О современном состоянии немецкой философии, Яковенко Борис Валентинович, Год: 1912 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 24 минут(ы)

Кант: pro et contra

Серия ‘Русский Путь’

Издательство Русской Христианской гуманитарной академии, Санкт-Петербург 2005

Б. В. ЯКОВЕНКО

О современном состоянии немецкой философии

Всякого, кто столкнется воочию с современной немецкой философской литературой, не обладая заранее уже выработанными взглядами и не будучи в состоянии приложить к ней самостоятельной мерки, она поразит прежде всего своим бесконечным разнообразием, несогласованностью своих тенденций, множественностью своих направлений, разностью своих ответов. Философий нынче столько же, сколько философов, каждый философ претендует на самостоятельное значение, каждый считает себя руководителем ‘нового’, и притом единственно ценного, направления. Друг с другом нынешние немецкие философы считаются лишь постольку, поскольку находят друг в друге опору, одинаковый образ мыслей. О детальной и проникновенной взаимокритике совсем не слыхать: современная философская критика за немногими исключениями скользит как то по поверхности и, не вдаваясь в подробности, стремится покончить дело при помощи нескольких замечаний {В качестве примера такой поверхностной критики укажем на след<ующие> книги: Ierusalem. Der kritische Idealismus und die reine Logik, Nelson. Lieber das sogenannu Erkenninisproblem (1908), Mlchalischew. Philosophische Studien (1909).}.

Отсюда сам собою навязывается вывод, что современная философия переживает весьма опасное состояние умственного развала, находится в периоде своего рода философского вырождения. И такой вывод был бы вполне естественен для человека, с головой погрузившегося в бесконечное разнообразие современных философских течений и неспособного встать на некоторой дистанции от современных философий, чтобы взглянуть на совершающееся не пристрастным оком современника, а спокойным и созерцательным взглядом философа, хорошо усвоившего мировые философские традиции и оценивающего каждое философское явление не с произвольной точки зрения данного момента, а до известной степени sub specie aeternitatis¹.

И действительно, только поверхностный взор, не углубленный проникновением в исторический ход философского развития, способен не заметить тех основных единых черт, которыми характеризуется современная немецкая философская литература. Только при совершенном отсутствии историко-философской перспективы возможно суровое суждение о современном философском развале. На деле, нынешняя литература есть прямой потомок второй половины XIX столетия. Унаследовав от нее задачи, она группируется около их разрешения: все разнообразные течения находят в этом свое лучшее объединение, свой глубочайший смысл.

Даже поверхностный обзор современной философской литературы обнаруживает некоторое единство интересов: центром нынешних философских стараний является область логики и теории знания. Простая статистика появляющихся на немецком книжном рынке философских произведений — лучшее тому доказательство. Но преобладание ‘теоретических интересов сказывается не только в том, что по логике и теории знания пишется больше книг, но и в том, что большинство философских книг, написанных на другие темы, больше всего места уделяют тоже вопросам логическим и теоретико-познавательным. И это не случайность, а внутренняя необходимость самой философской мысли.

Действительно, чисто внешнее объединение на разработке логических и теоретико-познавательных проблем имеет в своем основании внутренний и принципиальный смысл. В этом внешнем признаке современной немецкой философской литературы находит свое выражение основное требование философской традиции вообще. В этом внешнем свойстве сказывается та задача, к которой наше время предназначено самим ходом развития философской мысли. И только встав на точку зрения общефилософской традиции, а стало быть, и нынешней философской задачи, можно дать правильную оценку современному состоянию немецкой философии и обнаружить ее общие основные мотивы.

В лице Канта немецкая философия (как и философия вообще) нашла своего истинного обоснователя, сознательно формулировавшего то, что до него в течение почти двух тысяч лет так или иначе сказывалось в более или менее бессознательной форме сначала у греков, а потом у различных народов Европы вплоть до того момента, пока ‘Критика чистого разума’ не возвестила о ‘заложении’ основания философии. Эта закладка выразилась в установлении трансцендентального метода философии, освобождающего философию и от трансцендентного рационализма, и от имманентного эмпиризма, и от мистики, и от резиньяций: философия отмежевалась от других областей знания, получила свой собственный предмет, встала на собственные ноги. Однако, проложив просеку сквозь дремучие леса до-критического догматизма всех оттенков, Кант не был в силах добиться полного исхода из них: в темной, подсознательной области своих философских переживаний он оставался сыном XVIII столетия, учеником Лейбница и Юма.

В основании новообоснованной им философии сохранились еще у него догматические схемы, продиктованные догматической психологией его учителей. И это определило дальнейшие судьбы его философии. Через Фихте, Шеллинга и Фриса его философия перешла к Гегелю переработанной в том направлении, которое вело ее к освобождению от вышеупомянутых догматических схем. Но к сожалению, это освобождение не смогла совершенно очистить философию Канта от психологической догматики. Покончив с психологией способностей и психологической теорией ‘аффекции’ и ‘данности’, послекантовская философия выдвинула психологию функциональную, психологическую теорию спонтанности, и в лице самого крупного своего представителя — Гегеля прикрыла психологическую схему маской сухой формалистической диалектики бытия. Трансцендентальная философия, освободившись от влияния догматиков XVIII столетия, потеряла свою истинную связь с бытием, данным в науке, потеряла свою ориентировку на науке, в которой Кант фиксировал сущность трансцендентального метода: трансцендентальное было превращено в игру понятий, в формалистическую диалектику. Понятно, что философская мысль могла проснуться с новой силой только путем возвращения к Канту. И тут, под влиянием совершенного за полстолетие развития проблема освобождения трансцендентальной философии от психологических схем должна была встать с особой силой. Действительно, у главнейших представителей этого возврата к Канту мы находим ясное сознание проблемы такого освобождения, а их реконструкции кантовской философии стремятся тем или иным способом покончить с нею. В этом отношении особенно достойны упоминания труды Когена, Риля, Фолькельта, Виндельбанда, Файхингера и Лааса. Психология признается здесь наукой самостоятельной, относящейся к сфере естествознания, с философией не имеющей никакой специальной связи. Психология исследует процесс познания, философия — его смысл, его объективное значение. Философия не может интересоваться психологией, психология далека по своим интересам от философии. Однако если сфера философии и освобождается здесь еще больше от психологических схем старого времени, то тем более на сцену выдвигается новое влияние психологии на философию, выразившееся в ‘философской психологии’ объективного духа великих послекантианцев {Такую психологию Коген открывает и у Канта и называет ее ‘здравой’ психологией.}. Таким образом, и в кантианском течении второго пятидесятилетия XIX столетия проблема установления независимого философского метода не решена окончательно: она перешла только в новую стадию развития, получила лишь новую формулировку. Можно сказать даже более: эта проблема только еще была подготовлена к настоящей ее постановке. Именно крайний формализм Гегеля и возврат к Канту больше всего содействовали ее уразумению. И на переходе из XIX столетия в ХХ-е все предыдущее развитие немецкой философской мысли наконец-то с полнейшим сознанием было формулировано Гуссерлем² в виде проблемы чистой логики, освобожденной от всякого психологизма {В его ‘Logische untersuchungen’ I. (1900), первый том которых переведен на русский язык под ред. С. Л. Франка⁷.}. Это не значит, что проблема психологизма и ранее этого не была уже принимаема во внимание. Как мы упомянули выше, мыслители, провозгласившие возврат к Канту, видели эту проблему. Кроме того, нельзя не отметить и таких мыслителей, как Больцано³, Лотце, Зигварт, Шуппе, которые тоже не прошли мимо этой проблемы. Но при всем том с полнейшей несомненностью можно утверждать, что Гуссерль первый поставил эту проблему во всем ее объеме, с сознанием всей ее важности и без боязни констатировать психологизм даже там, где от него старательно открещиваются. Этим шагом своим Гуссерль несомненно ответил на запросы своего времени. Логический и теоретико-познавательный интересы современной немецкой философии находят свое объединение и свою согласованность именно в проблеме психологизма. Со времен Канта эта проблема руководила философскими умами, направляя их то в ту, то в другую сторону, при этом, однако, будучи сознаваема только как проблема чистой философии и не определившись еще как проблема самого открытого антипсихологизма, она, естественно, не могла получить ясной и законченной формулировки. Нашему времени на долю выпало начать свою философскую работу установлением такой точной формулировки проблемы психологизма. И в этом наше время продолжает собою вековую философскую традицию. С этой точки зрения, и только с нее, бесконечная множественность философских творений современной немецкой философии получает внутреннюю связь, приобретает смысл не умственного распада, а, напротив, напряженного умственного усилия над разрешением, может быть, самой трудной из существовавших до сих пор философских проблем.

Итак, если с внешней стороны нынешняя немецкая философия характеризуется преобладанием теоретико-познавательной и логической литературы, то это служит только выражением той внутренней проблемы, к которой ее привел ход философского развития и около которой она концентрирует свои усилия. Проблема психологизма формулирована Гуссерлем ясно и определенно: логика, как часть философии, никоим способом не может быть основываема на психологии. Психологические критерии, во-первых, нарушают самую сущность логического, во-вторых, они ведут неизбежно к антропоморфизму и релятивизму. В сфере логики не имеют никакого значения идеи развития, экономии, приспособления, нормы и веления: логика знает свои специальные идеи, свои специальные взаимоотношения, взаимоотношения научно-содержательного обоснования познаний. Как может психологическое познание, т. е. познание, по своему содержанию касающееся явления временного, преходящего, доступного развитию и пр., служить в каком-либо смысле основанием познанию логическому (или вообще философскому), т. е. познанию, по своему содержанию касающемуся вневременного, постоянного, в себе замкнутого и законченного состава истин? Как может психологическое исследование, интересующееся установлением постоянных связей между психическими явлениями (между прочим и между психическими явлениями процесса познавания) и описанием самого процесса психического развития или психической жизни, в каком-либо положительном смысле обслуживать исследование логическое (вообще философское), интересы которого лежат совсем в другой сфере, имеют своим предметом совсем другое, и притом абсолютно отличное от психических явлений? Логика должна идти своим, независимым от психологии путем. Все роды психологизма должны быть ею отклонены. Она должна стать на свой собственный фундамент, работать своим собственным методом.

Однако, если ‘Logische Untersuchungen’ Гуссерля и формулируют с поразительной ясностью проблему психологизма и тем самым знаменуют собою перелом в философском мышлении и уяснение задачи нашего времени, совсем обратное приходится сказать об их положительной попытке разрешить эту проблему и дать логику, независимую ото всякой психологии {Husserl. Logische Lutersuchungen II (1901).}. В этой попытке с полным сознанием реализуется тот самый психологизм, который бессознательно лег в основание всех великих послекантианских систем: к чистой логике подходным путем должно служить особое исследование философски-психологического характера. Как будто независимость и чистота логики не нарушается уже тем, что ее предмет надеются найти не логическими, а психологическими средствами! Как будто в принципе не все равно, хотят ли логические основоположения подготовить естественнонаучным методом эволюционной психологии или ‘феноменологическим’ методом психологического анализа! Разница, разве лишь в том, что в первом случае релятивизируют ‘логическое’ непосредственно, во втором же — косвенно. Принципиальной разницы — нет! Ибо или ‘логическое’ находимо в ‘психическом’ и тогда носит на себе его черты, или оно никак ненаходимо в ‘психическом’ и тогда не имеет с ним ничего общего. Во втором томе своих исследований Гуссерль возвращается назад, снова затемняет проблему, с такой силой им выявленную в первом томе, и вовлекает ее во все последствия и взаимопротиворечия психологистического способа мышления.

В этом отношении с Гуссерлем делит общую участь также целый ряд других мыслителей: Мейнонг⁵ со своей ‘теорий предметности’, отправляющейся от определенного психологического учения о представлении и его предмете, Фолькельт со своим учением о предварительном описательном методе философии, занятом непредвзятым анализом психических явлений, Мюнстерберг⁶, со своей теорией ‘чистого опыта’ и особой философской ‘волюнтарной психологией’, которая ведет исследователя от его индивидуальных переживаний к вневременным абсолютным ценностям, Липпс⁷, нынче вполне разделяющий взгляды Гуссерля и провозглашающий в виде изначальной философской дисциплины особую ‘дескриптивную’ психологию, а в виде изначального философского метода — феноменологию переживания и предметности, Дильтей, полагающий в основание философии ‘дескрипцию’ непосредственных переживаний, Наторп, поддерживающий свое учение об особой философской ‘ненаучной’ и ‘некаузальной’ психологии, Риккерт⁸, считавший психологический анализ необходимым преддверием к логике, нынче же под влиянием мыслей Гуссерля и его учителя — Больцано выдвигающий ‘трансцендентальную психологию’, как подходный путь к трансцендентальной логике, соприкасающийся с последней в понятии ценности, Коген со своей теорией психологии, как особой философской дисциплины, завершающей собою здание чистой философии в качестве психологии культурного индивидуального сознания.

Здесь повсюду мы находим большее или меньшее затемнение проблемы психологизма, большее или меньшее отступление от гуссерлевской ясности ее постановки, большую или меньшую уступку прежнему образу мыслей. Однако не все вышеуказанные течения равны по своей философской ценности и не все равно несут в груди своей философскую традицию (также и по отношению к проблеме психологизма). В общих чертах только два из них могут претендовать в этом смысле на доминирующее значение. Одно из этих течений известно под именем философии марбургской школы, другое принято в наши дни в немецкой литературе обозначать именем телеологического критицизма. Оба течения считают себя наследниками Канта, ведут свое происхождение от его критицизма и равно именуют себя учеными трансцендентального идеализма. На них более всего лежит ответственность за положительное разрешение проблемы психологизма. В то время, как, напр., Мейнонг или Хофлер¹⁰, Фолькельт или Дильтей и др., боятся еще требовать полной свободы философа от психологических предпосылок, течения марбургской школы и телеологического критицизма в своих заявлениях радикальны в этом отношении до конца: ими провозглашается безусловная независимость философии от психологии, ими предприняты попытки конструировать такую философию, к ним, стало быть, должны мы обращаться за разрешением проблемы психологизма, а равно и за ознакомлением с ‘современной’ немецкой философией. Ибо в них находит свое проявление основная философская традиция, придающая данному состоянию философской мысли значение стадии в общем процессе.

III

Две только что упомянутые ветви трансцендентального идеализма различаются основным образом в формулировке предмета логики (философии) и ее метода. Марбургская школа говорит, что предметом логики является чистое познание — чистая наука — чистое бытие. Телеологический критицизм утверждает, что своим предметом философия имеет чистую, независимую ценность (логика, значит: теоретическую ценность). Марбургская школа ориентирует логику на факте науки, телеологический критицизм — на суждении индивидуальной действительности, т. е. на суждении восприятия. Марбургская школа считает методом логики (философии) метод трансцендентальный, т. е. метод ‘объективации’ или метод ‘чистоты’, ‘чистого движения’, ‘чистой непрерывности’, телеологический критицизм выдвигает в качестве такого метода метод телеологический, или метод отнесения к ценности, к цели. Таким образом, перед философией (логикой) открываются два пути для установления своего независимого от всякого психологизма существования: или конструировать познание, как систему бытия, или построить его, как систему ценностей.

При этом марбургская школа, естественно, восстает против телеологического критицизма, указывая на его волюнтаристические тенденции, на обусловливаемую этими тенденциями склонность его к психологизму, на его незаконную этизацию всей философии, т. е. на гипостазирование практического разума. В этом она видит влияние Фихте, знаменующего в ее глазах безусловный упадок кантовской философии. Представителям телеологического критицизма марбургская школа отказывает потому в причастности истинно-философской традиции. Эта традиция, по ее мнению, основывает практический разум на теоретическом, исключает всякую возможность этизма и практицизма. Трансцендентальный метод, на ее взгляд, говорит повсюду от имени познания, имеет в виду повсюду разум, а не волю. Трансцендентальное в своей сущности рассудочно — есть чистое познание. И этика должна ориентироваться на познании, на науку. Столь же естественны, в свою очередь, возражения, исходящие со стороны телеологического критицизма по отношению к марбургской школе. Ее упрекают первым делом в проповеди реформированного платонизма, в гипостазировании бытия. Ей ставится в вину, далее, односторонняя ориентированность на познании и науке, влекущая за собою нарушение равенства между одинаково значительными частями трансцендентальной философии. Ей указывается на то, что она недостаточно ясно и недостаточно принципиально отличает философский метод от других научных методов. Недостатком считается ее стремление к научному монизму, упускающему из виду принципиальный дуализм научной методики. Рационализм ее отклоняется, как худший пережиток кантовской философии, живой момент которой получил свое истинное развитие по мнению телеологического критицизма у Фихте, отчасти у Гегеля. Однако, при всей кажущейся разности тенденции обеих школ их единит, главным образом бессознательно, общность питающей их традиции. И внутреннее единство их работы сказывается яснее всего в тех невольных примирительных попытках, которые делаются то с той, то с другой стороны. Так, напр<имер>, в марбургской школе мы находим следующую формулировку задач трансцендентальной философии: она, ориентируясь на науке, конструирует сферы культуры или культурного сознания, что весьма близко подходит к определению философии, как наука о культурных ценностях, которое мы встречаем у телеологического критицизма. Соответственно с этим, далее, Кантово учение о вещи в себе и о данности, пройдя школу когеновской критики и будучи воссоединено по-настоящему с учениями о категориях и идеях, кульминирует в понятии бесконечной задачи, с точки зрения которой освещается весь процесс познания {См., напр.: Natorp. Socialpdagogik. 1904. 1—6.}: это именно выдвигается телеологическим критицизмом, и он стремится переложить центр тяжести в системе Канта с вещи в себе и категории на идеи. В свою очередь, и со стороны телеологического критицизма заметны шаги к сближению. Так, Риккерт в своей последней работе {Zwei Wege der Erkenntnistheorie // Kantstudien. 1909. XIV. Heft 2.} требует полного освобождения понятия ценности ото всяких волюнтаристических и вообще психологических покровов, стремится установить понятие независимой теоретической ценности, существо которой потому самому не может уже внутренно характеризоваться долженствованием: и этим понятие теоретической ценности весьма сближается с понятием чистого бытия — мышления Когена. Один из итальянских ученых и частичных последователей Риккерта, Адольфо Рава¹¹ метко и замечает сходство между эволюцией Риккерта и эволюцией, пережитой когда-то Фихте и приблизившей его к Шеллингу и Гегелю {Rava Adolfo. Il valore della storia. 1909. P. 111.}.

Промежуточную ступень между обеими рассматриваемыми нами тенденциями представляет недавно появившаяся работа Когена {Cohen. Vorausseizungen und Ziele des Erkennens. 1908.}, которого с марбургской школой сближает заимствованное им у Шуппе учение об имманентности и серьезное знакомство с математикой, а с телеологическим критицизмом роднит стремление опереть имманентную философию и математическое познание на философии ценностей. Таким образом, в далеком будущем можно ожидать примирения этих двух тенденций на едином учении трансцендентализма, примирения, которое теперь оттягивается главным образом недостаточною обоюдною свободой от психологических моментов и естественным предпочтением разных из этих моментов: с одной стороны — интеллектуалистического, а с другой — волюнтаристического.

Оба течения — и марбургское и телеологически-критическое — имеют ныне многочисленных представителей и последователей. При этом марбургская школа отличается единством тенденции, выдержанностью аргументов, ясностью принципов, определенностью защищаемого учения, большою школьной дисциплиной. Свою деятельность она обнаружила за последнее десятилетие в двух направлениях: в историческом и систематическом. В первом отношении особенно достойны упоминания: двухтомная работа Кассирера¹² по истории теории познания от Ренессанса до Канта {Cassirer. Das Erkenntnisproblem. I—II. 1905—1907.}, обнаруживающая замечательную способность автора обрабатывать исторический момент систематически и представляющая, собственно говоря, не историю теории познания, а философию истории теории познания (в этом смысле она непосредственно продолжает работу, начатую Когеном), затем история философии Кинкеля {Kinkel. Geschichte der Philosophie. Bd. I—II.}¹³, преследующая те же историко-систематические задачи и пока охватывающая собою только историю греческой философии до Платона, далее, труд Гартманна по логике Платона {Hartmann N. Platos Logik des Seins // Philosophische Arbeiten / Herausg. von Cohen und Natorp. III. 1909.}, представляющий значительный филологический вклад в изучение философии Платона, и работа Герланда об учении о познании Канта и Аристотеля {Gorland. Aristoteles and Kant ibid. II. 2 Heft. 1909.}. Среди систематических работ марбургской школы помимо двух первых томов системы философии Когена, составляющих ее основание и обоснование, следует отметить следующие произведения: краткое изложение оснований логики Наторпом, прочитанное им на первом интернациональном конгрессе по философии, его же краткое изложение оснований психологии, второе издание его социальной педагогики, его статью о книге Гуссерля, полную чрезвычайно интересных и важных замечаний {См.: Natorp. Logik. 1904, Allgemeine Psychologie. 1904, Sozialpdagogik. 1904, Zur Frage der logischen Methode // Kantstudien. 1901.}, статью Кассирера о Канте и математике, представляющую большой интерес в связи с трудами Russell’a¹⁴ и Couturat¹⁵, последнюю переработку Когеном его введения к ‘Истории материализма’ Ланге¹⁶, представляющую собою краткое изложение основных принципов его философии, его же комментарий к ‘Критике чистого разума’, представляющий собою сокращение его главного сочинения о Канте. Среди работ, более или менее приближающихся к учению марбургской школы, следует упомянуть: книжку Лассвица о ‘действительностях’ {Lasswit Virklichkeiten. 1907.} и работу Штерна о проблеме данности {Stern. Das Problem der Gegebenhen. 1903.}.

Течение телеологического критицизма отличается, напротив, разнообразием наличных в нем тенденций, разнообразием его стремлений, неустойчивостью его основоположений, отсутствием школьной дисциплины и установившегося метода. Достаточно сравнить между собою лучшие произведения этого направления, напр. ‘Предмет познания’ Риккерта, ‘Философию ценностей’ Мюнстерберга и ‘Предпосылки и цели познавания’ Кона, чтобы убедиться в том, что телеологический критицизм еще не сформировался, еще находится на пути к своему установлению. То же самое приходится сказать и об отдельных мыслителях этого направления. Напр<имер>, Риккерт, которого правильнее всего будет считать хоть и не родоначальником, а главным представителем телеологического критицизма¹⁷, за последние пять лет пережил серьезную эволюцию в своих взглядах, освободившую его уже почти совсем от волюнтаризма его первых произведений, преодолевшую заметное на нем раньше влияние Зигварта и Фолькельта и через посредство вышеупомянутого труда Гуссерля и новооткрытого этим последним творения Больцано {Wissenschaftslehre. 4 Bd. 1837. Sulzbach.} приблизившую ею к системе марбургской школы. Можно сказать с уверенностью, что и сейчас Риккерт стоит на полпути, что он еще не оформил окончательно своих мыслей и что, по-видимому, от него можно ожидать еще новых откровений, которые не останутся без влияния на ход философской мысли. Благодаря неустойчивости основной платформы телеологического критицизма он не замыкается, как марбургская школа, в тесные рамки суровой школьной дисциплины, а соприкасается повсюду с другими течениями, более или менее удаляющимися, или более или менее приближающимися к нему. Кроме трудов вышеупомянутых уже мыслителей (Риккерта, Мюнстерберга и Когена) в сфере телеологического критицизма вращаются еще: работы Виндельбанда, из которых следует особенно отметить работу о свободе воли, о современном состоянии логики, о философии в немецкой духовной жизни XIX столетия, и речи о Канте и воле к истине {Windelband. Ueber Willensfreiheit. 1904 (есть рус. пер.), Logik // Die Philosophie im Beginn des 20 Jahrhunderts. 1908, Die Philosophie im deutschen Geistesleben des 19 Jahrhunderts. 1909 (есть рус. пер.), Immanuel Kant und seine Weltanschaung. 1904, Der Wille zur Wahrheit. 1909.}, Ласка — о Фихте, о философии права и о примате практического разума {Lask. Fichtes Idealismus. 1902, Rechtsphilosophie // Die Philosophie im Beginne des 20 Jahrhunderts. 1908, Gibt es einen Primat der praktischen Vernunft in der Logik? // Congressbericht des III internat. Kongresses der Philosophie. 1908.}, Христиансена — о Декарте, по философии искусства {Chrlstlansen. Das U… Descartes. 1902, Philosophie der Kunst. 1909.}¹⁸, Трльча, Бауха, Бенча, Мелиса, Кронера, Гессена и т. д.¹⁹ Из мыслителей, сродных учениям телеологического критицизма, отметим: Липпса, прежде бывшего представителем самого крайнего психологизма, а теперь под влиянием Гуссерля изменившего свой фронт и весьма приближающегося в своих последних произведениях к Риккерту {Lipps. Der Weg der Psychologie // Atti de V Congresso internazionale della Psichologia. 1905, Naturphilosophie // Die Philosophie im Beg. d. 20 Jahrh. 2 Ausg. 1908, Psychologis e Untersuchungen I Nett I u. 4. 1905, Philosophie und Wirklichkeit. 1908.}, Дильтея, видящего философскую проблему в обосновании культуры, а в исходных путях философии весьма близкого к Мюнстербергу {Ditchey. Wesen der Philosophie // Kultur der Gegenwart I. 6. 1907 (есть рус. пер.), Studien zur Grundlegung der Geisteswissenschaften. 1908.}, Эйкена²⁰, развивающего фихтеанскую теорию абсолютного духа с несколько теологической окраской {Eucken. Der Kampf um einen geistigen Zebensinhalt. 1907, Der Einer und Werth des Lebens. 1908, Einfuhrung in eine Philosophie des Geisteslebens. 1908.}, молодого философа Эвальда²¹, совмещающего философию Ремке, характеризуемую теорией данности, как философского начала, с философией ценностей {Ewald. Kants Methodologie in ihren Grundzugen. 1906, Kants kritischer Idealismus. 1908, Grunde und Abgrunde. 2 Bd. 1909.}. Сюда же следует отнести работы Майера, Медикуса, Кабица, Руге²² и т. п.

В лице двух этих своих тенденций трансцендентальный идеализм завоевывает все больше и больше симпатий и силы, привлекает к себе все больше и больше умов, а вместе с тем и все больше и больше углубляет себя, все сознательнее и сознательнее черпает из общефилософской традиции, все явственнее выявляет тот новый шаг, который философии суждено сделать в наше время.

Но трансцендентальный идеализм не стоит одиноко в современной немецкой философии. Его внутренняя и внешняя незаконченность, с одной стороны, остатки догматических и психологических элементов — с другой, побуждают людей, неспособных ждать отстройки их философского мировоззрения или слишком боящихся отвлеченной выси трансцендентализма и потому лишенных возможности и исторически и систематически разглядеть его простую и естественную сущность, к исканию других путей, которые в большинстве случаев оказываются перифразой старого. Трансцендентальный идеализм живет нынче в Германии в атмосфере разнообразнейших течений, и для наблюдателя, невооруженного телескопом философской традиции и исторической перспективы, он легко может затеряться среди других учений. Такая утрата руководящей точки зрения поведет к полной невозможности видеть в современной философии какой-либо порядок и создаст о ней представление как о чем-то хаотическом и бессвязном.

Среди современных течений в немецкой философии достойны внимания следующие: 1) философия бессознательного и догматический реализм получили свое окончательное выражение в системе философии Эд. фон Гартманна, вышедшей после его смерти {Hartmann Ed. v. System der Philosophie. 7 Bd. 1907—1909.}, 2) критическая (иначе научная или гипотетическая) метафизика по-прежнему находит свое выражение в новых изданиях Системы философии Вундта, а логический методологизм, основанный на психологии процесса познавания, — в новых изданиях его ‘Логики’ {Wundt. System der Philosophie. 2 Bd. 1907, Logik. Bd. 1906—1908.}, 3) антропоморфическая логика, невзирая на критику Гуссерля, снова увидала свет во втором издании Логики Бенно Эрдманна {Erdmann B. Logik. 1907.}, 4) философия данности, несмотря на ее принципиальное уничтожение в работах Когена, Наторпа и Риккерта, снова обнаружилась в трудах Ремке и его учеников {Rehmke. Lehrbuch der allgemeinen Psychologie. 1905, Philosophie als Grundwissenschaft. 1910, Michalltschew. Philosophische Studien. 1909.}, 5) трансцендентальный реализм, несмотря на всю свою внутреннюю противоречивость, с новой силой защищается в начавшем выходить втором издании ‘Критицизма’ Риля {Riehl. Der philosophische Krittzismus. 2 Aufl. I. 1908 (переводится в наст. время на рус. яз.).}, 6) самый крайний психологизм, рассматривающий логику и теорию познания как особые психологические дисциплины, продолжает еще жить и делать попытки к самозащите в трудах Гейманса, Корнелиуса, Гомперца, Ерусалема {Heymans. Gesetze und Elemente des wissenschaftlichen Denkens. 1905, Cornelius. Einleitung in die Philosophie. 1903, Gomperz. Weltanschaungslehre. I—II. 1905—1908, Ierusalem. Der kritische Idealismus und die reine Logik. 1905.}, 7) схоластическая психология Брентано с новой силой возродилась (и на этот раз со стороны обоснования логики) в трудах Гуссерля, Мейнонга, Хофлера и их учеников,

позитивизм продолжают защищать Иодль, Ратценгофер и др. {Iodl. Lehrbuch der Psychologie. 2 Bd. 1908, Ratzenhofer. Die Kritik des Intellekts. 1903, Positive Ethik. 1901.}, 9) антропологический критицизм Фриса и Аппельта получил свое новое выражение в работах Нельсона и группирующихся около него неофрисианцев {Abhandlungen der Friesschen Schule. Neue Folge. I—II. 1905—1908.}, 10) своеобразное обнаружение позитивизма, именуемое эмпириокритицизмом, находится в полном расцвете, что доказывается переизданием трудов Авенариуса и Маха, появлением работ Гольцапфеля, (есть руск. пер.), Клейнпетера, Вилли и др. приверженцев того же течения, 11) объявившийся в Англии под именем прагматизма или гуманизма эмпиризм (Виндельбанд удачно видоизменяет гуманизм в гоминизм {См.: Windelband. Der Wille zur Wahrheit. 1909. S. 16.}, хоть и получил резкую отповедь на последнем философском конгрессе в Гейдельберге, но тем не менее все же вызвал в Германии интерес, чему свидетельство вышедшие и выходящие переводы главнейших трудов его современных представителей, 12) наконец, отметим романтизм и мистицизм, постепенно прокрадывающиеся в сферу современной немецкой философии, а равно и целый ряд работ псевдофилософского характера: всяких так наз<ываемых> ‘жизненных философий’ и пр.

Всякий, кто попадет в эту сутолоку современных философских течений, не обладая выработанной уже точкой зрения, почувствует себя совершенно беспомощным, как в громадной толпе, намерения и стремления которой ему совершенно неизвестны и чужды. И единственную ориентировку, исторически обоснованную и наделенную традицией, может ему дать здесь только трансцендентальный идеализм, чувствующий за своей спиной две тысячи лет философской работы, выражающий философскую мысль во всей ее чистоте, тогда как расцвет других течений всегда знаменовал торжество над философией посторонних ей мотивов эмпирического исследования, религиозной веры, политических стремлений и т. п.

Та же самая множественность и разнообразие течений, стремлений и убеждений, которые характеризуют современную немецкую теоретическую философию, наблюдается и в других философских областях: только здесь труднее уловить общность основной проблемы, и почти отсутствует трансцендентально-философский ответ на нее. В этом отношении области этики, философии природы и истории находятся в гораздо лучшем положении, чем области эстетики и религиозной философии, где пока еще почти ничего не сделано. Этика чистой воли Когена во всяком случае представляет собою самое крупное проявление трансцендентализма в этой области и наиболее развивает традиции, основоположенные Кантом в его критике практического разума. Рядом с нею следует упомянуть книги Липпса, Виндельбанда, Наторпа, Форлендера, Штаудингера, Зигварта. Среди течений, чуждых трансцендентализму, мы упомянем работы: Мейнонга, Вентчера, Штрринга, Шварца²³. {Lipps. Ethische Grandfragen. 1905, Windelband. Ueber Willenareiheit. 1904, Natorp. Sozialpdagogik. 1904, Staudinger. Wirtschaftliche Grundlagen der Moral. 1907, Sigwart. Vorfragen der Ethik. 1907, Melnong. Psychologisch-ethische Untersuchungen zur Werth thorie. 2 Bd. 1894—1899, Wentscher Ethik. 2 Bd. 1902—1905, Storring. Moralphilosopihsche Streitfragen. I. 1903, Ethische Grundfragen. 1906, Schwarz. Gluck imd Sittlichkeit. 1902, Simmet. Einleitung in die Moral wissenschaft. Bd. 2. 1904.} Должна быть также упомянута и этика Вундта, все еще повторяющая свои издания.

В области философии природы на первое место должны быть поставлены, конечно, ‘Логика чистого познания’ Когена и главный труд Риккерта {Grenzen der naturwissenschaftlichen Begriffsbildung. 1902 (есть рус. пер.).}. Кроме того, достойна упоминания статья Липпса о натурфилософии {См. выше.}. Среди работ иного направления отметим труды: Оствальда, Древса, Дриша, Гартмана, Рейнке, Палагеи и др. {Oslwald. Vorlesungen ber Naturphilosophie. 1905, Drews. Der Monismus. 1908, Driesch. Der Vitalismus. 1905, Hartmans. Naturphilosophie. 1908, Reinke. Die Welt als That. 1903, Philosophie der Botanik. 1905, Pahigyi. Naturphilosophische Vorlesungen. 1908.}

В области философии истории рядом с когеновской ‘Этикой’ должны быть поставлены все произведения Риккерта, из них особенно статья, озаглавленная: ‘Философия истории’ {Geschichtsphilosophie // Die Philosophie im Beg. d. 20 Iahrh. 1908, переведена С. Гессеном на рус. яз.}, затем переизданная книжка Зиммеля и его ‘Социология’ {Simmel. Die Probl&egrave,me der Geschichtsphilosophie. 1908, Soziologie. 1908.}. Сюда же следует отнести работы Эйкена. Некоторый интерес представляют работы Бернхейма, Шпрангера, Лампрехта и др.

В области эстетической философии наше время не дало еще фундаментального труда. Очень интересны книги Кона {Cohn. Allgenieine Aesthetik. 1901.} и Христиансена. Полезны обилием материала работы Гросса, Липпса, Фолькельта, Дессуара и пр. Для ориентировки в сфере религиозной философии может быть рекомендована статья Трольша {Troeltsch. Religionsphilosophie // Philosophie im Beg. d. 20 Jahrh.}. Для ориентировки в области философии права может служить статья Ласка {Lask. Rechtsphilosophie // Ibid.} в сопровождении ‘Этики’ Когена.

Современная немецкая философия характеризуется, как мы это уже знаем, сосредоточием философских интересов на теории познания и логике, что вызвано самим развитием философской мысли, пришедшим наконец к ясному сознанию проблемы психологизма и неотложной надобности ее разрешения. Нет ничего мудреного, если лучшие силы поглощены логической работой, и в сфере других отделов философии за последнее десятилетие не появлялось почти что ничего достопримечательного. Так было и так будет до тех пор, пока проблема психологизма не будет разрешена тем или другим способом. Ибо проблема эта является и исторически (бессознательно) и систематически (сознательно) основной проблемой всей философии, разрешения же ее можно ждать, само собою разумеется, только с той стороны, где лежит ее центр тяжести, т. е. со стороны логической и теоретико-познавательной работы. Среди современных течений только два приближаются к такому ее разрешению, которое в состоянии соответствовать сделанной Гуссерлем ее постановке. Все остальные течения отдают столь большую дань старым предрассудкам психологического характера, что от них ждать такого разрешения нет никакого смысла: все они систематически живут еще ‘до’ гуссерлевской постановки. Впрочем, и два отмеченных нами течения трансцендентализма до сих пор не дали проблемы, соответствующей этой ее постановке. Только по своей тенденции они наиболее подходят для этого, наиболее отвечают требованиям самого крайнего антипсихологизма. Разрешат ли они проблему — это вопрос будущего. В настоящий же момент мы можем лишь учесть, кто из них ближе всего к своей цели и от кого из них можно более всего ожидать желанного разрешения. Спросим же себя в заключение: кто — марбургская философия или телеологический критицизм — наиболее отвечает традиции философской мысли, с одной стороны, и свободе от психологических предрассудков — с другой? Ответом на этот вопрос будет поставлен и прогноз будущего.

Мы должны с самого же начала заявить, что наши надежды лежат в направлении философии марбуржцев, философии Когена. Если и эта философия питается психологией, если и в ее основании лежат психологические схемы (а это нетрудно увидать, проштудировать юношеские и интрерпретаторские работы Когена), то, с другой стороны, ее ориентировка на науке и заимствованная ею у Гегеля полная свобода от так наз<ываемой> непосредственной действительности, представляют в ее руках сильнейшее орудие против психологизма. Этого орудия телеологический критицизм лишен совершенно: он ориентируется не на науке, а на отдельном суждении восприятия. Вместе с тем он настроен телеологически, определяет философию понятиями ценности и цели. А это, при отсутствии антипсихологистических гарантий, грозит самым безграничным волюнтаризмом.

Действительно, понятие ценности имеет чист волюнтарное происхождение: ценность есть нечто, что представляет собою значение для кого-либо, ценность предполагает субъекта, волю. Это прекрасно показано в интересной книжке приверженца того же самого направления, Майера: ‘Психология эмоционального мышления’ {Psychologie des emotionalen Denkens. 1908.}. Книга Майера, собственно говоря, оказала телеологическому критицизму поистине медвежью услугу: вращаясь в общем в том же кругу понятий, она вскрыла неизбежную относительность всех ценностей, а в абсолютной ценности обнаружила метафизическое гипостазирование. Того же мнения о происхождении ценностей держится и Виндельбанд. Только, по его мнению, абсолютность ценностей создается забвением их происхождения {Windelband. Der Wille zur Wahrheit. 1909. S. 12 f.}. В такой формулировке телеологического критицизма релятивизм, волюнтаризм и прагматизм вряд ли могут быть скрыты. Нам думается, что она, скорее всего, содействует их разоблачению.

Система ценностей Мюнстерберга прямо предпосылает себе особую волюнтаристическую психологию и строит абсолютные ценности в прямой зависимости от абсолютного волящего субъекта, происхождение понятия о котором носит явственно психологический характер, а кроме того, обнаруживает несомненные следы метафизически-волюнтаристического гипостазированная. О волюнтаризме (открытом) прежних произведений Риккерта говорить не приходится. Но он не превзойден Риккертом и теперь {T. е. в вышеупомянутой уже статье ‘Zwei Wege der Erkennmiss-theorie’.}, так как трансцендентальная психология, предпосылаемая им трансцендентальной логике, носит на себе явно волюнтаристический характер (свою ориентировку на долженствовании она заменяет теперь ориентировкой на ‘смысле’, что сводится в конце концов к терминологическому видоизменению). Таким образом, ни принципиально, ни фактически философия ценностей не свободна от волюнтаристического психологизма. Возможно, конечно, что философией ценности будет названа такая философия, которая будет свободна ото всякого отношения к субъекту. Но тогда слово ‘ценность’ будет употребляемо в несобственном своем смысле, что может только повредить ясности философского словоупотребления.

Эти соображения заставляют нас признать будущее за другим течением трансцендентального идеализма, за системой Когена. Как система чистого и абсолютного бытия, она хранит вековую философскую традицию, зачатую Платоном, через Декарта, Лейбница переданную Канту и воплощенную позднее в онтологической системе Гегеля. Как система чистого и абсолютного познания, она ориентируется на науке, этом главном и наиболее чистом ото всяких психологических примесей предмете философии, что гарантирует ее от посторонних философий влияний. По отношении к системе Когена проблема психологизма может быть формулирована только следующим образом: достаточно ли свободно от психологических схем взят в этой философии сам по себе совершенно от этих схем независимый предмет ее, прежде всего трансцендентальное или научное бытие?

Как мы уже знаем, и в основании когеновской философии лежат психологические схемы. Только этим и объясняется, напр<имер>, ее крайний интеллектуализм. И у Когена проблема психологизма не углублена до самого конца, и у него она не нашла еще своего последнего разрешения. Философия Когена более всякой другой побуждает нас к самой радикальной ее формулировке: как может быть построен предмет философии независимо ото всякого отнесения его к какому бы то ни было субъекту? Как может философия быть совершенно освобождена ото всякой психологии, в какой бы ‘философской’, ‘логической’, ‘теоретической’ одежде эта последняя ни выступала? Как может ‘логическое’, а затем и вообще ‘философское’ трансцендентальное, быть конструировано, создано или найдено вне всякой связи с ‘психическим’ какого бы то ни было рода?

Такая формулировка проблемы психологизма сразу же обнаруживает для знакомого с когеновской системой ее слабую сторону. Но вместе с тем она указывает и путь к окончательному разрешению этой современной проблемы и немецкой философии.

Яковенко Борис Валентинович (1884—1949) — философ, публицист. Член редколлегии журнала ‘Логос’. Публиковался в ‘Логосе’ (с 1910), ‘Вопросах философии и психологии’ (с 1908), ‘Русских ведомостях’ и др. изданиях. Подвергался аресту за связь с эсерами (1912). С 1913 по 1924 жил в Италии, затем переехал в Прагу. В 1929—1934 издавал на немецком языке журнал ‘Русская мысль’, где публиковались материалы по русской философии и культуре. С 1935 по 1944 издавал серию ‘Международная библиотека по философии’. Первоначально был близок к неокантианству, затем развивал идеи трансцендентально-плюралистического онтологизма — учения об абсолютном бытии Сущего, понимаемого как ‘Всемножественное Всесущее Все’, которое постигается в индивидуальной интуиции каждого Я.

Соч.: К критике познания Риккерта // ВФП. 1908. Т. 93 (III). С. 379— 412, О Логосе // Логос. 1911. Кн. 1. С. 57—92, Что такое философия. Введение в трансцендентализм // Логос. 1911—1912. Кн. 2—3. С. 27—103, Об имманентном трансцендентализме, трансцендентном имманентизме и дуализме вообще. Второе и более специальное введение в трансцендентализм//Логос. 1912—1913. Кн. 1—2. С. 99—182, Философия Эд. Гуссерля // Новые идеи в философии. 1913. No 3. С. 74—146, Путь философского познания//Логос. 1914. Кн. 1. Вып. 1. С. 24—44, Основная идея теоретической философии И. Г. Фихте // ВФП. 1914. Кн. 122. С. 143— 164, Наукоучение (Опыт историко-систематического исследования) // Там же. С. 283—411, Философия большевизма. Берлин, 1921, Очерки русской философии. Берлин, 1922, Десять лет русской философии // Логос. 1925. Кн. 1, Мощь философии // Там же, Saggio di storia della filoso-fia russa. Roma, 1927, К критике русского интуитивистического идеалреализма // Научные труды Рус. народного ун-та в Праге. Прага, 1929. Т. 2, Vom Wesen des Pluralismus. Bonn, 1928, Zur Kritik der Logistik, der Dialektik und der Phflnonenologie. Prag, 1936, Geschichte des Hegelianismus im Russland. Prag, 1938, Тридцать лет русской философии (1900—1929) // Филос. науки. 1991. No 10.

Хотя статья Б. Яковенко в основном посвящена анализу состояния немецкой философии начала XX в., тем не менее, она представляет несомненный интерес и с точки основной темы нашей книги. Глубокий и оригинальный мыслитель и блестящий историк философии Б. Яковенко дает в своей статье не просто реферативный обзор идей крупнейших представителей и основных направлений западной философии указанного периода, но и их весьма содержательную критику. Его работа наглядно свидетельствует о том, что в этот период философская мысль в России перестала оставаться где-то на периферии или обочине общеевропейского процесса философского развития.

Автор убедительно показывает, что представление, будто пестрота и несогласованность современной европейской философской мысли якобы свидетельствует о ее ‘умственном развале и вырождении’, основывается на поверхностном и стороннем ее восприятии, не способном проникнуть в общий исторический ход философского развития, на непонимании глубинного внутреннего единства ее основных черт. Ее общие истоки и предпосылки следует искать в истории немецкой философии предшествующих веков, прежде всего — в кантовской философии.

В лице Канта, подчеркивает Яковенко, немецкая философия и философия вообще нашла своего истинного основателя, сознательно сформулировавшего то, что до него в течение почти двух тысяч лет так или иначе сказывалось в более менее бессознательной форме. Благодаря ему философия отмежевалась от других областей знания, получила свой собственный предмет и встала на собственные ноги. Его ‘Критика чистого разума’ заложила основания новой философии, освободив ее освободив от трансцендентного рационализма, имманентного эмпиризма, мистики и резиньяций.

Столь высокая оценка всемирно-исторического значения кантовской философии уже сама по себе весьма показательна для характеристики состояния философской мысли начала XX в. не столько в Германии, сколько в самой России. Однако еще большим свидетельством ее зрелости может служить тот вполне оригинальный и довольно критический анализ, которому Яковенко подвергает как некоторые элементы догматизма в составе самой кантовской философии, так и попытки их преодоления у ее последователей в немецком классическом идеализме.

Он показывает, что попытки освободить философию от психологической догматики посредством формалистической диалектики Гегеля, привели к утрате ее связи с бытием, а также с наукой. Поэтому, считает он, основная задача современной философской мысли заключается в том, чтобы, с одной стороны, вернуться к кантовской постановке вопроса о смысле и объективной значимости научного знания, а с другой, по-новому поставить вопрос о путях и способах получения этого знания, т. е. о процессе познании. Возможность решения этих вопросов автор связывает с необходимостью создания некой новой психологии и именно в попытках ее разработки он и усматривает основное проблемное содержание немецкой философии мысли того времени, а также того бесконечного разнообразия, несогласованности и острой полемики, которая велась между ее ведущими представителями.

Здесь не место вдаваться в анализ вопроса о том, какое именно конкретное содержание вкладывал Яковенко в свое понятие новой психологии (из некоторых его замечаний можно сделать вывод, что он подразумевал под этим своего рода синтез идей неокантианства и ранней феноменологии). Для нас более важным является тот факт, что его статья демонстрирует, с одной стороны, умение выявлять имманентное содержание многочисленных и разнообразных философских идей и учений рассматриваемого периода в истории немецкой философии, а с другой — способность к их рефлексивной и обобщающей историко-философской оценке и самостоятельной теоретической критике.

Именно в этом, на наш взгляд, состоит главное достоинство работы Яковенко, и именно этими соображениями мы и руководствовались при ее подготовке к публикации в данной книге.

¹ sub specie aeternltatis — с точки зрения вечности (лат.).

² Гуссерль Эдмунд (1859—1938) — немецкий философ, преподавал в Галле, Геттингене, Фрейбурге (ординарный профессор с 1916). Один из основателей современной феноменологии — учения о методе, теории познания и сознания.

³ Болъцано Бернард (1781—1848) — чешский просветитель-гуманист, теолог, философ и математик. Член Чешского королевского общества наук (1815). Автор ‘Науконаучения’ (в 4 т.), посвященного методологии точных наук, логике и теории познания. Противник психологизма в логике.

⁴ ‘Logische Untersuchungen’ — ‘Логические исследования’, работа Э. Гуссерля, положившая начало феноменологии XX в. (2 т., 1900—1901, рус. пер. 1 тома впервые опубликован в Санкт-Петербурге в 1909).

⁵ Мейнонг Алексиус фон (1853-1920) — австрийский психолог и философ, исходя из идей Брентано развивал концепцию неореализма и теорию ‘предметности’. Ввел понятие интенциональности, оказавшее влияние на формирование феноменологии Гуссерля.

^а Мюнстерберг Гуго (1863—1916) — немецкий психолог и философ, развивал учение о ценностях как особых телеологических и смысловых сущностях и связях душевной жизни, составляющих предмет ‘наук о духе’, проф. Гарвардского университета (США, с 1892), создал институт экспериментальной психологии в Гарварде.

⁷ Липпс Теодор (1851—1914) — немецкий философ и психолог, придерживался психологической трактовки логики и теории познания, считая психологию всеобщей ‘наукой о духе’. Развивал учение о психофизическом параллелизме как двух ‘фазах’ субъективного опыта человеческого сознания, различая в последнем ‘содержание’ и интенциональный акт активности души, автор трудов по психологии, логике, этике.

⁸ Дильтей Вильгельм (1833—1911) — немецкий философ и историк культуры, один из родоначальниов философии жизни и ‘понимающей психологии’ или ‘наук о духе’. В последних, в отличие от ‘объясняющего’ метода ‘наук о природе’, используется метод ‘понимания’ или интуитивного постижения целостности душевной жизни. Один из основателей герменевтики как метода истолкования и интерпретации истории духовной культуры.

⁹ Риккерт Генрих (1863—1936) — немецкий философ, один из основателей баденской школы неокантианства.

¹⁰ Хофлер (Hfler) Алоис (1853—1922) — австрийский философ, психолог и педагог, профессор в Вене, один из основателей теории гештальт-психологии.

¹¹ Рава (Rav) Адольфо — профессор университета в Падуе, автор книг ‘Классификация наук и общественные дисциплины’ (1904), ‘Лекции по философии’ (1931—1937).

¹² Кассирер Эрнст (1874—1945) — немецкий философ, представитель марбургской школы неокантианства, разработал теорию понятий, а также оригинальную философию культуры.

¹³ Кинкель (Kinkel) Готфрид (1813—1882) — немецкий поэт и художественный критик, профессор богословия и церковной истории.

¹⁴ Рассел (Russell) Бертран (1872—1970) — английский философ, логик, математик, социолог и общественный деятель, проделавший сложную эволюцию своего развития, которую сам определил как переход от платоновской интерпритации пифагореизма к юмизму. Автор работ ‘Естественно-научный метод в философии’ (1914), ‘Наше знание об внешнем мире…’ (1915) и др.

¹⁵ Кутюра — см. примеч. 27 к публикации работы П. А. Флоренского ‘Космологические антиномии Иммануила Канта’.

¹⁶ Ланге Фридрих Альберт (1828—1875) — немецкий философ-неокантианец и экономист, проф. философии Цюрихского и Марбургского университетов, его двухтомная работа ‘История материализма и критика его значения в настоящее время’ переведена Н. Н. Страховым в 1881— 1883 (2-е изд. — 1899) и Вл. Соловьевым в 1899—1900.

¹⁷ ‘Телеологический критицизм’—одно из определений баденской школы неокантианства.

¹⁸ Имеются в виду работы Бодера Христиансена ‘Психология и теория познания’ (рус. пер. — М., 1907) и ‘Философия искусства’ (рус. пер.— СПб., 1911).

¹⁹ Трльч Эрнст (1865—1923) — немецкий протестанский теолог, философ, социолог и историк религии.

Баух (Bauch) Бруно (1877—1942) — немецкий философ, профессор философии в Галле и Йене.

Кронер Рихард (1884—1974) — немецкий философ, один из виднейших представителей неогегельянства, проф. во Фрайбурге и др. университетах. Один из основателей и издателей журнала ‘Логос’. В своих воззрениях эволюционировал от неокантианства к неогегельянству, а затем к философии жизни, занимался проблемами философии культуры. В поздних трудах критиковал философскую спекуляцию с точки зрения религиозного откровения.

Гессен Сергей Иосифович (1887—1950) — философ-неокантианец баденского направления, публицист, соредактор журнала ‘Логос’.

²⁰ Эйкен Рудольф (1846—1926) — немецкий философ, последователь Фихте, проф. Базельского и Йенского университетов.

Ремке Йоханнес (1848—1930) — немецкий философ, представитель имманентной философии, проф. философии в Грейфсфальде.

Майер Эрнст (1832—1911) — немецкий правовед, проф. государственного права в Галле.

Медикус (Medicus) Фридрих (1876—1956) — немецкий философ, проф. в Цюрихе, автор работ о Канте (Kants transz. Astetik, 1889, Kants Philosophie d. Gesch., 1902) и Фихте (J. G. Fichte, 1905), был редактором собрания сочинений последнего.

Руге (Ruge) Арнольд (1802—1880) — немецкий философ-младогегельянец, публицист и политический деятель, издатель влиятельных философских журналов.

Б. В. ЯКОВЕНКО

О современном состоянии немецкой философии

КОММЕНТАРИИ

Читайте также: