О самоубийстве, Юм Дэвид, Год: 1776

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Давидъ Юмъ.

Естественная исторія религіи

Діалоги о естественной религіи.

О безсмертіи души

О самоубійств.

Переводъ съ англійскаго Софіи Церетели.

Юрьевъ.
Печатано въ типо-литографіи Эд. Бергмана.
1909.

О самоубійств.

Одно изъ значительныхъ преимуществъ философіи состоитъ въ томъ, что она доставляетъ наилучшее противоядіе противъ суеврія и ложной религіи. Вс другія средства противъ этой пагубной болзни тщетны или, по крайней мр, ненадежны. Простой здравый смыслъ и житейская мудрость, которыхъ достаточно для большинства жизненныхъ цлей, здсь оказываются недйствительными: какъ исторія, такъ и повседневный опытъ доставляютъ намъ примры людей, одаренныхъ величайшей способностью къ веденію длъ и предпріятій и [тмъ не мене] всю жизнь рабски пресмыкавшихся передъ грубйшимъ суевріемъ. Даже веселость и кроткій нравъ, вливающіе цлительный бальзамъ во всякую иную рану, оказываются безсильными противъ столь пагубнаго яда, какъ мы это въ особенности можемъ замтить относительно прекраснаго пола: хотя послдній и обладаетъ обыкновенно упомянутыми богатыми дарами природы,— однако, многія изъ свойственныхъ ему радостей омрачаются благодаря назойливости этого незваннаго гостя. Но разъ здравая философія овладетъ духомъ,— суевріе дйствительно исключается изъ него, и можно по справедливости утверждать, что ея побда надъ этимъ врагомъ боле полна, чмъ надъ большинствомъ пороковъ и несовершенствъ, свойственныхъ человческой природ. Любовь или гнвъ, честолюбіе или скупость, коренятся въ темперамент и аффектахъ, которые врядъ-ли могутъ быть безусловно исправлены даже самымъ здравымъ разумомъ, тогда какъ суевріе, основанное на неправильномъ мнніи, должно немедленно исчезнуть, лишь только истинная философія внушитъ намъ боле правильныя представленія о высшихъ силахъ. Здсь идетъ боле равная борьба между болзнью и лекарствомъ и дйствительности послдняго не можетъ помшать ничто, кром собственной ложности и софистичности.
Возвеличеніе заслугъ философіи путемъ раскрытія губительныхъ задатковъ того порока, отъ котораго она исцляетъ духъ человка, будетъ здсь излишнимъ. Суеврный человкъ, говоритъ Туллій {De divin, lib. II, 72, 160.}, несчастенъ во всякій моментъ, при всякомъ событіи въ жизни, даже самый сонъ, изгоняющій вс иныя заботы изъ сознанія злополучныхъ смертныхъ, даетъ ему поводъ къ новымъ страхамъ, ибо, анализируя свои сны, онъ находитъ въ этихъ ночныхъ видніяхъ предвстіе грядущихъ несчастій. Я могу прибавитъ, что, хотя одна смерть въ состояніи вполн прекратить его бды, однако онъ не сметъ обратиться къ этому прибжищу, но продолжаетъ свое злосчастное существованіе изъ-за тщетнаго страха оскорбить своего творца, воспользовавшись властью, дарованной ему этимъ благодтельнымъ Существомъ. Дары Бога и природы похищаются у насъ этимъ жестокимъ врагомъ [суевріемъ] и, несмотря на то, что одного указаннаго шага было-бы достаточно, чтобы удалить насъ изъ обители страданія и печали, угрозы суеврія приковываютъ насъ къ ненавистному существованію, которое, благодаря ему-же, главнымъ образомъ, и становится жалкимъ.
Люди, которые принуждены были прибгнуть къ этому роковому средству вслдствіе несчастій, постигшихъ ихъ въ жизни, замчаютъ, что, разъ несвоевременная заботливость друзей лишитъ ихъ того способа смерти, которымъ они предполагали воспользоваться, то они рдко ршаются обратиться къ другому способу, или-же въ состояніи бываютъ вторично настолько собраться съ духомъ, чтобы привести въ исполненіе свое намреніе. Такъ великъ ужасъ нашъ передъ смертью, что когда она предстаетъ передъ нами въ иной форм, кром той, съ которою человкъ старался примирить свое воображеніе, она возбуждаетъ въ немъ новые страхи и превозмогаетъ его слабую ршимость. Но когда къ этой природной робости присоединяются угрозы суеврія,— неудивительно, что послднее лишаетъ людей всякой власти надъ ихъ жизнью, разъ даже многія удовольствія и радости, къ которымъ насъ влечетъ сильная склонность, похищаются у насъ этимъ безчеловчнымъ тираномъ. Попробуемъ-же вернуть людямъ ихъ природную свободу, разсмотрвъ вс обычные аргументы противъ самоубійства и доказавъ, что, согласно мнніямъ всхъ древнихъ философовъ, съ поступка этого можетъ быть снято всякое подозрніе въ томъ, что онъ грховенъ, что онъ достоинъ порицанія.
Если самоубійство преступно, оно должно быть нарушеніемъ нашего долга по отношенію или къ Богу,— ли къ нашему ближнему, или къ намъ самимъ. Чтобы доказать, что самоубійство не есть нарушеніе нашего долга по отношенію къ Богу, быть можетъ достаточно окажется слдующихъ соображеній. Для управленія матеріальнымъ міромъ всемогущій Творецъ установилъ общіе и неизмнные законы, въ силу которыхъ вс тла, начинай съ величайшихъ планетъ и кончая малйшей частицей матеріи, ограничиваются свойственной имъ сферой и дятельностью. Для управленія міромъ живущаго, онъ одарилъ вс живыя существа тлесными и духовными силами: вншними чувствами, аффектами, стремленіями, памятью и сужденіемъ, силами, которыя или побуждаютъ ихъ къ дйствіямъ, или управляютъ ими при веденіи того образа жизни, къ которому они предназначены. Эти два отличныхъ другъ отъ друга начала міра матеріальнаго и міра живыхъ существъ постоянно переплетаются и взаимно замедляютъ или ускоряютъ свои дйствія. Силы людей и всхъ другихъ живыхъ существъ сдерживаются и направляются природой и качествами окружающихъ тлъ, тогда какъ модификаціи и дйствія этихъ тлъ непрестанно измняются благодаря воздйствію всхъ живыхъ существъ. Рки останавливаютъ человка въ его слдованіи по поверхности земли и рки-же, направленныя должнымъ образомъ, передаютъ свою двигательную силу машинамъ, служащимъ на пользу человка. Но хотя области матеріальныхъ и животныхъ силъ не остаются вполн раздленными, отсюда не возникаетъ никакого несогласія, никакого безпорядка въ мірозданіи, напротивъ, изъ смшенія, соединенія и противопоставленія различныхъ силъ, принадлежащихъ неодушевленнымъ тламъ и живымъ существамъ, возникаетъ та изумительная гармонія и соразмрность, которая доставляетъ намъ наиврнйшій аргументъ въ пользу верховной мудрости. Божественное провидніе не проявляется непосредственно въ какомъ-нибудь одномъ дйствіи, но управляетъ всмъ при помощи тхъ общихъ и неизмнныхъ законовъ, которые были установлены отъ начала временъ. Вс событія въ нкоторомъ смысл могутъ быть названы дйствіями Всемогущаго, вс.они порождаются тми силами, которыми онъ одарилъ свои творенія. Не только домъ, падающій вслдствіе собственной тяжести, разрушается благодаря божественному Провиднію, но и домъ, разрушаемый руками людей, и человческія способности не въ меньшей степени его созданіе, чмъ законы движенія и тяготнія. Игра страстей, повелнія разсудка, послушаніе членовъ тла, все это — дйствія Бога, и эти одушевленныя начала наравн съ неодушевленными послужили ему для установленія порядка міра. Всякое событіе одинаково важно въ глазахъ безпредльнаго существа, которое однимъ взоромъ охватываетъ самыя отдаленныя области и пространства и самые далекіе періоды времени. Нтъ такого событія, какъ-бы важно оно ни было для насъ, которое Богъ исключилъ-бы изъ общихъ законовъ, управляющихъ вселенною, или которое онъ спеціально сохранилъ-бы для своего непосредственнаго воздйствія и вліянія. Перевороты въ государствахъ и имперіяхъ зависятъ отъ незначительнйшихъ капризовъ или аффектовъ единичныхъ людей, а жизнь людей сокращается или удлиняется благодаря малйшей случайности, зависящей отъ воздуха, отъ пищи, отъ солнечнаго свта, или отъ бури. Поступательный ходъ и дйствія природы тмъ не мене продолжаются, и если общіе законы когда-либо нарушаются единичными велніями Божества, то это происходитъ такимъ путемъ, который совершенно ускользаетъ отъ человческаго наблюденія Если, съ одной стороны, элементы и другія неодушевленныя части творенія продолжаютъ свои дйствія безъ всякаго отношенія къ частнымъ интересамъ и положенію людей, то съ другой людямъ предоставлено полагаться на свое собственное сужденіе, на свою сообразительность при различныхъ столкновеніяхъ матеріи и они могутъ пользоваться всми тми способностями, которыми они одарены, для того, чтобы заботиться о споемъ удобств, счасть или-же сохраненіи. Каковъ-же въ такомъ случа смыслъ принципа, гласящаго, что когда человкъ, утомленный жизнью, преслдуемый страданіями и несчастіями, смло побждаетъ естественный страхъ передъ смертью и исчезаетъ изъ этого жестокаго міра,— что такой человкъ, говорю я, возбуждаетъ противъ себя негодованіе Творца, потому что посягаетъ на сферу дйствія божественнаго провиднія и нарушаетъ міровой порядокъ? станемъ-ли мы утверждать, что Всемогущій какимъ-нибудь образомъ оставилъ въ своемъ распоряженіи жизнь людей и не подчинилъ этого событія, наравн съ другими, общимъ законамъ, которыми управляется вселенная? Это — очевидная неправда, жизнь людей подчинена тмъ-же законамъ, какъ и жизнь другихъ живыхъ существъ, а послдняя подчинена общимъ законамъ матеріи и движенія. Паденіе башни или введеніе яда [въ организмъ] можетъ уничтожить человка наравн съ самымъ презрннымъ созданіемъ, наводненіе уноситъ безъ разбора все, что попадаетъ въ районъ его яростнаго натиска. Такимъ образомъ, если жизнь людей постоянно подчинена общимъ законамъ матеріи и движенія, то не потому-ли поступокъ человка, распоряжающагося своей жизнью, преступенъ, что всякое посягательство на эти законы или-же нарушеніе ихъ дйствія — преступно? Но это, повидимому, нелпость: всмъ живымъ существамъ разршено полагаться на свое собственное благоразуміе и умніе при прохожденіи жизненнаго пути и вс они имютъ полное право поскольку это въ ихъ власти — измнять вс дйствія природы. Безъ пользованія этимъ правомъ, они не могли-бы прожить ни одной минуты, всякій поступокъ, всякое движеніе человка измняетъ порядокъ нкоторыхъ частицъ матеріи и отклоняетъ общіе законы движенія отъ ихъ обычнаго теченія. Сопоставивъ эти выводы, мы находимъ, что жизнь человческая подчинена общимъ законамъ матеріи и движенія и что нарушеніе или измненіе этихъ общихъ законовъ не есть посягательство на сферу дйствія провиднія. А слдовательно, не воленъ-ли каждый свободно распоряжаться своей жизнью? И не иметъ-ли онъ право пользоваться той властью, которою одарила его природа? Для того, чтобы уничтожить очевидность этого заключенія, мы должны указать основаніе, почему именно данный частный случай составляетъ исключеніе, погому-ли, что человческая жизнь иметъ такое большое значеніе, что распоряжаться ею по человческому усмотрнію слишкомъ самонадянно? Но жизнь человка для вселенной иметъ не больше значенія, чмъ жизнь устрицы. Однако, еслибы даже она и имла очень большое значеніе — вдь фактически порядокъ природы подчинилъ ее человческому усмотрнію и поставилъ насъ въ необходимость принимать по ея поводу ршенія въ каждомъ отдльномъ случа. Еслибы распоряженіе человческой жизнью до такой степени находилось въ спеціальномъ вдніи Всемогущаго, что, распоряжаясь собственной жизнью, люди узурпировали-бы Его право,— въ такомъ случа одинаково преступно было-бы дйствовать какъ въ пользу сохраненія жизни, такъ и съ цлью ея прекращенія. Если я отстраняю камень, падающій на мою голову, я нарушаю теченіе природы, я посягаю на спеціальную область Всемогущаго путемъ продленія своей жизни за предлы того періода, который онъ предназначилъ ей на основаніи общихъ законовъ матеріи и движенія.
Волосъ, муха, наскомое — способны уничтожить это могущественное существо, жизнь котораго иметъ такое большое значеніе! Такъ разв нелпость предполагать, что человческое усмотрніе иметъ право распоряжаться тмъ, что зависитъ отъ столь незначительныхъ причинъ? Съ моей стороны не было-бы преступленіемъ измнить теченіе Нила или Дуная, еслибы я былъ въ силахъ осуществить подобныя намренія. Такъ что-же преступнаго въ томъ, если я отведу нсколько унцій крови отъ свойственнаго имъ русла? Неужели вы воображаете, что я ропщу на Провидніе или кляну день своего рожденія, потому что ухожу изъ жизни и кладу конецъ существованію, которое сдлало-бы меня несчастнымъ, еслибы продолжалось дольше? Боже упаси меня отъ подобныхъ чувствованій! я только убжденъ въ нкоторомъ факт, который и вы сами считаете возможнымъ, а именно, что жизнь человческая можетъ быть несчастной и что мое существованіе стало-бы незавиднымъ, продолжайся оно дольше. Но я благодарю провидніе какъ за то благо, которымъ я уже насладился, такъ и за дарованную мн власть избжанія угрожающаго мн зла {Aganius Deo gratias, quod nemo in vita teneri potest., Sen. Ep. 12.}. Это вамъ подобаетъ роптать на провидніе, вамъ, безумцамъ, воображающимъ, что вы не обладаете такой властью и должны продолжать ненавистную жизнь, хотя-бы и подъ бременемъ страданій, болзней, стыда и нужды! Разв вы не учите, что если меня постигнетъ какое-нибудь зло, даже вслдствіе козней моихъ враговъ, то я долженъ покориться провиднію, и что поступки людей являются дйствіями Всевышняго, равно какъ и дйствія неодушевленныхъ существъ? Такимъ образомъ, если я пронзаю себя собственнымъ мечемъ, я получаю смерть отъ руки Божества точно также, какъ еслибы орудіемъ ея были левъ, пропасть или лихорадка. Та покорность провиднію, которой вы требуете при всякомъ постигающемъ меня несчастій, не исключаетъ человческой ловкости и находчивости, если только съ ихъ помощью я смогу избгнуть этого несчастья. Но почему-же мн не пользоваться однимъ средствомъ такъ-же, какъ и другимъ?— Еслибы моя жизнь мн не принадлежала, то было-бы такимъ-же преступленіемъ съ моей стороны подвергать ее опасности, какъ и располагать ею, и не могъ-бы одинъ человкъ, ради славы или изъ-за дружбы подвергающій себя величайшимъ опасностямъ, быть достойнымъ названія героя, а другой, кладущій конецъ своей жизни по тмъ-же или сходнымъ мотивамъ, заслуживать упрека въ трусости или невріи. Нтъ существа, обладающаго какой-нибудь силой или способностью, которой оно не получило-бы отъ своего Творца, и нтъ существа, которое даже самымъ неправильнымъ поступкомъ могло-бы нарушить планъ его провидніи или внести безпорядокъ во вселенную. Его дйствія дло Творца, равно какъ и та цпь событій, въ которую оно вторгается, и который-бы изъ принциповъ ни возобладалъ, мы можемъ заключить именно на этомъ основаніи, что онъ-то и пользуется особымъ покровительствомъ Творца. Будетъ-ли этотъ принципъ одушевленнымъ или неодушевленнымъ, раціональнымъ или ирраціональнымъ, все равно: его сила во всхъ случаяхъ заимствуется отъ верховнаго Творца и одинаково входитъ въ планъ его провиднія. Когда надъ любовью къ жизни одерживаетъ верхъ ужасъ передъ страданіемъ, когда произвольный актъ предваряетъ дйствіе слпыхъ причинъ,— все это лишь слдствія тхъ силъ и началъ, которыя Творецъ вндрилъ въ свои созданія. И въ данномъ случа Божественное провидніе неприкосновенно и пребываетъ далеко вн предловъ, доступныхъ посягательствамъ людей! {Tacit. Annal., lib. I, 79.} Нечестиво, гласитъ древнее Римское суевріе, отвращать рки отъ ихъ теченія, или-же вторгаться въ прерогативы природы. Нечестиво, говоритъ французское суевріе, длать прививку оспы или-же узурпировать права провиднія, произвольно вызывая разстройства и болзни. Нечестиво, говоритъ современное Европейское суевріе, класть предлъ собственной жизни и такимъ образомъ возставать противъ собственнаго творца, но почему-же не нечестиво, говорю я, строить дома, обрабатывать землю, или плавать по океану? Во всхъ этихъ поступкахъ мы пользуемся силами своего духа и тла съ цлью внести нкоторое измненіе въ теченіе природы, и ни въ одномъ изъ нихъ мы не длаемъ большаго. Такимъ образомъ, вс они или одинаково невинны, или одинаково преступны.— Но провидніе поставило васъ, какъ часового, на опредленный постъ, и если вы оставляете его, не будучи отозваны, вы погрши и въ возмущеніи противъ вашего всемогущаго владыки и возбуждаете его неудовольствіе противъ себя.— Откуда вы заключаете, что провидніе поставило меня на этотъ постъ? спрашиваю я. Что касается меня, то я нахожу, что обязанъ своимъ рожденіемъ длинной цпи причинъ, изъ которыхъ многія зависли отъ произвольныхъ дйствій людей.— Но Провидніе руководило всми этими причинами и ничто въ мір не происходитъ безъ его согласія и содйствія.— Если такъ, то и моя смерть, какъ-бы произвольна она ни была, не происходитъ безъ его согласія, и когда страданія или печаль настолько превосходятъ мое терпніе, что жизнь становится мн въ тягость,— я могу заключить отсюда, что меня отзываютъ съ моего поста самымъ яснымъ и настоятельнымъ образомъ. Конечно, Провидніе помстило меня въ данную минуту въ эту комнату, но разв я не могу оставить ее, когда я сочту это нужнымъ, не подвергаясь обвиненію въ оставленіи моего поста или назначенія? Когда я умру, начала, изъ которыхъ я составленъ, такъ-же будутъ исполнять свою роль во вселенной и будутъ столь-же полезны въ этомъ величественномъ мірозданіи, какъ и тогда, когда они составляли данное индивидуальное созданіе. Для цлаго разница будетъ не больше, чмъ разница между моимъ нахожденіемъ въ комнат или на открытомъ воздух. Одно изъ этихъ измненій важне другого для меня, но не для вселенной.
Воображать, что какое-нибудь сотворенное существо можетъ нарушить порядокъ вселенной или-же вторгнуться въ дло провиднія,— это своего рода богохульство! Это значитъ — предполагать, что данное существо обладаетъ силами и способностями, которыхъ оно не получило отъ своего Творца и которыя не подчинены его управленію и авторитету. Человкъ, безъ сомннія, можетъ внести разладъ въ общество и тмъ возбудить неудовольствіе Всемогущаго: но управленіе міромъ находится далеко вн предловъ, доступныхъ его вторженію. А какъ-же обнаруживается неудовольствіе Всемогущаго поступками, вносящими разладъ въ общество? При помощи принциповъ, которые онъ вндрилъ въ человческую природу и которые возбуждаютъ въ насъ чувство раскаянія, когда мы сами бываемъ повинны въ подобныхъ поступкахъ, или-же чувства порицанія и неодобренія, когда мы наблюдаемъ ихъ въ другихъ.
Разсмотримъ-же, сообразно предложенному нами методу, принадлежитъ-ли самоубійство къ такого рода поступкамъ и является-ли оно нарушеніемъ нашей обязанности по отношенію къ ближнимъ и обществу?
Человкъ, уходящій изъ жизни, не причиняетъ вреда обществу, онъ только перестаетъ длать добро, а это, если и проступокъ, то самаго нисшаго разряда. Вс наши обязательства длать добро обществу повидимому предполагаютъ нкоторую взаимность. Я пользуюсь выгодами, доставляемыми обществомъ, и поэтому долженъ служить его интересамъ, но разъ я совершенно удаляюсь изъ общества, могу-ли я все-таки оставаться имъ связаннымъ? Если-же допустить даже, что наше обязательство длать добро — безпредльно во времени, оно безъ сомннія иметъ извстныя границы, я не обязанъ приносить обществу небольшое добро цною большого вреда для себя самого, такъ зачмъ-же мн въ такомъ случа продолжать жалкое существованіе изъ-за пустяшной выгоды, которую общество могло-бы, пожалуй, получить отъ меня?
Если вслдствіе преклоннаго возраста и недуговъ я имю полное право оставить любую должность и посвятить все свое время борьб съ этими бдствіями, а также возможному облегченію невзгодъ моей дальнйшей жизни: почему-же я не имю права сразу пресчь эти невзгоды при помощи поступка, который столь-же безвреденъ для общества?— Но предположите, что я доле не въ силахъ служить интересамъ общества, предположите, что я являюсь ему въ тягость, что мое существованіе мшаетъ какому-нибудь другому лицу приносить обществу гораздо большую пользу. Въ подобныхъ случаяхъ мой отказъ отъ жизни долженъ быть не только не преступнымъ, а похвальнымъ. Но большинство людей, испытывающихъ искушеніе покончить съ жизнью, находятся въ какомъ-нибудь такомъ положеніи, т, которые располагаютъ здоровьемъ, или властью, или авторитетомъ, обыкновенно обладаютъ большимъ основаніемъ жить въ мир со вселенной.
Нкто ради общественнаго блага замшанъ въ заговор, его захватываютъ но подозрнію, ему угрожаетъ пытка, зная свою слабость, зная, что тайна будетъ исторгнута у него,— можетъ-ли такой человкъ лучше послужить общественному благу, какъ положивъ конецъ своей жалкой жизни? Такъ поступилъ знаменитый и мужественный Строцци изъ Флоренціи.— Дале, предположимъ, что преступникъ справедливо присужденъ къ позорной смерти, можно-ли вообразить какое-нибудь основаніе, въ силу котораго онъ не долженъ былъ-бы предварить свое наказаніе и избавить себя отъ мучительной мысли объ его ужасномъ приближеніи? Онъ такъ-же мало посягаетъ на дло провиднія, какъ и должностное лицо, отдавшее приказъ объ его казни, и его добровольная смерть столь-же полезна для общества, такъ какъ избавляетъ послднее отъ вреднаго члена.
Что самоубійство часто можетъ согласоваться съ нашимъ благомъ и долгомъ нашимъ по отношенію къ себ самимъ,— въ этомъ не можетъ сомнваться никто изъ допускающихъ, что преклонный возрастъ, болзнь или бдствія могутъ сдлать жизнь бременемъ и даже худшимъ [зломъ), чмъ уничтоженіе себя самого. Я увренъ что никто никогда не отказывался отъ жизни, пока еще стоило ее сохранять. Ибо такъ великъ нашъ естественный страхъ передъ смертью, что незначительные мотивы никогда не будутъ въ силахъ примирить насъ съ нею, и хотя можетъ случиться, что состояніе здоровья или имущественное положеніе какого-нибудь человка по всей видимости не требовали подобнаго [крайняго] средства, тмъ не мене мы можемъ быть уврены, что всякій, кто прибгъ къ таковому безъ видимаго основанія, страдалъ такой неизлечимой извращенностью или-же мрачностью темперамента, которыя должны были отравлять ему всякое наслажденіе и длать его столь-же несчастнымъ, какъ еслибы онъ изнывалъ подъ бременемъ самыхъ ужасныхъ бдствій.— Если предполагать, что самоубійство — преступленіе, тогда только трусость можетъ подвигнуть насъ на него. Если-же оно не преступленіе, тогда и благоразуміе и мужество должны склонять насъ къ немедленному избавленію отъ жизни, разъ только она становится бременемъ. Это для насъ тогда — единственный способъ быть полезными обществу, ибо мы подаемъ примръ, при слдованіи которому за каждымъ будетъ сохраненъ шансъ на счастливую жизнь и каждый будетъ дйствительно освобожденъ отъ всякой опасности, отъ всякаго бдствія {Легко было-бы доказать, что съ точки зрнія христіанства самоубійство столь-же законно, какимъ оно было и для язычниковъ. Нтъ ни одного текста въ св. Писаніи, который запрещалъ-бы его. Этотъ великій и непогршимый канонъ вры и длъ, которымъ должно контролировать всякое философствованіе, всякое человческое разсужденіе, въ данномъ отношеніи предоставилъ намъ нашу естественную свободу. Смиреніе передъ Провидніемъ. правда, рекомендуется св. Писаніемъ, но подъ этимъ подразумевается только покорность передъ тми бдствіями, которыя неизбжны, а не передъ такими, которыя могутъ быть избгнуты при помощи благоразумія или мужества. Заповдь не убій очевидно запрещаетъ только убійство другихъ людей, надъ жизнью которыхъ мы не Имемъ власти. Что эта заповдь, равно какъ и большинство заповдей св. Писанія, должна быть согласована съ разумомъ и здравымъ смысломъ,— это ясно изъ дйствій судебныхъ властей, которыя наказываютъ преступниковъ смертью, не придерживаясь буквы закона. Но еслибы даже эта заповдь ясно говорила противъ самоубійства, она не имла-бы авторитета въ настоящее время, когда весь законъ Моисея отмненъ, за исключеніемъ того въ немъ, что установлено естественнымъ закономъ, а мы уже старались доказать, что самоубійство этимъ закономъ не запрещается. Во всхъ подобныхъ случаяхъ христіане и язычники совершенно равноправны: Катонъ и Брутъ, Аррія и Порція поступили геройски, т, кто теперь подражаютъ ихъ примру, должны та къ-же восхваляться потомствомъ. Способность читать себя жизни разсматривается Плиніемъ какъ преимущество людей передъ самимъ Божествомъ. ‘Dens non sibi potest mortem consciscere si velit, quod liomlni dedit optimum in tantis vitae poenis.’ — Lib. II, cap. 5.}.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека