Объ Итальянской Комедіи въ XVI вк и о Каландріи, соч. Кардинала Баббіены (*).
(Съ нкоторыми предварительными замчаніями вообще о Комедіи.)
(*) Отрывокъ изъ Исторіи Италіянской словесности (Histoire littraire l’Italie), соч. Г. Женгене.
Комедія и Трагедія Греческая произошли отъ одного начала, а именно отъ хора Вакховыхъ празднествъ. Когда Аинянинъ есписъ учреждалъ въ хорахъ сихъ, важныхъ и благочестивыхъ, сперва одно, потомъ два, наконецъ три лица, которыя представляли дйствіе благородное, трогательное, возвышенное, удобное возбудить ужасъ и жалость: въ то время другіе поэты въ шумныхъ и веселыхъ своихъ хорахъ заставляли говорить забавниковъ, которые смшили народъ разными шутками. Скоро потомъ сіи послдніе содлались орудіями сатиры, употребляемой правительствомъ для охужденія пороковъ знатнйшихъ гражданъ, и для того чтобы остановить возвышеніе тхъ, кои могуществомъ своимъ начинали быть опасными. Комедія въ сіе первое время не была общею картиною нравовъ, тогда еще не показывали въ ней, подъ вымышленнымъ именемъ и подъ личиною сдланною безъ всякаго намренія, вообще скупаю, развратнаго, хитреца или честолюбца, нтъ, въ Комедіи выставляли тогда скупость именно такого-тю Аинянина, развращенные нравы другого, происки и честолюбивыя зати третьяго, и каждаго заставляли говорить и дйствовать подъ собственнымъ его именемъ и въ личин совершенно сходной съ подлинникомъ.
Такова была древняя Комедія Евполиса, Кратина, Аристофана. Она извстна намъ не по темнымъ опредленіямъ, ниже по описаніямъ, на которыя полагаться не можно, послдній, знаменитйшій изъ упомянутыхъ стихотворцевъ, написалъ боле пятидесяти Комедій, изъ которыхъ одиннадцать до насъ достигли. Въ нихъ видимъ и добро и зло, какія произойти могли изъ сихъ странныхъ сочиненій, видимъ, что одн и т же стрлы направляемы были и на порокъ и на добродтель, и на развращеннаго Клеона и на мудраго Сократа, неумренная насмшка послужила поводомъ въ гоненію на великаго мужа, началось шуткою, а кончилось ядомъ.
И тогда какъ правительство Аинское, бывъ отнято у народа, досталось въ удл немногимъ гражданамъ, и тогда вольность театральная пользовалась бы прежними своими правами, еслибъ сочинители на однихъ только добродтельныхъ и мудрыхъ людей нападали: но они безпокоили знатныхъ гражданъ, и такъ неудивительно ли, что имъ подстригли крылья? Вышло запрещеніе выставлять на позорище живаго, какого бы то ни было гражданина, и называть его по имени. Отсюда начало такъ называемой средней Комедіи. Желаніе вредить ближнему не совсмъ лишилось своихъ способовъ: не стали упоминать ничьего имени на театр, но умли показывать лица такъ ясно, что и осмиваемые граждане и прочіе зрители легко могли догадываться, а особливо хор такъ мтко и такъ сильно поражалъ своими стрлами, что средняя Комедія весьма близко подходила къ старой. Правительство уничтожило хоръ, запретило длать явныя намки, и Комедія, названная тогда новою, сдлалась тмъ, чмъ быть ей надлежало, то есть представленіемъ общественной жизни, картиною вообще пороковъ, слабостей и смшныхъ привычекъ, свойственныхъ людямъ различнаго состоянія. Менандръ былъ превосходнйшимъ изъ поэтовъ сего новаго періода. Онъ сочинилъ сто восемь Комедій, но вс он содлались добычею времени, и мы знаемъ сего поэта-философа {Онъ былъ ученик еофраста.} только по Теренціевымъ переводамъ четырехъ его Комедій {Он называются: Евнухъ, Еавтонименосъ, Гецина и Аделфы.}, Терентія же, сего удивительнаго стихотворца, Юліи Цезарь, желая приписать ему отличную похвалу, называетъ полу-Менандромъ {Tu quoque, tu in fummis, о dimidiate Menander, Poneris et cet.}.
Латинскіе поэты только подражали Греческимъ въ Трагедіи, а еще боле въ Комедіи, часто даже переводили ихъ, и въ томъ поставляли свою свою славу. Ливій, Андроникъ, Енній, Невій, Акцій присвоили Риму зрлища Греческія, Цецилій особенно отличился изящностію таланта, Плавтъ всхъ ихъ превзошелъ своимъ дарованіемъ: отъ первыхъ мы имемъ неполные отрывки ихъ сочиненій, отъ послдняго девятьнадцать Комедій почти цлыхъ. Многія изъ нихъ заимствованы отъ Грековъ, нкоторыя, какъ сказываютъ, изобртены самымъ Плавтомъ, но въ однхъ и другихъ мсто дйствія, имена, обычаи, приключенія, все Греческое. Точно таковы же и Теренціевы Комедіи, до нашего времени сохранившіяся: он принадлежатъ Грекамъ и переведены съ Менандровыхъ и Аполлодоровыхъ. Слдственно Римъ не имлъ ни Трагедій, ни Комедій своихъ собственныхъ, по крайней мр не имлъ онъ своихъ представленій, которымъ по всей справедливости принадлежали бы названія Комедіи или Трагедіи. Ни сатирическія представленія, принесенныя въ Рим Етрурійскими скоморохами за долго еще до появленія переводовъ съ Греческихъ театральныхъ сочиненіи, ни такъ называемыя Ателланскія {Отъ города Ателлы, который теперь есть нечто иное, какъ малая деревня, извстная подъ именемъ Сантъ—Арпино. Она лежитъ между Капуи и Неаполя, въ одной мил отъ Аверсы.}, изъ страны Осковъ принесенныя позорища, смсь важнаго дйствія съ шушочнымъ, не были тмъ, что называется истинною Комедіею. Къ томужь для насъ ничего отъ нихъ не сохранилось, пускай себ господа ученые надосуг доискиваются, въ чемъ подлинно состояли т зрлища. Что касается до Комедій, которыя назывались Togatae (потому что актеры выходили на сцену въ Римскихъ тогахъ и для противуположности другимъ комедіямъ же, которыя назывались Palliatae, для того что актеры имли на себ Греческія мантіи, Pallium), то и отъ нихъ ничего намъ не осталось, и мы точно незнаемъ, дйствительно ли содержали они въ себ нравы и обычаи Римскіе, иди и сіи сочиненія были Греческія же, съ тою только разницею, что въ нихъ дйствовали актеры одтые въ Римское платье.
Мимы и Пантомимы перешли въ Рим также изъ Греціи, и приняты съ неменьшимъ благоволеніемъ. Первые одолжены бытіемъ своимъ хору Трагедіи и Комедіи. Хоръ сперва дйствовалъ пніемъ, Пляскою и тлодвиженіями, потомъ, отдлившись отъ Комедіи и Трагедіи, составилъ особое зрлище мимическое. Должность Мимъ была представлять Драмы весьма неправильныя, иногда важныя, иногда комическія, сопровождаемыя пніемъ, пляскою и тлодвиженіями, шутки ихъ были самыя низкія, актеры являлись въ странномъ убор и къ смшныхъ личинахъ. Перемны сего зрлища покажутъ намъ чудной примръ непостоянства въ искусствахъ и изобртеніяхъ человческихъ.
Пантомимы произошли отъ Мимовъ. Они отдлились отъ сихъ послднихъ, точно какъ Мимы прежде отдлились отъ хора Трагедій и Комедій. Языкъ Пантомимы состоялъ единственно въ тлодвиженіи и пляск. Нтъ сомннія, что удовольствіе глазъ не столь живо, какъ удовольствіе души и разума для всякаго, кто только способенъ чувствовать то и другое, однакожъ признаться надобно, что гораздо боле такихъ людей, кои сильне плняются первыми, нежели послдними, ибо гд ни появлялась Пантомима въ соперничеств съ Трагедіею и Комедіею, везд и всегда осыпаема была рукоплесканіями толпы народной, везд отвлекала зрителей отъ другихъ позорищъ.
Никто изъ актеровъ не возбуждалъ такого чрезвычайнаго восторга, какой производили въ Рим два славные Пантомима Пиладъ и Ваиллъ, при Август. ‘Сей искусный политик, такъ пишетъ ученый Квадріо {Storia е raggione d’ogna poesia, Tom. V, p. 256.}, зрлищами и увеселеніями желая смягчить сердца гражданъ, воздыхающихъ о потерянной свобод, и чтобы въ то же время показать себя повелителемъ народолюбивымъ, доступнымъ, участвующимъ въ забавахъ общественныхъ, почелъ за долгъ всми возможными способами ободрять пантомиму. Онъ зналъ, сколь много любили Римляне сіе искусство.’ Для того Августъ употребилъ Пилада, уроженца изъ Алексадріи, превосходнаго въ трагическихъ пантомимахъ, и Сициліянца Ваилла, любимца Меценатства, неподражаемаго въ комическихъ и шутовскихъ представленіяхъ. Каждой изъ нихъ завелъ свою школу, ученики ихъ скоро сдлались между собою соперниками. Пышность ихъ и господство надъ умами до того увеличились, что, по свидтельству Сенеки {Natur. Quaest, L. 7, с. 34.}, домы ихъ во всякое время наполнены были рыцарями и даже сенаторами, приходившими къ нимъ на поклоненіе. Гордость ихъ наконецъ дошла до такой степени, какъ и обыкновенно съ людьми сего разбора случается, что самъ Август принужденнымъ нашелся употребишь противу ихъ способы слишкомъ суровые, любезнаго своего Пилада онъ выслалъ изъ Рима и изъ Италіи, а Гиласа, ученика его и соперника приказалъ публично высчь лозами.
Тиверій испуганный шумомъ, какой пантомимы производили въ Рим, гд составились-было уже разныя партіи въ народ, и гд общественное спокойствіе находилось въ опасности, опредлилъ выгнать всхъ ихъ изъ Рима и изъ Италіи, народъ возсталъ противъ указа и вступился за любимое свое позорище, Императоръ принужденъ былъ остановиться и удовольствовать гнвъ свой повелніемъ сенаторамъ не входить въ домъ къ Пантомиму. Много раз Императоры изгоняли ихъ какъ по причинамъ политическимъ, такъ и по тому, что пантомимы развращали нравы соблазнительными дйствіями и тлодвиженіями. Не смотря на то однакожь, они опять появлялись въ Рим, и даже могли удержаться въ немъ посл нашествія варваровъ. Кассіодоръ увдомляетъ насъ, что они славились еще при еодорик {Epift. Var. L. , Ep. 20.}, вроятно, что и въ Константинопол {Доказательства тому находятъ во многихъ эпиграммахъ Анологіи.} продолжались они до того времени, пока вс искусства и самая Имперія восточная не пала под мечемъ Оттомановъ.
Мимы не столько были счастливы своею судьбою, за то доле они существовали, или лучше сказать, бытіе ихъ непрерывно донын продолжается. Шутки грубыя и отвратительныя, которыя они себ присвоили, скоро навлекли на нихъ презрніе. На игрищахъ своихъ они дрались и взаимно друг другу давали пощечины, не рдко даже позволяли бить себя тмъ, которые за деньги употребляли ихъ вмсто шутовъ при конц обда или въ праздничныхъ увеселеніяхъ. Нкоторые Мимы особенно щеголяли умньемъ своимъ представлять простячковъ и полуумныхъ. Они одвались въ странныя платья, изъ множества лоскутковъ сшитыя, намарывали себ лице сажею, выступали въ низкой обуви, иди и совсмъ босыми ногами, это служило признакомъ униженія въ такое время, когда трагическіе актеры обувались въ котурны, а комическіе въ сандаліи.
Впрочемъ не вс мимы были одинакаго разбора. Нкоторые долгое время удерживали прежній свои характеръ, благопристойный и важный, но при Императорахъ они мало по малу унизились и сравнились съ другими. Театральныя представленія ихъ сперва были сочиняемы вольными стихами, потомъ прозою, а наконецъ даже просто читаемыя безъ всякаго приготовленія. Начальникъ ихъ или Архимимъ выдумывалъ планъ, записывалъ его и назначалъ роли. Отъ произвола актеровъ зависло уже во время представленія мшать въ разговоръ разныя шутки, кривляться и коверкаться для забавы зрителей. Каждой актеръ говорилъ и дйствовалъ какъ ему приходило въ голову, не вытвердивши словъ напередъ, а только сображаясь съ планомъ, объявленнымъ отъ начальника.
Чмъ мене было достоинства въ такихъ представленіяхъ, тмъ легче было имъ удержаться при упадк языка и всхъ родовъ Латинской словесности. Мимы, стараясь угождать народному вкусу, между тмъ какъ он портился час отъ часу боле, пережили Трагедію, Комедію и вс прочія искусства. Въ шестомъ столтіи, при еодорик, они были въ Рим, равно какъ и пантомимы, и посл него еще тамъ оставались. Риккобони, въ Исторіи Театра Итальянскаго, полагаетъ, и кажется достоврно, что мимы существовали въ Италіи до временъ св. омы, то есть до тринадцатаго вка, и что сей церковный учитель говоритъ о нихъ, когда входитъ въ изслдованіе, можно ли безгршно упражняться въ искусств скоморошества (hiftrionatus ars). Думать надобно, что сіи скоморохи или Мимы были Христіане, какъ и вс жители Италіи, вроятно также, что представленія ихъ были уже гораздо очищены, ибо упомянутый учитель, не столько строгій, какъ многіе другіе, ршительно утверждаетъ, что въ скоморошескомъ искусств можно упражняться безъ зазрнія совсти.
Квадрю, не упоминая о Риккобони, принимаетъ его мнніе и повторяетъ вс его доказательства, только гораздо подробне {Ub. supr. T. V. р. 206 et feq. ed. Milan, 1744.}. Онъ, точно какъ и Риккобони, думаетъ, что въ теченіе столь многихъ вковъ и вопреки всмъ перемнамъ, мимы безпрерывно продолжались въ Италіи съ неписанными своими представленіями и со странными нарядами, въ числу которыхъ очевидно принадлежитъ уборъ арлекина, низкіе башмаки его суть остатокъ старинной обуви, а черпая личина заступила мсто сажи, которою мимы въ старину лицо себ намазывали. Другія мимическія лица, какъ то Скапинъ, Болонскій Докторъ, Венеціанскій Панталонъ введены въ разныя времена, когда составлялись различныя нарчія. Итальянскаго языка, въ раздленныхъ областяхъ употребляемыя, и когда въ каждомъ изъ сихъ малыхъ государствъ образовались отличные отъ другихъ нравы, обычаи и смшные предразсудки.
Мимы, нсколько времени удерживаемые въ границахъ благопристойности, впрочемъ не покидали смшнаго своего разговора, шутовскихъ кривленіи и тлодвиженій иногда отвратительныхъ. Когда вошло въ обычай представлять таинства и священныя исторіи, мимы показывали сіи зрлища по своему и даже въ церквахъ. Священники мшались въ ихъ общество, и съ ними вмст представляли. Около половины пятьнадцатаго вка одинъ набожный Архіепископъ Флорентинскій {Антоній, котораго католики святымъ почитаютъ.} не могши терпть шутовскихъ словъ и тлодвиженій, употребляемыхъ на сихъ зрлищахъ, ниже личинъ, кои надваемы были актерами, не дозволилъ въ церквахъ давать такихъ представленій, а священникамъ совершенно запретилъ дйствовать на позорищ вмст съ скоморохами, гд бы то ни было {Квадріо перевелъ (Т. V. р. 207) съ Латинскаго языка на Италіянскій подлинные слова Архіепископа Антонія, взятыя изъ его писаній (Somme Theolpgique part. 3, tit. 8, ch. 4): Perche le rappresentazionl, che si fann’ oggi di cose spirituali, sono con molte buffonerie mescolate, con detti o fatti irrisorii, e con maschere, percio non si debbono esse far nelle chiese, ne da cherici in alcun modo.}.
Въ конц того же столтія и въ начал шестьнадцатаго, при возрожденіи правильной Комедіи въ Италіи, мимы продолжали забавлять своимъ искусствомъ, которое оставалось въ прежнемъ состояніи и спорило съ возникающимъ новымъ позорищемъ. Между тмъ какъ общество людей, хорошо воспитанныхъ и образованныхъ, доставляло удовольствіе немногимъ зрителямъ подражаніями комедіямъ древнимъ, забавные мимы восхищали толпу народную на площадяхъ и публичныхъ театрахъ. Сіе соперничество послужило имъ въ пользу. Они научились представлять искусне и въ большей связи свои на-скоро выдумываемыя: шутки, и стали уже лучше выводить развязку. Начальникъ одной походной труппы, славный Фламиніо Скала, занялъ отъ правильной Комедіи все, что могло быть совмстно съ его представленіями. Онъ возстановилъ обыкновеніе письменно сочинять расположеніе драмы и каждой сцены, и первой напечаталъ свои театральныя сочиненія. Его изобртенія весьма обильны и замысловаты. Имя при себ актеровъ ловкихъ, искусныхъ, превосходно умвшихъ играть по вдохновенію, онъ превзошелъ вообще вс труппы мимовъ и въ особенности всхъ мимическихъ актеровъ, но развратность нравовъ, бывшихъ тогда въ крайнемъ поврежденіи, увлекла и Фламиніо и актеровъ его за предлы умренности. Разговор въ ихъ театральныхъ представленіяхъ, всегда живой и замысловатой, сталъ сборищемъ шутокъ самыхъ неблагопристойныхъ и мерзостей самыхъ отвратительныхъ. Правительство нашлось принужденнымъ остановишь ихъ. Знаменитый Архіепископъ Медіоланскій, Карлъ Борромей, издалъ противъ нихъ строгое опредленіе, но посл он показалъ, что хотлъ только прекратишь излишества. Пастырь сей былъ человкъ просвщенный, и слдственно, исправляя злоупотребленія, не имлъ намренія уничтожить самаго искусства. Поступокъ его лучше всего опровергаетъ мнніе нескромныхъ святошъ, которые не полагаютъ различія между площаднымъ скоморошествомъ и достойнымъ умныхъ людей зрлищемъ.
Медіоланскій губернаторъ потребовалъ къ себ общество мимовъ, и въ первое же представленіе увидлъ, что они совсмъ не уважаютъ благопристойности, а увдомившись объ Архіепископскомъ запрещеніи, тотчасъ приказалъ имъ удалиться. Мимы обратились къ самому Архіепископу, который принялъ ихъ, выслушалъ благосклонно, и дозволилъ имъ снова открыть свои зрлища, но съ тмъ, чтобъ увдомляли его о каждомъ представленіи, и чтобы планы разсматриваемы были нарочно для того назначеннымъ ценсоромъ. Черезъ долгое время посл того находили въ Медіолан планы такихъ представленій, за подписью самаго Карла Борромея,а въ Амвросіанской библіотек и теперь показываютъ одну рукопись, которая служитъ свидтельствомъ, что сей ученый и набожный прелатъ самъ назначалъ людей, поимъ отъ правительства поручаема была должность разсматривать и одобрять комедіи.
И такъ въ теченіе всего шестьнадцатаго вка и въ начал семнадцатаго Театръ Италіянскій состоялъ изъ двухъ родовъ въ комическихъ позорищ, изъ которыхъ одн представляемы были скоморохами, другія учеными людьми и любителями правильнаго Театра.
Въ продолженіе семнадцатаго вка, когда искусства ослабвали въ Италіи, мимическая Комедія взяла преимущество, сочинители предпочли простой и удобной способ наскоро писать планы, и приставали къ обществамъ походныхъ скомороховъ, питавшихся легкими ихъ трудами. Скоро потомъ Испанскія драмы, Самсонъ, Петрово пиршество и другія тикъ называемыя Траги-Комедіи содлались добычею сихъ скомороховъ, которые представляли ихъ съ прибавленіемъ отъ себя разныхъ шутовскихъ нелпостей,
О сихъ-то уродливыхъ произведеніяхъ упоминали французскіе критики Обиньякъ, Сентъ-Евремонъ и другіе, называя ихъ Комедіею и Трагедіею Италіянскими! Посмотримъ теперь на ходъ правильной Комедіи въ шестнадцатомъ вк.
Женгене П.Л. Об италиянской комедии в XVI веке и о Каландрии, соч. кардинала Биббиены: (С некоторыми предварительными замечаниями вообще о комедии) / Отрывок из Истории италиянской словесности (Histoire litteraire d’Italie), соч. г. Женгене, / С франц. Т. [М.Т.Каченовский] // Вестн. Европы. — 1810. — Ч.49, N 1.
Объ Италійской Комедіи въ XVI вк, и о Каландріи, соч. Кардинала Биббіены.
Кто захотлъ бы дойти до самаго начала новой Комедіи Итальянской, нкоторыми сочинителями понапрасну приписываемаго Прованскимъ Трубадурамъ, тотъ обременилъ бы себя изслдованіями безконечными и почти безполезными. Каковы были въ XII и XIII столтіяхъ сіи Комедіи Трубадуровъ? о томъ никто не знаетъ, ибо въ уцлвшемъ остатк Трубадурскихъ стихотвореній невидно ничего похожаго. Возразятъ: ихъ называли не комедіями, но фарсами. Очень хорошо! такъ пусть скажутъ намъ, въ чемъ именно состояли фарсы, и какое было значеніе сего слова, но и ето равнымъ образомъ остается въ неизвстности. Дантъ прежде всхъ Италіянскихъ стихотворцевъ употребилъ слово комедія) которымъ назвалъ онъ старинную поему свою об Ад, Чистилищ и Ра. Бокачіо также комедіею, назвалъ своего Адмета, подобіе романа, написаннаго прозою и стихами. Но въ какомъ бы смысл ни принимали слово сіе Дантъ и Бокачіо, довольно что съ четырнадцатая то вка оно не было употребляемо въ семъ значеніи.
Въ пятьнадцатомъ столтіи ревностно упражняться начали въ Греческомъ язык и вообще въ древней словесности: прилжно читали Латинскихъ Авторовъ, сочиненія Плавтовы и Теренціевы сдлались образцами подражанія. Въ Рим, во Флоренціи, въ Феррар представляемы были комедіи ихъ на Латинском язык и на Италіянскомъ. Скоро потомъ стали выдумывать и располагать въ вид разговора новыя завязки, представляли на сцен свои характеры и вновь изобртенныя произшествія приправленныя солью древней Комедіи. Первый примр подала Сіеннская Академія Роцціевъ. Сіеннскіе Академики употребляли въ сочиненіяхъ своихъ простонародной язык, пословицы, соблазнительныя поговорки черни. Представленія ихъ сдлались извстными во всей Италіи. Левъ X, которой очень хорошо разумлъ Тосканское нарчіе, призвалъ въ Римъ Сіеннскихъ Академиковъ и такъ полюбилъ ихъ представленія, что ежегодно приглашалъ ихъ въ свою столицу.
Надобно вспомнить, что такое былъ дворъ Льва X, сей дворъ блестящій, сладострастный, совершенно чуждый Евангельскаго смиренія, надобно себ представить сего младаго первосвященника, преданнаго всякаго рода забавамъ, всмъ удовольствіямъ свтскимъ, единственно помышляющаго о празднествахъ, о пиршествахъ, о пышныхъ зрлищахъ, дань собираемую съ г. злой Европы расточающаго на утхи, но также щедраго для ученыхъ и для художниковъ, между том какъ въ странахъ далекихъ ревностные сборщики его подучали: дань сію отъ легковрныхъ государей и народовъ, требуя во имя Бога для поддержанія святой церкви Его, для питанія бдныхъ, для разпространенія вры! Кардиналы, ревнуя Пап, жили пышно какъ Азіатскіе вельможи. Каждой изъ нихъ, подобно владтельному Князю, содержалъ при себ многолюдный двор, и въ замкахъ преемниковъ Апосьольскихъ только и видны были лошади, колесницы, гончія собаки, богатыя ливреи, толпы служителей и множество придворныхъ.
Въ семъ священномъ собор, походившемъ боле на дворъ свтскаго монарха, Кардинал Биббіена отличался какъ пріятнымъ остроуміемъ, такъ и способностію къ дламъ государственнымъ. Его-то почитаютъ сочинителемъ первой Италіянской комедіи, написанной въ подражаніе древнимъ. Статься можетъ первыя дв комедіи Аріостовы {La Cassaria и Suppositi.} и Махіавелева Мандрагора написаны были одн въ Феррар, а другая во Флоренціи, прежде нежели Каландрія сочинена въ Урбино или въ Рим, но какъ не видно въ томъ совершенной достоверности, то лучше слдовать вообще извстному преданію.
Бернардо Дивиціо получилъ жизнь 1470 года отъ людей низкаго званія въ Биббіен, и присвоилъ себ имя отъ мста рожденія. Брат его Петръ Дивиціо, бывшій секретаремъ Ааврентія Пышнаго, познакомилъ его съ симъ знаменитымъ домомъ, и доставилъ ему должность при оанн Медицис, которой скоро потомъ сдлался Кардиналомъ, и которому Бернардо напослдокъ помогъ достать Папскую Тіару. Въ неблагопріятное для Медицисовъ время Бернардо показалъ имъ врность свою и усердіе. Он отправился въ заточеніе съ Кардиналомъ оанномъ, сотовариществовалъ ему во всхъ путешествіяхъ, и прибылъ съ нимъ въ Рим, когда Кардиналу дозволено было явишься тамъ по смерти Александра VI. Биббіена умлъ понравишься Юлію II. Бывъ употребленъ въ дда важныя и трудныя по волъ сего Папы и Кардинала Медициса, онъ исполнялъ препорученія свои весьма удачно.
Среди важныхъ сихъ упражненій, блестящее остроуміе, мягкой нрав и склонность къ забавамъ доставляли ему пріятныя удовольствія, и Биббіена, какъ говоритъ Тирабоши {Stor. della letter. Ital. T. VII. part. 3. pag. 143.}, умлъ сочетать работу съ любовью (seppe accoppiare alle fatiche gli amori). Доказательства тому найти можно во многихъ письмахъ Бемба {Lettere del Bembo. Vol. 3. lib. 1. ann. 1505-1508.}. Любопытно видть въ нихъ, какъ два будущіе Кардинала разсуждали о сердечныхъ длахъ своихъ, совтовали другъ другу всячески хранить тайну, и боясь огласки называли своихъ и чужихъ любезныхъ вымышленными именами.
При избраніи Папы, когда умеръ Юлій II, Биббіенъ предсталъ случай показать все свое искусство, вс силы своего разума. Кардинал оанн имлъ на своей сторон душевныя качества, могущество, и богатство своей фамиліи, неблагопріятствовалъ ему только возраст, ибо ему было тридцать шесть лтъ отъ роду. Биббіена, ближайшій секретарь его, находясь, вмст съ нимъ въ Конклав, выдумалъ способъ уничтожить сіе препятство. Он объявилъ за тайну каждому изъ собравшихся Кардиналовъ, что покровитель его одержанъ болзнію и что ему недолго жить на свт {Павелъ овій описываетъ случай сей иначе, но, его словамъ, не было надобности въ помощи Биббіены. Fuere, qui exiftоmarent vel ob io seniores ad ferenda suffragia facilius acquod pridie disirupto eo abscesse, qui fedem occuparat, tanto setore ex prosluente sanie sotum, comitium implevisset, ut tanquam a mortifera tabe infectus, non diu supervicturos esse vel medicarum testimouio crederetur. Vita Leonis. lib. 3.}. Лев X, избранный по такой причин, которая въ другой мене развращенной вкъ послужила бы къ удаленію его отъ Папскаго престола, не оставилъ въ забвеніи услугъ врнаго своего наперсника. Сперва онъ сдлалъ его казначеемъ, потомъ возвелъ въ кардинальское достоинство (1513).
Возвышеніе Биббіены и милость, которою онъ пользовался при верховномъ Первосвященник, дали ему возможность удовлетворять любимымъ своимъ склонностямъ. Онъ былъ ревностнйшимъ покровителемъ изящной словесности, въ которой самъ упражнялся безпрестанно, и художествъ, коихъ былъ страстнымъ почитателемъ. Биббіена удивлялся дарованіямъ великаго Рафаеля и былъ искреннимъ его другомъ, онъ выдалъ бы за него племянницу свою, еслибъ рановременная кончина сего перваго живописца не уничтожила его предпріятія. Новый Кардиналъ старался питать во Льв X склонность къ великолпію, къ празднествамъ и позорищамъ, до которыхъ самъ былъ охотникъ. Левъ любилъ шутки, особливо же находилъ удовольствіе забавляться на счетъ тхъ простяковъ, которые соединяли въ себ легковрность со тщеславіемъ, видли мы въ жизни его, какъ любилъ онъ шутить надъ какимъ-нибудь безсмысленнымъ музыкантомъ или надъ смшнымъ стихотворцомъ, притворяясь будто удивляется великимъ талантамъ и осыпая ихъ похвалами. Биббіена помогалъ Пап въ сихъ забавныхъ сценахъ чрезвычайнымъ своимъ дарованіемъ искусно насмхаться и удивительнымъ притворствомъ.
Еще боле тшилъ онъ Святаго Отца представленіемъ Каландріи. Сей родъ забавы достойне людей умныхъ, нежели насмшки, но и онъ мало приличенъ особамъ такого званія и сана. За нсколько лтъ еще Каландрія представлена была съ великою пышностію при Двор Герцога Урбинскаго. Догадаться можно, что въ Рим предъ лицемъ самаго Папы комедія сія играна была не съ меньшимъ великолпіемъ, ее представляли въ Ватиканскомъ дворц по случаю празднества въ честь Изабеллы, Принцессы Мантуанской. Балтазаръ Перуцци, славный живописецъ и зодчій, длалъ декорацію, и она, какъ говоритъ Вазарій, была величественнйшимъ и прекраснйшимъ его произведеніемъ {Vits de’ Pittori, lib. 3, Vita di Baltassare Peruzzi.}.
Лев X не переставалъ однакожъ поручать Биббіен и важнйшія дла. Во время войны съ Герцогомъ Урбинскимъ онъ пожаловалъ его Легатомъ и главнымъ воеводою Папскихъ ополченій. Кардиналъ окончилъ дло сіе по желанію Папы: по ничтожнымъ причинамъ, несчастный Герцогъ лишенъ своихъ владній, которыя однакожъ не присоединены къ Церковной области, но отданы Папскому племяннику Лаврентію Медицису. Потомъ Биббіена отправленъ былъ въ качеств Легата во Францію, чтобы склонить Короля на крестовой походъ противу Турковъ. Извстно, что походъ сей окончился сборомъ съ Христіянскихъ государей подати, которая была новымъ источникомъ для расточительства Папы.
Кардиналъ возвратился въ Италію въ конц 1519 года. Тутъ незапная смерть похитила его въ то самое время, когда онъ чаялъ приращенія богатства своего и новыхъ почестей. Нкоторые деписатели полагаютъ, что Биббіена, ослпившись непомрнымъ честолюбіемъ, забылъ благодянія Льва X, что умышлялъ на жизнь его, и что Папа, узнавши о том, приказалъ— тайно опоить его ядомъ. Павелъ овій говоритъ только, что Биббіена искалъ первосвященства въ такомъ случа, когда бы Папа умеръ, что Франциск I обнадежилъ его своею помощію, и что Левъ освдомившись о том очень разсердился, а Биббіена скоро посл того занемогши и неполучивъ отъ самыхъ надежныхъ лкарств никакого облегченія, подумалъ, что умираетъ отъ яда. Другой писатель повствуетъ, что по вскрытіи трупа Биббіены, во внутренности его нашли признаки отравы. Какъ бы то ни было, намреніе Кардинала получить священную тіару кажется несомнительнымъ, и оно только одно неудалось сему счастливому человку. Очень жаль, что въ списк Папъ нтъ имени сочинителя Каландріи!
Почти одна только сія комедія осталась изъ сочиненій Биббіены. Названіе свое иметъ она отъ Каландро, смшной особы въ комедіи. Предложимъ здсь въ немногихъ строкахъ ея содержаніе, завязку и нкоторыя забавныя сцены. Вкъ Льва X столько непоходитъ на ныншнее время, что едва ршаюсь я коснуться слегка до того, что самыми внятными словами говорено и даже въ дйствіи представляемо было предъ освященнымъ соборомъ, и отъ чего Папа и Кардиналы помирали со смху.
Лидіо и Сантилла, двойни брат и сестра, такое имли сходство между собою, что никакъ нельзя было отличить ихъ друг отъ друга. Они родились въ Мореи, въ город Модон, разграбленномъ Турками. Лидіо ушелъ съ однимъ слугою, пpихалъ въ Италію, и сталъ учиться въ Болоніи, узнавши, что его сестра, которую почиталъ погибшею, находится въ живыхъ, онъ пустился въ Рим отыскивать Сантилллу. Тамъ влюбился въ Фульвію, жену слабоумнаго Каландро. Слуга нашего Лидіо явился къ простяку, вступилъ къ нему въ службу, познакомилъ любовника съ хозяйкою дома, нарядилъ господина своего въ женское платье и ввелъ его въ дом под именемъ сестры его Сантиллы. Уже нсколько мсяцовъ дла идутъ по желанію любящихся и предъ глазами Каландро, которой не только ни о чемъ не догадался, но и самъ даже вдругъ вздумалъ влюбиться въ молодую Сантиллу, приходившую часто навщать его супругу, — то есть, влюбился въ Лидіо, котораго почиталъ пригожею двушкою, короче, простодушной Каландро вздумалъ волочиться за любовиникомъ жены своей Фульвіи!
Между тмъ настоящая Сантилла, посл разрушенія отечественнаго ея города, кормилицею и однимъ врнымъ служителемъ переодтая въ платье мущины, под именемъ своего брата, котораго почитала убитымъ, пустилась странствовать. На мор взята была въ плнъ съ кормилицею и служителемъ. Перилло, богатый купецъ Флорентинскій, выкупивши ихъ изъ неволи, привезъ съ собою въ Римъ, и поселился близь дома нашего Каландро. Перилло будучи весьма доволенъ мнимымъ Лидіо, молодымъ своимъ прикащикомъ, хочетъ женить его на своей дочери. Настоящій Лидіо нсколько дней неходитъ къ Фульвіи, опасаясь чтобы наконецъ неоткрылись его шалости. Фульвія мучится отъ нетерпнія, любя страстно, они боится, чтобы нжной другъ ея не охладлъ, и непремнно желаетъ его видть. Одинъ колдунъ берется привести къ ней любовника и по обыкновенію въ женскомъ плать, он находитъ мнимаго Лидіо, или настоящую Сантиллу одтую въ мужское платье, она въ крайнемъ замшательств, отъ того что Перилло непремнно хочетъ сдлать ее своимъ зятемъ. Колдунъ приглашаетъ ее въ Фульвіи, думая, что говоритъ съ настоящимъ Лидіо. Сантилл вздумалось позабавиться симъ случаемъ, она надваетъ женское платье, которое достала ей кормилица, и ршилась идти къ Фульвіи подъ видомъ любовника, но въ одежд своего пола. Между тмъ Фульвія, невидя Лидіо, теряетъ терпніе, наряжается мущиною и идетъ искать его.
Въ то же время Каландро, влюбленный до безумія въ Лидіо, почитаемаго имъ за Сантиллу, открывается Фессеніо, тому плутоватому слуг, которой живетъ у него изъ усердія къ настоящему своему господину, Фессеніо общается помочь ему въ сей нужд, но требуетъ для предосторожности, что бы онъ веллъ нести себя въ сундук, крпко запертомъ.— А ежели сундукъ будетъ очень малъ?— Что нужды! васъ можно уложить въ немъ кусками.— Какъ кусками? — Точно кусками, тутъ нтъ ни малйшей трудности. Ето обыкновенной способъ путешествовать по морю. Не думаете ли, чтобы иначе можно было на корабл удержаться? у каждаго пассажира отскаютъ руки, ноги и вс члены, потомъ кладутъ ихъ въ ящики, а приплывши къ берегу, каждой опять беретъ свои члены и идетъ за своими длами, вся хитрость состоитъ въ одномъ только слов.— Въ какомъ? — Въ слов: Амбракакуллакъ. Надобно только хорошо произнести его, и каждой членъ вдругъ очутится на своемъ мст.
Урокъ о выговор слова сего весьма забавенъ. Каландро нсколько разъ произноситъ не въ попадъ. Фессеніо заставляетъ его выговаривать по складамъ и при каждомъ слог сильно дергаетъ его за руку. Наконецъ Каландро вскрикиваетъ. Все пропало! говоритъ Фессеніо: вы крикомъ своимъ уничтожили волшебную силу.— Каландра досадуетъ, что помшалъ вывихнуть себ руку. Что длать? Какъ поправить ошибку? Фессеніо отвчаетъ съ простодушіемъ истинно комическимъ. Я найду, говоритъ онъ такой большой сундукъ, что вы въ немъ и такъ помститесь.
Въ другомъ явленіи Каландра находитъ новую трудность. Въ какомъ состояніи надобно лежать въ сундук, во снли быть или бодрствовать?— Ни то ни другое: сидя на лошади не спятъ, по улицамъ ходятъ, за столомъ дятъ, на лавк сидятъ, на постели спятъ, а въ сундук надобно быть мертвымъ.— Какъ мертвымъ?— Точно мертвымъ.— Къ чорту! куда это годится!— Случалось ли вамъ умереть когда-нибудь?— Кажется, нтъ.— Почемужъ вы знаете, что это никуда негодится, ежели вы ни однажды не умирали?— А теб разв случалось?— Мн! разъ тысячу въ жизни.— Чтожъ, вдь очень больно?— Умереть, заснуть, все равно.— Такъ надобно, чтобъ и я умеръ?— И вдомо, когда ляжете въ сундук.— Да скажи мн, какъ умираютъ?— Сущая бездлица! надобно закрыть глаза, сложить руки на-крест, не шевелишься, не слышать и не видть того, что около васъ говорятъ и длаютъ.— Понимаю, но посл ожить снова, думаю, трудно.— Вы угадали, ето самая величайшая и прекраснйшая тайна, о которой донын еще никто не знаетъ. Однакожъ я вамъ ее объявлю, ежели только поклянетесь никому не сказывать.— Съ радостію клянусь теб, что никто не узнаетъ. Ежели угодно, я и самъ себ не скажу ни слова.— О! себ самому дозволяется вамъ говоришь, сколько захотите, только на одно ухо, а не на оба.— Такъ скажи же поскоре. Вамъ извстно, дорогой мой господин, что между живымъ и мертвымъ та только и развитьи, что одинъ можетъ двигаться, а другой нтъ. И такъ вотъ въ чемъ вся тайна: должно поднять лице къ верху и плюнуть на воздухъ, потомъ тряхнуться всмъ своимъ тломъ, дале, открыть глаза и шевелитъ членами, тогда смерть уйдетъ, ивы оживете. Поврьте мн, что поступая такимъ образомъ, не должно бояться смерти.
Каландро увренъ, что нетрудно умирать и оживать, когда вздумается, но чтобы еще боле увриться онъ хочетъ испытать то и другое. Начинается забавная проба подъ руководствомъ плута Фессеніо. Напослдокъ приступаютъ къ длу. Все готово: Лидіо предувдомленъ, пріискана молодая женщина, которая должна представлять мнимую Сантиллу, и которой заплачено за то, чтобы приласкала глупца Каландра и посмялась бы надъ нимъ хорошенько. Его заперли въ сундукъ, и отправили въ путь на спин наемнаго носильщика. На застав приставы таможенные спрашиваютъ, что въ сундук находится? Опять забавная сцена между приставами, носильщикомъ, прелестницею и Фессеніо, которой всхъ дурачитъ, а посл, чтобы скоре кончить дло, признается, что въ сундук лежитъ мертвецъ. Приставы открываютъ сундукъ и находятъ лежащаго въ немъ Каландро. Для чего же несете въ сундук етаго человка? спрашиваетъ приставъ.— Для того что он умеръ отъ мороваго повтрія.— Отъ повтрія? а я къ нему прикасался!— Темъ для тебя хуже.— Куда жъ вы несете его?— Несемъ бросить его въ рку и съ сундукомъ.— Какъ! восклицаетъ Каландра поднимаясь и вылзая изъ сундука: меня утопить! меня бросить въ рку! Нтъ, бездльники! я не умеръ!— При семъ вопл вс разбжались, и носильщикъ и приставы и нанятая прелестница. Каландра горячится, хочетъ бить слугу, но плутъ Фессеніо клянется, что безъ того конфисковали бы сундук въ таможн.— Какая это женщина, спрашиваетъ Каландро, которая побжала отсюда изо всей мочи? кто она?— Это смерть, она была заперта въ сундук съ вами вмст.— Со мною?— Точно съ вами.— Однакожъ я совсмъ не примтилъ ее.— Врю, вдь и сонъ также невидимъ для васъ, когда спите, жажды вы невидите, когда пьете, алчбы, когда кушаете, если незахотите притворяться, то и теперь конечно признаетесь, что невидите жизни, хотя вы живы, а она точно съ вами.— Правда, я же вижу ея.— Ну точно такъ и смерти же льзя видть тому, кто умеръ.
Каландро вс понялъ, онъ безпокоится, какимъ образомъ дойти до Сантиллы, которая ждетъ его.— Это бездлица! отвчаетъ Фессеніо: назовитесь носильщикомъ, вы же одты неопрятно,— и посл смерти лице ваше такъ перемнилось, что васъ теперь и узнать не можно. А я выдамъ себя за столяра, и принесу къ Сантилл сундукъ, будто бы мною сдланный. Она умна, догадается съ перваго слова, и дло кончится такъ, будто бы вы въ сундук принесены были. Выдумка очень понравилась нашему волокит, Фессеніо помогъ ему взять сундукъ, и оба пошли куда надобно. Опять забавное явленіе. Нжная Фульвія, одтая въ мужское платье, была у Лидіо въ то самое время, когда пришелъ мужъ ея къ сей мнимой Сантилл. Она притворяется, будто нарядилась такъ для того, чтобъ поймать неврнаго своего Каландро, осыпаетъ его страшными укоризнами, отводитъ домой и запираетъ.
Подлинная Сантилла въ назначенной часъ является къ Фульвіи въ одежд своего пола, въ какой и братъ ея посщалъ свою пріятельницу. Фульвія принимаетъ ее за Лидіо, но ошибка cкоро открывается. Новое замшательство. Вина падаетъ на чародя, отъ котораго Фульвія требуетъ, чтобы все приведено было въ надлежащей порядокъ. Сантилла опять надваетъ свое мужское платье, и ошибка слдуетъ за ошибкою, ибо думаютъ, что происходитъ перемна пола въ одной и той же особ. Колдунъ въ недоумніи, призываемый имъ демон не помогаетъ. Наконецъ братъ и сестра встрчаются, и узнаютъ другъ друга. Сантилла склоняетъ брата своего жениьься на дочери Перилло, Фульвія, разными хитростями выпутавшись изъ бды, охотно на то соглашается, равно и на бракъ сына своего Фламиніо, за котораго Сантилла намрена выдти. Такимъ образомъ вс остаются довольны, кром стараго Каландро, героя комедіи.
Таково содержаніе славной Каландріи, о которой столь часто упоминаютъ, когда идетъ рчь о возрожденіи комедіи въ Европ, но коей содержаніе, расположеніе и завязка до сихъ поръ никмъ небыли описаны. Каландрія, или Каландра, названная такъ отъ имени главнаго лица, напечатана скоро посл смерти сочинителя, и тогда же сдлалась извстною во всей Италіи. Слава ея была некратковременна, даже и теперь Флорентинцы, любители чистоты своего языка, почитаютъ ее на ряду съ лучшими сочиненіями стариннаго театра.
Каландрія походитъ, какъ можно было примтитъ, на Плавnовы комедіи. Менехмы послужили поводомъ къ сочиненію Калантіи и даже видно въ нкоторыхъ мстахъ довольно имъ близкое подражаніе. Двойни разнаго пола гораздо забавне Плавтовыхъ Менехмовъ. Каландрія написана прозою: сочинитель въ пролог объявляетъ и причину тому, а именно что люди разговариваютъ прозою, а не стихами. Аристофанъ, Плавтъ и Теренцій могли бы то же сказать въ свое оправданіе, однакожъ они сочиняли стихами свои комедіи. Правда, отличнйшіе изъ новыхъ поетовъ часто писали комедіи прозою, за что и хулить ихъ не должно, однакожъ т изъ нихъ поступили еще лучше, которые при хорошихъ способностяхъ и надосуг сочиняли комедіи въ стихахъ, каковы напримръ Тартюфъ, Мизантропъ, Ученыя женщины, также Игрокъ, Менехмы, Завщатель, или Лжецъ, Челобитчики, Метроманія и многія другія.
Разговор въ Каландріи вообще живой и плавной, слогъ легкой, изобилующій тми Тосканскими выраженіями, которыя имютъ сходство съ Греческимъ аттицизмомъ и съ Римскою чистотою, но къ несчастій) он испорченъ множествомъ словъ игривыхъ, обоюдныхъ, очень неблагопристойныхъ, неодобряемыхъ изящнымъ вкусомъ, ихъ извинить можно разв только примромъ Плавта, которому подражалъ нашъ сочинитель. Нравы въ сей комедіи и сами по себ дурны и обработаны безъ искусства. Почти непонятно, какъ могли просвщенные государи Италіи и благочестивый Первосвященникъ Рима безъ стыда смотрть на представленіе Каландріи, но должно вспомнить о чрезвычайной того вка развращенности, которая очень худо извстна людямъ, предпочитающимъ нравы тогдашніе нравамъ ныншняго времени,
[Женгене П.Л.] Об итальянской комедии в XVI веке, и о Каландрии, соч. кардинала Биббиены: (Окончание) / С франц. Т. [М.Т.Каченовский] // Вестн. Европы. — 1810. — Ч.49, N 2. — С.117-136.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
