Скорее поздно, чем своевременно, комиссия по народному образованию обратилась к здешней думе с ходатайством о назначении средств на введение в число предметов обучения в женских городских училищах преподавания рукоделий. Такое преподавание давно введено в московских женских начальных училищах, и запоздалость Петербурга является непонятною аномалией). Нет сомнения, дума поспешит исполнить предложение-просьбу комиссии. Невозможно представить себе глубокое недоумение родителей мещан, родителей-бедняков, которые, отдав в городское училище дочку 9-10 лет, которая могла бы что-нибудь делать дома, подмести полы или присмотреть за ребенком, года через три или четыре получают ее обратно на руки со всеми признаками возросшего тунеядства, с неуменьем взять иголку в руки, неохотно взяться за веник, и лишь каждое утро делающею из волос своих модный или бывший модным ‘кок’. Ребенку простительны эти замашки праздности, потому что она не понимает смысла труда: но родителям, знающим и добродетели труда, и необходимость его, не может не показаться, что дочь вернулась к ним несколько худшею, чем какою пошла от них, во всяком случае — что она не вернулась более полезным членом семьи, помощницею в доме и в зарабатывании хлеба. Кое-какие книжные знания представляют более теоретическую ценность, заметную для образованного взгляда, но весьма мало заметную для простых лиц, откуда вышла и куда вернулась девочка. Так называемое ‘взаимодействие школы и семьи’ должно быть понимаемо не только в смысле разных разговоров родителей с педагогами и обратно, но прежде всего в том смысле, что школа должна принимать во внимание строй семьи и дома, нужды семьи и дома, и сама приспособляться к удовлетворению их. Взяв маленькую девочку к себе, взяв хоть и неумелую и бессильную, а все же помощницу по дому своей матери, школа должна вырастить, развить и культивировать именно эти работоспособные задатки девочки, должна вернуть ее домой лучшею труженицею, чем какою взяла ее из дома. Шитье, вязанье, хоть самая элементарная кройка и какое-нибудь элементарное счетоводство и домоводство, разумеется, показываемые и объясняемые практически, а не теоретически, вот лучшие и важнейшие части программы начального женского училища, усвоив которые, девочка внесет в родительский дом радость, а не уныние.
Но обе столицы — это слишком мало, это островок на необъятном пространстве России. Своевременно предложить вопрос: а чему же учатся девочки-подростки в начальных училищах губернских и уездных городов? Городским думам на протяжении всей России полезно озаботиться тем, чем так поздно озабочивается Петербург. Инспекции начальных училищ министерства народного просвещения полезно также примкнуть к этой озабоченности, равно как и земским собраниям: дружными и согласными усилиями разных ведомств, разных степеней и родов власти, необходимо первоначальную женскую школу налить соками практичности, трудолюбия, полезности.
Мы только что писали о недостаточности нашего бюджета школ. В сущности, это корень всего русского педагогического вопроса. Не учат вовсе или учат плохо, потому что не на что учить или не на что дать хорошее подготовление учителям. Известие, перепечатанное у нас из ‘Южн. Края’ о том, что из экзаменовавшихся в Харьковское реальное училище и выдержавших вполне удовлетворительно экзамен 226 мальчиков не были приняты за теснотою училища, и что в том же городе по той же причине было отказано 103 мальчикам в приеме в третью мужскую гимназию и 70 в четвертую, — обнаруживает положение вещей, близкое к ужасному. Ведь это, по практическому своему действию, вполне равняется тому, как если бы издан был закон о воспрещении добрым русским гражданам отдавать своих сыновей в гимназию, только запрещение это падает не сплошь, т.е. все же сколько-нибудь справедливо, а как-то на одного из трех, на одного из пятерых, точно по жребию, который можно поименовать ‘жребием несчастия’. Неподготовлены были к поступлению эти 226, 103 и 70. В статистической цифре нет слез и отчаяния: но нужно иметь самую малую долю воображения, чтобы представить ‘беду’, упавшую на дом и семью, сына, которого готовили-готовили к поступлению, он сам старался, на учителя тратились последние средства, и вот, кажется, все готово и даже мальчика для чего-то проэкзаменовали, вдруг говорят, что его не могут принять в гимназию, ибо нет места в классе. Право, это что-то невообразимое и до того неуклюжее, почти невероятное, что не веришь и своему XX веку и цивилизации своей страны. Ведь это все равно, как если бы за недостатком вагонов на Николаевской дороге публика вдруг пошла по шпалам, ‘пешечком’, из Петербурга в Москву: ‘Куда дождаться места в поезде, и вчера было нетути, и сегодня нетути, и завтра, верно, будет нетути’, — махала бы она в ответ на приглашение начальника дороги не томить его до такой степени и подождать, не будет ли в поезде свободнее завтра. Можно представить себе конфуз всего министерства путей сообщения от такого зрелища ‘пешеходов по шпалам’. Но будто не точно такое же зрелище представляют собою фланирующие мимо стен учебных заведений вполне подготовленные к ним ученики! И точно так, нужно бы назначить какой-нибудь абонемент на место в гимназии, с правом записываться заранее, с наблюдением очереди и права. А то могут происходить случаи, так сказать, горечи особенно усиления среди всеобщего несладкого положения.
Во всяком случае ‘беда’ этих 226 + 103 + 70 семьях города Харькова не такая малость, чтобы по поводу ее общество не было вправе ожидать от канцелярии попечителя харьковского учебного округа какого-нибудь разъяснения или успокоения. Может быть, сведения, попавшие в печать, преувеличены.
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1903. 18 сент. N 9892.