О ЗАГАДКЕ МИРА*
О ЗАГАДКЕ МИРА*
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
О загадке мира, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
* П. Д. Успенский. Tertium organum. Ключ к загадкам мира. Тайна пространства и времени. Тени и действительность. Оккультизм и любовь. Одушевленная природа. Голоса камней. Математика бесконечного. Логика экстаза. Мистическая теософия. Космическое сознание. Новая мораль. Рождение сверхчеловека. СПб.
Признаемся, слова ‘оккультное’ и ‘теософия’ заставили нас с враждою взяться за книгу. Эти увядшие люди, без игры, без улыбки, без страсти, без огня, которые вечно находятся в каком-то остолбенелом, полусонном состоянии и называют себя ‘теософами’, ‘оккультистами’ и проч., не предрасполагают читать их ‘любимые книжки’. Если бы мне сказали, что ‘через спиритический сеанс’ я могу увидеть Бога, ангела или умершую мать мою, — то я чем более поверил бы, тем более почувствовал бы отвращение и негодование, и ни за что не захотел увидеть этим путем Бога, ангела или мать. Вся моя религия пала бы при этом, — та религия, которая мне мила, меня радует, утешает и спасает. ‘Провались ты к черту, — скажу я всякой магии, — и в особенности скажу истинной магии, — я не то, что не верю в тебя, но я не хочу тебя, и без рассуждения буду колотить тебя сапогом, тебя и всех магов, — и тем более, чем ты истиннее и могущественнее. И могущества твоего я не боюсь, потому что меня с детства бережет мой ангел-хранитель’.
Понятна неприязнь, с которою я взялся за книгу П. Д. Успенского. Но она не такова. В ней нет ничего ‘сводящего с ума’ и приводящего в ‘осту— пенелый вид’. С величайшим интересом читал я в ней страницы о пространстве, о четвертом его измерении, о времени и том, что оно есть пространство же, и именно — намек на четвертое его измерение. О движении, о том, что весь наш мир, вся наша вселенная есть ‘поверхность касания других высших вселенных’. Книга вращается, ясным и точным языком, в идеях Канта, Ньютона (его ‘флюксии’), Лобачевского, Гауса, Римана. Все это разумно, вкусно и ни от чего не сходишь с ума.
Когда он говорит о ‘голосах камней’, — то как хорошо это в параллели, которую он проводит между ‘стеною церкви’ и ‘стеною тюрьмы’!
Я приведу несколько его мыслей, чтобы читатель мог судить об изложении и языке автора:
‘Мы не замечаем того, что мы сами обворовываем себя своим ‘позитивизмом’, — лишаем жизнь всей красоты, всей тайны, всего содержания. Мы превращаем ее в голую схему вертящихся шаров и удивляемся потом, что нам скучно и противно, и не хочется жить, и что мы ничего не понимаем вокруг’.
‘В свое время позитивизм явился как нечто освежающее, трезвое, здоровое и прогрессивное, прокладывавшее ясные пути мысли. После всяческих настроений наивного дуализма это, конечно, был большой шаг вперед. Позитивизм стал символом прогресса мысли’.
‘Но мы видим теперь, что он неизбежно приводит к материализму. И в таком виде он останавливает мысль, которой уже давно тесно в узких рамках материи и движения. Из революционного, гонимого, анархического, вольнодумного позитивизм стал основой официальной науки. На него надет мундир. Ему пожалованы ордена. К его услугам университеты, академии. Он признан. Он учит. Он управляет мыслями.
Но, достигнув успеха и преуспеяния, позитивизм прежде всего поставил препятствия дальнейшему ходу мысли. Все, выходящее из схемы движения, объявлено суеверием. Все, выходящее из рамок обычного сознания объявлено патологическим. Перед свободным исследованием поставлены китайские стены ‘положительных’ наук и методов. Все, поднимающееся выше этих стен, объявлено ненаучным.
И в таком виде позитивизм, бывший раньше символом прогресса, уже является консервативным, реакционным,
В области мысли уже установился существующий порядок, и борьба с ним уже объявлена преступлением.
Но свободная мысль не может остановиться ни на каких рамках. Никакой один метод, никакая одна система не может удовлетворить ее. Она должна брать от всех, что в них есть ценного. Она не должна ничего признавать решенным и не должна ничего считать невозможным.
Истинное движение, лежащее в основе всего, есть движение мысли. Все, что останавливает ее, — ложно… Смысл жизни в вечном искании. И только в искании мы можем найти что-нибудь новое’.
Это так хорошо и верно, что каждому бы автору ‘дай Бог’. П. Д. Успенский взял эпиграфом к своим физико-философским исследованиям слова из Апокалипсиса, когда-то поразившие и Достоевского: ‘И клялся ангел, что (тогда-то и тогда-то) времени уже не будет’, и слова ап. Павла из послания к Эфесянам: ‘Чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что есть широта и долгота и что — глубина и высота’… Автор говорит, что человек после кантовского разумения мог бы произнести такие слова, и поражен ими в устах ап. Павла. Он говорит, что ‘святость’ есть то же для души в ее глубочайших силах, что гений — в сфере одной и узкой ее части, мысли. И что ‘святыми’ мир разумеется и воспринимается иначе, чем прочими людьми: именно для них ‘пространство трех измерений’ не есть граница ощущения, граница восприятия и действования, и от этого они имеют ‘видения’, вещие ‘сны’, знают ‘будущее’ и ‘далекое’, суть ‘ясновидцы’ и иногда ‘чудотворцы’. Все это хорошо, но около всех этих соображений и изысканий нужно быть очень осторожными, т. е. читатель должен быть осторожен, и держать за спиной на всякий случай палку (‘теософия’ и ‘маги’).
НВип. 1912. 10 марта. No 12929.
‘И клялся ангел, что (тогда-то и тогда-то) времени уже не будет’ — Откр. 10, 6.
‘Чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви…’ — Еф. 3, 18.