Объ участіи земства въ суд.
Объ участіи земства въ суд.
‘День’, 5-го декабря 1864 г.
Об участии земства в суде, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1864
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
Ровно два года тому навалъ были обнародованы ‘Основныя Положенія’ предстоявшаго судебнаго преобразованія, и вотъ теперь это преобразованіе уже совершилось,— по крайней мр въ томъ смысл, что проектъ получилъ обязательную и принудительную силу закона. Два года тому назадъ мы могли въ волю и на досуг вдаваться въ различныя соображенія о пригодности или непригодности для Русской жизни тхъ или другихъ основаній будущаго суда, теперь мы должны имть дло съ этимъ ‘будущимъ’ судомъ какъ съ совершившимся фактомъ, теперь для насъ вопросъ уже не въ томъ, какой судъ узаконитъ для Россіи верховная власть, а въ томъ, какимъ порядкомъ и способомъ будетъ приводиться этотъ новый законъ въ исполненіе, въ какія бытовыя отношенія станетъ къ нему народная жизнь, скоро ли и въ какой мр усвоитъ его себ сознаніе народа: однимъ словомъ — что изъ всего этого выйдетъ и будетъ?… Какъ ни прививали вс и всмъ сердцемъ судебную реформу, какъ ни была она давно ожиданна и желанна,— какъ ни велико сочувствіе, съ которымъ встрченъ былъ высочайшій указъ Правительствующему Сенату отъ 20 Ноября,— однако, можно сказать, что общій характеръ впечатлнія, произведеннаго указомъ, былъ серіозный и важный, и ‘съ обстоятельствами дла (по выраженію отживающаго теперь канцелярскаго слога) вполн согласный’. Мы разумемъ здсь общество, а не простой народъ. Простой народъ о новомъ суд ничего еще и не знаетъ. Между тмъ необходимо, чтобъ новый законъ перешелъ какъ можно скоре въ вдніе народа, и потому полезно было бы, кажется, распространить въ немъ, отъ имени власти, выборъ главнйшихъ положеній о ‘новыхъ судебныхъ порядкахъ’.
Безспорно, посл освобожденія крестьянъ отъ крпостной зависимости, судебная реформа занимаетъ первое мсто въ ряду тхъ многочисленныхъ преобразованій, которыхъ мы были свидтелями въ теченіи послднихъ восьми лтъ: это не только упраздненіе старыхъ и установленіе новыхъ формъ судопроизводства, но и упраздненіе старыхъ обычаевъ и понятій, слагавшихся и укоренявшихся въ теченіи цлыхъ полутораста лтъ и проникшихъ наконецъ, къ несчастію, во вс суставы нашего общественнаго благоустройства. По это старина не наша, это старина новйшая… Что бы кто ни говорилъ про новые судебные уставы, судъ во всякомъ случа будетъ въ общемъ результат несравненно лучше и быстре прежняго, а разв этого мало? Когда вспомнишь, что значитъ теперь нашъ судъ для народа, тогда и малйшее преобразованіе его встртишь съ невольною радостью… Изо всхъ государственныхъ установленій — судъ ближе всхъ соприкасается съ народною жизнью, сильне всхъ воздйствуетъ на бытъ и нравственное развитіе народа. Мы, судящіе, или мы — общество — стоимъ къ суду совершенно въ явныхъ, сравнительно привилегированныхъ, отношеніяхъ. Кто до сихъ поръ вытиралъ спинами своихъ армяковъ и тулуповъ стны прихожихъ въ судахъ различныхъ наименованій, просиживая и выстаивая тамъ долгіе часы — иногда лучшіе часы рабочаго времени? Кто изъ крестьянъ не испыталъ, что значитъ быть понятымъ, или свидтелемъ или пригнаннымъ, вмст съ сотней-другой мужиковъ, къ квартир слдователя ‘для повальнаго обыска’? Сутки ждетъ онъ бывало и нсколько сутокъ, пока письмоводитель сочинитъ повальный обыскъ, а потомъ и заставитъ грамотныхъ мужиковъ росписаться! Кто изъ крестьянъ не знаетъ, по опыту или по разсказамъ, что такое острогъ, и въ чемъ состоитъ арестантское умнье и ловкость? Надъ кмъ изъ крестьянъ не виситъ, кому изъ нихъ не угрожаетъ каждую минуту лихая бда судейская? Кто въ преданіяхъ, псняхъ, сказкахъ, пословицахъ, не почерпаетъ съ самаго дтства науку — какъ отбывать судейской бды, если она стрясется,— какъ лгать, запираться, изворачиваться передъ судьями,— какой формальной кривдой, иной разъ, отстоять внутреннюю нравственную или свою бытовую правду? Однимъ словомъ, ‘судъ’, какъ государственное учрежденіе, всею своею тяжестью обрушивался преимущественно на низшіе, бднйшіе классы народа,— а когда царствуетъ кривда на суд, весь народъ волей-неволей длается участникомъ и пособникомъ кривды. Постоянная упорная судейская кривда не можетъ проходить безслдно для народной нравственности, кривитъ самыя понятія о правосудіи, входитъ въ бытъ, въ нравы, въ привычки. И потому всякое преобразованіе, которое способствуетъ уничтоженію этой кривды въ Россіи, есть благо, и ни для кого оно не можетъ быть въ такой степени благомъ, какъ именно для простаго народа, такъ долго томившагося подъ гнетомъ кривды.
Вмст съ тмъ приходитъ на мысль и другое, боле общее соображеніе. Самое положеніе народа въ отношеніи къ государству значительно измнилось. Какъ ни груба была прежняя кривда, но все же она была вншняя, и крпость народнаго, преимущественно общиннаго быта сохраняла въ народ понятіе высшей внутренней правды: на мірской сходк, въ міру, въ тсныхъ предлахъ сельскаго общества таились бытовыя начала суда по душ и по совсти,— на судъ государственный народъ смотрлъ, какъ древніе христіане _ на судъ ‘вншнихъ’. Тмъ не мене постоянный натискъ кривды, могущественный соблазнъ примра, беззащитность житейская и духовная, т. е. сознаніе своей безправности и своего невжества, рано или поздно должны бы были подорвать и бытовыя основы народной нравственности. Когда же, логическимъ ходомъ исторіи, освобожденіе крестьянъ манифестомъ 19 Февраля потрясло прежнія формы быта, разбило тсные, замкнутые предлы народнаго міра, за которыми укрывался и сберегалъ свои духовныя начала сельскій народъ,— когда оно вызвало его къ новому бытію, къ участію, даже противъ воли, въ общемъ стро гражданской жизни,— кривда на суд могла бы воздйствовать на нравственность народную гораздо сильне, чмъ въ былое время. Повторяемъ: положеніе длъ теперь измнилось. Народу теперь уже не приходится относиться къ государству такъ, какъ онъ относился прежде, т. е. какъ къ чему-то вншнему, ему чужому и чуждому: прежде, какъ ртуть сжимающаяся отъ холода въ плотный шаръ, такъ и онъ замыкался самъ въ себ отъ непріязненныхъ его развитію вяній, онъ весь уходилъ въ свой замкнутый общинный міръ, и надобно сказать правду — крпостное право дйствительно, какъ уже было замчено однимъ писателемъ, служило ему чмъ-то въ род стекляннаго колпака, отдлявшаго его отъ воздйствія государственнаго начала. Но этотъ колпакъ разбился, да я долженъ былъ разбиться, замкнутый, заколдованный кругъ народнаго духовнаго уединенія нарушенъ, теперь приходится народу самому становиться какъ бы причастнымъ власти и нести за нее отвтственность. Очевидно, что кривда вншняя могла бы теперь легче, чмъ прежде, проникнуть въ самую душу народа, а потому преобразованіе судебное, отстраняющее эту кривду, является какъ нельзя боле кстати. Но въ то же время очевидно, что задача народнаго бытія становится теперь несравненно трудне, а вмст съ тмъ и опасность духовная, угрожающая ему, несравненно сильне. Теперь государство само поступается ему своими разными аттрибутами, судомъ, внутреннимъ земскимъ строеніемъ. Теперь не столько гнетъ вншней кривды можетъ быть ему страшенъ, сколько соблазнъ вншней, блестящей правды, основанной иногда на ложномъ принцип, теперь уже не хранить и уберегать только свои начала предстоитъ народу, но развивать ихъ, пронести ихъ въ жизнь сквозь вс государственныя насажденія, теперь, относятся не страдательно и отрицательно какъ прежде, а положительно и дятельно къ государственнымъ формамъ жизни, онъ можетъ или утратить навсегда свои народные идеалы, свои внутренніе запросы, или же, напротивъ, не только остаться врнымъ своимъ идеаламъ и своимъ запросамъ, но воздйствовать своимъ участіемъ, своими духовными и бытовыми элементами, на самое развитіе государственное и общественное. Поэтому, какъ для пользы государства, такъ и для пользы народа, совершенно необходимо, чтобы обстоятельства, при которыхъ совершается теперь эта встрча государства и земства, были вполн благопріятны для народнаго развитія вообще, чтобы это участіе не видоизмняло, по своимъ формамъ и условіямъ, народъ, какъ народъ, не превращало его въ новые милліоны чиновниковъ, а сохраняло за народомъ вполн его земскій характеръ. Этому послднему условію и удовлетворяютъ, по нашему мннію, судебныя узаконенія.
Участіе земства въ суд, нын провозглашенное и признанное самою государственною властью, какъ основной принципъ судебной реформы, участіе земства въ длахъ не только земскихъ, но и въ нкоторыхъ другихъ длахъ,— не есть, впрочемъ, что-либо новое въ нашей исторіи. Вспомнимъ наши древніе суды съ выборными губными старостами, судными мужами и цловальниками, вспомнимъ прежнія наши земскія собранія… Вс эти явленія принадлежатъ къ жизни до-Петровской Руси, съ Петра начинается наша новйшая исторія, и отношенія государства и земства совершенно перемнились. Нельзя сказать, чтобъ государство вовсе не призывало земства къ участію въ гражданской дятельности, напротивъ: коммиссія для составленія уложенія, собранная Екатериною II, ея губернскія и городскія учрежденія, привилегіи, дарованныя дворянству, свидтельствуютъ противное. Можно сказать даже, что нигд и никогда государство не поступалось, повидимому, такъ много своими правами, какъ въ Россіи, и именно въ царствованіе этой государыни (напр. назначеніе судей высшихъ инстанцій и чиновъ полиціи по избранію ‘земства’). Но между государствомъ и народомъ воздвигалось тогда стною крпостное право, дававшее неправильное кровообращеніе всему организму,— но земство являлось не какъ земство, въ качеств чего оно только и можетъ быть полезно государству, и, какъ служилое сословіе новаго рода и вида, какъ матеріалъ служебный, какъ государственная функція, говоря языкомъ ученыхъ,— наравн съ церковью… Выборные земскіе люди поступали въ чиновники на основанія правилъ ‘устава о служб по выборамъ’,— въ казенные люди, только въ мундир, ‘общественнымъ должностямъ присвоенномъ’. Земство участвовало и въ суд,— повидимому очень дятельно и всми своими сословіями безъ исключенія, т. е. дворянствомъ, купечествомъ, мщанствомъ и крестьянствомъ, предсдатели и засдатели палатъ, предсдатели и члены уздныхъ и земскихъ судовъ, вс были опредляемы на основаніи выборнаго и представительнаго начала. Что можетъ быть лучше этихъ началъ? У кого въ запас нтъ цлыхъ коробовъ готовыхъ фразъ о высот, широт и всяческомъ достоинств выборнаго и представительнаго начала? И однакожъ ихъ полнйшій неуспхъ, торжественно признанный и самимъ правительствомъ (которое отмнило теперь назначеніе исправниковъ и членовъ земскаго суда, равно какъ и состава судебныхъ мстъ по выбору), свидтельствуетъ, что земскіе люди не оправдали ожиданій правительства и не исполнили своего призванія. Отчего хе это? Почему это? Не слдуетъ ли и вовсе отчаяться въ примнимости къ Русской жизни выборнаго и представительнаго принципа, и можемъ ли мы надяться, что съ новыми преобразованіями, которыя также боле или мене опираются на выборъ и на представительство, пойдетъ лучше? Не то же ли это самое?!… Вотъ вопросы, которые сильно занимаютъ. теперь каждаго, на которые отвтъ вполн удовлетворительный можетъ дать только сама жизнь, а намъ остается высказывать только гадательныя предположенія.
Отчасти мы уже объяснили выше главную причину неудачи выборнаго и представительнаго начала, въ ихъ государственномъ примненіи къ Русской жизни. Дло въ томъ, что оба эти начала были употреблены какъ служебныя орудія, и участіе земства являлось тою же государственной, во только видоизмненной службой. Сфера государства и сфера земства совершенно дв отличныя другъ отъ друга сферы. Сфера государства — вншняя власть, которая поэтому иметъ свой опредленный кругъ дятельности, вращается въ опредленныхъ формахъ, касается вншняго гражданскаго строя. Область и призваніе земства совершенно иныя и должны быть свободны какъ отъ служебнаго, такъ и отъ правительственнаго характера. Если бы земство присвоило себ власть исполнительную, задачу или функцію чисто государственную, оно бы перестало быть земствомъ и произвело разстройство всхъ государственныхъ отправленій (какъ напр. въ Польш). Власть должна быть властью, вполн цльною, вполн свободною, нестсненною въ отправленіи своихъ обязанностей, земство должно оставаться земствомъ, нравственной силой всего организма, блюдя свой земскій нравственный характеръ, чистоту своего не-государственнаго призванія отъ казенной или вообще государственной примси,— свободу и самостоятельность своего внутренняго развитія. Только вполн нравственно свободное и самостоятельное земство можетъ быть полезно для государства,— точно такъ же, какъ только съ цльнымъ и самостоятельнымъ общественнымъ мнніемъ, а не съ собственнымъ своимъ отголоскомъ въ чиновникахъ, любитъ справляться государственная власть. Она ищетъ въ земств не силы исполнительной, а силы совщательной, не чиновниковъ, а представителей самой жизни народной, не механизма, которымъ она сама могуча, а живаго организма.
Такъ по принципу. Но не таково было минувшее отношеніе государства къ земству. Земство являлось не въ своемъ земскомъ качеств, а въ качеств матеріала для приведенія въ дйствіе государственной машины. Такое земство столько же похоже на земство, сколько Петровская ассамблея на теперешній добровольный балъ или раутъ.— Нигд такъ не сильно, не сродно народному быту начало выборнаго представительства, какъ въ Русскомъ народ,— но нигд ее является оно такимъ безплоднымъ и безтолковымъ, какъ скоро теряетъ условія свободы и самостоятельности въ проявленіяхъ, какъ скоро регламентировано бюрократически извн. Мы уже не говоримъ здсь объ антинаціональномъ характер тхъ сферъ дятельности, въ которыя былъ приглашаемъ народъ на основаніи выбора и представительства. Поступая, напр. въ засдатели по выбору, крестьянинъ (да и не только крестьянинъ, даже дворянинъ) чувствовалъ себя чиновникомъ перенесеннымъ разомъ въ среду государственную, гд нтъ мста ему, какъ свободной личности нравственной, гд онъ не можетъ явиться съ своею совстью, съ своими нравственными бытовыми понятіями, гд дйствуетъ вншній законъ справедливости, и тысяча тысячъ разныхъ условій совершенно ему чуждыхъ, съ преданіями канцелярской практики, съ выработаннымъ, вн сферы его сознанія, опытомъ. Естественно, что секретарь, представитель этого опыта и преданій, являлся для него единственнымъ руководителемъ въ новой законной сред. Вспомнимъ также, что крестьянину, въ качеств, напр., засдателя узднаго суда, приходилось прилагать тотъ государственный законъ, который къ его собственному быту нисколько непримнимъ, да никогда и не примнялся,— такъ какъ весь этотъ бытъ, съ его обычаями, съ его общинной формой владнія, состоялъ какъ бы вн закона, или врне — Свода Законовъ…
Реформы ныншняго царствованія доказываютъ вполн, какъ неудовлетворительно было для самого государства такое неестественное положеніе земства, какъ вредно такое смшеніе областей земской и государственной дятельности. Государство возвратило себ, принадлежащее ему по самой натур вещей, право назначенія исполнителей государственной власти и блюстителей за кона, чиновниковъ и судей,— и такое усиленіе государственной власти привтствуется нами съ самою полною искренностью. Но такъ какъ элементъ власти не заключаетъ въ себ всхъ условій жизни для организма, называемаго государствомъ, то является необходимость возвратить земство, въ его законныя границы, отстранить вредное смшеніе государственныхъ и общественныхъ обязанностей, лишить земство служилаго характера и ограничить его чисто земскимъ характеромъ, въ качеств котораго оно только и можетъ быть полезно государству: однимъ словомъ, укрпляя власть государственную и наполняя ею вс предлы дятельности, ей подлежащей, создать или дать возможность создаться настоящему земству, земству, какъ самостоятельному и вполн свободному выраженію нуждъ, потребностей, мнній, разума и совсти страны, а не какъ исполнительному органу государственной власти, съ аттрибутами правительственной силы!.. Правительство уже заявило о своемъ намреніи вступить на этотъ путь Положеніемъ о земскихъ учрежденіяхъ, и въ какой степени этотъ первый опытъ удаченъ, покажетъ время, но еще врне выразилось понятіе о земств въ новыхъ законахъ о судоустройств и судопроизводств.. Здсь участіе земства въ суд является своей настоящей стороной — не чиновнической, а нравственной: свободно, по совсти высказываемымъ мнніемъ избранныхъ отъ общества лицъ въ качеств присяжныхъ,— публичностью и гласностью суда и свободою печатнаго обсужденія.
Кто имлъ несчастіе узнать по опыту, что такое прежній полицейскій и уголовный судъ для народа, что вытерплъ отъ него народъ, тотъ, повторяемъ, не можетъ не благословить всякаго облегченія, вносимаго въ эту область, которая, какъ неизбжное зло, дана всякому граждански существующему народу. Мы твердо убждены, что новый судъ дастъ это облегченіе, и радуемся ему. Можетъ-быть нашлись бы въ новыхъ порядкахъ суда — противорчія народнымъ обычаямъ и воззрніямъ, заимствованія изъ чужой жизни, отъ народовъ, которыхъ нравственныя понятія и идеалы отличны отъ нашихъ народныхъ понятій и идеаловъ,— но вмст съ тмъ дается законное мсто участію свободной совсти, нравственной правд и милости на суд — дорогое благо, способное искупить даже и эти недостатки. Наконецъ — съ освобожденіемъ жизни отъ разныхъ путъ, сковывавшихъ ея развитіе, съ возвращеніемъ земству его настоящаго земскаго характера, въ замнъ теперешняго служилаго — съ оживившимся трудомъ народнаго самосознанія,— съ узаконеннымъ просторомъ мннія и слова, какъ изустнаго, такъ и въ печати,— съ такими условіями никакіе недостатки не страшны, все можетъ исправиться и уврачеваться самою жизнью!.. Важность этихъ условій успха — оцнитъ всякій…