ПОСЛДНЯЯ ГЛАВА ЗАПИСОКЪ ДОКТОРА.
ПОСЛДНЯЯ ГЛАВА ЗАПИСОКЪ ДОКТОРА.
ОБОЛЬСТИТЕЛЬ.
ОБОЛЬСТИТЕЛЬ.
——
‘Мальта, 10 апрля,18—.
‘Любящій тебя до безумія,
‘Артуръ Сентъ-Эльнъ.’
Обольститель, Английская_литература, Год: 1837
Время на прочтение: 62 минут(ы)
Прекрасныя и невинныя читательницы! многія изъ васъ прочтутъ этотъ разсказъ съ сердцемъ, трепещущимъ отъ негодованія. Не пугайтесь его печальныхъ, но врныхъ, подробностей, смотрите на нихъ въ томъ же дух, въ какомъ задумываетесь порой надъ грустнымъ преданіемъ объ Евв, вашей праматери, которая имла слабость преклонить ухо змю искусителю, была изгнана изъ свтлаго жилища, лишилась блаженства для себя и оставила бездну золъ въ наслдіе своимъ правнучкамъ, несчитая одного очень гадкаго украшенія головы для ихъ мужей.
Съ душевнымъ, горячимъ чувствомъ, съ полнымъ убжденіемъ въ чистот своихъ намреній написалъ я эту исторію, послднюю изъ ‘Записокъ покойнаго доктора’, вашего стараго знакомца, который прощается съ вами навсегда. Написалъ ее, какъ могъ, и предлагаю вамъ, читателямъ обоихъ половъ и всхъ сословій, особенно тмъ, кто живетъ въ кругу, откуда взяты его подробности.
Въ прекрасное іюньское утро 18— года, госпожа Сентъ-Эльнъ, одна изъ самыхъ юныхъ, пригожихъ, чадолюбивыхъ маменекъ, замтила маленькій жаръ у своего малютки сына, своего первенца, своего единственнаго дитяти. Кормилица донесла ей, что онъ блажилъ всю ночь: мать и отецъ были въ полной увренности, что врачебное пособіе необходимо. Полковникъ Сентъ-Эльнъ веллъ приготовить себ фаэтонъ къ десяти часамъ, жена едва дала ему проглотить чашку кофе и дость яйцо, онъ вскочилъ въ экипажъ и помчался быстро, почти такъ быстро, какъ только могла желать госпожа Сентъ-Эльнъ, стоя на крыльц и провожая его глазами. Дача ихъ была въ девяти миляхъ отъ Лондона, но въ начал двнадцатаго онъ уже пріхалъ ко мн, и вошелъ въ мою комнату, когда я составлялъ роспись больнымъ, которые требовали въ тотъ день моего посщенія. Изъ его торопливыхъ показаній было ясно, что дитяти угрожаетъ крапивная лихорадка или корь, и онъ приставалъ ко мн до такой степени, что, несмотря на нсколько нужныхъ утреннихъ визитовъ, я долженъ былъ велть заложить карету и хать съ нимъ въ Densleigh Grange: его собственныя лошади остались отдыхать въ город.
Вотъ какъ въ первый разъ попалъ я по долгу званія въ домъ къ полковнику Сентъ-Эльну, хотя до замужства хозяйки былъ съ ней довольно коротокъ. Съ тхъ поръ какъ она вышла замужъ, я не видалъ ея ни разу въ три года. При послдней встрч, на свадьб, она казалась мн одною изъ самыхъ любезныхъ молодыхъ женщинъ, какія только есть на земл. Я зазналъ ее семнадцати лтъ и въ глубокомъ траур: отецъ ея, Г. Эннесли, имвшій хорошее пасторское мсто въ одномъ изъ западныхъ графствъ Англіи, въ то время умеръ, отдавъ ее на попеченіе своему брату, графу Гедрингему, у котораго я тогда лечилъ. Ея мать умерла съ годъ по рожденіи этого перваго и единственнаго своего дитяти, отецъ не оставилъ по себ ничего, кром дочери и долговъ. Первую, какъ сказано, поручилъ онъ брату, и тотъ довольно неохотно принялъ на себя новую обязанность. Онъ былъ холодный, гордый человкъ, жена его еще боле, притомъ и богатство ихъ заключалось только въ дтяхъ. У нихъ было три сына и пять дочерей, которыя тотчасъ угадали въ пригожей кузин опасную соперницу, и, правду сказать, не ошиблись: черты ея были достойны роскошнаго сліянія пріятности, души и ума, которое въ нихъ блистало. Какая страсть горла въ ея темноголубыхъ очахъ! Станъ только-что развился во всей полнот изящныхъ соразмрностей. Я увидлъ ее въ первый разъ въ будуар графнии, она сидла подл нея за столикомъ розоваго дерева, опустивъ одну руку, въ которой было перо, другая рука поддерживала ея голову, немного устраняя темные волосы отъ прекраснаго чела, она очевидно была въ задумчивости, и незапное появленіе мое въ дверь, которая стояла настежь, кажется, нарушило ея спокойствіе. ‘Не уходи, сказала ей графиня холодно, замтивъ, что она спшитъ запереть свой письменный столъ: это племянница моя, миссъ Эннесли, любезный докторъ.’ Я зналъ графиню, нравъ ея и обстоятельства очень хорошо: эта безподобная двушка и она съ пятью взрослыми дочерьми на ше! Миссъ Эннесли слегка отдала мн мое привтствіе, и сла опять писать, а я едва могъ удержаться, чтобъ не глядть на нее безпрестанно. Если она такъ мила теперь, думалъ я, несмотря на свою мрачную одежду, что же она будетъ въ блестящемъ наряд, свойственномъ ея молодости! Да, графиня, трепещите за вашихъ дочерей, если она будетъ являться вмст съ ними. ‘Видите, докторъ’, продолжала графиня оффиціяльнымъ тономъ: ‘мы вс въ траур по случаю смерти графова брата, Г.Эннесли.’
‘Въ самомъ дл!’ перервалъ я, взглянувъ съ участіемъ на ея племянницу, а та закрыла глаза рукою, перо дрожало у ней какъ листъ. ‘Бдный мой деверь только и оставилъ по себ, что эту барышню, и теперь прибавила она вполголоса’ она пріумножаетъ собой наше маленькое семейство.’ Мн больно было видть, съ какой едва скрытою насмшкой произнесли здсь слово ‘маленькое’. Миссъ Эннесли врно также ее замтила: напрасно силилась она подавить свои чувства, она должна была встать и удалиться.
— Кузины въ зал, душа моя! Поиди къ нимъ, сказала графиня, стараясь говорить поласкове.— Бдняжка! продолжала она, едва миссъ Эннесли успла затворить двери и взбжать къ себ на верхъ, вроятно, чтобъ поплакать на простор: отецъ ея умеръ не боле какъ недли съ дв и, разумется, она огорчена ужасно. Какъ онъ запуталъ свои дла, любезный докторъ: въ долгахъ по уши! Не можете вообразить, какъ непріятно это графу. У племянницы просто копйки нтъ: мы должны были сдлать ей даже трауръ. Я настояла, чтобъ графъ принялъ ее къ намъ въ семью. (Послднее совершенная ложь, какъ я узналъ посл, напротивъ, она хотла отправить ее въ монастырь, графъ, хотя и желалъ этого, но не сдлалъ изъ приличія.) Она будетъ подругой моимъ дочерямъ, хоть не теперь, отъ нея разитъ деревней, — а со временемъ, какъ вы думаете?
— Извините, графиня, она поразила меня только пріятностью и красотою, отвчалъ я довольно некстати.
— Да, недурна собой: ей только семнадцать, сказала протяжно графиня и тотчасъ перемнила разговоръ.
Могъ ли я не принять живйшаго участія въ бдной двушк, заброшенной въ первую пору печальнаго сиротства, на такую чуждую почву, въ такую несвойственную, вредную ей атмосферу, — въ семью, которая не любила ея и боялась? Что за жизнь ее ожидаетъ! Но и то приходило мн въ голову, что если борьба будетъ тягостна, она не продолжится. Нельзя же графин совершенно устранить племянницу отъ общества, а едва ее тамъ увидятъ, она должна восторжествовать. Такъ и случилось: не прошло полугода отъ прізда ея къ дяд, она стала являться въ обществ вмст съ его дочерьми. Ея разсудительные и сердобольные родственники разсчитывали, что чмъ скоре съ рукъ долой, тмъ лучше. Графъ и графиня начинали иногда опасаться, чтобъ одинъ изъ двоюродныхъ братьевъ ихъ племянницы, напримръ старшій, не почувствовалъ къ ней боле привязанности, чмъ слдовало по родству. Для этого совтовали ей заниматься какъ можно больше своимъ образованіемъ, и Эмма длала такіе быстрые успхи, что, при ея врожденныхъ способностяхъ, она вскор стала совершенно независимой отъ модныхъ наставниковъ ея кузинъ. Миссъ Эннесли имла много энтузіазма въ характер, была великодушна, доврчива, живаго, сангвиническаго темперамента, и любила нравиться: кто изъ насъ этого не любитъ? Она чувствовала, что ея стихія — блестящее общество, гд она безпрестанно являлась, хотя сначала и противъ воли. Она тамъ дышала свободно: какая разность съ леденящимъ, томительнымъ стсненіемъ, которое вчно окружало ее у дяди! Здсь она горько чувствовала себя лишнимъ бременемъ, и дядя и тетка длали Богъ знаетъ что, лишь бы избавиться отъ этой ноши. Много скорбныхъ часовъ провела она въ одиночеств, думая объ этомъ, и не находила другаго средства, разв помочь своей бездушной родн, и избавиться отъ мучительнаго ига, вышедши за перваго, кто сдлаетъ ей предложеніе. Заботы ея объ этомъ навлекли ей имя кокетки, а кокетство было такъ далеко отъ ея души, такъ несогласно съ чувствами бдной двушки. Она видла, что дядя и тетка готовы ободрять искательство каждаго, кто вздумаетъ жениться на безприданной красот и почти ршалась исполнить ихъ желаніе. Какая жизнь не лучше горькой ея зависимости? И эта высокая, благородная душа была отдана за жертву тми, для кого хранить ее и лелеять должно бы быть священною обязанностью, гордостью, наслажденіемъ! Какъ ни чиста, какъ ни возвышенна была Эмма, но при ея молодости и недостатк опыта, съ ея пылкимъ нравомъ и огненнымъ сложеніемъ, всякая подверглась бы величайшей опасности въ круговорот моднаго общества столицы. Бдная Эмма! Глазъ ревностной и неусыпной пріязни не слдовалъ за тобою по ослпительнымъ сценамъ разсянія. Но какъ ни старались графъ и графиня сбыть съ рукъ прекрасное бремя, усилія ихъ на къ чему не вели. Дв зимы прошло, и обожаемая всми, совершенно затмившая своихъ взбшенныхъ и завистливыхъ кузинъ, племянница ихъ не думала выходить замужъ, оттого ли, что пять ея соперницъ безпрестанно разсвали объ ней оскорбительныя выдумки, или отъ неутаимой холодности къ ней графа и графини, или наконецъ оттого, что у нея не было приданаго. Многіе ея почитатели, при всемъ желаніи оказывать ей ршительное вниманіе, опасались, что двушка такой знатной фамиліи, съ такой красотой и совершенствами, предметъ для нихъ слишкомъ высокій, а другіе вздыхали и боялись, что она хоть и безприданница, однако жъ съуметъ и захочетъ проживать казну мужа. Побдамъ ея не было числа, и не разъ объявляли въ газетахъ, что ‘миссъ Эннесли, вроятно, приступитъ къ брачному алтарю съ лордомъ или сиромъ такимъ-то’. По наружности, каждый изъ этихъ слуховъ былъ не безъ основанія. За Эммой ухаживали многіе, и большая часть довольствовалась тмъ, что молва сказывала имена ихъ съ именемъ такой славной красоты. Но лишь одинъ изъ всхъ этихъ баловней усплъ поселить въ ной родъ участія, — щеголеватый и всмъ извстный Эльверли, его привлекательная наружность и пріемы вскор удалили всхъ, мтившихъ на цль, которую онъ избралъ. Эльверли былъ неодолимъ, когда захочетъ. Онъ умлъ внушить женщин полную увренность, что страстно влюбленъ, онъ показывалъ столько огня, столько увлеченія, что мало, очень мало красавицъ могли устоять противъ его исканій, а изъ молодыхъ ни одна. Бдная Эмма вообразила, что этотъ завидный кладъ дался ей исключительно, что она приковала его къ своей колесницъ, что онъ тотъ витязь, которому суждено освободить ее изъ цпей. Надо было ей и тутъ обмануться. Предпочтенный всмъ Эльверли, незапно пропалъ изъ толпы ея обожателей, оттого что, ставъ въ кадрили съ одною изъ ея кузинъ, онъ узналъ по довренности, какъ мало выиграетъ съ этой стороны, если будетъ продолжать смой безкорыстныя искательства. Эмма чувствовала его измну глубже, чмъ всякую другую. Ея пылкая душа, ея неопытное сердце мшали ей видть, какъ недостоинъ былъ и минуты сожалнія человкъ, способный къ такимъ поступкамъ. И тяжко было испытаніе! Его пріятная осанка, красивыя, выразительныя черты, его увлекательные пріемы, все это трудно было вытснить изъ молодаго сердца, и хотя оскорбленная гордость ея была нсколько утшена, но грусть мало облегчилась тмъ, что Эльверли умлъ довести до ней стороной, какъ ужасны его страданія. Люди, говорилъ онъ, отъ которыхъ зависитъ вся его судьба, вынуждаютъ его забыть самыя сладкія надежды его сердца!
Такъ прошло дв зимы, ни Эмма, ни ея себялюбивые родственники не видли н какого способа къ освобожденію себя отъ взаимнаго присутствія и сообщества, и какъ обрадовалась бдная двочка, получивъ приглашеніе провести осень у одной дальней сродницы леди Гедрингемъ, въ уединенномъ кра Англіи! Эта дама была вдова одного генерала, въ послднее пребываніе свое въ Лондон она сблизилась съ миссъ Эннесли, принявъ участіе въ тягостномъ ея положеніи у графа въ дом. Вотъ почему она и звала ее къ себ, и была очень рада воспользоваться обществомъ молодой и блестящей гостьи въ теченіе скучныхъ осеннихъ и зимнихъ мсяцевъ.
Эмма, сверхъ красоты и талантовъ, обнаружила теплое, привязчивое сердце, и дружба возрастала между ними со дня на день. Эти полгода были для нея счастливйшимъ временемъ. Передъ возвратомъ въ городъ случилось то, чего она опасалась: очень выгодное предложеніе сдлано ей маіоромъ Сенть-Эльномъ, родственникомъ ея хозяйки, который стоялъ по близости съ полкомъ. Онъ былъ любезный благородный человкъ, лучшей фамиліи, достаточный и съ хорошими видами въ будущемъ. Лице его, хоть и не пригожее, было мужественно и выразительно, къ этому присоединялись высокій ростъ, повелительная осанка, искренность въ обращеніи и постоянное радушіе.
Его искательство было поддержано доброю хозяйкой, и, еще до отъзда въ Лондонъ, Эмма общала ему свою руку. Чмъ боле она его узнавала и наблюдала его характеръ, тмъ доврчиве отдавала ему свою судьбу, она привязалась къ нему всмъ сердцемъ, видя, какъ горячо, какъ восторженно онъ ее любитъ. Черезъ годъ или около она вышла за него, девятнадцати лтъ, то есть, десяткомъ его моложе. Свадьба была у графа Гедрнигема, я тутъ присутствовалъ, и, сказать правду, никогда не видалъ такой милой новобрачной: сколько этому времени! а я какъ теперь вижу ее передъ собой. Когда дядя, — у котораго какъ занозу вынули изъ сердца, велъ ее къ дорожной карет, я, одинъ изъ послднихъ, шепнулъ ей торопливое благословеніе. Милосердое небо! Кто изъ васъ могъ въ ту пору предвидть, что эта женщина будетъ предметомъ послдняго, ужаснаго, отрывка изъ моихъ Записокъ!
Спустя года три родился у ней маленькій больной, къ которому я теперь халъ. Въ этотъ значительный промежутокъ времени, я почти утратилъ ее въ виду. Маіоръ, впослдствіи полковникъ Сентъ-Эльнъ, путешествовалъ съ годъ по материку Европы поселился потомъ на прекрасной дач, куда мы такъ спшили, и гд родился его сынъ и наслдникъ. Здсь жили они въ пріятномъ уединеніи, только случайно и на короткое время посщая столицу, чему главною причиной было нежеланіе госпожи Сентъ-Эльнъ возобновить связи съ семействомъ графа. Изъ разговоровъ полковника въ карет было ясно, что взаимная любовь супруговъ ни чуть не умалилась, Одно лишь нарушало ихъ спокойствіе, боязнь, что его скоро отправятъ по служб за границу. Съ милю не дозжая дачи, бесда наша прекратилась будто по условію, и мы безмолвно прилегли къ угламъ кареты: полковникъ, вроятно, занятъ былъ мыслію о сын и о томъ, что ожидаетъ его по прізд домой, а я задумался о прошедшемъ.
— Боже мой!…… вскричалъ вдругъ полковникъ, который уже нсколько разъ высовывался изъ окна: взгляните!…… Онъ замтилъ двухъ женщинъ у воротъ, выходившихъ на большую дорогу. Кучеръ! ради Бога, скоре!
— Не тревожьтесь, полковникъ, сказалъ я, узнавая по мр приближенія одну изъ женщинъ: это точно госпожа Сентъ-Эльнъ, а это нянька, съ моимъ маленькихъ паціэнтомъ, да, именно! Ха, ха, ха, это очень похоже на крапивную лихорадку или на корь!
— Ваша правда, отвчала, полковникъ со вздохомъ, въ которомъ какъ-будто вылетли у него вс заботы: это жена моя и сынъ, но какъ имъ вздумалось…
Хотя въ первую минуту мн было досадно, что я захалъ такъ далеко понапрасну, однако жъ скоро я одумался и былъ даже радъ случаю увидть прекрасную миссъ Эннесли въ роли госпожи Сентъ-Эльнъ, въ роли матери.
— Прежде, чмъ я отъ васъ уду полковникъ, дайте отдохнуть моимъ клячамъ, а мн закусить, сказалъ я смючись и посматривая на часы.
— Разумется, никакъ не иначе. Простите меня, докторъ, что я такъ поторопился. Вы сами отецъ. Право, жена всему виною, и пусть она отдлывается какъ хочетъ зато, что я привезъ васъ изъ Лондона совсмъ напрасно. Я и не думалъ, что ребенокъ нездоровъ.— Тутъ онъ говорилъ, кажется, не совсмъ правду.
— Увряю васъ, мн пріятне видть госпожу Сентъ-Эльнъ здоровой и веселою, чмъ въ отчаяніи отъ болзни ея сына, и такъ ни слова боле на этотъ счетъ.
Когда мы приблизились, госпожа Сентъ-Эльнъ поспшно отдала свой зонтикъ служанки, выхватила у ней изъ рукъ дитя и подошла къ намъ. На минуту я совсмъ забылъ, что меня привлекло: передо мной стояла прежняя Эмма, во еще во сто разъ миле. На ней былъ легкій, прозрачный чепецъ, шаль немного спустилась, когда она брала сына, и, небрежно обвивая станъ ея, выказывала полную его красу, юная мать гордилась ребенкомъ, котораго держала, выразительныя черты ея были исполнены одушевленія, она казалась мн однимъ изъ тхъ воздушныхъ, дивныхъ созданій, какими кисть Лоренса дарила тогда свтъ.
— Ахъ, докторъ, заговорила она тмъ же роскошно-полнымъ голосомъ, котораго я не могъ забыть съ тхъ перъ, какъ услышалъ. Я такъ рада видть васъ, но право, тутъ она взглянула на полковника, Артуръ перепугалъ меня насчетъ сына, а я еще неопытная мать. Бояться такой бездлицы! Впрочемъ, я думаю, вс отцы такіе.
— Вотъ хорошо, Эмма, сказалъ полковникъ полусердито, полувесело, такъ что мн стало на нихъ смшно: это все я! А кто прибжалъ ко мн нынче утромъ, еще не надвши папиліотокъ?
— Перестань, Артуръ, мн ужасъ совстно. Это была сущая бездлица, любезный докторъ: ребенокъ врно отлежалъ лобъ и у него немножко покраснло, и черезъ полчаса по отъзд мужа все прошло, а кормилица сказала мн уже посл, тутъ некого было послать въ догоню воротить…
И при этомъ она опустила глазки и перебирала траву концемъ зонтика, а я смялся отъ души, какъ жалобно она признавалась въ своей ошибк. Начались опять извиненія.
— Полноте, сударыня! это случалось со мною сто разъ, и никогда я не жаллъ о томъ мене ныншняго. Я безподобно прокатился, и видлъ васъ такими здоровыми, такими счастливыми и, не поврите, какъ я за васъ радуюсь. Что за сравненіе настоящая ваша жизнь съ тмъ, что, помните, было у графа Гедрингема. Теперь, я чаю, ни минуты горя?
— Да, я счастлива вполн. Я не знала, что такое счастіе до знакомства съ Сентъ-Эльномъ. Мы никогда еще не ссорились. Онъ обожаетъ…
Тутъ она смолкла, потупила голову, и глаза ея наполнились слезами.
— Настоящій воинъ! сказалъ, я, глядя на его высокій, прямой станъ.
— О, настоящій воинъ! Самое благородное сердце!
— Великодушенъ и вмст такъ простъ, какъ этотъ младенецъ. Посмотрите, каковъ онъ дома, передъ полкомъ вы его не узнаете, тамъ онъ холоденъ, важенъ, взыскателенъ. И какъ онъ храбръ!…… Она обернулась ко мн, лучезарная одушевленіемъ, но какъ бы опомнясь, перемнила разговоръ и начала смяться надъ собачкой, которая прыгала вокругъ нея съ голубой лентою на ше.
— Взгляните! это умора, говорила она смючись и показывая на ленту. Знаете, докторъ, нынче первый день рожденья моего сына, няньк пришло въ голову нарядить и собачку. ‘Прочь, Фенъ! кушъ! Пошелъ къ своему маленькому барину!’ И Фенъ бросился отъ васъ со всхъ ногъ.
— Давно имли извстіе о Гедрингемахъ?
— Ахъ да, дня съ два, не боле. И что бы вы думали? Читали вы въ газетахъ это описаніе увоза со множествомъ звздочекъ и монограммъ?
— Какъ же, я очень помню. Кого жъ тутъ разумютъ?
— Мою прекрасную, гордую кузину, Анну Седли и младшаго изъ офицеровъ Артурова полка. Кто бы это подумалъ! Она была ко мн всхъ благосклонне, однако жъ мн очень жаль. Отъ любовнаго побга нечего ждать, кром несчастія, и право не знаю, чмъ они будутъ жить: вдь ни у одного ни гроша.
— Вы, я думаю, рдко видаетесь съ семействомъ дядюшки?
— Мы почти не встрчались съ тхъ поръ, какъ замужемъ, и право мы объ этомъ не жалемъ. Артуръ ихъ не жалуетъ, потому что я не вытерпла, разсказала ему, какъ они со мной обращались, впрочемъ мы никого не видимъ и не желаемъ видть: еще не надоли другъ другу и всегда находимъ довольно дла у себя дома. Только одно насъ безпокоитъ, чтобъ мужа не услали съ полкомъ въ чужіе краи. Мы трепещемъ при этой мысли, или по-крайней-мр я, особенно если это случится до ноября мсяца, прибавила она, немного красня.
Я понялъ ея легкій намекъ, она думала быть снова матерью.
— Что буду я здсь одна въ моемъ положеніи, когда мужъ удетъ и можетъ быть не воротится? Ахъ, это часто наводитъ мн грусть, но онъ идетъ.
Полковникъ выходилъ на нсколько минутъ распорядиться насчетъ обда. Я провелъ у нихъ одинъ изъ пріятнйшихъ часовъ, и, узжая, думалъ про себя, гд счастіе, если не въ этомъ дом?
Мсяцевъ черезъ шесть попалось мн въ одной газет слдующее объявленіе: ‘2-го сего мсяца супруга полковника Сентъ-Эльна разршилась отъ брнмени сыномъ на дач Densleigh Crange.’ Я узналъ потомъ, что мать и ребенокъ въ добромъ здоровь, хотя событіе, которое такъ тревожило госпожу Сентъ-Элыіъ, совершилось и чрезвычайно ее разстроило: мужъ ея отправился съ полкомъ за границу. Она уже почти успла склонить его къ оставленію службы, и потребно было все вліяніе его искреннйшихъ друзей и довольно ршительное настояніе высшаго начальства, чтобы удержать его отъ этого. Онъ назначенъ былъ въ Индію, и за шесть недль до родовъ жены отправился съ стсненнымъ сердцемъ, какъ бы предчувствуя, что разстается съ ней навсегда. Онъ не могъ оторваться отъ своей подруги и дважды возвращался къ ней, нечаянно простившись, какъ онъ думалъ, въ послдній разъ. Она настояла, чтобъ хать съ нимъ въ Лондонъ и проводить его оттуда. Когда онъ отправился, она воротилась на дачу и нсколько времени совершенно предавалась своей скорби. Опасаясь худыхъ послдствій, сестра полковника, госпожа Огильви, пріхала и увезла ее съ собой въ городъ, въ надежд, что такое перемщеніе и столичныя веселости пособятъ развлечь ея тоску и приготовятъ ее къ испытанію, которое ей вскор предстояло. Не успла она пріхать въ Лондонъ, какъ уговорили госпожу Огильви хать съ ней въ конно-гвардейскій штабъ и узнать, если можно, сколько времени продлится отсутствіе ея мужа и на какого рода службу онъ будетъ употребленъ. Ей чуть не сдлалось дурно, когда карета подъхала къ штабу. Съ трепетомъ отдала она лакею свою карточку, написавъ на ней, въ чемъ ей надобность, и велла ждать отвта. Начальникомъ конной гвардіи былъ тогда одинъ изъ принцевъ королевскаго дома. ‘Его Высочество сейчасъ къ вамъ вышлетъ, сударыня,’ сказалъ лакей. Вдругъ подходитъ къ карет офицеръ въ блестящемъ мундир, адъютантъ главнокомандующаго, и госпожа Сентъ-Эльнъ съ новымъ волненіемъ узнаетъ въ немъ капитана Эльверли. Для нея это была неожиданная встрча, повидимому, и онъ немного смутился.
— Его Высочество, сказалъ онъ съ вжливымъ поклономъ, веллъ объявить вамъ, что къ сожалнію не можетъ васъ принять, будучи занятъ важнымъ дломъ. На вопросъ вашъ онъ поручилъ мн отвчать, что полковникъ Сентъ-Эльнъ пробудетъ за границею не боле трехъ лтъ. Онъ еще говорилъ, какъ госпожа Сентъ-Эльнъ поклонилась ему въ совершенномъ разстройств велла кучеру хать домой и въ истощеніи припала къ углу кареты.
— Эмма, Эмма! что это значитъ? воскликнула госпожа Огильви съ неудовольствіемъ. Я никогда не видывала такой грубости. Да, тутъ она обернулась опять къ штабу, и есть чему подивиться. Право, онъ все еще стоитъ какъ вкопанный отъ твоего страннаго обхожденія!
— Что, что жъ мн длать, бормотала госпожа Сентъ-Эльмъ. Я думала мн будетъ дурно. Онъ такъ живо напомнилъ мн Артура, и замтили вы? продолжала она рыдая, ни слова о род его службы. О, врно, я его больше не увижу! Лучше бы мн не здить въ этотъ гадкій штабъ, я бы могла еще надяться!
Длинный перездъ веселыми частями города немного ее успокоилъ, но видно было по ея молчанію и разсянности, что она все занята тмъ, что видла, и слышала въ штаб.
Капитанъ Эльверли точно стоялъ какъ вкопанный, и простоялъ еще нсколько минутъ, когда карета скрылась уже изъ виду. Если бъ я видлъ его въ этотъ мигъ, и зналъ, какъ теперь знаю, онъ напомнилъ бы мн змя, описаннаго поэтомъ: ‘И змй лежалъ въ ужасной красот, внцемъ изъ золота и другихъ каменьевъ, приготовленныхъ тирану на чело, и вдругъ онъ ринулся стрлою самолетной!’
Но онъ еще не ринулся, не совершилъ пагубнаго скачка, и очарованіе его мертваго взгляда не постигло еще жертву!
Полковникъ Сентъ-Эльнъ только-что прибылъ въ Индію, его тотчасъ послали въ дло, и скоро газеты огласили его имя вмст съ извстіемъ объ одной важной битв съ Маграттами. Мн пришло въ голову немедленно хать къ госпож Сентъ-Эльнъ, чтобъ первому показать ей газету. Я засталъ ее съ маленькимъ Артуромъ. Онъ разыгрывалъ солдата, съ перомъ въ шапочк и шпагою на красной лент: спереди вислъ у него барабанъ, и онъ храбро выступалъ подъ его воинственные звуки, а мать, не сводя глазъ съ ребенка, играла на фортепіано. Она меня увидла, изумилась, но тотчасъ подала мн знакъ, чтобъ я не входилъ и подождалъ, что будетъ.
— А что длаетъ папенька, Артуръ? сказала она, переставъ играть. Онъ остановился, бросилъ барабанныя палочки, съ трудомъ вынулъ шпагу изъ ноженъ и, пронзивъ воздухъ двумя или тремя ударами, опять вложилъ ее и съ важнымъ видомъ прошелъ мимо матери, а та вскочила съ мста, схватила малютку на руки и чуть не задушила его поцлуями.
Я прочелъ ей газетную статью. ‘Мой славный, мой чудесный Артуръ! говорила она про себя, заливаясь слезами. Я знала, что такъ будетъ. Неужели онъ думалъ объ насъ и въ сраженіи!’ Она прижала къ груди ребенка, который стоялъ подлъ, положивъ руку къ ней на колни и съ любопытствомъ смотрлъ ей въ лице. Потомъ она засыпала меня вопросами, на которые я столько же могъ отвчать какъ и она: волненіе ея было невыразимо. Я стоялъ у отвореннаго окна и любовался прекрасной перспективой, вдругъ вижу, кавалерійскій офицеръ, въ вице-мундир, галопируетъ съ конюхомъ прямо къ намъ.
— Кто бы это такой, сударыня? сказалъ я, указывая въ ту сторону, а она приподнялась съ дивана.
— Кто, докторъ? гд? спросила она въ торопяхъ.
— Офицеръ, въ вице-мундир, и прямо сюда, врно къ вамъ съ оффиціальнымъ извстіемъ.
Тутъ верховые показались опять на видъ при внезапномъ перегиб дороги, и госпожа Сентъ-Эльнъ воскликнула съ легкимъ измненіемъ въ лиц и въ голос, что впрочемъ легко было объяснить: ‘Ахъ, знаю, кто это! Капитанъ Эльверли, адъютантъ главнокомандующаго. Врно, онъ пріхалъ сказать мн то, о чемъ вы меня предупредили, а можетъ-быть и привезъ мн письма.’
— Очень вроятно! Позвольте жъ мн поздравить васъ отъ души съ пріятной новостью, только, Бога ради, берегитесь излишняго волненія, сказалъ я, и взялъ свою шляпу и трость.
— Что жъ вы такъ спшите, докторъ?
Я взялъ ее за руку. Рука была холодна и дрожала. Я наскоро повторилъ ей мой совтъ, потому что и безъ того замшкался. Когда я садился въ карету, капитанъ Эльверли, если это — имя того офицера, вошелъ въ комнату, которую конюхъ ему отворилъ. Ну, думалъ я дорогою, будь я полковникъ Сентъ-Эльнъ и за шесть или за семь тысячъ миль отсюда, по мн хоть бы и не было этого tte—tte у жены съ прекраснымъ собою офицеромъ, даже по случаю моихъ геройскихъ подвиговъ. Слуга покорный! сроду не видалъ человка такой привлекательной наружности. Тутъ узналъ я въ первый разъ, что есть на свт капитанъ Эльверли.
Вскор потомъ смерть старшаго брата доставила полковнику Сентъ-Эльну нсколько тысячъ фунтовъ годоваго дохода и прекрасный домъ въ Лондон. Срокъ найму дачи былъ ма исход и, по распоряженію полковника, госпожа Сентъ-Эльнъ перехала въ городъ, гд все уже было приготовлено, — мебель, прислуга, блестящій экипажъ и сверхъ того 5500 фунтовъ въ годъ на прожитокъ.
Однажды вечеромъ я возвращался домой съ званаго обда, създъ у дома леди С*** остановилъ меня, и я вспомнилъ, что общалъ туда завернуть, если будетъ можно. Выхожу изъ кареты и продираюсь сквозь толпу. Если что-нибудь нелпе этого? Я вообще не охотникъ до баловъ и до раутовъ, но такіе, я думаю, нестерпимы для всякаго, у кого мозгъ въ здоровомъ состояніи. Пять минуть не могъ я пробраться по лстницъ и снямъ до дверей большой залы, гд сжался весь злополучный свтъ и терплъ вс муки чистилища. Сколько сотъ горничныхъ и каммердинеровъ обезумла бы съ отчаянья, увидвъ, что господамъ ихъ нтъ ни какой возможности блеснуть ихъ искусствомъ: сдавлены какъ въ тискахъ! Но это насажденіе и мода, такъ мн ли порицать тхъ, кто находитъ удовольствіе въ тискань. Поглазвъ на блестящую пестроту, подивившись твердости страдальцевъ, которые безропотно переносили жаръ, духоту и давку, и не видя вблизи ни одного знакомаго лица, я отправился въ другую залу отыскивать леди С***, чтобъ показать ей, какъ умю держать слово. Тутъ было гораздо просторнй и танцовали въ самомъ дл, а не для вида.
— Какъ хорошо, не правда ли? сказалъ мужчина, стоявшій передо мною, одной изъ двухъ дамъ, которыхъ держалъ подъ руку и которыя, кажется, критически смотрли на танцующихъ.
— Ну да, — отвчалъ ему протяжно-томный голосъ.
— Хорошо вальсируетъ, молвила другая дама: но мн и смотрть не хочется.
— Смотрть не хочется? Шутите, перервалъ мужчина: отчего жъ вамъ не хочется? А по-мн, пара такихъ вальсеровъ — сущее наслажденіе.
— Хорошо, что и говорить. Но я не вальсировала бы, если бъ вышла замужъ, сказалъ блестящій скелетъ съ правой стороны, потупившись съ видомъ казенной наивности.
То были дв дочери графа Гедрингема, мужчины я не знаю.
Право, это слишкомъ неприлично въ такихъ обстоятельствахъ, прибавила одна изъ дамъ, съ презрніемъ поглядывая на пару, которая прелестно облетала комнату и вдругъ остановилась прямо передо мной: дама чуть не задохлась отъ усталости. Читатель можетъ вообразить, что я почувствовалъ, узнавши въ вальсерахъ капитана Эльверли и госпожу Сентъ-Эльнъ. Боясь попасться ей на глаза, я ускользнулъ въ сторону, но еще слышалъ, какъ одна изъ прекрасныхъ пересудницъ заговорила съ ней какъ нельзя ласковй и осыпала ее комплиментами насчетъ прелести вальса. Я продолжалъ наблюдать за ней въ недальнемъ разстояніи. Она была чудесно одта, и нарядъ былъ отъ нея еще чудесне. Въ этой зал не видалъ я другой красавицы, какъ она, товарищъ ея былъ въ полномъ мундир: лучшая пара изо всхъ присутствовавшихъ! Черезъ нсколько минутъ бесды съ кузинами, которыя такъ нжно ее любили, она дозволила своему кавалеру опять ввести ее въ вальсъ. Я не утерплъ, чтобъ не слдовать за ея движеніями съ чувствомъ негодованія и скорби, и ршился дать ей себя замтить. Для этого я выступалъ впередъ изъ круга зрителей. Вальсировали пять или шесть паръ, и та, которую я такъ пристально наблюдалъ, снова остановилась передо мною, кавалеръ счелъ нужнымъ извиниться, что едва меня не задлъ. Эмма это услышала и обернулась взглянуть, передъ кмъ онъ извиняется. Узнавъ меня, она вспыхнула. Товарищъ ея замтилъ это и посмотрлъ на меня съ изумленіемъ, но свысока, какъ будто для того, чтобъ я не смлъ заговорить съ нею. Но меня не могла остановить такая бездлица.
— Ваше здоровье, докторъ? произнесла запинаясь госпожа Сеить-Эльнъ и подала мн дрожащую руку.
— Давно ли писалъ полковникъ? Спросилъ я тотчасъ, несмотря на оскорбительный видъ нетерпнія, принятый капитаномъ Эльверли.
— Какъ же, тому нсколько мсяцевъ нтъ, недль съ шесть. Онъ здоровъ, слава Богу.
Частію отъ усталости, частію отъ душевнаго разстройства, она очевидно была въ волненіи, но продолжала бы говорить со мною, если бъ капитанъ Эльверли не уговорилъ ее поискать мста и чмъ-нибудь освжиться. Я вскор ухалъ, не доискиваясь боле леди С***, и мысли мои были такъ заняты этой случайной встрчею, что я прошелъ нсколько шаговъ по улицъ, и тогда только вспомнилъ, что у меня есть карета. Я не видалъ ничего неприличнаго, а между-тмъ мн было такъ горько, какъ будто бы я что нибудь замтилъ. Боже милостивый! Такъ-то госпожа Сентъ-Эльнъ доказываетъ любовь свою къ великодушному, доврчивому мужу, къ тому, кто и въ отдаленіи заботится объ ея удобствахъ и удовольствіяхъ, кто можетъ быть въ то самое время находился въ пылу сраженія, или даже получилъ рану, которая сдлаетъ ее вдовою, а дтей повергнетъ въ сиротство? Какимъ проклятымъ чародйствомъ убита ея нжная чувствительность, ея разборчивое знаніе приличій? Я началъ подозрвать этого капитана Эльверли, и пріхалъ домой въ самыхъ грустныхъ мысляхъ: госпожа Сентъ-Эльнъ вдругъ сошла на нсколько ступеней въ моемъ уваженіи. Она казалась мн не тою, кого я видлъ за годъ на дач, не нжной матерью, не пламенной женой: что съ нею сталось?
Мн сдавалось, что на другое утро она пришлетъ звать меня къ себ, и дйствительно получилъ отъ нея приглашеніе побывать, если можно, до часа. Я предчувствовалъ, что свиданіе наше теперь будетъ совсмъ не таково, какъ прежнія. Сколько я объ ней ни заботился, но все не хотлъ дойти до непріятности выслушивать ея объясненія и оговорки, которыя могло вызвать только собственное ея сознаніе и мой невольно-изумленный видъ наканун вечеромъ. У меня было столько визитовъ, что я захалъ къ ней около двухъ часовъ, не ране. Она сидла въ зал съ своей золовкой, госпожею Огильви, весьма милою женщиной, лтъ десять или двнадцать старе ея. Своимъ появленіемъ я очевидно перервалъ непріятную бесду: Эмма была въ слезахъ, госпожа Огильви разстроена, и слдовательно вс мы были немного смущены.
— Докторъ, начала госпожа Сенть-Эльнъ посл обыкновенныхъ вжливостей: скажите, Бога ради, замтили вы что-нибудь предосудительное въ поступкахъ…
— Эмма! можно ли говорить такія глупости, перебила госпожа Огильви, вставая съ большимъ неудовольствіемъ. Мн право на тебя досадно! и она вышла изъ комнаты, несмотря на просьбы госпожи Сентъ-Эльнъ, чтобъ она осталась. Я желалъ бы уйти за нею, или чтобъ она была свидтельницей моего короткаго посщенія, и тотчасъ, съ самымъ дловымъ видомъ, началъ свои медицинскіе распросы.
— Нтъ, любезный докторъ, продолжала госпожа Сентъ-Эльнъ, не отвчая на это: скажите мн откровенно, что видли вы такого, особенно дурнаго въ моихъ поступкахъ вчера вечеровъ?
— Что видлъ я дурнаго? Вы изумляете меня, милая госпожа Сентъ-Эльнъ. Я пріхалъ къ леди С*** минуты за дв передъ тмъ, какъ мы встртились, и почти тотчасъ посл отправился…
— Такъ что же значитъ вашъ взглядъ? Скажите, пожалуйста, что значитъ этотъ взглядъ? Я не могла его не замтить, и не могу его забыть…
— Вы, право, ошибаетесь насчетъ моихъ взглядовъ.
— Быть можетъ, вамъ не знаете, что я думаю… Да, понимаю: вамъ странно было видть, что замужнія женщины вальсируютъ? Скажите же, мн, право, такъ горько.
— Хорошо, если вамъ такъ нужно мое мнніе, я скажу прямо…
— Ну, ну, что, докторъ! прервала она съ нетерпніемъ.
— Я хотлъ сказать, что не нахожу ничего особенно хорошаго въ томъ, если замужнія женщины, матери, вертятся въ вальс.
— Отчего же, любезный докторъ? Не можете вообразить, какъ я уважаю ваши мннія, но, Боже мой, скажите, что тутъ дурнаго?
— Я и не говорилъ этого, госпожа Сенть-Эльпъ!…
— Не говорили, но подумали: отчего вы не хотите сказать прямо? Нтъ, не было ли другой причины? Глаза ея наполнились слезами.
— Милая мистриссъ Сентъ-Эльнъ, какая же могла быть причина? Возразилъ я серіозно, чтобы кончить въ самомъ начал этотъ непріятный споръ: я отвчалъ на вашъ странный вопросъ, и теперь…
— Ахъ, докторъ, зачмъ отдлываться отъ меня такими средствами? Я читаю во взгляд не хуже всякаго другаго. Надо было ослпнуть, чтобъ невидать вашего. Знаете, мн кажется, она подняла платокъ къ глазамъ, которые опять засверкали слезами, если въ бы только не скрывались, вамъ врно не понравилось, что я вальсирую въ то время, какъ мужъ далеко и…. и въ опасности? примолвила она рыдая.
— Право, сударыня, вы непремнно хотите поставить меня въ такое непріятное положеніе, что я долженъ вамъ откланяться.
Въ это время я услышалъ топотъ лошади у подъзда. Госпожа Сентъ-Эльнъ тоже услышала, и бросившись къ колокольчику, позвонила съ очевиднымъ трепетомъ. ‘Дома нтъ, дома нтъ!’ закричала она вошедшему слуг. Несмотря на усилія ея скрыть свое волненіе, она вся дрожала и поблднла въ лиц. Я ршился удостовриться въ справедливости моихъ незапныхъ подозрній и хотлъ подойти къ окну, гд чаялъ увидть капитана Эльверли, она удержала меня, вроятно съ умысломъ, протянула руку и просила пощупать пульсъ. Я слышалъ, какъ между-тмъ затворялись сни, и конный поститель удалился. Меня просили до часа, теперь былъ третій: не собиралась ли она хать верхомъ съ капитаномъ Эльверси?
— Что вы думаете объ моемъ пульс, докторъ? спросила госпожа Сентъ-Эльнъ, дыша свободне, но все еще безпокойно.
— У васъ сильное раздраженіе и возбужденность нервъ.
— Вроятно, и что мудренаго! Люди такъ жестоки, такъ пересудливы. Опять слезы. Вотъ теперь еще сестра читала мн наставленія, цлый часъ, убійственно! Она утверждаетъ…
— Успокойтесь, госпожа Сентъ-Эльнъ! Кчему это волненіе? Я не отецъ вашъ духовный, сказалъ я, стараясь принять веселый видъ. Она смолкла, и рыдала тягостно.
— По ея словамъ, я такъ втрена, такъ втрена, что обо мн станутъ говорить.
Она была въ ужасномъ разстройств. ‘Скажите вы, любезный докторъ, если точно меня любите, если вы точно старый, старый другъ мой, о, я васъ очень люблю! Скажите мн, ради Бога, откровенно, слышали вы хотя что-нибудь?
— Никогда, увряю васъ, не слыхалъ ничего до вчерашняго бала, а тутъ случилось мн подслушать двухъ дамъ, которыя, кажется, дивились вашему вальсу…
— Ахъ! перебила она съ живостью: знаю, кто. Кузины! Мои милыя, добрыя кузины! О, эхидны! Везде за мной съ своимъ шипніемъ! Но я этого не потерплю Нынче же ду и требую…
— Если вы это сдлаете и молвите хоть слово, о чемъ я вамъ неосторожно проговорился, мы больше незнакомы.
— Такъ что жъ мн длать? воскликнула она въ изступленіи. Все переносить1 Терпть, чтобъ меня позорили, какъ угодно!
— Избави Богъ, чтобъ васъ позорили.
— Ну такъ что жъ мн длать, докторъ?
— Не давать повода, отвчалъ я можетъ-быть суше, чмъ хотлъ.
— Не давать повода, въ самомъ дл! повторила госпожа Сентъ-Эльнъ съ негодованіемъ, встала съ мста и начала быстро ходить по комнат. А кто сказалъ, чтобъ я когда-нибудь давала поводъ? и она вперила въ меня свои ясные глаза съ какимъ-то задорнымъ выраженіемъ.
— Мистриссъ Сентъ-Эльнъ, все это въ васъ меня очень печалитъ и удивляетъ. Вы непремнно добиваетесь отъ меня отвта на очень странный вопросъ, и добившись оскорбляетесь, зачмъ я отвчалъ вамъ. Говорю вамъ, я ничего не знаю о вашемъ поведеніи, ни съ той ни съ другой стороны, но если вы меня принудили высказаться противъ воли, — мн какая стать мшаться въ подобныя дла, — я могу повторить только прежній совтъ, — если злословіе и зависть грызутъ васъ, вамъ должно быть чрезвычайно осторожною, чтобы уличить ихъ во лжи.
— Любезный докторъ, сказала она самымъ пріятнымъ и печальнымъ голосомъ, садясь опять на мсто: я…… я буду осторожне, я…… не буду вальсировать.
Слезы не дали ей выговорить боле. Я ласково взялъ ея руку.
— Очень радъ это слышать, сударыня. Знаю благородство вашихъ чувствъ, чистоту вашихъ правилъ, но врьте мн, ваша невинная, безподозрительная прямота часто можетъ подвергать васъ опасности. Зачмъ не могу я высказать вамъ моихъ чувствъ, сударыня? Это скоре чувства отца нежели друга или медика. Вы молоды и почему не повторить того, что вамъ извстно?— Вы очень хороши собою. Люди большаго свта, съ которыми вы безпрестанно водились въ послднее время, часто весьма порочны и весьма низки, они могутъ разставлять вамъ сти съ самымъ тонкимъ коварствомъ, такъ что вы по своей неопытности откроете ихъ уже тогда, когда будетъ поздно.
Она невольно сжала мн руку, но не отвчала ни слова.
— Сказать ли вамъ, что мн въ самомъ дл пришло въ голову вчера на бал у леди С***?
Она не говорила, лице ея было погружено въ платокъ.
— Я думалъ, что быть-можетъ въ то самое время, какъ капитанъ Эльверли кружитъ васъ черезъ всю залу, вашъ храбрый мужъ бьется съ непріятелемъ и падаетъ замертво съ коня.
— Ахъ! и я то же вздумала, увидвъ васъ, вскрикнула госпожа Сентъ-Эльнъ, подымая ко мн блдное лице.
Мн стоило большаго труда предупредить сильную истерику. Посл долгой борьбы съ взволнованными чувствами, она произнесла такимъ голосомъ, что слезы навернулись у меня невольно: ‘Артуръ, Артуръ! если я когда-нибудь оскорбила тебя мыслію, словомъ или дломъ!……
— Не можетъ быть, не можетъ быть! сказалъ я съ чувствомъ полнаго удовольствія.
— Нтъ! подхватила она, глядя на меня прямо, и помертввшія черты ея сіяли выраженіемъ благородной души. Нтъ! Я жена его, я мать его дтей! Я не измнила имъ, и никогда этого не сдлаю.
Я смотрлъ на нее съ изумленіемъ: дикая улыбка быстро исчезала съ ея прекраснаго лица, и она упала и обморокъ. Я позвалъ прислугу съ водою и спиртами.
— Вотъ ужъ нсколько недль барын все не по себ, сказала мн горничная: не хорошо ей безпрестанно вызжать на вечера, я ужъ сколько объ этомъ говорила.
— А часто она вызжаетъ вечеромъ?
— Три, четыре раза въ недлю и чаще-съ.
— Поздно возвращается домой?
— Никогда почти раньше трехъ или четырехъ часовъ утра, и такъ устанетъ, такъ истомится…
Тутъ госпожа Сентъ-Эльнъ стала приходить въ себя. Когда она совершенно опомнилась, ей, кажется, было очень непріятно видть себя окруженною прислугой. Она чувствовала ознобъ, я посовтовалъ ей извстныя средства, и вышелъ съ общаніемъ навстить ее черезъ день или черезъ два.
Не хочется говорить подробно о капитан Эльверли, а длать нечего, необходимо: онъ одна изъ главныхъ фигуръ этой горестной картины, онъ — обольститель.
Капитанъ принадлежалъ къ знатной фамиліи, былъ воспитанъ самымъ лучшимъ образомъ, хорошъ собою, неодолимъ любезностью въ обращеніи и при всемъ томъ самый бездушный мерзавецъ, какого земля носила. Обольщеніе было у него системою. Онъ объявлялъ себя поклонникомъ прекраснаго пола, а между-тмъ не было женщины, на которую бы онъ не смотрлъ глазами сластолюбія и разврата. Его волокитство вошло въ пословицу, онъ все подчинялъ этой цли. Характеръ его былъ очень извстенъ, однако жъ онъ всюду пользовался уваженіемъ въ обществ, слылъ настоящимъ джентльменомъ! Кто могъ устоять противъ веселаго вкрадчиваго, ловкаго капитана Эльверли, и противъ лордства, которое его ожидало?
Зачмъ, спроситъ иной въ счастливомъ незнаніе свта, существуютъ и терпимы такія твари на высшихъ ступеняхъ человчества? Спросите лучше, зачмъ угодно было Всемогущему создать кобру или крокодила!
Капитанъ Эльверли возбудилъ сильное участіе въ сердц Эммы, прежде чмъ она узнала полковника Сен-Эльна. Провдавъ, что она безъ состоянія, онъ отклонился, подъ извстнымъ уже предлогомъ, отъ соискательства ея руки, но никогда не терялъ ея изъ виду. Онъ даже ршился, во что бы то ни стало, погубить госпожу Сентъ-Эльнъ, и принялся за дло съ терпніемъ или, какъ онъ самъ говорилъ, ученымъ образомъ. Правда или нтъ, я не знаю, но многіе полагали, что бдный Сентъ-Эльнъ спроваженъ за границу не безъ его участія, и только онъ отправился, лукавый врагъ началъ свои дйствія. Они однако жъ очень замедлились уединенной жизнію госпожи Сентъ-Эльнъ, которая совершенно посвятила себя на дач пріятнымъ обязанностямъ матери. О, если бъ она никогда не вызжала оттуда и ни на мигъ не оставляла своихъ обязанностей! Я уже говорилъ о случайной встрч въ конногвардейскомъ штаб. Какъ скоро принцъ поручилъ ему итти съ отвтомъ къ госпож Сентъ-Эльнъ, онъ сейчасъ опредлилъ въ мысляхъ родъ обхожденія, какое должно съ ней наблюдать, осторожное и вмст завлекательное, растворенное участіемъ къ ея очевидному горю. Замтивъ ея волненіе, онъ ни взглядомъ, ни словомъ не хотлъ напоминать ей, что они когда-нибудь встрчались, онъ ограничился, съ совершеннымъ знаніемъ дла, только выполненіемъ того, что было ему поручено. Когда госпожа Сентъ-Эльнъ внезапно удалилась, его низкое сердце прыгало отъ радости. Опытный глазъ его тотчасъ усплъ высмотрть, что ея разстройство слдовало приписать не одному только поводу ея прибытія, но еще и другому чувству. Онъ точно, — по выраженію госпожи Огильви, стоялъ какъ вкопанный, но вовсе не отъ изумленія, онъ только соображалъ случившееся и черезъ нсколько минуть воротился въ комнату съ сознаніемъ, что началось уже исполненіе его адскихъ замысловъ.
Мсяцевъ шесть спустя, въ конногвардейскій штабъ былъ полученъ пакетъ изъ Индіи съ просьбою переслать по почт къ госпож Сентъ-Эльнъ. Капитанъ взялъ это на себя, и въ тотъ же день отправился къ ней на дачу, отдалъ человку письмо, приказалъ кланяться и доложить, что капитанъ Эльверли былъ самъ нарочно. Онъ справедливо ожидалъ, что деликатность его будетъ оцнена по достоинству. Такъ оно и было. Если бъ госпожа Сентъ-Эльнъ тогда же вникнула въ свое сердце, чтобы открыть настоящее свойство чувствъ, возбужденныхъ въ ней мыслію, что капитанъ самъ привезъ ей письмо, котораго она такъ ожидала, однако жъ не хотлъ нарушить ея уединенія, если бъ она это сдлала, говорю я, она содрогнулась бы отъ ужаса и врно бы остановилась. Но, на бду, она не имла ни привычки, ни способности къ самоизслдованію, въ нжномъ возраст ей не дался въ удлъ благой надзоръ чадолюбивой и добродтельной матери! Она уже согршила передъ Богомъ, а еще и не думала, что зло близко, что оно уже пришло, такъ оплошно берегла она доступъ къ своему сердцу! Однако жъ, прибгнувъ къ помощи Божіей, она могла бы еще видть опасность, но ‘лукавый, говоритъ одинъ старый учитель Церкви, тмъ отъ насъ ближе, чмъ дале онъ намъ кажется.’ Тонкій ядъ хоть можетъ-быть въ безконечно маломъ количеств, уже проникъ въ душу Эммы, — ядъ медленный, но неизбжный въ своемъ дйствіи. Повторяю, какъ бы это ни казалось жестокимъ и несправедливымъ, съ первой встрчи госпожа Сентъ-Эльнъ уже стала участницей въ своемъ собственномъ погубленіи. Не то, чтобъ она погршила въ чемъ-нибудь завдомо, жена и мать все еще въ ней преобладали: ея пылкія чувства не знали ппыхъ предметовъ, иныхъ цлей. Несчастная женщина! Отчего ты дрожала, когда капитанъ Эльверли привезъ теб извстіе о подвигахъ мужа? Отчего сердце у тебя такъ билось? Не разсказалъ ли я теб обо всемъ прежде его? Какія чувства волновали грудь твою, когда, прислонясь къ окну, ты взоромъ провожала узжающаго капитана? Онъ былъ очень краснорчивъ въ похвалахъ твоему мужу, его вкрадчивый голосъ лился теб прямо въ грудь, но какъ взглядъ твой не встртился съ его пламеннымъ взглядомъ? Какъ не встревожила тебя разность между чувствами твоими къ нему и ко мн или ко всякому другому? Дерзнула ли ты отдать себ отчетъ въ тхъ ощущеніяхъ, съ какими получила всть о предстоящемъ теб перезд въ Лондонъ? Не хотлось ли теб ршиться на этотъ шагъ, чтобъ встрчаться съ Эльверли чаще прежняго? Сознаешься ли по совсти, зачмъ сблизилась ты съ его знатнымъ семействомъ? Если бъ внезапный переворотъ не сбилъ тебя съ пути, могла ли бъ ты допустятъ явную перемну въ его обращеніи съ тобою? Не замчала ли ты съ трепетнымъ удовольствіемъ того искусства, какимъ онъ умлъ прикрыть отъ другихъ лестную для тебя внимательность? Не ясно ли указывало все это на измненіе въ твоихъ чувствахъ? Вотъ ужасные вопросы! Нежеланіе твое отвчать на нихъ даетъ мру переворота, который въ теб происходить!
Госпожа Сентъ-Эльнъ не прожила полугода въ Лондонъ, какъ капитанъ Эльверли уже чувствовалъ, что онъ торжествуетъ. Онъ очень хорошо зналъ, что важенъ только первый, самый первый шагъ, онъ усплъ внушить къ себ хотя слабое участіе и лелялъ, возращалъ его съ отмннымъ искусствомъ, съ самымъ неусыпнымъ стараніемъ. Онъ даже держалъ себя въ нкоторой дали. Онъ возбуждалъ ея чувствительность великодушными, краснорчивыми похвалами мужеству Сентъ-Эльна, средь одного изъ этихъ панегириковъ, онъ вдругъ смутился, вздохнулъ слегка, но изъ глубины души, и продолжалъ разговоръ съ неутаимымъ затрудненіемъ. Онъ старался, онъ длалъ всевозможныя усилія, — по-крайней-мр такъ онъ уврялъ, — чтобъ выхлопотать возвращеніе полковника въ Англію. Такимъ и тысячью другихъ способовъ онъ обезоружилъ наконецъ госпожу Сентъ-Эльнъ, усыпилъ ея подозрнія или лучше упредилъ ихъ въ самомъ начал. Совершенно свдущій въ физіологіи женской души, онъ направлялъ вс свои поступки по ея движеніямъ. Однажды, провожая Эмму изъ театра къ карет, онъ поссорился съ однимъ мужчиной, который велъ даму и спшилъ выйти прежде ихъ. Торопливый шопотъ между спорщиками удостоврилъ госпожу Сентъ-Эльнъ, что это не пройдетъ даромъ. ‘Ради самаго Бога!’ сказала она умоляющимъ голосомъ, онъ слегка понудилъ ее ссть въ экипажъ, и, далъ ей ухать, не молвивъ слова. Онъ достигъ своей цли. На другой день вечеромъ газеты объявили какъ слдуетъ о поединк между маркизомъ такимъ-то и капитаномъ А. В. С. ‘Ссора вышла изъ-за оскорбленія, которое благородный маркизъ нанесъ будто-бы молодой, и прекрасной дам, шедшей объ руку съ капитаномъ,’ и прочая, и прочая. Странно подумать, оба поединщика остались невредимы! Капитанъ Эльверли пришелъ въ ложу къ госпож Сентъ-Эльнъ на другой день.
— Какъ могли вы?…… начала она весьма серіозно.
— Милая мистриссъ Сентъ-Эльнъ! возразилъ капитанъ съ такимъ взглядомъ, какими только онъ одинъ умлъ дарить своихъ любимицъ. Онъ зналъ, сколько выигралъ этимъ случаемъ, и быль въ восторг.
Современемъ капитанъ Эльверли пріучилъ госпожу Сентъ-Эльнъ къ тому, что молва о ея любезности, ея маленькомъ кокетств, повторялась въ связи съ его именемъ. Въ первый разъ она пошла съ нимъ вальсировать вслдствіе очень жаркаго спора съ госпожею Огильви, которая обвиняла ее въ лишней втрености съ капитаномъ Эльверли. Госпожа Сентъ-Эльнъ осердилась, похала на балъ, и насмхъ своей родственниц, тотчасъ согласилась на предложеніе капитана. Онъ видлъ всю выгодность своего положенія. Посл двухъ или трехъ круговъ, онъ отвелъ ее къ мсту ‘А’ самымъ почтительнымъ видомъ и не оказывалъ ей ни какого особеннаго вниманія въ теченіе всего вечера. Онъ зналъ, что зоркая сестра ея наблюдаетъ за каждымъ его шагомъ, и недли дв не изъявлялъ госпож Сентъ-Эльнъ ничего, кром самыхъ обыкновенныхъ, случайныхъ, вжливостей. Она была такъ уврена въ себ самой, что ничего не опасалась. Правда, она иногда замчала въ своемъ сердц такое сочувствіе къ капитану, которое было несовмстно съ ея долгомъ вразсужденіи мужа, но она утшала себя мыслію, что это одна кокетство, вещь такая обыкновенная! Дло въ томъ, что она уже не смла изслдовать чувствъ своихъ къ Эльверли, да и самолюбію ея горько было бъ разстаться съ такимъ блестящимъ поклонникомъ. ‘Я буду умть остановиться вовремя’, говорила она самой себ, и шла все дале.
Согласно съ моимъ общаніемъ, я зазжалъ къ госпож Сентъ-Эльнъ раза два, но все не заставалъ ея дома. Это могло быть справедливо или нтъ. Если она велла мн отказывать, то должно быть вслдствіе той сцены, которую я уже описалъ. Однажды передъ обдомъ я халъ черезъ паркъ къ одному больному, и вдругъ настигаю откидную карету госпожи Сентъ-Эльнъ. Она хала очень тихо и разговаривала съ верховымъ, въ которомъ я вскор узналъ капитана. Она прислушивалась къ его словамъ, потупивъ глаза и немного красня. Въ первый разъ, какъ я былъ у ней посл этого, она казалась очень покойна, но гораздо холодне со мной, чмъ бывала. Ни она, ни я — разумется, не коснулись ни малйшимъ намекомъ послдняго нашего разговора. Въ отвть на мой распросы, она сказала, что чувствуетъ себя хорошо, только сонъ и аппетитъ ей немного измняютъ, а я напомнилъ ей, что это обычныя слдствія разсянной Лондонской жизни, — долгихъ вечеровъ, возбужденія и усталости.
— Мн скучно одной въ этомъ большомъ дом, сказала она: я пригласила къ себ погостить миссъ Чорчиль, дальную родственницу полковника. Она милая, добрая двушка, и мы, врно, будемъ съ ней неразлучны.
Когда она это говорила, лице ея покрылось легкимъ румянцемъ, и онъ заставилъ меня подумать о томъ, что она произнесла. Приглашеніе миссъ Чорчиль ужъ не признакъ ли крайней опасности? Не почувствовала ли она нужды въ защит, въ комъ-нибудь, кто былъ бы съ нею неразлучно, чье присутствіе могло бы воздерживать пылкость капитана Эльверли? Тщетное усиліе колеблющейся добродтели! Но это было усиліе, и я не могъ ему не порадоваться.
— Когда думаете переселиться на дачу? спросилъ я.
— На дачу? подхватила она быстро: любезный докторъ, за чмъ на дачу? Теперь еще не самый зной. Да я и не люблю за городомъ, и признаться никогда не любила.
— А я думалъ…
— Да, перебила она поспшно: знаю, что вы хотите сказать. Densleigh конечно пріятное мсто, но мы его лишились. Помолчавъ съ минуту, она прибавила: Впрочемъ къ концу іюля мы, я думаю, куда-нибудь передемъ.
— Морской воздухъ сдлаетъ чудеса для вашихъ малютокъ и для васъ.
— Да, конечно, отвчала она съ равнодушіемъ: впрочемъ они теперь здоровы, я всегда отправляю ихъ въ парк, а гд воздухъ лучше тамошняго?
Тутъ доложили о прізд нсколькихъ постителей, и въ то же время человкъ положилъ на столъ шесть или семь записокъ и пригласительныхъ билетовъ.
Съ мсяцъ посл я получилъ отъ госпожи Сентъ-Эльнъ слдующую записку:
‘Любезный докторъ! Не пожалуете ли нынче утромъ взглянуть на одного изъ дтей. Нянька говоритъ, что у него начало кори. Надюсь, что это не что-нибудь хуже, напримръ крапивная лихорадка или оспа. Но вы намъ тотчасъ скажете. Буду ожидать васъ до двухъ часовъ.
‘P. S Не испытала сама ни одной изъ этихъ заразъ, и он меня немного тревожатъ.’
Какая разница, подумалъ я между этой запиской и тмъ приглашеніемъ, какое получилъ я тогда съ дачи! Прізжаю въ два часа, и меня просятъ прямо въ дтскую. Фаэтонъ госпожи Сентъ-Эльнъ стоялъ у подъзда, а она, совсмъ одтая, сидла ка краю постели, гд лежалъ меньшой ея сынъ. Она безпрестанно подносила къ лицу платокъ, упитанный о-де-колономъ, какъ-бы опасаясь заразы. Впрочемъ она была чрезвычайно мила и не слишкомъ встревожена.
— Я ужъ начала безпокоиться, боялась, что не увижу васъ, докторъ, сказала она, вставая мн навстрчу.
Я уврялъ, что меня нечаянно задержали.
— А что вы скажете о моемъ малютк? Ему вчера понездоровилось, глаза были къ вечеру такъ томны.
— Я еще до обда докладывала вамъ, сударыня, сказала нянька, сердобольно посматривая на дитя: не послать ли за…
— Да, точно, ты, кажется, говорила, прервала госпожа Сентъ-Эльнъ съ маленькимъ неудовольствіемъ. Она вчно боится малйшей перемны въ лиц ребенка! Но есть что-нибудь въ самомъ дл, докторъ?
Посмотрвъ немного, я сказалъ, что у дитяти, вроятно, будетъ корь.
— Неужели? Ахъ, голубчикъ! воскликнула госпожа Сентъ-Эльнъ съ выраженіемъ истинной любви. Однако жъ это не крапивная лихорадка? спросила она посл мгновеннаго молчанія, обертываясь ко мн съ безпокойствомъ и поввая раздушеннымъ платкомъ.
— Нтъ, отвчалъ я, мн кажется это корь, безъ всякаго сомннія.
— Корь вдь не опасна?
— Ахъ, сударыня, молвила нянька со слезами на глазахъ: у сестры моей недавно умеръ отъ нея ребенокъ.
— Какія глупости! Зачмъ ты меня пугаешь? Вдь нтъ такой большой опасности, докторъ?
— Кажется, нтъ. Могу васъ уврить, что, судя по настоящему положенію, болзнь будетъ очень легкая.
— Пощупайте, сударыня, какъ горитъ у него ручка, сказала няня.
Госпожа Сентъ-Эльнъ не сняла перчатокъ, но замтила мн, что у него въ самомъ дл жаръ.
Давъ нсколько указаній на счетъ температуры въ комнат и содержанія ребенка, я пошелъ въ залу писать рецептъ.
— Къ четыремъ часамъ буду дома, сказала госпожа Сентъ-Эльнъ нян, выходя за мною: пожалуйста, смотри за нимъ, не отходи ни на минуту.
— Какъ я рада, что нтъ ни какой опасности, сказала она, садясь подл меня, когда я сталъ прописывать лекарство.
Мн не хотлось поблажать ея легкомыслію, не должно и слишкомъ обнадеживаться, сударыня. Корь бываетъ двухъ родовъ, одна легкая, другая весьма злокачественная, и я не берусь теперь ршить, которою боленъ вашъ малютка.
Она молчала нсколько минутъ.
— Кажется, я говорила вамъ въ моей записк, что у меня еще не было кори? Неужели она въ самомъ дл можетъ пристать отъ дитяти къ взрослому?
— Безъ сомннія!
— Ахъ, Боже мой! Я велю окуривать весь домъ. Это будетъ ужасно, если она ко мн пристанетъ. Мой бдный Артуръ! прибавила она торопливо.
— Авось все будетъ къ лучшему, сказалъ я, и, прспокойно сложивъ рецептъ, просилъ, чтобъ его тотчасъ послали въ аптеку. Вслдъ за тмъ, я вышелъ съ такимъ лицемъ, что если бъ она была внимательна попрежнему, врно бы замтила на немъ облако укоризны. Неужели сердце матери успло такъ очерствть къ страданіямъ дитяти? Могъ-ли я сомнваться въ себялюбивости ея опасеній? Какая адская перемна произошла въ ея душ? Разв не могла она тотчасъ отослать экипажъ, скинуть наряды и остаться тамъ, гд слдовало, у постели своего сына? Но нтъ. Только ухалъ, она въ фаэтонъ и къ парку.
По моему совту, старшаго мальчика, Артура, тотчасъ отправили къ госпож Огильви, а я продолжалъ посщать маленькаго. Цлую недлю признаки были очень хороши, и я надялся скораго выздоровленія. При мн, госпожа Сентъ-Эльнъ всегда разъ игрывала нжную мать, по-крайней-мр я имлъ жестокость такъ думать. По двумъ, или тремъ мелочнымъ обстоятельствамъ, которыя мн случилось замтить, я могъ догадываться, что она вовсе не оставляетъ свтскихъ удовольствій. При маленькомъ были безотлучно миссъ Чорчиль и его няня, а не мать.
Я думаю, дней десять, посл перваго визита, вдругъ прислали за мной около осьми часовъ вечера съ извстіемъ, что ребенку стало гораздо хуже, и миссъ Чорчиль не знаетъ, что начать. Я похалъ туда какъ можно скоре и нашелъ, что опасенія ея основательны: у больнаго были вс признаки злокачественной кори.
— Тутъ еще нечего слишкомъ тревожиться, госпожа Сентъ-Эльнъ, сказалъ я, повернувшись отъ больнаго, и забылъ, что ея тутъ нтъ.
Ребенку было очень хорошо часовъ до шести вечера. Госпожа Сентъ-Эльнъ, распросивъ объ его здоровь, отправилась на обдъ къ леди С*** и велла пріхать туда карет часовъ въ девять, чтобы успть потомъ въ оперу. Миссъ Чорчиль и прислуга въ страх и торопяхъ вспомнили только послать за мной. Узнавъ, что они ее не извстили, я ршился самъ хать къ госпож Сентъ-Эльнъ, объявить ей скоре объ опасной болзни сына и при этомъ, если можно, вывести ее изъ заблужденія, напомнивъ ей священный долгъ, который она стала пренебрегать. Я думалъ, что видъ умирающаго ребенка воскресить въ ней подавленное чувство матери, а это, быть-можетъ, вызоветъ и померкшее воспоминаніе о муж. Пріхавъ въ театръ, я зашелъ не на ту сторону, гд была ея ложа, и заглянулъ въ дв или три пустыхъ, прежде нежели замтилъ ту, гд она. Я однако жъ остановился посмотрть, что въ ней длается: вижу, въ углу госпожа Сентъ-Эльнъ, лицемъ къ сцен, одтая съ обычнымъ вкусомъ и прекрасная собой. Въ лвой рук ея тихо колеблется опахало, и по-временамъ она говоритъ съ кмъ-то позади. Мн горько было смотрть на нее при мысли, какъ далеко ея мужъ и какъ опасно боленъ ея ребенокъ. Сердце у меня ныло, и я начиналъ раскаиваться, что взялся не за свое. Я напрасно высовывался сколько могъ, чтобы узнать, кто съ нею въ лож, неизвстная особа тщательно скрывалась отъ взоровъ. Но въ то самое время, какъ я хотлъ оставить свой наблюдательный постъ, незапное движеніе обнаружило мн перо офицерской шляпы, и я совершенно удостоврился, что тутъ не кто другой, какъ проклятый Эльверли. Исполненіе моего предпріятія казалось мн теперь еще несносне, но я поспшилъ на другую сторону театра и постучался у ложи госпожи Сенть-Эльнъ. Капитанъ Эльверли тотчасъ отворилъ ее.
— Мистриссъ Сентъ-Эльнъ здсь? спросилъ я тихо. Онъ холодно поклонился, и впустилъ меня. Госпожа Сентъ-Эльнъ вся вспыхнула, но, вставъ и подходя ко мн, она начала блднть, трудно ей было не замтить, какъ я разстроенъ.
— Боже мой! зачмъ вы, докторъ? спросила она съ возрастающимъ безпокойствомъ.
— Позвольте узнать, сказалъ капитанъ Эльверли, вмшиваясь въ разговоръ съ видомъ надменнаго любопытства: разв случилось что-нибудь, оправдывающее испугъ…
— Не хочу пугать васъ, отвчалъ я ей, не обращая вниманія на ея спутника, — такъ онъ мн былъ противенъ: но, кажется, лучше бы вамъ хать домой, карета моя къ вашимъ услугамъ.
— Мой бдный малютка! вскликнула она потихоньку, и невольно опустилась на стулъ. Ради Бога, что съ нимъ сдлалось?
— Ему хуже, вдругъ стало хуже, но передъ отъздомъ моимъ болзнь, кажется, поукротилась.
Она смотрла на меня пристально, и поблла какъ ея блое платье. Я боялся, что она вскрикнетъ и упадетъ, впрочемъ громкая, веселая музыка, вроятно, заглушила бы эту сцену. Съ помощію капитана Эльверли, я усплъ довести ее до моей кареты, и веллъ хать какъ можно скорй. Госпожа Сентъ-Эльнъ рыдала истерически.
— Какъ могла я быть въ театр, говорила она прерывисто, когда мой малютка при смерти!
— Полноте, зачмъ огорчать себя напрасными упреками? Вы думали, какъ и мы вс, что ему гораздо лучше.
— Но мн не слдовало оставлять его ни на минуту!… Что если онъ умретъ!…
Такъ продолжала она, пока упала въ совершенномъ истомленіи къ спинк кареты, и плакала горькими слезами. Когда мы въхали къ ней въ улицу, она сказала мн съ очевиднымъ усиліемъ преодолть свой чувства: ‘Любезный докторъ, вижу, знаю, что должны вы подумать, но увряю васъ, я…… я…… капитанъ Эльверли только-что вошелъ ко мн въ ложу, совсмъ неожиданно, и мн было такъ досадно.’
Ксчастію, карета остановилась и избавила меня отъ непріятнаго отвта. Миссъ Чорчиль выбжала къ намъ на встрчу и взяла почти на руки госпожу Сентъ-Эльнъ.
— Эмма, Эмма! Право ему лучше, гораздо, несравненно лучше, говорила она, таща ее по лстниц.
— Аннушка, я умру, мн очень дурно! Не перенесу этого! Ты мн вкъ не простишь……
— Что, что? Какія глупости! какъ можно! утшала ее миссъ Чорчиль, а между тмъ мы пришли въ столовую, гд она сла немного отдохнуть.
Я сбгалъ къ маленькому и, обнадеживъ ее насчетъ его здоровья, ухалъ съ отрадной мыслію, что сдлалъ хотя что-нибудь для освобожденія несчастной изъ стей, которыми опуталъ ее самъ лукавый въ образ человка. И надежда повидимому не обманула меня: утро, полдень и вечеръ заставали госпожу Сентъ-Эльнъ у постели ея сына уже съ недлю и боле. Она сама давала ему вс лекарства, сама оказывала вс мелочныя услуги, которыхъ требовало его положеніе, заперлась это всхъ, кром госпожи Огильви и безъ-сомннія выжила изъ заботливой души своей вс помыслы о капитан Эльверли.
На другое утро, посл того какъ я привезъ ее домой изъ оперы, садясь въ карету, я нашелъ между подушекъ какую-то бумажку. Полагая, что это что-нибудь мое, я взялъ ее, и, съ невыразимымъ ощущеніемъ, прочелъ слдующее, писанное карандашемъ.
‘Мой ангелъ! Вы обрекаете меня обожать издали вашу одинокую красоту! Я казнюсь въ лож старой С***, спасите меня, ради Бога! Прочитавши это, только кивните головою, я пойму, и, будьте уврены, не употреблю во зло вашей снисходительности.’
Въ бшенств я разорвалъ записку на сто клочковъ, а образумясь жаллъ, что не послалъ ее въ конверт къ госпож Сентъ-Эльнъ съ моимъ нижайшимъ почтеніемъ: пусть бы она знала, до какой степени мн извстны ея тайны. Теперь могло ли оставаться сомнніе о род той внимательности, какую этотъ негодяй оказывалъ госпож Сентъ-Эльнъ, а она допускала? Прочитавъ его посланіе, она должна была ‘потупиться и кивнуть’, то есть, сама призвать къ себ искусителя. Тутъ я вспомнилъ, что при всемъ волненіи, она выдумала ложь, будто онъ неожиданно пришелъ къ ней и ей это было такъ досадно. Я долго колебался, сообщить ли имъ ей мое открытіе, или нтъ, наконецъ, по многимъ уважительнымъ причинамъ, предпочелъ оставить его безъ замчанія, но съ тхъ поръ я смотрлъ на нее совсмъ иначе. Присутствіе ея, казалось мн, оскверняетъ комнату страждущаго младенца. Ея необыкновенная красота потеряла для меня всю привлекательность, я не находилъ ни какого удовольствія въ ея миломъ, привтливомъ обращеніи. Я не жаллъ о наступленіи дня, назначеннаго для отъзда ея съ обоими дтьми къ морскимъ ваннамъ: онъ избавлялъ меня отъ присутствія женщины, которой вроломные поступки ежедневно возбуждали во мн негодованіе и скорбь. Я узналъ, что она воротилась немедленно по возстановленіи здоровья своихъ малютокъ, я говорю узналъ, потому что не имлъ объ этомъ прямаго извстія. При первой случайной встрч на улиц, она мн, точно, поклонилась, во совсмъ не съ тмъ видомъ, къ какому я отъ нея привыкъ. Я замтилъ, что она не такъ здорова: лице ея было пасмурно отъ заботы. Но она не увдомила меня о своемъ прибытіи, и я, разумется, не хотлъ навщать ее какъ-бы противъ ея воли. Не видя ни какой возможности заступить губителю путь къ его жертв, я удалился отъ тягостнаго зрлища, и старался даже выгнать его изъ мыслей, но въобществ оскорбляли меня самые недобрые слухи насчетъ госпожи Сентъ-Эльнъ. Пересуды роились вкругъ ея имени и наконецъ втерлись даже въ газеты. Кто бы, напримръ, не узналъ ея въ слдующей стать? ‘Странное поведеніе супруги одного очень храбраго Офицера начинаетъ привлекать вниманіе всего beau monde. Говорятъ, поступки ея такого рода, что вызвали ей замчаніе со стороны одной высокой особы’, и такъ дале. А въ двухъ или трехъ мене скромныхъ газетахъ упоминали именно объ ней и о капитан Эльверли въ самыхъ грубыхъ выраженіяхъ.
Ахъ, зачмъ я долженъ объ этомъ говорить! Госпожа Сентъ-Эльнъ сдлалась наконецъ такъ втрена, слдствія ея зазорнаго поведенія такъ явно обнаружились, что и самыя невзыскательныя общества, гд она бывала, почли необходимымъ исключить ее изъ среды себя. Явное нарушеніе приличій не могло остаться безнаказаннымъ.
Въ одно свтлое воскресное утро, въ ма 18 года, я возвращался отъ одного больнаго подл Кенсингтонскихъ садовъ. Приказываю кучеру хать тише, чтобъ насладиться свжимъ благоуханіемъ зелени и показать маленькому сыну, котораго я взялъ съ собой прокатиться, красоту Hyde-Park’а при сліяніи его съ Kensington’омъ. Можно было воображать себя миль на пятьдесятъ загородомъ. Солнце-такъ ясно горло въ синев неба и золотило яркую зелень кустовъ и деревьевъ, а между-тмъ было еще такъ прохладно и свжо отъ утренней росы. Кром одного верховаго, который прогалопировалъ мимо насъ за нсколько минутъ, и какой-то пожилой женщины, отдыхавшей на скамь посл прогулки, мы не встрчали ни одного человка. Мой маленькій болтунъ пустился въ остроумныя замчанія насчетъ высоты и числа деревъ, вдругъ тяжкій стукъ по мостовой возвстилъ приближеніе скачущей кареты. Четверня мчалась во всю прыть. Боковыя сторы были спущены, по въ переднія окна я разглядлъ госпожу Сентъ-Эльнъ и капитана. Она была въ страшномъ волненіи, блое платье ея въ безпорядк, волосы растрепаны, она ломала руки и плакала горькими слезами. Эльверли былъ такъ озабоченъ стараніемъ ее успокоить, что совсмъ меня не видалъ. Съ трудомъ переводилъ я дыханіе: слишкомъ нечаянна была эта роковая встрча. Я какъ-будто видлъ сатану, убгающаго съ падшимъ ангеломъ.
Такъ вотъ! мн суждено быть очевидцемъ ея бгства. Сдланъ и послдній шагъ, разлучившій несчастную на вки со всмъ, что есть добродтельнаго, драгоцннаго, достойнаго уваженія въ жизни, шагъ, погрузившій ее въ позоръ неизгладимый! А мужъ, а дти! Злодй, ты восторжествовалъ!
Вся веселость, произведенная тихою красотою утра, исчезла въ одинъ мигъ. Какъ будто черная туча заволокла все небо и наполнила мн душу гнетущимъ мракомъ. ‘Папенька! говорилъ мой малютка, выводя меня изъ задумчивости: что съ нами сдлалось? Вамъ жаль этой тетеньки и офицера? Кто они, папенька? О чемъ она плачетъ? Врно, нездорова?’ Вопросы его привлекли наконецъ мое вниманіе, но я не въ силахъ былъ отвчать… онъ такъ живо напомнилъ мн маленькаго Артура Сентъ-Эльна, почти его ровесника. Бдныя дти! Невинныя отрасли безсовстной матеря, что съ вами будетъ! Какія скорбныя воспоминанія будутъ отнын связаны съ вашимъ именемъ!
Часовъ въ одиннадцать я халъ той улицей, гд жила госпожа Сентъ-Эльнъ, и, приближаясь къ ея дому, замтилъ вс признаки чего-то необычайнаго. Я ршился зайти, чтобы по-крайней-мр разсказать о томъ, что видлъ. Слуга, который вышелъ мн отпереть, казался въ полномъ изумленіи. Меня однако жъ просили вверхъ, и въ зал я нашелъ миссъ Чорчиль, госпожу Огильви съ мужемъ, графа и графиню Гедрингемъ и многихъ другихъ родственниковъ полковника и госпожи Сентъ-Эльмъ. Вс были крайне встревожены. Госпожа Огильви. совершенно вн себя, ходила взадъ и впередъ, олицетворенное отчаяніе. Сперва я заговорилъ съ миссъ Чорчиль, которая была ко мн всхъ ближе. Она было взяла меня за руку, но вскор ее оставила: слезы мшали ей вымолвить слово. Леди Гедрингемъ разговаривала на соф съ другой дамою и по временамъ тоже утирала глаза, но все съ приличной важностью и спокойствіемъ.
— Графиня, сказалъ я, садясь противъ нея: я, кажется, угадываю, что случилось.
— Убжала, докторъ, ршительно убжала! Мы вс поражены какъ громомъ, отвчала она тихо: я не говорила ни одной изъ дочерей. Но сказать вамъ по правд, я отнюдь не удивляюсь этому случаю…
— Помилуйте, графиня, что вы говорите!
— Отецъ ея, продолжала ледяная графиня, былъ человкъ очень мудреный, и не далъ ей настоящаго воспитанія. Я воспитывала моихъ самымъ строгимъ образомъ, совершенно подъ своимъ присмотромъ. Старалась исправить госпожу Сентъ-Эльнъ, когда она жила у насъ короткое время, но напрасно. Я вскор увидла, что безполезны вс усилія, и мои дочери не могли занять отъ нея добра.
— Но я увренъ, графиня, что пока она была на вашемъ попеченіи, вы не замчали въ поступкахъ ея ничего дурнаго?
— О, да, не то, чтобы дурное, но у ней голова кружилась отъ пустяковъ, которые говорили ей мужчины, какъ и всякой другой двушк: она, вотъ видите, казалась имъ хорошенькой!
Графиня смолкла, я отвчалъ однимъ поклономъ.
— Для насъ-то какъ больно, докторъ, начала она опять: газеты уцпятся за этотъ случай, потому что она намъ родня: это такъ непріятно!
Тутъ вошелъ человкъ, шепнулъ что-то миссъ Чорчиль, и она тотчасъ вышла съ госпожею Огильви.
— Врно, что-нибудь о дтяхъ, сказала графиня тмъ же безстрастнымъ, холоднымъ тономъ, какъ прежде. Какъ я объ нихъ жалю! Бдняжки, имъ будетъ всегдашній позоръ, и Богъ знаетъ, какъ имъ выйти въ люди. Я принимаю въ нихъ сердечное участіе.— Нжный вздохъ. Впрочемъ, полковнику вдь нетрудно будетъ получить разводную? Только это надлаетъ столько шуму!
Не знаю, долго ли бы графиня пла на этотъ ладъ, но мн оно наскучило до смерти. Все это было, такъ сказать, ни къ селу, ни къ городу. Я всталъ и откланялся, говоря, что долженъ навстить миссъ Чорчиль и госпожу Огильви, которымъ, кажется, очень дурно.
— Вы не станете объ этомъ разсказывать безъ крайней необходимости, примолвила графиня съ большимъ достоинствомъ.
— Положитесь на мою осторожность, отвчалъ я небрежно, и вышелъ вонъ, утомленный и раздосадованный несноснымъ тономъ, въ какомъ судили объ этомъ бдственномъ случа, и судили т, кому слдовало бы скорбть о немъ отъ всего сердца.
— О, докторъ! сказала мн госпожа Огильви, когда я вошелъ въ ту комнату, гд она была съ миссъ Чорчиль: изо всхъ ужасовъ, какіе вы видла, что можетъ сравниться съ тмъ, что я вамъ открою? Не лучше ли бъ мн было умереть вмст съ братомъ и его женой, чмъ дожить до этого? Милый, добрый, великодушный братъ! Прочтите, прочтите это, если можете, мн оно растерзало сердце.
Тутъ она подала мн письмо и сказала, что госпожа Сентъ-Эльнъ получила его только вчера вечеромъ и, въ торопяхъ, оставила на полу въ уборной. Письмо было отъ полковника, и все сыро, быть-можетъ, омочено слезами тхъ, кто его читалъ. Вотъ оно.
‘Милая Эмма! Вс-еще дв тысячи завистливыхъ миль между нами. Ахъ, если бъ у меня были крылья ангела, чтобъ долетть къ теб въ одинъ мигъ! К несчастію, я желалъ этого напрасно тысячу разъ… съ-тхъ-поръ какъ разстался съ тобой, вотъ ужъ четыре года. Эмма, другъ мой! и неужто мы опять скоро свидимся? Неужто я опять обниму мою прекрасную Эмму, чтобъ съ ней больше никогда не разставаться? Нтъ, душа моя, вс богатства Индіи не соблазнятъ меня больше на такой шагъ!
‘Я ворочусь немного прежде моего полка, и немножко инвалидомъ — слышишь? немножко, Эмма. Пожалуйста, не тревожься, моя радость, увряю тебя честью, что я совсмъ выздоровлъ. Дло въ томъ, что подъ А*** меня ранили изъ ружья въ лвую руку и я пролежалъ недль шесть. Зато лордъ писалъ ко мн самымъ ласковымъ образомъ, чтобъ я возвратился на годъ въ Англію для поправленія здоровья. Я халъ сухимъ путемъ, и немного усталъ отъ дороги. Важныя дла удержать меня съ недлю въ Мальт, но тамъ — съ первымъ кораблемъ отправляюсь въ Англію.
‘Ну каково ты поживаешь, дружочекъ Эмма? Что длаютъ Артуръ и Джоржъ? Отчего ты такъ мало объ нихъ пишешь, да и о себ-то? Ты врно заразилась общимъ мнніемъ, что письма вскрываются не тми, къ кому они адресованы.
‘Какъ я угадалъ черты и выраженіе моихъ малютокъ! Джоржа я еще не видалъ! Въ самомъ дл онъ въ батюшку?
‘Кстати, я везу теб чудесныхъ брилліантовъ! Почти обнищалъ, чтобъ только достать ихъ для моей Эммы, зато какъ я буду радъ, когда увижу ихъ на теб!
‘Если не случится чего особеннаго, ты увидишь меня черезъ недлю посл этого письма, а можетъ и дня черезъ два, не боле, и мн хотлось бы, Эмма, чтобъ ты все это время была одна: я долженъ завладть тобой совершенно, — по словамъ Писанія — Чуждый да не втснится въ нашу радость. Господь съ тобой, милая, безцнная Эмма! Разцлуй за меня малютокъ.
Я отдалъ письмо госпож Огильви, и она взяла его, вздохнувъ изъ глубины души.
— Неужели, спросилъ я тихо, въ послднее время до васъ не доходили печальные слухи о поведеніи мистриссъ Сентъ-Эльмъ?
— Какъ же! Безстыдная женщина! Но эти полгода мы съ мужемъ провели заграницей, иначе онъ по-крайней-мр удалилъ бы отъ нея дтей. Я часто говорила съ ней самымъ настоятельнымъ образомъ, но съ нкоторыхъ поръ она стала очень надменна, и отвчала съ необычайной жестокостью, даже…
— Ея сердце давно уже испортилось.
Она покачала головой и заплакала. Я упомянулъ о лоскутк бумаги, который нашелъ въ карет.
— О много, много кой-чего хуже узнали мы съ тхъ поръ, какъ воротились изъ-за границы. Ея непристойное поведеніе вынудило миссъ Чорчиль оставить этотъ домъ уже нсколько мсяцевъ. И какихъ сценъ она поневол была свидтельницей! Неужели нтъ наказанія для этого низкаго, отвратительнаго Эльверли!
— Правда ли* что онъ даже имлъ подлость брать у мистриссъ Сентъ-Эльнъ значительныя суммы денегъ?
— И это я слышала: она расточала имніе моего бднаго брата и дтей своихъ, чтобъ снабжать его деньгами на игру… Но силъ нтъ говорить объ этомъ! Я право съ ума сойду!
Я удостоврился, что наканун очень поздно или точне уже въ тотъ день утромъ госпожа Сентъ-Эльнъ воротилась изъ воксала, по обыкновенію, съ капитаномъ Эльверли, и только она вошла въ комнату, ей подали письмо отъ мужа. Преступная душа ея содрогнулась при вид его почерка. Капитанъ Эльверли, вошедшій съ нею, распечаталъ и прочелъ письмо, и врно бы увезъ его, если бъ она не настояла на томъ, чтобъ онъ его отдалъ. Она упала въ обморокъ прежде чмъ дочла до половины. О послдующемъ узналъ я только то, что капитанъ Эльверли ухалъ часа въ три и воротился черезъ часъ или немного боле, что около пяти часовъ пріхала дорожная карета четвернею, но волненіе и дурнота госпожи Сенть-Эльнъ были такъ сильны, что не прежде половины осьмаго капитанъ усплъ посадить ее въ карету, и то почти въ совершенномъ безпамятств. Онъ говорилъ недоврчивой прислуг, что госпожа ихъ должна хать полковнику на встрчу. Она не ршилась зайти въ комнату, гд дти ея спали крпкимъ сномъ въ сладкомъ незнаніи тхъ ужасовъ, которые происходили подл.
Въ понедльникъ миссъ Чорчиль перевезла маленькихъ Сентъ-Эльновъ къ госпож Огильви, а генералъ остался въ дом ихъ матери, чтобы встртить полковника и сообщить ему печальную всть. Какъ ни желательно было упредить пріздъ его прямо домой, это было невозможно, потому что никто не зналъ, откуда онъ прибудетъ въ Лондонъ. Онъ не являлся до самаго четверга, но вечеромъ постшезъ четвернею быстро прогремлъ по улиц, и въ тотъ же мигъ рьяные кони остановились у подъзда запыхавшись и обданные паромъ. Вершники не успли слзть съ лошадей, слуга не отворилъ еще подъзда, генералъ Огильви не усплъ выбжать на крыльцо, а постшезъ уже отперся изнутри, и мужчина, въ пыльномъ дорожномъ плать и съ лвой рукой въ перевязи, выскочилъ оттуда прямо къ двери. Его нетерпливая рука еще стучала молотомъ, дверь отворилась.
— Дома мистриссъ Сентъ-Эльнъ? началъ онъ быстро и весело. Слуга стоитъ блденъ какъ смерть, дрожитъ и не отвчаетъ.
— Что, что жъ такое? торопливо спрашивалъ полковникъ.— Ахъ, Огильви! произнесъ онъ, бросаясь къ генералу, который между-тмъ вышелъ.
— Любезный Сентъ-Эльнъ! молвилъ тотъ съ примтнымъ волненіемъ.
Глубокій вздохъ вырвался у полковника, когда ввели его въ столовую.
— Что все это значитъ? спросилъ онъ хриплымъ шепотомъ, когда генералъ Огильви затворилъ дверь.
Генералъ былъ какъ безъ языка при этомъ давно ожиданномъ, но теперь внезапномъ явленіи. Полковникъ поблднлъ какъ смерть отъ своего собственнаго вопроса, и правая рука его судорожно держала Огильвіеву.
— Сентъ-Эльнъ, будь мужественъ какъ солдатъ, сказалъ наконецъ Огильви опомнившись: Случайности войны…
— Умерла она? глухо простоналъ полковникъ, не трогаясь съ мста, не опуская руки своего товарища.
— Нтъ, отвчалъ Огильви, и весь поблднлъ.
— Такъ что жъ?…… говори ради Бога!….. шепталъ полковникъ, глаза его блуждали и капли холоднаго пота выступили на чел.
Генералъ Сказалъ ему что-то въ полголоса, и при одномъ этомъ слов Сентъ-Эльнъ упалъ какъ мертвый. Генералъ бросился къ колокольчику, комната тотчасъ наполнилась людьми. Послали за ближайшимъ медикомъ и за мною. Я нашелъ полковника въ постели на рукахъ генерала Огильви. Хриплое дыханіе издали приготовляло меня къ чему-нибудь дурному, и дйствительно, у него былъ сильный апоплексическій ударъ. Кровопусканіе не помогало, я веллъ приложить большіе горчишники къ ше и конечностямъ, и черезъ часъ долженъ былъ его оставить почти въ томъ же положеніи, какъ нашелъ. Я навстилъ его опять рано утромъ, онъ былъ въ крайней опасности: ночью дважды пускали ему кровь и все безъ ощутительной пользы. Я охотно согласился на предложеніе генерала посовтоваться съ докторомъ N., и слдствіемъ консиліума было заключеніе, что если часа черезъ два больному не будетъ лучше, ударъ кончится смертью. И чего желать ему другаго? думалъ и про себя. Сколько безотраднаго горя миновало бы его сердце, не пробудившись никогда къ сознанію своихъ бдъ! Съ этихъ поръ чего ожидать ему отъ жизни? Какъ излечить, какъ даже утолить его жестокія раны? Какъ поправить, смягчить или скрыть то, что онъ потерплъ? Самый видъ дтей его, какую скорбь втснить ему въ сердце! Я подумалъ обо всемъ этомъ и съ минуту не чувствовалъ ни какого желанія, чтобъ усилія наши спасти его увнчались успхомъ. Однако дня черезъ три мы стали надяться, что страдалецъ проживетъ столько, чтобъ узнать всю мру своего бдствія, осушить чашу скорби до послдней капли, до подонковъ. Я былъ при немъ, когда въ глазахъ его блеснулъ первый лучъ возвращенія къ памяти. Ужасная противоположность съ тмъ веселымъ счастливцемъ, какимъ я зналъ его передъ отъздомъ на войну! Его волосы были теперь съ просдью, почти желзнаго цвта, лице сильно посмуглло отъ солнца Индіи. Однако, несмотря на крайнее изнуреніе, несмотря на страшную худобу его, нельзя было не замтить его благороднаго вида, выраженія той смлой ршительности, которая всегда была въ немъ отличительной чертою. Но гд обычный огонь этихъ глазъ, которые смотрятъ на меня теперь такъ сонно и безсознательно? Постигаетъ онъ причину своей болзни, или страшная истина льется медленно и горько въ его воскресающій умъ? Дай Богъ, чтобъ такъ было, иначе слдствія могутъ быть самыя пагубныя!
Недли дв лежалъ онъ въ какомъ-то усыпленіи, безмолвно и, кажется, не замчая, что вокругъ него происходитъ. Его безпрестанно навщали, и спросамъ о здоровь не было конца. Самъ принцъ, главный его начальникъ присылалъ почти ежедневно узнавать, каковъ онъ. При первой возможности я намекнулъ ему, какъ для него полезна перемна мста, и совтовалъ прохаться въ Чельтенгемъ. Онъ только покачалъ головою и поднялъ руку, какъ бы прося не упоминать объ этомъ. Я, разумется, и не настаивалъ. На другой день генералъ Огильви сказалъ мн, что полковникъ все время не говорилъ ни слова о томъ, что случилось, но въ это утро вдругъ спросилъ его слабымъ голосомъ, гд сыновья, и когда ему объявили, онъ пожелалъ ихъ видть. Посл нкотораго сомннія я дозволилъ привезть ихъ на нсколько минутъ, тмъ боле что по увренію генерала, можно было положиться на твердость его страждущаго родственника. Я самъ похалъ за ними къ госпож Огильви, и она тотчасъ согласилась мн сопутствовать.
— Каковы они? спросилъ я ее.
— Слава Богу, отвчала она со вздохомъ: дтское горе не тяжко и не продолжительно. Артуръ былъ такъ веселъ на другое утро, какъ будто бъ ничего не случилось. Иногда только спрашиваетъ, гд маменька, скоро ли мы къ ней подемъ или когда она сама будетъ къ намъ? А если увидитъ, что я отвернусь я утираю слезы, думаетъ, я на него сержусь, цлуетъ меня, обнимаетъ и говоритъ, никогда не спрошу о маменьк! но скоро забываетъ общанье. Вотъ они, и веселы какъ нельзя боле, продолжала она, входивъ комнату, дверями въ прекрасный садъ.
Мальчики рзвились на трав, бгали, падали другъ на друга. Старшій какъ похожъ на несчастную мать! Т же ясные голубые глазки, тотъ же прекрасный подбородокъ и уста! Я боялся, чтобъ внезапное его появленіе не подйствовало слишкомъ сильно на больнаго. А меньшой, рзвый какъ вьюнокъ, смуглый какъ вишня, вообще больше походилъ на отца.
О, какъ можно было матери смотрть на ваши личики, слушать вашъ лепетъ, чувствовать эти крошечныя руки около своей шеи, и забыть, что она васъ родила! Что ваши маленькія уста тысячу разъ сосали пищу изъ ея груди! Забыть миріады сладкихъ восторговъ матери! Забыть благороднаго, доврчиваго мужа! Забыть все, кинуться въ бездну, и предпочесть всему сообщество подлеца!