В. Г. Короленко
‘О сложности жизни’.
(Изъ полемики съ ‘марксизмомъ’).
‘О сложности жизни’, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1899
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Полное собраніе сочиненій В. Г. Короленко.
Томъ пятый
Изданіе т-ва А. Ф. Марксъ въ С.-Петербург. 1914
Въ петербургской ежедневной пресс за послднее время происходитъ значительное движеніе, основная тенденція котораго — расширить, такъ сказать, діапазонъ столичной ‘большой’ прессы, до сихъ поръ представленной слишкомъ недостаточно и односторонне. Въ этомъ смысл слдуетъ указать, во-первыхъ, преобразованіе ‘Сына Отечества’, превратившагося изъ сраго листка — въ органъ съ совершенно опредленной физіономіей. Затмъ — выдленіе изъ ‘Новаго Времени’ группы сотрудниковъ въ новую газету ‘Россія’, — явленіе, нужно сказать, довольно сложное и не поддающееся пока ‘опредленной квалификаціи’. Наконецъ, за самое послднее время, намъ приходится отмтить появленіе еще новой газеты ‘Сверный Курьеръ’, представляющей, повидимому, самостоятельное явленіе въ этой области.
Первый No ‘Св. Курьера’ появился въ свтъ 1 ноября настоящаго года. ‘Въ основу своего міросозерцанія газета полагаетъ идею единства европейской цивилизаціи, не исключающей началъ національной самобытности’. Цлью газеты является ‘добросовстное и безпристрастное изученіе русской жизни и освщеніе ея въ дух справедливости и безпристрастія’. Она ‘направитъ вс усилія, чтобы быть врной выразительницей прогрессивныхъ стремленій наиболе отзывчивой части русскаго общества’. Серьезное вниманіе редакція общаетъ удлять интересамъ труда, ‘безъ различія сферы ихъ примненія’, выдвигая ихъ при томъ ‘надъ узко-эгоистическими личными и групповыми интересами’, а также — ‘установленію правильныхъ отношеній между центромъ и окраинами, на основ полнаго признанія и уваженія правъ личности, національности и началъ вротерпимости’. Если прибавить къ этому ‘желательность дальнйшаго расширенія сферы общественной самодятельности и самоуправленія’, то передъ нами обрисовываются основныя черты программы, ставящей новую газету въ ряды прогрессивной русской печати.
Изъ редакціонныхъ заявленій и статей перваго нумера укажемъ на статью издателя, кн. Барятинскаго, общающаго, между прочимъ, держаться далеко отъ обычныхъ въ нашей ежедневной пресс пріемовъ полемики (общаніе, которому нельзя не пожелать возможно полнаго осуществленія), и затмъ неподписанную замтку ‘Усложненіе жизни’, — очевидно тоже — profession de foi редакціи. ‘Усложненіе жизни, — говоритъ авторъ, — чувствуется за каждомъ шагу и является однимъ изъ выраженій перехода страны къ новымъ формамъ хозяйственнаго быта. Усложненіе это — количественное и качественное. Ростутъ пути сообщенія, торговыя сношенія, народное передвиженіе, развиваются городскіе центры, преобразуется сельская жизнь. И, самое главное: въ прогресс этихъ перемнъ создается и въ интеллигенціи, и въ народ — новый человкъ…’ Выводы изъ этого факта просты, хотя еще не достаточно вошли въ сознаніе. ‘Въ общественной жизни страны огромную роль играютъ формы воздйствія на эту жизнь. Мы разумемъ подъ словомъ воздйствіе вс, руководимыя какой-либо сознательной волей, мры вліянія на общество и его жизнь. Усложнившаяся жизнь требуетъ усложненныхъ формъ воздйствія и, наталкиваясь на упрощенные формы и способы, ежеминутно испытываетъ отъ нихъ боль’… Сама же она ‘не можетъ ни стушеваться, ни опроститься въ интересахъ опрощеннаго воздйствія. Она сильна своею сложностью и не можетъ отъ нея отказаться. Наконецъ, — она-то и есть жизнь, она тотъ ‘человкъ’, ради котораго существуетъ ‘суббота’ формы. Прямикомъ или обходомъ, безболзненно или болзненно, но жизнь должна приспособить къ себ эти формы’.
‘Правда, — продолжаетъ авторъ, — на первый взглядъ можетъ показаться, что сама жизнь упрощаетъ формы воздйствія… Прежде скакали курьеры, теперь дло идетъ глаже и проще, благодаря желзнымъ дорогамъ, телеграфамъ, телефонамъ и инымъ завоеваніямъ техники…’ и т. д. ‘Но не слдуетъ увлекаться соблазнительными преимуществами техническаго прогресса… Онъ упростилъ многое, но усложнилъ человка. У человка являются новыя желанія, онъ требуетъ простора и для матеріальнаго, и для духовнаго своего существованія…’ Требованія ‘нематеріальныхъ сторонъ его жизни не мене повелительны’, чмъ матеріальныя (выражающіяся въ техническомъ прогресс), ‘и не идти имъ на встрчу значило бы готовить себ большія неожиданности…’
Эта статья обратила на себя наибольшее вниманіе газетъ, съ любопытствомъ присматривающихся къ физіономіи новаго собрата. ‘Новое Время’ тотчасъ же ршило, что, умная и тонкая, она что-то какъ будто ‘не русская’. Князь Мещерскій заявилъ многозначительно, что онъ ‘понимаетъ’, и при томъ понимаетъ въ какомъ-то особенномъ смысл. Въ дйствительности же, не смотря на нкоторую, такъ сказать, академичность изложенія, — статья констатируетъ фактъ несомннный, хотя и не всми, дйствительно, принимаемый въ соображеніе. ‘Жизнь усложняется’ — этими словами начинается тоже одна изъ статей Щедрина, а на другомъ полюс литературы кн. Мещерскій года три назадъ очень картинно и, повидимому, довольно справедливо изображалъ нашихъ министровъ настоящими мучениками такого ‘yсложненія’.
Уже крпостной русскій человкъ и человкъ пореформенный — общественныя единицы совершенно различныя и, разъ выйдя изъ прежнихъ формъ, и человкъ, и общество не могутъ остановиться. Быть можетъ только, ‘усложненіе’ формъ воздйствія — слишкомъ неточное выраженіе для предстоящаго процесса. Быть можетъ, наоборотъ, прежде всего усложняющаяся русская жизнь требуетъ значительнаго упрощенія ‘воздйствія’ — и щедринскій представитель мстнаго ‘воздйствія’, усложняющій свою роль еще личнымъ законодательствомъ (‘како печи пироги’), значительно упростилъ бы свои многотрудныя обязанности, совершенно отказавшись отъ попытокъ личнаго законодательства, къ большой выгод усложняющейся жизни. Чмъ выше личность, тмъ ‘проще’ должно быть воздйствіе на нее. Самый процессъ жизни есть постоянное усложненіе, и ‘разршать’ жить — есть задача гораздо боле трудная, а значить и много сложне, чмъ принимать процессъ жизни лишь къ свднію, какъ фактъ неизбжный и вполн самъ по себ закономрный.
Какъ бы то ни было, однако, мы понимаемъ основную мысль автора, и признаніе ‘человка’, съ его не только матеріальными, но и духовными потребностями основой и цлью всякихъ стремленій реальной политики и общественности намъ глубоко симпатично. Пусть даже въ сущности ‘человкъ желаетъ, а этими желаніями говоритъ не онъ, а нчто объективное (курсивъ нашъ) и вполн безспорное, — усложняющаяся жизнь’, но такъ какъ въ сущности лса нтъ, помимо деревьевъ, а жизни нтъ вн живущаго, — то все-таки объектомъ всхъ ‘руководимыхъ сознательною волею вліяній на общество и его жизнь’ долженъ служить ‘человкъ’ съ его ростущими матеріальными и нематеріальными запросами.
А это главное и, какъ ни проста эта истина, но ясное и безповоротное ея признаніе можетъ устранить много недоразумній и въ томъ числ — фетишистское преклоненіе передъ иными ‘процессами’, которое такъ часто закрываетъ именно ‘человка’, порабощая умъ предвзятыми и узкими схемами. Правда, и за всмъ тмъ, — остается еще очень сложная задача — среди многоголосаго хора усложняющейся жизни — различить, выдлить и поддержать именно голосъ ‘человка’, не смшивая его, порой очень еще негромкихъ призывовъ съ голосами зврей совсмъ иной породы.
Съ этой именно точки зрнія насъ заинтересовалъ — среди другихъ статей газеты (составляемой, надо сказать, интересно и полно) — фельетонъ г-на В. Зубкова ‘Въ ндрахъ Россіи’. Это первое ‘обозрніе’ новой газеты, и совершенно естественно искать въ немъ тхъ общихъ началъ и того основного ‘штандпункта’, съ котораго она намрена разсматривать и освщать для насъ пестроту повседневной жизни ‘въ ндрахъ Россіи’. Указавъ на мнніе Шелгунова, что ‘пробуждающійся промышленный геній русскаго народа является новою движущею силою, развитіе которой внесетъ въ жизнь массу новыхъ понятій и отношеній’, авторъ обозрнія продолжаетъ: ‘Оговоримся разъ навсегда: мы отнюдь не ликуемъ по поводу ‘нашествія’ на Россію капитализма, какъ такового, и отлично сознаемъ ту массу зла, которую несетъ съ собою его развитіе. Но мы твердо убждены въ двухъ вещахъ: во 1) въ томъ, что нтъ и не можетъ быть въ современномъ обществ реальныхъ силъ, которыя могли бы направить шествіе исторіи по иному пути, и 2) что развитіе капитализма заключаетъ въ самомъ себ не одн только разрушительныя, но и созидательныя силы’.
Нельзя не согласиться въ общемъ съ этими положеніями. Развитіе промышленнаго генія — есть несомннное благо. Оно усиливаетъ ‘человка’, его значеніе и силу его мысли среди неосмысленной природы. Оно ‘усложняетъ человка’ и, значитъ, вноситъ также новые моменты въ самую жизнь общества. Такимъ образомъ — необходимость техническаго прогресса не подлежитъ спору. Слдуетъ только, при всхъ дальнйшихъ спекуляціяхъ съ этимъ понятіемъ, твердо помнить, что ‘промышленный геній’ и капитализмъ понятія далеко не тождественныя. Капитализмъ есть лишь условіе и при томъ далеко не лучшее изъ мыслимыхъ условій, сопровождающихъ эволюцію ‘промышленнаго генія’ человчества. Послдняя есть несомннное благо само въ себ, родившееся еще въ т древнія времена, когда человкъ впервые освтилъ мракъ и холодъ ночи открытіемъ огня, и ведущее его въ будущемъ къ безконечнымъ завоеваніямъ небесныхъ пространствъ, а кто знаетъ — можетъ быть и пространствъ междупланетныхъ. Капитализмъ же ‘самъ въ себ’ есть лишь временное условіе, вншняя оболочка, историческій костюмъ и при томъ такой, въ которомъ европейская ‘идеологія’ давно уже вскрыла неудобства и прорхи, теперь видныя и простому невооруженному глазу. Развитіе промышленнаго генія — процессъ, въ общемъ, глубоко ‘человчный’, условіе же, о которомъ мы говоримъ, — само въ себ, наоборотъ, многими своими сторонами противочеловчно…
Намъ ‘приходится’ или врне пришлось уже принимать вмст съ вышеуказаннымъ благомъ и его оболочку, это ясно. Въ первыя времена посл освобожденія крестьянъ, русскій мыслящій человкъ останавливался въ раздуміи на распутіи, такъ сказать, разныхъ дорогъ будущаго россійскаго прогресса. И ему казалось, что онъ можетъ получить сущность извстнаго блага, самое развитіе ‘промышленнаго генія’ — безъ данной его исторической оболочки. ‘Капитализмъ’ (далеко не безъ основанія) представлялся ему въ вид — не то нкотораго загадочнаго международнаго джентльмена, не то своего Тита Титыча, — значительно измнившаго физіономію и вншность. Въ всякомъ случа это былъ господинъ не первой уже молодости, давно пережившій періодъ своей непосредственности и своихъ юныхъ увлеченій, въ изрядно поношенномъ костюм и съ плутовато бгающимъ глазами. И при томъ ‘друзья’ русскаго человка, его хорошіе европейскіе знакомцы и наставники отзывались о джентльмен очень и очень недвусмысленно совтуя держать съ нимъ ухо востро. Совершенно понятно, что русскій мыслящій человкъ оглядывался и ломалъ голову. Бда въ томъ, что въ багаж сомнительнаго джентльмена находилось сокровище, безъ котораго обойтись ‘человку’ трудно: секретъ развитія промышленнаго генія. Совершенно понятны и періодъ раздумья и нкоторая оглядка. Хотлось взять сокровище и избгнуть ближайшаго знакомства съ джентльменомъ столь сомнительной репутаціи. Это было наивно, но вдь извстно, что заднимъ числомъ наивности осмивать легко. Исторія знаетъ не мало великихъ наивностей, и самый глупый ученикъ коммерческой школы вскроетъ теперь ‘практическія’ ошибки Фурье и Сенъ-Симона… Дйствительность беретъ свое, и давно уже пришлось сказать почтенному незнакомцу: ‘пожалуйте’. Но все же не нужно забывать, что намъ дорогъ не самъ незнакомецъ, а то, что, по условіямъ исторіи, римскаго права и многимъ другимъ, — оказалось въ его обладаніи, и если намъ пришлось сказать ему: ‘пожалуйте’, то вовсе не потому, что намъ онъ дорогъ ‘самъ въ себ’, а лишь потому, что мы не можемъ обойтись безъ его багажа, и потому еще, что наши дореформенные Киты Китычи не лучше, а много похуже, хотя и глупе.
Допускаемъ охотно, что, по разнымъ условіямъ данной эпохи, раздумье русскаго мыслящаго человка продолжалось, быть можетъ, нсколько дольше, чмъ бы слдовало, и если бы оно продлилось еще — мыслящій русскій человкъ рисковалъ, пожалуй, обратиться въ соляной столбъ на распутьи россійскаго прогресса. Поэтому было не безполезно разбудить его и указать на то, что, пока онъ раздумывалъ, — не только сомнительный джентльменъ усплъ разложить свой багажъ, но и собственные Киты Китычи запаслись, кром ‘орудій промышленнаго прогресса’, еще крючками и отмычками самаго новйшаго фасона. Прогрессъ развернулся въ ‘возможныхъ по данному времени’ условіяхъ, и благо, которое онъ несетъ съ собою, значительно превышаетъ сопряженныя съ ‘условіями’ неудобства. Однако, эти неудобства существуютъ и они громадны…
И вотъ почему особенно важно не только помнить, но и никогда не упускать изъ виду, что сущность ‘промышленнаго генія’ — одно, а условія процесса — другое. И поэтому, въ видахъ правильной перспективы и сохраненія ‘человчности’, которая до сихъ поръ служила основной нотой лучшей части литературы, — необходимо, чтобы ни одна капля энтузіазма и преклоненія, довлющаго ‘человческому благу’, не расточалась на ‘условія’ и ‘обстановку’. Между тмъ, мы, русскіе люди, очень склонны ко всякимъ преувеличеніямъ и аберраціямъ. И вотъ почему, не довольствуясь констатированіемъ ‘неизбжности’ давно наступившаго факта, нашъ марксизмъ, напримръ, во 1-хъ, преувеличиваетъ до крайности его размры, а, во 2-хъ, считаетъ себя порой какъ бы призваннымъ прославлять не только сущность процесса, но и его обстановку, и расчищать путь для его шествія. И онъ не можетъ простить русскому мыслящему человку шестидесятыхъ и семидесятыхъ годовъ его совершенно законнаго раздумья, при этомъ забывается, что, отрицая прекраснаго незнакомца, русскій человкъ смотрлъ не назадъ, а быть можетъ именно слишкомъ далеко впередъ, что онъ сходился въ этомъ съ идеологіей, выросшей на западной почв, и что, отворачиваясь брезгливо отъ международнаго джентльмена, — онъ ни разу не погршилъ оправданіемъ доморощеннаго ‘національнаго’ кулака. Теперь мы, какъ будто, не хотимъ знать всего этого и, вмсто того, чтобы зорко наблюдать манипуляціи новаго пришельца, мы предпочитаемъ гвоздить все въ одну точку, повторяя по адресу ‘человка’ (да, воистину ‘человка’) 60-хъ и 70-хъ годовъ: онъ ошибался относительно этого прогрессивнаго джентльмена, ошибался, ошибался, ошибался!.. И мы не замчаемъ, что въ этой слишкомъ ужъ прочно занятой позиціи и сами, пожалуй, рискуемъ обратиться въ соляной столбъ на распутьи россійскаго прогресса…
О ‘человк’ при этомъ тоже очень часто забываютъ, и когда онъ ‘ежится отъ боли’, когда условія промышленной революціи напираютъ на него самыми острыми и жесткими своими гранями, — мы считаемъ порой своимъ призваніемъ не защиту ‘человка’, а одобреніе манипуляцій нашего новаго знакомца. Кустарь бьется гд-то изъ-за своей собственной жизни… мужикъ желаетъ сохранить свой надлъ и послднюю лошадь, — но мы давно уже объявили ихъ процессъ проиграннымъ въ послдней инстанціи… Суббота ‘роковыхъ законовъ’, фетишизмъ схематическихъ процессовъ, своеобразная телеологія ‘конечныхъ цлей’ — :закрываютъ нердко многообразіе и живое волненіе жизни съ ея ‘требованіями’, изъ которыхъ, однако, въ окончательномъ счет и слагается равнодйствующая самыхъ ‘законовъ’. Это настроеніе тмъ и характерно для насъ, что оно сильно запоздало и въ значительной степени несвоевременно. Капитализмъ пришелъ, — значитъ звать его уже поздно. Онъ уже дйствуетъ, а во многихъ мстахъ даже властвуетъ, — значитъ незачмъ его ‘защищать’. Поврьте, скоро онъ найдетъ себ и давно уже находитъ такихъ ‘защитниковъ’ въ литератур, отъ которыхъ некуда будетъ дваться. Вотъ почему гораздо важне и теперь уже перенести центръ тяжести общественнаго вниманія отъ старыхъ ‘ошибокъ семидесятыхъ годовъ’, якобы тяжко погршавшихъ ‘недовріемъ къ капитализму’, — на т общія у всхъ десятилтій требованія защиты ‘человка’ (въ томъ числ и отъ новаго пришельца), которыя представляютъ именно насущную потребность настоящаго періода. А въ этомъ настроеніи мы встрчаемся какъ разъ съ тми, чьи ‘ошибки’ такъ настойчиво и порой (passez moi le mot) злорадно распинаемъ. И тогда придется признать, что въ прошломъ были не одн ошибки…
Есть полное основаніе думать, что новая газета это хорошо понимаетъ. Тмъ необходиме устранить нкоторыя ‘недоразумнія’. Я не стану особенно подробно останавливаться на той части статьи г-на Зубкова, гд онъ говоритъ о ‘ндрахъ земли’ (въ буквальномъ смысл слова) и о спор по этому предмету между екатеринославскими помщиками (стоящими за ‘неотчуждаемость’ ндръ) и горнопромышленниками, которые, понятно, стоятъ въ данномъ вопрос на противоположной точк зрнія. ‘Мы видимъ въ этомъ инцидент, — говоритъ г. Зубковъ, — наличность групповой борьбы, которая и кончится, какъ всегда кончаются подобные конфликты’. Мы тоже, разумется, не можемъ не видть здсь наличности групповой борьбы, какъ всюду, гд идетъ споръ о непосредственныхъ интересахъ. Въ этомъ опять не можетъ быть спора. Мы только не знаемъ, — ‘какъ же всегда кончаются подобные конфликты’, потому что они кончаются чрезвычайно разнообразно. И даже въ Западной Европ, гд механизмъ, учитывающій итоги ‘групповыхъ интересовъ’, спеціально къ этому приспособленъ и дйствуетъ у всхъ на виду, точно подъ стекляннымъ колпакомъ, исходъ той или другой кампаніи предсказать далеко не такъ легко, какъ ршить шахматную задачу съ двумя фигурами или простое тройное правило, и это потому, что и тамъ недостаточно для ршенія распредлить ‘интересы’ по группамъ. Нужно еще принять въ соображеніе ‘сознанность’ даннаго интереса. А когда это данное есть, — нужно посмотрть, иметъ ли сознанный интересъ свое представительство и въ какихъ отношеніяхъ онъ находится съ сознанными интересами всего общества, интересами часто гораздо высшаго порядка… и т. д., и т. д. Поэтому, мы сильно сомнваемся въ пригодности этого масштаба для тхъ или иныхъ предсказаній на нашей почв, хотя, конечно, были бы рады, если бы оказалось, что это не такъ и что въ пріем простого подсчета участвующихъ въ игр ‘интересовъ’ мы, обозрватели русской жизни, и теперь уже имемъ могучее орудіе для тхъ или иныхъ конкретныхъ предсказаній. Но тогда, кажется намъ, — авторъ статьи объ ‘усложненіи жизни’ безпокоился совершенно напрасно: если и теперь такъ легко сказать, чмъ всегда кончаются подобные конфликты, — то очевидно, что ‘усложненіе жизни’ получаетъ свое выраженіе даже до ничтожныхъ нюансовъ….
Впрочемъ, это вопросъ ‘не направленія, а только пріема’. Но именно иные ‘пріемы’ и подаютъ поводы къ недоразумніямъ, которыя намъ хотлось бы разсять. ‘Крестьянинъ Гончаровъ, — пишетъ, напримръ, г. Зубковъ дале, — пожаловался волостному правленію (какому?), что его жена слишкомъ холодно отвчаетъ на его ласки’. За такое ‘преступленіе’ Гончарова, по приговору стариковъ (а не волостного суда?), наказана 30 ударами розогъ. Въ другомъ мст членъ клуба (самарскаго) Путиловъ избилъ лакея. И лакей — замтьте, — бывшій крпостной Путилова, носившій его на рукахъ, — простилъ своего бывшаго барина, сказавъ публично, что онъ его ‘презираетъ’. Въ первомъ случа — фактъ, разумется, печальный, доказывающій грубость нравовъ, во второмъ — до извстной степени отрадный, знаменующій чувство собственнаго достоинства даже въ лаке. Во всякомъ случа, оба факта элементарные, не подлежащіе различной оцнк. Непосредственно за освобожденіемъ крестьянъ столбцы газетъ и журналовъ были ими переполнены, и еще Добролюбовъ осмивалъ превыспреннія общія разсужденія, которыми ихъ порой снабжали авторы. Теперь давно уже наша печать довольствуется въ такихъ случаяхъ точнымъ обозначеніемъ фамиліи и мста дйствія, потому что назвать дяніе, врод Путиловскаго, и посрамить его — значитъ одно и то же… Есть даже комедія г. Крылова ‘Къ мировому’, насчитывающая боле четверти вка, гд, помнится, вся соль заключается въ необходимости ‘благородному человку’ стать на одну доску съ хамомъ или хамкой, въ которыхъ именно проснулось сознаніе личнаго достоинства и права. Считать эти факты ‘новыми явленіями’ — значитъ запоздать на цлыхъ тридцать пять лтъ, a приписывать ихъ одному ‘промышленному генію’ — значитъ бытъ неблагодарнымъ и къ освобожденію того же лакея отъ рабства, и къ новымъ судамъ, и ко многому еще другому. Но г. Зубковъ, вслдствіе страннаго угла зрнія, подъ которымъ онъ ‘обозрваетъ’ факты повседневной жизни, — впадаетъ въ еще большую ошибку. Справедливо указавъ, что ршеніе волостного суда (или ‘старичковъ?’) и поступокъ Путилова — пережитки ‘патріархальныхъ нравовъ ‘Домостроя’, онъ тотчасъ же подмняетъ эти широкія понятія, уходящія въ глубь татарскаго ига и рабства, — понятіями боле узкими: ‘общинное’ и ‘обычное право’. Промышленный геній, по его словамъ, расшатываетъ, а мстами совсмъ расшаталъ такой укладъ народной жизни… Конечно, подобное вліяніе ‘генія’ наша печать (sic) квалифицируетъ самымъ различнымъ образомъ. Нкоторые, напримръ, видятъ въ факт разрушенія геніемъ общины и другихъ пережитковъ старины самое грозное явленіе для будущаго. И мы вполн понимаемъ эти опасенія, ибо для желательнаго нашимъ охранителямъ будущаго это дйствительно грозное явленіе. Какъ, въ самомъ дл, не бояться его, какъ не трепетать, если подъ вліяніемъ ‘генія’ въ ‘низшихъ слояхъ’ пробуждается чувство собственнаго достоинства, т.-е. именно то чувство, о которое должны разбиваться вс крp3,постническіе планы нашихъ ретроградовъ {Курсивы везд наши.}.
Намъ очень хотлось бы думать, что весь этотъ странный эпизодъ есть лишь результатъ неясности стиля и предвзятости нкоторыхъ шаблонныхъ пріемовъ. Но намъ кажется, что эти неясности и недоразумнія заходятъ уже слишкомъ далеко. Когда это ‘ретроградная’ пресса такъ ужъ ревностно стояла за общину или за обычное право? А если считать защитниковъ ‘общины’ союзниками гг. Путиловыхъ, то вдь это г. Зубковъ однимъ почеркомъ пера зачисляетъ въ разрядъ крпостниковъ всю передовую литературу трехъ десятилтій. Это выходитъ, что, напримръ, извстный защитникъ общины Чернышевскій ‘желательное будущее’ тоже видлъ въ крпостничеств, и вс его многочисленные послдователи по этому вопросу должны трепетать при вид всякаго проявленія человческаго достоинства въ ‘низшихъ слояхъ’?..
Я увренъ, что оспаривать этотъ изумительный выводъ нтъ никакой надобности даже передъ самимъ г. Зубковымъ! Все это выходитъ, очевидно, отъ неврности его пріемовъ, отъ ослпленія ‘геніемъ’ и отъ забвенія сложности жизни. Если въ русской жизни одинъ только ‘промышленный геній’ въ узкомъ смысл произвелъ вс освобожденія и весь прогрессъ, то, конечно, вс противники описаннаго выше джентльмена будутъ ‘ретрограды’. Но въ томъ-то и дло, что жизнь сложна и ея усложненіе не позволяетъ красить все одной краской. Если бы я имлъ въ виду оспаривать мнніе г. Зубкова по существу и его же пріемами, то — вотъ, къ моимъ услугамъ первый попавшійся фактъ изъ тхъ же ‘ндръ Россіи’, надъ которыми оперируетъ и г. Зубковъ. Изъ Висимо-Шайтанскаго завода пишутъ въ ‘Пермскія Губ. Вдомости’, что тамъ ‘въ начал іюля къ волостному старшин явилась съ жалобой на сына вдова и просила дать ему розги за то, что онъ не хочетъ разойтись съ своею законною женою и перейти жить къ матери’. Старшина въ присутствіи сторожа, сотскаго и квартиранта Соколовой — долго уговаривалъ Соколова оставить жену. ‘Когда же тотъ наотрзъ отказался, то старшина, съ помощью вышеназванныхъ лицъ, разложилъ Соколова, слъ ему на шею, заворотилъ руки назадъ и приказалъ сотскому и сторожу бить его розгами… Посл этого Соколовъ около 3-хъ недль пролежалъ въ больниц’ {Заимствуемъ изъ ‘Сам. Газеты’, No 233.}..
Вотъ, видите, какъ это все вышло просто и какъ это похоже на случай съ Гончаровой. А вдь въ Шайтанскомъ завод, по жалуй, еще со временъ Петра, дымятъ трубы и вертятся маховыя колеса. Очевидно, одной наличности ‘развитія промышленности’ недостаточно для устраненія ‘пережитковъ Домостроя’.
Мы могли бы изъ приволжскихъ газетъ привести десятки корреспонденцій, рисующихъ отдльныя проявленія необыкновенной грубости нравовъ фабричнаго и заводскаго населенія. Этого мало: извстно, что въ настоящее время въ глубь сибирскихъ лсовъ прорзается линія дороги, и свистъ пара оглашаетъ даже пустынную Манчжурію. И вотъ, совсмъ уже на дняхъ, газеты заимствовали изъ ‘Владивостока’ извстіе о томъ, что на Никольской втви подрядчики наняли нсколько тысячъ рабочихъ изъ Китая, которыхъ продовольствовать взялся самъ строитель. Техникъ Ліапинъ въ своемъ доклад нарисовалъ ужасающую картину положенія рабочихъ, превосходящую любыя проявленія настоящаго рабства. И вдобавокъ, когда главный инженеръ Юговичъ узналъ о доклад г. Ліапина, то послдній былъ выдворенъ изъ предловъ китайско-восточной жел. дороги. Положимъ, и въ этомъ случа, какъ въ случаяхъ Гончаровой и Соколова, дло вроятно кончится вмшательствомъ власти, — но всетаки фактъ остается фактомъ: подъ свистъ локомотива пріхало на Никольскую линію нчто врод рабства и подъ ручку съ нимъ — самый дикій произволъ, вплоть до высылки (!) по распоряженію г-на инженера! А вдь изъ подобныхъ фактовъ за самое послднее время можно бы составить цлый акаистъ. И посл каждой строфы, — если бы я хотлъ спорить съ г. Зубковымъ по существу, — я могъ бы прибавить припвъ: ‘Такъ вотъ ваше желательное будущее! Промышленное рабство и безграничный произволъ! А! Мы понимаемъ, почему вы трепещете при всякомъ нападеніи на капитализмъ’… И т. д., и т. д.
Но я, разумется, не сдлаю этого, во 1-хъ, потому, что считаю подобные ‘массовые выводы изъ единичныхъ наблюденій’ (выраженіе Н. . Анненскаго) совершенно безплодными, а, во-вторыхъ, еще потому, что отдляю понятіе о ‘промышленномъ геніи’ отъ того джентльмена, который его сопровождаетъ. Я думаю тоже, что la longue, въ большихъ цифрахъ и на большомъ масштаб можно доказать, что и желзная дорога, и фабрика, и вообще городскіе и промышленные элементы жизни вносятъ, на ряду съ отрицательными явленіями торгашества, дурной болзни, рабочей казармы, фабричнаго кабака — такія ноты, которыя въ общемъ жизненномъ хор необходимы. Но я не считаю ихъ единственными и не смшиваю промышленнаго генія съ его очень еще дрянной роскійской оболочкой.
‘Гепій’ — одно, г. Юговичъ — другое. И главное — я не упускаю изъ виду необыкновенной сложности жизни и не врю въ соціальную алхимію. ‘Единый двигатель’ сложной жизни, состоящей изъ сложныхъ элементовъ — кажется мн своего рода философскимъ камнемъ, а ‘единый капитализмъ’, какъ двигатель современнаго прогресса, я считаю философскимъ камнемъ даже вовсе мизернымъ. А между тмъ приписывать всѣ, пріобртенія русской жизни исключительно вторженію капитализма не значитъ ли vice-versa считать послдній панацеей… Тогда, подобно извстному мольеровскому врачу, съ его purgaro et clistirisare — намъ придется отъ всхъ бдствій современности прописывать одно лкарство: порцію капитализма и еще порцію капитализма.
Лченіе, несомннно, очень простое, а вдь жизнь, — въ этомъ мы согласны вс, — необыкновенно сложна! И эта сложность такова, что, во имя ‘человка’ и ‘человчности’, во имя даже самаго прогресса, намъ приходится то и дло вооружаться всмъ, что даетъ намъ печатное слово, чтобы защитить тотъ или другой уголъ жизни отъ излишнихъ притязаній капитала. Прочитайте печатающійся у насъ романъ г. Погорлова, и передъ вами встанетъ яркая, выхваченная прямо изъ жизни картина порабощенія ‘человка’ промышленными владыками Урала. Мы видли уже, что сибирскій гл. инженеръ г. Юговичъ присвоилъ себ право административной высылки по своей линіи. Г. Погорловъ рисуетъ систему ‘заводской тайной полиціи’ и атмосферу ‘заводской неблагонадежности’ на уральскихъ заводахъ…
Мы очень рады, что эти явленія не ускользнули и отъ вниманія новой газеты. Много терпятъ, — пишетъ корреспондентъ ‘Св. Курьера’ (No 3) изъ Полевскаго зав., Пермской губ., — жители нашей мстности изъ-за своей темноты. Невжество господствуетъ во всей сил… Народъ ничего не читаетъ и какъ-то ничмъ не интересуется. Да, правду сказать, за всякой искрой свта, за всякимъ стремленіемъ немного выступить изъ обычной колеи заводоуправленіе зорко слдитъ. Прослышавъ, напр., что такой-то рабочій читаетъ ‘въ книжку’, не пьетъ, а вмсто обычнаго отдыха… начинаетъ разсуждать со своими товарищами хотя бы о своихъ общественныхъ длишкахъ, какъ за нимъ уже начинаютъ ‘доглядывать’, а при малйшемъ предлог ‘отказываютъ отъ работы’. Корреспондентъ прибавляетъ, что явленія, имъ нарисованныя, типичны для многихъ уральскихъ заводовъ, а г. Погорловъ сводитъ ихъ въ живую и яркую бытовую картину.
Въ томъ же роман, а частью въ статьяхъ г. Сигова (въ нашемъ журнал) рисуется подкладка этого явленія. Къ заводамъ были приписаны въ свое время крестьяне, которыхъ петровское правительство указывало ‘къ тмъ заводскимъ работамъ всячески принудить’. Время шло, заводы развивались, но жизнь, заправская, настоящая, а не схематическая, показала, что заводское дло можетъ занять не боле 1/3 наличнаго населенія. Остальныя 2/3 ищутъ средствъ въ земледліи и кустарномъ промысл. Теперь заводы оспариваютъ законъ 1893 года (которымъ за заводскимъ населеніемъ признано право на землю), а кустарныя кузницы преслдуются всякими способами. И вотъ жизнь, сильно ‘усложнившаяся’ на Урал со времени Петра, требуетъ земли и освобожденія кустарнаго труда, а общая схема гласитъ, что шествіе исторіи направляется къ обезземеленію массы и исчезновенію ‘мелкобуржуазнаго’ кустарничества. Схема чрезвычайно удобная для заводоуправленія: давать работу, какъ благодяніе, одной трети населенія и держать ее въ рабств подъ страхомъ отказа, а въ остальныхъ двухъ третяхъ имть постоянно рабочій резервъ, по возможности ‘свободный’ отъ всякихъ средствъ существованія, — это, конечно, то самое, чего только можетъ пожелать любой ‘капитализмъ’. Но ни развитіе ‘промышленнаго генія’ страны, ни требованія человка нимало съ этими желаніями не совпадаютъ. Вообще человкъ живетъ не для того, чтобы служить матеріаломъ для тхъ или другихъ схемъ, и процессъ жизни важенъ не по тмъ лишь конечнымъ формуламъ, которыми отмчаются т или другіе періоды, а и самъ по себ. Дорогъ ‘человкъ’, дорога его свобода, его возможное на земл счастіе, развитіе, усложненіе и удовлетвореніе человческихъ потребностей… Поэтому, несомннно, важны не одни конечные результаты, а и то, какъ они достигаются. Я увренъ, что, разъ поставивъ передъ собой вопросъ объ уральскихъ заводахъ такъ, какъ его уже поставила сама жизнь, вс мы ршимъ его одинаково: пусть современемъ земледлію суждено на Урал уступить передъ горно-промышленностью. Но мы не хотимъ заране готовить для этого ‘завершенія процесса’ — живой матеріалъ изъ цлыхъ поколній. Кром того, самая свобода ‘человка’ требуетъ, чтобы въ данное время вопросъ былъ ршенъ въ пользу кустаря и земледльца — противъ представителей капитализма. Иначе — мы предоставимъ цлыя поколнія развращающему вліянію зависимости отъ заводоуправленія, подавляющаго самое стремленіе уральскаго ‘человка’ къ книжк и знанію, къ обсужденію своихъ общественныхъ длъ… Не очевидно ли, что въ данномъ случа требованіе не только ‘филантропіи’, со и самаго прогресса идутъ совершенно въ разрзъ съ требованіями уральскихъ представителей ‘промышленнаго генія’.
Тоже нужно сказать и по одному изъ существенныхъ вопросовъ народной жизни — по вопросу объ общин и ея будущемъ. Вопросъ этотъ теперь — есть вопросъ факта и изслдованія. Предшествующія десятилтія, съ точки зрнія совершенно понятной, находили въ общин черты искомаго будущаго. Послднее время преимущественно вскрываетъ въ ней черты пережитаго, подлежащаго сдач въ архивъ. Одно время смотрло на общину, такъ сказать, въ иде, другое разсматриваетъ конкретный фактъ со всми его историческими наростами. Теперь вопросъ: въ томъ ‘новомъ’, что несетъ съ собой все ‘усложняющаяся жизнь’, уцлютъ ли существенныя черты общины или она потонетъ? Вынесетъ ли ее потокъ не вполн еще разложенной и способной принять участіе въ дальнйшемъ развитіи, — или балластъ историческихъ пережитковъ потянетъ ее, перегруженную и ветхую ладью, ко дну гораздо раньше?..
Для меня, пишущаго эти строки, это вопросъ еще нершенный, и не могу сказать, чтобы новйшія времена внесли для его ршенія какія-нибудь существенныя изслдованія или строгую аргументацію. Прежнее настроеніе заставляло отчасти идеализировать общину, противополагая ее грядущему капитализму. Но оно, все-таки, дало богатый и всесторонній матеріалъ по ея изученію. Новое — ослпляется иногда прогрессивнымъ характеромъ капитализма и обращаетъ апріорныя антипатіи противъ общины… Я лично полагаю, что это все-таки вопросъ нершеными… Община важна для меня не сама по себ, а какъ форма обезпеченія ‘человка’. Но человкъ мн важенъ не только, какъ конечный результатъ процесса, а и самъ по себ, т.-е. въ общин, во время перехода изъ нея и посл. Я помню еще сравнительно недавнія времена, когда пламенная борьба съ пресловутой 165 статьей (разршающей выкупъ и отчужденіе крестьянскихъ участковъ) вызывала бурныя рукоплесканія въ засданіяхъ разныхъ обществъ. Теперь нердки рукоплесканія противоположному мннію. Между тмъ, это именно одинъ изъ тхъ вопросовъ, которые должны ршиться не статьями, не воспрещеніями и уничтоженіями, а по возможности освобожденнымъ отъ регламентаціи процессомъ самой жизни. Я не понимаю, напримръ, почему тамбовская администрація воспретила одному крестьянскому обществу переходъ отъ подворнаго владнія къ общинному, какъ не понялъ бы и противоположнаго воспрещенія. Человкъ, нын живущій въ общин, иметъ въ этомъ вопрос преимущественное право голоса, и въ этомъ прав самоопредленія я вижу то существенно-человческое, что подлежитъ защит со стороны печати, независимо отъ того или другого отвта спеціалистовъ относительно будущаго самой общины, какъ института.
Установленіе этой точки зрнія, безспорной, не смотря на кажущуюся ея элементарность, можетъ опять таки способствовать устраненію многихъ недоразумній. Въ корреспонденціи изъ Казани (въ первомъ No ‘Св. Курьера’) приводится постановленіе казанскаго узднаго земства — ходатайствовать о замн общиннаго владнія подворнымъ. Докладъ въ этомъ смысл кн. Ухтомскаго былъ при этомъ разсмотрнъ предварительно гласными отъ крестьянъ, и эти гласные мужички предложили отмнить общинное владніе, но ‘чтобы при этомъ земли продавались только тмъ, кто принадлежитъ къ данному сельскому обществу, и ограничить покупку 50 десятинами земли’. Новая газета, повидимому, склонна привтствовать это постановленіе, но намъ кажется, что тутъ есть тоже доля недоразумнія. Это не устраняется и тмъ, что это — постановленіе земства, принятое при дятельномъ участіи самихъ крестьянъ. Вотъ, напр., одно земство приняло было постановленіе почти равносильное ходатайству объ уничтоженіи самого земства, а ‘земскіе мужички’ далеко не представители общихъ или даже преимущественныхъ интересовъ деревни. И когда я узнаю, что они считаютъ нужнымъ ‘не допущать’ до покупки земли никого изъ стороннихъ, то, признаюсь, начинаю сильно сомнваться въ доброкачественности казанскаго ршенія. Ибо это очень похоже на стремленіе слопать ‘человка’ своей округи безъ конкуррентовъ, и здсь явно привходитъ старая мымрецовская закваска (‘не допущать’!). А ужъ это несомннно голосъ старой, а не новой русской исторіи…
Чувствую, что моя замтка разрослась свыше мры, и между тмъ, пришлось бы сказать еще много, — опять таки не для спора, а для разршенія нкоторыхъ недоразумній, — по поводу, напримръ, задорнаго утвержденія г-на П. М. o томъ, что у такъ называемой передовой русской печати нтъ экономической программы. О ‘программахъ’ и ‘принципахъ’ мы, можетъ быть, поговоримъ еще въ другой разъ. А пока скажемъ только, что эти два понятія нужно различать очень строго. Упрекъ въ отсутствіи ‘положительныхъ’ программъ есть упрекъ очень старый, который ‘передовая русская печать’ слышитъ тоже давно. Это обстоятельство иметъ мсто всегда, когда ‘основные принципы’, отстаиваемые тою или другою частію общества, слишкомъ еще удалены отъ тхъ теченій, которыя поставляютъ ‘дйственныя’ программы.
Нсколько лтъ назадъ одинъ берлинскій редакторъ (кажется, г. Дорнбургъ) объхалъ Россію и потомъ напечаталъ свои разговоры съ нашими выдающимися административными дятелями. Одинъ изъ видныхъ провинціальныхъ администраторовъ началъ свою бесду съ нмецкимъ публицистомъ съ фразы: ‘Si j’tais le gouvernement… это глупая фраза, но я все-таки употреблю ее. Итакъ, — si j’tais le gouvernement, моя программа была бы проста’… И администраторъ изложилъ ‘программу’ дйствительно очень простую: закрытъ границы отъ всего иностраннаго. Ни ввоза, ни вывоза… Россія, довлющая себ и обходящаяся собственными средствами…
Къ счастію или несчастію, — эта программа не подверглась испытанію дйствительности. Но если бы таковое наступило, — мы скоро увидли бы, что это совсмъ не программа, а лишь заявленіе принципа. Чтобы стать ‘программой’, ей пришлось бы сильно обкарнаться, потерять свою цлостность, пріодться въ мундиръ данной минуты. Это судьба всякой системы взглядовъ, когда она стремится стать опредленной ‘программой’ въ узкомъ смысл. Мы можемъ понять побужденія Мильерана, когда, принимая программу Вальдека-Руссо, онъ слъ на мимистерской скамь рядомъ съ Галлифе, старымъ своимъ противникомъ. Несомннно также, что онъ сильно сократилъ практическія требованія данной минуты, сравнительно со всмъ объемомъ своихъ убжденій. Онъ зналъ, для чего это длалъ, и имлъ въ виду — ввести въ жизнь, какъ фактъ, хоть часть своихъ desiderata… Русской передовой печати пока еще, какъ извстно, не представлялось такихъ искушеній, и вотъ почему она не очень торопилась одвать свои принципы въ мундиры программъ.
Можетъ быть, дйствительно, консервативная пресса легче удовлетворяетъ требованію г-на П. М. Въ первоначальномъ своемъ вид эти ‘программы’ принимали формы боле или мене широкихъ ‘проектовъ’, почтительно подаваемыхъ въ т или другія руки и одновременно поддерживаемыхъ въ печати. Потомъ проекты стали появляться и какъ самостоятельныя литературныя произведенія. И совершенно понятно, почему это явленіе появилось прежде и продолжаетъ теперь являться чаще всего на правомъ фланг русской печати. Это именно потому, что ‘принципы’ этого лагеря частію дйствительно ближе къ бюрократической дйствительности, частію же обладаютъ достаточной гибкостью. Передовая же часть русской печати вынуждена довольствоваться ‘руководящими началами’, съ точки зрнія которыхъ относится къ дйствующимъ ‘программамъ’ съ критическимъ эклектизмомъ, ‘отрицая’, въ предлахъ возможности, одн ихъ стороны и поддерживая другія. Въ этомъ отношеніи ей нельзя, по нашему мннію, сдлать серьезнаго упрека. А если г-нъ П. М. длаетъ, то это все-таки недоразумніе, истекающее изъ недостаточнаго знакомства съ исторіей предмета. Такъ, напримръ, г-нъ П. М. полагаетъ, что когда-то крестьянскій банкъ считался ‘панацеей’. Этого никогда не было, и русская передовая печать, стоявшая за общину, съ самаго же начала указывала на ограниченное и одностороннее вліяніе этого фактора. И при этомъ она была настолько чужда узкаго доктринерства, что все-таки признавала полезность этого учрежденія, не взирая на то, что ‘киты’ (по выраженію г-на П. М.), какъ напримръ община — ничего въ сущности не выигрывали отъ его дятельности. И я смю даже думать, что и теперь, даже та самая газета, гд г-нъ П. М. печатаетъ свои задорныя обвиненія по адресу ‘передовой печати’, не скажетъ ничего другого: не панацея, конечно, но нужно, чтобы крестьянскій банкъ дйствовалъ, даже просто въ интересахъ ‘все усложняющейся жизни’.
Этотъ вопросъ, во всемъ объем, завелъ бы насъ, однако, слишкомъ далеко, и я предпочитаю закончить эти краткія замтки еще одной ссылкой. Одинъ изъ сотрудниковъ газеты указываетъ на то, что еврейскій вопросъ при настоящемъ положеніи вещей ‘неразршимъ’. ‘Нельзя, говоритъ онъ, разсчитывать на скорое уравненіе въ правахъ всхъ гражданъ русской земли: слишкомъ ужъ много могущественныхъ матеріальныхъ интересовъ нарушила бы эта реформа’… ‘Намъ кажется, продолжаетъ онъ, что… выступленіе на историческую сцену новыхъ классовъ, только теперь создающихъ свое міровоззрніе, — можетъ, въ конц концовъ, привести къ полному сліянію прежнихъ враговъ въ одно цлое’.
Можно было бы сказать, при извстной строгости, что съ точки зрнія г-на П. М., у газеты нтъ ‘опредленной программы’ по еврейскому вопросу, потому что программа, опирающаяся на силу, которой еще нтъ и которая только теперь вырабатываетъ свое міровоззрніе — не есть программа. И даже отъ самыхъ этихъ строкъ ветъ какимъ-то холодомъ схематизма. Но въ тхъ же статьяхъ, не дожидаясь окончательной выработки новыхъ міровоззрній и появленія на сцену новыхъ силъ, — авторъ защищаетъ ‘человка’ старыми, но никогда не теряющими силу аргументами. Это значитъ, что руководящія начала газеты въ этомъ вопрос совершенно т же, какъ и въ остальной передовой пресс… И это уже не мертво и не схематично, а живо и сильно. Потому опять таки, что важны не ‘окончательные итоги’, а процессъ жизни. Новое выступаетъ не какъ актеръ, по режиссерской палочк. Оно тихо просачивается въ жизнь и въ сознаніе, какъ весенняя влага изъ оттаивающей почвы. Новое рождается постоянно и ежеминутно, и элементы новаго міровоззрнія пробиваются всюду на живой почв, которая остается одна на протяженіи всей сознательной исторіи человчества. И это одно — ‘человчность’, постоянный ростъ человческой личности, съ ея усложняющимися потребностями, матеріальными и нематеріальными. Это то самое, что такъ сильно изображено еще въ статьяхъ H. K. Михайловскаго — ‘борьба за индивидуальность’ и что, я увренъ, останется всегда общей задачей передовой русской печати. Мы уврены, что на этой почв вс мы союзники. Съ особеннымъ удовольствіемъ прочли мы статью ‘Св. Курьера’ въ No 10. Да, несомннно, что въ нашей жизни есть еще очень много такихъ ‘благъ’, которыя нужны не одному какому-нибудь классу или сословію, а русскому ‘человку’ вообще, безъ различія сословій и состояній. Мудрено было бы вносить ‘классовую’ аргументацію въ вопросъ… ну хоть о народномъ образованіи… А вдь есть и другіе вопросы того же рода, которые можно, пожалуй, охватить терминомъ ‘раскрпощеніе русской жизни’, развитіе идеи самоуправленія, и которые еще боле важно провести и укрпить въ сознаніи русскаго ‘человка’ вообще… ‘Этого, — говоримъ словами газеты, — требуетъ высшій культурный интересъ всего народа, въ которомъ солидарно суммируются и интересы всхъ отдльныхъ классовъ’.
Литература при этомъ является одной изъ важныхъ дйствующихъ силъ. Пусть эта сила еще очень небольшая, — но вся она въ служеніи ‘человку’, ищущему своего мста среди усложняющейся жизни.
1899 г.