О том, как Пеппино повезло
О том, как Пеппино повезло
Раcсказ Уго Ойетти
Перевод О. Кобылянской
——————————————————————
О том, как Пеппино повезло, Ойетти Уго, Год: 1916
Время на прочтение: 10 минут(ы)
С тех пор, как Пеппино удалось победить сердце синьоры Марии Мастрилли, он стал мучиться угрызениями совести. Это происходило не всегда, ибо он был молод, и раскаяние не вошло еще у него в привычку, но все же часто, а именно, когда с ним заговаривал коммендатор Мастрилли, человек сановный и важный. Пеппино знал, со слов синьоры Марии, что муж ее — жестокий тиран, изощряющийся в способах терзать ее, что он следит за каждым ее шагом и держит ее в цепях. В игрушечной квартирке, которую Пеппино ради синьоры Марии постарался обставить возможно изящнее, пришлось у самой кровати поставить телефон, дабы его подруга могла во всякое время успокоить грозного тирана, в муках ревности пригвождённого к директорскому столу банка взаимного кредита. ‘Да, мой дорогой, я у портнихи… Через десять минут буду пить чай у ‘Натура… Нет, я телефонирую из дому… Ну, да, говорю тебе, я одна… Поцеловать тебя? Получай!..’ И взволнованный, растрепанный Пеппино должен был слушать, как его возлюбленная отчеканивает звонкий поцелуй у черной пасти телефона.
А к вечеру, тщательно одетый и причесанный, Пеппино должен был являться в театральную ложу или же к общим знакомым, а иной раз даже к самому Мастрилли, в великолепную гостиную, с массивными красными драпировками, походившую, по мнению Пеппино, на приемную кардинала. Там ему приходилось стоять лицом к лицу с самим деспотом, жать ему руку, осведомляться о его здоровье и почтительно выслушивать тонкие рассуждения относительно внешней и внутренней политики. Пеппино отвечал кротко, но в душе у него кипело, а Мария глядела на него, улыбаясь, и ее улыбка казалась ему издевательством. ‘Он меня мучит, — говорила ее улыбка, — а ты с ним любезничаешь’. Пеппино не знал, как ему быть. Не мог же он, на самом деле, выругать мужа Марии за дурное обращение с женою и заявить ему: ‘Я ее любовник, а поэтому будьте с нею ласковы’. Он находил, что это было бы нелогично и непрактично. В довершение всего коммендатор производил на него самое обаятельное впечатление: высокого роста, худощавый, аккуратно выбритый, он был положительно изящен в своих неизменных серых или черных сюртуках превосходного покроя, движения его были размеренные, глаза ясные и строгие под сенью густых бровей, он был чрезвычайно сдержан и никогда не говорил лишнего слова о своих личных и семейных делах, но умел поговорить оживленно и даже остроумно, когда разговор касался политики, искусства, мод или текущей действительности.
Однако больше всего Пеппино поразили не уравновешенность коммендатора и его меткий ум, а его непринужденность и умение направлять разговор так, чтобы не касаться вовсе вопросов, могущих быть для него неприятными, а таким, по мнению Пеппино, являлся, прежде всего, вопрос ревности к жене.
— Я перестану бывать у вас, не желаю с ним встречаться, — говорил Пеппино, оставаясь наедине с Марией.
Но она решительно восстала против этого.
— Приходи, но не ухаживай за ним. Иной раз мне кажется, что вот-вот он начнет тебя расспрашивать, а ты из усердия ему все выболтаешь.
Подобные опасения казались Пеппино смешными. На самом-то деле, кто кого надувает? Кто, стало быть, находчивее? Из тактичности он Марии этого вопроса не задавал, но про себя решал его и внутренне торжествовал.
Пеппино Тортори был родом из Аквилы. По окончании университета со степенью кандидата прав он уже два года продолжал жить в Риме к великому сокрушению своего отца, жаловавшегося на это в каждом письме. Но Пеппино мечтал о быстрой, блестящей карьере и рисовал себе, как он тогда отцу напишет: ‘Видишь, ты хотел, чтобы я променял такой рай на адвокатскую практику в Аквиле?’ Затем он был очень занят Марией, по крайней мере, ему казалось, что он занят. Он простаивал целыми часами у вышеупомянутого телефона в ожидании ее звонка: ‘Сегодня в опере’. Или же: ‘Сегодня нельзя’. Или еще: ‘В пять часов на Пинчио’. Слова любви она в телефон говорила только мужу, и это есть, вероятно, новейшая форма проявления супружеской верности, тем более прекрасная, что древним она была неизвестна.
Однако к лету Пеппино предстояло бесповоротно вернуться домой, а ему не хотелось уезжать. Надо было, во что бы то ни стало, приискать себе до лета определенное занятие, хотя бы и не доходное. Неловко было советоваться об этом с Марией. Пеппино знал из романов и судебных протоколов, что молодым людям случается устраивать свои дела при помощи любимых женщин, но то были, вероятно, иные женщины и, прежде всего, иные мужчины. Его Мария всегда носилась в каком-то вихре, всегда куда-то спешила, без лишнего слова, даже без лишнего жеста. А есть вопросы, о которых можно говорить лишь на досуге, касаясь их мимоходом, как бы невзначай.
Отец Пеппино был человек состоятельный. За последние годы он стал интересоваться вопросом об искусственных удобрениях и с этою целью основал в своем родном городе акционерное общество, а за городом, между Porta Romana и вокзалом, устроил завод. Пеппино был в душе поэтом и наотрез отказался посетить завод: его идеалистической натуре было неприятно сознавать, что в наш материальный век все фальсифицируется, вплоть до удобрений. Он прятал от Марии письма отца, потому что на конвертах было точное обозначение сущности целей предприятия и это могло шокировать изящную Марию. Но однажды, когда отец Пеппино был проездом в Риме, Пеппино в разговоре небрежно упомянул имя коммендатора Мастрилли.
— Мастрилли? Тот, что во взаимном кредите? Неужто ты с ним знаком? .
— Еще бы! Я у них бываю каждую неделю. Жену зовут Марией. Она очень красива.
— Это меня не касается. А вот постарайся уговорить коммендатора вступить в наше общество, я тебе за это сделаю подарок… Я дам тебе, предположим, тысячу лир, если он купит сто акций. Не меньше, ибо я хочу, чтобы он сделался членом правления. С таким именем, сам понимаешь, наше дело пойдет в ход!
— Если мне это удастся, то оставь меня еще на год в Риме.
— Обещаю. Останешься в Риме еще на год.
Пеппино был благороден и ничего не сказал Марии о недостойной сделке. Несколько дней спустя он пошел вечером в театр, чтобы любоваться Марией из партера. В антракте в коридоре он встретил коммендатора. Пеппино снял почтительно шляпу и почувствовал себя крайне польщенным, когда коммендатор в ответ на поклон небрежно кивнул рукою и улыбнулся, это доказывало, что он его считает своим человеком.
Не ограничившись столь любезным приветствием, коммендатор подозвал Пеппино.
— И вы в театр пожаловали, любезный Тортори? Неужели вас также занимают трагедии в стихах?
Пеппино не знал, какая идет пьеса, и в замешательстве стал искать глазами афишу на стене. Не найдя таковой, он поспешил изменить тему разговора и придумал самую неуместную:
— Ваша супруга здесь?
Собеседник, по обыкновению, притворился, будто не расслышал, и внимательно посмотрел на Пеппино.
— Что с вами сегодня? Вы бледны, как смерть.
— Не знаю… я здоров…
— Кто же с таким лицом идет смотреть драму?
Пеппино собрал все свои силы. В голове у него засела Мария и удобрения. Первая тема оказалась неудачной, он приступил ко второй.
— Простите, коммендатор, так как я имею счастье встретить вас одного…
— Счастье?
— Я хотел сказать: случай.
— Случай и счастье — одно и то же. Вы земляк Овидия и, следовательно, знаете латынь: fortuna nunc nihi, nunc alii benigna.
— Отец мой…
— Ваш отец жив?
Пеппино подумал: ‘Он, кажется, потешается надо мною’. Но лицо коммендатора было так серьезно и сосредоточенно, что Пеппино ответил с чувством:
— Да, и к тому он ваш большой поклонник.
— Мой поклонник!
На сей раз банкир усмехнулся. Усмешка эта как будто означала: я рад, что не все члены вашей семьи поклонники моей жены.
— Мой отец — акционер общества химических удобрений в Аквиле!
— Превосходное предприятие.
— Он поручил мне обратиться к вам…
— Любезный синьор Тортори, нынешний год для промышленных предприятий неблагоприятен.
Ответ был решительный и Пеппино не знал, как постоять за дело отца. Не мог же он сказать в самом деле: если вы откажетесь купить акции, мне придется уехать и расстаться с вашей женою. Не видя иного исхода, он решил, в пределах возможного, быть откровенным.
— Коммендатор, сделайте мне одолжение, посмотрите балансы и дайте письменный ответ… одну лишь строчку! Я отцу обещал поговорить с вами и желал бы доказать ему, что я сдержал слово. Простите за откровенность!
— Я откровенность обожаю. Пришлите балансы.
Тортори был на седьмом небе. Когда он вошел к приятельнице в ложу, лицо его так сияло, что она сначала удивилась, а потом насторожилась. На другой день рано утром она телефонировала ему, что желает поговорить с ним и просит, во что бы то ни стало, зайти к ней в три часа дня на десять минут. Едва он вошел, она осыпала его упреками, говоря, что он что-то от нее скрывает. Он отрицал. Мария настаивала на своем. Об удобрениях она не могла догадаться и думала о сопернице.
— Ты мне изменяешь, у тебя любовница. Вчера я по твоим глазам видела. Берегись, если я узнаю, что ты хотя бы ухаживаешь за кем-нибудь, я тебя брошу, понимаешь, сейчас брошу…
— Могу ли я полюбить другую?!
Глаза бедного Пеппино затуманились слезами, щеки побледнели, и все это носило отпечаток такой непосредственной, юношеской грации, что Мария, коей было уже за тридцать лет, почувствовала приток материнской нежности и заключила его в свои объятия, крепко, до потери дыхания, прижимая его к груди.
— Прости, Мария, одно слово…
Влюбленные отшатнулись друг от друга, вскочили с места. Коммендатор Мастрилли стоял в двух шагах, играя цепочкою часов. Мария хотела убежать, но муж взял ее за руку.
— Нет, милая, останься. Речь будет о тебе. Кажется, меньшего нельзя требовать. И вы сядьте, Тортори.
Виновные снова опустились на диван. Муж, стоя, дважды провел рукою по лбу и пристально посмотрел на Пеппино.
— Вы знаете инженера Терци?
— Это что за комедия? — крикнула Мария.
Но муж опять остановил ее.
— Погоди, Мария. Синьор Тортори, вы знаете инженера Терци?
Пеппино Тортори не знал, на каком он свете. Он повторял про себя: ‘по установленному обычаю он вправе убить меня, а не убивает’. Инстинктивно он почувствовал себя более на стороне рассудительного мужа, нежели неверной жены.
— Нет, я его не знаю. Но, клянусь, не понимаю…
— Инженер Терци уже три года состоит любовником моей жены.
— Ты врешь!
— У меня в кармане два его письма к тебе. Одно написано три года назад, другое вчера.
— Это ложь, ложь, — и Мария выбежала из комнаты.
Коммендатор Мастрилли притворил за нею дверь и, подойдя снова к Пеппино, передал ему чистый конверт.
— В этом конверте оба письма инженера Терци. Прочтите их на досуге, а теперь выслушайте меня со вниманием. Я мог бы убить вас и даже не думаю об этом. Но я вам скажу следующее: моя жена обманывает вас, как и меня, вы знаете, как обязан поступить обманутый любовник: сегодня вечером вы пошлете инженеру Терци двух секундантов, он живет на via Nazionale, No 29, во втором этаже. Если вы этого не сделаете, если струсите, я вас убью, я воспользуюсь своим правом. Теперь ступайте.
Сказал и вышел. Пеппино посмотрел кругом, потер глаза, ему казалось, что все это был сон. На розовом атласном диване лежал батистовый платочек его подруги, весь измятый нервными ручками. Он уловил некоторое сходство между платком и его обладательницей.
На улице он пришел к заключению, что дома можно спокойнее обсудить все трагические переживания прошлого, настоящего и будущего. Однако, к его чести заметим, что, придя домой, он думал исключительно о Марии. Как теперь Мария поступит? Он был уверен, что она к нему придет, все объяснит, и он исполнит ее волю, а не волю мужа. У неё уже был любовник. Она во всем ему признается, он ее простит, и она отныне будет принадлежать только ему. Понятно, он у неё перестанет бывать и вначале им будет трудно встречаться. Но ведь Мастрилли семь, восемь часов проводит в банке, а Мария находчива. Будучи оптимистом по натуре, Пеппино вскоре рассудил, что счастье ему покровительствует, ибо его мог накрыть не такой рассудительный человек, как муж Марии, а тот, Терци, наверно отвратительный человек. Терци? Да, Терци! Кто он? У Мастрилли он не видал его ни разу. Не прочесть ли письма, которые Мастрилли ему передал, или же благородно передать Марии нераспечатанный конверт? Он вынул его из кармана. Конверт был незапечатан. Мастрилли предусмотрел колебания Пеппино. Письма были кратки, но точны, с обозначением чисел. Второе гласило так: ‘Милая Мария, сегодня у меня до полудня заседание. Позвони мне по телефону спустя полчаса. Твой звонок будет означать, что ты ко мне придешь в обычный час после обеда. Джиакомо’. Пеппино вспомнил кстати, что Мария в этот день оставалась у него до половины первого и кого-то вызывала к телефону. Подлая, подлая! А телефон-то, по сорок пять франков в месяц, был не для мужа, а для другого! Пеппино чувствовал себя глубоко несчастным. Муж, соперник были ему безразличны, но Мария!..
Между тем наступил вечер. Пришла женщина, прибиравшая комнаты. Пеппино послал ее купить четыре пирожных, он решил не идти обедать. Едва он принялся за первое пирожное, в передней раздался звонок. С пирожным в руке Пеппино бросился отворять. Вошел коммендатор Мастрилли.
Торжественный и строгий он презрительно оглядел мебель, бумажки с пирожными и Пеппино, давившегося недоеденным куском.
— Вы послали секундантов?
— Признаться…
— Что-о-о? Послушайте, молодой человек, вы обдумайте ваше положение! Ваша жизнь у меня в руках, поняли? — С этими словами он схватил Пеппино за борт пиджака и потряс его. Пеппино хотел отстраниться, но коммендатор обхватил его обеими руками.—Хотите, я убью вас, хотите?
— Нет, я…
— Итак, идите сейчас, найдите двух надежных приятелей и тотчас отправьте к тому, о ком я вам говорил. Не являйтесь иначе домой.
— Но теперь поздно…
— Он до двенадцати в Шахматном клубе. Ступайте, берите шляпу и уходите…
— Где же я теперь найду секундантов?
— Это ваше дело. Я буду ждать вас здесь, — и коммендатор сел в кресло. — Смотрите, моего имени чтобы не было! Вы с ним деретесь. Я ни при чем.
Пеппино ушел. В трактире он встретил товарища. Второго нашли в театре.
— Вы покажете эти два письма инженеру Терци и скажете ему, что я эту женщину люблю и решил с ним драться.
— Кто она?
— Это тайна… Сейчас идите…
— Да ты знаешь ли, кто Терци?
— Не знаю. Скорее, спешите!
Друзья отправились в Шахматный клуб. Пеппино ждал в кафе Араньо. Они вернулись в полночь, сияющие.
— Инженер Терци сначала не принял вызова. Он заявил, что не знает тебя, потом он сказал, что нельзя доказать, что письма его. Тогда мы ответили, что ты его подстережешь у выхода и заставишь узнать, кто ты и принять вызов. Мы были неумолимы. Он испугался… Жаль, что ты не видел… Он не знал, что делать. Попросил обождать полчаса в зале. Потом пришли двое, сказали, что они его секунданты и передали вот это заявление: ‘Я, нижеподписавшийся, даю честное слово порвать всякие сношения с дамой, письма которой передали мне гг. такие- то’… и т. д. Теперь слово за тобою.
— То есть как же?..
— Ну, да, ты реши!
— Я не знаю… я подумаю…
— Нет, ты сейчас решай. Мы обещали через полчаса быть у них.
— Но мне надо видеть кое-кого.
— Синьору эту?
— Именно.
— Где же?
— У меня, дома.
— Вот молодец! Ступай к ней… Мы здесь обождем.
— Дайте мне его письмо… и те два.
— Те у секундантов. Это собственность писавшего. Если ты не удовлетворишься заявлением, тебе их вернут. На них положиться можно, не такие люди!
Пеппино бегом пустился домой. Ему пришлось звонить, так как он позабыл захватить ключ. Отпер ему Мастрилли. Он выслушал Пеппино, прочел заявление и положил себе в карман.
— Хорошо. Этого достаточно.
— А те письма у друзей инженера Терци.
— Все равно, у меня есть другие.
Мастрилли ушел. Пеппино телефонировал в кафе Араньо, что все благополучно. На следующее утро он пригласил товарищей к себе на завтрак. Они отнеслись к нему с большим почтением и восхищались его энергией и тактом.
— Да кто же этот инженер Терци? — спросил у них Пеппино.
— Как, неужто ты, в самом деле, не знаешь? Он представительный мужчина, блондин, лет пятидесяти, очень богатый, председатель правления банка взаимного кредита, где Мастрилли состоит директором. Не притворяйся…
Пеппино постарался улыбнуться и переменил разговор. Теперь для него все было ясно: коммендатор Мастрилли не мог вызвать на дуэль своего начальника, боясь потерять место, связи, положение в свете, и воспользовался им, провинциалом, освобождаясь сразу от обоих. Какой он был дурак!
А три дня спустя Пеппино получил от отца перевод на тысячу лир и письмо, в котором отец сообщал ему, что коммендатор Мастрилли, просмотрев баланс общества производства химических удобрений в Абруццах, подписался на сто акций. Пеппино был очень доволен.
Мария перестала отвечать ему на поклон, но зато в дружеских кружках он приобрел значение человека богатого, смелого и победителя сердец. А в двадцать пять лет свойственно утешаться и мнимым успехом.
Источник текста: журнал ‘Русская мысль’, 1916, No 9, стр. 166—174.