Статьи из газеты ‘День’ (1863)
Статьи из газеты ‘День’ (1863)
О ‘всенародномъ’ польскомъ сейм для ршенія польскаго вопроса.
О ‘всенародномъ’ польскомъ сейм для ршенія польскаго вопроса.
Москва, 2-го февраля 1863 г.
О ‘всенародном’ польском сейме для решения польского вопроса, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.
Польскій вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Мы медлили до сихъ поръ сказать наше слово по поводу Польскихъ событій. Мы не дали въ себ воли ни оскорбленному чувству народной гордости, мгновенно пробуждающейся и выростающей при всякомъ дерзкомъ на нее посягательств, ни простому, естественному, вполн справедливому въ Русскомъ человк чувству негодованія и мести, въ виду мучительной смерти Русскихъ солдатъ, въ виду столькихъ жертвъ Польской кровожадности, неистовства и того утонченнаго зврства, къ которому способенъ только зврь-человкъ. Мы знали, что мстители явятся и за отмщеніемъ дло не станетъ, и потому считали, нелишнимъ взывать и съ своей стороны къ гнву и кар, и безъ того неминуемымъ и ужъ вступившимъ въ свои печальныя, законныя права. Напротивъ, мы старались, по возможности, соблюсти въ себ трезвость и свободу сужденія и только выжидали, чтобы точне опредлились основныя стихіи — такъ внезапно охватившаго насъ событія.
Насъ, прежде всего, занимаетъ вопросъ: война ли это — международная, междуусобная, или же только мятежъ подданныхъ, въ нсколькихъ губерніяхъ, противъ законной власти? Національное ли это возстаніе, или просто бунтъ недовольныхъ? Съ кмъ собственно имемъ мы дло: съ Польшею ли, со всею страной, со всмъ народомъ, или же только съ партіею, съ тмъ или другимъ классомъ населенія? Наконецъ — что это? Домашніе ли счеты управляемыхъ съ управляющими, или же высшія побужденія національнаго духа, стремящагося къ политической независимости и свобод?
Если брать во вниманіе одни вншніе признаки, какъ это длаютъ нкоторыя газеты и большая часть Русской публики, то мы — или вовсе не найдемъ разршенія нашему вопросу, или же придемъ къ самымъ ошибочнымъ выводамъ. Судя по газетнымъ извстіямъ и отзывамъ, настоящее движеніе въ Польш не есть возстаніе всеобщее, а мятежъ одной части населенія, преимущественно городскаго, мелкаго шляхетства и пролетаріевъ всякаго рода, возбуждаемыхъ и предводимыхъ ярыми и бшеными демагогами. Дйствительно, вс публикуемыя подробности мятежническихъ дйствій удостовряютъ насъ въ томъ, что движеніе это запечатлно характеромъ демократическаго террора, что высшее дворянство,— Польскіе магнаты,— и сельское народонаселеніе не принимаютъ въ немъ почти никакого участія. Мы бы и съ своей стороны желали успокоиться на этой отрадной увренности, но, повторяемъ, едвали благоразумно будетъ убаюкиваться этими вншними признаками. Можетъ быть, Польскіе магнаты только выжидаютъ первыхъ успховъ мятежа, чтобы стать во главу демократической партіи и такимъ образомъ удержать за собою то вліяніе и значеніе, которое они рискуютъ утратить при грозномъ разгул демократическаго урагана. Предполагая даже значительную долю политическаго благоразумія въ Польской аристократіи (чему доказательствъ, впрочемъ, мало представляетъ исторія), мы не можемъ не признать, что трудно Польскому магнату, какихъ бы убжденій онъ ни былъ въ своей душ, явить себя открыто противникомъ знамени народной самостоятельности и свободы, да и во всякомъ случа 1862 годъ доказалъ намъ ясно, что Польскіе аристократы, начиная съ графа Замойскаго и 300 дворянъ, составившихъ извстный адресъ, не принадлежатъ къ числу приверженцевъ Россіи, ни прежней Русской, ни той новой правительственной системы, которой представителемъ является нын маркизъ Велепольскій.— Дале. Духовенство есть, безспорно, могучая сила, но кром высшей іерархіи,— это та самая сила, которой Польская народность всего боле обязана своей упорной живучестью. Католицизмъ есть именно тотъ рычагъ, которымъ заграничная демократическая партія ставитъ на ноги, съ неслыханною дерзостью, въ виду сотни тысячъ вооруженнаго Русскаго войска, десятки тысячъ почти безоружныхъ фанатиковъ, лзущихъ съ страстнымъ упоеніемъ на мученическую по увреніямъ ксендзовъ, смерть и подходящихъ на 30 шаговъ къ нашимъ пушкамъ (какъ было недавно публиковано въ одной телеграмм). Католицизмъ, какъ извстно, самое удобное религіозное ученіе, чтобы лишить человка самообладанія разума и вдохнуть въ него ту страстность послушанія, при которой, по вол ксендза, онъ способенъ перестать быть человкомъ и превратиться въ звря, католицизмъ, въ лиц іезуитовъ, оправдываетъ всякое злое дло, ведущее къ благой, по ихъ мннію, цли, и наконецъ обладаетъ богатымъ запасомъ духовно-возбудительныхъ снадобій, въ вид индульгенцій и т. ‘п, сильно дйствующихъ на темпераментъ женственно — страстный, которымъ преимущественно отличается Польская нація.— Нтъ сомннія, что ‘невинное’ пніе, въ костелахъ, партіотическихъ гимновъ, въ теченіи боле года, много содйствовало подготовк настоящаго событія, да къ тому же, по ^всмъ получаемымъ извстіямъ, ксендзы, съ крестомъ въ рук, являются всюду предводителями мятежническихъ шаекъ, благословляютъ кровавыя оргіи зврства и фанатизируютъ толпу, совершая жесточайшія убійства — какъ нкое священнодйствіе.
Сельское населеніе, по общимъ отзывамъ, почти не принимаетъ участія въ возстаніи, еще держится, еще противится — и убжденіямъ своихъ духовныхъ пастырей и общаніямъ шляхты.— Но не всегда участіе или безучастіе сельскаго населенія ршаетъ судьбу подобныхъ движеній, утверждаетъ или отрицаетъ за борьбою характеръ народный. Въ войнахъ Германіи съ Наполеономъ, на самой Германской почв, даже и въ той войн освобожденія, которою такъ любятъ хвастаться Нмцы, сельское Нмецкое населеніе почти вовсе не являлось враждебнымъ для Французовъ и довольно терпливо ожидало исхода войны,— что однакоже не мшаетъ Нмцамъ называть и считать эту войну національною. Мы не видимъ участія Польскаго сельскаго простонародья въ мятежномъ движеніи, но не видимъ, кром отдльныхъ случаевъ, и содйствія ихъ Русскимъ властямъ и отрядамъ. Покуда сила сельскаго населенія есть еще слабая сила: мы можемъ на нее опереться только такими льготами и общаніями льготъ, которыхъ выполненіе есть окончательный разрывъ съ силою Польскаго панства, а невыполненіе — обратило бы сочувствіе и довріе крестьянъ въ другую сторону, къ предводителямъ настоящаго мятежа, не скупящимся, конечно, и съ своей стороны на самые выгодные посулы.
И такъ, даже по этимъ вншнимъ признакамъ настоящее движеніе заслуживаетъ самаго серьезнаго нашего вниманія, какъ имющее въ себ вс элементы національнаго возстанія. Это не просто мятежъ или бунтъ. Мы надемся, что это возстаніе не успетъ принять широкихъ размровъ, мы несомннно уврены, что оно будетъ вскор усмирено и подавлено,— но тмъ не мене считаемъ необходимымъ, откинувъ всякое самообольщеніе, опредлить его настоящій характеръ.
Обращаясь за тмъ къ признакамъ не столь вншнимъ, мы должны признать, что это возстаніе происходитъ вовсе не изъ частныхъ причинъ неудовольствія настоящимъ правительствомъ. Самъ Journal de St.-Ptrsbourg, въ своей стать, перепечатанной во всхъ Русскихъ газетахъ, торжественно опровергъ мнніе иностранныхъ журналовъ, будто виною возстанія былъ рекрутскій наборъ, павшій всею своею тяжестью на городское населеніе,— а другихъ поводовъ къ особенному неудовольствію — не было. Напротивъ того,— Польша давно уже не пользовалась такимъ либеральнымъ и снисходительнымъ правленіемъ, какъ въ это послднее время, и если еще не имла формальной конституціи, то была въ прав ожидать ее отъ великодушія Русскаго Государя. Ненавистные ей Русскіе чиновники замнены Поляками, организація уздныхъ совтовъ и муниципальныхъ учрежденій давала полный просторъ земскому самоуправленію. Но чмъ боле свободы и милости оказывалось Полякамъ, тмъ чаще и настойчиве выражались ими радикальныя политическія стремленія. Однимъ словомъ, какія бы ни были силы ‘мятежниковъ’ по числу и составу, но знамя, ими поднятое, есть знамя всенароднаго интереса — національной независимости и свободы, ненависти къ чуждому игу и возстановленія Польши въ прежнемъ могуществ и объем. Объ этомъ свидтельствуютъ и оффиціальныя извстія. Эти стремленія, эту мечту, какъ завтную, лелетъ въ своемъ сердц каждый Полякъ, и такъ какъ вообще Польская нація не блеститъ разсудительностью (отчего и заслужила отъ Русскаго народа, еще въ начал XVII вка, эпитетъ довольно обидный), то никакіе доводы не въ состояніи убдить ее въ несбыточности этихъ мечтаній.
Очевидно, что дло не въ частномъ или даже хоть общемъ неудовольствіи Русскимъ правительствомъ,— что было бы для правительства несравненно выгодне, ибо, съ отстраненіемъ причинъ, могло бы уничтожиться и самое неудовольствіе,— а дло въ томъ вопрос, который всплываетъ на верхъ при малйшемъ колебаніи, котораго не разршили никакія системы управленія, начиная, съ 1815 года, и который останется неразршеннымъ и теперь, по усмиреніи настоящаго возстанія. Почти 30лтнее осадное положеніе, въ которомъ находилась Польша со времени Польской войны, не убило, не истомило Польской національности, а истомило насъ самихъ, Русскихъ. Мы уже говорили, боле года тому назадъ, что ‘у Россіи никогда не достанетъ той энергіи зла, той гармоніи злой воли и дла, которыя такъ необходимы въ дл ненравственномъ и которыя такъ успшно проявляютъ Англія и Пруссія въ отношеніи къ Индіи и къ Познани’. Подобная система дйствій, во 1-хъ, къ чести нашей, удавалась бы намъ непремнно плохо: въ 2-хъ возбудила бы, подъ конецъ, сильнйшее нравственное противодйствіе въ насъ самихъ, въ нашей общественной совсти,— въ силу тхъ внутреннихъ нравственныхъ требованій, которыя лежатъ въ основ нашего народнаго историческаго развитія. Дйствительно, Россія, не меньше Поляковъ, радовалась возможности снять съ Польши осадное положеніе и снять съ себя самой тяжелую обязанность тюремщика, которая такъ не пристала ей, такъ противна ея характеру и духу. Мы легко обольщались сладкою мечтой о мирномъ и дружественномъ расположеніи къ намъ Поляковъ, и при всякомъ удобномъ случа ослабляли ихъ узы,— такъ что Нмецкія газеты, и даже не одни Нмцы, посл долгихъ упрековъ въ жестокости, стали наконецъ обвинять Русское правительство въ слабости его дйствій относительно Польши. Этотъ упрекъ несправедливъ,— или, лучше сказать, причина слабости нашихъ дйствій происходитъ не отъ недостатка матеріальной силы и могущества (предъ 70милліоннымъ государствомъ, что значитъ’ 5милліонный безгосударный народъ), но происходитъ она отъ того, что для этой матеріальной силы, при всемъ ея могуществ, необходимо сознаніе своей безусловной нравственной правоты’. А этого-то сознанія намъ и недостаетъ!.. Поэтому Поляки дйствуютъ весьма неразсчетливо, прибгая къ жестокостямъ и всяческому безчеловчію относительно Русскихъ солдатъ: они тмъ самымъ разршаютъ и облегчаютъ для Русской совсти, оправдываютъ тотъ способъ дйствій, который мы. Русскіе, только-что сами готовы были осудить и оставить!
Но приведетъ ли этотъ способъ къ желанной цли? Положимъ — возстаніе будетъ усмирено, не погибшіе на пол сраженія (а наши читатели, врно, замтили, что Поляковъ въ плнъ достается очень мало) погибнутъ на эшафот, всхъ виновныхъ постигнетъ заслуженная кара, но накажется ли Польша? Есть ли основаніе полагать, что наконецъ исправится до сихъ поръ неисправимое безуміе Польши? Не принадлежатъ ли Поляки къ разряду тхъ людей, которыхъ можетъ вразумить только горькое разочарованіе опыта? Мы объявимъ вновь военное положеніе, введемъ военную диктатуру, Поляки присмирютъ — и подъ покровомъ Русскаго правительства, будутъ, въ мир, вновь собираться съ силами для будущаго возстанія противъ Россіи, которая такими дорогими средствами, во вредъ самой себ, дастъ имъ благодяніе мира! Подобною военною диктатурою мы накажемъ себя самихъ больше, чмъ Поляковъ, а Польш — насильственно охраняя ее отъ анархіи и истощенія — сбережемъ только силы и средства для новой борьбы съ нами.— Но положимъ, что вмсто военной диктатуры послдуетъ амнистія, и Русское правительство явится великодушне, чмъ когда-либо… Неужели еще можно обольщаться надеждою — тронуть подобнымъ великодушіемъ націю, которая не хочетъ отъ насъ ни казни, ни милости, ни гнва, ни великодушія, а только независимости и свободы? Для этого нужно было бы, чтобъ Полякъ пересталъ быть Полякомъ, чтобъ Польша перестала быть католическою, чтобъ она вся переродилась въ своей гражданской вншней организаціи и въ самыхъ ндрахъ своего духа. Но разв это возможно?
Нкоторые думаютъ, что Русскому правительству предстоитъ внести въ гражданскую жизнь Польши новую историческую идею, новый элементъ — демократическій. Извстно, что простой народъ въ Польш почти не выступалъ на сцену исторіи, и что пресловутое Польское равенство и всеобщность гражданскихъ правъ касались только многочисленной шляхты. Крестьянство никогда не принималось въ разсчетъ, не участвовало въ сеймахъ и до 1812 года не пользовалось никакими гражданскими правами: въ этомъ году Наполеонъ декретомъ, на поход въ Москву, освободилъ крестьянъ отъ крпостной зависимости, но безъ земли,— а Русское правительство впослдствіи занялось устройствомъ ихъ участи, улучшеніемъ ихъ быта и опредленіемъ ихъ повинностей помщику за пользованіе землею. Крестьянство въ Польш только теперь начинаетъ жить и, безъ сомннія, внесетъ новый элементъ въ общественную жизнь Польши.— Не говоря уже о тхъ новыхъ свжихъ, боле чистыхъ струяхъ народнаго духа, мене зараженныхъ чуждою примсью, которыя принесетъ съ собою крестьянство,— мы уврены, что и въ политическомъ отношеніи это будетъ элементъ самый здоровый и полновсный въ будущемъ развитіи Польской націи. Польскому общественному судну именно недостаетъ того тяжелаго груза, который бы давалъ ему упоръ противъ волнъ, не позволялъ бы ему носиться по прихоти политическихъ втровъ, умрялъ, замедлялъ, уравновшивалъ тотъ шибкій бгъ, который готово было бы придать ему легкомысленное шляхетство. Можно сказать, что въ Польш, во дни ея политическаго бытія, не было полнаго и правильнаго развитія государственнаго начала: государство въ Польш расплылось въ общество, состоявшее все изъ шляхты. Эта вредная общественная стихія не имла ни той силы устойчивости, которая присуща аристократическому началу, ни непосредственной, плотно приросшей къ земл силы крестьянства,— на которое съ спсивымъ чувствомъ превосходства взиралъ шляхтичъ, кичась своимъ шляхетскимъ происхожденіемъ, грубо презирая крестьянина-холопа и падая до-ногъ предъ богатымъ магнатомъ. Дйствительно, для блага самой Польши нужно желать, чтобъ тамъ образовалось сильное независимое крестьянство, чтобъ оно получило одинаковыя съ шляхтою политическія права, и вообще подавало бы свой голосъ во всякомъ земскомъ дл. Безъ сомннія, Русское правительство вполн понимаетъ, что это единственный политическій путь, ему предстоящій, въ случа, если оно захочетъ удержать за собой Польшу, это то единственно-существенное благо, которое Русское управленіе можетъ дать Польш. Но тутъ предстоятъ для правительства не только затрудненія, но и опасности, почти неминуемыя. Демократизмъ, вносимый, какъ политическое средство, абсолютизмомъ, есть оружіе обоюдуострое. Гражданскій простонародный элементъ, развиваясь правильно и органически, самъ по себ не представляетъ опасности, но возбуждаемый, развиваемый, подстрекаемый высшею властью, слдовательно ничмъ не обуздываемый, онъ можетъ легко выступить изъ береговъ и затопить самое государство. Правительству придется самому сдерживать этотъ разливъ грубой невжественной силы, имъ же самимъ вызванной, а при этой операціи оно. какъ разъ потеряетъ то сочувствіе простонародья, на которомъ только и зиждется правительственное могущество въ Польш. Такъ напр, если бы крестьяне отказались платить помщикамъ чиншъ, или захватили бы помщичьи земли, кром своего надла,— правительство поставлено было бы въ необходимость: или высылать войска для ихъ усмиренія, иди же допустить полное торжество крестьянскаго произвола. Къ тому же и крестьянству нтъ никакой надобности предпочитать Русское управленіе Польскому, если оно уврится, что и при Польскомъ владычеств оно не утратятъ вновь пріобртенныхъ. своихъ правъ, да и нельзя предполагать чтобы Польскіе дворяне захотли уступить правительству иниціативу въ организаціи крестьянства и не пошли дале самого правительства въ дл уступки крестьянамъ земли, матеріальнаго и политическаго обезпеченія. Посмотримъ еще, устоитъ ли сельское населеніе въ своемъ безучастіи къ мятежу,— и если устоитъ, то нельзя будетъ съ одной стороны не подивиться здравому смыслу крестьянъ, а съ другой стороны — отсутствію всякаго политическаго смысла у предводителей возстанія.
И такъ, что же длать, какъ быть съ Польшей, имя въ ней только одну, и то самую слабую и ненадежную, опору на едва возникающую самобытность крестьянства? Неужели мы будемъ постоянно наказываться Польшею, вмсто того, чтобъ ее наказать примрно,— потому что, очевидно, военная диктатура, даруя ей миръ и тишину, только готовитъ въ ней матеріальныя и духовныя силы для будущихъ мятежей?— Если бы пожелали знать наше частное, личное мнніе, то мы, хотя напередъ знаемъ, что рискуемъ прослыть утопистами, идеалистами и т. п.,— мы бы ршились однако отдать предпочтеніе слдующему образу дйствій:
Намъ казалось бы полезнымъ, по усмиреніи мятежа, созвать всенародный Польскій Сеймъ (а одно объявленіе о немъ парализовало бы возстаніе), Сеймъ — не прежній, шляхетскій, а всенародный, въ род нашихъ древнихъ Земскихъ Соборовъ или той Черной Рады, которую царь Алексй Михайловичъ сзывалъ въ Малороссіи, наскучивъ казацкими бунтами и казацкими притязаніями считать себя единственными представителями страны,— Польскій всенародный Сеймъ съ непремннымъ участіемъ крестьянства. Пусть тогда выяснится вполн,— при совершенной свобод голоса и при искреннемъ желаніи правительства услышать наконецъ этотъ голосъ,— чего хочетъ и добивается Польша,— и есть ли политическая независимость отъ Россіи — существенное, дйствительное желаніе страны, или же только мечтательный бредъ нкоторыхъ агитаторовъ, нкоторыхъ сословій?… Въ настоящее время, Русское правительство находится въ постоянномъ затрудненіи: что признавать въ Польш выраженіемъ мннія всенароднаго, или же только выраженіемъ мннія аристократіи, или же одной партіи демократической. Это затрудненіе можетъ быть устранено только Сеймомъ.
Если бы этотъ Сеймъ, принимая въ соображеніе, что Царство Польское, отдленное отъ Россіи, можетъ подвергнуться не только всмъ случайностямъ анархіи, но и иноземному владычеству, т. е. Пруссіи или Австріи, готовыхъ подлить его между собою и онмечить его такъ, какъ онмечена Познанская область, если этотъ Сеймъ предпочтетъ оставаться подъ верховною властью Русскаго Императора, то Россія станетъ тогда, наконецъ, въ отношенія къ Польш честныя и правыя, и сниметъ съ своей совсти то нравственное бремя, которое тяготило ее не мене, какъ и Польшу. Мы наконецъ будемъ правы! Польша лишится возможности мучить насъ справедливыми упреками: тсный союзъ Россіи съ Польшей будетъ уже не насильственный, а добровольный.
Если же этотъ Сеймъ разршитъ вопросъ отрицательно и отвергнетъ верховную власть Россіи, или же, если Сеймъ, вмсто важнаго политическаго собранія, вмсто величаваго народнаго сонма, собравшагося обсудить и ршить свою судьбу, представитъ скопище безсмысленныхъ и запальчивыхъ головъ, не способныхъ придти ни къ какому ршенію,— тогда пусть да накажется Польша всми ужасами анархіи, предоставленная сама себ. Нтъ никакого сомннія, что если бы Русское правительство, объяснивъ въ Манифест къ Польскому народу причины своего добровольнаго поступка,— въ одинъ прекрасный день, распустивъ всю гражданскую армію чиновниковъ и уничтоживъ насажденное имъ, столь ненавистное Полякамъ Русское управленіе,— удалилось бы съ своими чиновниками и войсками изъ предловъ Царства, оцпивъ живою крпкою цпью его Русскія границы,— нтъ ни малйшаго сомннія, что въ Польш вспыхнула бы самая ужасная, самая кровавая анархія, самая отчаянная междуусобная брань, и мсто Русскаго правительства занялъ бы самый свирпый терроръ. Это продолжалось бы до тхъ поръ, пока благомыслящая, здоровая часть страны не свергла бы ига демагоговъ, и не обратилась бы вновь къ Русскому Государю съ просьбою — принять Польшу подъ свою крпкую руку. Въ противномъ же случа Пруссія, или Австрія, иди та и другая вмст, въ видахъ обезпеченія спокойствія въ своихъ предлахъ, не замедлили бы вновь подлить Польшу,— уже безъ всякаго участія Россіи,— и присоединивъ раздленныя части Царства къ своимъ владніямъ, положили бы настоящій конецъ ея историческому бытію, тотъ finis Poloniae, который еще въ конц прошлаго столтія казался наступившимъ для Польши — благороднйшему изъ ея сыновъ — Костюшко.
Что же касается до тхъ Русскихъ областей, которыя Поляки считаютъ входящими въ составъ Польши, то мы поговоримъ объ этомъ въ слдующемъ No.