Время на прочтение: 11 минут(ы)
Сергей Терентьевич Семенов
О встречах с А.П.Чеховым
Date: 17 сентября 2002
Изд: А.П.Чехов в воспоминаниях современников (Серия литературных мемуаров), М., ‘Художественная литература’, 1986
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
В средине девяностых годов, в один из своих зимних наездов в Москву, я был в редакции ‘Посредника’, помещавшейся тогда в Долгом переулке на Плющихе. Мы беседовали с Ив. Ив. Горбуновым, когда в передней раздался звонок. Прислуга куда-то отлучилась, Иван Иванович был не совсем здоров и боялся подходить к двери, идти отпирать дверь пришлось мне.
Вошел господин выше среднего роста, с обыкновенным русским лицом, в поношенной меховой шубе и меховой шапке, со свертком под мышкой. Он спросил, дома ли Ив. Ив. Я сказал, что дома. Господин разделся, повесил шубу на вешалку, обтер платком запотевшие усы и направился в редакционный кабинет. Я подумал, что это один из многочисленных посетителей редакции, и ушел в другую комнату.
Но не прошло и минуты, как ко мне вошел Ив. Ив. и, взявши меня за руку, со словами: ‘пойдемте, я вас познакомлю’, повел в редакционную комнату. Отрекомендовав меня, он назвал мне гостя, гость был Антон Павлович Чехов.
Я настолько растерялся от неожиданности, что не нашелся, что бы заговорить с А. П., и сосредоточился весь на созерцании и тогда уже очень уважаемого писателя, недавно подарившего русское общество ‘Палатой N 6’.
‘Посредник’, начинавший тогда серию интеллигентных изданий и изо всей новейшей литературы останавливавшийся на вещах, заключавших в себе наиболее гуманные идеи, больше всех нашел таких писаний у Антона Павловича. Им изданы были отдельно его рассказы: ‘Именины’, ‘Жена’, ‘Палата N 6’ и включено несколько рассказов в сборники (*). Несколько рассказов были взяты и для народной серии и перестали издаваться только потому, что этого не разрешает издательство Маркса. На этот раз А. П. привез рукопись сельскохозяйственного словаря ‘Закром’, составленного его братом М. П. Чеховым, и оттиск только что появившегося рассказа ‘Черный монах’. Об этом рассказе уже появились рецензии, не удовлетворявшие А. П-ча. Ив. Ив. по случаю своего недомогания прилег на диван, а А. П. медленно ходил по кабинету и рассказывал, в чем сущность его рассказа ‘Черный монах’ и как его не поняли. Я не читал тогда рассказа и не мог понять, чем тогда огорчили А. П., но хорошо помню, что он был крайне недоволен таким поверхностным отношением критиков к художественным произведениям (**).
(* Перечисленные рассказы Чехова были изданы ‘Посредником’ в 1893 г. В вышедший в 1895 г. сборник ‘Проблески’ включены рассказы Чехова: ‘Припадок’, ‘В суде’, ‘Володя’, ‘Тоска’ и ‘Устрицы’. *)
(** Куманину, который просил Чехова дать рассказ для своего журнала, ‘Черный монах’ не понравился. Он говорил И. Л. Щеглову, что это вещь ‘водянистая’ и ‘неестественная’. Щеглов вспоминает: ‘Когда вышел журнал ‘Артист’ с упомянутым рассказом Чехова, я прямо ахнул: это была квинтэссенция тончайшей поэзии и творческой проникновенности! Ф. А. Куманину нельзя было отказать ни в известной чуткости, ни в здравом смысле, но он был слишком ‘толстокож’ и не его носу было почувствовать такую тонкосложную вещь, как ‘Черный монах’ (Щеглов И. Обида непонимания. — Биржевые ведомости, 1910, N 11517, 16 января). Первые критические отзывы также не удовлетворили Чехова: рассказ был понят очень поверхностно. **)
Иван Иванович оставил рукопись ‘Закрома’ для передачи ее П. И. Бирюкову, который тогда редактировал интеллигентный отдел ‘Посредника’, сказал несколько теплых слов об удовольствии встречи с ним, и, когда А. П. ушел, он стал рассказывать, как ценил А. П. Лев Ник. Толстой, как он следил за всем, что появлялось из-под пера Чехова, и очень скорбел, что у него еще не выработалось собственного миросозерцания. ‘С его талантом это была бы огромная сила, которая могла бы оставить после себя огромный след’, — говорил Лев Николаевич.
Другая моя встреча с А. П. была в Ясной Поляне года полтора после первой. В соседстве Ясной, в деревне Деминке, поселился В. Г. Чертков, и я поехал к нему погостить. Когда я приехал в Деминку, то застал там М. О. Меньшикова, бывшего тогда еще близким к Л. Н-чу и стоявшего на счету прогрессивных журналистов. Он перед этим гостил в Мелихове у А. П. и сообщил, что А. П. давно мечтал побывать в Ясной, но все не решался. Сейчас же у него явилась решимость, и он просит разрешения навестить Л. Н. Конечно, ему ответили, что видеть его будут очень рады, и со дня на день ждали его приезда.
Мне очень хотелось присутствовать при свидании Антона Павловича со Львом Николаевичем, но я должен был поехать на несколько дней в Курскую губернию, а приезд А. П. мог случиться как раз в это время. И я очень об этом сожалел.
Но я съездил и вернулся из своей поездки и узнал, что Ант. Павл. в Ясную еще не приезжал и дал знать, что приедет туда сегодня или завтра. Таким образом, мне представлялась возможность увидать встречу двух больших писателей, и я предвкушал это удовольствие.
В то время, когда в Ясную Поляну ожидался Чехов, Л. Н. работал над ‘Воскресением’, можно было ожидать, что он покажет свою работу А. П-чу. Вечером в Деминку сообщили, что А. П. приехал в Ясную Поляну (*) и что завтра предполагается чтение первых глав ‘Воскресения’.
(* Чехов приехал в Ясную Поляну 8 августа 1895 г. *)
На другой день мы с В. Г. Чертковым поехали в Ясную. Приехали во время обеда. А. П. Чехов сидел рядом со Львом Николаевичем и время от времени заводил с ним разговор. Хотя А. П. уже и был подвержен своему недугу, но выглядывал таким молодцом, что на него приятно было смотреть. Спокойный, красивый, он имел такой благородный вид, и столько в нем было достоинства.
После обеда предположено было идти читать ‘Воскресение’. Л. Н. не совсем хорошо себя чувствовал и пошел отдохнуть, а мы, человек пять или шесть, отправились в укромный уголок и расположились читать. Сначала читал В. Г. Чертков, потом его сменил И. И. Горбунов. Между слушателями был один из сыновей Л. Н. (*), который слушал рассказ не совсем спокойно. Его возмущала офицерская среда, описываемая его отцом: он обращался к В. Г. Черткову, бывшему гвардейскому офицеру, с вопросом — неужели большинство офицеров такие? Но А. П. слушал чтение спокойно, внимательно, молча. Читали, кажется, часа два. По окончании чтения пошли в дом, вниз, в кабинет Толстого. Л. Н. встал после отдыха, но не выходил, по случаю недомогания, из кабинета. Он с любопытством ожидал, что ему скажут по поводу его новой работы.
(* Старший сын Л. Н. Толстого — Сергей Львович. *)
Антон Павлович тихо и спокойно стал говорить, что все это очень хорошо. Особенно правдиво схвачена картина суда. Он только недавно сам отбывал обязанности присяжного заседателя (*) и видел своими глазами отношение судей к делу: все заняты были побочными интересами, а не тем, что им приходилось разрешать. В одном деле, которое шло в очередную сессию, адвокат или прокурор вместо разбирательства дела обратился с дифирамбами к сидевшему на скамье присяжных заседателей Антону Павловичу. Очень верно и то, что купца отравили, а не иным способом прикончили с ним. Антон Павлович был на Сахалине и утверждал, что большинство женщин-каторжанок сосланы именно за отравление. Неверным же ему показалось одно — что Маслову приговорили к двум годам каторги. На такой малый срок к каторге не приговаривают. Лев Николаевич принял это и впоследствии исправил свою ошибку (**).
(* Чехов присутствовал в качестве присяжного заседателя в серпуховском суде с 22 по 25 ноября 1894 г. *)
(** В опубликованной редакции ‘Воскресения’ Маслова приговорена к четырем годам каторги. **)
Когда мы вышли из кабинета Л. Н., была уже летняя ночь. Вечерний чай не был готов, и мы отправились на прогулку. Меня стали спрашивать о состоянии здоровья хорошо знакомой в Ясной г-жи А., к которой я ездил в Курскую губ. Здоровье ее было не совсем хорошо. Болезнь была чисто женская, требовавшая операции, на которую больная не соглашается. А. П. расспросил о возрасте больной и сказал, что ее страхи напрасны, — в таких случаях операции проходят всегда благополучно и разве только один раз из сотни кончаются неудачей.
Ант. Павл. участвовал в общем разговоре, но, должно быть, его захватил образ Л. Н., и он не мог освободиться от впечатления от него. К концу прогулки он заявил, что его сильно угнетает поведение очень ценимого им А. С. Суворина. Его возмущает политиканство старика в его газете, действующее на многих развращающе, и ему захотелось попросить Л. Н-ча, чтобы он написал Суворину и постыдил его за его флюгерство, — Л. Н-ч — один человек, который мог бы воздействовать на Суворина… Но сказать это Толстому А. П-чу не удалось. Л. Н-ч к вечернему чаю не вышел, а Ант. Павл. завладели Софья Андреевна и Татьяна Львовна, и в беседе с ними он провел остаток вечера.
Не знаю, был ли А. П. после в Ясной Поляне (*). Изредка, навещая Л. Н., я его по крайней мере там не встречал. Но воспоминания о нем в Ясной остались самые приятные. Его писания встречались там всегда с большим вниманием. За ним следили, читали, разбирали. Л. Н., разговаривая о Чехове, всегда восхищался его изобразительностью. Он называл его писательский инструмент музыкальным. Он говорил, что Чехов — чуть ли не единственный писатель, которого можно перечитывать, а это не всегда возможно, даже для Диккенса, например. Помню, как Л. Н. восхищался небольшим рассказом А. П. ‘Супруга’, напечатанным в сборнике Общества любителей российской словесности ‘Почин’. Хвалил рассказ ‘На подводе’, напечатанный в ‘Русск. вед.’ (**), ‘Душечку’ же, появившуюся в ‘Семье’, он перечитывал несколько раз (***) и говорил, что это такая прелесть, которой не скоро найдешь не только у других писателей, но и у Чехова. ‘Моя жизнь’ понравилась Л. Н., но не в целом, а местами. Он считал, что прототипом героя А. П. послужил небезызвестный опрощенец князь В. В. Вяземский, вызвавший когда-то целый шум в печати. Одни считали его святым, другие — высокопробным грешником (****). Не по сердцу пришлись Л. Н-чу и ‘Мужики’ (*****), хотя его более возмущал шум, поднятый по поводу их в печати, где большая часть русской интеллигенции с восторгом принимала мужиков такими, какие они есть у Чехова, и не могла понять, что эти мужики списаны с одной исключительной подмосковной местности и по ним нельзя обобщать всех русских мужиков. Он говорил, что эти народолюбцы никогда не любили народа, не знали его и не желают знать, мужики нужны им как отвлеченная абстракция, для опоры в своей борьбе и полемике. Оттого весь восторг по поводу ‘Мужиков’ (******). Не удовлетворяли, как известно, Л. Н. и пьесы А. П. Он находил, что цель драматических произведений новых форм ошибочна. Для того чтобы вызвать настроение, — говорил он, — нужно лирическое стихотворение, драматическая же форма служит и должна служить другим целям. В драматическом произведении должно поставить какой-нибудь еще не разрешенный людьми вопрос и заставить его разрешить каждое действующее лицо сообразно его внутренним данным. Это — опыты лаборатории. У Чехова же этого нет. Он останавливает, например, внимание зрителя на судьбе несчастных дяди Вани и доктора Астрова, но жалеет их только потому, что они несчастны, не обосновавши вовсе, заслуживают ли они сострадания. ‘Он заставляет их говорить, что они были самыми лучшими людьми в уезде, но чем они были хороши — он не показывает. А мне кажется, — говорил Л. Н., — они всегда были дрянными и ничтожными, поэтому их страдания не могут быть достойны внимания’ (*******).
(* Последующие встречи Чехова с Л. Н. Толстым состоялись в Москве и в Крыму. *)
(** Рассказ ‘На подводе’ напечатан 21 декабря 1897 г., и в тот же день Л. Н. Толстой, прочитав его, записал в своем дневнике: ‘Превосходно по изобразительности, но риторика, как только он хочет придать смысл рассказу’ (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., т. 53. М., 1953, с. 173). **)
(*** Мнение Л. Н. Толстого о ‘Душечке’ сообщил Чехову И. И. Горбунов-Посадов 24 января 1899 г.: ‘Лев Николаевич в восторге от него. Он все говорит, что это перл, что Чехов — это большой, большой писатель. Он читал ее чуть ли не четыре раза вслух и каждый раз с новым увлечением’ (ГБЛ). О том же 30 марта 1899 г. писала Чехову дочь Толстого — Татьяна Львовна: ‘Ваша ‘Душечка’ — прелесть! Отец ее читал четыре вечера подряд вслух и говорит, что поумнел от этой вещи’ (ГБЛ). В дневнике П. А. Сергеенко имеется запись от 27 января 1899 г.: ‘Москва. У Льва Николаевича… Восторг Л. Н. от ‘Душечки’ Чехова. Это перл. Подобно бумаге лакмусу, она производит различные эффекты. Он цитирует на память целые фразы. Как хорош в нем язык телеграфиста, ‘хохороны’ и проч. В ‘Душечке’ выведена истинно женская любовь’ (Государственный Музей Л. Н. Толстого в Москве). Однако Толстой расходился с Чеховым в восприятии образа ‘Душечки’ и ценил в нем не то, что хотел выразить автор. Помещая рассказ в составленный им в 1906 г. сборник ‘Круг чтения’, он сопроводил его послесловием, в котором дает свое объяснение рассказа. По его мнению, Чехов хотел посмеяться над ‘жалкой’ ‘Душечкой’, хотел ‘проклясть слабую, покоряющуюся, преданную мужчине, неразвитую женщину… но бог поэзии запретил ему и велел благословить, и он благословил и невольно одел таким чудным светом это милое существо, что оно навсегда останется образцом того, чем может быть женщина для того, чтобы быть счастливой самой и делать счастливыми тех, с кем ее сводит судьба’. В соответствии с этими взглядами Толстой выбросил в тексте рассказа некоторые снижающие образ ‘Душечки’ штрихи в ее характеристике. ***)
(**** Князь В. В. Вяземский, помещик, живший в Серпуховском уезде Московской губернии. Он отдал свою землю крестьянам, а сам поселился в избушке, в дремучем лесу. После его смерти в нескольких некрологах о нем писали как о праведнике и идейном предшественнике Л. Н. Толстого. М. О. Меньшиков, имевший поручение ‘Посредника’ написать о Вяземском для ‘народной серии’, выяснил из бесед с крестьянами, что Вяземский был не столько опростившимся, сколько опустившимся помещиком, отличавшимся к тому же жестокостью и развратным поведением. По этому поводу Меньшиков написал статью ‘Дознание’, которая была напечатана в ‘Книжках Недели’, 1895, N 8. ****)
(***** Мнение Толстого о ‘Мужиках’ известно из письма А. С. Бутурлина П. А. Строеву от 15 сентября 1902 г.: ‘Из ста двадцати миллионов русских мужиков Чехов взял только темные черты. Если бы русские мужики были действительно таковы, то все мы давно бы перестали существовать’ (ЛН, т. 22-24, с. 779). В записной книжке В. С. Миролюбова в марте 1900 г. есть запись отзыва Л. Н. Толстого: ‘Рассказ ‘Мужики’ — это грех перед народом. Он не знает народа…’ (ЛН, т. 68, с. 519). Д. П. Маковицкий записал в дневнике 26 мая 1905 г. слова Л. Н. Толстого: ‘Мужики’ Чехов’ — плохое произведение. Чехов колеблется’ (ЛН, т. 90, кн. I, с. 297). *****)
(****** В печати появилось много отзывов о ‘Мужиках’. Анонимный критик писал в ‘Северном вестнике’ (1897, N 6), что ‘давно уже новое беллетристическое произведение не пользовалось в нашей журналистике таким громадным и притом таким искренним успехом, как ‘Мужики’. Успех этот напоминает нам времена, когда появлялся новый роман Тургенева или Достоевского’.
По поводу ‘Мужиков’ возникла полемика между легальными марксистами и народниками. П. Б. Струве в своей статье (Новое слово, 1897, N 
писал об огромном общественном значении повести, заключавшемся, главным образом, в художественном обличении ‘жалкого морализирования народников’. Струве возразил Н. К. Михайловский (Русское богатство, 1897, N 6), который нашел, по своему обыкновению, что у Чехова и в ‘Мужиках’ отсутствует ‘общая идея’ и что ‘никаких общих выводов’ из рассказа, основанного только на ‘поверхностных наблюдениях’, делать нельзя. ******)
(******* Л. Н. Толстой смотрел в Художественном театре ‘Дядю Ваню’ 24 января 1900 г. 27 января он записал в дневнике: ‘Ездил смотреть ‘Дядю Ваню’ и возмутился’ (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., т. 54. М., 1935, с. 10). Об отношении к этой пьесе Толстого писал Чехову Вл. И. Немирович-Данченко в феврале 1900 г.: ‘Он очень горячий твой поклонник — это ты знаешь. Очень метко рисует качества твоего таланта. Но пьес не понимает. Впрочем, может быть, не понимал, потому что я старался уяснить ему тот центр, которого он ищет и не видит. Говорит, что в ‘Дяде Ване’ есть блестящие места, но нет трагизма положения. А на мои замечания ответил: ‘Да помилуйте, гитара, сверчок — все это так хорошо, что зачем искать от этого чего-то другого’ (Немирович-Данченко Вл. И. Избранные письма. М., 1954). А 12 марта 1900 г. Чехову написал А. А. Санин: ‘Толстому не понравился мой любимый ‘Дядя Ваня’, хотя он очень чтит и ценит Вас как писателя. ‘Где драма?! — вопил гениальный писатель, — в чем она, пьеса топчется на одном месте… (…) Затем Толстой заявил, что Астров и дядя Ваня — дрянь люди, бездельники, бегущие от дела и деревни как места спасения… На эту тему он говорил много…’ (ЛН, т. 68, с. 873). *******)
Когда вышел первый том рассказов Чехова в издании Маркса, Л. Н. с большим вниманием остановился на юморе Чехова. Он говорил, что в наше время он — первоклассный юморист. В прошлом с ним могли сравняться только Гоголь и Слепцов. Рассказ ‘Драма’ до того восхищал Л. Н., что он его рассказывал бесчисленное количество раз и всегда смеялся от всей души. Восхищали его и детские фигуры Чехова, вроде ‘Ваньки’, пишущего письмо к деду. И только некоторые из юмористических вещей ему казались непонятными, как, например: ‘Роман с контрабасом’ и ‘Скорая помощь’.
Последний раз я видел А. П. зимой, в год его смерти, в Москве, на литературной ‘среде’ у Н. Д. Телешова (*). ‘Среда’ была блестящая: на ней присутствовали, кроме А. П. с своей женой и сестрой Марией Павловной, Андреев, Горький, Вересаев, Бунин, Тимковский, Серафимович, Голоушев, Разумовский. Покойный В. А. Гольцев делал доклад о философии Ницше, были легкие прения, но не было ничего острого. У Антона Павловича недуг был в полном развитии. Внешний вид его был вид страдальца. Глядя на него, как-то не верилось, что это тот прежний Чехов, которого я раньше встречал. Прежде всего поражала его худоба. У него совсем не было груди. Костюм висел на нем, как на вешалке. Но несмотря на такое состояние, А. П. был очень мил, общителен, шутливо говорил с И. А. Белоусовым, рассказывал кое-что о себе, о своих первых неудачах на литературном поприще… Все внимательно его слушали, смеялись, но всем чувствовалось, что это — недолгий жилец на свете, и становилось невольно грустно.
(* Чехов был на ‘среде’ у Н. Д. Телешова в январе или в феврале 1904 г. *)
Весной 1904 года вышла одна из моих книжек, и я послал ее А. П. (*), но вслед за этим узнал из газет о плохом состоянии его здоровья, и мне стало неловко, что я побеспокоил его своим письмом. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, получаю от него письмо. Оно было написано накануне его отъезда из Москвы за границу. Он благодарил меня за присланную ему книжку и выражал такую теплую сердечность и добродушие, которые меня даже удивили. Но мое желание — получить что-нибудь из его вещей в обмен — он обещал исполнить, как только вернется из-за границы (**), куда его посылают доктора.
(* С. Т. Семенов послал Чехову свою книгу, в которую вошли: очерк ‘В родной деревне’ и повесть ‘Гаврила Скворцов’ (Посредник. М., 1904), с надписью: ‘Дорогому Антону Павловичу Чехову с чувством безграничного уважения. Автор. 27 мая 1904 г.’. *)
(** Чехов ответил Семенову 31 мая 1904 г. **)
Но из-за границы вернулся только его прах, который Москва торжественно и похоронила на кладбище Новодевичьего монастыря.
Впервые — ‘Путь’, 1913, N 2.
Семенов Сергей Терентьевич (1868-1922), писатель. Литературную деятельность начал в 1887 году, но до конца жизни оставался крестьянином, сочетая писательство с сельским трудом. Произведения Семенова высоко ценил Л. Н. Толстой, многие из них выходили в издания ‘Посредника’. Толстой написал предисловие к книге С. Т. Семенова ‘Крестьянские рассказы’. М., 1894.
В 1904 году за выступления, выражавшие сочувствие ‘Крестьянскому союзу’, Семенов был арестован и приговорен к двухлетней ссылке, которую по ходатайству Л. Н. Толстого заменили разрешением выехать за границу. В 1922 году был убит кулаками.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
