О СЧАСТИИ
ПРИМЕЧАНИЯ
И. Айзикова, В. Киселев
О счастии, Сюар Жан-Батист-Антуан, Год: 1808
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем: В двадцати томах
Т. 10. Проза 1807— 1811 гг. Кн. 2.
М.: Языки славянской культуры, 2014.
Счастливые люди, говорит Рошфуко, никогда не исправляются, они до тех пор не перестанут почитать себя правыми, пока фортуна будет благоприятствовать их дурным поступкам1. Такое заблуждение, надобно признаться, весьма естественно. Спрашиваю, однако, должно ли признавать существенною сию случайность, которая вообще называется счастием или несчастием! Посмотрите на двух игроков, которые в продолжении целого года играют каждый день в пикет2. Тот из них, который лучше знает игру или имеет более осторожности, остается конечно при конце года в выигрыше.
Выигрыш в лотерею есть счастие, но проигрыш должен ли почитаем быть несчастием? Сколько людей, которые бранят судьбу за то, что им достался 7 No, и которые, конечно, благословляли бы ее, когда бы удалось им вынуть 6-й! И виновата ли судьба, что они понадеялись сделать свою фортуну тем, а не другим нумером, тем, а не другим поступком, тем, а не другим расчетом? Послушайте этих господ: один будет вас уверять, что если бы не противилось ему счастие, то он, по тесной связи своей с министерством юстиции, был бы непременно наименован главнокомандующим армии, другой проповедует, что его дарование преподавать детям географические уроки всем известно, и что он без сомнения, при большом счастии, заступил бы место министра финансов.
Я жалкий человек:
Старался целый век
Гоняться за чинами,
Сравняться с богачами
Роскошными хотел,
Потом с мечтой простился,
И честным быть решился…
Ни в чем я не успел!3
Вот история весьма многих людей. Один желает быть человеком искусным, и ничто ему не удается! От чего же: способы его самые верные, все приготовлено лучшим образом, минута выбрана самая благоприятная: чего же не достает ему? Безделицы: искусства пользоваться обстоятельствами. В делах, говорит Вовенарг, мы вычисляем препятствия, происходящие от вещей посторонних, и забываем о тех, которые от нас самих проистекают4. Один уверен, что в некоторых случаях самое действительное средство есть смелость и отважность, он презирает робких. Мы все теряем от нашей слабости, говорит он. Никакое препятствие не страшно ему, никакая опасность не может его остановить, все превозносят его неустрашимость и мужественную деятельность, и в самом деле, его предприятие соединено с опасностию чрезвычайною, но он решился его исполнить, он действует неутомимо, и в минуту исполнения вдруг теряет и силу и мужество, он разбежался, чтоб прыгнуть через ров, и остановился на самом краю его.
Другой решился войти в сношение с человеком случайным, он должен непременно к нему приблизиться, должен приобресть его благосклонность: сколько забот, какое искание, какими излучистыми путями идет он к своей великой цели! Как он искусен, говорят люди, которые смотрят на вещи издалека, он должен иметь во всем удачу! И в самом деле, ему наконец удалось: он приблизился к тому человеку, который ему нужен, приблизился и не понравился! Кто бы мог это вообразить?
Другой ограничивает свое честолюбие успехами в кругу женщин. Наука нравиться известна ему в тонкости. Он мог бы, по нужде, давать уроки самому опытному прелестнику, и, несмотря на то, подобно актерам, которые преподают теорию трагической декламации, а сами играют только в фарсах, он был бы освистан, когда бы вздумал с своими правилами явиться на сцену.
Я видел человека, который знаком был с жизнию по одной только теории: каждый его шаг определен был каким-нибудь правилом и ознаменован какою-нибудь глупостию. Он имел тяжбу. Размышляя о средствах, которые надлежало употребить, чтобы ее выиграть, он сказал самому себе: самолюбие — слабейшая сторона каждого человека, и начал поступать согласно с сим правилом, впрочем, весьма не новым. Один из его судей, чрезвычайно безобразный лицом, был очень ревнив, он восхищался любезностию жены его и красотою его детей. Другой имел кучу долгов, он вывел его из терпения, хваля без памяти ту землю, которую дня через два, по требованию заимодавцев, надлежало продать с молотка. Пришедши к третьему на свадьбу, он целые три часа рассуждал о знатности его происхождения, а невеста его была дочь богатого мещанина. В то же время старался он понравиться одной женщине, имевшей более тридцати лет: что же? Он вздумал в ее присутствии утверждать, что можно любить одну только пожилую женщину, что молодость совсем не украшение, на другой день ему отказали от дому, и в то же самое время проиграл он свою тяжбу. Он никогда не хотел ездить верхом, не узнав наперед законов равновесия и движения, уроки экспериментальной физики предшествовали урокам в манеже, наконец он решился вложить в стремена свою ногу, но, по несчастию, в ту минуту, когда повторял в голове уроки о равновесии и движении, лошадь стала на дыбы и физик, слетевши с седла, треснулся о камень головою, вывихнул ногу и после, хромая, восклицал повсюду: о несчастие, несчастие! Напрасно, ему надлежало бы говорить: о неловкость, неловкость!
Автограф неизвестен.
Впервые: ВЕ. 1809. Ч. 43. No 1. Январь. С. 3—8 — в рубрике ‘Литература и смесь’ с заглавием: ‘О счастии’.
В прижизненных изданиях: Пвп 1. Ч. 4 (раздел ‘Смесь’). С. 270—276, Пвп 2. Ч. 3. С. 33—37 — с тем же заглавием и без помет. Текст идентичен первой публикации.
Печатается по Пвп 2.
Датируется: не позднее второй декады декабря 1808 г.
Источник перевода: Suard J. В. A. Du Bonheur [О счастьи] // Mlanges de Littrature. Publis par J. B. A. Suard. T. 2. Paris, 1804. P. 173—178. Атрибуция: Симанков. С. 108.
Образ фортуны, благоволящей или отворачивающейся от человека, — один из постоянных в литературе русского сентиментализма. В творчестве В. В. Капниста (‘На счастие’), H. M. Карамзина (‘Разговор о счастье’, ‘Послание к Дмитриеву’), И. И. Дмитриева (‘Искатели Фортуны’, ‘Пустынник и Фортуна’) он связывался с горацианским принципом золотой середины, умеренности в желаниях и умения довольствоваться простыми, доступными вещами. Представление о счастье как внутреннем состоянии, зависящем не от внешних случайных обстоятельств, удачи, но от самого человека, разделял и Жуковский, придавая ему более активный, действенный характер (см.: Резанов. Вып. 2. С. 187—189). Уже в речи ‘О счастии’ на собрании Дружеского литературного общества (1801) он утверждал: ‘Наша жизнь есть чаша, из которой мы пьем радости вместе с горестями, — неразлучно с ними в этом мире мы должны испытывать бесконечные превратности, должны беспрестанно переходить от счастия к несчастию, от наслаждений к печалям — это постоянный закон природы, с ним получили мы бытие’ (ПССиП. Т. VIII. С. 218). Превратности судьбы требуют от человека ясного осознания себя и своих возможностей, чтобы свободно поступать и строить свою жизнь: ‘Мы имеем неограниченную волю действовать и так счастливы, сколько можем’ (Там же).
На размышления Жуковского о роли случайности повлияло чтение в 1806— 1808 гг. ‘Характеров’ Люка де Вовенарга (1715—1747), известного французского моралиста, сочинения которого присутствуют в библиотеке поэта (Oeuvres complè,tes de Vauvenargues. Prcdes d’une notice sur la vie et les crits de Vauvenargues, par Suard. T. 1—2. P., Dentu, 1806). В 1806 г., работая над хрестоматией ‘Образцы слога, выбранные из лучших французских прозаических писателей’, Жуковский включил в нее фрагмент ‘Клазомен, или Страждущая добродетель’ (Oeuvres complè,tes de Vauvenargues. V. 1. P. 227—228), представляющий сюжет мужественной борьбы добродетельного человека с несчастной фортуной. Концовка его провозглашает своеобразную формулу ‘самостоянья человека’: ‘Кто изъяснит мне, почему искусные игроки нередко разоряются от игры, а неискусные богатеют? От чего в иные годы нет ни весны, ни осени, и плоды увядают в своем цвете? Со всем тем Клазомен не согласился бы отдать своих бедствий за счастие слабого. Фортуна может играть мудростью добродетельного человека, но вся направленная сила ея не поколеблет его мужества’ (ПССиП. Т. VIII. С. 371).
Перевод рассказа ‘О счастии’ из сборника ‘Литературная смесь’ Ж. Б. А. Сюара, из которого Жуковский перевел для ВЕ ряд произведений (см. комментарий к рассказу ‘О дружбе’, ‘О выгодах славы’, ‘О скупости’ в настоящем томе), выступил развитием этой концепции в рамках программы журнала. Образы незадачливых героев сюаровского рассказа, плохо знающие и себя, и реальные нравы света и оттого впадающие в заблуждения и ошибки, выступали антитезой добродетельных стоиков Вовенарга. Светские предрассудки, упование на ложную житейскую мудрость закрывали от них истинные опоры личности — добродетель и достоинство. В контексте журнала эта тема получила дополнение и развитие в рассуждении К. Ф. Морица ‘Сила несчастия’ (1808. No 4) и ‘О том, что нас обманывает’ (1809. No 7), в персонажах повестей ‘Не жалкий ли он человек’ А. Коцебу (1808, No 4), ‘Отставленный министр и нищий с деревянною ногою’ (1809. No 23) и др.
1 Счастливые люди, говорит Рошфуко, никогда не исправляются, они до тех пор не перестанут почитать себя правыми, пока фортуна будет благоприятствовать их дурным поступкам. — Цитата из ‘Максим и моральных размышлений’ (No 227) Франсуа де Ларошфуко (1613—1680), знаменитого французского моралиста.
2…пикет… — Карточная игра, изобретение которой приписывается французам (1390 г.). Колода для этой игры содержит 32 карты (т. н. ‘пикетные карты’). Играть могут два, три, четыре лица.
3Я жалкий человек! (…) Ни в чем я не успел! — перевод стихотворения маркизы де Буфлер (1711—1787), цитируемого Сюаром. Ср. подлинник: Voyez quell malheur est le mien, / Disait une certain dame, / J’ai tch d’amasser du bien, / D’tre toujours bonnte femme, /Je n’ai pu russir rien.
4 В делах — говорит Вовенарг — мы вычисляем препятствия, происходящие от вещи посторонних, и забываем о тех, которые от нас самих проистекают. — Цитата из ‘Размышлений и максим’ Люка де Вовенарга (см. комментарий).