‘Отечественныя Записки’, No 7, 1845
Об Элементах и Формах Славяно-Русского Языка… М. Каткова…, Галахов Алексей Дмитриевич, Год: 1845
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Объ Элементахъ и Формахъ Славяно-Русскаго Языка. Разсужденіе, написанное на степень магистра кандидатомъ М. Катковымъ. Москва. Въ университетской тип. 1845. Въ 8-ю 6. л., 207 стр.
Разсужденія на ученыя степени годъ-отъ-году становятся боле-серьзными. Изъ простыхъ компиляцій, которыя поражали малоопытнаго читателя многочисленными цитатами непрочтенныхъ книгъ, они перешли въ дльные трактаты, не только обнимающіе предаетъ въ современномъ его положеніи, не только представляющіе анализъ чужихъ трудовъ, во и полагающіе иногда новыя раскрытія, самобытные взгляды и выводы. Къ числу послднихъ принадлежитъ диссертація г. Каткова, главныя положенія которой мы считаемъ обязанностью прослдить. Цль его труда, какъ говоритъ самъ авторъ къ предисловіи, ‘уяснить элементы, изъ коихъ сложились реченія и развились формы языка русскаго. Единственный путь къ этой цли — историко-сравнительный. Такъ-какъ русскій языкъ, будучи членомъ славянской семьи, въ несомннномъ сродств состоитъ съ семьей и обширнйшей языковъ индоевропейскихъ, то уяснить его элементы и формы значитъ уяснить тотъ путь, какимъ онъ обособлялся, постараться подойдти сколь можно ближе въ той древнйшей эпох, когда онъ самъ впервые произнесъ себя, потомъ слдить движеніе имъ въ ту эпоху признанныхъ законовъ’. Авторъ самъ признается, что онъ не посмлъ бы взяться за такую трудную задачу, еслибъ ему поставлено было въ обязанность совершить дло въ такой полнот, какой требуетъ наука. Онъ ршился только послужить этому длу, а не повести его, только положить свой малый камень въ общій запасъ, изъ котораго должно соорудиться это трудное зданіе. Поэтому строгой системы въ труд его искать не должно’, система безъ полноты матеріала ему кажется боле вредною, чмъ полезною. Впрочемъ, разсужденіе раздлено на дв части: въ первой идетъ рчь собственно о буквахъ, а во второй о формахъ именныхъ и глагольныхъ.
Вторымъ тэзисомъ своимъ, г. Катковъ опровергаетъ мнніе автора Филологическихъ Наблюденій, который буквы ъ и ь относитъ не къ гласнымъ, а къ придыханіямъ. Древнйшіе памятники славянской письменности, уцлвшіе слды въ ныншнихъ нарчіяхъ русскихъ, сравненіе съ родственными языками свидтельствуютъ, что эти спорныя буквы, буквы пустыя или безгласныя по однимъ, полугласныя по другимъ, припряжно-гласныя по Мелетію Смотрицкому, принадлежатъ въ разряду гласныхъ. Замненіе буквы ъ буквою о, а буквы ь буквою е встрчается не только въ средин, но и въ конц реченій, какъ на-прим. въ граммат Мстислава Давидовича: миро, всхо, берьго, дълго (долгъ), умрете (вм. умреть — умретъ), путе (вм. путь), всяте (вм. всять — всятъ). Въ новогородскихъ купчихъ XIV вка, именительный падежъ: Марке, едоро, Костянтине, и проч. Эти примры тмъ боле важны, что взяты изъ такого памятника, который прямо списанъ съ рчи народной: здсь не музыкальная цль, но настоятельная потребность выговора вынуждала писцовъ къ-замневію забытыхъ ъ и ь буквами подобнозвучными. Самъ г. Павскій былъ вынужденъ сознаться, что он (ъ и ь) часто заступаютъ мсто гласныхъ. Трудно понять, что такое начертанія, письменно заступающія мсто гласныхъ: буквы написанныя занимаютъ не мсто буквъ произносимыхъ, но служатъ непосредственно къ ихъ означенію.
Любопытнйшая часть диссертаціи заключается въ изслдованіи объ удареніи: здсь авторъ представляетъ весьма-остроумную догадку о количеств (долгот и краткости) гласныхъ, свойственномъ нашему языку. На эту догадку былъ онъ наведенъ изученіемъ древнихъ памятниковъ словесности и сравненіемъ съ соплеменными языками. Русскій (общепринятый) языкъ смшалъ удареніе слоговъ съ ихъ количествомъ. Между этими обоими началами возникла борьба, которая, чмъ-то пресченная, досел остается нершенною. Теперь повышеніе и протяженіе голоса въ нашей рчи совпали, но напрасно думаютъ наши филологи, что везд протяженіе условлено удареніемъ: есть важнйшія причины думать, что противное тому явленіе гораздо-боле иметъ мсто въ язык вашемъ. Во всхъ древнихъ языкахъ вашего семейства гласныя существенно различаются по количеству. Досел чешскій языкъ различаетъ ясно и сознательно долготу и краткость гласныхъ. Въ польскомъ удареніе осилило количество, въ немъ повышеніе и протяженіе голоса совпадаютъ, и всегда на предпослднемъ слог. Но лучшіе поэты (на-прим. Кохановскій) умли отчасти пользоваться этимъ давнимъ свойствомъ языка. Въ русскомъ же язык никогда и никто не хотлъ искать этого жизненнаго явленія въ вокализм, хотя народный выговоръ, особенно въ областяхъ отдаленныхъ, гд боле сохранилось исконныхъ элементовъ, а затмъ народная поэзія и самый складъ вашей рчи, сколько уцллъ онъ въ памятникахъ, легко наводитъ на эту мысль даже безъ сличенія съ соплеменными языками. Г. Катуовъ беретъ для примра русскія слова, которыхъ корни основаны на согласныхъ плавныхъ, и сличаетъ ихъ съ чешскихъ (brda — борода, blto — болото, drhy — дорогой, drha — дорога, и проч. При этомъ сличеніи оказывается: что чешскимъ односложнымъ и двусложнымъ реченіямъ соотвтствуютъ у насъ двусложныя и трехсложныя сверхъ-того, въ чешскомъ нарчія гласная, составляющая слогъ, предпосылаетъ согласную группу: такъ точно и въ другихъ славянскихъ нарчіяхъ, такъ точно и въ русскомъ въ тхъ словахъ, которыя построены аналогически, въ въ славянскомъ язык вообще въ корняхъ, построенныхъ на какой-либо изъ плавныхъ, группа должна не слдовать за гласною, но предшествовать ей. Слдовательно, въ русскихъ реченіяхъ существенная гласная есть не первая, а вторая, 2) и это главное, что эта вторая или существенная гласная удерживаетъ ко всхъ приведенныхъ словахъ удареніе, когда въ чешскомъ соотвтствуетъ ей долгота (krwa — корова, prm — поромъ, и проч.). Если въ чешскомъ краткость, то ни въ одномъ изъ примровъ удареніе не остается на существенной гласной, но переходитъ либо на первый слогъ, либо на третій (klas — колосъ, brada — борода). Отсюда ясное выходитъ заключеніе: ‘если слово содержитъ въ себ слогъ долгій, то оно удерживаетъ на немъ удареніе, и удареніе въ этомъ случа постоянно, когда же, напротивъ, нтъ въ реченіи долгаго слога, удареніе является бглымъ’. Дале, реченія женскаго рода съ удареніемъ бглыхъ, принявъ на конц приставку ка, вдругъ оказываютъ удареніе постоянное и притомъ на гласной существенной. Въ чешскомъ именно въ этикъ случаяхъ, краткій по природ слогъ превращается положеніемъ въ долгій: въ русскомъ борода — бородка, въ чешскомъ brda — brdka. При этомъ случается, что гласная, въ нашемъ правописаніи и отчасти выговор вовсе забытая, не только вдругъ оказывается снова, но и останавливаетъ на себ удареніе, на-прим. ‘игла — иголка’ (въ Остр. Еван. ‘игъла’). Изъ всего этого слдуетъ, что постоянное удареніе въ нашемъ язык остается ничмъ инымъ, какъ дйствіемъ долгаго слога. За симъ авторъ разбираетъ гласныя буквы, показывая, которыя изъ нихъ я въ какомъ случа являлись долгими или краткими: весь этотъ а наливъ очень-остроуменъ. Статья объ удареніи оканчивается мыслію о современномъ язык, которую мы здсь выписываемъ.
‘Наши писатели, и вообще ревнители русскаго языка, давно и очень кажется, желаютъ, чтобы сталъ онъ въ гораздо большей мр, чмъ теперь, разговорнымъ словомъ образованнаго круга, гд царствуетъ досел рчь французская. Но это доброе желаніе едва ли исполнимо, пока художное чутье самихъ писателей и двигателей слова, досел устремленное почти на одинъ синтаксисъ, не вспомнитъ объ этимологіи, о звукахъ, о произношенія. Не вся бда, но часть большая бды къ длинныхъ и неуклюжихъ. Конечно много тунеядныхъ реченій легко можетъ избжать искусный писатель, что дйствительно видимъ иногда. Но отъ этого не легче, ибо не вс длинно-построенныя слова могутъ быть названы тунеядными: есть изъ нихъ такія — и такихъ не малое количество — къ которымъ издавна пріобыкла мысль наша, и которыхъ стоитъ языкъ — и потеря ихъ была бы незамнима. Какъ книга, такъ и слово длиннымъ бываетъ не потому, что много въ немъ числится буквъ, а потому что вяло, тяжело для языка, непріятно для слуха. Но безспорно нельзя назвать пріятными и легкими многія реченія наши, которыхъ большая половина, а иногда и все тло остается безъ ударенія, безъ тона и какъ бы безъ души. Когда повстрчаемся въ рчи съ словами, въ которыхъ лишь на пятомъ или даже шестомъ слог отъ конца стоитъ удареніе ничтожное и едва слышное, мудрено ли, что мы побоимся такой встрчи, и впадемъ въ скороговорку. Избгать всегда такихъ реченій невозможно, изгнанныя съ одной, он придутъ съ другой стороны. Ихъ источникъ въ грамматическомъ строеніи языка, и запереть вовсе этотъ источникъ не скоро дозволитъ языкъ, коренящійся крпко въ своемъ прошедшемъ, и воспитанный преданіями, для него и для васъ драгоцнными. Полякъ не побоится длиннаго причастія, удареніе на предпослднемъ слог сообщитъ самому многосложному слову польской рчи быстроту и легкость, и даже скроетъ другіе недостатки. Чешская рчь сильна своимъ количествомъ, и ударенію, всегда на начальномъ слог стоящему, помогаетъ удачно долгота. Но еще сильне и роскошне теченіе рчи сербской съ ея четырьмя удареніями, которыхъ связь съ закономъ количества не подлежитъ сомннію.
‘Рчь нашихъ предковъ отличалась мрнымъ теченіемъ. Кто вчитывался въ древніе памятники народной рчи, какими должно почитать вс грамоты, тотъ согласится со мною въ этомъ положеніи. Допустивъ это, мы поймемъ тотъ синтаксическій безпорядокъ, который представится намъ въ язык старинныхъ грамотъ: это многосоюзіе, эти повторенія, эти дополнительныя частицы, такъ напоминающія столь же вольный слогъ греческій, вс эти особенности древней рчи передъ нашею столъ-чинною, явно требовались желаніемъ мры и склада. У нашихъ (даже не очень древнихъ предковъ было наврно не только острое и тяжелое, но и облеченное удареніе. Длинное реченіе не могло для нихъ казаться длиннымъ. Удареніе, если приводилось ему стоятъ въ начал многосложнаго реченія, будучи сильно, поддерживало дальнйшій его ходъ, и отдавалось въ одномъ изъ послднихъ слоговъ, каждое реченіе представляло такимъ-образомъ арсисъ и тезисъ, равно и въ цлой рчи слышалось явственно то повышеніе, то пониженіе голоса. Ныншняя рчь наша упала на цлый тонъ, или даже на два тона, противъ рчи старинной.
‘Въ лучшихъ писателяхъ новой русской словесности боле или мене замтно чутье музыкальное погребность размренной рчи. Правда, потребность эта принимала часто ложное направленіе и влекла къ манерности, вмсто оживленія вносила въ слогъ тяжелую однозвучность, на корень ея въ классическихъ писателяхъ, каковъ на-пр. Карамзинъ, всегда вренъ, ибо таится въ основаніяхъ русскаго языка и въ инстинкт каждаго русскаго человка.’
Раздленіе славянскаго племени и языка на дн отрасли — сверовосточную и юговосточную, не смотря на авторитетъ Добровскаго, узаконено, по мннію г. Каткова, недостаточно. Это раздленіе глубже въ своемъ основаніи, нежели въ тхъ признакахъ, нахами хотятъ его опредлить. Признаковъ различія должно искать въ ослабленіи (или даже конечной пропаж) и видоизмненіи буквъ и въ, соединенныхъ съ ослабленіемъ и видоизмненіемъ цлаго вокализма. И потому первый вопросъ, при изученіи Фонетики какого-либо славянскаго нарчія, долженъ состоять въ томъ, какую тамъ судьбу играли оба элемента (и въ). За первою частію диссертаціи, о буквахъ гласныхъ и согласныхъ, идутъ изслдованія о происхожденіи падежей я о глагольныхъ формахъ. Изслдованія эти выказываютъ большое количество матеріаловъ для изученія языка, собранныхъ авторомъ, его начитанность, остроумныя указанія и умнье изложенія. Замтимъ, что, по примру Павскаго, г. Катковъ говоритъ о буквахъ и слогахъ, какъ о живыхъ дятеляхъ, имющихъ свою исторію. Этотъ примръ есть не рабская копія, которая искажаетъ образецъ подражаніемъ, а необходимое стремленіе таланта, который любитъ жизнь. Талантъ не только въ живомъ отъискиваетъ живое, но и желаетъ одушевить мертвое. И потому, цня каждое особенное дарованіе, мы приглашаемъ г. Каткова обратить свои труды на иные предметы, кром предметомъ окаменелыхъ или отжившихъ свой вкъ. Конечно, главное — въ способностяхъ человка, а не въ предметахъ изученія, но если дло идетъ объ одномъ и томъ же человк, то надобно знать, что, кром достоинства, хранящагося въ самомъ писател, есть достоинство предмета, избраннаго писателемъ. Иной предметъ одушевляетъ насъ, другой ветъ на васъ холодомъ и апатіей, съ иными предметами движемся мы впередъ, потому-что они сами движутся, другіе неподвижны, какъ застывшая лава, и лишены внутренняго огня: трудно полюбить ихъ, или не стоитъ полюбить.