О СЛАВЯНОВДНІИ ВЪ РОССІИ.
О СЛАВЯНОВДНІИ ВЪ РОССІИ.
Мк. Гг.
А. А. Майковъ.
‘Бесды въ обществ любителей Россійской словесности’. Выпускъ второй. Москва, 1868
О Славяноведении в России, Майков Аполлон Александрович, Год: 1868
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Наше Общество, слдя неоступно, шагъ за шагомъ, за успхами науки роднаго языка и творческой мысли въ изящномъ слов, и само, какъ дятель, участвуя въ этихъ успхахъ, еще съ самаго обновленія своего постоянно выражало въ своихъ трудахъ и дйствіяхъ потребность историко-сравнительнаго способа изученія, господствующаго теперь во всей современной наук. Уже неразъ обращалось оно съ сочувственнымъ призывомъ къ своимъ и къ заграничнымъ Славянистамъ’ уже не разъ изъ среды его звучало восторженное слово къ братьямъ Славянамъ…. Но то, что мы усвоивали себ далекимъ разсудочнымъ познаваніемъ — единство Славянскаго представленія, оно-то казалось намъ лишь вожделнною мечтою, какъ скоро наши взоры обращались къ самой жизни. Но вдругъ, почти нежданно, мечта наша осуществилась…. что прежде представлялось намъ какъ бы зерцаломъ въ гаданіи, теперь мы видимъ лицомъ къ лицу — и въ этой живой дйствительности, въ кругу представителей всего возрожденнаго Славянства, въ нашей теперешней общей бесд, закрпляемъ изъ устъ въ уста, изъ сердца въ сердце связи нашего многообразнаго, многоименнаго и вмст единороднаго и, какъ видимъ теперь, единодушнаго племени Славянскаго.
Боле, чмъ когда либо удобнымъ считаю я въ настоящую минуту окинуть бглымъ взглядомъ водвореніе въ нашемъ отечеств новаго образовательнаго начала, которое въ такое короткое время уже такъ глубоко пустило свои корни, что народъ нашъ самъ собою дошелъ до могучаго жизненнаго творчества, когда съ свободно-привтнымъ кликомъ и съ хлбомъ-солью, по своему стародавнему коренному обычаю, встрчаетъ онъ своихъ гостей и провожаетъ ихъ въ самое сердце своей родной земли.
Я хочу сказать нсколько словъ о водвореніи у насъ Славяновднія.
Мы Русскіе — втвь Славянскаго племени. Будучи частью общаго цлаго, мы носимъ въ себ лишь частное, видовое выраженіе общаго духа, который проявляется въ совокупности Славянскихъ народностей. Частное выраженіе, существуя цлые вка, должно было самостоятельно видоизмняться подъ вліяніемъ мстныхъ условій: отсюда разнообразіе общаго, самородные наплывы на частяхъ, ослабленіе крупныхъ родовыхъ очертаній, утрата единства и мстами забвеніе его. Но то что утрачено у однихъ, могло сберечься у другихъ, то, что у однихъ сохранилось съ корнями и послдовательно, у другихъ осталось лишь отрывочно. Оттого для насъ, Русскихъ, изученіе общаго должно было послужить дополненіемъ и объясненіемъ нашего частнаго, туземнаго, а это ближайшее къ намъ общее — есть Славянство. Отъ изученія и познанія роднаго мы должны перейти къ изученію и познанію родственнаго. Славянство представляетъ еще ту особенность, что народы Славянскіе стоятъ на разныхъ ступеняхъ своеобразнаго развитія: что у однихъ уже отошло въ историческую давность, то у другихъ является еще свжею современностію. Изъ сравнительнаго изученія раскроются т общія свойства духа и нравственнаго облика, которыя освтятъ и опредлятъ сущность отдльной народности. Несмотря на различіе судебъ, постигшихъ Славянское племя, разнообразіе мстностей, гд оно живетъ, безчисленное множество ступеней, на которыхъ является Славянинъ въ Европейской жизни — до сихъ поръ въ Славянской семь поразительно высказывается общеродовое единство, глубоко проникаетъ оно всю природу Славянъ. Вступая въ эту семью, мы невольно чувствуемъ себя въ родственной сред, и это чувство отрадно Славянину. Его утшаетъ мысль, что труды его значительно облегчатся, плоды удесятерятся, достоврность выводовъ подтвердится, какъ скоро онъ, покинувъ тсный домашній очагъ, выйдетъ на широкое раздолье Славянскаго міра, и куда бы ни направилъ онъ свои шаги — всюду придетъ къ своимъ соплеменникамъ, съ увренностію, что пришелъ не чужимъ гостемъ и не въ чужой домъ, а родичемъ къ радушному хозяину, неся сочувствіе и вызывая взаимное пониманіе.
Вотъ та начальная мысль, которая руководила при отправленіи за границу въ конц 30-хъ годовъ молодыхъ ученыхъ, предназначенныхъ для занятія вновь открываемыхъ въ Русскихъ университетахъ Славянскихъ каедръ.
Теперь, когда весь Славянскій міръ, съ его чистыми и высокими помыслами и стремленіями, составляетъ предметъ нашего общественнаго сочувствія и входитъ уже въ существо вашего народа,— теперь учрежденіе славянскихъ каедръ представляется событіемъ первостепенной важности. Оно замкнуло узелъ, связующій одну изъ основныхъ нитей нашей вншней, обще-европейской, жизни со всми главнйшими нитями внутренней жизни. Узнавши своихъ собратій Славянъ, нашъ народъ съ восторженнымъ единодушіемъ, съ полною горячности любовью долженъ былъ отозваться на призывъ Славянскаго знанія. Открыто и смло могла заговорить Россія въ сонм державъ и вести впередъ новую и міровую идею — идею славянства, потому что она знала, что сзади нея стоитъ весь семидесяти-милліонный Русскій народъ, готовый поддержать ея родное слово всми силами своего бытія, уже вмстившаго въ себ полноту славянскаго духа.
Задача Славянскихъ каедръ состояла въ распространеніи славяновднія, какъ новой образовательной стихіи въ народ.
Но какова была общественная подготовка къ тому времени? До открытія Славянскихъ каедръ, славяновдніе проявлялось у насъ только отрывками и не имло своей самостоятельной разработки.
Уже Петръ Великій своею геніальною дальнозоркостію предвидлъ, что славянство нужно и необходимо для Россіи, какъ для самаго положенія ея въ Европ, такъ и для нравственнаго развитія. Начиная съ него, и до ныншняго времени, наше Правительство постоянно заявляло южнымъ Славянамъ о единоплеменности и единовріи и оказывало имъ содйствіе нравственною и вещественною поддержкою. Въ Саксоніи Лужичанинъ Бранцель подноситъ Петру свой переводъ Библіи и прилагаетъ записку, въ которой указываетъ на родство Славянъ съ Русскими и на потребность тснйшаго ихъ сближенія. Между вызванными изъ за границы опытными моряками переселяются въ Россію и моряки-Славяне. Наши гардемарины въ водахъ Адріатическаго моря знакомятся съ прибрежными Славянами, изъ которыхъ состояла большая часть экипажей Венеціанскаго Флота. Петръ указываетъ на Чеховъ, какъ лучшихъ знатоковъ печатнаго дла. При немъ еоеанъ Прокоповичъ переводитъ книгу Мавро Орбини о Славянахъ. Савва Рагузинскій хлопочетъ о закрпленіи связей съ Славянами и взаимной поддержк. Съ этого же времени въ Россіи все боле и бле показывается именъ Хорватовъ и Сербовъ, за ними совершаются цлыя переселенія Сербовъ, Болгаръ и Моравскихъ братьевъ. Для распространенія народнаго образованія Екатерина Великая входитъ въ сношеніе съ Императоромъ Іосифомъ о присылк изъ Славянскихъ земель учителей въ народныя училища. Въ ученыхъ трудахъ самой Екатерины, именно въ сравнительномъ словар, встрчаемъ большую часть нарчій Славянскихъ: Чешское, Словацкое, Польское, Кашубское, Сербское, Лужицкое, даже Полабское. Наши войска въ Далмаціи, Сербіи, Болгаріи и Австрійскихъ владніяхъ, наши ратники въ предлахъ Россіи знакомятся и братаются съ Славянами. Въ 92-мъ году Добровскій постилъ Петербургъ и Москву и много поработалъ въ библіотекахъ Московскихъ.
Взятый въ плнъ казаками въ 12-мъ году и потомъ отпущенный на волю, небогатый помщикъ Холмскаго повта, Долуга Ходаковскій, ‘полюбопытствовалъ, какъ выражается онъ въ своемъ жизнеописаніи, узнать начало того государства, которое такъ сильно начинало дйствовать въ его глазахъ. Къ тому же онъ надялся, что Славянскіе народы отнын могутъ боле и боле возвращаться въ первобытное свое единство. И съ этою надеждою онъ обходитъ Славянскія земли отъ Лабы до Камы, отъ поморья Балтійскаго до подножія Балкановъ. Онъ составляетъ общую карту Славянскихъ городищъ и сравнительный словарь 7000 урочищъ. Его изслдованія печатаются въ лучшихъ повременныхъ изданіяхъ и своимъ обще-славянскимъ значеніемъ подтверждаютъ, что дйствительно мыслію его было славянское единство. Потомъ извстный своими изданіями старинныхъ памятниковъ — Калайдовичъ слдилъ за вновь выходящими заграницею славянскими сочиненіями. По поводу изданнаго имъ Екзарха Болгарскаго ему присылаютъ свои отзывы Добровскій, Копитаръ, Бандтке, Букъ Караджичъ гоститъ у него въ Москв и на память оставляетъ ему три сербскія псни. Другой ученый, Кенпенъ, детъ заграницу въ югозападныя Славянскія земли и привозитъ оттуда нсколько памятниковъ. Нашъ общій учитель Востоковъ, сравнивая польскія слова съ церковно-славянскими, открываетъ въ особыхъ начертаніяхъ кирилицы присутствіе носовыхъ звуковъ и опредляетъ природу полугласныхъ. Статья его, получившая такую извстность, послужила блестящимъ доказательствомъ въ пользу сравнительнаго изученія Славянскихъ языковъ. Она напечатана въ ‘Трудахъ’ нашего Общества за 1820 годъ. Шишковъ спшитъ познакомить Русскихъ съ только что изданною Краледворскою рукописью и переводитъ ее не такъ, какъ вс прочіе переводчики, у него замнены только нкоторыя слова и окончанія боле удобнопонятными для Русскихъ. И я думаю, что въ этомъ случа онъ, по своему обыкновенію, дйствовалъ на славянскій ладъ, потому что никакой переводъ не можетъ сравниться съ тысячелтнимъ подлинникомъ такого чуднаго народнаго творчества, каково въ рукописи Краледворской, а Славяне и безъ переводчиковъ понимаютъ и поймутъ другъ друга. Шишковъ, авторъ статьи ‘о новомъ и старомъ слог’, писавшій замчательные манифесты и воззванія въ отечественную войну, потомъ Президентъ Россійской Академіи, былъ славянистъ въ душ. Онъ переписывался съ Ганкою, и есть нкоторыя частныя свднія о томъ, что подъ вліяніемъ Ганки онъ указывалъ правительству на значеніе для Россіи Славянъ и важность ближайшаго съ ними знакомства. Его мнніе высоко цнилъ Пушкинъ, и нтъ сомннія, что воспріимчивая, пылкая душа поэта, открытая для всякаго честнаго убжденія, глубоко таила слды вліянія Шишкова. Извстно съ какимъ стараніемъ добивался Пушкинъ славянскихъ псень, какъ сильно увлекался онъ Славянскою народною поэзіею, и, судя по той врности, съ какою онъ воспроизводилъ ее въ своихъ поэтическихъ отголоскахъ, — нельзя отказать ему въ глубокомъ пониманіи и сочувствіи къ славянству. Такимъ образомъ славянская стихія вошла и въ нашу поэзію. Но это былъ еще только первый начинъ. Прибавлю, что другъ и современникъ Пушкина, Грибодовъ, считавшій себя также ученикомъ Шишкова, быть можетъ, еще боле, чмъ Пушкинъ, былъ проникнутъ славянскимъ чувствомъ и, какъ видно изъ его переписки, онъ создавалъ уже славянскій вопросъ.
Такъ мало по малу отдльными образованными личностями подготовлялась у насъ почва для Славяновднія. Недоставало сятелей.
Сомнительно относившійся во всему положительному и самодовольному, всегда искавшій и ожидавшій чего-то большаго и лучшаго, переходившій съ одной каедры на другую, что обнаруживало отчасти и обширность познаній и вмст неудовлетворенность ими, Каченовскій, всегда добродушный и всегда угрюмо-сосредоточенный, первый не удовольствовался русскими предлами для русской науки. Не длая еще славяновднія предметомъ особаго преподаванія, онъ уже для самого себя знакомился съ плодами дятельности славянскихъ ученыхъ, и когда въ послдній день 35-го года вышелъ новый Университетскій Уставъ, тогда каедра исторіи и литературъ Славянскихъ сама собою должна была достаться ему. Еще въ 1816 году онъ писалъ въ ‘Встник Европы’: ‘У насъ до силъ поръ еще мало думали о томъ, сколь близкое имютъ сходство съ нашимъ россійскимъ языкомъ многіе другіе, употребляемые какъ внутри отечества, такъ вн предловъ онаго, и сколь великую пользу пріобрло бы отечественное наше слово, когда бы обратили вниманіе свое на составъ разныхъ славянскихъ нарчій, на образованіе ихъ и взаимныя отношенія между ними.’ Въ ‘Трудахъ’ же нашего Общества за 1817 годъ онъ помстилъ замчательную по своей тогдашней новизн статью о гранатикахъ Славянскихъ нарчій, въ которой между прочимъ указалъ на великое значеніе Чеховъ въ Римской Имперіи при Карл IV, а въ слдующемъ году, объявляя объ изданіи ‘Встника Европы’ и направленіи его, онъ выставлялъ какъ главнйшій предметъ: старину отечественную, исторію россійскаго и родственныхъ ему языковъ, дянія и обычаи народовъ славянскихъ. Такія объявленія повторялись имъ во всеуслышаніе, и онъ постоянно твердилъ, что Славяне — наши соплеменники, что знаніе ихъ исторіи, литературы, языковъ, обычаевъ для насъ не только полезно, но и необходимо.
Въ то время, какъ ученая дятельность Каченовскаго уже приближалась къ концу, въ Москв, еще полный свжихъ силъ, Хомяковъ обращалъ свои задушевныя, поэтическія думы къ брать ямъ-Славянамъ, ихъ возрожденный духъ, ихъ борьба, ихъ чаянія, ихъ грядущее одушевляли его вмст съ ними, и что-то вщее, что-то ободряющее чуялось въ его слов. Еще въ начал 30-хъ годовъ написано имъ было столь извстное стихотвореніе ‘Славянскіе Орлы’… И какъ бы возрадовался онъ вмст съ нами, еслибы дожилъ до этой минуты!…
Мн кажется, я не ошибусь, если Каченовскаго и Хомякова назову первыми сятелями у насъ славянской мысли. Они не похожи были другъ на друга, но самое несходство ихъ было полезно, потому что смяна, ими брошенныя, падали по равнымъ направленіямъ. И надо сознаться, что, съ ихъ легкой руки, смяна пали на благодатную почву.
30-е года замчательны тмъ, что въ это время окончательно совершилась у насъ подготовка въ дл Славяновднія. Народный духъ раскрывался къ воспринятою въ себя славянской стихіи, которая уже давала себя предчувствовать и полнотою содержанія и новымъ запасомъ силъ. Мы уже имли порядочное количество свдній о Сербахъ: Венелинъ и Априловъ, равно новые какъ для насъ, токъ и для Болгаръ, принесли къ намъ первыя всти о Болгарахъ. Ковалевскій и Поповъ уже побывали въ Черногоріи и познакомили насъ подробно съ исторіею, пснями, нравами и самою мстностію, столь дорогою для Черногорцевъ. Предисловіе послдняго отличается глубокимъ и врнымъ взглядомъ на славянство и его отношеніе къ Россіи. Западныхъ Славянъ мы уже умли различать по ихъ развтвленіямъ, и подъ искаженными нмецкими названіями уже безпрепятственно видли ихъ славянское происхожденіе. Уже переведена была граматика Добровскаго и начатъ переводъ ‘Славянскихъ древностей’ Шафарика. Магистерская диссертація Бодянскаго ‘О народной поэзіи Славянъ’ дала живое содержаніе въ т общія понятія, которыя рождались при имени той или другой славянской народности. Она въ свою пору произвела сильное впечатлніе новизною предмета. А за границей, въ то же время, молодые ученые, предназначенные для славянскихъ каедръ, закрпляли свои связи съ представителями возрожденнаго славянства. Тамъ доступною стала для нихъ вся славянская литература, тамъ вели они бесды и съ учеными и съ поэтами, тамъ странствовали они изъ селенія въ селеніе, изъ города въ городъ, изучая старинные памятники и присматриваясь къ народу, свыкаясь съ его говоромъ. Одновременно съ ними путешествовали и два профессора: Шевыревъ пріобрталъ ‘поучительныя’, по его собственному признанію, знакомства съ Ганкою, Шафарикомъ, Челаковскимъ, Палацкимъ, Погодинъ поперемнно бывалъ то въ кабинет ученаго, для важнйшихъ вопросовъ науки, то въ сред народа, для непосредственнаго изученія жизни, и со свойственными ему прямизною взгляда и зрлостію наблюденія вникалъ въ смыслъ славянскаго движенія, въ его положеніе къ инородному племени, его стремленія, его политическое значеніе, его слабыя и сильныя стороны, его отношеніе къ Россіи и связь съ ея будущимъ назначеніемъ. Многія его замчанія оправдались, многое, что онъ предсказывалъ, уже сбылось или сбывается.
Наконецъ наступили 40-е года. Славянисты возвратились изъ за границы, воодушевленные любовью къ своему предмету, воодушевляя ею и другихъ — и это потому, что они прямо соприкасались славянству на самомъ мст его возрожденія, — тамъ, гд вскор пробудился славянскій духъ, гд онъ вялъ живою силою во всемъ: и въ слов и въ дл, тамъ вкругъ нихъ ужъ все кипло обновленною жизнію? все быстро двигалось впередъ… Съ каедръ славянскихъ раздались славянскіе звуки… Десятки, потомъ сотни учащихся изъ разныхъ сословій узнали, что въ Европ живетъ цлая семья родственныхъ намъ народностей, которыя имютъ свою исторію, свою литературу? свои преданія. Наука указала имъ т широкіе предлы, въ которыхъ разселилось нкогда славянское племя, она возстановила настоящее значеніе Славянъ въ судьбахъ средневковой и новой Европы, она напомнила давно забытыя славныя имена и указала пути, по которымъ шествовалъ славянскій духъ, то проявляя себя во всемъ блеск и могуществ, то изнемогая подъ тяжкими невзгодами — и, какъ небывалая новость, раскрылся передъ нами весь славянскій міръ въ полнот его народностей, съ его дяніями, пснями, литературой и говоромъ, съ его священными преданіями, съ его дорогими воспоминаніями, съ его завтными помыслами и желаніями.
Въ 1845 году, на публичномъ чтеніи о Славянахъ, профессоръ Срезневскій выразился такъ: ‘Давно ли ученые труженики, въ своихъ скромныхъ углахъ, стали работать надъ изысканіями о Славянахъ, скрываясь какъ отшельники, не думая ни о вниманіи въ себ, ни о слав? Давно ли въ Европ заговорили о Славянахъ, какъ будто о какой ногайской Орд? Тридцать лтъ тому — о Славянахъ никто почти не думалъ, двадцать лтъ — мало кто о нихъ писалъ, десять — мало кто хотлъ разсуждать о нихъ. А теперь! чуть не въ девяти городахъ Европы растворились авдиторіи для слушанія чтеній о Славянахъ. Время пришло. Оно само даетъ знать о себ, само обращаетъ дятельность къ тому, что ему нужно. Не каждый разгадаетъ къ чему оно ведетъ, но каждый идетъ за нимъ’… И точно, прибавлю я, неудержимое теченіе духа времени обуяло все мыслящее, все говорящее, все читающее общество: волей-неволей каждый спшитъ стать въ передовую линію славянскихъ дятелей. Стало стыдомъ не знать о Славянахъ, или отставать отъ знающихъ. Уже слушатели историко-филологическихъ Факультетовъ ежегодно, одни за другими, оставляя университетскія авдиторіи, вносили въ народное образованіе и въ общественную жизнь зрлыя понятія о славянств, а нкоторые изъ нихъ, уже какъ второе поколніе, вступили на славянскія каедры и успли лично познакомиться съ Славянами въ ихъ собственныхъ жилищахъ, другіе, на другихъ служебныхъ поприщахъ, не оставляютъ славяновднія, какъ спеціальнаго предмета своихъ занятій, а третьи въ кругу представителей Европы достойно поддерживаютъ славяно-русское воззрніе на ходъ событій. Я не стану называть поименно нашихъ славянистовъ: они извстны и слишкомъ близки намъ. Равно не стану утомлять ваше вниманіе исчисленіемъ всего того, что сдлано по части славяновднія со времени его водворенія у насъ: все это также боле или мене извстно. Упомяну только о ближайшихъ къ наук проявленіяхъ самостоятельной мысли и изящнаго слова. Здсь, въ области чистаго мышленія, встрчаемъ мы имя Киревскаго, котораго справедливо можно назвать исповдникомъ славянской мысли въ ея собственномъ развитіи: такъ глубока, такъ ясно выработана имъ мысль, такъ сильно прочувствовано имъ сознаніе при осязательномъ пониманіи Славянства. Здсь, въ области художественнаго слова, мы съ гордостію можемъ сказать, что мы богаты, хотя сравнительно и немногими, однако прекрасными переводами славянской музы и превосходными стихотвореніями — истиннымъ украшеніемъ нашей поэзіи, каковы стихотворенія Хомякова, Тютчева, Вяземскаго, Аксаковыхъ, Борга, гр. Толстаго и другихъ. Въ журналистик нашей 40-хъ годовъ пока еще одинъ только ‘Москвитянинъ’ съ честью поддерживалъ право славянства на первое мсто въ нашихъ отечественныхъ интересахъ. Къ нему присоединялись порою и нкоторые издаваемые въ Москв сборники. За то другія повременныя изданія, имющія чисто ученую и образовательную цль, уже отводили видное мсто для изысканій славянскихъ. Въ 50-хъ годахъ къ нимъ присоединились еще нкоторыя, а въ журналистик начало, положенное ‘Москвитяниномъ’, широкимъ образомъ повела ‘Русская Бесда.’
Въ заключеніе замчу, что каждый занимается тмъ предметомъ, который любитъ. Любятъ исторію, любятъ даже математику и химію: но тотъ, кто знакомъ у насъ съ ходомъ славяновднія, не обинуясь скажетъ, что наши славянисты, и не только исключительно къ тому призванные, но и вс поборники славянства одушевлены не такою любовью, какою даже историкъ любитъ избранный имъ народъ во всеобщей исторіи. Та любовь объективная, а любовь Славяниста — любовь жи вая, теплая, усердная.— И это понятно, потому что куда бы ни палъ мысленный взоръ Русскаго Славяниста — онъ всюду видитъ родное, до какой бы струны жизни ни коснулась его рука — она вызываетъ знакомый отзвукъ. Быть можетъ, самая нераздльность предмета изученія и преподаванія способствуетъ этой любви, каждый Славянистъ изучаетъ Славянство всецльно, не разская по частямъ состава его бытія. И оттого передъ нимъ возстаетъ полный образъ Славянина, какъ живое историческое лицо…. Много свтлыхъ дней пережилъ историческій Славянинъ, а еще боле того перенесъ тяжелыхъ испытаній, горькихъ разочарованій. Его древніе уставы исполнены правды и человчности. Онъ уже готовилъ освобожденіе Византіи отъ пришлыхъ Турокъ, онъ двигалъ основами Священной Римской Имперіи и завщалъ Европ вмст съ пепломъ Гусса начатокъ духовной свободы. Ему ли посл жестокихъ погромовъ не вкусить было плодовъ своей первоначальной нивы? И снова воскресшій духъ воздвигъ его высоко передъ изумленною Европой, и взоръ его, исполненный любви и упованія, обратился къ Востоку… Такъ неужели, передъ этимъ живымъ существомъ, самъ не оживетъ каждый Русскій Славянинъ, почуя въ себ родное съ нимъ, и не отзовется тревожною думою на его горе и радость, на его дивную судьбу?… Вотъ почему такъ легко и быстро принялась у насъ славянская наука, вотъ почему она такъ плодотворно развивается. Передъ нею смолкаютъ вс наши домашнія распри, и если литература отражаетъ въ себ умственное движеніе народа, то нельзя не признать, что глубокій смыслъ таится въ томъ, что теперь вс безъ исключенія изданія наши наперерывъ стараются помщать на своихъ страницахъ, и на почетномъ мст, славянскія статьи, даже щеголять жми. Славянство, какъ видно, предназначено внести къ намъ примиреніе и единодушіе.
Наше общественное слово, теперь посвятившее себя преимущественно практическому ршенію насущныхъ потребностей жизни, рядомъ съ этими задачами съ особенною любовію говоритъ о славянств. Не есть ли это признакъ того, что отвлеченное сознаніе и творческая мысль подали уже руку житейской мудрости, и дятельная воля вступила въ обладаніе идеей? Вс силы духа сосредоточились на разршеніи жизненныхъ вопросовъ, и въ нихъ участвуетъ теперь вся Россія, обновленная по слову Царя-Освободителя. Державное слово дало и ей свободу разумнаго слова — и она громко, во всеуслышаніе заявляетъ о своемъ сочувствіи къ братъямъ-Славянамъ! Здсь видимо дйствуетъ народное творчество, творчество разумно-сознательное, которое, какъ скоро завладетъ идеею, не покинетъ ея докол не доведетъ до конечнаго оправданія въ своихъ судьбахъ. Передъ такимъ творчествомъ падаютъ предлы пространства и глубь вковъ становится говорящею, потому что идея уже въ рукахъ цлаго народа. Не здсь ли и лучшая награда Славянисту, который убждается, что слово его не прозвучало напрасно?
Но намъ ли однимъ современникамъ величаться своими успхами? Мы ли первые вспахали славянскую ниву?
Такъ почтимъ же здсь всмъ нашимъ братскимъ соборомъ, съ душою, исполненною благоговйной признательности, священную память тхъ первыхъ народолюбцевъ, тхъ тружениковъ науки, которые первые положили краеугольный камень возрожденному Славянству, его же и ‘врата адова не одолютъ!’ Почтимъ же, братья, память Обридовича, Добровскаго, Ганки, Караджича, Шафарика, Юнгмана, Коллара, Чедаковскаго!… Они первые провидли и указали намъ путеводную звзду на Славянскомъ неб. Ихъ духъ, сбросившій земныя путы, уже не знаетъ земныхъ раздловъ и рубежей. Онъ любовно взираетъ безъ различія на все Славянское потомство, которое они, сходя въ могилу, благословили на доброе дло. Ихъ наслдіе — наше общее наслдіе. И вотъ, какъ бы исполняя завтъ всей ихъ жизни, сюда стеклись со всхъ концовъ Славянскаго міра ихъ доблестные сподвижники, ихъ друзья и ученики, чтобы вкуп съ нами здсь, на свободной Русской земл, отпраздновать свободное единеніе Славянскаго духа. Слава нашимъ гостямъ!