетъ отъ дяди титулъ герцога. До тхъ поръ онъ — мистеръ, и такой же коммонеръ, какъ Джонсъ, или какъ мистеръ Грешэмъ. Но между положеніемъ мистера Грешэма и другихъ мистеровъ, великая разница. М-ръ Грешэмъ — владлецъ Грешэмсбэри, помстья, принадлежащаго его роду со временъ нормандскаго покоренія. Мистеръ Грешэмъ по положенію гораздо выше даже лорда, вновь испеченнаго за заслуги въ какой-нибудь профессіи.

У насъ, гд и недвижимая собственность весьма подвижна, гд рдки имнія, остававшіяся въ рукахъ одного рода въ теченіи какого-нибудь одного столтія, гд, наконецъ, частныя каменныя постройки и вс-то относятся ко времени недавнему, нелегко составить себ понятіе о томъ, что такое есть place стариннаго богатаго англійскаго помщика. Для этого надо вспомнить, что каменныя постройки въ Британіи были уже во время римлянъ, что нсколько покореній, послдовавшихъ одно за другимъ, легли пластами на эту землю и сказались твердыми каменицами. Послднее изъ этихъ покореній, покореніе нормандское, покрыло страну рыцарскими замками, и этотъ пластъ остается верхнимъ до сихъ поръ, какъ ни поросъ онъ индустріализмомъ, коммерціею и тмъ новымъ величіемъ, которое возникло не въ замк, а въ городской коммун. Къ сословію нормандскихъ завоевателей постепенно пріобщались, примыкали новые землевладльцы, какъ къ тому же сословію примкнуло то, что осталось отъ прежняго, англосаксонскаго землевладнія. По мр того, какъ древній замокъ приходилъ въ ветхость (много ихъ разорено во время войны Розъ), близъ его постепенно воздвигалось новое полуукрпленное, полуорнаментное зданіе, и каждая отдльная часть этого зданія запечатлвалась характеромъ той эпохи, которая видла ея возникновеніе. Такимъ образомъ, возникли живописныя барскія постройки, которыя составляютъ аггломерацію изъ разныхъ стилей, представляютъ собою монументальные отрывки исторіи Англіи. Такимъ образомъ, средства, собираемыя въ теченіи многихъ вковъ, употреблялись на продолженіе давно начатаго дла. Мы назвали г. Грешэма помщикомъ богатымъ, но относительно говоря, для Англіи, онъ еще вовсе не очень богатъ. Когда онъ наслдовать отцу, у него было 15 тысячъ фунтовъ годового дохода — сумма огромная по континентальнымъ понятіямъ, но нисколько не огромная въ той стран баснословныхъ капиталовъ, которая эксплуатировала Соединенные Штаты и множество другихъ колоній, которая эксплуатируетъ до сихъ поръ Индію, которая унаслдовала или похитила несмтные ресурсы торговли, нкогда составлявшей величіе итальянскихъ, республикъ, потомъ Испаніи и Португаліи, потомъ Нидерландовъ. Цифры доходовъ англійскихъ богачей кажутся баснословны, но он не представляютъ ничего баснословнаго, когда вспомнишь, что для какихъ-нибудь ста тысячъ богатыхъ (по континентальнымъ понятіямъ) семействъ работаетъ боле 200 милліоновъ душъ, не говоря уже о дани собираемой англійскою промышленностью и торговлею со всего остального человчества.

Имя 15 тысячъ фунтовъ ежегоднаго дохода, г. Грешэмъ былъ богатъ для землевладльца-коммонера. Но для нобльмена онъ богатъ бы не былъ. Сосдъ и родственникъ его лордъ де-Курси былъ гораздо богаче, а самъ лордъ де-Курси былъ неважная персона въ сравненіи съ герцогомъ Омніумъ. Это еще не все: на ежегодный доходъ въ 15 тысячъ фунтовъ можно, конечно, устроить себ весьма красивое жилище. Но ни на эту и ни на большую сумму дохода нельзя устроить въ короткое время Грешэмсбери-Гоузъ, нельзя придать зданію величіе старины, нельзя вдругъ устроить паркъ, населенный оленями и богатую лисью охоту, нельзя устроить аллею изъ лимонныхъ деревъ съ версту длиною, какъ та, которая вела къ главнымъ воротамъ Грешэмсбери-Гоуза. Все это, въ настоящемъ вид, могло явиться только постепенно, вслдствіе прочности владнія и наслдственной дятельности владльцевъ.

Вс упомянутыя принадлежности украшали Грешэмсбэригоузъ, который стоялъ во глав угла, образуемаго селомъ. Съ одной стороны его — оленій паркъ и многочисленныя конюшни и службы, съ другой — великолпная, длинная аллея изъ лимонныхъ деревъ. Самый домъ былъ окруженъ чугунною ршеткою, съ каменными воротами, надъ которыми высился гербъ Грешэмовъ, поддерживаемый двумя дикими, съ палицами въ рукахъ, и съ девизомъ ‘Gardez Gresham’ (берегитесь Грешэма).

Большая часть дома выстроена въ чистомъ тюдорскомъ стил, изъ оконъ дома, стоящаго на возвышеніи, видъ — на нсколько разнообразныхъ садовъ, на множество каменныхъ террасъ, разбросанныхъ посреди садовъ, грешэмсбэрскіе сады славятся своею красотой уже два вка.

Такому джентльмену, какъ мистеръ Грешэмъ, не предстоитъ надобности длать карьеру. Однако и онъ долженъ работать, долженъ стараться занять въ округ то положеніе, которое соотвтствуетъ ему, то положеніе, которое передъ нимъ принадлежало его отцу и его дду. Для этого, онъ прежде всего и какъ непремнное условіе долженъ пройти чрезъ университетъ, потомъ, онъ путешествуетъ, видитъ свтъ, возвращается домой и является кандидатомъ на выборы въ парламентъ. Если свою политическую роль сыграетъ умно, то можетъ надяться до глубокой старости представлять свой округъ въ палат общинъ, издерживая отъ времени до времени нсколько десятковъ тысячъ рублей на избраніе, вмст съ тмъ онъ — членъ мстнаго суда и естественный покровитель своихъ фермеровъ (таково призваніе, исполняется оно, разумется, весьма различно). Непосредственная дятельность его посвящена хозяйству, заботамъ о поддержаніи и улучшеніи имнія. Большую часть времени онъ проводитъ на воздух: объзжаетъ работы, посщаетъ фермеровъ и сосдей, наконецъ въ сезонъ охоты проводитъ цлые дни на кон, скача, что называется, сломя голову, чрезъ плетни и двухаршинные заборы, для того, чтобы присутствовать при томъ удивительномъ торжеств, когда собаки затравятъ лисицу, и старшій егерь отржетъ у нея голову и хвостъ, а остальное броситъ собакамъ.

Таковы черты дятельности настоящаго англійскаго сквайра.— Затмъ — все различіе, зависящее отъ личныхъ качествъ. Возьмемъ примръ ныншняго сквайра, Грешэма-старшаго. Онъ — человкъ со способностями, и человкъ добрый и мягкій. Но ему ‘не повезло’ въ жизни. Главною его ошибкой было то, что онъ женился слишкомъ рано и сдлалъ неудовлетворительный выборъ. Двадцати одного года, онъ женился на дочери лорда де-Курси, особ эгоистической, холодной и пустой. Грешэмы были наслдственно — тори. Де-Курси — виги. Вступивъ въ палату общинъ, молодой Франсисъ Грешэмъ не съумлъ ясно опредлить своего положенія. Онъ сблизился съ вигами и на слдующихъ выборахъ, не бывъ поддержанъ ни торіями, ни вигами, ‘слъ между двухъ стульевъ’, провалился. Между тмъ, онъ никакъ не хотлъ отказаться отъ политическаго положенія, какое принадлежало его отцу, трижды пробовалъ являться снова кандидатомъ на выборахъ, и трижды потерплъ неудачу, что уже составило потерю (при борьб расходы избранія сильно возрастаютъ) втрое превосходившую сумму его годового дохода. Это уже былъ чувствительный ударъ. Но этого мало. Леди Арабелла, жена Грешэма, непремнно желала проводить ‘сезонъ’ въ Лондон, и вотъ они провели въ Лондон четыре первыхъ сезона своей супружеской жизни. Въ Лондон, леди Арабелла, разумется, хотла жить на равную ногу со своими роднями, т.-е. съ де-Курси, и въ ихъ свт. Это поглотило такія суммы, что Грешэмъ просто обднлъ. При немъ оставалось большое имніе, но у него вчно былъ недостатокъ въ деньгахъ, нельзя было производить своевременно нужныхъ хозяйственныхъ расходовъ, а семейство все возрастало. Къ этому еще прибавилось то обстоятельство, что Грешэмъ взялся содержать у себя псарни, служащія для охоты всего округа. При такомъ имніи, въ другихъ обстоятельствахъ, это былъ бы расходъ незначительный, но въ обстоятельствахъ Грешэма и это было чувствительно, такъ что, бывъ master of the hounds въ теченіи десяти лтъ, онъ, наконецъ, долженъ былъ отказаться отъ этой чести. Разъ вступивъ на путь займовъ, онъ все боле и боле запутывался, долженъ былъ закладывать доходы съ имнія и, наконецъ, довелъ дла до того, что сынъ его, поимени тоже Франкъ Грешэмъ, долженъ жениться на деньгахъ, онъ долженъ сдлать это, если хочетъ сохранить свое наслдственное положеніе въ графств. Эта fatalit и даетъ канву для романа, который оканчивается однако иначе, совершенно случайно-благопріятнымъ образомъ, ибо Франкъ женится на двушк бдной, но Троллопъ длаетъ ее потомъ богатою.

Мы представили сквайра ‘настоящаго’, возьмемъ иной примръ — человка, случайнаго, попадающаго въ среду богатаго землевладнія. Положеніе человка, случайно выходящаго изъ своей среды и попадающаго въ такую среду, которой не соотвтствуетъ ни происхожденіе его, ни воспитаніе — въ Англіи трудне, чмъ гд-либо. Въ Англіи для всякаго рода дятельности существуютъ опредленныя грани. Простой, необразованный рабочій или сидлецъ можетъ разбогатть — это случается очень часто, а потому есть цлый классъ, въ которомъ такіе люди и могутъ помститься весьма удобно — классъ богатыхъ предпринимателей, ‘вышедшихъ въ люди’ спекулянтовъ. Оставаясь между собою, они живутъ въ свое удовольствіе, и мало-по-малу, посредствомъ браковъ, сближаются съ инымъ, высшимъ классомъ, такъ что черезъ какихъ-нибудь два поколнія, у наслдниковъ такого человка есть уже и образованіе, и связи, достаточныя для любого общества. Но быть въ положеніи исключительномъ, не принадлежать ни къ какому опредленному классу, съ опредленными условіями жизни, весьма тяжко въ Англіи, стран рзкихъ и твердыхъ общественныхъ граней.

Посл помщика ‘настоящаго’, возьмемъ такого помщика случайнаго. Таковъ сэръ Роджеръ Скатчердъ. Сэръ Роджеръ по ремеслу — каменьщикъ, простой каменьщикъ, со вкусами, и нравами и съ женою — какіе бываютъ у каменьщика. А между тмъ онъ страшно разбогатлъ. Сперва маленькія постройки, потомъ большіе общественные и казенные подряды — при необыкновенной энергіи и талантливости этого человка дали ему, наконецъ, такія средства, что онъ взялся за желзно-дорожное строительство и сталъ строить нсколько линій вдругъ. Большую часть того округа, гд онъ родился, онъ купилъ и сдлался богатымъ землевладльцемъ. Это бы еще все ничего. Пусть бы онъ жилъ себ въ город, ‘съ себ подобными’, а въ имніе привозилъ своихъ городскихъ друзей, пилъ и охотился съ ними. Но случилось такъ, что правительству какъ-то особенно понадобилось въ скорйшее время построить нкоторую новую линію, и богатый каменьщикъ Скатчердъ исполнилъ это весьма скоро и весьма дешево, просто изъ гордости, чтобы сдлать одолженіе британскому правительству.

Британское правительство, за эту услугу, возвело его, съ нисходящимъ мужскимъ потомствомъ, въ достоинство баронета Соединеннаго Королевства. Положеніе богатаго баронета-землевладльца было уже совсмъ иное. Онъ захотлъ въ парламентъ. Въ класс городскихъ вновь возникшихъ богачей онъ не остался,— а въ сословіе землевладльцовъ ‘настоящихъ’ онъ могъ вступить только по форм. Они не приняли бы его какъ равнаго, да ему и скучно было съ ними. Они скакали верхомъ, а онъ работалъ съ утра до вечера какъ волъ — когда работалъ. Они пили бордо, а онъ пилъ коньякъ. Наконецъ его ‘миледи’, леди Скатчердъ ужъ никакъ не годилась въ общество тхъ людей, у которыхъ она нкогда служила въ кормилицахъ. И вотъ сэръ Роджеръ, человкъ умный, пожалуй, геніальный въ своемъ род — сталъ пить зайдемъ. ‘Должно быть эта концессія уже общана’, или ‘должно быть эта компанія уже состоялась — такъ какъ Скатчердъ вотъ уже цлую недлю пьетъ мертвую’ — такъ стали говорить. ‘Сказываютъ, выпилъ три галлона коньяку, должно быть дло слажено’.

Сына своего, Скатчердъ послалъ въ Итонъ. Молодой Скатчердъ все-таки учится же чему-нибудь, наконецъ онъ не родился рабочимъ, онъ сынъ баронета, и самъ будетъ современемъ сэръ Люисъ Скатчердъ, но ядъ разграниченія, исключительности такъ глубоко проникъ это общество, что послушайте, какъ относились къ молодому Скатчерду дти — товарищи его въ Итон: ‘у молодого Скатчерда было больше карманныхъ денегъ, чмъ у кого-либо въ школ, и сверхъ того у него было достаточно нкоторой наглости, которая давала ему мсто въ первомъ ряду однолтковъ. Поэтому онъ пріобрлъ нкоторый clat въ школ, признанный даже тми учениками, которые знали и очень часто говорили одинъ другому, что молодой Скатчердъ не можетъ быть приличнымъ для нихъ товарищемъ, кром такихъ многочисленныхъ собраній, какъ напр., при игр въ ‘крокетъ’ ни на гонк школьныхъ лодокъ. Мальчики въ этомъ отношеніи столь же исключительны, какъ люди взрослые и точно также хорошо понимаютъ разницу, какая есть между кругомъ общаго товарищества и кружкомъ боле интимнымъ. У Скатчерда было много такихъ товарищей, которые охотно отправлялись съ нимъ въ Мэйденгэдъ, на его гичк, но ни одинъ изъ числа ихъ не сталъ бы говорить съ нимъ, напримръ…. о своей сестр’.

Молодому Скатчерду не въ прокъ пошло отцовское богатство, какъ оно пошло не въ прокъ самому сэр-Роджеру, и именно потому, что они стояли въ положеніи исключительномъ, въ томъ обществ, гд на все установлены грани, и гд стоятъ вн этихъ граней крайне неудобно. ‘Нтъ ничего трудне, какъ дать порядочное воспитаніе такому юнош, который не иметъ нужды готовиться въ заработыванію себ впослдствіи куска хлба, а между тмъ не иметъ признаннаго положенія въ сред, другихъ молодыхъ людей, тоже воспитываемыхъ не въ виду заработковъ. Будущіе герцоги и графы находятъ готовыя ли нихъ обязанности и мста, столь же легко — какъ будущіе пасторы и адвокаты. Въ виду ихъ особеннаго положенія все уже давно-устроено, и хотя и они, конечно, могутъ сбиться съ пути, но имъ все-таки заране обезпечены вс шансы дороги врной. Тоже самое можно сказать о такихъ молодыхъ джентльменахъ, какъ Франкъ Грешэмъ. Ихъ есть достаточно много, а потому, благосостояніе ихъ, въ період приготовленія въ жизни, давно уже обсуждено, устроено и обставлено какъ слдуетъ. А такихъ молодыхъ людей, каковъ былъ Люисъ Скатчердъ, юношей брошенныхъ въ свтъ въ его положеніи — слишкомъ мало, и вотъ изъ небольшого числа ихъ, еще только очень малая часть вступаетъ въ борьбу жизни подъ условіями благопріятными’.

Этими характеристическими словами Троллопа мы заключимъ, очеркъ одной изъ сферъ столь исключительнаго и несклоннаго къ уступкамъ англійскаго общества.

Л. Полонскій.

‘Встникъ Европы’, NoNo 9—10, 1870

ОЧЕРКИ АНГЛІЙСКАГО ОБЩЕСТВА ВЪ РОМАНАХЪ А. ТРОЛЛОПА.

Читайте также: