А. Ф. ВОЕЙКОВ
А. Ф. ВОЕЙКОВ
О поэмах А. С. Пушкина и в особенности о ‘Бакчисарайском фонтане’
О поэмах А. С. Пушкина и в особенности о ‘Бакчисарайском фонтане’
О поэмах А. С. Пушкина и в особенности о ‘Бакчисарайском фонтане’, Воейков Александр Федорович, Год: 1824
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Воейков А. Ф. О поэмах А. С. Пушкина и в особенности о ‘Бакчисарайском фонтане’ // Пушкин в прижизненной критике, 1820-1827 / Пушкинская комиссия Российской академии наук, Государственный пушкинский театральный центр в Санкт-Петербурге. — СПб: Государственный пушкинский театральный центр, 1996. — С. 213-226.
http://next.feb-web.ru/feb/pushkin/critics/vpk/vpk-213-.htm
Всего удивительнее то, что сочинитель сей поэмы не имеет еще двадцати пяти лет от рождения.
‘С<ын> о<течества>‘,
1820, N XXXVII, стр. 154.
Это уже третья поэма, сочиненная А. С. Пушкиным! В каждой из них новое творение и новые красоты! И поэт наш в таком возрасте, когда человек соединяет с пылкостью молодости и смелостью цветущего воображения ум зрелый, начитанность и опытность! Чего нельзя ожидать от этого могущественного дарования, которое исполинскими шагами идет к совершенству?
В ‘Руслане’ автор представил нам древнюю Русь православную, златоверхий Киев, пышного князя Владимира, роскошных бояр, сильных богатырей двора его и вещего Баяна, поющего победы славян, их великодушные подвиги. Содержанием сей поэмы — похищение царевны Людмилы из объятий супруга ее, витязя Руслана, волшебником Черномором. Любовь героев поэмы взаимная, сердца и руки их соединены. Разлука и препятствия к их блаженству от посторонней причины, счастливая развязка еще в первой песни предсказана. Благодетельный волшебник, покровитель нашего витязя, говорит ему:
Руслан, лишился ты Людмилы,
Твой твердый дух теряет силы,
Но зла промчится быстрый миг:
На время рок тебя постиг.
………………………………..
……………………….и злодей
Погибнет от руки твоей.
Рама сей перворожденной поэмы обширнее двух, после нее вышедших. Она в шести песнях, множество действующих лиц, эпизодов, приключений, чертеж довольно сложный и незапутанный, характеры выдержаны, описания живы, подобия верны, шутки остры, слог и стихи прелестны. Вообще в целой поэме есть цель нравственная, и она достигнута: злодейство наказано, добродетель торжествует. Но, говоря о подробностях, наш молодой поэт имеет право называть стихи свои грешными1, а приключения хазарского князя Ратмира в жилище двенадцати дев — многогрешными.
В ‘Кавказском пленнике’ местом действия избрал он великолепные горы Кавказские, изобразил в ней варварские нравы горцев, образ жизни, обычаи, набеги сих воинственных народов. Содержание также — любовь, но любовь несчастная. В поэме* два только действующие лица: черкешенка и русский пленник. Характер первой несравненно тщательнее и совершеннее отделан: она страстна — и страсть ее непорочна, душа ее возвышенна, пылка и сострадательна.
Русский захвачен в плен, скован и окровавленный брошен без чувств у забора…
Но кто в сиянии луны,
Среди глубокой тишины,
Идет, украдкою ступая?
Очнулся русский. Перед ним,
С приветом нежным и немым,
Стоит черкешенка младая.
На деву молча, смотрит он
И мыслит: ‘Это лживый сон,
Усталых чувств игра пустая!’
Луною чуть озарена,
С улыбкой жалости отрадной
Колена преклонив, она
К его устам кумыс прохладный
Подносит тихою рукой.
Но он забыл сосуд целебный,
Он ловит жадною душой
Приятной речи звук волшебный
И взоры девы молодой.
Он чуждых слов не понимает,
Но взор умильный, жар ланит,
Но голос нежный говорит:
Живи! — и пленник оживает.
И он, собрав остаток сил,
Веленью милому покорный,
Привстал — и чашей благотворной
Томленье жажды утолил.
Потом на камень вновь склонился
Отягощенною главой,
Но все к черкешенке младой
Угасший взор его стремился.
И долго, долго перед ним
Она, задумчива, сидела,
Как бы участием немым
Утешить пленника хотела,
Уста невольно каждый час
С начатой речью открывались,
Она вздыхала — и не раз
Слезами очи наполнялись.
В первый раз жалость привела добродушную Черкешенку к Русскому Пленнику, впоследствии любовь, которой искра глубоко заронилась в ее сердце, была ее вожатаем.
За днями дни прошли, как тень.
В горах, окованный, у стада,
Проводит пленник каждый день.
Пещеры темная прохлада
Его скрывает в летний зной,
Когда же рог луны сребристой
Блеснет за мрачною горой,
Черкешенка, тропой тенистой,
Приносит пленнику вино,
Кумыс, и ульев сот душистый,
И белоснежное пшено.
С ним тайный ужин разделяет,
На нем покоит нежный взор,
С неясной речию сливает
Очей и знаков разговор,
Поет ему и песни гор,
И песни Грузии счастливой
И памяти нетерпеливой
Передает язык чужой.
Заметим мимоходом, что в слоге нашего поэта, уже давно занимающего одно из почетнейших мест между первоклассными отечественными писателями, видна верная рука, водимая вкусом: нет ничего неясного, неопределенного, запутанного, тяжелого. Почти везде точность выражений, с разборчивостью употребленных, стихи пленяют легкостью, свежестью, простотою и гармониею, кажется, что они не стоили никакой работы, а сами собою скатывались с лебединого пера его.*
Но здесь не о стихах дело. Нам хочется только очертить сей сильный характер девы гор, ибо он есть переход к характерам героинь ‘Бакчисарайского фонтана’. Для этого мы принуждены выбирать места, где поэт раскрыл душу своей героини. Послушаем, с какою живостью старается она перелить в равнодушного Пленника любовь, волнующую кровь ее.
…………………..Пленник милый!
Развесели свой взор унылый,
Склонись главой ко мне на грудь,
Свободу, родину забудь.
Скрываться рада я в пустыне
С тобою, царь души моей!
Люби меня, никто доныне
Не целовал моих очей,
К моей постеле одинокой
Черкес младой и черноокий
Не крался в тишине ночной,
Слыву я девою жестокой,
Неумолимой красотой.
Я знаю жребий, мне готовый:
Меня отец и брат суровый
Немилому продать хотят
В чужой аул, ценою злата.
Но умолю отца и брата,
Не то, найду кинжал иль яд.
Непостижимой, чудной силой
К тебе я вся привлечена,
Люблю тебя, невольник милый,
Душа тобой упоена…
Может ли страсть изъясняться живее, пламеннее? Заметьте, как мастерски воспользовался Пушкин пылким и неукротимым характером диких горцев: он должен быть виден и в самой невинной, молодой Черкешенке. У нее готово азиатское лекарство против принужденного замужества: ‘найду кинжал иль яд!’ — говорит она с решимостью.
И тогда как она ослеплена была надеждою, когда ей казалось, что ее счастье столь от нее близко, когда, преодолев азиатскую гордость и девическую стыдливость, она первая говорит пленнику: люблю тебя! — он разрушает все здание ее блаженства, открывает, что он любит другую. Какое быстрое, сильное, внезапное потрясение должно произойти в душе ее! Какой неизмеримый переход от верной надежды к отчаянию!
Раскрыв уста, без слов рыдая,
Сидела дева молодая:
Туманный, неподвижный взор
Безмолвный выражал укор,
Бледна как тень, она дрожала,
В руках любовника лежала
Ее холодная рука,
И наконец, любви тоска
В печальной речи излилася:
‘Ах, русский, русский! для чего,
Не зная сердца твоего,
Твоей любви я предалася?
Недолго на груди твоей
В забвеньи дева отдыхала,
Немного радостных ей дней
Судьба на долю ниспослала!
Придут ли вновь когда-нибудь?
Ужель навек погибла радость?..
Ты мог бы, пленник, обмануть
Мою неопытную младость,
Хотя б из жалости одной,
Молчаньем, ласкою притворной!
Я услаждала б жребий твой
Заботой нежной и покорной,
Я стерегла б минуты сна,
Покой тоскующего друга,
Ты не хотел………………………
В характере Пленника не находим мы такой определенности: он не докончен. Есть, однако же, места, которые возбуждают и к нему сострадание.
Когда так медленно, так нежно
Ты пьешь лобзания мои
И для тебя часы любви
Проходят быстро, безмятежно,
Снедая слезы в тишине,
Тогда, рассеянный, унылый,
Перед собою, как во сне,
Я вижу образ, вечно милый,
Его зову, к нему стремлюсь,
Молчу, не вижу, не внимаю,
Тебе в забвеньи предаюсь
И тайный призрак обнимаю.
О нем в пустыне слезы лью,
Повсюду он со мною бродит
И мрачную тоску наводит
На душу сирую мою.
Далее он изъясняется еще откровеннее:
Не плачь! и я гоним судьбою,
И муки сердца испытал.
Нет! я не знал любви взаимной:
Любил один, страдал один,
И гасну я, как пламень дымный,
Забытый средь пустых долин.
Умру вдали брегов желанных,
Мне будет гробом эта степь,
Здесь на костях моих изгнанных
Заржавит тягостная цепь…
Прочитав сии стихи, каждый составил бы ясное понятие о характере человека, в отечестве своем пылавшего несчастною, неразделяемою взаимно страстию. Если б автор на этом остановился, то Пленник его был бы лицом занимательным. Но он к сим чертам прибавил черты, затемняющие и даже унижающие его характер. Например, он заставляет его говорить, что он лишился отечества,
….где пламенную младость
Он гордо начал без забот,
Где первую познал он радость,
Где много милого любил,
Где обнял грозное страданье,
Где бурной жизнью погубил
Надежду, радость и желанье
И лучших дней воспоминанье
В увядшем сердце заключил.
…………………………………
Людей и свет изведал он,
Узнал неверной жизни цену:
В сердцах друзей нашел измену,
В мечтах любви — безумный сон.
Наскуча жертвой быть привычной
Давно презренной суеты,
И неприязни двуязычной,
И простодушной клеветы,
Отступник света, друг природы,
Покинул он родной предел
И в край далекий полетел
С веселым призракам свободы..
По этому описанию воображение то представляет человека, истощенного наслаждениями сладострастия, то возненавидевшего порочный свет и вырвавшегося из столицы, чтобы подышать свободою и насладиться красотами природы.
Забудь меня, твоей любви,
Твоих восторгов я не стою,
Бесценных дней не трать со мною,
…………………………………
…………………………………
Без упоенья, без желаний
Я вяну жертвою страстей.
Такие темные слова в устах человека, пламенно любимого, невольно заставляют нас видеть в нем холодного эгоиста, развратного ветреника. Ему бы легче и благороднее было отказаться от новой любви постоянною своею привязанностью, хотя первая любовь его и отвергнута: тем вернее заслужил бы он сострадание и уважение Черкешенки*. Между тем слова: твоих восторгов я не стою или: без желаний, я вяну жертвою страстей — охлаждают всякое участие в судьбе его. Несчастный любовник мог бы сказать ей: мое сердце чуждо новой любви, но кто имеет причину признаваться, что он не стоит восторгов невинности, тот разрушает всякое очарование насчет своей нравственности. До сих пор Русский Пленник заставляет нас жалеть о своей холодности, но, сказав:
Другого юношу зови!
………………………………….
Недолго женскую любовь
Печалит хладная разлука,
Пройдет любовь, настанет скука,
Красавица полюбит вновь, —
Пленник производит в сердце негодование. Такие слова прилично сказать изменившей ему светской прелестнице, а не девице добродетельной, сельской, пылающей неисцелимою страстью, которая потухла только с ее жизнию.
Довольно о характерах! Как в ‘Руслане’ картина старого поля битвы, единоборства Руслана с Рогдаем, свадебного пира, так в ‘Кавказском пленнике’ великолепная картина заоблачных гор, набеги и хитрости, образ жизни, нравы и обычаи горцев начертаны верною и отважною кистью, красками яркими. Сии отрывки могли бы с честию занять место в поэме эпической.
‘Кавказский пленник’ выше ‘Руслана и Людмилы’ в литературном и нравственном отношении, и обе должны уступить ‘Бакчисарайскому фонтану’.
В сей последней поэме действие происходит в Тавриде. На сем полуострове прекрасная природа величественна, но не ужасна, дика, но не мрачна. Поэт изобразил здесь полуварварские правы татар, несколько смягченные роскошью, соседством с европейцами, знойным климатом и искусствами, раболепный двор хана, жизнь несчастных невольниц его, заключенных в гареме, их занятия, забавы, скуку, страсти азиаток, вооруженных кинжалом, всегда готовых на убийство и преступление.
План не хитрый, не многосложный, но искусно развернутый, ход легкий, связь естественная, занимательность час от часу возрастает, характеры привязывают, положения трогают. Пушкин везде находит случай говорить сердцу и не приводит нас в досаду неуместною шутливостью там, где должно трогать, не чуждается высокого, если оно ему представляется, и трагического, если оно не чуждо его предмету. Все это требовало глубокого знания местностей, необыкновенной кисти и ярких, особенных красок для сих новых картин, при взгляде на которые европейский читатель переносился бы в Тавриду, в роскошные чертоги хана, где вечно бьют холодные фонтаны, в сады его, где везде благоухают розы и ясмины, зреет золотой лимон и смеются яхонтовые кисти винограда.
Гирей, хан крымский, в набеге своем взял в плен Марию, княжну польскую, влюбился в нее и для сей новой страсти изменил прежней своей любимице — Зареме. Сия ревнивая грузинка, обладавшая его сердцем и сама страстно в него влюбленная, умерщвляет невинную соперницу свою и за то осуждена к смерти и — брошена в море. Неутешный Гирей
Воздвигнул мраморный фонтан,
В углу дворца уединенный.
Над ним крестом осенена
Магометанская луна.
(Символ, конечно, дерзновенный,
Незнанья жалкая вина!)
Есть надпись: едкими годами
Еще не сгладилась она.
За чуждыми ее чертами,
Журчит во мраморе вода
И каплет хладными слезами,
Не умолкая никогда.
Так плачет мать во дни печали
О сыне, падшем на войне.
Младые девы в той стране
Преданье старины узнали,
И мрачный памятник оне
Фонтаном слез именовали.
Вот содержание! Рассмотрим подробности, определим особенности сей драгоценной безделки, сего алмаза, столь прелестно обделанного. Грозный хан печально курил трубку, безмолвные рабы теснились вкруг него, он махнул рукою — и все исчезли. Гирей остался один и вздыхает свободнее. Но отчего он так грустен?
Что движет гордою душою?
Какою мыслью занят он?