ОБЩІЙ ВЗГЛЯДЪ НА ИСТОРІЮ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАГО РАЗВИТІЯ ВЪ РОССІИ
ОБЩІЙ ВЗГЛЯДЪ НА ИСТОРІЮ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАГО РАЗВИТІЯ ВЪ РОССІИ
I.
II.
А. Щ.
‘Дло’, NoNo 2—3, 1867
Общий взгляд на историю интеллектуального развития в России, Щапов Афанасий Прокофьевич, Год: 1867
Время на прочтение: 35 минут(ы)
Умственное развитіе русскаго народа до настоящаго времени представляетъ дв главныя фазы. Первая фаза, или первый физико-этнологическій періодъ, характеризующійся вслдствіе смшенія славяно-русскаго племени съ разнообразными восточными племенами, представляетъ тысячелтнее физико-этнологическое развитіе, непосредственно-натуральнаго, умственнаго склада русскаго народа, подъ непосредственнымъ вліяніемъ физическихъ и этнологическихъ условіи. Этотъ этническій періодъ нарожденія изъ разнообразныхъ племенъ одной націи есть, такимъ образомъ, вмст и этническій періодъ нарожденія и склада изъ разноплеменныхъ умственныхъ типовъ и міросозерцаніи одного смшаннаго умственнаго тина и міросозерцанія. Какъ въ дтскій возрастъ, такъ и въ этотъ физико-этническій періодъ рожденія и дтскаго воспитанія націй, умственная жизнь русскаго народа слагалась и воспитывалась исключительно подъ непосредственнымъ вліяніемъ физическихъ условій, и въ умственной сфер его прежде всего воспитывались и особенною познавательною дятельностію проявлялись органы вншнихъ чувствъ, память и другія низшія познавательныя способности. А высшая, теоретическая мыслительность, научное и философское мышленіе еще вовсе было неразвито. Отсюда этотъ первобытный физико-этническій періодъ умственнаго развитія русскаго народа, отличался упорной и продолжительной борьбой съ непосредственными силами природы, какъ у другихъ историческихъ народовъ, такъ и у насъ, онъ продолжался особенно долго и характеризуется умственнымъ застоемъ. Безъ возрождающаго генія, передовыхъ націй народъ нашъ, своими собственными умственными силами, не могъ бы выйдти изъ этого застоя.— Вторая фаза или второй, научно-раціональный, европейскій періодъ умственнаго развитія русскаго народа представляетъ зачатокъ или зародышъ и постепенное развитіе и наростаніе новаго европейскаго интеллектуальнаго типа, подъ возбудительнымъ вліяніемъ генія Петра Великаго и руководящаго интеллектуальнаго импульса передовыхъ, западно-европейскихъ націй. Въ этотъ періодъ, подъ вліяніемъ толчка, даннаго геніемъ Петра и потомъ, вслдствіе постояннаго просвтительнаго вліянія передовыхъ европейскихъ націй, изъ массы народной зарождается, выдляется и наростаетъ, какъ зародышъ новаго умственнаго типа и поколнія, мыслящее меньшинство, и генеративно-послдовательно ростетъ и множится изъ народа, черезъ послдовательный рядъ трехъ или четырехъ посл-петровскихъ поколній, такъ сказать, въ новую, европейскую, научно-раціонально-развитую умственную отрасль или породу, составляющую передовую генерацію въ умственной исторіи Россіи- Въ меньшинств этомъ зачинаются проблески зрющей, самобытной мысли и стремленіе къ интеллектуальному саморазвитію вн узкихъ рамъ этнологическихъ или національныхъ, на широкой и самой плодотворной почв общечеловческаго мышленія, разума и науки. Такимъ образомъ, и въ умственной исторіи русскаго народа, также какъ и въ умственномъ развитіи другихъ историческихъ народовъ, проявилось дйствіе трехъ главныхъ дятелей: во первыхъ, непосредственное дйствіе физическихъ и этнологическихъ условій, во вторыхъ, умственно-преобразовательный или обновительный и просвтительный импульсъ генія, какъ эмбріологическій зачатокъ новыхъ умственныхъ силъ и качествъ, какъ сила, производящая новыя выгодныя измненія и направленія въ умственной природ и исторіи народовъ,— и наконецъ, умственно руководительный импульсъ или интеллектуальное воздйствіе и вліяніе передовыхъ народовъ.— Въ настоящей стать мы изложимъ только общій взглядъ на развитіе новаго, европейскаго умственнаго типа въ Россіи или новаго европейски-мыслящаго меньшинства, подъ вліяніемъ толчка, даннаго геніемъ Петра Великаго и руководящимъ просвтительнымъ импульсомъ и вліяніемъ европейской интеллигенціи и мысли, бросивъ предварительно бглый взглядъ на предъидущее, физико-этнологическое, непосредственно-натуральное развитіе и направленіе русскаго народнаго умственнаго склада.
До Петра Великаго мы видимъ въ Россіи всю медленность, застойчивость, неподвижность первобытнаго, естественнаго умственнаго саморазвитія народнаго, подъ непосредственнымъ вліяніемъ особенныхъ мстныхъ физико-географическихъ и этнологическихъ условій, въ тысячелтней уединенности и замкнутости отъ передовыхъ западно-европейскихъ націй. Главными дятелями въ умственномъ развитіи этого періода были не высшіе мыслительныя силы, не разумъ или мышленіе, а органы чувствъ и память зрительная, осязательная, слуховая и проч. Физическая жизнь и мускулярная дятельность ршительно преобладали надъ жизнью умственнаго и дятельнаго органа, мысли. Такая характеристическая особенность нашей умственной исторіи зависла главнымъ образомъ отъ физико-географическихъ и этнологическихъ особенностей среды умственнаго воспитанія русскаго народа. Среда эта обусловливала полнйшее преобладаніе физико-этнологическаго и мускулярнаго развитія, склада и воспитанія народнаго организма надъ развитіемъ умственнымъ. На запад вскор посл установленія племенныхъ броженій, произведенныхъ такъ называемымъ великимъ переселеніемъ народовъ, вмст съ физіологическимъ смшеніемъ крови индо-германскихъ племенъ, началось, такъ сказать, и смшеніе умственное, смшеніе народныхъ умственныхъ типовъ, понятіи, міросозерцанія. У насъ же, вслдствіе вкового колонизаціоннаго самораспространенія и самоустройства славянорусскаго племени по суровому и дикому, пустынно-лсистому и невоздланному сверовостоку Европы и Азіи, при вковомъ смшеніи его съ пассивными, малоспособными восточными племенами, шла борьба чисто физическая, мускулярная, физико-этнологическая. Или, выражаясь тогдашнимъ, древнерусскимъ языкомъ, шла борьба изъ за земли и кости, за землю русскую и за прироженье русское, борьба съ черными дикими лсами и съ черными дикими племенами и ордами. Вслдствіе этого, естественно, больше слагался и закалялся физико-этнологическій и мускулярный типъ народа, чмъ развивались его умственныя способности или высшая теоретическая интеллигенція.
Во-первыхъ, вковая колонизація огромныхъ пустынныхъ пространствъ сверо-востока, естественно, обусловливала больше физическое, и въ частности, въ сфер познавательныхъ способностей, сенсуальное или чувственное, чмъ интеллектуальное развитіе русскаго народа. На пути этой колонизаціи, вс физико-географическія условія сверовосточнаго континента вызывали только на постоянную и упорную мускулярную борьбу и работу для обезпеченія физической жизни, да на самыя бглыя и поверхностныя примъ ты и наблюденія или, по выраженію актовъ, дозоры встрчавшихся на пути переселеній большею частію однообразныхъ предметовъ и явленій, а не на высшую, научно-теоретическую умственную дятельность, требующую предварительнаго удовлетворенія матеріальной жизни и дятельности не однихъ вншнихъ чувствъ, но и развитаго мышленія. Первоначальная многовковая заключенность, замкнутость славяно-русскаго племени около Москвы, Новгорода и Пскова, Вологды, Вятки и Архангельска, въ сверномъ Поморьи и т. д., въ приполярномъ, сверо-восточномъ континентальномъ углу, въ суровомъ сверномъ климат, крайняя сверо-восточная континентальная отдаленность его отъ западнаго моря, отъ Гольфстрема и его благотворнйшаго метеорологическаго вліянія на бытъ и культуру западной Европы, вчное сосдство съ полудикимъ востокомъ, съ дикими восточными степными и лсными ордами и физико-географическая вынужденность двигаться, на пути колонизаціи, только въ глубь сверо-восточнаго континента, въ область самыхъ неблагопріятныхъ физическихъ условій, отсутствіе такого выгоднаго расчлененія, очертанія и значенія береговъ, какое представляетъ западно-европейскій материкъ,— вс эти причины, естественно, весьма невыгодно для интеллектуальнаго развитія съуживали умственный горизонтъ русскаго народа, много столтій отдаляли его не только отъ всхъ благопріятныхъ для интеллектуальнаго прогресса физико-географическихъ условій запада, но и отъ просвтительнаго интеллектуальнаго вліянія передовыхъ западно-европейскихъ націй. Суровая сверная природа, съ суровымъ климатомъ, съ неоткрытыми, непочатыми, невоздланными и раскинутыми на огромныхъ пространствахъ источниками естественной экономіи, повсюду требовавшая усиленнаго физическаго труда до изнеможенія, превозмогала не только умственныя силы народа, но и подавляла его физическую жизнь. Физическія, а вслдствіе того и экономическія бдствія, о которыхъ столь часто повствуютъ наши древнія сверныя лтописи, очевидно, дйствовали самымъ неблагопріятнымъ образомъ на умственную жизнь народа. Почти по всему сверо-восточноконтинентальному протяженію, по всмъ изгибамъ и колебаніямъ изотермической линіи русской земли, частые неурожаи отъ морозовъ и засухъ и, вслдствіе того, частые голода, болзни, бдность и страданія подавляли и даже убивали не только умственную, но и физическую жизнь. А сильные, тяжелые, удушливые лтніе жары и страшные морозы въ долгія зимы одинаково порождали умственную апатію, вялость, сонливость, неподвижность. Посл короткаго лта, еще вызывавшаго народъ къ движенію и работ, къ колонизаціонному самоустройству и земледльческому самообезпеченію, длинныя зимы большею частію опять оледняли и погружали въ сонъ рабочія и умственныя силы народа, на самую большую часть года, и, при сильныхъ запросахъ желудочныхъ и термо-органическихъ, не давали времени и досуга проявляться потребностямъ умственнымъ, запросамъ мысли. Не напрасно народъ русскій попрекали за эту зимнюю спячку и умственную лность! Вообще же, подъ вліяніемъ суровыхъ физическихъ и климатическихъ условій свера и грубой физической жизни,— въ народ русскомъ только закалялась грубая чувствительность, но нисколько не развивалась утонченная мысль, воспитывались боле одни грубыя вншнія чувства, чмъ умъ, мышленіе. Не даромъ западные путешественники съ особенной ироніей отзывались объ этой грубости чувствъ русскихъ {Коллинсъ, 10—11.}. Не даромъ, и посл, въ XVIII вк, когда поднятъ былъ вопросъ о просвщеніи и воспитаніи русскаго народа, профессора — педагоги обращали особенное вниманіе на воспитаніе чувствъ въ Россіи и утверждали, что въ Россіи на нихъ особенно нужно дйствовать воспитаніемъ, потому что у народовъ свера груба чувствительность {Истор. москов. универс. Шевырева стр. 159.}. И вотъ, при такихъ условіяхъ возможно ли было энергическое интеллектуальное развитіе, когда весь народъ, можно сказать, страдальчески занятъ былъ страдомой работой земскаго строенья или колонизаціи, первоначальнымъ самообезпеченіемъ и самообзаведеніемъ, роздлью и розчистью лсовъ, распашкою насущныхъ пашенъ и поставленьемъ дворовъ, починковъ и деревень среди лсовъ. Тутъ, во-первыхъ, самыя географическія пространственныя условія починочной колонизаціи исключали всякую возможность сосредоточеннаго умственнаго развитія. Не одно столтіе нужно было только на то, чтобы пройдти огромныя, пустынныя, лсистыя и болотистыя пространства отъ Карпатовъ до Урала и дале черезъ всю Сибирь, занять ихъ мирнымъ трудомъ, или съ оружіемъ завоевать у разныхъ восточныхъ народовъ, потомъ очистить ихъ изъ-подъ лсовъ, обработать, обстроить и заселить, или, но выраженію актовъ, сдлать роздль и росчисть лсовъ, распахать пашни, поставить дворы, ночники и деревни на лсхъ, провести пути и ухожаи бортинчьи, бобровничьи, рыболовли и проч., наконецъ населить посады, построить и заселить города и т. д. При такомъ постоянно-бродячемъ, колонизаціонномъ движеніи и разсяніи но огромнымъ пространствамъ сверовосточной Европы и Азіи, и при этой постоянной мускуллрной работ земскаго строенья среди роздли и росчисти черныхъ дикихъ лсовъ и посаженья починковъ и деревень на лсхъ, вчно только съ топоромъ, косой и сохой въ рукахъ, русскому народу, естественно, и некогда было вовсе заниматься отвлеченнымъ, научнымъ мышленіемъ, кабинетною умственною дятельностію. При всеобщемъ земскомъ строеньи, при повсемстной починочной разработк и обстройк земли, некогда было заниматься разработкой наукъ. Даже монастыри, и т заняты были обширнйшей колонизаціей, погашеньемъ и поставленьемъ починковъ и деревень на лсхъ. И потому при всеобщей работ чисто-мускулярной, механической, не было работы головной, умственной. И вслдствіе того, въ народ русскомъ вовсе не развивалась и не могла развиваться умственная самососредоточенность,— это существенное условіе для работы мысли, а тмъ боле не развивалось какое-нибудь отвлеченное, германское философское глубокомысліе, философію у насъ даже не любили, отрицали. Напротивъ, вслдствіе этой безпрерывной колонизаціонной расходчивости, расплывчивости пространственной, географической — въ русскомъ народ скоре развивалась умственная разсянность, легкомысленность, или, но справедливому замчанію историка Соловьева, какая-то недоумочность. А при чисто-мускулярной, механической работ съ топоромъ, косой и сохой, въ лсахъ, скоре развивалась сила мускулярная, а не умственная. Правда, на пути колонизаціи, народъ русскій проходилъ и видлъ множество предметовъ и явленій, но онъ ни во что не всматривался внимательнымъ умственнымъ глазомъ, ничего не изучалъ, не изслдывалъ, не анализировалъ силою научно — развитаго мышленія,— потому что вовсе не было -этого мышленія, и даже ни надъ чмъ не задумывался внимательно. И потому видлъ и запоминалъ только отдльные предметы и явленія, безъ всякаго уразумнія ихъ сущности, значенія, причинъ, взаимной связи и т. п. И такимъ образомъ, при бгломъ и поверхностномъ взгляд на встрчавшіеся, на пути колонизаціи, предметы и явленія, естественно онъ составлялъ объ нихъ понятія самыя ограниченныя и поверхностныя. Вслдствіе всего этого, въ колонизаціонной борьб съ огромнымъ пустыннымъ пространствомъ и суровой сверной природой, народъ русскій не только не развивался, но часто туплъ- и изнемогалъ умственно. Потому что разсявшись но огромному пространству и не въ силахъ будучи уладиться на немъ и устроиться собственными силами, управиться съ великою и обильною землею собственнымъ умомъ,— безъ свта и помощи науки, онъ, на каждомъ шагу колонизаціи, при открытіи каждой новой географической области, или покой области естественной экономіи, обнаруживалъ только свою умственную импотенцію и безсиліе. Дале вслдствіе этого безпрестаннаго броженья врознь, о которомъ постоянно свидтельствуютъ историческіе акты, вслдствіе колонизаціонной расходчивости и географической, пространственной разрозненности и разсянности народонаселенія но чернымъ дикимъ лсамъ и между-болотнымъ оазамъ, въ однодворныхъ сдньяхъ, ночникахъ и деревняхъ и при стремленіи, вслдствіе того, каждой волости, даже каждой деревни, во всхъ земскихъ длахъ быть особно, опроче,— естественно, въ народ не могло быть живаго, постояннаго, ближайшаго и тснйшаго умственнаго общенія, а потому, не могло быть и живаго, взаимнаго или общественнаго умственнаго развитія, общенія и обмна идей, знаній, опытовъ. Да притомъ) сплошная дичь пустынныхъ черныхъ и дикихъ лсовъ, естественно, и не могла давать умамъ никакихъ новыхъ идеи и знаній, а скоре притупляла ихъ, и много столтій она требовала только механической работы съ топоромъ, косой и сохой, да поставленія починковъ на лсхъ, а не научныхъ изслдованій и не разсадка училищъ и университетовъ. Не даромъ западные европейцы русскихъ, какъ полудикихъ обитателей среди черныхъ дикихъ лсовъ и среди медвдей, называли ursae septentrionales. Затмъ, постоянно встрчая на пути колонизаціи, на широкой и однообразной равнин южно-русской и великорусской и низменности сибирской, почти все одинаковые или однообразные предметы и явленія, одни и тже природныя формы и типы,— умы народные, естественно, ни чмъ особенно не вызывались и не пріучались къ сравненію между собою предметовъ и явленій, и потому ничмъ не побуждались къ особенной дятельности мышленія, а слдовательно — и къ развитію мысли: ибо только сравнительный методъ незнанія изощряетъ и развиваетъ мышленіе и даетъ плодотворные выводы и знанія. Пространственная равнинность и однообразіе русской земли невольно воспитывали, такъ сказать, равнинность умственную, однообразіе низкаго умственнаго уровня во всхъ массахъ народа, и онъ наблюдалъ и познавалъ одними вншними чувствами и одну вншнюю, наглядную и осязаемую сторону однихъ и тхъ же предметовъ и явленіи, и потому составлялъ о нихъ представленія и понятіи самыя однообразныя, поверхностныя и чувственно образныя, Притомъ, сжатая и однообразная дятельность народа — повсемстно одна и таже работа земскаго строенья, роздль и росчисть лсовъ, посаженье и поставленье ночниковъ на лсхъ, всеобщее и однообразное промышленное броженье но путямъ и ухожаямъ бортничьнмъ, боброшшчьимъ, рыболовнымъ и нашейнымъ, всенародное занятіе хлбопашествомъ и отсутствіе разнообразной ремесленности и обширныхъ торговыхъ сообщеній — вся эта узкость и однообразность сферъ и родовъ занятій, очевидно, также пораждала крайнее умственное однообразіе и отсутствіе живого оборота и обмна знаній въ народ. У всхъ были одни и тже самый безъискуственныя занятія, не требовавшія никакихъ особенныхъ знаній, или обходившіяся и безъ нихъ, и потому у всхъ были одни и тже мысли, понятія и знанія, и нечмъ было мняться другъ съ другомъ. Наконецъ, при постоянномъ наблюденіи или дозор на пути колонизаціи такихъ только физическихъ предметовъ, какъ напримръ черные дикіе лса, рки, озера, пни да колоды и т. п.,— въ умственномъ запас всего народа, естественно, преобладали самыя скудныя и самыя простыя, поверхностныя, элементарно-конкретныя знанія, данныя непосредственно органами чувствъ, При господств вншнихъ чувствъ надъ познающимъ разумомъ, вмсто идей и теоріи чистаго разума, вмсто научнаго философскаго мышленія, развился по преимуществу грубый физическій, непосредственно-чувственный реализмъ, или непосредственно-натуральный, элементарно-конкретный эмпиризмъ. Развивались, въ сфер вншнихъ чувствъ, одни элементарно-конкретныя представленія и знанія о предметахъ и явленіяхъ природы, въ ихъ непосредственной чувственной видимости и осязаемости, въ непосредственныхъ, данныхъ природою, условіяхъ. Природу, за темными, дремучими лсами и водами, народъ познавалъ, на пути колонизаціоннаго географическаго распространенія, только въ тхъ предлахъ, ‘куда ходилъ топоръ, ходилъ плугъ, ходила коса и соха’, или на водахъ — ‘идже обычай имли приставати’,— слдовательно въ предлахъ непосредственно-чувственной видимости, наглядности и осязаемости. При неразвитости теоретическаго мышленія и при господствующей познавательной воспріимчивости вншнихъ чувствъ, умъ народный обогащался только непосредственно-чувственными, предметными явленіями, но неспособенъ былъ развивать никакихъ сложныхъ обобщеній, отвлеченныхъ понятій, теорій, идей. На пути колонизаціи, на пути дозоровъ земель, на пути займищъ и раздла лсовъ, гд, по характеристическому выраженію актовъ, былъ только назнаменанъ топоръ,— ему шли на умъ только такія непосредственно-чувственныя примты, какъ межи и межевые знаки — троевиловастые дубы, пни, березы, ямы да овраги и т. п. Полнымъ выраженіемъ такого чувственно-эмпирическаго мышленія служатъ, напримръ, межевыя записи. А въ нихъ вотъ какія примты и представленія сообщалъ уму органъ зрнія: ‘отъ Осиновскія пустыни Баева,— читаемъ напри м. въ межевой записи 1031 года,— въ овраг стоитъ дубъ, отъ земли голенастъ, въ верху суковатъ, а на немъ грань: а отъ того дуба на столбъ дубовой, а на немъ дв грани, а у столба дв ямы, а столбъ стоитъ противъ горлаго пня, на которомъ были старые грани, а отъ того столба долинною водотечью внизъ на столбъ дубовый, а на немъ дв грани, а отъ того столба внизъ же вражкомъ суходоломъ на столбъ дубовой, а на немъ дв грани, а столбъ стоитъ на водотечи, а отъ того столба прямо къ болоту на березовой пень, а на немъ дв грани старые, а отъ того пня въ болото жь на иву, вверху суковата, безъ верху, покляпа всходъ, а на ней дв грани, а отъ тое ивы черезъ болото на березу кудревату, а отъ тое березы въ путь тмъ же вражкомъ суходоломъ водотечью на березу, отъ земли голенаста, вверхъ кудревата, поклепа на полдень, а отъ того столба черезъ болото къ нолю на березу, отъ земли голенаста, виловата, а отъ того столба къ черному лсу на дубъ, отъ земли голенастъ, съ длью, вверхъ кудреватъ, а отъ того столба береза стоитъ у ивова куста, а на немъ новые грани но об стороны, а по сказк старо-жильцовъ была де въ ивовомъ куст осина, а на ней были старые грани, и ту де осину вырубилъ деревни Юрьевки крестьянинъ Борко.’ Точно также, географію и природу русской земли не умли иначе описывать, какъ только но самымъ виднымъ и осязательнымъ физико-географическимъ признакамъ — но ркамъ, волокамъ, озерамъ, лсамъ и т. п. урочищамъ, и въ непосредственно данной природою послдовательности въ непосредственно-видимомъ и осязаемомъ порядк, напримръ — но топографическому расположенію и порядку ркъ, но мр того, какъ плыли отъ одной рки до другой и видли, гд какая рка и посл, какой пала въ другую рку и т. п. Кром устьевъ ркъ, волоковъ и т. п., ничего другого не видли, не замчали. О высшихъ теоретическихъ соображеніяхъ, выводахъ и заключеніяхъ, не догадывались, и не мыслили. И вс эти топографическія или географическія описанія, какъ опыты первоначальнаго познанія земли, вызывавшіеся исключительно практическими цлями, производившіеся ощупью, были ничто иное какъ только чувственно-наглядныя копіи или чертежи каждаго шага по волокамъ, или каждаго плаванія отъ устья одной рки до устья другой, съ обозначеніемъ самыхъ дней пути. Такъ составлена была о древней Россіи ‘Книга большаго Чертежу,’ такъ составлялись чертежи и росписи земель и ркъ сибирскихъ.
При такой элементарно-конкретной, непосредственно-натуральной, чувственно-предметной наблюдательности, могла ли развиваться способность раціональнаго естествоиспытанія, соединяющая съ раціональнымъ опытомъ и наблюденіемъ глубокое теоретическое мышленіе? Очевидно нтъ. Въ головахъ русскихъ еще вовсе не было предварительнаго, готоваго, научнаго ‘запаса понятій, идей и знаній, пріобртаемыхъ теперь съ дтства, вмст съ воспитаніемъ, потому и невозможно было мышленіе отвлеченное, теоретическое, мышленіе безъ непосредственнаго созерцанія предметовъ, а priori. Напротивъ, еще необходимо было только собирать, копить посредствомъ чувствъ самый первоначальный, элементарный запасъ отдльно-предметныхъ или конкретныхъ представленіи и понятій. Это былъ дтскій періодъ умственнаго развитія, періодъ воспитанія и преобладающей, и даже исключительной познавательной дятельности вншнихъ чувствъ и памяти. Какъ въ дтскомъ возраст, такъ и въ этомъ період народнаго развитія весь послдовательный пронесъ или механизмъ умственнаго развитія шолъ, во первыхъ, путемъ однихъ только ощущеній. Затмъ, вс акты первоначальнаго познаванія или мышленія совершались: а) путемъ ассосіаціи разнообразныхъ ощущеній и представленій, полученныхъ отдльно изъ всхъ сферъ чувствъ, или посредствомъ совершенно непроизвольнаго заучиванія послдовательнаго ряда явленій во всхъ сферахъ чувствъ, б) путемъ анализа конкретныхъ впечатлній и ощущеній или разложенія сложныхъ представленій, напримръ зрительно-осязательно-слуховыхъ, на составные элементы,- в) путемъ дизассосіаціи или анализа, разобщенія соединенныхъ, осложненныхъ конкретныхъ ощущеній и представленій. И наконецъ, весь этотъ аггрегатъ конкретныхъ представленій и знаній такимъ образомъ копился медленно и сохранялся въ памяти — зрительной, слуховой, осязательной и проч., въ качеств скрытыхъ слдовъ предметныхъ впечатлній или конкретныхъ и ассоціированныхъ представленій., Такимъ образомъ, подобно дтскому развитію познавательныхъ способностей, органы чувствъ были главными и, даже, единственными факторами въ развитіи умственныхъ представленій и языка нашихъ предковъ. Возьмемъ, напримръ, органы зрнія и слуха. Мозгъ древне-русскаго человка, совершенно какъ у ребенка, былъ такъ устроенъ, что, напримръ, цвтъ чмъ ярче, тмъ больше на него дйствовалъ, звукъ чмъ громче, тмъ сильне его поражалъ. Отсюда, напримръ, солнце и громъ, но рзко-впечатлительному дйствію на органы зрнія и слуха, при совершенной неразвитости и слабости разсудочнаго анализа и пониманія, при невольномъ возбужденіи чувства радости или оживленія при вид яркаго, весенняго солнца и чувства страха при слышаніи грома,— солнце и громъ такимъ образомъ рзко отмтились въ его первобытномъ, непосредственно-чувственномъ міросозерцаніи. Одинъ органъ зрнія былъ важнйшимъ факторомъ въ созданіи первобытнаго міросозерцанія. Напримръ, отъ одного впечатлнія, произведеннаго на органъ зрнія яркимъ весеннимъ солнцемъ и, вслдствіе того, отъ одного представленія и слова яръ, путемъ аналогіи, родился цлый рядъ такихъ, напримръ, представленій и словъ: яръ — яркое, солнечное, весеннее, свтлое время, весна и весенній посвъ, ярое — все свтлое, все весеннее, все красивое, все веселое, все живое, ярило — божество солнца, весны, свта, жизни, яръ — рзко бросающійся въ глаза, крутой красный утесъ на берегу рки, и т. п. Всякое внезапное, необыкновенное впечатлніе, поражавшее органъ зрнія, естественно порождало чувство страха. Видлъ древній предокъ нашъ, напримръ, внезапное затмніе солнца,— и тотчасъ, безъ всякаго размышленія, путемъ непосредственнаго впечатлнія на вс чувствующія органы тла, приходилъ въ страхъ и ужасъ: ‘погибе,— говоритъ лтописецъ,— погибе все солнце: о великъ страхъ!’ {Ипат. Лт. стр. 202.}. Точно также, видъ необычайной звзды, поражая зрніе, производилъ чувство страха и тревожнаго движенія: ‘явися,— говорили,— звзда образомъ страннымъ, отъ виднія сея звзды страхъ объя вся человки и ужасть’ {Густын. Лт. стр. 344—345.}. Составивши путемъ непосредственныхъ ощущеній понятія о широт, высот и глубин,— народъ придалъ имъ въ своемъ эпос особенную многознаменательность {Такъ что древне-русскія народныя стихотворенія обыкновенно начинались такимъ припвомъ: ‘высота ли, высота поднебесная, глубота — глубота океанъ море, широко — раздолье по всей земл.’}. Вообще естественная, физіологическая связь органа зрнія со свтомъ, исходящимъ отъ солнца, путемъ послдовательнаго ряда ощущеній и чувственныхъ ассоціацій, породила въ народномъ міросозерцаніи тьму разнообразныхъ миологическихъ комбинацій — представленій и примтъ о солнц, свт и глаз {См. въ Архив Калачева, к. II, полов. 1, ст. г. Аанасьева: ‘миическая связь понятій: свта, зрнія, огня, металла, оружія и жолчи’. Наприм., отъ свта и зрнія слова: зрть, озоръ, зоркій и зоря — свтъ, зоря, зарница — отдаленная молнія, зорници — утренняя звзда, видть и видло — свтъ, дивиться — смотрть (дів. санскр. свтъ), мсяцъ смотритъ, солнце глядитъ и проч. стр. 1—18.}’. Точно также копился элементарный матеріалъ для всей первоначальной умственной жизни, путемъ совершенно непроизвольнаго заучиванія явленій въ сфер слуха, осязанія, обонянія, вкуса и всхъ органическихъ ощущеній. Осложнялся и увеличивался онъ посредствомъ ассоціаціи или самаго разнообразнаго сочетанія между собою данныхъ вншними чувствами впечатлній или ощущеній, путемъ анализа конкретныхъ представленій на составные элементы, наконецъ — путемъ анализа составныхъ конкретныхъ представленій или дизасоссіаціи, разобщенія осложненныхъ конкретныхъ ощущеній. Такимъ образомъ явилась тьма боле или мене полныхъ представленій о предметахъ элементарныхъ, конкретныхъ знаній о вещахъ въ ихъ простйшихъ, непосредственно данныхъ природою условіяхъ, вмст съ тмъ слагался чувственно-образный языкъ и развивалось чувственно-фантастическое міросозерцаніе въ народныхъ былинахъ и псняхъ. Воспроизводящая ощущеніе способность,— память — зрительная, слуховая, осязательная,— по физіологическимъ законамъ сохраняла весь этотъ элементарно-конкретный чувственно-эмпирическій запасъ и матеріалъ первоначальныхъ представленій и знаній. слухъ увеличивалъ этотъ запасъ, такъ какъ извстно, что у большинства людей, вслдствіе условій воспитанія чувствъ, слуховыя ощущенія несравненно сильне зрительныхъ. Отсюда проистекало это извковчное разсказываніе старины молодымъ поколніямъ — ‘молодымъ молодцамъ для памяти, на послушанье и на переиманье.’ И непосредственно-чувственный характеръ всей первоначальной умственной жизни, вслдствіе первобытно-познавательнаго господства чувствъ, ршительно преобладалъ въ умственной дятельности и язык народа. Все, что на русской земл, на пути колонизаціоннаго, географическаго распространенія и самоустройства русскаго народа, особенно рзко и постоянно дйствовало на его чувства, больше всего бросалось въ глаза,— все то особенно рзко выразилось и въ умственномъ склад его, въ областныхъ нарчіяхъ, въ пословицахъ, въ примтахъ, въ присловьяхъ и проч. Такъ, въ областномъ нарчіи сверно-поморскаго населенія съ особенною чувственно-образною изобразительностью и въ особенномъ изобиліи выработаны слова, относящіяся къ физической географіи и феноменологіи моря, къ перемнамъ и направленіямъ морскихъ втровъ, къ приливамъ и отливамъ морскимъ и т. п., и, съ другой стороны, вслдствіе постояннаго созерцанія моря, отъ него заимствованы образы для выраженія совершенно другого рода предметовъ, напр. времясчисленія и проч. Напротивъ, въ областныхъ нарчіяхъ центральныхъ великорусскихъ областей, гд преобладаютъ ноля и лса, съ особенною подробностію выработаны слова, относящіяся къ топографіи лсовъ, почвы и т. п., и отъ разныхъ полевыхъ и лсныхъ предметовъ, напримръ, отъ деревьевъ, птицъ и проч., заимствованы образы и даже слова для выраженія различныхъ, даже отвлеченныхъ понятій, напримръ — грунтъ — толкъ, умъ, дерева — дикій, необразованный человкъ, желна — ядовитый на словахъ человкъ и т. п. {См. Словарь областныхъ великорусскихъ нарчій. С. Пб. 1852 г. и Дополн. къ нему. 1858 г.}.
Вковое преобладаніе познавательной дятельности органовъ чувствъ, а также памяти и другихъ низшихъ познавательныхъ способностей, отмтилось многими невыгодными послдствіями въ умственной жизни русскаго народа.
Во-первыхъ, вслдствіе преобладающей познавательной дятельности органовъ чувствъ,— въ ум русскихъ не развивалась высшая способность обобщенія идей и понятій, немыслимы были никакія научныя теоріи. Для того, чтобы народъ могъ выступить на широкій путь научнаго интелектуальнаго развитія,— слишкомъ мало непосредственно-натуральны! поверхностной наблюдательности однихъ органовъ чувствъ и одного простаго, случайнаго, непосредственно-натуральнаго опыта. Необходимо еще развитіе теоретической, умозрительной способности. ‘Исторія естественныхъ открытій,— говоритъ Фирортъ,— всего лучше доказываетъ намъ, какъ мало чувственны бываютъ зрніе, слухъ и ощущеніе естествоиспытателя. Тысячу разъ проходятъ вещи передъ глазами ученыхъ, пока, наконецъ, они найдутъ своего открывателя, который часто пользовался тми же вспомогательными средствами, какъ и его предшественники. Отъ чего же не сдлали этого открытія раньше? Отвтъ весьма простъ: они не смотрли своимъ умственнымъ глазомъ {Загран. Встн., т. IV, стр, 320: Рчь Фирорта о единств наукъ.}. ‘Я размышлялъ безпрестанно’ — такъ объяснялъ и доказывалъ великій Ньютонъ значеніе мышленія въ такихъ великихъ міровыхъ открытіяхъ, какъ его геніальное открытіе закона всеобщаго тяготнія, отвчая на вопросъ: какъ дошелъ онъ до своего великаго открытія {Ариго. Біографіи астрон., т. III, стр. 60.}. И посл Шеллинга, воцарявшаго въ естествовдніи, или въ своей ‘Философіи природы’ одно чистое мышленіе, по которому ‘размышлять о природ значитъ ее создавать’ (ber die Natur philosophiren heisst die Natur schaffen), и посл Кювье, сначала съ энтузіазмомъ стоявшаго за нрава и участіе мышленія въ естествознаніи, а потомъ почти исключительно за органы чувствъ, за одни факты, за опытъ и наблюденіе,— Лапласъ, знаменитый преемникъ Ньютона, творецъ ‘Небесной Механики’, и Сентъ-Илеръ, знаменитый творецъ ‘Философіи анатоміи’, окончательно установили и доказали всю необходимость участія мышленія въ естествознаніи. Только чрезъ мышленіе, говоритъ Лапласъ, чрезъ сравненіе фактовъ между собою, чрезъ стремленіе улавливать ихъ соотношеніе и посредствомъ нихъ восходить до явленій все боле и боле общихъ, человкъ дошолъ наконецъ до познанія законовъ, управляющихъ явленіями и проявляющихся въ нихъ самымъ разнообразнымъ образомъ. {Общая Біологіи, кн. 2, стр. 302.} Этьенъ Сентъ-Илеръ тоже утверждалъ: ‘чувства, наблюденіе, анализъ, неизбжны, но исключительно ихъ однихъ недостаточно: мышленіе, синтезъ, имютъ также свои нрава. Будемъ пользоваться органами вншнихъ чувствъ для наблюденія по возможности совершеннаго, но воспользуемся также вслдъ за наблюденіями и тми самыми благороднйшими способностями нашими, которыя присущи намъ, каковы мышленіе и сравнительный методъ изслдованія.’ {Ibid. II, стр. 299—299. См. так,е главу: О значеніи мышленія въ естествознаніи.} Но кром этого ‘умственнаго глаза’ умозрительной силы мышленія, на помощь органамъ чувствъ, въ дл наблюденія природы, необходимы еще такія раціонально-искуственныя средства, какъ естественно научный опытъ, какъ микроскопы, телескопы и т. д. Если въ наше время чувства приносятъ громадную услугу наук, напримръ, химику, изслдующему тла, сгорающія въ солнечной атмосфер, то приносятъ эту услугу только при помощи такихъ искуственныхъ, новооткрытыхъ средствъ, какъ напримръ въ этомъ случа спектральный анализъ. Если физикъ, наблюдая за колебаніемъ маятника, выводитъ вращательное движеніе земли вокругъ своей оси, то это уже блистательная побда не чувствъ, а эксперимента, который, не смотря на то, что этотъ вопросъ не подлежитъ непосредственному познаванію нашихъ чувствъ, вводитъ его въ область опыта. Такимъ образомъ, для того, чтобы выступить на прямой путь интеллектуальнаго развитія, необходимо во-первыхъ, при органахъ чувствъ, при вншнемъ орган зрнія и наблюденія, сильное развитіе ‘умственнаго глаза’ — мышленія, во-вторыхъ, необходимо вооруженіе органовъ чувствъ раціонально-искусственными экспериментальными средствами — микроскопами, телескопами и проч. Въ умственномъ развитіи западныхъ націй, благодаря предварительному, чисто умозрительному, теоретическому развитію мышленія, въ борьб философскихъ идей, благодаря рано высказанной руководительной иде Novum Organum Бэкона и Discours sur la Methode Декарта и наконецъ изобртенію разнообразнйшихъ искуственныхъ средствъ опыта и наблюденія,— давно уже параллельно и дружно участвуютъ въ естествопознавательной интеллектуальной дятельности и органы чувствъ, и этотъ ‘умственный глазъ’ — мышленіе, и эти помощники органовъ чувствъ и мышленія — искуственныя средства опыта и наблюденія. И вотъ, мощная мысль западная давно уже дружными усиліями геніевъ идетъ впередъ на пути своего естественно-научнаго интеллектуальнаго развитія.
У насъ же, до временъ Ломоносова и открытія университетовъ, ничего этого не было. При исключительной или преобладающей наблюдательной дятельности органовъ чувствъ и особенно органа зрнія, вовсе не развитъ былъ и не развивался ‘умственный глазъ’ — мышленіе, не знали никакихъ раціонально искусственныхъ экспериментальныхъ средствъ для познавательной дятельности органовъ чувствъ, не знали естественно научнаго опыта и наблюденія. Такимъ образомъ, до Петра великаго а даже до основанія университетовъ, у насъ вовсе не было научнаго интеллектуальнаго развитіи. Вслдствіе неразвитости теоретической силы и обобщенія, при преобладающемъ наблюдательномъ значеніи органовъ чувствъ, господствовалъ одинъ грубый, непосредственно натуральный чувственный эмпиризмъ, нисколько де основанный на мышленіи, синтез и сравнительномъ метод познанія. И потому невозможны были никакія научныя теоріи и обобщенія. Это подтверждаютъ даже такіе наши историки, которые слишкомъ идеализируютъ умственное состояніе древней Россіи.
‘Какая это была наука въ древней Россіи? говоритъ г. Пешковъ: сельское хозяйство, начала, образующіеся въ мастерскихъ, и правила вытекающія изъ познанія торговыхъ оборотовъ. Это науки опытныя, составляющіяся изъ опытовъ или извлекаемыя изъ опытовъ… Чего же не было? Общаго всесторонняго обобщенія, которое бы создавало изъ тхъ или другихъ данныхъ систему русскаго сельскаго хозяйства, русской технологіи, русской торговли. Не находимъ теоріи,— но такая теорія, соообщая изучающему боле, чмъ сколько можетъ онъ проврить своимъ опытомъ и примнить къ длу, такая теорія требуетъ для своей дятельности много образованія, которое не у всхъ предполагается даже въ наше время’ {Рус. народъ и государство, стр. 403—410.}. И дйствительно, ся, напримръ хлбъ, по словамъ актовъ, ‘для опыту, въ присутствіи братіи длая опытъ, сколько изъ сотенной копны выйдетъ зерна изъ добраго, средняго и плохаго хлба,’ — предки наши умли только составлять ‘посвные, ужинные и умолотные списки,’ но не могли и помыслить ни о физіологіи хлбныхъ растеній, ни о земледльческой химіи, ни о теоріи раціональной агрономіи. Постоянно имя передъ глазами небо и землю, мсяцъ и звзды, и не слыша ничего объ астрономическихъ открытіяхъ геніальныхъ современниковъ своихъ — Коперника, Кеплера, Галилея и Ньютона,— русскіе умы не могли составить никакого космическаго или астрономическаго обобщенія. До научнаго обобщенія идеи космоса, мірозданія, дтскій славянскій умъ, разумется, никакъ не могъ возвыситься силою теоретическаго мышленія, и для выраженія ея долженъ былъ прибгнуть къ самому ограниченному чувственно-конкретному представленію, соразмрному съ кругозоромъ зрнія. Космосъ онъ представлялъ конкретно — собраніемъ населенія или заселеннымъ пространствомъ, и назвалъ его вселенной или міромъ, общиной? ‘Переводчикамъ Св. писанія, говоритъ г. Буслаевъ,— нужно было выразить всеобъемлющій смыслъ греческаго слова (вселенная, mundus). Славянское слово міръ, запечатлнное извстнымъ юридическимъ смысломъ, казалось переводчикамъ слишкомъ ограниченнымъ и тснымъ сравнительно съ необъятнымъ значеніемъ греческаго . Надобно было слово міръ какъ-нибудь расширить, распространить, и они, согласно съ свойствомъ языка, произвели эту любопытную операцію, прибавивъ къ этому рченію мстоименіе весь, которое въ древности означало и всякій. Потому-то во всхъ древнйшихъ письменныхъ памятникахъ нашихъ греческое переводится непросто міръ, но весь міръ, т. е. всякій міръ, вс міры’ {Очерки P. Слов. 1, 106.}. Такимъ образомъ, при неразвитости логической способности обобщенія и при господств простой, поверхностной, конкретной наблюдательности органовъ чувствъ, не развивался и самый языкъ. Въ немъ не было словъ для выраженія отвлеченныхъ понятій теоретическихъ, умозрительныхъ идей. Леклеркъ справедливо говоритъ въ своей древней и новйшей исторіи Россіи: ‘почти для всего, что не иметъ тла и образа, для выраженія вещей, не подпадающихъ чувствамъ, недостаетъ въ русскомъ язык рченій‘ { См. у Болтина: Замч. на Леклерка II, сгр. 29.}. Дйствительно, достаточно просмотрть словарь областныхъ нарчій, чтобы убдиться въ этой грубой, непосредственно-натуральной вещественности, чувственной образности словъ русскаго народнаго языка. Общія и отвлеченныя понятія въ немъ выражаются, напримръ, такъ: грунтъ — толкъ, умъ: ‘съ грунту сбился’, говорятъ (псков., новорж., опоч., остров., порх.), втемлятъ — внушать, вразумлять, убждать (арханг., каз.), зашлитъся — засмотрться, загибъ — недостатокъ нравственный (псков. тверск. осташ.), мозговатъ — мыслить, работать головой, расчитывать что-либо, соображать, жевать — причинять боль въ тл, ломъ въ костяхъ (твер. осташ.), а также ругаться, браниться, и мн. друг. словъ. Понятія о природ и человк, выразившіяся въ язык и пословицахъ, самыя чувственно-образныя и неопредленныя. Звздное небо, съ его многосложной системой и мудрымъ механизмомъ, не постигаемое простымъ умомъ, невыразимое языкомъ народнымъ со всею научною точностію, было предметомъ загадокъ, созерцалось сквозь земные образы и предметы, непосредственно подлежащіе чувствамъ. Въ пословицахъ оно представляется то подъ образомъ ноля сіянскаго или колыбанскаго, полнаго скота астраханскаго, тараканскаго, карачайскаго и т. п., то подъ образомъ дуба — стародуба съ птицей — веретеницей. Млечный путь названъ былъ мышиными тропками, большая Медведица — лосемъ, созвздіе плеяды — кучками, югъ — лтомъ, сверъ — зимою. О температур говорилось напримръ: лтняя, т. е. теплая, лтняя вода — вода, имющая теплоту, такъ какъ бы нагрта была въ лтній день солнцемъ. Въ примръ понятій о времясчисленіи можно указать на слова: трава — въ значеніи года, лта, говорятъ: ‘быкъ по пятой трав’, льдина — осеннее время, долягова — до вечера, до встани — раннимъ утромъ, и т. п. Однимъ словомъ, просматривая словарь областныхъ нарчій, можно сплошь и рядомъ видть еще боле выразительные примры непосредственно-натуральной конкретности и чувственной образности русскаго народнаго языка {Послов. изд. Далемъ. Опытъ области. Великорус. Словаря. Спб. 1852 г. и Дополн. къ нему 1858 г.}. Или достаточно посмотрть въ Сборник пословицъ, составленномъ Далемъ, вс пословицы, подъ словами: вселенная, небо, стихіи, погода, мсяцесловъ, человкъ, животное, примты и проч.,— чтобы окончательно убдиться, какъ чувственно, образно, поверхностно и конкретно это непосредственное міросозерцаніе нашего простого народа, выразившееся въ его язык и пословицахъ.
Наконецъ, память — этотъ нервный резервуаръ, сохраняющій въ скрытомъ состояніи въ нервныхъ аппаратахъ вс данные органами чувствъ звуки, образы, слды и вообще всякія ощущенія и память зрительная, осязательная, слуховая и проч., какъ тоже низшая познавательная способность, не обусловливала высшаго, научнаго интелекгуальнаго развитія, а только сохраняла и упрочивала тотъ скудный запасъ умственныхъ представленій и ощущеніи, какія выработывались органами чувствъ. Въ силу того, что у большинства людей, вслдствіе условій воспитанія ихъ чувствъ, слуховыя ощущенія несравненно сильне зрительныхъ,— дятельность слуха находилась въ особенно тсной связи съ дятельностію памяти, увеличивала въ ней запасъ скрытыхъ слдовъ, звуковъ и образовъ. Отъ этого преобладанія памяти и слуха происходило то, что изъ рода въ родъ, испоконъ вка, отцы и дды разсказывали дтямъ и внукамъ одни и тже сказанія, миы, сказки, передавали одни и тже пословицы и примты. Отсюда проистекало это, можно сказать, всемогущее господство въ умственной жизни русскаго народа старины, стараго сказанія, пословицъ и примтъ. Всякое сказаніе и преданіе разсказывалось для того, чтобы молодыя поколнія его запомнили и затвердили, съ тмъ, чтобы передать его своимъ потомкамъ {Буслаевъ, Очеркъ II. 18, 44, 111.}. Древнйшій космогоническій стихъ о Голубиной книг, составляющій и досел догматъ у духоборцевъ, кончался словами: ‘старымъ людямъ на послушанье, а молодымъ людямъ для памяти.’ Многія же сказанія кончались стихомъ:
То старина, то и дянье,
Какъ бы добрымъ людямъ на послушанье,
Молодымъ молодцамъ на переиманье.
Вслдствіе такихъ условій умственнаго развитія, при преобладающемъ воспитаніи низшихъ познавательныхъ способностей чувствъ, воображенія и памяти, естественно, въ русскомъ народ не развивались съ такою генеративною послдовательностію и наслдственностію, какъ на запад, высшія мыслящія и познавательныя способности. До какой же степени не развиты были и не развивались высшія умственныя способности русскаго народа,— можно судить и потому, что до Петра великаго русскіе умли считать только по пальцамъ, да на счетахъ. Людей, знавшихъ арифметику, было весьма мало, и т стали появляться только съ XVII вка, и считались необыкновенными, остроумнйшими головами, одаренными блестящими способностями. {Пекарскаго, матеріалы I, 269.}
Такимъ образомъ, прежде всего первоначальное всецлое занятіе русскаго народа физико-географическимъ или земскимъ самораспредленіемъ и самоустройствомъ и починочнымъ физико-экономическимъ самообзаведеніемъ и самообезпеченіемъ, длало невозможнымъ развитіе высшихъ умственныхъ, мыслительныхъ способностей, а обусловливало только первоначальное физико-географическое воспитаніе и дтское, первобытное проявленіе нисшихъ познавательныхъ способностей — чувствъ, памяти и воображенія. Вслдствіе этого до Петра великаго въ Россіи не было никакого высшаго интеллектуальнаго развитія, не было и зачатковъ научной, теоретической мысли.
Въ первой стать мы старались показать, что долговременная и страдная борьба русскаго народа съ окружающей его лсной, болотной, обширной и мало-населенной мстностію,— препятствовала его умственному развитію. Теперь мы можемъ указать на другую существенную причину слишкомъ долговременной умственной неразвитости и застоя древней Россіи. Причина эта заключается въ восточно-этнологическомъ склад восточнаго умственнаго типа русскаго народа. ‘Чмъ боле наблюдатель вникаетъ въ свойства россіянъ,— говоритъ наприм. Стурдза,— тмъ боле убждается въ томъ, что характеръ русскій, въ первобытной своей чистот, есть сочетаніе азіатскаго генія съ европейскимъ. Азія завщала славяно-руссамъ сродную ей нравственную безпечность, недовріе къ своимъ силамъ и какую-то безмятежную преданность судьб, одушевленную христіанствомъ, но съ примсью восточнаго равнодушія’ и проч. {Воспом. о жизни гр. Каподистріи — соч. Стурдзы. Чтен. Моск. общ. ист. 1854 г. кн. 2, отд. II, стр. 17.} И вотъ это-то умственное спокойствіе, какъ увидимъ дальше, въ теченіи долгаго времени представляло другое, сильное и упорное противодйствіе умственному пробужденію Россіи и развитію въ ней новаго, европейскаго интеллектуальнаго типа.
Развитіе восточнаго умственнаго склада или типа русскаго народа естественно обусловливалось -тысячелтней метисаціей или смшеніемъ славяно-русскаго племени съ разными, восточными, азіятскими племенами, на пути его сверо восточной колонизаціи. Вслдствіе первоначальной, боле или мене продолжительной и упорной борьбы славяно-русскаго племени съ восточными племенами финскими, татарскими и монгольскими, за національно-физіологическое господство и преобладаніе,— въ немъ прежде всего развивались восточныя воинственныя способности и занятія, въ ущербъ интеллектуальнымъ, и преобладали надъ умственною дятельностью. Русскій ученый начала XVIII вка, Максимовичъ справедливо писалъ: ‘Нсть дивно, что русскіе не прилежали ученіемъ письменъ, ибо народъ россійскій, яко во бранехъ и ко браномъ рожденный, между оружіемъ далечайшіе государства своего распространилъ предлы, оружіемъ самодержавія своего укрпилъ силу и достигъ воинской немерцающей славы, паче о бранехъ, неже о книгахъ, паче о обученіи воинскомъ, неже обученіи школьномъ тщаніе имяше. {Пекарскаго, наука и литература при Петр Вел. стр. 193.} Поэтому, древне-русская жизнь скоре выработывала физическій типъ богатыря Ермака, или смшанный физико-этнологическій типъ сибирскихъ богатырей — служилыхъ людей и казаковъ — Хабаровыхъ, Поярковыхъ и т. п., храбро боровшихся съ разными сибирскими племенами и смшивавшихся съ ихъ женщинами, но не знала вовсе такихъ высокихъ умственныхъ типовъ, современныхъ Ермаку, Хабарову и проч., какъ геній Колумба, Декарта, Бэкона, Коперника, Кеплера, Галилея, Ньютона, Гарвея, и ДР.
Даже мирному интеллектуальному сближенію и вліянію съ передовыми западно-европейскими націями предшествовали, со стороны русскаго народа, вковыя, азіятскія войны, и повели къ тому, что военныя знанія и занятія, составлявшія азбуку и въ первоначальномъ европейскомъ обученіи русскаго народа, долго потомъ были предметомъ особенной, спеціальной государственной науки. Вообще, вслдствіе вковой борьбы русскаго народа съ разными племенами и народами, военныя занятія и знанія образовали такую существенную стихію въ его исторической жизни, что въ самой умственной реформ, произведенной Петромъ великимъ, составляли почти господствующій элементъ. Тогда какъ, напримръ, по естественнымъ наукамъ при Петр I издано было не боле 10 или 15 книгъ,— но военной части ихъ напечатано было больше 30, въ род ‘Артикула воинскаго, генералитета или табели о полевой арміи. устава воинскаго, книги о экзерциціи, церемоніяхъ и должностяхъ воинскихъ людей, архитектуры воинской, разнаго рода военныхъ реляціи, вдомостей, журналовъ и объявленій о баталіяхъ и викторіяхъ’ и т. д.— Дале, посл покоренія разныхъ восточныхъ племенъ, вковое физіологическое и умственно-бытовое смшеніе славянскаго племени съ этими восточными племенами — финскими, татарскими и монгольскими, обусловливая главнымъ образомъ физико-этнологическое развитіе русской національности, слагая его національно-физіологическій типъ, путемъ естественнаго подбора, неизбжно привносило и въ умственный складъ его много восточныхъ умственныхъ качествъ или признаковъ. Характеристическая особенность русской исторіи та, что въ ней слишкомъ много столтіи ушло на образованіе національнаго склада и ростъ русскаго народнаго организма, въ ущербъ развитію его внутреннихъ, интеллектуальныхъ силъ. Смшеніе славяно-русской крови съ кровью разныхъ восточныхъ племенъ, составляя одинъ изъ господствующихъ фактовъ въ естественной исторіи русскаго народа, совершенно исключало развитіе и общеніе идей, знаній, наукъ, и даже много вковъ препятствовало интеллектуальному сближенію и сліянію съ передовыми, западно-европейскими націями. Что издавна смшеніе славянскихъ племенъ, съ восточными народами составляло господствующій фактъ русской народной исторіи,— это не подлежитъ никакому сомннію. Ученый м. Евгеній доказывалъ его, уже въ самомъ зародыш славяно-русской исторіи и народности, разноплеменною смшанностью славянскихъ именъ: ‘однимъ изъ существенныхъ признаковъ,— говоритъ онъ, народовъ не смшавшихся съ другими, считаются личныя имена, заимствованныя изъ природнаго языка. Когда славянскія племена начали смшиваться съ другими народами, то у нихъ появились чужія имена. Нсколько именъ имли даже знатные люди’ {‘Встникъ Европы’, 1813 г. Ч. 70, No 13, стр. 16.}. Впослдствіи, не только въ простонародьи, но и въ княжескомъ и боярскомъ поколніи были цлые роды половецкіе, татарскіе и другіе, о которыхъ русскіе говорили: ‘вдь это родъ татарскій, кость не наша’, или: ‘чудь блоглазая’ и т. п. {‘Лтоп. литер. и древн. слав.’, 1859. Кн. 2, стр. 92—113.}. Древняя псня народная изображаетъ Москву до того отатарившеюся, что представляетъ самаго царя Ивана Васильевича Грознаго женящимся на татарк московской. {Бурляева, ‘Памятн. рус. лит.’, II, 162.} Древніе смерды были большею частью финскіе инородцы, которые, когда крещены были, стали называться крестьянами или крестьянами, и такимъ образомъ мало по малу обрусли. Потому-то одна старинная пословица, отмтившая древнее воспоминаніе о смердахъ-некрестяхъ, выражается объ нихъ, какъ о людяхъ незнающихъ Бога: ‘гд смердъ думалъ, тутъ Богъ не былъ’ {Ibid. I, 88.}. Древніе бобыли, также должно быть, большею частію были плодъ смшенія племенъ, такъ же какъ и нын бобылями называются смшанныя племена въ пермской и оренбургской губерніи, и такъ какъ нын многіе инородческіе выродки или креолы, напримръ, въ Сибири, по состоянію, совершенно подобны древне-русскимъ бобылямъ, такъ же бездомовны, безхозяйственны и живутъ по русскимъ дворамъ. Дале, повсюду въ Великороссіи сохранилась память, остались свидтельства о сліяніи многихъ азіатскихъ племенъ съ русскою народностью въ самыхъ народныхъ прозвищахъ или родовыхъ фамиліяхъ, напримръ, въ прозваніи князей Каратаевыхъ и коломенскихъ купцовъ Каратаевыхъ отъ мордовскаго или финскаго племени — Карата, и, или въ прозваніи Калмыковыхъ и Татариновыхъ на-Дону — отъ предковъ ихъ калмыковъ и татаръ и т. н., а также въ названіи городовъ, напримръ, Арзамаса (въ нижегор. губ.) отъ имени Эрзя, Мотана (въ пенз. губ.) отъ мордовскаго племени Мокша, Галича Меръскаго (въ костром. губ.) отъ финскаго племени Меря и т. п. Коренные сельскіе и городскіе жители, особенно населяющіе великорусскій сверовостокъ и юговостокъ, большею частію суть обруслые изъ разныхъ чудскихъ или финскихъ племенъ и отчасти изъ татаръ. Объ этомъ единогласно свидтельствуютъ вс внимательные этнографы, натуралисты и путешественники, изучавшіе наше великорусское народонаселеніе. Кастренъ замчаетъ относительно сверно-поморскихъ финскихъ племенъ: ‘что русскіе, поселившіеся но берегамъ Благо моря, приняли въ себя народность финскую, а не искоренили ее,— это доказывается и нечистотою русскаго языка архангелогородцевъ, и финскимъ обличьемъ, безпрерывно попадающимся подъ русскою шляпою’ {Reiseeritmerimgen 135—153 и мн. др.}. Потомъ, на пути въ Сибирь, онъ часто замчаетъ, что, напримръ, чуваши, вотяки, остяки и разные сибирскіе инородцы большею частію уже совершенно или значительно обрусли, а остальные постепенно русютъ {Reiseberichte und Briefe s. 39, 114, 117, 121 и др.}. Лепехинъ также свидтельствуетъ: ‘жители пустозерскои полости, по объявленію ихъ, происходятъ изъ Чуди и изъ новгородцевъ, поселившихся при цар Иван Васильевич. Зыряне по р. Вым и Вычегд, чрезъ долгое обращеніе и принятіе христіанской вры, присовокуплены къ россійскому народу. Вогуличи съ 1722 года, когда они крещены, стали совсмъ отмнны, и принятіе христіанства сдлало ихъ свободными брать за себя русскихъ двокъ, отчего рдкихъ по р. Тавд можно видть, у которыхъ тло прежней ихъ природ осталось соотвтственнымъ’ {Путеш. Лепехина, изд. 1785, ч. Ш, стр. 28, ч. IV (изд. 1805 г.), стр. 277, 397.}. Латкинъ, долго изучавшій вологодскій край, такъ же замчаетъ: ‘Здсь только названіе ркъ и селеній зырянскія и напоминаютъ зырянъ, а живутъ теперь все русскіе, обрусвшіе зыряне. Многіе зыряне, крестившись, смшались съ русскими и забыли свой языкъ’ {Дневникъ Латкина, 1840 и 1843 г. Зап. Геогр. Общ. 1853, кн. VII, сгр. 9, 36, 48, 97, 103 и мн. др.}. О жителяхъ костромской губерніи г. Кржиболоцкій замчаетъ: ‘время не смогло совершенно измнить одного, наружнаго вида и, дйствительно, типъ финскаго племени сохранился еще въ нкоторыхъ мстахъ, особенно въ восточныхъ уздахъ, въ которыхъ жители малорослы, уродливы, лнивы и невжественны’ {Костром. губ. 168.}. О жителяхъ рязанской губерніи г. Барановичъ говорить: ‘къ сверу, къ границамъ Владимірской губерніи, въ жителяхъ мещерской стороны, замтны признаки ихъ финскаго происхожденія, которыхъ не въ состояніи изгладить скудная природа этого края. Народъ въ этихъ мстахъ мелокъ, слабъ и неразвитъ. Здсь мещеря боле всего сохранила первобытный типъ свой’ {Рязанск. губ. 132—134.}. О донскихъ казакахъ Георги писалъ: ‘они доставали себ жонъ или по добровольному согласію или но обыкновенію татаръ, увозомъ отъ своихъ сосдей — казаковъ и татаръ, смшались съ послдними и составили одно общество. Большая часть донскихъ казаковъ во всемъ сходны съ россіянами, имютъ видъ смшанный съ русскимъ и татарскимъ, безъ сомннія, отъ матерей или праматерей татарокъ’ {Описан. народн. 1799, ч. IV, стр. 200—201.}. Г. Котельниковъ, въ исторической записк своей о верхней Курмоярской станиц, на основаніи собственныхъ наблюденій и сказаній старожиловъ, то же замчаетъ: ‘Вшедшіе въ донской казачій родъ нкоторыя калмыцкія, татарскія, греческія и турецкія племена, чрезъ смшеніе, измнились совсмъ въ русскій родъ’ {Чт. м. общ. кн. I. от. V., стр. 4.}. А чмъ дале на востокъ, тмъ больше восточнаго племеннаго элемента въ русской крови. О жителяхъ западной Оибири, гд, по словамъ историческихъ актовъ, казаки еще въ первой половин XVII столтія смшивались съ женщинами татарскими, остяцкими и вогулицкими, Татищевъ замчаетъ: довольно въ лице смуглыхъ, калмыковатыхъ, и довольно отъ природы смшанной — калмыцкой, татарской и киргизской. {Н. Попова, Татищевъ и его время, стр. 571.} На свер Сибири, внизъ но Енисею, ныншнимъ лтомъ мы сами имли случай наблюдать эту смшанность русскаго населенія съ остяцкимъ и отчасти тунгузскимъ, и видли не только нсколько мстныхъ креоловъ или метисовъ, но и нсколько смшанныхъ браковъ и семействъ. Въ добавокъ, сами русскіе, туруханскіе жители, прямо называя себя смшаннымъ народомъ, или емшицей, а также и остяки — единогласно свидтельствовали о сильной метисаціи но Енисею, особенно на низу и за Тундрой, разсказывали даже родословныя цлыхъ родовъ смшанныхъ на Тазу, по низовымъ и за — тундренскимъ зимовьямъ. На Тазу былъ примръ, что даже одинъ священникъ женатъ былъ на крещеной остячк, и священническія дочери выходили за остяковъ. о жителяхъ юговосточной Сибири довольно сказать то, что замтилъ Палласъ: ‘большая часть жителей-селенгинскаго округа,— говоритъ онъ,— такъ же какъ и всей Дауріи, обнаруживаютъ ясные слды сильнаго смшеніи съ монгольскою кровью. Зажиточные русскіе крестьяне, равно какъ и горожане, давно уже имютъ обычай вступать въ бракъ съ бурятскими или монгольскими двицами, кровь которыхъ, по ихъ мннію, горяче, и отцы этихъ двушекъ, изъ-за временныхъ выгодъ, сами охотно крестятъ ихъ, чтобы выдать потомъ замужъ за русскихъ. Есть примры въ Селенгинск, что богатые буряты сами добровольно крестились и вступали потомъ въ бракъ съ русскими двицами. Вслдствіе такихъ взаимныхъ браковъ происходитъ родъ мулатовъ, которые имютъ нчто монгольское въ физіономіи и черные или темные волоса, но вообще правильныя и даже красивыя черты лица, и слывутъ подъ названіемъ карымовъ. За то бурятскій образъ жизни, такъ же какъ монгольскій, вслдствіе такого смшенія, беретъ въ простонародьи перевсъ’ {Pallas, Reise III, s. 275.}. Вообще, не можетъ подлежать никакому сомннію, что въ состав русской національности много контингентовъ восточныхъ. И вотъ въ этихъ-то восточныхъ свойствахъ русской народности заключается другая существенная причина умственной косности, медленности и вялости умственнаго развитія русскаго народа. Еще въ самомъ начал колонизаціи русской земли, на самомъ переходномъ, кочевомъ пути азіатскихъ ордъ, на юг Россіи, славянскія племена много заимствовали изъ умственной жизни восточныхъ народовъ. Въ Встник Европы 1828 года, въ стать ‘о сходств между русскими и восточными обыкновеніями,’ справедливо замчено: ‘въ Россіи много старинныхъ обычаевъ, которые заимствованы у восточныхъ народовъ. Нкоторые изъ нихъ сохранены старообрядцами. Славяне, еще до основанія россійскаго государства обитали въ сосдств съ восточными народами, въ южной части ныншней Россіи, и тогда же приняли отъ своихъ сосдей нкоторые восточные обычаи’ {Встникъ Европы 1828 г. No 1, стр. 240.}. Потомъ, когда славянская колонизація подвинулась на великорусскій сверо-востокъ,— она столкнулась здсь съ довольно сильнымъ умственнымъ вліяніемъ монголотатарскихъ и финскихъ народовъ. Не безъ основанія, поэтому, въ Relation 1706 года, причина отсталости и невжества Московіи, такъ долго препятствовавшей подчиниться интеллектуальному вліянію передовыхъ, западно-европейскихъ націй, указана между прочимъ, именно въ вковомъ сосдств русскихъ съ татарами. {Пекарскаго 135—136.} Не даромъ также, въ русской литератур давно уже высказывается мысль о существованіи въ русской народности восточныхъ татарскихъ умственныхъ качествъ или признаковъ. Такъ напримръ, Рихтеръ въ ‘изслдованіи о вліяніи монголо-татаръ на Россію’, довелъ эту мысль даже до крайности. ‘Монголы,— говоритъ онъ,— не вводили къ тамъ своихъ законовъ, обычаевъ и языка, но русскіе сами многое отъ нихъ заимствовали, что доказываютъ: а) затворническая жизнь и верховая зда женщинъ, б) одежда, вооруженіе, конскіе уборы, воинскій порядокъ, в) ночные караулы и рогатки, наказанье кнутомъ, плетьми и погашеньемъ на кодъ, правежъ, пытка, тарханныя грамоты, г) постройка зданій, д) употребленіе татарской монеты, мры и счета (Аника Строгановъ — изъ татаръ), е) введеніе въ нашъ языкъ словъ татарскаго и восточнаго происхожденія и страсть къ сказкамъ восточнаго склада, ж) измненіе народныхъ нравовъ’ {Отеч. зап. 1825 г. ч. XXII, No 62, стр. 333.}. Конечно, не вс исчисленныя здсь свойства заимствованы именно у татарскаго народа, но основная мысль о восточныхъ ингредіентахъ въ умственномъ склад русской народности не подлежитъ никакому сомннію. На пути сверо-восточной колонизаціи, среди разныхъ восточныхъ племенъ — финскихъ, татарскихъ и монгольскихъ,— народъ русскій, вслдствіе физіологическаго и сожительнаго смшенія, унаслдовалъ отъ нихъ много умственныхъ качествъ или недостатковъ. Такіе недаровитыя и неразвитыя племена, какъ, напримръ, чудь, меря, весь, мурома, лопь, или лопари, короли, зыряне, самоды, пермяки, вотяки, чуваши, черемисы, мещеря, калмыки, вогулы, остяки, и проч.,— руся и входя въ составъ русской народности, очевидно, не могли приносить съ собой большихъ умственныхъ способностей, блестящаго умственнаго развитія. Напротивъ отъ нихъ большая часть великорусскаго и сибирскаго населенія, особенно сельскаго, унаслдовала слабыя умственныя способности. Повсюду въ тхъ мстностяхъ, гд и теперь еще замтна смшанность населенія, или гд живутъ крестьяне обруслые изъ финскаго и вообще инородческаго племени, народъ и досел отличается особенною умственною неразвитостью, неподвижностью, тупостью и апатіей, какъ, напримръ, въ восточныхъ уздахъ костромской губерніи, въ мещерской сторон рязанской губерніи, къ сверу, къ границамъ Владимірской губерніи, въ вотяцкихъ мстностяхъ вятской губерніи, въ черемисскихъ и чувашскихъ мстностяхъ казанской губерніи и вообще во многихъ захолустьяхъ юговосточныхъ губерній, среди разнаго сброда и смщенія финскихъ и татарскихъ племенъ, а также во многихъ уздахъ крайнихъ сверо-восточныхъ губерній, по Вычегд, Выми и нкоторымъ другимъ ркамъ вологодской губерніи и, наконецъ, въ ясашныхъ поселеніяхъ Сибири, гд живутъ, напримръ, обрусдне остяки, буряты, якуты, и проч. давно уже крещеные и женившіеся на русскихъ женщинахъ, или уже ихъ дти и внуки — настоящіе русскіе крестьяне, выродившіеся изъ инородцевъ. Явными слдами или признаками азіатской умственной неразвитости и малоспособности, азіатскаго умственнаго склада, унаслдованнаго русскимъ народомъ, вслдствіе смшенія и сосдства, отъ разныхъ восточныхъ племенъ, отзываются вс такія умственныя свойства и недостатки, какъ напримръ: эта недоумчиность и, такъ сказать, прозябающая, вялая жизнь день за день, столь общая въ древней Россіи и теперь одинаково свойственная нкоторымъ вымирающимъ чахлымъ азіатскимъ племенамъ въ Россіи и Сибири и многимъ русскимъ захолустнымъ жителямъ, или оказавшіеся въ первой половин XVIII вка въ эпоху введенія европейскихъ паукъ въ Россіи, эта особенная тупость русскаго ума къ пониманію западной науки, и, вообще нисшая степень интеллигенціи русскаго народа въ сравненіи съ интеллигенціей европейцевъ, а также, часто встрчающаяся въ провинціальной масс русскаго народа такая же крайняя умственная тупость, какая замчается и у неразвитыхъ инородцевъ, наприм. у черемисъ, вотяковъ, остяковъ и проч., выражающаяся наприм. въ совершенномъ неумніи считать въ ум легко и скоро, безъ помощи пальцевъ, рубежей и счетовъ, или въ неумніи различить нравое и лвое, въ крайне-ограниченномъ распознаваніи и плохомъ различеніи цвтовъ и т. п., восточное нежеланіе или неспособность принимать новое, изобртать лучшее, восточная хитрость и слпая покорность судьб, дале такія черты, какъ наприм. взглядъ на женщину, калымъ въ Сибири и т. п.,— вс эти черты, свойственны и умственному складу всхъ азіятскихъ народовъ Россіи и Сибири, дале — сходство въ міросозерцаніи русскомъ и инородческомъ, наприм. въ понятіяхъ о нкоторыхъ звздахъ, о неб, о втрахъ, о четырехъ сторонахъ земли, о происхожденіи мошекъ и наскомыхъ, въ примтахъ о разныхъ птицахъ и звряхъ, въ суеврьяхъ о духахъ лсныхъ, водяныхъ и пр., невыработанность или отсутствіе во многихъ областныхъ нарчіяхъ славяно-русскихъ словъ для выраженія многихъ понятій и предметовъ и, ври совершенномъ отсутствіи словъ европейскихъ, особенное изобиліе во многихъ областныхъ нарчіяхъ словъ, заимствованныхъ изъ разныхъ инородческихъ языковъ, какъ наприм. въ нарчіяхъ архангельскомъ, вологодскомъ, березовскомъ, туруханскомъ, забайкальскомъ и др., и даже во многихъ мстахъ предпочтительное употребленіе русскими инородческихъ языковъ, наприм. на низу Енисея и за Тундрой, въ туруханскомъ краю, въ забайкальи и въ якутской области, азіатскій вкусъ въ нарядахъ, предпочтеніе встарину чудскихъ волхвовъ и досел — знахарей и знахарокъ нмецкимъ и вообще европейскимъ докторамъ, жадность большой части русскаго народа къ крпкимъ напиткамъ, совершенно тождественная съ подобною жадностью дикихъ сибирскихъ азіятцевъ, одинаковая склонность къ дракамъ въ пьянств, сходный обычай бороться и бгать въ запуски, и вообще — легкая наклонность и особенная способность сродниться со многими понятіями и обычаями тхъ азіятцевъ, съ которыми русскіе живутъ въ сосдств и смшиваются браками, и особенное равнодушіе къ понятіямъ и обычаямъ живущихъ въ Россіи европейцевъ, напр. нмецкихъ колонистовъ и т. н. При всхъ этихъ качествахъ, русскій народъ заимствовалъ отъ азіатскихъ племенъ много мрачныхъ умственныхъ недостатковъ. Такъ, напримръ, онъ наслдовалъ много суеврій отъ чудскихъ, финскихъ арбуевъ и кудесниковъ. Русскіе, но свидтельству Стоглава, держались такихъ суеврій, ‘якоже и арбуи въ Чудя’ {Стоглавъ 2 вопросъ въ гл. 5.}. Въ древней Россіи не только простонародье, но и царь Ив. Васильевичъ Грозный и нкоторые священнослужители, наприм. сверно-поморскіе дьяконы, врили въ чудскихъ волхвовъ. По мннію Кастрепа отъ финновъ русскіе заимствовали представленія о водяныхъ духахъ {Kastren’s Nordische Reisen und Forschungen s. 85: es Verdient bemerkt zu werden, dass wetchilien so wohl begrifflich als etymologisch dem wasserkobold entspricht, welchen die Russen Vodennoi nennen. Yermuthlich ist die Vorstellung von diesem Wesen von den Finnen des slavische Mythologie en lieht worden.}. Въ Туруханскомъ краю мы сами замчали въ понятіяхъ русскихъ много остяцкихъ и отчасти тунгузскихъ суеврій. Такъ напр. гадательныя поврья о гагар, о кукушк, о куропаткахъ и тетеревахъ, о медвд, о рыб, о лягушкахъ, объ огн, а также представленія о нкоторыхъ звздахъ, о втрахъ, о горахъ но нижней Тунгуск, въ род Стрляной и Цапаниной Сопки и т. п., общи и русскимъ туземцамъ, и остякамъ, и отчасти тунгусамъ. Не говоримъ уже о томъ, что русскіе, вмст съ усвоеніемъ въ домашнемъ быту многихъ инородческихъ вещей и издлій, и вслдствіе одинаковыхъ съ инородцами промысловъ, заимствовали отъ нихъ много ихъ житейскихъ, практическихъ, промышленныхъ понятій, примтъ, словъ и названій, въ род калыма, одындръ, потакуевъ, хорей, кычей и т. п. А на низу Енисея русскіе ужь до того подчинялись умственному вліянію мстныхъ инородцевъ, что даже наравн, съ ними предавались шаманству. Въ 1863 году, на Носовскомъ стан, было даже ужасное слдственное дло но поводу русскаго шаманства: крестьянинъ — шаманъ Ив. Простакишинъ шаманилъ вмст съ юракомъ, и въ шаманскомъ изступленіи они приговорили живою загрести въ землю восьми-лтнюю двицу. Бурятскому шаманству также врятъ нкоторые русскіе: одинъ ленскій пономарь съ полной врой разсказывалъ о предсказаніи бурятскаго шамана относительно его дтей. Нкоторыя секты въ Россіи, напр., такъ называемые ‘люди божіи и хлысты,’ распространившіеся сначала въ чудской стран, среди финновъ, потомъ въ области волжской финской группы, среди обруслой Мордвы и Черемисъ, также отзываются финскимъ кудесническимъ или шаманскимъ духомъ. Не даромъ родоначальника скопцовъ, появившагося въ сред чухонъ, называли ‘великимъ волхвомъ.’ И въ обрядахъ, кругахъ, страдахъ и прорицаніяхъ хлыстовъ и скопцовъ много сходнаго съ обрядами и шаманствомъ древней Чуди, Мордвы и самодскихъ племенъ. Наконецъ вковое этнологическое развитіе русской народности въ сверо-восточной замкнутой сред полудикихъ восточныхъ племенъ и народовъ, неизбжное физіологическое унаслдованіе, вслдствіе смшенія, восточной племенной исключительности и нетерпимости — развило въ русскомъ народ непріязненное чувство къ передовымъ, западно-европейскимъ народамъ и крайнюю нетерпимость къ ихъ умственнымъ интересамъ и просвтительному вліянію. Такъ до Петра великаго мы не встрчаемъ русскихъ путешественниковъ, которые бы посщали западную Европу для удовлетворенія своей любознательности. ‘Благоразумные читатели,— писалъ по этому случаю Кошихинъ,— чтучи сего не удивляйтеся: понеже для наученія и обычая въ иные государства дтей своихъ не посылаютъ, страшась того — узнавъ тамошнихъ государствъ вру и обычай, начали бъ свою отмнять и приставать къ инымъ, и о возвращеніи къ домамъ своимъ и къ сродичамъ никакого бы попеченія не имли и не мыслили’ {Петрей писалъ: das Volk grob, bаwrisch, lolpiseh un unhofilich. Dazu sie selbst Ursach sei… wollen keine Zucht und Mrburkeit lernen, reisen nirgend hin, bleiben allzeit in ihren Lande. Chron. Moscow. p. 311.}. Вслдствіе такого отчужденія отъ запада, и по восточному происхожденію и складу большой части народонаселенія, Россія всегда отличалась, въ умственномъ отношенія, обычною восточною косностью и застоемъ, долгое время даже отставала отъ Турціи. Г. Мордовцевъ въ стать о русскихъ школьныхъ книгахъ XVII вка справедливо говоритъ: ‘что ни говори о преимуществахъ до-петровской Руси предъ варварскимъ востокомъ, что ни говори о ея гуманныхъ началахъ, все-таки въ отношеніи педагогическомъ она уступала даже той стран, которую давно превышала въ другихъ отношеніяхъ. Хоть бы взять въ примръ состояніе тогдашнихъ школъ въ Турціи,— даже Турціи мы должны отдать преимущество, когда вопросъ касается того, какія мры принимали мы тогда для образованія молодаго поколнія’ {Чтен. Общ. 1861 кв. IV, стр. 80—81.}.
Наконецъ, тысячелтнее смшеніе славяно-русской расы съ разными восточными племенами — финскими, татарскими и монгольскими и неизбжно происходившее вслдствіе того сліяніе и видоизмненіе физіологическихъ типовъ, очевидно, не могло не отпечатлться, путемъ наслдственности, и на анатомическомъ строеніи череповъ русскаго народа и, вмст съ тмъ, на его умственныхъ способностяхъ и свойствахъ. Этнографическое или анатомическое разнообразіе череповъ въ разносоставномъ русскомъ народонаселеніи, но провинціямъ, нердко само собою бросается въ глаза. На свер, но свидтельству Кастрена, подъ русскою шляпою часто попадается финское обличье, финское очертаніе черепа. Въ вологодскомъ краю господствуетъ зырянскій типъ черепа. Въ казанской губерніи можно нердко видть русскихъ крестьянъ, обруслыхъ изъ чувашъ и черемисъ. Въ иркутской губерніи вы часто встртите русскихъ сибиряковъ съ бурятскимъ очертаніемъ череповъ, съ рзкимъ обозначеніемъ узкаго, немного подавшагося назадъ лба, при выпукло-выдающихся челюстныхъ костяхъ. Да и вообще, черепъ или лобъ русскихъ, частію вслдствіе естественнаго наслдія мало-развитаго анатомическаго тина восточныхъ инородцевъ, частію вслдствіе крайняго недостатка или даже полнаго отсутствія напряженной умственной работы, развивался чрезвычайно туго. Англійскій врачъ Коллинсъ свидтельствуетъ о русскомъ народ: ‘здсь любятъ низкіе лбы и продолговатые (слд. узкіе) глаза’ {Коллинсъ, 21.}. И дйствительно, на рукописныхъ миніатюрахъ русскихъ живописцевъ XV, XVI и XVII вка мы видимъ на изображеніяхъ народной толпы лбы большею частію низкіе или узкіе, нердко, по видимому, съ финскимъ или вообще инородческимъ обличьемъ. Таковы, напримръ лбы у каменьщиковъ на миніатюр хронографа XVII вка, находящагося въ публичной библіотек, снятой въ очеркахъ русской народной словесности, г. Буслаевымъ. Таковы же большею частію лбы у лицъ въ миніатюрахъ XVI вка, находящихся въ царственной книг и снятыхъ тамъ же у г. Буслаева {Буслаева, Очерки II, 300—312, и рисунки, особенно рисун. 4, 8—13.}. Вроятно, въ рисункахъ отразились преобладающія, всего боле бросавшіеся въ глаза очертанія лбовъ, именно — любимые низкіе лбы. И эта странная любовь русскихъ къ низкимъ лбамъ сама по себ служитъ преемственнымъ или наслдственнымъ выраженіемъ и, такъ сказать, невольнымъ традиціоннымъ воспоминаніемъ того низкаго умственнаго развитія и анатомическаго уровня череповъ, какое нкогда дйствительно свойственно было прародинамъ или древнимъ предкамъ русскаго народа. Что дйствительно черепа у древнихъ нашихъ предковъ, вообще, не могли быть высокоразвиты, а скоре представляли низкую степень развитія,— это со временемъ наврное можетъ подтвердиться тщательными историко-краніологическими изслдованіями, подобными изслдованіямъ Брока. Сравнивая даже поверхностнымъ взглядомъ 5 череповъ монаховъ XVII вка, найденные нами при усть нижней Тунгуски, въ подмытомъ теперь весенними разливами этой рки обвалившемся древнемъ кладбищ туруханскаго троицкаго монастыря, въ бывшей оград древней монастырской церкви, сгорвшей въ 1726 году,— сравнивая эти черепа монаховъ XVII вка съ 5 же черепами даже ныншнихъ тамошнихъ же, туруханскихъ азіятцевъ-остяковъ,— мы замчаемъ въ нихъ почти совершенно одинаковую степень развитія, одинаковый размръ, одинаково низкій и покатый назадъ лобъ, одинаковое развитіе надбровныхъ дугъ, одинаковую толщину черепныхъ костей и проч. {Само собою разумется, что для наиболе точныхъ историческихъ выводовъ нужно точнйшее, строго-научное измреніе и сравненіе какъ ложно наибольшаго числа древнихъ череповъ. Поэтому, весьма важно было бы у насъ въ Россіи, подобно Броку, изслдовать и измрить, во-первыхъ, какъ можно наибольшее число славянорусскихъ череповъ изъ древнихъ и новыхъ кладбищъ, напримръ — кіевскихъ, московскихъ, рязанскихъ, новгородскихъ, казанскихъ и др., и сравнить ихъ относительное развитіе и вмстимость, во-вторыхъ, изслдовать путемъ раскопокъ древнихъ и новыхъ, сельскихъ и городскихъ кладбищъ въ разныхъ великорусскихъ мстностяхъ, особенно около московскихъ, Владимірскихъ, блозерскихъ, нижегородскихъ, новогородскихъ, псковскихъ, поморскихъ и проч.,— изслдовать такимъ образомъ строеніе и вмстимость череповъ, пак древнихъ боярскихъ родовъ, такъ и древнихъ смердовъ — крестьянъ и посадскихъ, а также, для сравненія, вмстимость череповъ и новйшаго или современнаго крестьянства, мщанства, вообще простонародья, и равно образованныхъ классовъ или потомственнаго дворянства,— и вс ихъ сравнить между собою, въ-третьихъ, изслдовать, по этнографическимъ областямъ, и сравнить между собою и съ русскими черепами тхъ же мстностей древніе и новые черепа инородческіе, какъ по великорусскимъ, такъ и по сибирскимъ могиламъ и курганамъ. Но только въ курганахъ, но и въ оградахъ и кладбищахъ древнйшихъ церквей и монастырей несомннно можно находить много древнихъ череповъ. Такъ, намъ удались ныншнимъ лтомъ вырыть 3 череповъ монаховъ XVII вка туруханскаго троицкаго монастыря, въ монастырскомъ сел (въ 30 перстахъ отъ Туруханска), на правомъ берегу Нижней Тунгуски, теперь сильно подмытомъ этою ркою, гд прежде была вторая деревенская церковь туруханскаго троицкаго монастыря, сгорвшая въ 1726 году, и гд была церковная ограда, служившая вмст съ тмъ и кладбищемъ. Обгорлые остатки церкви чуть-чуть замтны въ подмытомъ и обваливающемся берету. Гроба также обвалились и наддавили одинъ другой, вслдствіе чего нкоторые черепа по швамъ разломаны. Въ Туруханскомъ же краю намъ удалось найдти еще 9 череповъ: 5 остяцкихъ, 1 іунгузскій и 3 неизвстно чьи. Изъ нихъ особенно замчательны и совершенно цлы три: черепъ тунгуса (Тымгаули) паннагирской орды, изъ шаманскаго рода, вырытый въ монастырскомъ сел, при самомъ усть нижней Тунгуски, на правомъ берегу, тунгусъ былъ захожій, вожакъ, и тутъ умеръ, назадъ тому лтъ 20, черепъ нижнеибатскаго остяка, вырытый въ 3*хъ верстахъ отъ Туруханска, при усть Турухана, вымытый, вмст съ гробомъ, на тикъ называемомъ, ‘подборномъ берегу,’ водами протоковъ Шари и Турухана, а другой черепъ остяка же, найденный при усть средней или подкаменной Тунгуски, въ деревн туго же названія, въ подмытомъ берегу, гд нкогда русскіе крестьяне хоронили, вмсти съ русскими, и остяковъ, такъ какъ послдніе, убгая отъ своихъ мертвецовъ, обыкновенно нанимали русскихъ хоронить ихъ.}. Точнйшія, строго-научныя историко-краніологическія изслдованія наибольшаго числа древне-русскихъ череповъ, конечно, дадутъ наиболе точные и подробные результаты въ этомъ отношеніи и, по всей вроятности, подобно изслдованіямъ Причарда и Прока, подтвердятъ ту мысль, что черепа нашихъ древнихъ предковъ били вообще мало развиты и представляли большею частію смшанный полуазіятскій типъ и разнообразные областные и племенные варіететы, и, наконецъ, быть можетъ, въ теченіе всего допетровскаго періода, вслдствіе умственнаго застоя, сохраняли почти одинъ и тотъ же низкій анатомическій уровень череповъ тхъ азіатскихъ племенъ, съ которыми славяно-русскому племени приходилось смшиваться.
Такимъ образомъ, какъ вслдствіе первоначальнаго физико-географическаго самопознанія, самораспредленія и самоустройства русскаго народа на нотъ, въ черныхъ дикихъ лсахъ обширной земли, вслдствіе тысячелтняго исключительнаго занятія его дозоромъ и устроеньемъ земли,— въ немъ воспитывалась и развивались одн низшія познавательныя способности — чувства я память, а высшая умственная способность — научная и философская мыслительность вовсе не развивалась: такъ, вслдствіе почти тысячелтняго, физіолого-этническаго нарожденія и склада русской народности, вслдствіе смшенія славянскихъ племенъ съ разными восточными азіатскими народами, въ русскомъ народ воспитывался и развивался восточный умственный складъ, характеризующійся умственною неподвижностью и неспособностью къ энергическому интеллектуальному движенію, къ новымъ интеллектуальнымъ открытіямъ, изобртеніямъ и идеямъ. И вотъ, покончивши, въ основныхъ частяхъ, почти тысячелтнюю работу земскаго строенья, сложившись и окрпши въ своемъ восточномъ національно-физіологическомъ и умственномъ склад, народъ русскій, какъ богатырь Илья Муромецъ, спалъ крпкимъ и долгимъ умственнымъ сномъ, среди финновъ, татаръ и монголовъ, въ суровомъ и дикомъ сверо-восточномъ углу Европы и Азіи.Кто могъ пробудить его? Кто могъ зародить въ его чувственно-образномъ умонастроеніи зачатокъ мыслительности и самосознанія? Кто могъ возродить, пересоздать его восточный умственный складъ въ новый, европейскій интеллектуальный типъ? Кругомъ его были только такіе же, умственно-спавшіе и, кажется, на вкъ уснувшіе восточные азіатскіе народы — финны, татары и монголы. Внутри — была таже умственная Азія, нетерпимость всего новаго и освжающаго. Предки наши систематичеки отрицали всякое европейское умственное нововведеніе, отрицали учрежденіе европейскихъ университетовъ, введеніе европейскихъ наукъ, призывъ европейскихъ учителей народа, поборники раскола старообрядства, но имя памяти старины, съ своими Аввакумами и Пустосвятами, торжественно споря на московской площади о бород, о сложеніи перстовъ, о сугубой аллилуіа, о хожденіи по-солонь и проч., тоже возставали противъ всякаго европейскаго новшества, противъ европейскихъ наукъ, противъ европейскихъ учителей,— словомъ, весь восточный умственный складъ народа, при совершенномъ неразвитіи мыслительности, недвижимый, неуправляемый никакою раціональною мыслью, былъ противъ умственнаго пробужденія или возрожденія, противъ западнаго, европейскаго интеллектуальнаго развитія и противъ европейской научной мыслительности. Такимъ образомъ, самъ народъ русскій, своими собственными умственными силами, очевидно, никакъ не могъ встать отъ тысячелтняго умственнаго сна, и ни Грозные, ни Годуновы, ни Никоны и Ордыны-Нащокины, ни Юріи Крыжаничи — никто не могъ возродить, пересоздать этотъ восточный умственный складъ русскаго народа, установившійся, закоснвшій вками. Необходимъ былъ особенный, необыкновенный переворотъ или толченъ въ его умственной природ и жизни, для того, чтобы дать ему новый умственный импульсъ, новое направленіе, зародить, воспитать и развить въ немъ зародышъ новыхъ умственныхъ качествъ — высшихъ интеллектуальныхъ, способностей, однимъ словомъ, переродить восточный умственный складъ русскаго народа въ новый, европейскій интеллектуальный типъ и положить въ немъ зачатокъ европейской, научной мыслительности. Необходимъ былъ, слдовательно, совокупный интеллектуальный импульсъ или толчекъ двухъ великихъ, общечеловческихъ дятелей умственнаго пробужденія и возрожденія народовъ: во-первыхъ, импульсъ генія, способнаго зародить зачатокъ новаго интеллектуальнаго типа, и во вторыхъ, импульсъ передовыхъ, наиболе развитыхъ націй съ особенно-даровитымъ и прогрессивнымъ умственнымъ складомъ и съ особенно-развитою и могучею мыслительностью. И вотъ, рождается геній — Петръ Великій, и западно-европейскіе народы, привтствуя его у себя, какъ перваго своего великаго восточнаго ученика, посылаютъ къ русскому народу своихъ учителей, раскрываютъ свтъ ученія Коперника, Галилея, Ньютона и т. д., открываютъ для русскаго народа свои академіи, университеты, библіотеки, музеумы, лабораторіи и проч. Дальше мы прослдимъ постепенный зародышъ и развитіе въ Россіи, подъ вліяніемъ генія Петра Великаго и западной мысли и науки, новаго, европейскаго интеллектуальнаго типа въ Россіи, и т препятствія или противодйствія, какія его развитію оказывалъ старый умственный складъ русскаго народа…