О ПРИЧИН СЛАБЫХЪ УСПХОВЪ ВЪ НКОТОРЫХЪ ДЛАХЪ.
О ПРИЧИН СЛАБЫХЪ УСПХОВЪ ВЪ НКОТОРЫХЪ ДЛАХЪ.
——
Н. АЛЬБЕРТИНИ.
‘Отечественныя Записки’, No 1, 1863
О причине слабых успехов в некоторых делах, Альбертини Николай Викентьевич, Год: 1862
Время на прочтение: 46 минут(ы)
Новый годъ во всхъ странахъ земнаго шара принято встрчать новыми желаніями, новыми надеждами.
Старый годъ привыкли провожать сожалніями о неисполнившихся желаніяхъ, о несбывшихся надеждахъ, о безуспшно потраченныхъ усиліяхъ.
Все — старыя сожалнія, все — новыя желанія — и опять старыя сожалнія!
Слдуетъ же когда нибудь отдать себ отчетъ, отчего желанія не исполняются, отчего безуспшны усилія.
Страшно подумать, какъ широкъ и какъ труденъ вопросъ! Но если мы ограничимъ его, если мы напередъ облегчимъ трудъ свой предположеніемъ — что и то ужь будетъ доброе дло когда мы найдемъ и объяснимъ хоть одну причину — то отчего же и не отправиться намъ въ длинный путь розысканій.
Вс наши дйствія выходятъ непосредственно изъ нашихъ желаній. Всякое желаніе показываетъ несовершенство и неудовлетворенное состояніе того, кто его испытываетъ, и возбуждаетъ насъ къ дятельности, къ усиліямъ, для того, чтобъ достигнуть цли, получить удовлетвореніе.
Человческая дятельность начинается съ желаній: это — ея исходный пунктъ, оканчивается удовлетвореніемъ: это — ея конечный пунктъ. Между началомъ и концомъ стоитъ длинный рядъ усилій, труда, дятельности.
Предметы нашихъ желаній могутъ быть разнообразны до безконечности, начиная съ самыхъ простыхъ физіологическихъ потребностей съ желанія имть необходимый кусокъ хлба и оканчивая исканіемъ истины и добра.
Желанія — необходимая принадлежность жизни. Кто желаетъ, тотъ значитъ, живетъ — и жизнь немыслима безъ желаній. Отсутствіе желаніи тождественно со смертью.
Желанія могутъ быть боле или мене просвщенныя, боле или мене грубыя: могутъ боле или мене соотвтствовать закону жизни, боле или мене разрушать ее. Свойство желаній опредляется, главнымъ образомъ, отношеніемъ ихъ къ закону жизни: т желанія законны, разумны, естественны, которыя ведутъ къ поддержанію, къ сохраненію жизни, желанія, разрушающія жизнь, ни въ какомъ случа не могутъ быть оправданы.
Желанія могутъ быть лучше или хуже направлены, какъ относительно самой цли ихъ, такъ относительно средствъ къ ея достиженію. У желаній могутъ быть цли, которыхъ ни въ какомъ случа нельзя достигнуть: такія желанія называются безумными. У желаній могутъ быть цли, достиженіе которыхъ ни въ какомъ случа не можетъ вознаградить за сумму потраченныхъ усилій. У желаній могутъ быть цли легкодостигаемыя, но самое достиженіе ихъ, самое удовлетвореніе желанія вредитъ жизни, разрушаетъ или уменьшаетъ ея силы. Наконецъ, выборъ средствъ для достиженія цли желаній можно, длать лучше или хуже. Законъ жизни требуетъ выбирать средства такого рода, чтобъ они стоили, возможно меньшей суммы усилій и съ возможно большимъ совершенствомъ доводили до цли.
Для удовлетворенія нашихъ желаній необходимъ трудъ. Кто отказывается отъ труда, тотъ не иметъ права желать. Но силы отдльнаго человка до такой степени ограничены, что трудъ его, даже для удовлетворенія самыхъ первыхъ, физіологическихъ потребностей, необходимо нуждается въ безчисленномъ множеств пособій. Необходимо поэтому, прежде всего, чтобъ человкъ имлъ понятія объ общей порядк міра, о законахъ природы, о ея силахъ и безчисленныхъ орудіяхъ, которыя природа отдаетъ въ его распоряженіе. Главнымъ же образомъ силы человка увеличиваются взаимными сношеніями людей и образованіемъ обществъ, которыя связываютъ пашу дятельность съ дятельностью другихъ людей, во времени и въ пространств: ли пользуемся трудами тхъ, кто намъ предшествовалъ, и собственные ваши труды, связанные съ трудами нашихъ современниковъ, составляютъ цлое, котораго безчисленныя части зависятъ другъ отъ друга самымъ тснымъ образомъ.
Поэтому, человческое общество есть, въ-сущности, не что иное, какъ организація трудовъ, стремящихся къ общей дли, къ удовлетворенію возможно большаго количества желаніи для возможно большаго счастья.
Въ интерес всхъ и каждаго — желать, чтобъ ни одинъ трудъ не билъ прерванъ или задержанъ: ибо труды всхъ и каждаго въ человческомъ обществ такъ тсно связаны между собою, что одинъ не можетъ страдать безъ того, чтобъ въ то же время или впослдствіи не пострадали другіе. Такъ, если въ обществ будетъ задержано образованіе, то вмст съ этимъ будетъ задержана и вся совокупность промышленной дятельности. Если въ обществ не будетъ обезпеченъ для человка результатъ труда, то гі самое дйствительное количество труда будетъ далеко ниже возможнаго количества.
Но трудъ самъ но себ не есть цль жизни, не есть ея назначеніе, это — только необходимое условіе жизни, средство, которое мы должны беречь возможно боле, для того чтобъ возможно боле приближаться къ цлямъ жизни. Вотъ отчего мы стараемся объ облегченіи труда, о томъ, чтобъ найти возможно боле могущественныя орудія для нашихъ дйствій. Сбереженіе труда въ какой нибудь одной отрасли нашей дятельности или въ какомъ нибудь одномъ дйствіи даетъ намъ возможность расширить объемъ и предлы нашей дятельности. Такимъ образомъ, какое нибудь Изобртеніе вовсе не уменьшаетъ суммы труда вообще, оно уменьшаетъ только количество усилій, потребное въ той отрасли дятельности, къ которой это изобртеніе прилагается. Сбереженнымъ трудомъ воспользуется наши желанія, которыя всегда идутъ дальше нашихъ силъ — и употребятъ его для другихъ цлей. Поэтому, всякое сбереженіе труда въ одной дятельности увеличиваетъ сумму желаній, увеличиваетъ вмст съ тмъ сумму дятельности человческой и въ результат ведетъ къ тому, что желанія человческія все боле изъ состоянія неудобоисполнимости переходятъ въ состояніе исполнимости.
Этотъ законъ, весьма ясный и вполн доказанный въ сфер экономическихъ отношеній, вполн справедливъ и для всхъ другихъ отношеній между людьми въ обществ.
Желанія, изъ которыхъ исходитъ вся человческая дятельность, не составляютъ такимъ образомъ чего нибудь постояннаго, они измняются въ своихъ предметахъ и въ степени своего напряженія. Эта измняемость, этотъ ростъ желаній происходитъ нетолько въ каждомъ отдльномъ человк по мр того, какъ онъ развивается умственно а нравственно, какъ измняются матеріальныя условія его жизни, этой ростъ желаніи очевиденъ въ цломъ обществ, такъ что въ каждомъ отдльномъ обществ существуетъ и постоянно растетъ извстная сумма общихъ желаній, то-есть, боле или мене принадлежащихъ всмъ и каждому изъ его членовъ и объясняемыхъ степенью его матеріальнаго, умственнаго и нравственнаго развитія. Измняется состояніе общества, возвышается степень его матеріальнаго благосостоянія и умственнаго развитія — вмст съ этимъ увеличивается и сумма этихъ общихъ желаній, вс и каждый въ этомъ обществ чувствуютъ боле потребностей и желаютъ лучше удовлетворять ихъ.
Мы приведемъ примръ, который можетъ показать наглядно все различіе, существующее между суммами желаній двухъ различныхъ обществъ. Мы въ этомъ примр ограничимся только тмъ разрядомъ желаній, которыя имютъ своимъ предметомъ удовлетвореніе необходимымъ нуждамъ человка. Безъ сомннія, трудно было бы найти въ этомъ отношеніи разницу между богачемъ англійскимъ и богачемъ русскимъ: цивилизація сдлала свое дло въ высшихъ классахъ европейскаго общества, провела общій уровень для ихъ первоначальныхъ потребностей, и въ богатомъ русскомъ дом, безъ сомннія, ла сегодня то же самое и желаютъ завтра сть то же самое, что ли а дятъ въ богатыхъ англійскихъ домахъ. Но спустимся нсколькими ступеньками ниже. Какая разница! Англійскій работникъ въ Рочдэл {Рочдэль — главный пунктъ кооперативныхъ обществъ англійскихъ рабочихъ. Благодаря кооперативнымъ обществамъ, благосостояніе рочдэльскихъ рабочихъ значительно улучшилось въ послдніе годы.} желаетъ непремнно имть за своимъ обдомъ кусокъ сочной, здоровой говядины и чувствуетъ себя дурно въ тотъ день, когда ему почему нибудь неудастся пообдать ростбифомъ. У насъ есть губерніи, гд крестьяне круглый годъ не дятъ инаго хлба, какъ съ примсью мякины, гд очень часто они довольствуются хлбомъ изъ мякины съ примсью древесной коры, и гд кусокъ чистаго ржанаго хлба составляетъ для нихъ предметъ невыполнимыхъ желаній.
Еслибъ можно было опредлить сумму желаній витебскаго крестьянина, сравнить ее съ суммой желаній рочдэльскаго или манчестерскаго рабочаго, то по этимъ даннымъ можно было бы составить весьма отчетливое понятіе о степени развитія двухъ обществъ.
А между тмъ, въ самомъ послднемъ, въ самомъ нисшемъ существ изъ человческой расы лежатъ вс зародыши тхъ же самыхъ желаній, тхъ же самыхъ потребностей, которыя испытываютъ высшіе экземпляры этой расы: поставьте витебскаго крестьянина въ другія условія — и онъ вамъ покажетъ, что вполн способенъ усвоить то же самое, чего желаетъ англійскій мильйонеръ, и что съуметъ отлично распорядиться своими желаніями.
Желанія человческія, это — такая сила, которая способна къ безконечному развитію. Мы теперь даже не можемъ представить себ, чего будутъ желать паши потомки во второмъ, въ третьемъ колн. Желанія, это — источникъ всей нашей дятельности, и чмъ шире, чмъ выше, чмъ неотразиме желанія — тмъ шире, тмъ полне, тмъ выше человческая дятельность. Въ обществ боле развитомъ — боле дятельности, оттого что тамъ боле разнообразныхъ желаній, которыя стремятся къ удовлетворенію. Въ обществахъ малоразвитыхъ сумма желаній невелика, оттого и мало дятельности, желанія преимущественно ограничиваются такими предметами, которые достаются безъ большаго труда. Оттого въ такихъ обществахъ не цнятъ труда, и царствуетъ тамъ застой, сонъ, апатія.
Гд сонъ, апатія, тамъ необходимо — слабость. Такое общество живетъ только на доходы съ капитала существующаго, очень часто даже на самый капиталъ, ибо сохраненіе его все-таки требуетъ труда. Оттого такое общество, собственно говоря, пожираетъ только самого себя. Къ-счастью для человчества, въ настоящее время въ Европ, кром Турціи, нигд нтъ такого общества, оттого, впрочемъ, о Турціи и говорятъ, что дни ея изочтены, что ея и нтъ собственно, а въ Константинопол существуетъ только какой-то призракъ власти, поддерживаемый до-тхъ-поръ, пока это нужно западнымъ державамъ. Во всей Европ нтъ теперь нигд бездйствія, жизнь кипитъ, возникаетъ ежеминутно безчисленное множество желаній, и безчисленные мильйоны головъ и рукъ работаютъ безъ устали на удовлетвореніе этихъ желаній.
Такимъ образомъ, теперь нечего жаловаться на то, что мало желаютъ, безъ сомннія, и въ витебскія пустыни даже проникли желанія, о которыхъ за пять лтъ предъ этимъ не имли тамъ ни малйшаго понятія. Желаютъ теперь повсюду очень сильно и очень многаго и вслдствіе этого работаютъ теперь повсюду очень сильно и очень много. Въ этомъ отношеніи — и еслибъ только отъ этого одного зависла будущность человчества — скорбть и заботиться о ней было бы дломъ совершенно напраснымъ. Когда такъ возбуждены желанія, то развитіе не можетъ остановиться, жизнь не можетъ заглохнуть.
Но замчательно измняется выгодное впечатлніе, отъ картины, представляемой европейскимъ обществомъ, когда мы отъ исходнаго пункта человческой дятельности обратимся къ ея конечному пункту, отъ желаній къ ихъ удовлетворенію. Здсь мы замчаемъ удивительное явленіе: желанія, кажется, такъ сильны, и дятельность такъ велика, а удовлетвореніе далеко не соотвтствуетъ ожиданіямъ.
Въ чемъ можетъ заключаться причина этого?
Причина, вопервыхъ, можетъ заключаться въ самыхъ желаніяхъ, вовторыхъ — въ условіяхъ, среди которыхъ стоятъ желающіе. Самыя желанія наши могутъ быть безумны, мы можемъ желать такихъ вещей которыхъ никогда нельзя достигнуть. Разсказываютъ же сказку о глупой женщин, которая желала птичьяго молока. Безъ сомннья, и въ наше время есть очень много людей, которые тоже желаютъ птичьяго молока. Затмъ есть желанія, которыя сами но себ могутъ быть нисколько небезумны, предметы ихъ могутъ принадлежать къ сфер вещей удобно достигаемыхъ, но для удовлетворенія ихъ нужны извстныя условія, которыхъ нтъ въ дйствительности, а напротивъ, въ дйствительности существуютъ такія условія, при которыхъ эти желанія никакъ не могутъ быть достигнуты. Такимъ образомъ, есть желанія невыполнимыя безусловно и невыполнимыя условно, въ данное время, на данномъ мст и при данныхъ условіяхъ.
Какъ же узнать, въ извстномъ случа, къ какой категоріи слдуетъ отнести невыполнимое желаніе? Тутъ единственнымъ критеріи умомъ долженъ служить простой, обыкновенный человческій разсудокъ, только и возможенъ этотъ критеріумъ. Да и то надобно сказать, что его приговоры могутъ относиться только къ настоящему, а никакъ не могутъ простираться на будущее. Такъ, что сказалъ бы здоровый человческій разсудокъ за сто лтъ предъ этимъ, еслибъ кто нибудь пожелалъ тогда въ десять часовъ перебраться изъ Лондона въ Парижъ? Онъ, конечно, призналъ бы такое желаніе безусловно безумнымъ, оно дйствительно было такимъ для нашихъ ддовъ, а для насъ сдлалось совершенно естественнымъ и законнымъ желаніемъ, которому мы можемъ удовлетворять ежедневно. Все это ли говоримъ къ тому, чтобъ показать, какъ осторожно надобно относить неисполнимыя въ данное время желанія къ категоріямъ безусловной неисполнимости.
Съ уничтоженіемъ грубости, съ развитіемъ просвщены безумныя желанія исчезаютъ сами собою. Когда англичане замтили, что между работниками развиваются желанія, которыя казались имъ безумными, то они поспшили просвтить своихъ работниковъ, настроили для нихъ школы, завели хорошихъ учителей, начали имъ читать публичныя лекціи. И вотъ случился въ Ланкашир голодъ, триста тысячъ рабочихъ нуждаются въ пособіи, они спокойно дожидаются и благородію принимаютъ эти пособія. Что же касается до желаніи, которыя казались англичанамъ безумными, то нтъ и слда этихъ желаній у ныншнихъ голодныхъ работниковъ. Англійскія газеты восклицаютъ съ гордостью: ‘вотъ какъ мы просвтили нашихъ работниковъ, которыхъ отцы такъ пугали нашихъ отцовъ. Они теперь скоре умрутъ съ голода, чмъ пожелаютъ разграбить фабрику, на которой работаютъ’.
Да, дйствительно, какая это безконечно благодтельная сила — просвщеніе! Брайтъ, отлично знающій положеніе англійскаго рабочаго, разсказываетъ намъ, отчего это, при ныншнемъ бдствіи въ Ланкашир, не было ни одной попытки со стороны рабочихъ разграбить фабрику. Но его словамъ, это — оттого, что англійскіе рабочіе понимаютъ теперь такъ же хорошо, какъ профессора политической экономіи, интересы, связывающіе ихъ съ хозяиномъ фабрики, они знаютъ, отчего происходитъ остановка въ работахъ, они- знаютъ, что это бдствіе — временное, что хозяинъ тутъ невиноватъ, они понимаютъ дале, что если чмъ нибудь повредятъ интересамъ хозяина, если лишатъ его части капитала, то чрезъ это они усилятъ только свое собственное бдствіе: хозяину будетъ трудно начать работы, когда кризисъ кончится, ему нужно будетъ устроивать машины вновь, а для этого, можетъ быть, у него не будетъ денегъ — они, значитъ, дольше останутся безъ работы. Наконецъ, Брайтъ увряетъ, что работники хорошо понимаютъ, какъ ничтожна будетъ та помощь, которую они могли бы извлечь для себя, разграбивши дв-три фабрики: они понимаютъ, что грабежемъ нельзя существовать. Въ самомъ дл, какъ не радоваться этимъ успхамъ просвщенія: изъ полудикихъ, изъ полуварваровъ тридцатыхъ годовъ оно сдлало разумныхъ политикоэкономовъ, а еще лучше — разумныхъ гражданъ.
На этомъ факт мы остановились доле съ цлью показать, какое огромное вліяніе на характеръ и свойство человческихъ желаній иметъ просвщеніе. Оно, съ одной стороны, вызываетъ громадную сумму новыхъ желаній, боле человческихъ, боле возвышенныхъ и разумныхъ, съ другой стороны, уничтожаетъ въ нашихъ желаніяхъ то, что въ нихъ было грубаго, скотскаго, неразумнаго. Желанія грубаго человка направлены часто ко вреду общества, желанія человка просвщеннаго всегда сходятся въ своей цли съ высшими интересами общества.
Вотъ отчего для насъ вполн ясно, что вмст съ развитіемъ просвщенія, вмст съ поднятіемъ умственнаго уровня общества, количество желаній, безусловно невыполнимыхъ, должно необходимо уменьшаться, и наконецъ въ развитіи своемъ человческія общества дойдутъ дотого, что безумныя желанія будутъ характеризовать уже настоящаго и полнаго безумца.
Но это вовсе не относится къ разряду желаній, которыя невыполнимы единственно потому, что существуютъ сильныя условія, препятствующія ихъ выполненію. Такія желанія никогда не могутъ исчезнуть, по крайней мр не предвидится возможности такого состоянія общества, чтобъ въ немъ ршительно не было условій, представляющихъ непреодолимыя препятствія для индивидуальныхъ, весьма естественныхъ и при другихъ условіяхъ весьма исполнимыхъ, желаній, Это надобно принять какъ фактъ неизбжный, какъ постоянное жизненное явленіе, необходимое для самаго развитія человческихъ обществъ.
Но если, пока живетъ человчество, до тхъ поръ суждено быть такимъ условно невыполнимымъ желаніямъ то изъ этого еще ни мало не слдуетъ, что къ. нимъ позволительно относиться съ равнодушіемъ. Равнодушіе тутъ мене всего у мста. Усилія всхъ и каждаго, каждаго отдльнаго человка и цлаго общества, должны быть направлены къ тому, чтобы такія условно невыполнимыя желанія боле и боле обращались въ желанія выполнимыя. Ибо, если въ какомъ нибудь обществ накопится ихъ очень много, то рано или поздно результатъ будетъ все тотъ же, какой бываетъ, когда сумма желаніи мала, когда мало дятельности. Продолжительное неудовлетвореніе желаній можетъ повести къ апатіи, къ тому, что общество отвыкнетъ желать, что въ немъ уменьшится, слдовательно, сумма дятельности. Общество, другимъ путемъ только, можетъ дойти все до того же, дочего дошли Турція и Китай. Въ нкоторыхъ отношеніяхъ ныншняя Франція могла бы представить намъ доказательства въ подтвержденіе этой мысли.
Вотъ отчего желанія, въ которыхъ собственно нтъ ничего безумнаго, но которыя остаются неудовлетворенными единственно потому, то существуютъ для этого боле или мене сильныя препятствія, такія желанія заслуживаютъ полнаго вниманія философовъ, моралистовъ, политиковъ, государственныхъ людей. Дло однихъ — обсудить, въ какой мр они связаны со всмъ существомъ человка, съ его природнымъ и историческимъ существомъ, потому что это — дв вещи разныя, хотя и тсно связанныя другъ съ другомъ: существо готентота и англосаксонца — одно и тоже дли физіолога и анатома, но различію но всхъ иныхъ отношеніяхъ. Дло другихъ — поршить вопросъ о сил этихъ желаній, о томъ, можно ли, полезно ли оставлять ихъ невыполнимыми, не потерпитъ ли отъ этого жизнь цлаго общества, и если отвтъ будетъ положительный, то ихъ дло — постараться о томъ, чтобъ препятствія были сглажены.
Здсь прежде всего представляется вопросъ: чмъ слдуетъ руководствоваться при опредленіи силы желаній и ихъ значенія въ жизни общества, Въ практик этотъ вопросъ представляетъ громадныя трудности, которыя происходятъ преимущественно отъ того, что одно и то же желаніе у различныхъ людей можетъ принимать различныя формы, различнымъ образомъ выказываться: очень часто огромная масса людей желаетъ одного и того же, а заставьте ихъ выказать свои желанія, особенно если они лишены возможности сговариваться между собою — выйдетъ столпотвореніе вавилонское. А между тмъ, если все это разнообразіе свести къ простйшимъ элементамъ, то, легко можетъ быть, въ желаніяхъ окажется нкоторое однообразіе. Желанія человческія сами по себ — вещь довольно неопредленная, человку, въ особенности малоразвитому, то, чего онъ вновь желаетъ, чего онъ не видалъ еще и не знаетъ, но безъ чего — онъ понимаетъ — какъ-то нехорошо жить ему, представляется въ расплывающихся, неясныхъ очеркахъ. Нужна значительная степень умственнаго развитія, чтобъ представлять себ въ ясныхъ очеркахъ новый, невиданный дотол предметъ желаній. Вотъ отчего происходитъ главная трудность при опредленіи силы накопившихся въ обществ желаній.
Тмъ немене можно выставить нкоторые общіе, признаки, но которымъ слдуетъ заключать, какъ велика сила желаній. Первый такой признакъ — количество желающихъ. Еслибы чего нибудь желали одинъ, двое, десятки, сотни отдльныхъ личностей среди мильйоновъ, то совершенно позволительно было бы не обращать вниманія на ихъ желанія: это — отдльныя личности, а мало ли чего могутъ желать различные экземпляры человческой расы? Но обстоятельства значительно перемняются, если что нибудь желаютъ вс или большинство общества. Такъ, когда предложено было французамъ ршить вопросъ о форм правленія, и когда изъ восьми мильйоновъ французовъ семь мильйоновъ пожелали имть своею главою Наполеона — Наполеонъ сдлался ихъ императоромъ. Такъ, дале, итальянцы огромнымъ большинствомъ пожелали соединиться съ Пьемонтомъ — и соединились.
Франція, двнадцать лтъ тому назадъ, насладилась полнымъ счастіемъ: чего желало большинство ея народа, то и было достигнуто, Большая часть Италіи, два года тому назадъ, благодаря Гарибальди и Кавуру, также насладилась полнымъ счастіемъ. Это — случаи одного [іода, но есть безконечное множество случаевъ другаго рода: чего нибудь точно также желаетъ огромное большинство населенія, но должно оставаться только при желаніяхъ. Такое положеніе длъ ставитъ общество въ ненормальное состояніе. Доказательствъ этому мы видимъ множество.
Такъ, есть ли хотя одинъ человкъ въ мір, который назвалъ бы ныншнее положеніе Рима нормальнымъ? Самый отчаянный ультрамонтамъ сознается, что дла въ немъ идутъ весьма плохо, хотя онъ посвоему объяснитъ причины этого и предложитъ свои особенныя средства для излеченія болзни. Въ самомъ дл, слыханное ли дло, чтобъ государь могъ держаться на престол только потому, что иноземныя войска окружаютъ этотъ престолъ? Въ обыкновенномъ порядк, государи сидятъ спокойно на престолахъ общею любовью и общимъ желаніемъ народа. Въ Рим же — совершенно наоборотъ. Папа царствуетъ до сихъ поръ только потому, что этого желаетъ Наполеонъ. Римляне желаютъ того же, чего желаетъ вся Италія, но французы мшаютъ удовлетворенію этихъ желаній. Что же, хорошо ли отъ этого?Кому хорошо?— Нан?— Римлянамъ?— Италіи?Всмъ равно дурно. Папа — въ рукахъ у французовъ, не иметъ свободы, не иметъ достоинства, потерялъ уваженіе, которое къ нему имли народы, потерялъ, въ особенности, уваженіе итальянцевъ. Интересы римлянъ сосредоточены на одномъ пункт, они не могутъ заниматься никакою дломъ до тхъ поръ, пока не будетъ ршено важнйшее для нихъ дло, гордость ихъ страдаетъ, сознаніе своего безсилія убиваетъ всякую энергію, всякую силу духа — что сказывается во всемъ существ римлянина, въ мельчайшихъ подробностяхъ его жизни: онъ живетъ со дня на день и усвоилъ себ вс качества, неразлучныя сі подобнымъ существованіемъ.— А Италія? Италія безъ Рима, это — тло безъ сердца. Тутъ не важенъ вопросъ о мст столицы — тутъ важно моральное дйствіе того факта, что Италіи не даютъ Рима.
Пруссія — тамъ длаются чудныя вещи. Палата выбрана прусскимъ народомъ. Изъ трехсотъ пятидесяти членовъ ея только одиннадцать несогласны съ мнніемъ большинства. Значитъ, вс остальные — огромнйшее большинство, какого только можно ожидать въ многочисленномъ представительномъ собраніи — выражаютъ желанія большинства прусскаго народа, именно большинства той его части, которая на основаніи конституціи иметъ политическія права. Это, кажется, ясно нетолько для всякаго, сколько нибудь знакомаго съ практикою представительныхъ учрежденій, это ясно для самаго темнаго ума. Въ Пруссіи это только не для всхъ ясно. Тамъ увряютъ, что палата вовсе не выражаетъ желаній большинства, что ея мннія принадлежатъ ничтожной котеріи агитаторовъ, старающихся разрушить общественный порядокъ, какъ будто народъ, какъ будто представители народа могутъ имть подобныя желанія! Вс дйствія палаты и ея членовъ стараются представить въ ложномъ, въ мрачномъ свт, стараются поставить на видъ, будто бы они желаютъ разрушенія монархической власти въ Пруссіи… Странное, безумное было бы это желаніе въ такой стран, какъ Пруссія, въ стран, созданной монархическою властью. Стараются поставить на видъ, будто бы эти агитаторы нетолько не радютъ о сил, чести и достоинств Пруссіи, а — напротивъ, желаютъ, въ минуту опасности, лишить ее всякихъ средствъ защиты, стараются представить ихъ недобрыми гражданами, измнниками своему отечеству. Какъ будто возможно, чтобъ умные люди — не утописты, не пустые мечтатели, а положительно умные люди — представители наиболе положительныхъ людей между нмцами могли имть что нибудь подобное на ум. Юнкера — партія, ничтожная по числу, но сильная симпатіей къ ней въ высшихъ слояхъ — сочиняютъ депутаціи, сочиняютъ адресы, которые имютъ цлью убдить короля и общественное мнніе Пруссіи и всей Европы, что все это дйствительно — такъ, что палата безумствуетъ, что народъ прусскій будто бы вовсе не того желаетъ, чего желаетъ палата. Несчастные! заблужденію ихъ нтъ мры… Общественнаго мннія они никакъ не могутъ переубдить въ свою пользу: общественное мнніе постоянно относится къ нимъ самымъ оскорбительнымъ для нихъ образомъ, нтъ мры и конца насмшкамъ надъ этими несчастными юнкерами въ англійской журналистик, въ той печати, которую одну во всей Европ можно считать врнымъ органомъ общественнаго мннія {Процесъ, начатый мистеромъ Гловеромъ, владльцемъ недавно скончавшейся газеты ‘Morning Chronicle’, противъ двухъ французскихъ министровъ, гг. Персиньи и Бильо, раскрываетъ удивительныя вещи. Нсколько лтъ тому назадъ, французскіе министры подкупили Гловера: онъ взялся писать въ своей газет, пользовавшейся до тхъ поръ (она была подъ другой редакціей) уваженіемъ англійской публики, статьи, пріятныя для французскаго правительства, съ цлью настраивать общественное мнніе Англіи соотвтственно видамъ французской политики. Гловеръ усердно исполнялъ свой контрактъ — и убилъ газету. Оказалось, что общественное мнніе въ Англіи настроивается само собою, и никакая продажная газета настраивать его не можетъ. Публика почувствовала вскор нерасположеніе къ статьямъ ‘Morning Chronicle’, перестала читать газету и покупать ее. ‘Истощивъ усилія въ борьб съ нерасположеніемъ публики’ и въ достохвальномъ служеніи французскимъ министрамъ, Гловеръ обанкрути.тся. Теперь за статьи свои онъ требуетъ съ министровъ уплаты 14,000 фунтовъ, около ста тысячъ рублей на наши деньги. Урокъ — весьма поучительный для газетъ и для французскихъ министровъ. Впрочемъ, что касается до газетъ англійскихъ, то для нихъ вовсе не нужно было этого урока. Въ Англіи, случай съ Гловеромъ — исключеніе, исключеніе достойно наказанное, значитъ, другимъ не будетъ повадно. Англійскія газеты не продаютъ своихъ мнніи. Французскіе министры, вообразивши, что можно купить англійскую газету, только безполезно израсходовались, да кром того подверглись скандалу. Вотъ на континент — тутъ дло другое. Министры, безъ сомннія, вздумали ввести въ Англію континентальныя привычки. Тутъ, дйствительно, много газетъ продажныхъ, и даже т, которыя не продаютъ своихъ услугъ за деньги, часто бываютъ не въ силахъ устоять противъ вліяній другаго рода. На континент, даже честная газета иногда бываетъ принуждена высказывать такія мннія, которыя способны возбудить подозрнія въ ея честности. Вотъ отчего во всхъ странахъ Европы такъ интересуются тмъ, что скажутъ объ ихъ длахъ англійскія газеты, и такъ немного придаютъ значенія тому, что говорится объ этихъ длахъ въ другихъ газетахъ.}. Общественнаго мннія имъ не удастся обмануть, потому что обманывать общественное мнніе въ Европ весьма трудно, Но, къ-несчастью, ныншнее прусское правительство стоитъ на сторон этихъ юнкеровъ., слушаетъ ихъ, поддерживаетъ ихъ отвчаетъ имъ, что оно имъ вполн симпатизируетъ, и дйствуетъ въ видахъ и стремленіяхъ юнкерской партіи. Мы, можетъ’быть, возвратимся еще къ прусскому вопросу и тогда увидимъ, въ чемъ онъ дйствительно заключается, теперь же только можемъ высказать наше крайнее убжденіе, что въ вопросъ этотъ вовсе не входятъ никакія посягательства и ни на какія права. Все это выдумано юнкерскою партіею. Мы теперь только предложимъ вопросъ, хорошо ли положеніе той страны, въ которой правительство относится къ представителямъ народа, какъ къ ничтожной ватаг злоумышленниковъ, жаждущихъ анархіи и безпорядка? Вдь этимъ, значитъ, правительство ставитъ себя въ совершенный разрзъ съ огромнымъ большинствомъ народа. Хорошо ли это? И можно ли сказать, что тамъ жизнь идетъ правильно? Какая огромная масса народныхъ желаній остается неудовлетворенною и безъ всякихъ средствъ къ удовлетворенію! Мы говоримъ не о хлб, хотя, безъ сомннія, это иметъ вліяніе и на хлбъ также. Мы говоримъ о разныхъ иныхъ благахъ, безъ которыхъ невозможно правильное развитіе государственной и общественной жизни. Мы напомнимъ здсь только тотъ фактъ, что когда старая прусская армія, вся наполненная юнкерами, армія стараго юнкерскаго правительства, была разбита старымъ Наполеономъ при ен, то нетолько вся Германія, Пруссія этому радовалась: для нея нестолько тяжело было вншней пораженіе, сколько пріятно внутреннее паденіе юнкерства и юнкерской системы. Ну, каково-то будетъ, если ена повторится? А, чего добраго, это можетъ случиться: народная деморализація — страшное дло, а Пруссія деморализирована, а въ Германіи она быстро, въ какой нибудь годъ, потеряла всякое сочувствіе къ себ. Событіе будетъ страшное.
Въ Греціи длаются тоже удивительныя вещи. Тамъ, какъ извстно, народъ прогналъ короля Оттона, который — странное дло!— въ двадцатисемилтнее владычество свое не усплъ пріобрсти себ въ Греціи ни единой симпатіи. Отъ этого никто, ни одинъ человкъ, ни одинъ жандармъ не думалъ защищать его, и октябрьская революція произошла безкровно. Такое единодушіе грековъ изумило Европу, но въ скоромъ времени ей пришлось изумиться еще боле. Всегда трудне для народа единодушно желать чего нибудь, чмъ единодушно не желать. Грекамъ предстояло выбрать себ новаго короля. Можно было ожидать, что тутъ-то, въ особенности у такого отсталаго народа, какъ потомки древнихъ эллиновъ, начнутся интриги, распри, неудовольствія, схватки. Къ тому же кандидатовъ на престолъ было много. Временное правительство ршило спросить народъ поголовно. Оказалась изумительная вещь: полтораста тысячъ греческихъ избирателей подали голосъ, точно одинъ человкъ, за англійскаго принца Альфреда — громадное, могущественное доказательство того нравственнаго уваженія, которымъ пользуется въ глазахъ народовъ Англія, англійская система и англійская династія. Изъ восьми тысячи голосовъ въ Аинахъ подано за принца Альфреда семь тысячъ-девятьсотъ-девяносто-четыре. Это — фактъ безконечной важности. Но дло вотъ въ чемъ. Принцъ Альфредъ не можетъ принять греческой короны: этого не позволяетъ ему Европа, ибо иначе, независимо отъ нравственнаго вліянія Англіи, матеріальное ея вліяніе могло бы сдлаться преобладающимъ въ Европ, она въ свою исключительную пользу могла бы поршить восточный вопросъ. Не дозволяя принцу Альфреду принять греческую корону, Европа, кром того, иметъ формальное право: существуетъ старый трактатъ 1830 года, по которому члены владтельныхъ домовъ трехъ державъ, покровительствующихъ Греціи, то-есть Россіи, Англіи и Франціи, не могутъ носить греческой короны. Какъ же быть теперь съ единодушнымъ желаніемъ грековъ? Альфреда имъ не дадутъ, хотя они и выбрали его. Это значитъ, что королемъ у нихъ будетъ какое нибудь другое лицо, котораго они вовсе не желаютъ.— Что же? хорошо ли это? Каково пойдетъ жизнь этой страны, когда въ ней останутся сожалнія о неисполнившихся желаніяхъ — сожалнія, которыя будутъ необходимо возбуждать и раздувать чувство неудовольствія ко всякому, имющему наступить порядку? Не нужно особеннаго дара предвиднія, чтобъ предсказать Греціи въ близкомъ будущемъ длинную вереницу безпорядковъ и волненій. Титулованный король Фердинандъ, отецъ ныншняго короля португальскаго, Лудовика, имлъ благоразуміе отказаться отъ греческой короны, когда ему было предложено заступить мсто принца Альфреда, понятно — почему. Но будетъ ршительно непонятно, какъ кто нибудь другой ршится, при ныншнихъ обстоятельствахъ, ссть на греческій престолъ и управлять народомъ, который такъ энергично объявилъ, кого онъ желаетъ имть своимъ правителемъ.
До сихъ поръ мы имли въ виду только количественную силу желаній. Мы видли, что для того, чтобъ желанія, существующія въ обществ, составляли важную силу, необходимо, чтобъ на этихъ условіяхъ соединялось возможно большее количество членовъ этого общества. Еслибы мы только этимъ признакомъ и удовольствовались, то въ такомъ случа люди, прочитавшіе нашу статью, помщенную въ предшествующей книжк этого же журнала, имли бы полное право уличить насъ въ непростительной непослдовательности. Тамъ мы такъ сильно возставали противъ господства стихійныхъ силъ, а здсь мы стоимъ, повидимому, за количественную силу, за большинство, за массу, то-есть, за туже самую стихійную силу. Но т изъ читателей, которые будутъ имть терпніе идти за нами дальше, убдятся, безъ сомннія, что противорчіе тутъ — только видимое.
Дло въ томъ, что есть различные роды желаній по степени ихъ доступности пониманію человческому. Есть такія простыя желанія, которыя доступны всмъ и каждому, которыхъ предметъ понимается ясно самымъ простымъ здравымъ смысломъ, безъ особеннаго спеціальнаго развитія умственныхъ способностей. Такъ, нтъ, конечно, на земномъ шар такого человка, который не желалъ бы пріобртать нужныя для него вещи возможно дешевле. Но есть желанія боле сложныя, мене доступныя обыкновенному пониманію, предметъ ихъ можетъ быть ясно понимаемъ только умомъ сколько нибудь развитымъ. Такъ напримръ, общее всмъ людямъ желаніе, чтобъ необходимыя для нихъ вещи продавались дешевле, въ человк развитомъ разлагается въ безчисленное множество желаній, изъ нихъ каждое въ частности направлено на извстный предметъ, достиженіе котораго облегчитъ исполненіе главнаго желанія, приблизитъ къ этому исполненію. Такъ, можно желать проведенія хорошихъ дорогъ, уничтоженія стснительныхъ пошлинъ, уничтоженія ненужныхъ формальностей, стсняющихъ торговлю и проч. Но понятно само собою, что желать всхъ этихъ вещей можетъ далеко не каждый, а только т, кто хорошо знакомъ съ дломъ, кто обладаетъ значительною степенью общаго образованія и спеціальными свдніями въ той области, куда направляетъ свои желанія.
Мы возьмемъ еще примръ. У насъ есть курская, харьковская, полтавская губерніи — губерніи чрезвычайно плодородныя, но расположенныя крайне неудобно относительно путей сообщенія. Для большей части уздовъ въ этихъ губерніяхъ доставка хлба къ пристанямъ въ высшей степени дорога, затруднительна. Каждый земледлецъ въ этихъ губерніяхъ, безъ сомннія, чувствуетъ вс эти неудобства, и желаетъ устраненія ихъ. Но можемъ сказать смло, что на этомъ, на устраненіи неудобствъ, и оканчиваются желанія девяноста-девяти сотыхъ населенія этихъ губерній. Какими именно способами устранить неудобства объ этомъ думаетъ серьзно одна сотая часть — и желаетъ, безъ сомннія, желаетъ весьма сильно желзныхъ дорогъ. Притомъ, безъ сомннія, эти люди, серьзно думающіе о предмет, серьзно желающіе желзныхъ дорогъ для своего края, знаютъ лучше, чмъ кто бы то ни было, потребности мстныя, знаютъ, гд лучше всего было бы провести дороги. Теперь мы предложимъ вопросъ: еслибы нужно было узнать желанія того края по части устройства путей сообщенія, то кто именно могъ бы быть лучшимъ, боле -врнымъ представителемъ желаній и потребностей своего края?
Есть такіе простые вопросы, такія простыя желанія, что, когда требуется разршить или узнать ихъ, то можно обратиться ко всмъ и каждому. Такъ напримръ, въ вопрос о соединеніи Италіи, весьма естественно было обратиться къ каждому итальянцу и спросить его: хочетъ ли онъ быть итальянцемъ или нтъ? Тутъ — дло чувства, дло простаго здраваго смысла, нетребующее никакого особеннаго напряженія умственныхъ силъ, никакого запаса ни знаній, ни развитія. Уже несравненно боле трудностей, чмъ итальянскій вопросъ, представляетъ вопросъ греческій. Тутъ предстояло народу ршить вопросъ объ имени, о личности, которой онъ желаетъ отдать управленіе Народу предстоялъ здсь выборъ между нсколькими лицами, которыхъ онъ не зналъ, ему предстояла большая опасность ошибиться. Какъ и дйствительно пять изъ аинскихъ избирателей написали Абдель-Кадера по ошибк, а можетъ быть и по идіотизму. Но тмъ не мене вопросъ о выбор лица правителя, въ особенности, когда съ лицомъ ни мало не связана система правленія, можетъ и даже, по необходимости, долженъ быть предоставленъ всей масс народа: тутъ нельзя отказывать въ прав участія даже и стихійной сил, Но совершенно другое дло, если съ вопросомъ о лиц правителя связанъ вопросъ о правительственной систем. Этотъ послдній вопросъ весьма сложный, весьма трудный — несравненно трудне, чмъ вопросъ о проведеніи желзной дороги черезъ тотъ или черезъ другой городъ, мы видли, что и въ этомъ послднемъ случа плохими судьями дла будутъ люди, которые мало думали о дорогахъ, о потребностяхъ своего края, объ условіяхъ мстности. Тмъ мене возможно такимъ людямъ когда бы то ни было поручать ршеніе вопроса о правительственныхъ системахъ, спрашивать въ подобныхъ случаяхъ прямо отъ нихъ объ ихъ желаніяхъ. Они имютъ неясное представленіе о своихъ собственныхъ нуждахъ, а тмъ мене способны изъяснить нужды всего края. Все это мы говоримъ въ объясненіе того случая, какъ Франція, ршая вопросъ о власти Наполеона, ршила вмст съ тмъ вопросъ и о правительственной систем. Мы понимаемъ теперь ясно, въ чемъ состояла тогда главная ошибка. Этого одного примра Франціи совершенно достаточно, чтобъ уразумть съ полною ясностью, гд долженъ быть предлъ для стихійныхъ силъ, и какія могутъ возникнуть послдствія, когда этотъ предлъ почему либо будетъ нарушенъ.
Прусскія дла могутъ также привести къ нкоторымъ весьма важнымъ соображеніямъ. Въ ‘Отеч. Зап.’ прошлаго года былъ цлый рядъ статей о нихъ, изъ этихъ статей лучше всего можно познакомиться съ характеромъ и движеніемъ этого важнаго вопроса. Читатели увидятъ оттуда, какъ устроена въ Пруссіи система парламентскихъ выборовъ, и насколько ныншнюю прусскую палату можно считать представительницею общественнаго мннія Пруссіи. Мы здсь только повторимъ мнніе уважаемаго автора, что палата ныншняя составлена какъ нельзя лучше, заключаетъ въ себ лучшія умственныя силы страны и наилучшимъ образомъ представляетъ ея общественное мнніе. У палаты съ королемъ вышелъ споръ. Король хочетъ увеличить войско, и министры его потребовали отъ палаты лишнихъ суммъ на войско. Палата была того мннія, что войско увеличивать — не зачмъ, что, вмсто введенія лишнихъ солдатскихъ полковъ, слдуетъ поддерживать старую прусскую систему народнаго ополченія (ландверъ), которою король очень недоволенъ. Она поэтому отказала въ деньгахъ, не утвердила представленнаго бюджета, король закрылъ палату, и его министры безъ бюджета управляютъ теперь страною. Такимъ образомъ возникло весьма прискорбное разъединеніе между правительствомъ и представителями народа. Въ юридическое разсмотрніе вопроса мы не вдадимся, не станемъ разбирать, кто правъ, кто виноватъ. Для насъ, въ настоящее время, это совершенно все равно, а кто желаетъ получить вполн основательныя свденія для разъясненія этого вопроса, тому рекомендуемъ указанныя статьи. Мы только предложимъ вопросъ: въ какомъ отношеніи, вслдствіе этой распри, стоитъ правительство къ народу? Притомъ, къ какой части народа оно стало въ такія отношенія, къ неспособной судить о длахъ, или же къ наиболе способной желать, понимать и судить. Вотъ отчего такъ и страшно теперь, чтобъ не повторилась ена.
Такимъ образомъ, вотъ мы ужь путемъ анализа отдльныхъ явленій дошли до того вывода, что только въ нкоторыхъ, малочисленныхъ, совершенно исключительныхъ случаяхъ можно обращаться къ массамъ, чтобъ узнать ихъ желанія, въ большей же части случаевъ, въ обыкновенномъ порядк жизни, имютъ особенную важность желанія тхъ, кто обладаетъ достаточнымъ умственнымъ развитіемъ, чтобъ понимать, чего слдуетъ желать, кто боле или мене близко знакомъ съ порядкомъ тхъ явленій, къ сфер которыхъ относятся предметы желаній, и кто, по своему общественному положенію, обладаетъ всми качествами, необходимыми для того, чтобъ желать независимо, свободно и сознательно. Такимъ образомъ мы другимъ путемъ пришли все къ тому же, о чемъ говорили въ нашей предшествующей стать, къ вопросу о значеніи высшихъ умственныхъ силъ въ обществ, такъ-называемыхъ нами лучшихъ людей. Количественная сила желаній составляетъ, такъ сказать, только общій фонъ всей суммы общественныхъ желаній, она относится къ достиженію дли этихъ желаній точно такъ же, какъ народность относится къ политической жизни извстнаго общества. Ее нужно принимать во вниманіе и ею пользоваться, въ нкоторыхъ исключительныхъ случаяхъ нельзя не обращаться къ ней. Но надобно помнить, и очень твердо помнить, что большею частью она нестолько помогаетъ движенію общества впередъ, сколько задерживаетъ его. Поэтому, на одной этой количественной сил было бы совершенно безплодно основывать движеніе. Для движенія, для прогресивнаго движенія общества, нужны толчки, нужны импульсы, они должны, они могутъ идти только отъ той части общества, въ которой сосредоточена умственная сила, интеллигенція общества.
Вотъ отчего въ особенности важенъ этотъ второй признакъ — качественная сила желаній, это — главный признакъ для опредленія силы желаній, накопившихся и существующихъ въ обществ. На него нужно обращать преимущественно вниманіе, другими словами всегда надобно ставить такой вопросъ: кто желаетъ? И если, при разршеніи его, получаемъ въ вывод, что весьма сильно и весьма великодушно желаетъ та часть общества, въ которой, нельзя не признать, сосредоточивается въ данное время высшая умственная сила, то нельзя не прійти къ заключенію, что такія желанія соотвтствуютъ въ данное время существеннымъ потребностямъ общества, что они имютъ за себя вс основанія, и ради самой будущности этого общества надобно желать, чтобъ они исполнились. Иначе, первымъ и ближайшимъ послдствіемъ будетъ упадокъ умственныхъ силъ въ обществ: это — оттого, что каждая общественная сила необходимо нуждается въ дятельности и развивается дятельностью, если же вы обрекаете ее, на бездятельность или, просто, не признаете ея правъ на дятельность, то она замираетъ. Но что происходитъ въ томъ случа, когда желанія, принадлежащія представителямъ умственной силы въ обществ, сознанныя ими, какъ желанія вполн, разумныя, какъ такія желанія, безъ удовлетворенія которыхъ жить очень дурно, остаются долгое время неисполненными? Это значитъ, ни боле, ни мене, что въ такомъ обществ умственной, силы не нужно, что ей тамъ ршительно не зачмъ работать. Мы имли уже случай говорить, что нчто въ подобномъ род произошло во Франціи.
Такимъ образомъ, мы показали т главные признаки, которыми опредляется сила желаній, возникающихъ въ обществ. Кром этихъ признаковъ, можно найти еще множество другихъ, но т будутъ уже не въ такой степени важны, не въ такой степени общи. Такъ напримръ, обращая вниманіе на т средства, которыми желанія обладаютъ для своего выполненія, можно говорить, что т желанія сильны, у которыхъ средствъ этихъ достаточно, а т слабы, у которыхъ мало. Какъ ни кажется, съ перваго раза, это мнніе могущественнымъ и подавляющимъ, но оно теряетъ много въ своемъ эффект при ближайшемъ анализ жизненныхъ явленій. Изъ безконечнаго множества фактовъ, раскрытыхъ исторіей, мы видимъ, что очень часто средства для выполненія желаній являются мгновенно, въ такую минуту, когда никто этого не ожидалъ, такъ что желаніе, которое вчера еще, по имвшимся у него средствамъ, казалось очень слабо, ныньче вдругъ располагаетъ громадными средствами. Мы этихъ фактовъ не приводимъ, потому что считаемъ это совершенно Ливнямъ дломъ. Наконецъ, средства, это — дло совершенно случайное: отъ случайныхъ причинъ ихъ можетъ не быть, равно какъ отъ случайныхъ причинъ они могутъ явиться. Вотъ почему этотъ признакъ мы считаемъ далеко уступающимъ въ важности нашему главному’ признаку, именно — качественной симъ желаній.
Мы старались показать, какъ дурно бываетъ въ тхъ случаяхъ, когда желанія огромнаго числа людей, въ особенности лучшихъ людей въ обществ, остаются долгое время безъ удовлетворенія. Мы старались показать, чмъ слдуетъ руководствоваться для опредленія силы желаній. Теперь намъ слдуетъ заняться разсмотрніемъ боле важнаго и боле труднаго вопроса: отъ чего, отъ какихъ причинъ зависитъ неисполненіе желаній, которыя имютъ за себя, кажется, вс данныя, которыя соединяютъ въ себ и качественную, и даже (хоть это, мы видли, и невсегда особенно важно) количественную силу, и безъ выполненія которыхъ останавливается или идетъ вкривь жизнь общества и замираютъ его живыя силы.
Для разъясненія этого вопроса мы обратимъ вниманіе на то, въ какихъ длахъ вообще везд успваютъ больше, а въ какихъ — меньше, и притомъ гд, въ какихъ странахъ, успваютъ больше, а гд — меньше.
Вс дйствія человческія, по-крайней-мр въ различныхъ теоріяхъ, юридическихъ, экономическихъ и всякихъ иныхъ, принято разбивать на дв большія категоріи: дйствія частныя и дйствія общественныя, дятельность частную и дятельность общественную. Для теорій, для науки такое дленіе необходимо, ибо безъ него въ научныхъ основахъ и выводахъ была бы страшная путаница. Обязанность науки — классифицировать явленія, и классификація, принятая въ паук, какъ нельзя боле соотвтствуетъ ея цлямъ. Но рзкое очертаніе предловъ двухъ этихъ сферъ дятельности тамъ — въ наук и оканчивается. Въ жизни мы все видимъ углы, криволинейные изгибы,тутъ въ безконечномъ разнообразіи явленій мы встрчаемъ прежде всего огромную массу такихъ дйствій, о которыхъ трудно сказать, куда ихъ зачислить — въ сферу ли дятельности частной, или въ сферу дятельности общественной, потому что оба характера смшаны въ нихъ, и богъ-знаетъ, который преобладаетъ. Затмъ мы видимъ, что на извстной масс дйствій, по господствующему характеру совершенно относящихся, кажется, къ дятельности частной, сказывается съ непреоборимою силою вліяніе элемента общественнаго. А за то въ другой рядъ дйствій, ужь, кажется, вполн принадлежащихъ къ общественной сфер — глядишь — вторгся и живетъ тамъ элементъ совершенно частный. Наконецъ, какъ бы ни старались формировать жизнь, но никакъ нельзя оторвать эти дв сферы одну отъ другой, и частная жизнь, и общественная всегда будутъ оказывать могущественное вліяніе другъ на друга.
Все это весьма важно для насъ, для нашихъ будущихъ выводовъ и мы тотчасъ же будемъ имть случай замтить, какъ въ самую глубину частной жизни вторгается вліяніе общественной жизни, общественныхъ учрежденій.
Тмъ немене мы воспользуемся этимъ дленіемъ и спросимъ читателей, гд боле успваютъ люди — въ дятельности частной или въ дятельности общественной?
Конечно, никто не задумается отвтить на предложенный вопросъ самымъ ршительнымъ образомъ въ пользу дятельности частной. Въ самомъ дл, какіе безпримрные успхи сдланы людьми въ сфер дятельности частной, въ послдніе сорокъ, тридцать лтъ? Сколько важныхъ открытій въ наукахъ, которыя такъ сильно расширили область человческаго вденія, разъяснили для насъ столько важныхъ законовъ природы и дали намъ возможность, обладая познаніемъ этихъ законовъ, подчинить своимъ цлямъ, обратить на службу себ такія могущественныя силы, какъ сила пара, сила электричества, сила теплоты? Человкъ — могущественный властелинъ этихъ силъ и ихъ законовъ, благодаря тому, что умы отдльныхъ лицъ могли свободно предаваться розысканіямъ въ сфер науки, въ сфер частной дятельности. Въ искусств — какими дивными произведеніями гордится человчество, благодаря тому, что творческой сил отдльныхъ лицъ была предоставлена свобода въ этой отрасли частной дятельности. Затмъ, упоминать ли еще о промышленной дятельности, которая располагаетъ такими могущественными капиталами, которая соединяетъ въ себ такую громадную сумму умственныхъ силъ, которая такъ отлично воспользовалась всми изобртеніями и всми успхами ума человческаго, и которая, въ своемъ стремленіи увеличивать сумму удобствъ жизни и уменьшать ихъ цнность, не знаетъ почти предловъ себ. Тамъ, въ этой сфер, способности отдльнаго человка находятъ себ свободное поле дятельности, и вс плоды этой свободной дятельности принадлежатъ ему неоспоримо и безраздльно. Что же удивительнаго, если ныншній человкъ такъ любитъ именно эту отрасль дятельности? Лучшія силы идутъ туда, что же страннаго, если тамъ — такіе громадные успхи?
Ну, а въ общественной жизни?— Отдлимъ тотъ рядъ явленій, на которыхъ прежде всего и ближе всего сказалось вліяніе успховъ, принадлежащихъ, по своему происхожденію и но существенному характеру, дятельности частной — отдлимъ желзныя дороги, телеграфы, развитіе финансовыхъ силъ въ стран, развитіе общественнаго мннія, развитіе и значеніе журналистики, отдлимъ все то, въ чемъ общественная жизнь шла впередъ, только уступая давленію и напору совокупной дятельности частныхъ лицъ. Много ли посл этого выдла останется такого, въ чемъ бы ясно былъ виденъ успхъ, соотвтствующій сколько нибудь безпримрнымъ успхамъ въ дятельности частной? Мы говоримъ объ учрежденіяхъ, о дятельности учрежденій.
Пусть, дале, спроситъ каждый самъ себя: въ какихъ длахъ онъ боле мастеръ, боле заботится объ успх, боле желаетъ успха и боле увренъ въ томъ, что будетъ имть успхъ — въ своихъ ли частныхъ длахъ, или въ длахъ общественныхъ, если приходится участвовать въ этихъ длахъ? Какъ много отличныхъ ученыхъ, художниковъ, фабрикантовъ, купцовъ, банкировъ, портныхъ, сапожниковъ, механиковъ отличныхъ, въ какомъ совершенств они знаютъ свое дло, какъ рдко ошибаются, какъ глубоко вкладываютъ всю душу свою, все существо въ свои дла и какъ удачно успваютъ въ нихъ! Картина совершенно перемняется, когда мы обратимъ вниманіе на общественныхъ дятелей, на тхъ людей, черезъ которыхъ приводятся въ движеніе общественныя учрежденія. Говорятъ обыкновенно, что эти дла боле сложны, боле трудны, и этими свойствами ихъ объясняютъ слабые успхи въ этой сфер дятельности. Намъ всегда казалось страннымъ, отчего бы это было трудне управлять длами какого нибудь Липпе-Детмольда, чмъ длами банкирскаго дома братьевъ Ротшильдовъ. И на сколько сложне операціи управленія въ какомъ нибудь нмецкомъ крейз сравнительно съ ддами какой нибудь громадной фабрики, работающей на нсколько мильйоновъ въ годъ?
Остановимся здсь. Припомнимъ, давно ли явились такіе громадные успхи въ сфер частной дятельности и давно ли въ этихъ длахъ люди достигли такого удивительнаго совершенства. Вопервыхъ, мы видимъ, что это случилось очень недавно, а вовторыхъ, прибавимъ ужь кстати, мы замчаемъ, что это произошло далеко не везд въ равной мр. Было время и долго, очень долго тянулось это время, когда дятельность частная находилась точно въ такомъ же положеніи, въ какомъ теперь дятельность общественная? Ученый не могъ свободно заниматься своей наукой: если онъ скажетъ что нибудь такое, что противорчило господствовавшимъ понятіямъ, то его за это отлучали отъ церкви, выгоняли изъ города или сажали въ казематъ, книги его жгли. Не могли ученые безопасно работать надъ наукой и сообщать другомъ результаты своихъ работъ. Вотъ отчего и науки не было, или же она мстами сочилась только, какъ слабый ручеекъ, скрывалсь отъ свта божьяго подъ камнями. Торговля, промышленость, ремесла были связаны различными регламентаціями по рукамъ и но котамъ. Все было предписано, чмъ гд можно торговать, а чмъ нельзя, что можно производить, а чего нельзя, кому можно производить, а кому нельзя. Для различныхъ вещей были назначены указная мра длины и ширины, указный всъ, указное количество, чтобъ щ больше никакъ не длать. Стсненіямъ, предписаніямъ, наблюденіямъ, опек надъ купцами, фабрикантами, ремесленниками не било конца и мры. Оттого человкъ не могъ тогда дйствовать свободно, не могъ крпко стоять на своихъ ногахъ, никогда не могъ бить убжденъ, что сумма добытаго будетъ равняться сумм его усилій. Не было свободы въ этой дятельности, и она поэтому пробиралась только кое-какъ и никакъ не могла развернуться во всей своей сил.
По мр того, какъ вншняя опека была снимаема съ различныхъ отраслей человческой дятельности, жизнь, широкая, раздольная жизнь являлись тамъ — откуда только брались силы, и росли и ввысь, и вширь, и вдоль. Замчательно, что съ какой отрасли раньше снята опека — тамъ и успховъ больше. Такъ, это можно видть изъ сравненія научной дятельности въ Германіи съ промышленною: въ первой — нмцы начали свободно упражняться весьма рано — и какіе же они мастера въ этомъ дл? Промышленная дятельность очень долго была у нихъ подъ гнетомъ сильной регламентаціи — и вотъ они отстали въ ней даже отъ своихъ сосдей, французовъ. Лучше всего можно видть вліяніе стснительныхъ для частной дятельности мръ на итальянцахъ: у этого народа, какъ извстно изъ исторіи, нтъ недостатка въ промышленной и, особенно, въ торговой предпріимчивости — и однакоже, стснительныя мры старыхъ правительствъ сдлали то, что итальянцы значительно отстали отъ другихъ народовъ днаіе въ этой, издавна знакомой имъ дятельности. Дале, на успхахъ различныхъ наукъ къ самой Германіи можно прослдить вліяніе большей или меньшей свободы и большихъ или меньшихъ стсненій. Раньше произошла тамъ эманцинація науки отъ церковнаго авторитета, поздне — и до сихъ поръ невполн — отъ авторитета государственнаго.— Оттого полне, шире и лучше другихъ развиты тамъ т науки, которыя мене всего соприкасаются съ политикою и государственными учрежденіями, и которыя, по старымъ предразсудкамъ, считались соприкасающимися съ церковью и ея учрежденіи. Сюда относятся прежде всего науки естественныя, успхъ ихъ въ Германіи — безпримрный. Противъ такого объсненія успшнаго развитія ихъ естествоиспытатели будутъ, конечно, спорить съ нами недолго, хотя имъ и весьма пріятно было бы искать причинъ въ собственномъ своемъ глубокомысліи и особенныхъ дарованіяхъ и въ недостатк этихъ свойствъ у всхъ неестествоиспытателей. Съ другой стороны, успхами политическихъ наукъ Германія можетъ похвалиться значительно мене, это — отъ той, весьма понятной причины, что дятельность ученыхъ въ этой отрасли наукъ была стснена множествомъ различныхъ вншнихъ условій, весьма неблагопріятныхъ для науки. Мало того, что ученые этого разряда были отдлены китайскою стною отъ движенія общественной жизни, что сама эта жизнь двигалась по рутин и не могла дать хорошаго содержанія для ученыхъ работъ — мало этихъ неудобствъ, были другія, которыя могли напомнить этимъ ученымъ судьбу Галилея. Эти же самые выводы подтверждаются примромъ Англіи. Что касается до общей суммы научныхъ пріобртеній, то англичане въ этомъ отношеніи уступаютъ нмцамъ: причина — та, что англичанамъ давнымъ-давно свободно открыты вс отрасли человческой дятельности, между тмъ какъ для нмцевъ оставалась одна — научная. Оттого англійскій умъ и англійская энергія могли разброситься повсюду и везд могли творить великія дла, умъ же и энергія нмецкіе должны были, но необходимости, долгое время сосредоточиваться въ наук. Но дале, у англичанъ естественныя науки развиты слабе другихъ и не въ примръ слабе, чмъ у нмцевъ. Ото — оттого, что какъ ни свободна всякая дятельность въ Англіи, но, по старымъ общественнымъ предразсудкамъ, для англійскаго естествоиспытателя положенъ предлъ, дале котораго его мысль не сметъ идти. Англичанинъ, не но вншнему принужденію — этого нтъ у нихъ — а по собственному пуританскому предубжденію, долгое время боялся раскрывать таинственную книгу природы, воображая, что въ этой книг онъ можетъ прочесть что нибудь такое, что подорветъ его крпкія врованія. Къ книг устройства человческихъ обществъ онъ не питалъ суеврнаго страха, не боялся ея, читавъ, размышлялъ, наблюдалъ, изучалъ съ полною свободой и при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ — и вотъ результатъ: никто не провозгласилъ столько великихъ и благодтельныхъ истинъ, относящихся къ этой сфер человческаго вденія, какъ англійскіе мыслители, начиная съ Мильтона, перваго и до сихъ поръ безпримрнаго защитника свободной печати,— и еще недавно рано утраченный человчествомъ англійскій ученый положилъ начало новому методу, новому направленію, новой школ въ сфер наукъ, изучающихъ жизнь человка въ обществ.
Мы сказали, что и въ настоящее время успхи въ Сфер частной дятельности распространены далеко неравномрно въ различныхъ странахъ Европы. Это не нуждается въ длинныхъ объясненіяхъ. Стоить сравнить Англію, Францію, Германію, Италію, наконецъ наше отечество, для того, чтобъ замтить страшное различіе, которое на оконечностяхъ нашего ряда почти приближается къ контрасту. Между тмъ какъ въ одной стран частная дятельность создала громадное богатство, между тмъ какъ частная дятельность доставила этой стран экономическое — самое крпкое и несокрушимое — преобладаніе во всхъ концахъ земнаго шара и притягиваетъ въ метрополію богатства всего міра, между тмъ какъ тамъ, благодаря этой свобод частной дятельности, каждый англичанинъ чувствуетъ себя царемъ въ своихъ длахъ и, получивши отъ своей родины т силы, которыя можетъ дать человку только вполн свободная страна, возвращаетъ ей сторицею въ вид того громаднаго матеріальнаго и нравственнаго вліянія, которое иметъ Англія надъ цлыми мірами, между тмъ какъ Англія пользуется такими блестящими результатами своего политическаго устройства,— въ другой стран, во Франціи, гд условія — совершенно нныя, торговая и промышленная дятельность, не смотря на вс стараніи ныншняго правительства, далеко не можетъ развиться до подобныхъ размровъ. Можно сказать, что она не можетъ развиться тамъ именно потому, что правительство всегда старалось развивать ее, поддерживать, благотворить и покровительствовать ей. Такъ какъ частная предпріимчивость не привыкла тамъ опираться на одн собственныя силы, то ей недостаетъ той смлости, энергіи, самоувренности, ріазсчетливости и того врнаго пониманія своихъ интересовъ, которымъ всегда отличается предпріимчивость англійская. Французъ привыкъ къ вншней поддержк, привыкъ, чтобъ надъ нимъ постоянно царила какая-то vis major, охраняющая его во всхъ труднымъ случаяхъ жизни. Онъ привыкъ, чтобъ его вытягивали изъ опасности: оттого онъ боится всякой опасности и чувствуетъ предъ нею свое собственное безсиліе. Англичанинъ знаетъ, что изъ опасности онъ можетъ вытянуть только самъ себя: оттого онъ привыкъ доврять своимъ силамъ и научился не бояться опасностей. Вотъ отчего французская промышленость носитъ характеръ искуственности: что-то вншнее для нея даетъ ей толчки и подогрваетъ ее. Оттого, случись теперь какой нибудь политическій переворотъ, измнись правительство — что во Франціи происходитъ такъ часто — и кто поручится, что съ новой правительственной системой не произойдетъ тамъ кореннаго переворота во всей промышленной машин? Ожидать этаго — весьма естественно, потому что импульсы здсь шли большею частью извн, отъ vis major. Ботъ отчего такъ боится теперь французъ политическихъ переворотовъ,главная задача Наполеона въ томъ и заключалась, чтобъ внушить ей живой страхъ предъ ними. Ничмъ нельзя было сдлать этого лучше, какъ завлекши вс большіе и малые капиталы въ промышленныя, торговыя, акціонерныя предпріятія, которыя и держатся только искуственнымъ строемъ весьма хитрой машины.
Трудолюбію нмцевъ ршительно нельзя не отдать должнаго уваженія, когда посмотришь, черезъ какія препятствія суждено было пробиваться здсь частной энергіи въ сфер промышлености. Въ Баден, напримръ, только четыре мсяца тому назадъ уничтожены цехи и стснительныя для промышленности регламентаціи, а Баденъ, сравнительно съ другими частями Германіи, считается страною, боле развитою въ политическомъ и экономическомъ отношеніяхъ. Въ прусской палат господъ засдающіе тамъ пэры все еще мечтаютъ о возстановленіи цеховъ во всей ихъ старинной строгости. И не смотря на все это, нмцы работали себ да работали и пользуются весьма замтнымъ и значительнымъ довольствомъ. Почтенный народъ! Но за то это — довольство средней руки, и предпріимчивость нмца оканчивается тамъ, гд мало одинотрудолюбія, гд нужны энергія, довріе къ своимъ силамъ, ршимость, широкій горизонтъ для мысли и широкое поле для дятельности. Нмецъ, еслибъ прожилъ маусанловы вка, то въ общей сложности его дятельность значительно уступала бы сумм того, что англичанинъ надлаетъ въ теченіе года. ‘Nur immer langsam voran!’ — лозунгъ нмца во всхъ длахъ его. И къ такому принципу въ частной дятельности воспитало его все общественное устройство его родины, система нравственнаго попечительства, лежащая на всемъ стро нмецкаго быта. Она снимается теперь — и вотъ нмецъ стряхиваетъ съ себя слои насвшей на него вками тупости и апатіи.
Италія, именно южная ея половина, представляетъ намъ страну безъ торговли, безъ промышленности, безъ желзныхъ дорогъ, безъ всякихъ иныхъ путей сообщенія, кром темно-синяго моря, которое дала ей мать-природа, безъ образованія, безъ школъ, безъ всякихъ иныхъ удобствъ къ жизни, кром тхъ, которыя дала ей все таже благодтельная природа. Тутъ ни правительство, ни частная энергія ршительно ничего не длали въ теченіе всего того времени, когда въ другихъ, боле счастливыхъ частяхъ Европы такъ широко развивалась жизнь. Правительство бурбоновъ — теперь это хорошо извстно — старалось держать народъ на степени грубаго варварства и нетолько не заботилось о развитіи частной дятельности — напротивъ, по принципу подавляло е въ самомъ источник и въ тхъ условіяхъ, при которыхъ она только и можетъ развиться. Дорогъ не строили — но принципу, школъ не заводили — но принципу, въ судахъ поддерживали неправду — но принципу, полиціи предоставляли произвольную власть — по принципу, даже разбойникамъ и ворамъ давали потачку — но принципу. Въ стран не было безопасности, имущество, наживаемое трудомъ, не было обезпечено отъ офиціальныхъ и неофиціальныхъ мошенниковъ, побужденіи къ труду не было,— и вотъ вамъ — Неаполь, образъ страны мертвой. Признаки жизни сказывались тамъ только тайными заговорами, политическими убійствами, попытками возстанія, жизнь, ужь конечно, не отъ вліянія вулканической почвы Неаполя, уходила въ какое-то подземное вулканическое броженіе до тхъ поръ, пока взрывъ, невозможный въ другой стран, не унесъ съ собою т силы, отъ которыхъ происходили эта видимая апатія и это невидимое броженіе.
Изъ всего того, что сказано нами до сихъ поръ, видно, что большіе или меньшіе успхи въ Сфер частной дятельности зависятъ отъ большей или меньшей степени развитія и совершенства учрежденій, существующихъ въ стран и вліяющихъ на частную дятельность, отъ тхъ началъ, на которыхъ основаны эти учрежденія, и которыми опредляется вся система ихъ дйствіи, отъ того, въ какомъ отношеніи они стоятъ къ частному лицу, и частное лицо — къ нимъ, наконецъ — отъ большей или меньшей доли свободы, признанной и утвердившейся въ обществ. Мы видли безпримрное развитіе частной дятельности въ Англіи, мы видли полное ничтожество этой дятельности въ Неапол,мы видли другія страны и везд замчали, какъ отъ большей или меньшей доли свободы и, понятно само собою, отъ того или другаго характера учрежденій (ибо характеръ учрежденій неразрывно связанъ съ существованіемъ свободы или съ отсутствіемъ ея) зависитъ и большее или меньшее развитіе частной дятельности, большіе или меньшіе успхи ея. Такъ что, гд существуетъ полная свобода и гд дйствуютъ свободныя учрежденія — тамъ и частная дятельность наиболе успваетъ, гд вовсе не было свободы, какъ въ Неапол, напримръ — тамъ напрасно бы мы искали проявленій личной энергіи въ различныхъ отрасляхъ дятельности. Напомнимъ здсь также сказанное нами въ другой стать — о тсномъ соотношеніи, которое должно существовать между учрежденіями и лучшими, высшими умственными силами общества.
Мы сказали выше, что вліяніе общественныхъ учрежденій идетъ въ самую глубину частной жизни. Здсь, кажется, время вспомнить объ этомъ. Существуетъ мнніе, будто бы нравы, понятія, чувства людей, будто бы тотъ типъ человка, который сказывается въ частной жизни, иметъ могущественное, непреоборимое вліяніе на весь ходъ жизни общественной, на характеръ существующихъ учрежденій и на способъ, какимъ они дйствуютъ. Приводятъ множество фактовъ въ подтвержденіе этого мннія, изъ нихъ обыкновенно выводятъ такъ называемую теорію зрлости и незрлости. Къ подобнымъ теоріямъ, дйствительно, пріидешь по необходимости, лишь только примешь аксіому, лежащую въ ихъ основ, по дло въ томъ, что это — вовсе не. аксіома. Какъ ни стараются въ подтвержденіе ея выставить чрезвычайно сильную батарею фактовъ, по забываютъ, что дйствіе ея вполн уничтожается другою батареею, гораздо боле могущественною, забываютъ основное положеніе, принятое при изслдованіи истины во всхъ наукахъ: если противъ одного факта стоитъ другой, ему противоположный, то и никакого заключенія нельзя вывести. А тутъ — противъ весьма сомнительныхъ фактовъ, распадающихся въ бездоказательные призраки при первомъ прикосновеніи къ нимъ анализа, можно выставить такіе факты, какъ всю исторію Европы за послднее пятидесятилтіе, неоспоримо доказывающую, что повсюду учрежденія, соотвтствовавшія требованіямъ высшихъ умственныхъ силъ въ обществ, вводились на почв, которую съ точки зрнія этихъ теорій никакъ нельзя назвать вполн готовою, что правы, понятія, чувства, привычки народа везд значительно отставали отъ того общаго умственнаго уровня, котораго, повидимому, требовали вводимыя учрежденія, и что, однакожь, при этихъ учрежденіяхъ такъ быстро поднимался уровень, такъ быстро измнялись къ лучшему нравы и привычки народа, какъ этого ни въ какомъ случа нельзя было бы ожидать, еслибы въ учрежденіяхъ не произошло перемны. Въ высшей степени поучительна исторія Піемонта за послднее пятнадцатилтіе, но еще поучительне для различныхъ теоретиковъ и доктринеровъ — если только факты живой дйствительности могутъ поколебать доктрину — еще поучительне для всхъ ныншнее положеніе Неаполя и его ближайшая судьба. Тамъ новому правительству приходится имть дло съ совершенно грубою массою, и однакожь оно даетъ ему учрежденія, такъ превосходно дйствующія въ Піемонт, и думаетъ, что лучше и скоре всего можно просвтить неаполитанцевъ этими самыми учрежденіями. Весьма поучительны также примры Греціи, Дунайскихъ Княжествъ и наконецъ равно близкой намъ по крови и но вр Сербіи {Въ Сербіи существуетъ представительное учрежденіе, называемое скуштиной. Предлы власти скупштины опредляются основнымъ закономъ 8 декабря 1868 года. Характеръ власти скуиштнны — совщательный, это — народный совтъ при княз. Ея засданія продолжаются недоле мсяца, и князь, ежели не найдетъ нужнымъ, можетъ не созывать ея три года. Въ закон о сербской скупштин наше вниманіе обратилъ на себя въ особенности 39-й, мы приводимъ его по-сербски и въ нашемъ буквальномъ перевод: ‘Подъ стараніемъ предсдателя и секретара скупштине водите и достаточенъ изводъ свію дла скупштине, кои то со съ концемъ послдней, засданія, обичнимъ подписомъ скупштине снабдвенъ, дати печатати тако, да ее свакомъ посланику даде по еданъ экземпларъ отъ истого, а тако и свима земальскимъ властима и обштинама достави. Срепске и окружне власти созвате срезске и варошке скупштине и ту то имъ овай изводъ дланя народне скушдтице прочитати, да тако усо народъ добые врно и точно извстіе о свему, што е на скупштине ратено’. Стараніемъ предсдателя и секретаря скупштины длается полный сводъ всмъ дламъ скупштины, который но окончаніи послдняго засданія, за обычнымъ подписомъ скупштины, отдается въ печать, такъ чтобъ выдано было по одному экземпляру его каждому депутату (посланцу), а также доставлено всмъ земскимъ властямъ и общинамъ. Волостныя и окружныя власти созываютъ волостныя и городскія скупштины, на которыхъ прочитывается этотъ сводъ дламъ народной скупштины, дабы такимъ образомъ весь народъ добывалъ врныя и точныя свднія о всемъ, что было обсуждаемо на скупштин.}.
Вглядываясь въ значеніе, въ смыслъ общественныхъ фактовъ, анализируя жизненныя явленія, нельзя не придти къ тому выводу, что въ жизни обществъ учрежденія оказываютъ несравненно боле вліянія на человка, чмъ человкъ — на учрежденія. Отъ духа и характера учрежденій складываются нравы и понятія, господствующія въ обществ, духъ и характеръ учрежденій, стоящихъ нетолько ниже общаго умственнаго уровня общества, но даже наравн съ нимъ, задерживаютъ умственное, нравственное, матеріальное развитіе общества и его отдльныхъ членовъ, задерживаютъ и даже очень часто положительно препятствуютъ улучшенію въ правахъ, понятіяхъ и привычкахъ людей.
Есть безвыходные логическіе круги, въ которыхъ привыкли вращаться люди замчательнаго ума. Сюда принадлежитъ, напримръ, ученіе о тсной зависимости между типами, развивающимися въ двухъ сферахъ жизни — въ жизни семейной и государственной. Государство повторяетъ въ себ тотъ типъ власти и отношеній, который развился въ семь — и, въ свою очередь, семья въ маломъ вид повторяетъ въ себ типъ государственныхъ отношеніи. Пока это положеніе высказывается въ такой общей форм и пока оно остается только на степени теоретическаго ученія — противъ него нечего спорить. Но начните отъ этой взаимной зависимости двухъ сферъ жизни длать дальнйшіе выводы — и вы запутаетесь въ заколдованномъ круг неразршимыхъ противорчій. Какъ же можетъ идти развитіе?— неиначе, какъ параллельно въ той и другой сфер. Надобно, чтобъ об он развивались и совершенствовались одновременно. Но гд же развитіе совершается съ большею медленностью, какъ не въ семейной жизни народа? Сколько вковъ нужно прожить ему, чтобъ измнился характеръ его семьи! Значитъ, во все это время характеръ учрежденіи никакъ не можетъ измняться. Ему нельзя измниться, пока не дождемся коренныхъ измненіи въ семейной жизни. Но, съ другой стороны, если не произойдетъ перемны въ учрежденіяхъ, то какимъ же образомъ будетъ измняться типъ семьи? Они, значитъ, должны держать другъ друга напривязи. И ни тамъ, ни тутъ нтъ движенія, нтъ развитія.
Необходимо, однакоже, чтобъ гд нибудь началось движеніе. Гд же легче начаться ему? Безъ сомннія — въ учрежденіяхъ. Движеніе въ этой сфер необходимо должно предшествовать всякому другому движенію, иначе невозможенъ прогресъ ни въ какой сфер, даже въ такой далекой, повидимому, отъ прямаго вліянія учрежденій, какъ семья. Принято восхищаться политическою зрлостью англичанъ, но исторія Англіи показываетъ, что предки ныншнихъ лордовъ, даже къ третьемъ колн, вовсе не были такъ зрлы, какъ ихъ правнуки — а между тмъ и къ то время англійскія учрежденія были все т же, что теперь. Англичане не думали, чтобы нужно было имъ особенное образованіе или какія нибудь особенныя свойства для того, чтобъ имть хорошія учрежденія, они ничмъ не отличались отъ другихъ народовъ, стоящихъ на низкой степени образованія, когда получили эти учрежденія, и — вотъ, отъ того, что имютъ ихъ, не смотря на страшную грубость своей натуры, сдлались первымъ, богатйшимъ и образованнйшимъ народомъ въ мір. Семья англійская, еще при ддахъ и праддахъ ныншнихъ англичанъ, представляла замчательные образцы самодурства: власть мужа надъ женою, отца надъ дтьми не имла предловъ и ни мало не умрялась фактически мягкостью нравовъ. Семья для младшихъ членовъ была только школою повиновенія, въ которой безумно господствовалъ деспотизмъ старшаго. Въ настоящее время, англійская семья — образцовая школа для воспитанія въ человк всхъ тхъ свойствъ, которыя составляютъ силу, достоинство, честь англичанина. Изъ семьи своей англичанинъ выноситъ эту силу характера, эту самостоятельность, независимость воли, эту высокоразвитую личность съ полнымъ уваженіемъ ко всякой другой личности.
Образчикъ англійскихъ семейныхъ отношеній намъ пришлось видть вблизи, проживши ныншнее лто въ англійской деревн, въ дом, въ семь, почти, простаго англичанина, ремесломъ хлбника. Случай, который намъ хочется разсказать, хотя и нарушаетъ нить нашихъ размышленій, по можетъ относиться къ длу. Сыновья моего хозяина ходили въ школу, однажды младшіе братья ушли, старшій Джемсъ, не двигался съ своего мста. ‘Джемсъ не пойдетъ сегодня въ школу?’ спрашиваю я отца. Отецъ спрашиваетъ сына: — ‘Вы, Джемсъ, не пойдете сегодня въ школу?’ Джемсъ отвчаетъ:— ‘нтъ, не пойду.’ Отецъ и мать молчатъ. Я спрашиваю Джемса:— ‘Отчего вы не идете сегодня въ школу?’ Джемсъ медленно посмотрлъ на меня, наврное подумалъ: что это онъ вмшивается въ мои дла?— Да потомъ сообразилъ, что это иностранецъ, что ему многое извинительно — и отвтилъ:— ‘Я ршилъ не идти сегодня въ школу.’ Я продолжалъ свои допросы. ‘А завтра вы пойдете въ школу?’ — ‘Я не ршилъ еще этого’, отвчалъ Джемсъ, подумавши. Отецъ и мать все время молчали, когда одиннадцатилтній Джемсъ такимъ образомъ ршалъ свои дла. Впослдствіи, какъ-то въ разговор, отецъ выразилъ свое убжденіе, что Джемсъ — хорошій мальчикъ и знаетъ самъ, когда ему нужно ходить въ школу.
Теперь — другой случай.
Было это нсколько лтъ тому назадъ въ нашей родной Москв, но отчего же не быть этому и нынче, и завтра? Студентъ проговорился при матери, что на слдующій день онъ намренъ пропустить лекцію профессора, мало уважаемаго студентами. Я слышалъ, какъ мать, женщина, по нашему весьма образованная, читающая не безъ пользы для себя статьи ‘Русскаго Встника’, сказала на это: ‘ну, мы посмотримъ еще!’ Я видлъ, какъ она дйствительно посмотрла на сына, какъ онъ покраснлъ, сконфузился, а на слдующій день, въ часъ, когда профессоръ читалъ лекцію, сидлъ въ великобританскомъ трактир. Я узналъ объ этомъ отъ него же, хотя мать его никогда не знала этого.
Вотъ — два типа семьи. Одинъ — въ Англіи, другой — въ Россіи. Одна воспитываетъ свободнаго, самостоятельнаго, честнаго гражданина. Другая держитъ взрослаго человка подъ гнтомъ насилія и произвола, пріучаетъ его ко лжи и обману, даетъ обществу негодныхъ, вредныхъ членовъ. Тамъ — въ свобод выросъ мой хлбникъ, и никогда не было надъ нимъ ничьего произвола, онъ и въ сын своемъ видитъ будущее свободное, самостоятельное существо. Тутъ — откуда у моей барыни могли бы взяться лучшія чувства?
Теперь намъ надобно посмотрть на систему управленія общественными длами, можетъ быть, тамъ, въ самой этой систем, господствующей во всей Европ, за исключеніемъ Англіи, мы найдемъ причины явленій, которыя до сихъ поръ мы старались изобразить,
Во всякомъ человческомъ обществ необходимо является раздленіе занятій. Въ историческомъ процес раздленія занятій ясно различаются три главныя эпохи. Долгое время въ обществ незамтно-рзкаго раздленія занятій, спеціальности не высказываются, и каждый человкъ переходитъ отъ одного дла къ другому. Затмъ наступаетъ вторая эпоха. Занятія дробятся въ безконечность, человкъ, занимающійся какимъ нибудь однимъ дломъ, ни мало не чувствуетъ потребности знать что нибудь о томъ, что длается въ другихъ родахъ и отрасляхъ занятій, онъ остается чистымъ спеціалистомъ своего дла, и ни до какихъ другихъ длъ ему нтъ ни малйшей надобности. Ему нтъ надобности до общихъ понятій, до той суммы умственныхъ пріобртеній, которая составляетъ, въ данное время, невещественный капиталъ общества. Такого рода спеціалистами, весьма опытными въ своемъ дл, но весьма ограниченными и тупыми во всемъ, что не идетъ къ ихъ длу, наполненъ въ настоящее время континентъ Европы. Но наступаетъ — и именно въ настоящее время наступаетъ съ особенною силою — третья эпоха, сказывается новое стремленіе. Раньше всего оно сказалось въ Англіи: мы помнимъ, какъ, лтъ десять тому назадъ, изумилась вся Европа, узнавши, что лондонскій банкиръ написалъ отличную книгу объ исторіи Греціи {Грове, авторъ знаменитой книги: ‘The Cotation of the Forces’ англійскій адвокатъ.}. Англичанина нисколько не удивило бы, еслибы это сдлалъ лондонскій или илингскій ремесленникъ. Англичане знаютъ, что ихъ ремесленники уже хорошо понимаютъ и здраво обсуждаютъ самые тонкіе и самые трудные общественные вопросы. Эту новую эпоху и это новое стремленіе моя:но опредлить такимъ образомъ: занятія, безъ сомннія, будутъ дробиться все боле и боле, неограниченныя и тупыя спеціальности будутъ исчезать. Новый духъ, новыя возникающія потребности указываютъ на это очень ясно. Вопервыхъ, теперь уже нельзя, какъ это было прежде, быть отличнымъ мастеромъ своего дла, ничего не смысля въ другихъ соприкасающихся длахъ: философу, историку, статистику надобно быть Знакомымъ съ естественными науками — и наоборотъ: естествоиспытателю надобно имть довольно обширныя свденія въ философій, нельзя уже, какъ прежде, лечить больныхъ, не зная химическаго свойства тлъ, даваемыхъ въ лекарств, и химическихъ процесовъ, происходящихъ въ живомъ организм. Нельзя уже и земледльцу приступить къ улучшеніямъ въ своемъ сельскомъ хозяйств, не зная химическаго состава своей почвы. Усовершенствованія въ механик, говорятъ, низвели рабочаго на степень простаго винта въ машин, но не врне ли будетъ заключить, что они его значительно подняли, ибо внушили ему потребность понимать и наблюдать устройство и дйствіе машинъ? Оли вызвали къ жизни цлый рядъ замчательныхъ учрежденій для рабочихъ — такъ называемыя mechanical institutions. Въ самыя низменныя отрасли труда проходитъ сознаніе необходимости не довольствоваться знаніемъ одной рутины своего ремесла. Дале, никогда съ такою силою, какъ въ настоящее время, не чувствовалось въ массахъ стремленіе къ пріобртенію общаго образованія. При ныншнемъ состояніи наукъ и при неразвитости педагогіи, общее образованіе достается не безъ особеннаго труда и не безъ тяжелыхъ пожертвованій: оно доступно пока только для людей достаточныхъ. Но къ чему же и направлены, въ настоящее время, главныя усилія паукъ, какъ не къ тому, чтобъ всю массу добытыхъ результатовъ свести къ небольшой сумм высшихъ истинъ? О чемъ старается педагогія, какъ не о томъ, чтобъ найти боле легкіе и боле общедоступные способы передавать сумму знаній, составляющихъ пріобртенный умственный капиталъ? Все направлено къ тому, чтобъ общее образованіе, возможно высшее и обширнйшее, сдлать доступнымъ массамъ. Наконецъ — и это, можемъ быть, важне всего — общественная жизнь приковываетъ къ себ вниманіе массъ и отдльныхъ личностей, вливаетъ въ ихъ внутренній міръ струю новой жизни, возбуждаетъ новыя чувства, вноситъ новые интересы. Вотъ отчего ограниченная, тупая спеціальность — какъ ни распространена она теперь — должна, съ теченіемъ времени, боле и боле стираться. Въ спеціалист будетъ виденъ человкъ, будетъ виденъ гражданинъ. Въ предшествующей нашей стать мы имли уже случай замтить, какимъ путемъ это происходитъ въ значительной части англійскаго общества.
Въ ту эпоху, когда занятія боле и боле спеціализировались, общую судьбу со всми другими занятіями раздлили и дла государственныя. Весьма замчателенъ процесъ, какъ шло спеціализированіе ихъ: въ немъ мы видимъ т же самыя вліянія, что и во всхъ другихъ отрасляхъ дятельности. Вначал, каждый считался равно способнымъ заниматься государственными длами: они не выдлялись еще изъ общей массы человческихъ дйствій, какъ нчто особенное, требующее особенныхъ знаній и особенныхъ способностей. Мало но малу начинается выдленіе, но до полной спеціализаціи — далеко еще: долгое время этотъ родъ занятій смшивается еще съ другими, таи что, напримръ, хорошіе архіереи, хорошіе судьи, хорошіе полководцы считались людьми, боле всего годными для управленія длами государства. Такъ, долгое время въ Англіи высшими и наиболе дятельными сановниками были — непремнно духовные, во Франціи до XVIII вка существовало поврье, что первымъ министромъ непремнно долженъ быть кардиналъ. Но XVIII же вку принадлежитъ полная спеціализація системы управленія. XVIII вкъ выработалъ понятіе, что этотъ родъ длъ — совершенно особенный, глубоко отличающійся отъ всякихъ другихъ длъ, неимющій съ ними ничего общаго, потому что онъ неизмримо выше ихъ. Онъ выработалъ понятіе объ администраціи, какъ объ особомъ род дйствій, совершенно отрзанномъ отъ всего остальнаго. Для наполненія рядовъ администраціи онъ вызвалъ къ жизни особый разрядъ людей, такъ называемую бюрократію. XIX вкъ развивалъ все это съ особенною любовью до настоящаго времени.
Займемся изслдованіемъ свойствъ бюрократіи.— Прежде всего посмотримъ, какіе существуютъ способы для наполненія ея рядовъ.
Тамъ, гд общественныя обязанности отправляются лицами по назначенію, существуютъ, большею частью совмстно, дв великія системы пополненія рядовъ бюрократіи: или система кастъ — египетская и индійская система, или система мандарината — китайская система.— Надобно необходимо, чтобы къ своимъ занятіямъ люди являлись съ необходимымъ запасомъ нужныхъ свдній, съ нкоторымъ приготовленіемъ. Какъ этого достигнуть? Двумя путями — и только эти два пути возможны. Или можно устроить такъ, чтобъ въ семействахъ чиновниковъ воспитывались молодые люди для занятія общественныхъ должностей, съ перваго раза кажется, что это — самое лучшее средство для того, чтобъ имть отличныхъ чиновниковъ: отецъ, безъ сомннія, способне всякаго другаго передать сыну вс свои спеціальныя знанія, весь свой навыкъ къ длу и даже дарованія. Или же — если окажется, что эта система не удовлетворяетъ ожиданіямъ, что отцы не производятъ подобныхъ себ дтей — то можно приглашать всхъ молодыхъ людей, кто пожелаетъ, приготовлять ихъ для будущихъ занятій въ особенныхъ заведеніяхъ, по особеннымъ правиламъ, производить имъ экзамены, и кто удовлетворитъ требованіямъ — тмъ и поручать общественныя обязанности. Это — такъ называемый мандаринатъ. Изобртеніе этой системы принадлежитъ Китаю, но въ новйшее время она съ особеннымъ успхомъ развилась во Франціи и въ разныхъ другихъ европейскихъ государствахъ.
Кром этихъ двухъ системъ формированія бюрократіи, никакая третья немыслима. Ежели, разбирая явленія, окажется, что существуютъ неподходящія ни подъ ту, ни подъ другую, то можемъ уврить, что это такъ только кажется, и случилось это, можетъ быть только отъ того, что, по какимъ нибудь причинамъ, начало, лежащее въ основ системы, не проведено послдовательно. Но вотъ въ чемъ дло: об эти системы представляютъ страшные, существенные недостатки.
Прежде всего надобно сказать о недостаткахъ самаго приготовленія. Это — вполн ложное убжденіе, будто какая нибудь школа можетъ приготовить практическаго дятеля: школа можетъ дать общее образованіе, можетъ набить человка свдніями въ какой-нибудь спеціальной наук, но человкъ, годный для дятельности, и преимущественно — для общественной дятельности, такъ прямо изъ школы никогда не можетъ выйти. Онъ можетъ превосходно сдать свой экзаменъ по установленной программ, можетъ оказать превосходныя свднія въ нужныхъ для службы наукахъ, но все это еще ни мало не служитъ доказательствомъ, чтобъ онъ годился для отправленія общественныхъ обязанностей. Школьная наука можетъ ему пригодиться впослдствіи, пособіе ея даже будетъ необходимо для него, когда ему прійдется стать прямо лицомъ къ лицу съ трудными административными и законодательными вопросами, съ вопросами жизни, но это — только одинъ изъ необходимыхъ элементовъ приготовленія, а далеко — не цлое приготовленіе. Лучшее доказательство этому мы можемъ видть на примр военно-учебныхъ заведеній, тамъ ужь, кажется, сдлано все возможное для того, чтобъ школа давала наилучшее спеціальное приготовленіе офицерамъ. Вмст съ обыкновенными предметами общаго образованія, тамъ нсколько лтъ преподаются военныя науки, тамъ ежедневно упражняютъ молодыхъ людей въ различныхъ военныхъ эволюціяхъ, тамъ все устройство заведенія носитъ военный типъ, и вся жизнь молодаго человка въ стнахъ заведенія и даже вн его подчинена самой строгой военной дисциплин, тамъ два мсяца въ году держатъ дтей въ лагерныхъ палаткахъ и пріучаютъ ихъ ко всмъ неудобствамъ и правиламъ лагерной жизни. И — что же, выходятъ ли оттуда готовые офицеры? Полковые командиры ставятъ этихъ офицеровъ неиначе, какъ въ замокъ, и каждому изъ нихъ, но выход изъ корпуса, приходится труднымъ опытомъ пріобртать познаніе дйствительной военной службы. Намъ помнится классификація по способностямъ, которую длали нашимъ офицерамъ посл крымской войны. Выпущенные изъ кадетскихъ корпусовъ, какъ кажется намъ, вовсе не стояла тамъ въ первомъ ряду, Значительное преимущество надъ ними имли офицеры изъ студентовъ и гимназистовъ, то-есть именно — т, которыхъ не готовили въ спеціальной школ для военной службы. Отчего бы это такъ? Надъ этимъ стоило бы подумать.
Но мы однако отвлеклись отъ нашего предмета, хоть эта вставка служитъ къ объясненію его. Мы видимъ отсюда, какъ трудно школ готовить офицеровъ, и какъ мало успваетъ она въ этомъ дл. А между тмъ, чьи обязанности трудне, выше, сложне — офицера или гражданскаго чиновника, администратора? Одинъ иметъ дло съ довольно опредленною и весьма немногочисленною суммою отношеніи, командуетъ ротой, батальйономъ, полкомъ, иметъ подъ своимъ начальствомъ только солдата и видитъ притомъ въ немъ только солдата и ничего боле видть въ немъ необязанъ. Другой иметъ дло со всмъ безконечнымъ разнообразіемъ общественной жизни, съ безконечною массою государственныхъ и гражданскихъ отношеній и самыхъ разнородныхъ интересовъ. Онъ ежедневно стоитъ лицомъ къ лицу съ безчисленнымъ множествомъ живыхъ существъ, которыя относятся къ нему всми своими сторонами. ‘Для того, чтобъ хорошо управлять’, говоритъ Курсель-Сенйль въ своемъ новомъ сочиненіи, о которомъ мы упоминали въ предшествующей стать {См. ‘Etudes sur la Science Sociale’.}, ‘надобно имть ясную идею о цли, къ которой стремишься, и о средствахъ къ ея достиженію, надобно имть энергическую волю и большое знаніе жизни и людей. Чтобъ хорошо исполнять общественныя обязанности, надобно обладать здравымъ разсудкомъ, умомъ возвышеннымъ, топкимъ и терпливымъ, способнымъ понимать и хорошо схватывать чрезвычайно сложныя отношенія и законы общественнаго механизма, надобно быть дятельнымъ, бодрымъ, имть силу характера и наконецъ, боле всего, надобно обладать живымъ чувствомъ долга, заставляющимъ общественнаго дятеля служить интересамъ другихъ точно такъ же, какъ люди служатъ своимъ собственнымъ интересамъ.’ Большое знаніе жизни и людей нужно и готовность служить общественнымъ интересамъ, какъ своимъ собственнымъ! Гд же та школа, которая можетъ дать будущему администратору это знаніе и это чувство долга?
Но молодыхъ людей, прямо изъ школы, только въ рдкихъ случаяхъ ставятъ тотчасъ на постъ администратора или судьи. Прежде этого, подобно молодымъ офицерамъ, они должны побывать къ замк особаго рода, въ канцелярскомъ замк — для ознакомленія съ длами. Будущимъ администраторамъ нужно узнать жизнь и людей: они узнаютъ канцелярскія дла и канцелярскую рутину. Будущимъ администраторамъ нужно обладать чувствомъ лежащаго на нихъ общественнаго долга: они научаются понимать только обязанности бюрократической іерархіи. Вліяніе этой канцелярской школы можно лучше всего прослдить на тип чиновника-нмца, на этомъ достойномъ сожалнія тип, пустившемъ глубокіе корни не въ одной нмецкой жизни. Канцелярія иметъ удивительное свойство: она нетолько въ Германіи но даже и въ Англіи убиваетъ въ человк способность понимать жизнь, ея отношенія и интересы. Вотъ отчего изъ англійскихъ канцелярій — гд же ихъ нтъ?— никогда не выходятъ англійскіе общественные дятели, и вотъ отчего англійскіе законодатели и администраторы пріобртаютъ свои знанія и развиваютъ свои чувства въ другихъ мстахъ, но ужь никакъ не въ канцеляріяхъ.
Такимъ образомъ мы видимъ, что уже вслдствіе самыхъ способовъ, которыми необходимо должны пополняться ряды бюрократіи, штатъ ея всегда будетъ состоять изъ людей, которые не могутъ пріобрсти познаніе жизни и поставлены въ такія условія, что въ нихъ врядъ ли можетъ развиться чувство общественнаго долга. Но посмотримъ. на эту систему въ дйствіи. Вмсто собственныхъ нашихъ размышленій объ этомъ предмет, приведемъ слова уже цитированнаго нами автора: ‘Система бюрократіи предполагаетъ, что лицо, занимающее общественный постъ, контролируется силою вещей, что оно подчинено естественной и неизбжной отвтственности — которой вовсе не существуетъ для него. Напротивъ, существуетъ коренная и постоянная противоположность между обязанностями чиновника и интересами его, какъ индивида или какъ главы семейства: въ каждую минуту своей жизни чиновникъ можетъ пожертвовать общественнымъ интересомъ для своего личнаго интереса. Этотъ послдній интересъ, основанный на самыхъ- задушевныхъ стремленіяхъ человческой личности, необходимо беретъ перевсъ надъ чувствомъ долга, которое (опирается на стремленія, правда, весьма возвышенныя, но мене произвольныя, мене непосредственныя, мене дятельныя.’
Бороться противъ этого преобладанія интереса личнаго или семейнаго надъ интересомъ общественнымъ было бы совершенно напраснымъ дломъ. Нкоторое время чиновникъ можетъ ставить долгъ общественный выше всхъ прочихъ побужденій и въ дйствіяхъ своихъ о ставиться вренъ этому началу. Но на долгое время это невозможно,
Однако жь, есть же контроль надъ бюрократіею, правда, не общественный, на ея собственный, іерархическій контроль. Неужели онъ останется безъ всякаго вліянія? Вотъ какъ разсуждаетъ Курсель Сепйль объ этомъ контрол и о совокупномъ вліяніи всего духа бюрократіи на каждаго отдльнаго бюрократа. ‘Это преобладаніе частнаго интереса, весьма вроятное, когда мы разсматриваемъ отдльнаго индивида, становится несомнннымъ, когда существуетъ многочисленный штатъ чиновниковъ, изъ которыхъ каждый иметъ одни и т же частные интересы, противоположные ихъ общимъ обязанностямъ, они живутъ въ близкихъ отношеніяхъ другъ съ другомъ и другъ другу извиняютъ слабости, неизбжныя въ тсномъ кругу ихъ интересовъ и при ихъ образ жизни. Такимъ образомъ, къ наклонностямъ и искушеніямъ личнымъ присоединяется извстный esprit de corps, который возвышаетъ на степень долга общій интересъ бюрократіи и ставитъ его не въ примръ выше служебныхъ обязанностей общественныхъ.’
Вотъ отчего никакой іерархическій контроль надъ чиновниками никогда не можетъ достигать своей цли, какъ бы энергично ни принимались за него подъ вліяніемъ временныхъ, случайныхъ причинъ. Энергія, съ которою преслдуютъ такъ называемыя злоупотребленія, безпорядки по служб (удивительно, какъ это не убдились до сихъ поръ, что эти безпорядки и составляютъ собственно порядокъ въ бюрократіи), никогда не можетъ продлиться на долгое время и никогда не можетъ представлять рядъ искреннихъ, правильно и послдовательно проведенныхъ мръ. Это — оттого, что самыя злоупотребленія и безпорядки, противъ которыхъ эти мры употребляются, составляютъ неизбжную принадлежность бюрократической системы и, значитъ, могутъ уничтожиться только вмст съ нею. Дале — оттого, что и энергія эта, и мры эти выходятъ все изъ бюрократіи же, все отъ людей, которые или заражены ея esprit de corps, или же, если еще не прониклись имъ вполн по случайнымъ причинамъ (напримръ, долгое время стояли вн бюрократіи), то непремнно проникнутся современемъ. Вотъ отчего такъ трудно ожидать, чтобъ бюрократія когда нибудь могла реформировать сама себя, улучшенія въ ней возможны разв въ лицахъ, въ отдльныхъ лицахъ — на мст умнаго человка можетъ явиться еще боле умный, но улучшенія въ цломъ состав, въ цлой систем и характер ея операцій — немыслимы. Этому препятствуетъ тотъ сильный духъ, который непремнно живетъ въ бюрократіи, и который необходимо становится въ разрзъ съ духомъ и интересами общества.
‘Въ бюрократіи — говоритъ дале нашъ авторъ — складываются традиціи могущественныя и крпкія, но неподвижныя, традиціи рутинныя, слпыя, противодйствующія всякой перемн и поэтому — всякому общественному развитію. Стремленіе, преобладающее у человка, доставленнаго вн надлежащей отвтственности, есть лность, лность рождаетъ необдуманность, рутину, медлительность, апатію, характеризующій въ такой сильной степени всякую бюрократію. Какъ бы ни старалось правительство очищать ряды бюрократіи, но, при ея господств, общественныя должности всегда будутъ занимаемы людьми недятельными, невнимательными, людьми, которые способны дйствовать не въ интерес общественнаго блага, но преимущественно въ интерес своего блага частнаго. Наконецъ, бюрократія отучаетъ народъ отъ участія въ его собственныхъ длахъ, убиваетъ въ немъ общественныя чувства или препятствуетъ ихъ развитію.’
Вотъ — т неудобства, которыя нашъ авторъ нашелъ въ систем бюрократическаго управленія. Къ тому, что онъ сказалъ, мы прибавилъ еще слдующее. Бюрократія есть проявленіе высшей спеціализаціи занятіи. Она присвоила себ всю сферу общественныхъ длъ, выходя изъ той мысли, что въ этихъ длахъ спеціализація такъ же возможна, необходима и полезна, какъ во многихъ другихъ длахъ. Всмъ, кто не замыкается въ ея рядахъ, она говоритъ: не ваше дло заниматься этимъ и даже думать объ этомъ, я все это знаю лучше васъ, думаю за васъ и длаю за васъ. Она себя только считаетъ высшею умственною силою въ обществ, забывая, что она только — маленькая частица этой силы. Къ несчастью, общественныя дла, это — безконечный міръ человческихъ отношеній, это — вся жизнь народа, или, покрайней мр — половина жизни, имющая могущественное вліяніе и на другую половину ея. Какъ можно спеціализировать это занятіе? Какъ можно думать какому нибудь одному класу людей, хотя бы я довольно многочисленному, что онъ иметъ право забрать всю жизнь народную въ свои руки и ворочать ею, какъ токарь кускомъ дерева, давая ему ту или другую форму? Когда длами общественными управляютъ спеціалисты, то это необходимо ведетъ къ тому, что всему теченію общественной жизни дается особое, спеціальное направленіе, что весь естественный порядокъ этой жизни ломается соотвтственно цлямъ и стремленіямъ этихъ спеціалистовъ. Мы уже видли, какъ теперь спеціальность во всхъ родахъ занятій, даже довольно низменныхъ, даже по сущности своей, казалось бы, наиболе спеціальныхъ, оказывается несостоятельною, какъ везд сильно чувствуется потребность во вліяніи общаго элемента. Можетъ ли, поэтому, оставаться подъ исключительнымъ вліяніемъ спеціализма такая широкая, такая всеобъемлющая сфера, какъ дла общественныя?
Мы думаемъ, что соціализмъ бюрократіи не нуждается въ объясненіи посл представленнаго пали анализа ея свойствъ. Вліяніе спеціализма сказывается сильне всего въ особенности esprit de corps, въ способности смотрть на все съ своей исключительной точки зрнія Мы видли уже, какой духъ господствуетъ въ бюрократіи, и съ какой точки зрнія она смотритъ на предметъ своихъ занятій, на дла общественныя.
Что же? значитъ, спеціализмъ вовсе ненуженъ? Значитъ, вы ршительно отвергаете надобность въ немъ? Еслибы кто нибудь вывелъ подобное заключеніе изъ всего сказаннаго нами, то это значило бы только, что мы не съумли ясно выразить нашу мысль. Кто же когда нибудь ршится отвергать пользу спеціализма, необходимость въ немъ? Кто же когда нибудь станетъ утверждать, чтобъ государству вовсе не нужно было безчисленное множество спеціалистовъ но различнымъ отраслямъ военнаго и гражданскаго управленія? Мы хотли только сказать, что происходитъ, когда въ обществ преобладаетъ спеціализмъ, когда онъ беретъ на себя веденіе такихъ длъ, въ которыхъ необходиме всего участіе общаго элемента. Каждый долженъ стоять на своемъ мст и длать свое дло: этотъ основный для общества законъ нарушается боле всего въ длахъ общественныхъ.
Здсь, по настоящему, должна кончиться наша статья, потому что намъ кажется, мы объяснили, на сколько могли, причину слабыхъ успховъ въ нкоторыхъ длахъ, причину того, отчего такъ періодически повторяются все одн и т же желанія, такъ періодически слдуютъ за ними все одни и т же сожалнія. Но чувствуемъ потребность сказать еще нсколько словъ.
Самъ собою представляется вопросъ: удаляются ли эти причины? Въ виду предстоящихъ реформъ позволительно питать убжденіе, что он удаляются, что он будутъ удалены. Судебная реформа разрушитъ исключительное господство спеціализма въ нашихъ судахъ, въ лиц присяжныхъ засдателей она внесетъ туда тотъ общій элементъ, безъ участія котораго наша юстиція страдала всми недостатками ограниченнаго спеціализма. Объявленное учрежденіе губернскихъ и уздныхъ совтовъ изъ выборныхъ это всхъ сословій разрушитъ исключительное господство спеціализма въ нашей мстной администраціи, поставитъ органы исполнительной власти въ тсное отношеніе съ органами общаго элемента. Наконецъ, новое законодательство отчасти, безъ сомннія, доставитъ возможность общему элементу расширить предлы и степень своего значенія: вс желанія, вс потребности, вс интересы будутъ, безъ сомннія, имть возможность высказываться, а вмст съ тмъ все ясне и ясне будутъ опредляться и самыя средства, съ помощью которыхъ разумныя желанія могутъ находить себ удовлетвореніе! Такъ различный путями, которые открываются для насъ новыми реформами, общій элементъ придетъ на помощь спеціализму.
Гд же и въ комъ этотъ общій элементъ?— Тутъ мы встрчаемся съ нашимъ роднымъ, столь знакомымъ намъ, скептицизмомъ. Въ-виду этого скептицизма намъ предстояло бы разсмотрть различные власы нашего общества но степени ихъ годности или солидности быть проводниками общаго элемента. Дло — трудное: за него мы не беремся теперь. Мы, впрочемъ, можетъ быть, пришли бъ къ тому результату, что убжденіе, лежащее въ основ скептическаго взгляда, заключаетъ въ себ часть истины, но далеко не всю и не полную истину. Мы пришли бы, можетъ быть, къ тому заключенію, что ни крупные, ни мелкіе землевладльцы, ни люди промышленные, ни люди торговые, ни отставные, ни служащіе военные и гражданскіе чиновники, ни ученые, ни литераторы, ни церковные старосты — ни одинъ изъ этихъ класовъ не можетъ, въ частности, быть названъ полнымъ проводникомъ общаго элемента, но, взятые въ совокупности, они представляютъ то, что называется разумомъ страны въ данное время, ея высшими умственными силами. Мы, безъ сомннія, согласились бы со скептиками, что всмъ имъ недостаетъ навыка къ общественнымъ дламъ, къ новому порядку общественныхъ длъ, вводимому реформами, но вмст съ тмъ мы поставили бы имъ на видъ, что навыку не откуда было взяться, когда не было упражненія, а громадныя способности русскаго человка укрпили бы въ насъ врованіе, что необходимый навыкъ — для участія въ суд, напримръ — будетъ пріобртенъ ими очень легко и скоро. Ко всему этому дай-богъ вернуться когда-нибудь со временемъ.
Гейдельбергъ, 25 декабря.
1862 г.