І.
І.
Priant Dieu monsieur
de Montaigne etc.
II.
II.
III.
III.
Henry.
Генрихъ.
IV.
IV.
Шарль Луандръ.
‘Пантеонъ Литературы’, No 3, 1891
Мишель де-Монтэнь, Луандр Шарль, Год: 1880
Время на прочтение: 29 минут(ы)
Авторъ ‘Опытовъ’ родился, какъ это самъ онъ намъ сообщаетъ, между одиннадцатью и двнадцатью часами утра, въ послдній день февраля мсяца 1533 года, въ замк св. Михаила де-Монтэнь {Уздъ де-Бержеракъ, кантона д-Велинь Дордонъ.}. Его отецъ Петръ Ейкемъ былъ послдовательно первымъ синдикомъ города Борцо въ 1530 г., товарищемъ мэра въ 1536 г., синдикомъ во второй разъ въ 1540 г., прокуроромъ города въ 1546 г. и, наконецъ, мэромъ съ 1553 по 1556 годъ. Это былъ человкъ строгой честности, который тщательно заботился о ‘порядочности и приличіи личности и своей одежды, отличался чрезмрной врой въ свои слова, и совстью и религіей, которая скоре склонялась къ суеврію, чмъ къ противоположной крайности’ {‘Опыты’, кн. II, гл. 2.}. Чтобы ‘сблизить съ народомъ своего сына Михаила и привязать къ тмъ, которые нуждаются въ помощи’, онъ далъ ему въ, воспріемники ‘личностей самаго низкаго сословія’ и потомъ отправилъ съ колыбели ‘на воспитаніе къ одному изъ своихъ бдныхъ крестьянъи пріучилъ его, поздне, къ самому простому образу жизни’, въ то же время заботясь о томъ, ‘чтобы воспитывать его душу съ кротостью и на свобод, безъ суровости и стсненія’. Монтанъ, который даетъ намъ точныя свднія относительно своихъ первыхъ лтъ жизни, разсказываетъ намъ, какъ имли обыкновеніе будить его при звук пріятной музыки, и какъ онъ выучился по латыни ‘безъ розогъ и слезъ’, прежде даже нежели французскому, благодаря нмецкому учителю, котораго его отецъ приставилъ къ нему и который говорилъ съ нимъ только на язык Вергилія и Цицерона. Изученіе греческаго шло одновременно, ‘въ форм забавы и упражненія’. Шести лтъ молодого Монтэня помстили въ гимназію де-Гюеннъ въ Бордо, гд у него въ качеств учителей были самые выдающіеся ученые шестнадцатаго вка Николай Груиль, Гэранть, Мюрэ и Бухананъ. Въ тринадцать лтъ онъ кончилъ ее, и такъ какъ его семья предназначалл. его къ магистратур, онъ принялся за изученіе права. Ему было тогда около четырнадцати лтъ, но эти первые годы молодости совершенно скрыты отъ любопытства исторіи. Все, что знаютъ въ продолженіи долгаго времени, это то, что въ 1554 г. ему дали мсто совтника при парламент въ Бордо, что въ 1559 г. онъ находился въ Баръ-ле-Дюкъ со дворомъ Франца И, и что въ слдующемъ онъ присутствовалъ въ Суан при объявленіи несовершеннолтія Карла IX. Какая была его роль при этихъ различныхъ обстоятельствахъ? На это невозможно отвта за недостаткомъ точныхъ документовъ.
Между 556 и 1563 гг., находимъ эпизодъ очень важный въ жизни Монтэня, мы говоримъ о его связи съ Этьенномъ ла-Боэти, котораго онъ встртилъ, какъ это онъ самъ говоритъ, ‘случайно на большомъ праздник и въ большомъ обществ въ город’ {‘Опыты’, кн. I, гл. 27.}. Съ первой-же встрчи авторъ Опытовъ и авторъ Добровольнаго рабства такъ ‘понравились, сошлись и полюбились другу другу’, что никто не былъ имъ съ тхъ поръ такъ ‘близокъ, какъ они другъ другу’, и въ продолженіи шести лтъ, эта дружба наполняетъ сердце Монтэня, какъ потомъ воспоминаніе о ней наполняло его память, посл того какъ смерть разрушила союзъ друзей {Ла-Боэти умеръ 18 августа 1563 г., тридцати двухъ лтъ девяти мсяцевъ и семнадцати дней.}.
Хотя въ своей книг онъ строго порицаетъ тхъ, которые, противно мннію Аристотеля, женятся прежде тридцати пяти лтъ, самъ онъ не подождалъ срока, назначеннаго Стасирскимъ философомъ, и въ 1566 г., т. е. тридцати трехъ лтъ, женился на Франциск де-ла-Шассеннъ, дочери совтника парламента въ Бордо {Очень мало знаютъ вообще про этотъ бракъ, который, впрочемъ, былъ счастливъ. Монтэнь, разсказывая, въ глав 36, кн. II, про семейную ссору, говорить, что она послужила ему поводомъ написать главу, про упрямство и крикъ. Но онъ прибавляетъ, что это единственный разъ жена дала ему тему для подобнаго предмета, что это лучшій человкъ изъ всхъ людей, и что онъ къ ней очень привязанъ. Кажется эта привязанность была искренна, такъ какъ мы узнаемъ, что онъ хранитъ супружескую врность несравненно строже, чмъ онъ самъ ожидалъ.
Дти отъ этого брака умерли въ дтств, кром Элеоноры, которая пережила отцаи во второмъ брак сдлалась виконтессой де-Гамашъ.}. Все, что относится до его жизни въ первое время посл брака, неизвстно, какъ и занятія въ молодости. Его біографы не согласны между собой, и насколько подробно знакомитъ онъ насъ съ самыми сокровенными своими мыслями и тайнами души, настолько же онъ сдержанъ относительно всего, что касается его обязанностей, политическаго поведенія и общественныхъ связей. Званіе ‘gentilhome ordinaire du roi’, которое онъ себ даетъ въ одномъ предисловіи и которое, въ свою очередь, ему даетъ Генрихъ III. въ одномъ письм, которое найдутъ ниже, то, что онъ, говоритъ объ треволненіяхъ при дворахъ, гд онъ провелъ часть жизни, наставленія, которыя онъ писалъ подъ диктовку Катерины Медичи для короля Карла IX, его благородна переписка съ Генрихомъ IV,— не оставляютъ, впрочемъ, ни малйшаго сомннія относительно того участія, которое онъ принималъ въ длахъ своего времени, и неопровержимое доказательство благосклонности царственныхъ особъ <испорчено>имъ въ слдующемъ письм, которое ему написалъ Ка<испорчено> при пожалованіи ордена св. <испорчено> который былъ высшимъ знакомъ отличія французскаго дворянства’, какъ это онъ самъ говорить:
Monsieur de Montaigne, pour voа vertus et mrites, je vous ai choisi et lu an nombre des chevaliers de mon ordre, afin d’tre associ avec eux, pour laquelle election vous notifier et vous bailler le collier du dit ordre, j’ai crit prsentement а mon cousin le marquis de Trans, auprè,s duqnel vous vous rendrez, afin de recevoir de lui le collier du dit ordre, qui] vous baillera de mapart, et ce, pour augmenter de plus en plus l’affection et bonne volont que je vous porte, et vous donner occasion de persvrer en la dvotion que vous avez de me faire service {Пайенъ. Неизданные документы. 1850 г., ст. 47—48.}.
Ecrit Blois le 18 octobre 1571 {Господинъ де-Монтэнь, за наши добродтели и заслуги я васъ выбралъ и назначилъ въ число кавалеровъ моего ордена, для того чтобы пріобщить васъ къ намъ, благодаря коему избранію для объявленія этого и врученія цпи упомянутаго ордена, я написалъ моему кузену, маркизу де-Трансъ, къ которому вы явитесь, чтобы получить отъ него цпь упомянутаго ордена, которую онъ вамъ вручитъ отъ моего имени, и это для того, чтобы усилить любовь и доброе расположеніе, которое я къ мамъ питаю, и дать вамъ случай продолжать выказывать желаніе мн служить.
Молю Бога, господинъ де-Монтэнь и т. д. Написано въ Блоа 18-го октября 1571 г.
Пайенъ. Неизданные документы. 1850 г., ст. 47—48.}.
Но Лакруа дю Мэнъ, Монтэнь, по смерти своего старшаго брата, отказался отъ должности совтника парламента, чтобы вступить въ военную службу, между тмъ, если врить президенту Пузье, онъ никогда не занималъ военной должности. Однако нкоторыя мста Опытовъ какъ будто показываютъ, что не только онъ вступилъ въ военную службу, но что даже принялъ участіе въ нсколькихъ походахъ въ рядахъ католическаго войска {Съ нкотораго времени, говоритъ онъ, между прочимъ, посл трудовъ войны, посл пяти или шести часовъ, желудокъ начинаетъ у меня возмущаться… Солдатъ гасконскій, говоритъ онъ еще про себя… И въ другомъ мст: Въ числ трудностей войны немаловажную роль играетъ густая пыль, которая насъ окутываетъ, какъ горячими покровомъ въ продолженіи цлаго дня.}. Прибавимъ, что на своей могил онъ изображенъ одтымъ въ кольчугу съ шлемомъ и наручникомъ на правой сторон и со львомъ у его ногъ, что въ похоронныхъ эмблемахъ означаетъ, что покойникъ принималъ участіе въ какомъ-нибудь значительномъ военномъ дл.
Врны или неврны эти предположенія, но дло въ томъ, что нашъ авторъ, достигнувъ тридцати восьми лтъ, ршился посвятить наук и уединенію т года, которые ему осталось прожить на этомъ свт, и въ день своего рожденія, въ послдній день февраля мсяца 1571 г., онъ веллъ сдлать въ своемъ замк эту философскую надпись, которая и до сихъ поръ видна {Найенъ. Новые документы. 1850. ст. 31.}:
Anno Christi… АЕ XXXVIII pridiecalend. mart, die suo natali Mich… Mont… servi tii aulici et munerum publicorum jamdudum pertaesus se intaeg… in doctarum virginum sinu recessit, ubi quiettus et omnium securus quantilium id tandem superabit decursi multa jam plus parte spatii, si modo jam fata ducant, exiguas istas sedes et dulces latebras avitasque libertati suae tranquillitatique et otio consecravit {Въ годъ отъ Рожд. I. Хр… на тридцать восьмомъ году, наканун Мартовскихъ календъ, въ день рожденія, М. де-Монтэнь, уже давно утомленный отъ рабства двора и общественныхъ обязанностей, бросился въ объятія мудрыхъ сестеръ, онъ хочетъ окончить путь на половину пройденной жизни въ спокойствіи у беззаботности, и онъ посвятилъ покою и свобод это привтливое и мирное жилище, наслдство предковъ.— Moнтэнь сдлался обладателемъ ея но смерти отца, въ 1559 году.}.
Въ эпоху, до которой мы дошли, Монтэнь былъ только извстенъ въ литератур, какъ переводчикъ и издатель. Въ 1559 г. онъ напечаталъ переводъ Естественной Теологіи Раймунда Себондскаго, предпринятый единственно по желанію отца. Въ 1571 г. онъ издалъ нсколько маленькихъ сочиненій ла-Боэти, и эти оба изданія, внушенныя ему сыновней любовью и дружбой, доказываютъ, что сердце развито было у него сильне, нежели литературное самолюбіе. Почти съ увренностью можно предположить, что онъ принялся за Опыты въ первый же годъ своего удаленія отъ свта. ‘Какъ по его же признанію, говоритъ президентъ Бугье, онъ не любилъ ни охоту, ни постройки, ни садоводство, ни сельское хозяйство, и такъ какъ онъ исключительно занимался чтеніемъ и собственными размышленіями, то онъ предался удовольствію записывать свои мысли безъ всякаго порядка, и по мр того, какъ он появлялись у него въ ум’. Эти мысли стали книгой и первая ея часть, которая должна была доставить ея автору безсмертіе, появилась въ Бордо въ 1580 году. Монтэню было тогда сорокъ семь лтъ, онъ страдалъ уже давно каменной болзнью и болзнью почекъ. Желаніе разсяться отъ страданій и надежда получить облегченіе, принимая воды, заставили его предпринять большое путешествіе въ этомъ же году. Такъ какъ описаніе этого путешествія заключаетъ въ себ очень интересныя подробности относительно его интимной жизни, то мы считаемъ своимъ долгомъ дать здсь нсколько выдержекъ и краткій обзоръ его.
‘Путешествіе, за ходомъ котораго мы будемъ слдить или просто отмчать его, говоритъ издатель маршрута Монтэня {Было извстно изъ различныхъ мстъ въ Опытахъ, что Монтэнь длалъ довольно длинныя путешествія и былъ въ Рим, но не знали подробности этихъ странствій. Въ 1770 г. аббатъ Прюни, желая написать исторію Перигора, объзжалъ его, и, остановившись въ замк Монтэнь, который принадлежалъ тогда графу Сэгюръ де-ла-Рокеттъ, потомку въ шестомъ колн дочери нашего писателя, роясь въ сундук, наполненномъ старинными бумагами. нашелъ маленькую книжку in-folio въ 178 стр., которая была ничто иное, какъ рукописный журналъ путешествія Монтэня, записанный по крайней мр на половину исполнявшимъ обязанность секретаря и по итальянски, тамъ дло шло объ Италіи. Эта рукопись, разсмотрнная ученымъ Каппэронкье, была напечатана въ 1774 г Р. Кэрпонъ.}, не представляетъ ничего особенно интереснаго, на чемъ мы могли бы остановиться, отъ Бомонъ-на-Оаз до Пломбьеръ въ Лотарингіи… Нужно даже дойти до Базеля, описаніе котораго знакомитъ насъ съ его естественнымъ и политическимъ положеніемъ, также какъ и съ его минеральными водами. Перездъ Монтэня по Швейцаріи не безъинтересенъ, изъ него видно, насколько этотъ путешественникъ-философъ всюду принаравливается къ нравамъ и обычаямъ страны. Гостинницы, печи, даже швейцарская кухня, все ему нравится, кажется, что онъ даже часто предпочитаетъ французскимъ нравамъ и обычаямъ нравы и обычаи тхъ мстъ, по которымъ онъ прозжаетъ и простота и чистосердечіе которыхъ боле соотвтствовали его собственнымъ. Въ городахъ, гд Монтэнь останавливался, онъ старался знакомиться съ протестантскими теологами, чтобы изучить основанія ихъ догматовъ. Онъ вступалъ даже съ ними въ споры. По вызд изъ Швейцаріи, его видишь въ Йен, имперскомъ город, потомъ въ Аугсбург и въ Мюнхен’.— Онъ направился затмъ въ Тироль, и имъ тмъ боле остался доволенъ, что его предупреждали о неудобствахъ, которыя онъ долженъ будетъ вынести на этомъ пути, что дало ему поводъ сказать, ‘что онъ всю , жизнь не доврялъ мнніямъ другихъ въ разсужденіяхъ объ ‘удобствахъ въ чужихъ странахъ, всякій уметъ только наслаждаться, согласно обычаю своей деревни, и очень мало ‘обратилъ вниманія на предостереженія, которыя ему давали ‘путешественники’.
Пріхавъ въ Бользбнъ, Монтэнь пишетъ Францу Готманну, ‘что ему доставило такое удовольствіе посщеніе Германіи, что покидалъ онъ ее съ большимъ сожалніемъ, хотя и халъ въ Италію’. Онъ посщаетъ потомъ Брюнсбль, Трентъ, гд останавливается въ гостинниц Розы, затмъ Ровэръ, и тамъ жалуется, что раки начинаютъ исчезать, но что онъ вознаграждаетъ себя трюфелями на масл и уксус, апельсинами, лимонами и маслинами и все это по его вкусу {Путешествія. I. стр. 182.}. ‘Проведя безпокойную ночь, говоритъ секретарь, который писалъ подъ его диктовку, или скоре говоритъ онъ самъ третьему лицу, утромъ при мысли, что ему предстояло видть новый городъ или страну, онъ вставалъ бодрый и веселый. Я никогда не видалъ его мене утомленнымъ, не слыхалъ мене жалобъ на свои страданія, его умъ былъ такъ занятъ тмъ, что онъ видлъ на пути и дома, онъ такъ выискивалъ вс случаи поговорить съ иностранцами, что, я думаю, это отвлекало его боль. Когда жаловались ему на то, что онъ велъ своихъ спутниковъ по разнымъ дорогамъ и странамъ, часто возвращаясь почти туда-же, откуда выхалъ (что онъ длалъ, получивъ совтъ осмотрть что-нибудь замчательное, или перемнивъ намреніе, сообразно случаю), онъ, отвчалъ, что онъ шелъ только туда, гд находился, и что не могъ ошибиться дорогами, не имя другой цли какъ посщать неизвстныя мста, и что онъ не измнялъ своему намренію, лишь-бы его не видли опять на той-же дорог, и два раза на томъ же мст. А что карается Рима, куда стремились другіе, онъ желалъ его видть мене, нежели другія мста, потому что онъ былъ каждому извстенъ, и что у него не было слуги, который-бы не могъ дать ему свдній о Флоренціи и Феррара. Онъ также говорилъ, что ему казалось, онъ походилъ на тхъ, которые, читая очень веселый разсказъ или хорошую книгу, боятся скоро дойти до конца, такъ было и съ нимъ: и онъ находилъ такое большое удовольствіе въ путешествіи, что ненавидлъ близость того мста, гд долженъ былъ отдохнуть’.
Изъ этихъ выдержекъ видно, что Монтэнь путешествовалъ, какъ писалъ, съ полной свободой и съ полнымъ удобствомъ, безъ опредленнаго плана и слдуя всегда ‘разными извилистыми путями’. Хорошія гостинницы, мягкія постели, красивые виды всюду привлекаютъ его вниманіе, и въ своихъ замчаніяхъ насчетъ людей и вещей, онъ главнымъ образомъ останавливается на практической сторон. Его постоянно занимаетъ забота объ его здоровь: такимъ образомъ въ Венеціи, ‘которую онъ находить такой, какъ онъ себ представлялъ, и немного мене прекрасной’, онъ подробно разсказываетъ читателю, что у него были колики, и что посл ужина вышло два большихъ камня. Выхавъ изъ Венеціи, онъ послдовательно посщаетъ Феррару, Ровиго, Падую, Болонь (‘гд наслаждается коликами’), Флоренцію и т. д., и везд, гд онъ останавливается, непремнно, прежде чмъ сойти съ лошади, посылаетъ нсколькихъ слугъ ‘осмотрть вс гостиницы, припасы и вина, и познакомиться съ условіями, чтобы выбрать лучшія’. Онъ находитъ флорентійскихъ женщинъ самыми красивыми женщинами въ мір, но несравнимо мене доволенъ говядиной, ‘которой на половину мене, ‘чмъ въ Германіи, и которая далеко не такъ хорошо ‘приготовлена. Подаютъ безъ шпека и тамъ и тутъ, но въ ‘Германіи она лучше приправлена, и соусы и супы разнообразне’. Онъ замчаетъ, между прочимъ, что стаканы необыкновенно малы, и что вина имютъ ‘небольшую сладость’. Пообдавъ у великаго герцога, Монтэнь снова пускается въ путь, продолжая бродить по стран ‘некрасивой, холмистой, полной расщелинъ, на которой невозможно пройти войску’, и достигаетъ Рима въ послдній день ноября мсяца, въхавъ черезъ ворота del Popolo. Онъ помстился сначала въ гостинниц Медвдя, но потомъ за двадцать экю въ мсяцъ нанялъ у испанца три прекрасно меблированныхъ комнаты, который за эту цну предоставилъ въ его распоряженіе и огонь своей кухни. То, что его всего боле сердило въ вчномъ город, это встрчать на каждомъ шагу французовъ, которые здоровались съ нимъ на родномъ нарчіи, но за исключеніемъ этого неудобства, ему здсь все очень нравилось, и во время этого перваго посщенія, онъ пробылъ цлые пять мсяцевъ. Умъ его, весь пропитанный классическими воспоминаніями, не могъ не испытывать глубокаго впечатлнія при вид римскихъ развалинъ, и это выразилось въ слдующихъ великолпныхъ строкахъ, написанныхъ въ его ‘Дневник Путешествія’:
‘Онъ говорилъ, что отъ всего Рима осталось только небо, подъ которымъ онъ находился и гд было его жилище, что вс его знанія объ немъ были отвлеченныя и созерцательныя, въ которыхъ не было ничего, что подлежало-бы области чувствъ, что т, которые говорили, что видны были по крайней мр развалины Рима, говорили слишкомъ много, такъ какъ развалины такой страшной махины заставили-бы боле чтить и уважать ея память — то была только ея могила. Міръ, врагъ его долгаго владычества, разрушилъ и раздробилъ, во первыхъ, вс части этого чуднаго тла, и такъ какъ Римъ, хотя окончательно мертвый, обезображенный и обезсиленный, внушалъ ему все-же ужасъ, міръ засыпалъ даже его развалины. Судьба сохранила эти маленькіе признаки его развалинъ, которыя виднются надъ его гробомъ, для свидтельства о его безконечномъ величіи, которое вполн уничтожить не могли столько вковъ, не могъ уничтожить заговоръ цлаго міра, не разъ повторенный на его погибель. По вполн правдоподобно, что эти обезображенные члены были мене всего замчательны, и что ярость враговъ безсмертной славы побудила прежд всего разрушить все самое красивое и самое замчательное, что зданія этого незаконнорожденнаго Рима, который связывали съ этими лачугами, хотя настоящимъ вкамъ было отчего прійти въ восторгъ’, должны были ему собственно напомнить т гнзда, которыя воробьи и ласточки прилпляютъ во Франціи къ сводамъ и стнамъ церквей и которыя Гугеноты разрушали. Боялся онъ еще и того, при вид пространства, которое занимаетъ эта могила, чтобы ея не узнали вполн, и чтобы мсто погребенія не было-бы еще большею частью засыпано. Что отъ одного этого вида, какъ эти жалкіе отбросы, напр. куски черепицы и разбитые горшки образовали груду такой необычайной величины, что она равняется по высот и ширин нсколькимъ естественнымъ горамъ {Она составляетъ нын такъ называемую гору Тестасэ, monte Testaceo.} (такъ какъ онъ сравнивалъ ее съ mote de Gurson, {Въ Перигор.} и считалъ ее двойной ширины), ‘можно было заключить, что то было нарочитое повелніе судьбы, чтобы дать понять міру иго заговоръ противъ славы и первенства этого города — новымъ и необычайнымъ свидтельствомъ’ его величія. Онъ говорилъ, что не могъ допустить, принявъ во вниманіе такое малое пространство и мсто, которое занимаютъ каждый изъ семи холмовъ, и именно самые знаменитые — Палатинскій и Капитолійскій, чтобы Римъ заключалъ такое большое количество зданій. Посмотрите только, что остается отъ храма Мира, вдоль по Forum Romanum, до сихъ поръ видишь постепенное разрушеніе, подобно большой гор, разбитой на нсколько страшныхъ скалъ, кажется, два такихъ зданія могли-бы занять все пространство Капитолійскаго холма, гд находились еще двадцать пять или тридцать храмовъ, кром нсколькихъ частныхъ домовъ. Но, на самомъ дл, предположенія, которыя длаютъ по поводу описанія этого города, представляются неправдоподобными, ибо его планъ необычайно измнился въ форм, такъ какъ нкоторыя изъ этихъ небольшихъ долинъ засыпаны, именно въ самыхъ низменныхъ мстахъ: напримръ мсто, гд находится Velabrum, который, благодаря своему низкому положенію, принималъ стоки города и имлъ озера, такъ возвысилось среди холмовъ, сравнительно съ другими естественными, которые стоятъ кругомъ, и все это сдлалось отъ кучи и груды развалинъ большихъ зданій, да и Monte Savello ни что иное, какъ развалина одной изъ частей театра Marcellus. Онъ полагалъ, что древній Римлянинъ не узналъ-бы расположенія своего города, если-бы увидалъ его. Часто случалось, что, разрывая глубоко землю, наталкивались на верхнюю часть очень высокой колонны, которая ‘еще стояла во весь ростъ внизу. Для домовъ не ищутъ другого фундамента, какъ старыя лачуги или своды, которые видны подъ всми погребами. Но даже на обломкахъ старыхъ зданій въ томъ вид, какъ ихъ раскинула судьба, когда они разсыпались, они поставили свои новые дворцы, точно на большихъ обломкахъ твердыхъ и крпкихъ скалъ. Легко видть, что многія улицы боле чмъ на тридцать футовъ ниже настоящихъ’.
Какой-бы онъ ни былъ порою скептикъ въ своихъ книгахъ, Монтэнь, во время пребыванія въ Рим, показывалъ большое уваженіе къ церкви, онъ просилъ чести быть допущеннымъ поцловать ногу у св. отца, Григорія XIII, и первосвятитель увщевалъ его продолжать и показывать преданность, которую онъ всегда имлъ къ церкви и въ своемъ служеніи французскому королю’.
Посл того, говоритъ издатель путешествія, Монтэнь проводилъ все свое время въ Рим въ прогулкахъ пшкомъ и верхомъ, въ посщеніяхъ всякаго рода {Путешествія, предварительное разсужденіе, ст. 84 и слд.}. Церкви, ложи даже процессіи, проповди, потомъ дворцы, виноградники, сады, общественныя увеселенія, масляничныя и т. д.— онъ ничего не оставилъ безъ вниманія: онъ видлъ обрзаніе еврейскаго ребенка, и описываетъ всю церемонію во всхъ подробностяхъ Въ ложахъ св. Сикста онъ встрчаетъ Московскаго посла второго, котораго видлъ Римъ со времени Павла III, этоті посланникъ имлъ грамоты отъ своего двора къ Венеціи, адресованныя великому губернатору его милости Московскій дворъ имлъ тогда такъ мало сношеній съ другими государствами Европы, и тамъ были такъ мало свдущи что думали, что Венеція принадлежала къ папскимъ владніямъ.
Изъ всхъ подробностей его пребыванія въ Рим, своеобразне другихъ та, которая касается цензуры его Опытовъ.
Правитель Священнаго дворца передалъ ему его Опыты, исправленные, согласно мннію ученыхъ монаховъ. ‘Онъ самъ могъ судить объ нихъ, сказалъ онъ ему только при посредств одного французскаго монаха, ибо не понималъ совсмъ нашего языка, — говорить Монтэнь, и онъ такъ удовлетворился моими оправданіями, которыя я ему давалъ относительно каждой статьи, которую онъ порицалъ по внушенію этого француза, что отдалъ на мою совсть передлать то, что я найду въ нихъ дурного. Я, напротивъ, умолялъ его согласиться съ мнніемъ того, который имъ осужденъ, сознаваясь въ нкоторыхъ вещахъ, какъ напр. въ потребленіи слова судьба, въ упоминаніи еретическихъ поэтовъ, въ оправданіи Юліана и въ порицаніи того, что тотъ, кто молился, не былъ избавленъ отъ дурныхъ наклонностей на это время, Item, въ томъ, что считаю жестокостью все то, что не влекло за собой просто смерть, Item, что нужно было учить ребенка все длать, и въ другихъ подобныхъ вещахъ, что это было мое мнніе и что я написалъ эти вещи, не считая ихъ заблужденіями. Другимъ я отрицалъ, что исправитель понялъ мою мысль. Выше названный маэстро, который ловилъ человка, очень меня извинялъ, и хотлъ мн дать почувствовать, что онъ не былъ совсмъ согласенъ съ этимъ исправленіемъ, очень остроумно защищалъ меня, въ моемъ присутствіи, противъ другого, который тоже итальянецъ, нападалъ на меня’.
Вотъ что произошло во время объясненія, которое Монтэнь имлъ у правителя священнаго дворца по поводу цензоровъ его книги, но когда передъ своимъ отъздомъ изъ Рима, Онъ прощался съ этимъ прелатомъ и его товарищемъ, съ нимъ иначе заговорили. ‘Они начали меня просить, говоритъ онъ, не обращать никакого вниманія на цензуру моей книги, относительно которой другіе французы предупредили ихъ, что тамъ находилось нсколько нелпостей, прибавивъ, что они уважали мое намреніе, и любовь къ церкви, и мое знаніе, и такъ много ожидали отъ моей откровенности и совсти, что возлагали на меня самого вычеркнуть изъ моей книги, когда я захочу ее печатать, то, что я въ ней найду слишкомъ вольнаго, и между прочимъ, слово судьба. (Мн казалось, я ихъ оставилъ очень довольными мной). Чтобы извиниться въ томъ, что они такъ тщательно просмотрли мою книгу и осудили въ ней кое-что, сослались на нсколько книгъ нашего времени, написанныхъ кардиналами и духовными лицами, пользующимися очень хорошей славой, запрещенныхъ за нсколько такихъ недостатковъ, которые отнюдь не затрогивали добраго имени ихъ автора, ни сочиненія въ цломъ: просили меня помочь церкви своимъ краснорчіемъ (это ихъ собственныя учтивыя слова) и остаться съ ними въ этомъ спокойномъ и мирномъ город вдали отъ волненій’.
Передъ отъздомъ изъ Рима, Монтэнь получилъ званіе римскаго гражданина, что очень польстило ему и, постивъ Тиволи, онъ направился въ Лорэтъ, и, останавливаясь поочередно въ Алкон, Фапо, Урбино, пріхалъ въ начал мая 1581 г. въ Bagno della villa, гд расположился, чтобы пить воды. ‘Тамъ, говоритъ издатель путешествія, онъ ршился остановиться и принимать воды (самымъ аккуратнымъ образомъ) только по личному усмотрнію. Онъ говоритъ только о своемъ режим, о постепенномъ дйствіи водъ на него, какъ онъ ихъ пьетъ каждый день: однимъ словомъ, онъ не пропускаетъ ни малйшей подробности, относящейся до ежедневнаго дйствія водъ и душъ на него. Не дневникъ путешественника читаешь дале, но записки больного, внимательнаго ко всмъ дйствіямъ лкарства, которое онъ принимаетъ, въ малыхъ незначительныхъ проявленіяхъ его вліянія на него, и на его настоящее положеніе: однимъ словомъ, это очень подробный отчетъ, который онъ, какъ будто, отдаетъ своему врачу, чтобъ извстить его и получить его мнніе насчетъ послдствій его помощи. Правда, что Монтэнь, предаваясь этимъ скуднымъ подробностямъ, предупреждаетъ, что: такъ какъ онъ прежде раскаивался въ томъ, что не писалъ боле подробно о другихъ водахъ, что могло бы ему служить руководствомъ и примромъ для всхъ тхъ, которыхъ онъ увидалъ-бы впослдствіи, то, на этотъ разъ, онъ хочетъ распространиться объ этомъ предмет и писать обстоятельно’, но для насъ лучшимъ объясненіемъ служитъ то, что онъ писалъ только для себя. Однако и здсь можно встртить черты, которыя рисуютъ нравы странъ. Большая часть этого мста, которое длинно, т. е. все его пребываніе на этихъ водахъ, и остатокъ его дневника до перваго города,гд, возвращаясь во Францію, онъ находитъ, что говорятъ по-французски, онъ написалъ по итальянски, потому что хотлъ упражняться въ этомъ язык.
Такое мелочное и постоянное вниманіе Монтэня къ своему здоровью, къ себ самому, могло-бы возбудить подозрніе въ страх смерти, который переходитъ въ малодушіе. Мы скоре думаемъ, что это была боязнь камнесченія, операціи, которой тогда вс боялись, и которая справедливо была ужасна въ то время, или быть можетъ, думалъ онъ, какъ этотъ греескій поэтъ, изреченіе котораго приводится Цицерономъ: ‘Я не хочу умирать, но мн было-бы безразлично быть мертвымъ’. Впрочемъ, предоставимъ ему самому объясниться на этотъ счетъ: ‘Было-бы слишкомъ много малодушія и слабости съ моей стороны, еслибъ увренный въ томъ, что я снова буду ‘находиться въ опасности погибнуть, такимъ образомъ {Отъ камня или песка.}, и смерть грозитъ мн ежеминутно, я бы не сдлалъ ни малйшаго усилія, прежде нежели это случится, перенесть ее безъ жалобъ, когда наступитъ время, потому что разумъ предписываетъ намъ весело принимать то хорошее, которое Господу ‘угодно намъ ниспослать. А единственное средство, единственное правило и единственная возможность избавиться отъ тхъ бдствій, которыя осаждаютъ со всхъ сторонъ человка, какія бы он не были, это ршиться терпть ихъ по человчески, или мужественно и быстро прекратить ихъ’.
Онъ былъ тогда на водахъ della Villa, когда 7 сентября 1581 г. узналъ по письму изъ Бордо, что его избрали 1 августа мэромъ этого городка. Это извстіе ускорило его отъздъ, изъ Луккъ онъ похалъ въ Римъ. Онъ еще разъ остановился здсь, и тутъ то получилъ письмо синдиковъ Бордо, которые извщали его объ избраніи въ мэры этого города и приглашали вернуться какъ можно скорй. Онъ выхалъ отсюда, сопровождаемый молодымъ д’Эстиссакомъ и нсколькими другими, которые проводили его довольно далеко, но изъ которыхъ ни одинъ не послдовалъ за нимъ, даже его спутникъ’. Монтэнь, возвращаясь во Францію, прохалъ черезъ Падую, Миланъ, Монъ-Сени и Шамбери, оттуда отправился въ Ліонъ, и не замедлилъ вернуться въ свой замокъ, посл семнадцати мсяцевъ и восьми дней отсутствія.
Мы только что видли, что во время его пребыванія въ Италіи, авторъ Опытовъ былъ назначенъ мэромъ Бордо. ‘Граждане Бордо, говоритъ онъ, избрали меня мэромъ своего города въ то время, какъ я находился вдали отъ Франціи, и еще дальше отъ подобной мысли, я отказывался, но мн объявили, что я поступалъ дурно, повелніе короля тоже было противъ этого. Вотъ письмо, которое Генрихъ III написалъ ему по этому случаю:
Monsieur de Montaigne, pour ce que j’ay en estime grande vostre fidielt et zle dvotion mon service, ce m’а est plaisir d’entendre que vous ayer est esleu maior de ma ville de Bourdeaulx, ayant eu trè,s agrable et confirm ladicte eslection et i’an’ant plus yollonticz qu’ i а est faite sans brigue et en vostre lointaine absense: l’occasion de quoy mon intention est, et vous ordonne et enjoincts bien expressment que sans delay ni excuse reveniez au pins tost que la prsente vous sera rendue, faire le deu et le service de la charge ou vous avez est si lgitimement appel. Et vous ferez chose qui me sera trè,s agrubl, et le contraire me dplairoit grandement, priant Dieu, monsieur de Montaigne, qu’il vous ayt en за saincte garde.— Escript de Paris le XXV-e jour de novembre mil cinq cent quatre vingt ung.
Внизу:
А Monsieur de Montaigne, chevalier de mon ordre, gentilhomme ordinaire de ma chambre, estant de prsent Rome {Господинъ де-Монтэнь, глубоко цня вашу врность и вашу ревностную преданность на моей служб, для меня было удовольствіемъ узнать, что вы были выбраны мэромъ моего города Бондонь большою радостью утверждаю я вышеназванное избраніе, и тмъ охотне, что оно было безъ происковъ и въ вашемъ далекомъ отсутствіи, вслдствіе чего это и мое желаніе, и я приказываю и повелваю, чтобы безъ замедіеній ни отговорокъ вы бы возвращались какъ можно скоре, посл того какъ это вамъ будетъ передано, дабы исполнить долгъ и обязанность службы, куда вы такъ законно призваны. И вы сдлаете мн очень пріятное, и противное меня сильно огорчило-бы. Молю Бога, господинъ де-Монтэнь, чтобы Онъ васъ сохранилъ подъ Своимъ Святымъ Покровомъ.
Писано въ Париж въ XXV день ноября мсяца тысяча пятьсотъ восемьдесятъ перваго года.
Внизу: Господину кавалеру моего ордена и т. д.
Это письмо, найденное М. Бюшонъ въ архивахъ въ Бордо, было на печатано впервые въ 1831 г. См. Пайека. Неизданные документы, и пр., стр. 27—28. 1847 г.}.
Монтэнь въ этой новой должности, самой важной во всей провинціи, остался врнымъ этому правилу: ‘что не нужно жалть при исполненіи обязанности, которую вы на себя берете, ни вниманія, ни труда, ни словъ, и пота и крови, въ случа необходимости’. Поставленный между двумя крайними партіями, всегда готовыми броситься другъ на друга, онъ показалъ себя на практик тмъ, что былъ въ своей книг ‘другомъ благоразумныхъ и умренныхъ людей’. Терпимый по природ и по убжденію, онъ принадлежалъ, какъ и вс великіе умы шестнадцатаго вка, къ той партіи политиковъ, которые желали улучшать, а не разрушать, и про него можно было сказать, то же, что онъ самъ сказалъ про Ла-Боэти: ‘Что у него въ душ глубоко запечатллись правила повиновенія и святого соблюденія закона, среди которыхъ онъ родился… Желавшій мира своей стран, врагъ волненій и новшествъ своего времени, онъ скоре употребилъ-бы свое знаніе на ихъ искорененіе, чмъ помогъ имъ чмъ-нибудь, что могло-бы имъ дать новую силу’. Такова была его программа управленія, онъ главнымъ образомъ старался поддержать миръ между различными религіозными партіями, которыя раздляли тогда городъ Бордо, и посл двухлтнихъ трудовъ, его благодарные соотечественники снова избрали его на эту же должность въ 1683 г. на другое двухлтіе. По истеченіи этого срока, онъ справедливо могъ сказать, ‘что онъ не оставлялъ за собой ни злобы, ни ненависти’ {Убивали тогда другъ друга за догматическія убжденія, вынесенныя изъ школы, и которыя никогда не должны были-бы переступать ея порога, когда Монтэнь послалъ предложить современникамъ убжище, гд онъ нашелъ миръ.— Философское сомнніе. Не нападая прямо на споры, причину долгихъ бдствій, онъ старался отнять у нихъ смертельную жестокость, ведя противъ нашихъ достоврностей симпатичную и игривую войну. Чмъ больше Монтэнь слышалъ, какъ повторяли: ‘Врь или умирай’, тмъ боле онъ находилъ мудрое сомнніе. Одни неистовства, современниковъ — причина крайности его скептицизма… Когда всюду собирали войска, онъ старался хоть нсколькихъ сдлать мудрыми. Онъ исполнялъ обязанность мэра Бордо въ продолженіи четырехъ бурныхъ лтъ, и его заботы дали ему возможность наслаждаться самымъ дорогимъ, что тогда было — нейтральностью… Ла-Кретелль.}.
Среди заботъ о своемъ управленіи, Монтэнь не переставалъ ‘перелистывать книги’, и его Опыты, первая часть которыхъ появилась въ 1580 г., увеличивались постоянно новыми главами. Два новыхъ изданія вышло въ 1582 и въ 1587 г., и въ это-же время авторъ исправлялъ свою первую работу, и написалъ часть третьей книги. Чтобы самому представить на судъ общества свое произведеніе, такимъ образомъ пополненное, онъ отправился въ Парижъ, и новое изданіе появилось въ 1588 г. Его пребываніе въ столиц было на этотъ разъ довольно продолжительнымъ и къ этому времени относится его знакомство съ мадемуазель де-Гурнэ. Обладая дятельнымъ и любознательнымъ умомъ, и въ особенности тмъ, что рдко встрчается у ученыхъ женщинъ, умомъ положительнымъ и здравымъ, мадемуазель де-Гурнэ еще ребенкомъ была увлечена этимъ великимъ теченіемъ шестнадцатаго вка, который всхъ направлялъ къ преніямъ, учености и наук. Она выучилась по латыни безъ учителя, и когда восемнадцати лтъ ей нечаянно попались въ руки Опыты, ‘она пришла въ восторгъ’. Узнавъ, что авторъ въ Париж, она покинула замокъ де-Гурнэ, чтобы увидать его. Мы ничего лучшаго не можемъ сдлать по поводу этого симпатичнаго путешествія, какъ повторить здсь подлинныя слова Паскье: ‘Эта двушка, которая принадлежитъ къ нсколькимъ знатнйшимъ дворянскимъ родамъ Парижа, ршила никогда не имть другого мужа, кром своей чести, обогащенной чтеніемъ хорошихъ книгъ и въ особенности Опытовъ де-Монтэня, котораго, когда онъ пріхалъ на долго въ 1588 г. въ городъ Парижъ, она нарочно постила, чтобы познакомиться съ нимъ лично. Мадемуазель де-Гурнэ вмст съ матерью повезла его даже въ свой замокъ де-Гурнэ, гд онъ оставался во время двухъ или трехъ посщеній, три мсяца, и былъ принятъ насколько можно было желать лучше’.
Начиная съ этого времени, она назвала себя духовною дочерью Монтэня, имя простое и трогательное, которое доставитъ ей возможность. Жить въ памяти людей въ теченіи многихъ вковъ скоре, чмъ ея стихи и сочиненія.
Монтэнь, покидая Парижъ, остановился на нсколько дней въ Влоа, во время засданія тамъ государственныхъ чиновъ. Какую роль игралъ онъ въ этомъ знаменитомъ собраніи? Мы не вдаемъ, знаемъ только, что ему поручено было королемъ баварскимъ войти въ переговоры съ герцогомъ Гизомъ. Все, что соприкасается съ его политической жизнью, почти неизвстно, и можно только заключить изъ одного мста записокъ де-Ту, что онъ пользовался довріемъ высочайшихъ особъ своего времени. Де-Ту, который зоветъ его ‘открытымъ человкомъ, врагомъ всякаго стсненія’, передаетъ, что гуляя однажды съ нимъ и Паскье по двору замка де-Блоа, онъ слышалъ, какъ тотъ высказалъ нсколько замчательныхъ сужденій относительно современныхъ событій, и прибавляетъ, что онъ съ самаго начала предвидлъ, что волненія во Франціи могутъ окончиться только со смертью герцога де-Гиза, или короля Наварскаго. Онъ такъ хорошо понялъ намреніе этихъ принцевъ, (явь говорилъ де-Ту, что король Наварскій былъ-бы готовъ принять католицизмъ, если-бы не боялся быть оставленнымъ своей партіей, и что, съ своей стороны, герцогъ де-Гизъ не чувствовалъ большого отвращенія отъ Аугсбургскаго исповданія, наклонность къ которому внушилъ ему его дядя, кардиналъ Лотарингіи, если-бы не существовала для него опасность покинуть римскую Церковь. Моптэню было-бы легко играть важную роль въ длахъ своей страны и создать себ видное политическое положеніе, но онъ остался вренъ своему правилу: Otio et libertati, и спокойно вернулся къ себ писать главу о неудобств величія..
Автору Опытовъ было тогда пятьдесятъ пять лтъ, болзнь, которая его мучила уже нсколько лтъ, только обострялась, а между тмъ, онъ читалъ, размышлялъ и продолжалъ писать. Онъ употребилъ 1589, 1590, 1591 года, чтобы сдлать новыя добавленія къ своей книг, и въ этомъ приближеніи старости, могъ еще надяться на счастливые дни, когда совершенно неожиданно заболлъ язвой языка. Паскье, который оставилъ намъ нкоторыя подробности объ его послднихъ минутахъ, разсказываетъ, ‘что онъ прожилъ три дня въ полномъ сознаніи, не имя возможности произнести ни слова, вслдствіе чего онъ былъ принужденъ прибгать къ перу, чтобы выразить свои желанія. И чувствуя приближеніе смерти, онъ попросилъ свою жену посредствомъ записочки позвать нсколькихъ дворянъ, своихъ сосдей, чтобы проститься съ ними. Когда они пришли, онъ веллъ отслужить у себя въ комнат обдню, и въ то время, какъ священникъ дошелъ до возношенія Corpus Domini, этотъ несчастный страдалецъ вдругъ приподнялся на постели, сложивъ руки, и съ этимъ вмст отдалъ Богу духъ, который служилъ чуднымъ зеркаломъ его внутренней души {13 сент. 1592 г.— См. о его смерти Избранныя сочиненія Этьенна Паскье, изд. Л. Фюжеръ Парижъ, 1849, in-18, т. 11, стр. 396 и слд. ‘Я люблю, уважаю и почитаю его память, говоритъ онъ, въ одномъ изъ своихъ писемъ сожалю-же и боле, чмъ кто-либо другой, а что касается его Опытовъ (которые я зову образцовымъ произведеніемъ), нтъ книги, которую я такъ часто имлъ-бы въ рукахъ. Я всегда нахожу въ ней что-нибудь, что меня удовлетворяетъ. Это второй Сенека на нашемъ язык. Біографы Монтэня не согласны насчетъ дня его смерти, одни полагаютъ, что это было 13 сентября, другіе 15-го. Слдуя врному замчанію Пайена, нужно поврить числу, выставленному на памятник, гд читается: Obiit anno salutie cio. 10. VIII idib sept. Сентябрь мсяцъ былъ по римскому календарю однимъ изъ тхъ, гд nones совпадали съ 5-мъ, и слдовательно иды съ 13, поэтому безспорно Монтэнь умеръ 13 сентября, и принимая во вниманіе десять дней урзанныхъ въ 1582 г. папой Григоріемъ XIII, находимъ, что онъ жить 59 лтъ 6 мсяцевъ и 3 дня. См. Пайенъ, Неизданные документы 1847, стр. 29 и 30 примч.}.
Спустя нсколько мсяцевъ посл смерти Монтэня, его останки были перенесены въ церковь коммандорства св. Антонія въ Бордо, гд вдова его воздвигла ему памятникъ. Церковь коммандорства принадлежитъ теперь гимназіи, а въ часовн налво, до сихъ поръ, виднъ его надгробный памятникъ съ его статуей въ военномъ мундир. Этотъ памятникъ былъ возобновленъ въ 1803 году заботами одного изъ потомковъ маркиза де-Монтэнь.
При извстіи о смерти автора Опытовъ, мадемуазель де-Гурнэ поспшила выхать въ Гюеннъ съ матерью, чтобы принести утшеніе вдов и дочери духовнаго отца. Госпожа де-Монтэнь передала ей во время этого путешествія дополненный и исправленный экземпляръ Опытовъ, и на основаніи его-то, Марія де-Гурнэ выпустила въ свтъ въ первый разъ въ 1595 году полное изданіе этой безсмертной книги.
Изложивъ, насколько мы могли точне, различныя событія изъ жизни автора Опытовъ, мы могли-бы, что уже не разъ было сдлано, попытаться дать очеркъ его характера и оцнку его генія. Но мы думаемъ, что наше личное мнніе мало интересовало-бы общество, и что такъ какъ Монтэнь позаботился самъ себя описать, то мы были-бы нескромны, ставъ между читателемъ и имъ. Оттого мы не выйдемъ, какъ и до сихъ поръ это длали, изъ нашей роли пересказчика, потому что мы прежде всего желаемъ давать факты, а не фразы, и ограничимся какъ для критики, такъ и для похвалы, приведеніемъ въ краткихъ чертахъ различныхъ сужденій, которыя, начиная съ шестнадцатаго вка и кончая нашими днями, были произнесены объ автор Опытовъ. Эти сужденія настолько многочисленны, что нужно было-бы нсколько томовъ, чтобы привести ихъ вс, мы-же будемъ принуждены сдлать быстрый обзоръ.
Кажется, что первыя изданія Опытовъ были приняты довольно холодно, такъ какъ, какъ-бы ни была велика смлость ума шестнадцатаго вка, эта книга заключала въ себ столько вольныхъ вещей, и такъ сказать неслыханныхъ, такую глубокую оригинальность и такую подвижность мыслей, что общество было совершенно ошеломлено. Впрочемъ, Монтэнь не принадлежалъ къ крайнимъ партіямъ, а это всегда составляло большое препятствіе къ быстрому успху, кром того, онъ говорилъ отъ имени здраваго смысла, отъ имени терпимости и умренности, и какъ вс т, которые говорили подобныя вещи, ему сначала стоило нкотораго труда заставить согласиться съ собой, потому что, чтобы толпа васъ слушала, нужно льстить ея предразсудкамъ и страстямъ. Сначала только нсколько избранныхъ умовъ поняли все, что было глубокаго въ этомъ безпримрномъ до сихъ поръ произведеніи, и ІостъЛипсъ съ перваго раза поставилъ автора выше семи мудрецовъ Греціи. Этотъ знаменитый полиграфъ былъ тогда верховнымъ властителемъ европейской критики, и приговоръ, который онъ произнесъ, ршилъ успхъ. Опыты очень скоро пріобрли популярность, и такъ какъ кардиналъ дю-Пэрронъ назвала ихъ катехизисомъ всхъ честныхъ людей, то всякій счелъ своимъ долгомъ прочесть ихъ {Монтэнь остается одинокимъ явленіемъ, душой единственной въ своемъ род, катехизисомъ честныхъ лнивцевъ и прилежныхъ невждъ, говоритъ Гюэ, которые хотятъ хватать вершки. какихъ-нибудь знаній и наукъ. Съ трудомъ встртите вы какого-нибудь помщика, который желаетъ казаться образованнымъ, безъ Монтэня на камин. онъ былъ гораздо боле,— онъ былъ любимой книгой и какъ-бы частнымъ арсеналомъ для каждаго великаго, серьезнаго и новаго писателя. Лабрюйеръ, Монтескье, Жанъ-Жакъ (слогъ и мысль), снова ввели въ великое теченіе языка многое изъ Монтэня, всякій на свой ладъ’. Сентъ-Бёвъ.}, и вн всякаго сомннія, что они имли полезное вліяніе на политическія и религіозныя убжденія конца шестнадцатаго вка и способствовали возвратить умы къ практическимъ идеямъ общественныхъ улучшеній и къ умренности. ‘Слишкомъ большой любитель покоя, чтобы находить удовольствіе въ шумныхъ новизнахъ, сказалъ Дрозъ, слишкомъ человчный, чтобы любить насиліе и несправедливость, Монтэнь удаляется отъ реформаторовъ, благодаря своимъ вкусамъ, отъ ихъ гонителей — по своимъ принципамъ’. Это сужденіе полно правды, и можно сказать, что глава о Свобод совсти — настоящее предисловіе къ Нантскому эдикту.
Въ семнадцатомъ вк поклонниками Монтэня, можно было-бы сказать — его друзьями, были вс люди, которые въ эту великую эпоху являются представителями истинной традиціи французскаго ума, въ томъ, что есть въ немъ самаго опредленнаго я практическаго: Лабрюйеръ, Мольеръ, Лафонтэнъ, госпожа де-Севинье. ‘О! какой милый человкъ, говорила владлица замка де-Рошэ, какого онъ хорошаго общества: это мой старый другъ, но чмъ онъ становится для меня ста ре, тмъ постоянно длается нове… Господи! какъ его книга полна смысла!’ Бальзакъ говоритъ, въ свою очередь, ‘что у него человческій разумъ достигал!’ высшаго предла развитія, какъ въ политик, такъ и въ морали’ {Бальзакъ упрекалъ Монтэня въ нкоторомъ тщеславіи, онъ насмхается надъ его пашемъ, надъ тмъ, какъ онъ хлопочетъ, чтобы знали, что онъ былъ дворянинъ, надъ его должностью мэра Бордо, надъ его молчаніемъ относительно его должности совтника парламента этого города, но онъ его очень хорошо цнитъ, какъ писателя, и никто лучше не судитъ объ его слог. Гоффманъ.}.
Между тмъ, семнадцатый вкъ далеко не единогласно восторгался имъ. Малебраншъ и писатели Портъ-Ройаля отнеслись къ автору Опытовъ съ крайнею суровостью {По странной случайности, характеръ и складъ Монтэня сразу теряютъ въ глазахъ писателей Портъ-Ройаля… Такъ и кажется, что онъ олицетворяетъ собой все то, чмъ будетъ однажды философія XVIII в., а для нихъ — грозное и преждевременное пророчество.}.
‘Удовольствіе, которое испытываешь, читая его, говорить ‘Малебраншъ, рождается такимъ образомъ отъ похоти… Онъ ‘скоре сдлалъ изъ себя педанта, и страннаго пошиба, нежели ‘разумнаго, здравомыслящаго и честнаго человка… Только ‘одни демоны и т, которые имютъ часть демонской гордости, ‘любятъ, чтобъ ихъ обожали, это — желать, но не наружнаго ‘и кажущагося обожанія, а внутренняго и настоящаго, же’лать, чтобы другіе люди занимались вами, желать, чтобы ‘васъ обожали какъ онъ хочетъ, чтобы его обожали, т. е. ‘духомъ и истиной’.
Арно еще боле жестокъ, по его мннію, ‘Монтэнь такъ ‘переполненъ многочисленными постоянными низостями, и ‘эпикурейскими и нечестивыми правилами, что странно, что ‘его такъ долго терпли въ рукахъ вс’. Николь хотя мене предубжденъ, на самомъ дл смотритъ на него, какъ на настоящаго матеріалиста.
‘Монтэнь, говоритъ онъ, представляется мн человкомъ, который, познакомившись со всми вещами въ мір, чтобы узнать, что въ нихъ хорошаго и дурного, имлъ довольно знанія, чтобы убдиться въ ихъ глупости и суетности.
‘Онъ очень часто замчаетъ тщету величія и безполезность наукъ, но такъ какъ онъ не зналъ иной жизни, кром этой, то заключалъ, что не оставалось ничего иного длать, какъ стараться проводить насколько можно пріятне тотъ небольшой промежутокъ времени, который намъ данъ’.
Паскаль, который постоянно вдохновлялся Монтэнемъ въ своихъ Мысляхъ, всякій разъ, какъ дло шло о томъ, чтобы смирить человка, показать странныя противорчія его природы, безконечность его ничтожества, Паскаль, соглашаясь съ тмъ, что авторъ Опытовъ боролся съ еретиками съ непобдимой твердостью и громилъ ихъ нечестіе, однако не избавилъ его отъ упрековъ:
‘Рожденный въ христіанскомъ государств, онъ исповдуетъ католическую вру, и въ этомъ нтъ ничего удивительнаго. Но такъ какъ онъ желаетъ найти мораль, основанную на разум, безъ свта вры, то и основалъ свои правила на этомъ предположеніи, и такимъ образомъ, считая человка лишеннымъ всякаго откровенія, онъ и разсуждаетъ въ этомъ направленіи. Во всемъ онъ сомнвается, и это сомнніе на столько всеобщее, что оно увлекаетъ самаго человка, и онъ, сомнваясь даже, сомнвается ли онъ, въ своей неувренности вращается безостановочно и непрерывно кругомъ самого себя, одинаково не соглашаясь съ тми, которые говорятъ, что нтъ ничего достоврнаго, и съ тми, которые говорятъ обратное, потому что онъ ничего не хо’четъ утверждать. Въ этомъ то сомнніи, которое сомнвается въ самомъ себ, и въ этомъ невдніи, которое не знаетъ самого себя, заключается сущность его мннія, которое онъ не могъ выразить никакимъ положительнымъ терминомъ, потому что если онъ говоритъ, что сомнвается, онъ выдаетъ себя, утверждая по крайней мр, что онъ сомнвается, а такъ какъ это вполн противъ его намренія, то онъ могъ объясниться только съ помощью вопроса: такимъ образомъ не желая сказать: я не знаю, онъ говорить, что я знаю? Что онъ и длаетъ своимъ девизомъ, кладя его на чашки всовъ, которыя, взвшивая противныя величины, находятся въ полномъ равновсіи, т. е. онъ настоящій пирронистъ. На этомъ принцип вращаются вс его разсужденія, и вс его опыты вращаются на этомъ принцип, и это онъ полагаетъ вполн доказаннымъ, хотя и не всегда можно замстить его намреніе. Онъ такъ разрушаетъ все то, что считается достоврнымъ между людьми, не для того, чтобы доказать противное съ достоврностью, которой одной онъ врагъ, но чтобы только показать, что такъ какъ вн ни ‘признаки и одной, и другой одинаковы, то неизвстно, на чемъ основывать свою вру.
‘Онъ подробно разсматриваетъ вс науки, геометрію, и достоврность которой онъ старается доказать въ ея аксіомахъ и терминахъ, которыхъ даже опредляетъ, какъ пространство, движеніе и т. д., физику, медицину, которыя онъ старается унизить безчисленными способами, исторію, политику, мораль, законовдніе и другія. Такимъ образомъ, безъ откровенія мы могли бы поврить, по его мннію, что жизнь — сонъ, отъ котораго мы просыпаемся только со смертью и во время котораго мы также мало знакомы съ принципами истиннаго, какъ во время естественнаго сна. Такъ сильно и жестоко бранитъ онъ разумъ, лишенный вры, что, заставляя сомнваться его въ своемъ разум, а также въ томъ одарены ли имъ животныя боле или мене человка, онъ отвергаетъ его превосходство, которое самъ себ присвоилъ, и ставитъ его изъ милости на одну параллель съ животными, не позволяя ему выйти изъ этого положенія, пока Творецъ не покажетъ ему мста, которое ему неизвстно, угрожая ему, если онъ ропщетъ, поставить его ниже всхъ, что ему кажется не столь даже легкимъ, какъ обратное, и между тмъ, предоставляя ему власть дйствовать только для того, чтобы убдиться въ его слабости съ истиннымъ смиреніемъ, вмсто того чтобы вознестись изъ глупаго тщеславія…
‘Я сознаюсь, что не могу безъ удовольствія видть, какъ въ этомъ писател гордый разумъ такъ жестоко побивается его же оружіемъ, и это столь кровавое возмущеніе человка противъ человка, который изъ общества бога, куда онъ поднимался, благодаря правиламъ своего слабаго разума, низвергается въ разрядъ животныхъ, я возлюбилъ бы всмъ сердцемъ оружіе столь великаго мщенія, если бы, бывъ смиреннымъ послдователемъ Церкви по вр, онъ задалъ-бы себ правила нравственности этихъ людей, которыхъ онъ съ такой пользой смирилъ, не раздражая полными .преступленіями Того, который Одинъ можетъ что ихъ вывести изъ среды тхъ, которыхъ онъ убдилъ, что они даже знать Его не могутъ.
‘Но онъ, наоборотъ, поступаетъ, какъ язычники. Изъ принципа, что вн вры все недостоврно, говоритъ онъ, и принимая во вниманіе, какъ часто ищутъ истины и добра безъ всякаго успха въ достиженіи безмятежности, онъ заключаеть, что заботу эту нужно предоставить другимъ, но между тмъ оставаться въ поко, слегка касаясь этихъ предметовъ, изъ боязни углубиться, налегая на нихъ, при первой возможности усвоивать истинное и прекрасное, не стараясь сдерживать ихъ, потому что он такъ маломрны, что хотя бы немного сжать руку, он выскальзываютъ между пальцами, и оставляютъ руку пустой. Потому то повинуется онъ внушенію чувствъ, и общихъ понятій, такъ какъ, чтобы опровергнуть ихъ, онъ долженъ былъ бы сдлать надъ собой усиліе, онъ-же не знаетъ, выигралъ ли бы онъ отъ этого, не вдая, гд истина. Такъ удаляется онъ отъ страданій и смерти, потому что инстинктъ побуждаетъ его къ этому, и онъ не хочетъ противиться ему по той же причин, но не заключая отсюда, чтобы это были настоящія бдствія, не довряя очень этимъ естественныхъ движеніямъ страха’.
Паскаль, оканчивая свою критику, объявляетъ Монтэня вреднымъ для тхъ, которые имютъ малйшую наклонность къ неврію и порокамъ.
Упреки, съ которыми обращались къ автору Опытовъ аскетизмъ и христіанская философія, послужатъ для него новой рекомендаціей восемнадцатаго вка. Руссо длаетъ у него многочисленныя заимствованія. Дидро, Монтескьё, Вовенаргъ, объявляютъ, какъ раньше кардиналъ дю-Пэрронъ, что его книга катехизисъ всхъ честныхъ людей, а Вольтеръ осыпалъ его похвалами, чему свидтельствуетъ слдующее мсто изъ письма къ графу де-Трессанъ, отъ 21 августа 1745 г.:
‘Какая вопіющая несправедливость сказать, что Монтэнь только комментировалъ древнихъ! Онъ кстати приводитъ ихъ, а этого комментаторы не длаютъ. Онъ думаетъ, а эти господа не думаютъ. Онъ подтверждаетъ свои мысли мыслями великихъ людей древности, онъ разбираетъ ихъ, вступаетъ съ ними въ споръ, бесдуетъ съ ними, съ своимъ читателемъ, съ самимъ собой, всегда оригинальный въ манер изображать предметъ, всегда полный воображенія, всегда живописецъ, и, что я люблю, всегда умло сомнвающійся. Я очень желалъ бы знать, взялъ ли онъ у древнихъ все, что говоритъ относительно нашихъ модъ, обычаевъ, новаго свта, открытаго почти въ его время, относительно гражданскихъ войнъ, свидтелемъ которыхъ онъ былъ, относительно фанатизма обихъ сектъ, которыя раззоряли тогда Францію’.
Въ посланіи къ президенту Гэно, Вольтеръ еще разъ возвращается къ восхваленію его:
Montaigne, cet nuteurs charmant,
Tour tour profond et frivole,
Dans son chateau paisiblement
Loin de tout frondeur malvole,
Doutait de tout impunment,
Et se moquait trè,s librement
Des docteurs fourre de l’cle.
Въ осьмнадцатомъ вк литература объ автор Опытовъ стала чрезвычайно многочисленной, похвальное слово объ немъ было поставлено на конкурсъ академіями, и появились въ свтъ самыя разнорчивыя мннія. Ученый бенедиктинецъ Донъ-Девіенъ напечаталъ въ 1773 г. разсужденіе о религіи Монтэня, въ которомъ онъ силится доказать, что Опыты дышатъ глубокимъ уваженіемъ къ религіи. ‘Если бы невріе Монтэня было доказано, оно было бы самой удивительной вещью въ мір, этотъ философъ имлъ здравый разсудокъ, замчательную проницательность, и онъ говорилъ, какъ думалъ. Невріе же, соединенное съ умомъ, здравымъ смысломъ и чистосердечіемъ,— чудо, котораго до сихъ поръ не было’. Чтобы ни говорилъ благочестивый бенедиктинецъ, многіе упорствовали смотрть на Монтэня, какъ на неврующаго. Сильвэнъ Маршаль и Лалаидъ помстили его въ словар атеистовъ, и въ предисловіи къ изданію 1802 г., Нэжонъ попытался представить его предшественникомъ Гольбаха и Гельвеція. Нсколько лтъ спустя, ученый аббатъ де-Лабудери снова принимаясь за тезисъ донъ-Девіена, въ книг, озаглавленной: Христіанство Монтэня, напечаталъ переводъ Раймонда Зебонда и различныя выписки изъ Опытовъ, чтобы показать, что не только не должно было смотрть на него какъ на безбожника, но наоборотъ, считать его однимъ изъ выдающихся защитниковъ религіи {Самыя противоположныя мннія, которыя, съ одной стороны, сдлали изъ Монтэня безбожника, съ другой христіанскаго апологетика, слились въ наши дни въ одно среднее, которое очень врно заключаетъ въ себ эти два сужденія:
Философія Монтэня была кротка, привтлива, снисходительна, приноровленная къ нашей слабости. Она замчательно научаетъ насъ тому, что нужно брать отъ свта и жизни, и даетъ очень поучительныя наставленія на счетъ человческаго счастья, но кром этого, не спрашивайте у нея ничего. Это совсмъ земная мудрость, которая учитъ жить и умирать, но которая останавливается у края могилы и остается тутъ нмой. Вы найдете здсь сильный отпечатокъ самыхъ благородныхъ ученій древности, католическое же едва замтно. Вы подумали бы, что находитесь въ Академіи или въ Портик, слышите Сократа и Платону, Сенеку и Плутарха. Вы ждете христіанина. Можно подумать, что въ мір ничего не случилось, и что наука о Бог не сдлала ни малйшаго успха’. Графъ де-Пейроннэ.
‘Съ умомъ богато образованнымъ, благодаря изученію классической древности и исторіи, благодаря долгому опыту и знанію людей, онъ взиралъ на картину человческой жизни, какъ она представляется со стороны ея разнообразія, не замчая единства, которое не могла дать философія, такъ мало согласная сама съ собой. Отсюда взглядъ аналогичный скептическому, слдуя которому онъ даетъ, какъ послдній результатъ всякаго наблюденія и мысли, слабость разума и недостоврность человческаго знанія, даже относительно практическаго порядка, котораго истину онъ, впрочемъ, не оспариваетъ, полагаясь во всемъ на вру въ откровеніе. Монтэнь выражаетъ свои мысли въ Опытахъ съ полной искренностью, лишенной притязанія, и съ почтенной откровенностью, въ книг, которая увлекаетъ васъ прелестью слога, вполн оригинальнаго и изящнаго, и которая изъ нея сдлала любимое чтеніе людей со вкусомъ. Эта книга имла большое вліяніе на общество и подверглась самымъ разнообразнымъ сужденіямъ. Какъ ни былъ далекъ отъ безнравственности и безбожія личный характеръ писателя, его произведеніе не разъ благопріятствовало противоположному настроенію въ ум ея читателей и даже порождало его. Кузенъ.}.
Изъ того, что мы только что сказали, видно, что критика, касаясь Монтэня, слдовала очень противоположнымъ теченіямъ уже три столтія, и ея сужденія были настолько же ‘перемнчивы и разнообразный’, какъ и самого великаго человка. Превосходя, по мннію Юста Лупса, мудрецовъ Греціи, котораго привтствовалъ папа и сильно осуждалъ Малебраштъ, которому Паскаль подражалъ, и вмст съ тмъ, то превозносилъ, то бранилъ, {Монтэня можно изучать у Паскаля. Онъ былъ для него по временамъ лисицей спартанскаго ребенка, лисицы, спрятанной подъ платьемъ. Онъ часто овладвалъ Паскалемъ, кусалъ и мучилъ его. Напрасно старается онъ отбросить его: хитрецъ постоянно возвращается.
Онъ безпокоится этимъ, приводитъ его, иногда вставляетъ въ заглавіе собственныхъ мыслей, и въ изданіи, сдланномъ его друзьями, нердко ошибались въ этомъ: есть фразы Монтэня, которыя оставили, какъ принадлежащія Паскалю. Сентъ-Бёвъ.} съ другой стороны, почти оскорбляемый Портъ-Ройалемъ, между тмъ кардиналъ Пэрронъ предлагалъ его уже въ наставники честныхъ людей XVIII в., считалъ предвстникомъ всхъ великихъ реформъ, прославляемымъ академіями, и причисленнымъ Сильвэнъ Марешаль и Лаландъ къ безбожникамъ, а донъ-Девіеннъ и аббатъ де-Лабудери къ защитникамъ религіи, онъ какъ будто постоянно ускользаетъ отъ окончательнаго приговора, которое потомство рано или поздно произноситъ надъ людьми, которые оставили блестящій слдъ отъ своего жизненнаго пути. Мы не имемъ никакого притязанія на этотъ окончательный приговоръ, особенно посл столькихъ другихъ, и на который не преминули бы подать на апелляцію, въ какомъ бы смысл его ни сдлали.
Другъ-читатель, Монтэнь протягиваетъ теб свою книгу: читай ее, и врующій или скептикъ, если ты не будешь всегда согласенъ съ нимъ, то будешь согласенъ съ госпожой де-Севиньи, и ты скажешь, какъ она: ‘Господи, какъ эта книга полна смысла!’ потому что, и въ самомъ дл, по врному замчанію мадемуазель де-Гурнэ, эта книга отучаетъ отъ глупости’, а авторъ ея, подобно Мольеру, безпощадно осуждалъ вс пороки сердца и вс заблужденія ума. Живя при самомъ наступленіи новыхъ временъ, онъ протестовалъ всей душей и со всмъ своимъ краснорчіемъ противъ варварства нравовъ своего времени. Онъ заклеймилъ пытку и жестокость при казняхъ. Онъ просилъ у людей жалости къ животнымъ, у военныхъ жалости къ себ подобнымъ. Онъ думалъ, какъ Паскаль, что человчество состоитъ изъ поколній идей, которые постоянно учатся, и показывая
Недовріе къ наук, онъ вмст съ тмъ врилъ въ ея успхи, въ предлахъ человческой слабости. Онъ проповдывалъ политическую и религіозную терпимость партіямъ, готовымъ перерзать другъ друга, онъ первый написалъ систему нравственнаго разумнаго воспитанія, наконецъ онъ, предчувствовалъ, отгадывалъ и призывалъ съ мольбой вс завоеванія современной цивилизаціи, и по правд можно сказать, что то чувство, которое постоянно возвращаетъ къ нему читателя, не только чувство удивленія, но и благодарности, И въ самомъ дл, никакой человческій разумъ не поднимался на такую высоту, въ своихъ соотношеніяхъ съ спеціальной и практической жизнью, и никогда мысль не проявлялась въ боле оригинальной и привлекательной форм.