О жизни растений*
(Посвящается М. П. В.)
М. Максимович.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
О жизни растений, Максимович Михаил Александрович, Год: 1832
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Северные цветы на 1832 год
М., ‘Наука’, 1980
* Жизнь растений, в собственных действиях и произведениях, рассматривается в других главах, здесь она представляется в сравнении с прочими видами Земного мира.
Жизнь, перейдя в действительное бытие и образовав растение, продолжает в нем свои производительные действия. Растение пребывает в определенной ему вещественной форме, и с тем вместе производятся в нем различные действия, изменения и движения. Сия пребываемостъ, вместе с производимостъю, составляет полное бытие решения, это суть, так сказать, правая и левая сторона его жизни. С невозвратным лишением одной стороны оно лишается половины бытия своего, жизнь его прекращается, и оно умирает.
Пусть в растении продолжается еще движение, изменение вещества, но такое, при котором уже не сохраняется его форма: сие действие будет разрушение, тление, ибо не управляется уже производительною силою жизни, и тело распадается в прах, из коего образовалось. Это смерть разрушения.
Наоборот: пусть тело пребывает еще в своей форме, но без действия и движения, оно мертво… Посмотрите на искусно высушенные растения, на собрание насекомых: те же формы, краски, блеск, что были и при жизни их: но в них нет ни дыхания, ни движения, никакой изменяемости — и кабинет натуральный представляет собою склеп, где хранятся сии красивые мумии. Такая смерть цепенения последует тогда, когда тело навсегда лишается своей жизненной производимости. Иногда сие бывает временно: жизнь скрывается только на срок, и тогда тело не умирает, но только обмирает.
В таком обмертвении находятся растения и многие животные в продолжение зимы, но с возвратом весны теплое дыхание оной отогревает их производимость, и они опять оживают.
Такова жизнь в растениях, ступим шаг назад, к жизни неорганической.
Камни растут (1), сказал Линней о минералах, и тем определил их натуру. Действительно: минералы только растут, беспотомственно, не продолжая бытия своего в себе подобных, как то бывает у существ органических— у растений, животных и человека. Жизнь неорганическая, выращая минерал, производит еще разные действия, но, образовав его, скрывается в нем, и минерал пребывает застывшею, оцепенелою массою. Если произойдет изменение (химическое) в составе минерала, то бытие его разрушается, и он, подобно гниющему трупу, распадается на составные свои стихии. Одностороннее бытие минерала подобно мертвенному оцепенению растения. Для бытия его необходимо отсутствие той производимости, без которой растение — мертвый труп, и можно бы сказать, что минералы живут смертию (2). Так глубоко сокрыта жизнь в минералах! И есть одно только внутреннее движение, когда пробуждается сия сокровенная жизнь и в нашем слухе отглашается звуком. В сем пробуждении я вижу отрадное преобразование того пробуждения на глас трубный, с которым усопшее бытие восстанет для бытия, где нет ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная!..
Таким образом растения и животные, при своем обмертвении и смерти цепепения, нисходят на степень неорганической жизни, а по совершенном разрушении, вместе с минералами, они перешли бы к бытию стихийному.
Природа ежегодною смертию и погружением в оцепенелость растений и животных напоминает нам периоды давнопрошедшей, вековой жизни, когда она в недрах земных погребала свои вековые порождения органических тел, окаменяя оные (3). И как ныне каждый год земля покрывается новым слоем чернозема, так в те многовёчные годы целые царства органических существ падали в свои могилы .о обгорелыми кострами каменного угля, то бальзамированные каменистым веществом.
Натуралист рассматривает сии развалины, вопрошает сии безмолвные предания природы о судьбе царств ее, разгадывает язык ее по оставшимся гиеро-глифам и начертывает ее бытописание. А жизнь природы, обреченная, подобно Сатурну,* поглощать свои рождения, оплакивает их алмазами и перлами, хочет могилу их украсить цветами — и на гранитном корне земли расцветают драгоценные каменья и металлы. Сия блестящая печаль, иногда возвещаемая в пустынном гласе природы (4), возносится к небесам на радужных крыльях мотыльков и птичек — в этих любимых мечтах и песнях тоскующей матери природы…
Жизнь, которая в минерале представляла мертвенное оцепенение, а в растении была деятельным хранителем своего произведения, в животном является еще чувствующею. Животпое одарено чувствием, посредством коего оно ощущает внешнюю природу, различает ее полезные и вредные на него влияния и вследствие того либо стремится к ней, либо от нее удаляется. Посему животное имеет произвольное движение, производящее от его внутреннего побуждения. Растение лишено сей чувственной жизни: приросшее своим корнем к земле, оно как бы погружено само в себя —
‘И мир ему закрыт и нем!’1
Медленные движения, замечаемые у большей части растений на цветах, листьях и стеблях, суть движения невольные,— и, взглянув на подсолнечник, вы уже знаете их главную причину. Сколь ни разнообразны движения мимоз и других так называемых чувствительных растений, но все они либо не имеют никакого отношения ко внешнему миру, либо если и есть какая-нибудь связь между ними, то они управляются не чувствием, а слепою сестрой его — раздражимостью. Стыдливая мимоза боится всякого постороннего прикосновения: падет ли на нее капля животворпого дождя, коснется ли жало насекомого, либо игла наблюдателя, могущие повредить ей,— она равно сжимает и опускает свои листочки. То чувство самохранения, которое у животных является разнообразными, неукротимыми движениями, то наступательными, то оборонительными,— у растений является только движением у ступательным. Одним мухоловкам (5) дано такое устроение листьев, что, сжимаясь от мухи, на них севшей, сами ее сдавливают и тем отплачивают за безоружных собратий.
В описанное нами покорное состояние растений приходят и животные, когда их чувственная жизнь, прекращая свои сообщения с внешним миром, погружается в жизнь растительную. Такое состояние называется сном. Тогда у животного совершаются действия только растительные, тогда движения его невольны, и оно уподобляется растению. Таким образом, жизнь растительная есть сон, а чувственная жизнь животного — бодрствие.
Наконец, жизнь восходит на высшую степень, одухотворяется — и в храме природы воздвигается человек. В человеке совмещаются все виды телесной жизни: неорганическая, растительная и животная, но он сверх того живет жизнию духовною — и бренное тело, которое у прочих тварей составляло цель бытия их, в человеке есть только сосуд, где разгорается пламя ума, от бога вдохновенное. И только тогда, когда человек бессознательно весь предается жизни чувственной, он унижается до животного, а погружаясь в сон, подо-бится растению.
Таким образом, жизнь природы, развиваясь на земле в четыре степени бытия, производит четыре царства земных существ: минеральное, растительное, животное и человеческое. В минералах она представляет всегдашнее обмертвение, в растениях она усыплена, в животных пробуждается, и наконец, мыслит и сознает себя — в человеке.
Посему природу, в цветущем царстве Флоры, можно уподобить той прекрасной Царевне, которая была зачарована на вековой сон. Безмолвно покоится она под голубым шатром неба, слегка прикрыв стройный стан свой зеленым покрывалом, едва колеблемым от тихого ее дыхания. И когда солнце вперит на нее светлый взор свой, она невольно обращает к нему цветущее, полное любовью лицо и сладкие благоуханные уста,— усиливается сквозь покров свой простереть к нему объятия, но солнце отвращает от нее лицо — и она снова опускает главу и рамена свои. И каждое утро солнце приходит любоваться ненаглядною красою, с светлою мыслью пробудить ее, и каждый вечер оно возвращается безуспешно, ибо только в уме человека талисман ее пробуждения.
Юная дева примечает движения прекрасной Царевны, думает разгадать сердцем ее сновидения и, видя в цветах ее, как в зеркале, собственные мечты и чувства, выражает их языком цветов. Мыслящий цветок природы, она узнает б лилии — чистоту свою, в розе — красоту и любовь, в незабудке находит воспоминание и называет среброцветом свою цветущую младость.
‘В шиповнике — душа моя:
Любовь — цветы, тоска — шипы,
Роса на них — из слез моих’.
Поэт видит в цветах живое изображение красоты, и нигде не находит красок лучше розы и лилии, чтоб изобразить белорумяный цвет любви или мечты своей.
По красоте цветы близкая родня поэзии. Поэзия, одушевляясь ими, всегда любила одушевлять их.
Следы такого одушевления представляет народная поэзия наша, в песнях, обрядах и поверьях. Еще и теперь под Иванов день2, как талисмана, ищут огненных цветов бесцветного папоротника, еще верят в чудесную силу разрыв-травы, русские и украинские девицы гадают о судьбе своей по цветам загадки (6) и вопрошают ее, как вещую Пифию3. Самые имена цветов: маткина душка, Иван да Марья, Анютины глазки (pensee), дрема, мать и мачеха — показывают поэтическое сближение чувства и мысли с природою.
Но, чтобы видеть, до какой степени фантазия человека склонна к одушевлению растений, вспомним фантазию древнего Востока, которую по справедливости можно назвать растительною. Она не только приписывала душу растениям, но заключала в них душу мира и видела в них символ природы. Такими священными растениями были: лотос у египтян, гом у персов, сириша и асвата у индийцев.
Цветущая фантазия греческая, творившая природу по подобию человека, одаряла растения душою человеческою, и притом сначала душою только женскою. Она их населяла Нимфами и Гамидриадами4, потом превращаемы были в растения: и робкая Дафна5, первая любовь Аполлона, и слезный Кипариссий6, и стенящий Гиацинт7, и Нарцисс8, суетною любовию к себе пламеневший. Анемоны вырастали из слез Киприды, когда плакала она над трупом своего Адониса9, а тоскующая Клития10, и превращенная в гелиотроп, еще любит по-прежнему и обращается к своему солнцу (7).
Октябрь 6, 1831.
(1) Линней11 различал три царства природы таким образом: камни растут, растения растут и живут, животные растут, живут и чувствуют (Lapides crescunt, vegitabilia crescunt et vivunt, animalia crescunt, vivunt et sentiunt).
(2) Из предложенного мною различения смерти растений и животных на смерть разрушения и смерть цепенения видно, что минералы умирают только смертию разрушения, а бытие или жизнь их есть то, что смерть цепенения у растений.
(3) Таким образом, многие роды минералов суть происхождения органического, напр., каменные угли, графит, торф, ископаемые смолы.
(4) Гласом природы называется протяжный, унылый звук, иногда слышимый в пустынях и диких лесах, которого, говорят, никто не мог слышать равнодушно, и причина коего еще не разгадана.
(5) Сие замечательное североамериканское растение называется по-латыни Dionaca muscipula. Весьма близкая к ней по сродству у нас росянка (drosera) также имеет раздражительные листья.
(6) Загадкою или загадками в Малороссии называют растение: Erigon acre, называемое в Новгородской и Тверской губерниях, где также по нем гадают богатенкою.
(7) См.: Овидиевы превращения, кн. IV.
Под загл. ‘О степенях жизни в земном мире’ перепечатано в сборнике статей М. А. Максимовича ‘Размышления о природе’ (М., 1833, с. 57—76). Здесь нет примечаний, имеющихся в тексте альманаха, и несколько изменено посвящение: ‘М. П. В…..ль’. Сомов писал Максимовичу об этой статье: ‘Пушкин и я челом вам бьем за столь живую ‘Жизнь растений’, которая служит прелестным pendant {дополнением — франц.) некогда столь ярко блеснувшему цветку. Здесь столько же поэзии, и еще более разнообразной, хотя предмет заключает в себе более глубины философической. Я перечитывал несколько раз еще до печати и не могу довольно начитаться. Аллегория царевны так мила, так ловко вставлена, что целое кажется полною прекрасною поэмою’ (‘Русский архив’, 1908, No 10, с. 265). В другом его письме говорится: ‘Статью вашу, кому я ни читал,— слушали и пальчики обсосали. Земляк мой колдун! Он истины науки умел так связать с прелестями поэзии, что иголочки не подточишь. Читаешь, наслаждаешься и вместе впиваешь понятия точные’ (там же, с. 267). В ‘Телескопе’ о статье Максимовича говорилось: ‘Она представляет в себе прекрасный образец соединения философической глубины мыслей с поэтической лучезарностью изложения’ (1832, ч. 7, No 2, с. 298). Но в ‘Северной пчеле’ статья получила отрицательную оценку, очевидно, продиктованную раздражением, которое вызвала у Булгарина статья Максимовича ‘Обозрение русской словесности 1830 года’, опубликованная в ‘Деннице’ на 1831 г.
1 И мир ему закрыт и нем! — цитата из ‘Евгения Онегина’ (гл. VII).
2 Иванов день — 24 июня, когда церковь отмечает рождество Иоанна Крестителя. Ночь на 24 июня также называется Ивановской, в эту ночь устраиваются народные праздники — Купало.
3 Вещая Пифия — жрица-прорицательница (греч. миф.).
4 Гамадриады — нимфы, живущие на деревьях.
5 Дафна — нимфа, возлюбленная Аполлона, превращенная богами в лавр.
6 Кипариссий — по древнегреческому сказанию прекрасный юноша, нечаянно убивший любимого оленя и страдавший в тоске по нему. Был превращен в кипарис, который считался деревом траура и рос на кладбищах.
7 Гиацинт — прекрасный юноша, любимец Аполлона. По древнему сказанию бог ветра Зефир из ревности направил брошенный Аполлоном диск в голову юноши. Из крови умершего вырос цветок гиацинт.
8 Нарцисс — красавец, увидевший по легенде в реке свое отражение, влюбившийся в него и умерший от любви. Боги превратили его в цветок нарцисс.
9 Адонис — финикийское божество, олицетворявшее умирающую и воскресающую растительность.
10 Клития — нимфа, дочь Океана, превратившаяся в гелиотроп (растение с душистыми цветами).
11 Линней Карл (1707—1778) — шведский естествоиспытатель и натуралист.