О Плавт, его твореніяхъ, и о томъ въ какомъ состояніи была Комедія у Римлянъ (*).
(Окончаніе въ слд. книж.)
——
О Плавт, его твореніяхъ, и о томъ въ какомъ состояніи была Комедія у Римлянъ.
(Окончаніе.)
(Съ фрацузск. — У.)
——
О Плавте, его творениях, и о том в каком состоянии была Комедия у Римлян, Плавт, Год: 1917
Время на прочтение: 19 минут(ы)
(*) Изъ превосходнаго, знаменитымъ Милленемъ издаваемаго журнала Magazin Encyclopdique, которой съ нкотораго времени выходитъ подъ другимъ названіемъ, а именно, Les Annales Encyclopdiques, впрочемъ планъ его и важность содержанія остаются все тже. Статья о Плавт, въ сокращеніи здсь предлагаемая, написана по поводу новаго перевода на Французскій языкъ сего древняго комика. Рдръ.
Для многихъ, безъ сомннія, покажется страннымъ, что Плавтъ, одинъ изъ славвйшихъ писателей древности, достойный вниманія потомства, еще до сихъ поръ столь мало извщенъ, не смотря на заслуги, которыя, даютъ имени его все право на уваженіе людей просвщенныхъ и на то чтобы искусное перо, посредствомъ перевода всхъ твореній Поета, познакомило свтъ съ безсмертными его красотами. Не онъ ли служилъ образцемъ для неподражаемаго Мольера, для забавнаго Реньяра и для нкоторыхъ другихъ лучшихъ драмматическихъ поетовъ Франціи? Не его ли комедіямъ подражая, многими произведеніями обогатили отечественную словесность Драйденъ, Поеты Италіи, Испаніи и Германіи?
Извстно, что Комедія въ начал своемъ была не иное что какъ чуждое всякаго искусства зрлище, и что въ семъ жалкомъ вид оставалась она даже посл есписа и Есхила. Потомъ начали мало помалу приводить ее въ надлежащіе предлы и дйствію давать приличное пространство. Несмотря на то, Комедія въ сіе отдаленное время неимла быстрыхъ успховъ, ибо она все еще состояла въ одномъ только постыдномъ и смшномъ злоупотребленіи, которое не долженствовало и не могло бытъ долго терпимо въ обществ. Зрлища отличались тогда необузданнымъ своевольствомъ, которое тмъ боле заслуживало надзоръ со стороны законовъ, что на театр во всей нагот своей выставляемы были пороки начальствующихъ мужей и отличнйшихъ гражданъ, безъ всякаго уваженія къ сану и лицу каждаго. Дерзость сія въ послдствіи времени преступила вс правила благоразумія. Начали выводить на сцену правителей народныхъ. Длая весьма похожія на нихъ театральны маски, заимствуя басню для драмы изъ подлинныхъ происшествій ихъ жизни, называя ихъ безъ всякаго опасенія по именамъ и позволяя актерамъ поддлываться подъ ихъ поступь и тлодвиженія. Такова была древняя комедія. Къ сему времени относятся слдующіе извстнйшіе поеты: Кратесъ, ученикъ философа Филемона, Евполисъ, Кратинусъ, Аристофанъ (по многимъ своимъ комедіямъ), Ферекратъ, Аинскій Поетъ, служившій въ войск Александра Великаго, и еопомпъ.
Eupolis, atque Cratinus, Aristophanesque poetae.
Horat lib. I, Satyr. IV, v. 1.
Когда правительство взяло строгія мры для обузданія своевольства драмматичеcкихъ писателей и запретило выводимыя на сцену лица объявлять ‘подъ собственными ихъ именами, то комики давали симъ лицамъ вымышленныя названія, но все изображали ихъ съ такою точностію, что по копіи не льзя было неузнать оригинала. Ето новое отличіе послужило поводомъ дать театральному искусству сего времени особенное наименованіе средней комедіи.
Аристофанъ въ послднихъ своихъ піесахъ, Мнезимахъ, Еликратъ и нкоторыя другіе поеты преимущественно отличались въ семъ род комическихъ сочиненій. Злоупотребленія писателей, позволявшихъ себ многія излишества, снова дали правительству поводъ запретить имъ не только выставлять на позоръ извстныя лица подъ настоящими ихъ именами, но даже поддлываться подъ ихъ вншній видъ и поступки. Съ етаго времени Комедія сдлалась подражаніемъ разныхъ случаевъ и дйствій вообще жизни человческой, оттуда начало новой комедіи y Грековъ.
Менандръ, Филемонъ, Аполлодоръ Аинскій, современникъ Менандра, Дифилъ, Деліофилъ возвели ее на ту высокую степень совершенства, какой она никогда недостигала ни у Римлянъ, ни даже y новйшихъ народовъ. Въ Греціи, равно какъ и въ Рим, Комедія началась отъ грубыхъ игрищъ, которыя сопровождались пляскою и смшными соблазнительными кривляньями {Г-жа Дасье, въ предисловіи къ своему переводу Плавта.}. Таковы на примръ, были стихи Фесценинскіе и стихи Сатурнинскіе, послужившіе къ составленію первыхъ сценическихъ игрищь, представленныхъ въ Рим 392 года отъ построенія города, и въ начал сто пятой Олипіады. Весьма достойно замчанія, что сіи слишкомъ неблагопристойные стихи сочинены по случаю одного празднества въ честь боговъ.
Какъ ямбы у Грековъ появились посл первыхъ опытовъ драмматической Поезіи, такъ точно сатиры у Римлянъ слдовали за стихами Фесценинскими {Стихи сіи были изобртены въ Фэсценіи, Етрурійскомъ город, называемомъ нын Галесомъ. Plin. III. 5 — Aeneid. VII, 695 — Horat, Epist, 2. L. i, v. 145.}. Сатира была родъ небольшой поемы, которая сочинялась по своимъ особеннымъ правиламъ, ее однакожъ недолжно смшивать ни съ сатирическими стихотвореніями Грековъ, ни съ сатирою временъ Луцилія, Горація, Персія и Ювенала.
Горацій въ первомъ своемъ Посланіи второй Книги говоритъ, что Римляне весьма поздно получили вкусъ къ изящному, и не прежде какъ по окончаніи войнъ Пуническихъ стали прилжно читать Греческія сочиненія.
Въ 514 году отъ построенія Рима и въ первомъ году 155 Олимпіады, слдственно въ начал первой Пунической войны, Ливій Андроникъ представилъ въ Рим драму, сочиненную имъ на образецъ Греческихъ. Изъ сего однакожъ не должно выводить слдствій, будто искусство драмматическое въ Италіи неимло почти такого же первобытнаго состоянія, въ какомъ находилось оно нкогда въ Греціи, хотя справедливо и то, что здсь Комедія существовала и шла быстрыми шагами къ своему совершенству цлыми столтіями прежде того времени, когда Римляне отказались отъ низкихъ своихъ и площадныхъ зрлищь. Мы скажемъ только, что творенія Греческихъ поетовъ дали бытіе, собственно такъ называемой, Комедіи у Римлянъ.
Невій, служившій въ первую Пуническую войну и описавшій въ стихахъ происшествія оной, въ 519 году отъ основанія Рима сочинилъ, подражая Грекамъ, первую свою Комедію. Тридцать лтъ спустя посл него, жилъ Ениій, писавшій сатиры, комедіи и трагедіи, которыхъ всхъ дошли до насъ одни только отрывки. Довольно сказать въ похвалу сего писателя, что самъ Сципіонъ Африканскій удостоилъ его своей дружбы. Между тмъ откровенной Горацій представляетъ намъ его усерднымъ чтителемъ Бахуса.
Ennius ipse pater nunquam, nisi potus, ad arma
Prosiliit dicenda….
За Енніемъ слдовали, или даже были его современниками, Лициній, Тегула, Цециліи, трагикъ Пакувій и Люцій Акцій, котораго недолжно смшивать съ Плавтомъ. Нкоторые дошедшіе до насъ отрывки изъ ихъ драматическихъ сочиненій не достаточны для того, чтобы мы могли съ точностію опредлить достоинство ихъ писателей. Впрочемъ законодатель Латинскаго Парнасса во 3 книг своихъ Посланій не весьма выгодно отзывается объ ихъ произведеніяхъ.
И такъ Римляне могутъ считать собственно двухъ авторовъ, которымъ ихъ театральное искусство обязано своимъ происхожденіемъ. Римъ, завоевавши часть Азіи, обогатился сокровищами побжденныхъ народовъ. Отсюда начинается исполинское могущество, отсюда же и т изящныя искусства, которыя въ послдствіи времени благоуспшно процвтали въ его ндрахъ {Graecia capta ferum victorem cepit et artes
Intulit atgresti Latio. Horat.}. Около сей-то счастливой для Римлянъ епохи Плавтъ и Теренцій представляли первыя драмматическія свои произведенія. Нужно при семъ замтить, что въ двадцатилтній промежутокъ времени, которой считаютъ отъ послдней комедіи Плавта до первой Теренція, произошли великія перемны во вкус и во нравахъ завоевателей свта. Я буду имть еще случай сказать нсколько словъ о томъ, что литтераторы, сравнивавшіе сихъ двухъ Латинскихъ комиковъ, недовольно обращали вниманіе свое на упомянутыя мною перемны, и слдственно не такъ судили, можетъ быть, о твореніяхъ Плавта, какъ бы требовала того справедливость.
Искусство театральное было еще въ младенчеств у Римлянъ, когда Плавтъ заступилъ мсто Ениія. Горацій увряетъ, что Латинскій нашъ комикъ любилъ слдовать по стопамъ Епихарма, не изъ одной своей привязааности къ баснямъ сего поета Сициліи, которыя онъ перевелъ на языкъ отечественный, но потому что, подражая ему, усплъ возвести Комедію у Римлянъ на отличнйшую степень совершенства, и что Епихармъ имлъ счастливый даръ писать съ легкостію необыкновенною.
Маркъ Акцій, проименованный Плавтомъ, родился въ Сарцин, одномъ изъ городовъ Омбріи, который новйшіе географы называютъ древнимъ городомъ Романіи, лежащимъ на границахъ Тосканскихъ владній, при подошв горъ Аппенинскихъ, въ 54 милахъ (lieu) отъ Рима. Нкоторые говорятъ, что Поета нашего назвали Плавтомъ по причин весьма большихъ его ногъ, другіе напротивъ утверждаютъ, будто такое прозвище было общимъ и употребительнымъ между жителями Омбріи. Для насъ важно одно то, что Плавтъ издалъ сочиненія свои въ конц второй Пунической войны, и умеръ въ Рим почти на 40 году своего возраста, въ 568 году Римскаго лтосчисленія и за 184 года до Р. X., при Консулахъ Публі Клавді и Люці Порці Лицині. Теренцій имлъ въ ето время неболе девяти лтъ отъ роду. Дарованія Плавта доставили ему разныя выгоды, и онъ составилъ себ блистательную фортуну: такъ, по крайней мр, свидтельствуютъ о немъ Варронъ и Авлъ Геллій. Первый увряетъ сверхъ того, что Поетъ нашъ расточилъ все свое имущество на театральные костюмы и декораціи, и впалъ посл того въ крайнюю бдность. Другіе говорятъ, что надежда на значительный выигрышъ заставила Марка Акція пуститься въ торговые обороты, но что, по ошибочнымъ расчетамъ, пожертвовалъ онъ пустой мечт всмъ своимъ имніемъ и пришелъ въ убожество. Неожиданная перемна счастія заставила его возвратиться въ Римъ, гд онъ принужденъ былъ, для насущнаго хлба, вертть жернова y одного булочника, что самое подало поводъ многимъ комментаторамъ дать ему названіе Азинія. Впрочемъ ученые біографы сомнваются въ достоврности сего случая. въ жизни Плавma. Въ самомъ дл, люди, по склонности своей къ чудесному, всегда охотно примшиваютъ къ жизни знаменитыхъ особъ по нскольку событій необыкновенныхъ и странныхъ. Несмотря на то, свидтельство Варрона, кажетея, боле всхъ заслуживаетъ вроятіе. Кому неизвстно, что Невій сочинилъ многія піесы свои въ темниц?
Допустивъ справедливость мннія комментаторовъ, должно признаться, что несчастія не души Плавта и неослабили его генія, всегда обильнаго, всегда изобртательнаго. Напротивъ того кажется, что новое состояніе, въ которое судьба привела нашего писателя, доставило ему случай познакомиться боле съ характерами людей, и Плавтъ, воспользовавшись онымъ, старался, какъ видно, собирать все, что только собственнымъ опытомъ дозналъ при отправленіи торговаго ремесла своего, онъ открылъ вс хитрости и обманы людей одинакаго съ нимъ званія, и кто незнаетъ, какъ счастливо употреблялъ онъ въ своихъ сочиненіяхъ коммерческіе термины, которые столько были ему извстны.
О числ комедій Плавтовыхъ древніе критики думали различно. Иные считаютъ двадцать одну, другіе двадцать пять, а нкоторые приписываютъ ему даже сто, и сто тридцать. По крайней мр изъ прилагаемыхъ обыкновенно къ изданіямъ Плавта разсужденій, въ которыхъ многими доводами постараются удостоврить насъ въ подлинномъ количеств его произведеній, кажется, ясно можно видть, что Поетъ писалъ и такія комедіи, которыя до васъ недошли. Вся ошибка, если можно только подозрвать въ ней критиковъ, должна состоять въ томъ, что они смшиваютъ комедіи Плавта съ драмматическими сочиненіями многихъ другихъ писателей, и въ особенности съ комедіями Плавція, также Акуція, котораго одно имя, по причин большаго сходства съ именемъ Поета Сарцинскаго, ввело нкоторыхъ въ заблужденіе.
Сей вопросъ, равно какъ и множество другихъ, относящихся къ произведеніямъ древности. До сихъ поръ не ршенъ еще удовлетворительнымъ образомъ.
Варронъ, котораго Цицеронъ почитаетъ ученйшимъ изъ всхъ Римскихъ писателей, признаетъ за настоящія Плавтовы двадцать только дошедшихъ до насъ комедій, он, вроятно, по сей причин и названы Варроновыми. Во всхъ изданіяхъ сіи двадцать піесъ расположены по алфавитному порядку, кром Бакхидъ, которыя были представлены посл Епидика. Передъ каждой комедіей положено содержаніе въ акростихахъ, сочиненныхъ, какъ думаютъ, извстнымъ Присціаномъ Грамматикомъ, но которыхъ безъ всякаго сомні.ія нельзя приписывать Латинскому Комику. Авторъ оныхъ, заключивъ себя въ тсныхъ предлахъ акростиха, немогъ въ столъ немногихъ словахъ доказать надлежащимъ образомъ истинный планъ и ходъ комедій Плавта, оттуда происходитъ, что большая часть сихъ содержаній весьма темны, a иногда даже и совсмъ непонятны.
Плавтъ былъ всегда въ великой слав у древнихъ. Квинтліанъ въ X книг своихъ Ораторскихъ Наставлевій извщаетъ насъ, что Варронъ, раздляя чувствованіа Люція Елія Стилона Преконина, своего учителя, говаривалъ: если бы Музы захотли объясняться человческими звуками, то он, конечно, выбрали бы для сего языкъ Плавта, какъ самый богатый и изящный, Варронъ отдавалъ ему предъ другими Латинскими комиками преимущество въ изящности выраженія, точно также какъ въ особенности хвалилъ онъ Цецилія за искусство его излагать предметъ свой, и Теренція за отличный даръ живо изображать характеры. Цицеронъ, краса и слава Римскаго витійства, равнымъ образомъ весьма уважалъ Марка Акція, и ето самое заставляетъ думать, что многія въ семъ писател мста, которыя кажутся намъ противными благопристойности, небыли почитаемы такими у Римлянъ, или, по крайней мр, что его выраженія незаключали въ себ столь неприятнаго смысла, какой он неминуемо должны имть на языкахъ нашего времени, гд двузнаменательности остаются всегда непозволенными и предосудительными, хотябы он выражены были самымъ остроумнымъ и тонкимъ образомъ. Не касаясь чести господъ комментаторовъ, смло можно сказать, что большая часть изъ нихъ, замтивши неумстныя остроты и слишкомъ вольные обороты въ какомъ-либо автор, и стараясь нкоторыя невразумительныя слова его истолковать во своему понятію и смиренномудрому образу мыслей, часто обвиняютъ его въ такихъ намреніяхъ, которыхъ, можетъ быть, онъ совсмъ неимлъ. Сколь многія превосходныя сочиненія выправлены, передланы, испорчены потому только, что, къ несчастію ихъ, были худо понятны, или худо истолкованы! Безъ сомннія, никто не возметъ на себя смшной обязанности защищать въ древнихъ авторахъ то, что дйствительно противно благопристойности, и о чемъ вс просвщенные, отличающіеся добронравіемъ и здравымъ вкусомъ, люди судятъ съ одинакою строгостію, но весьма нетрудно доказать, какъ я въ этомъ совершенно увренъ, что строгость сія не можетъ простираться на вс безъ исключенія мста, которыя угодно опорочивать комментаторамъ.
Читатели простятъ мн сіе отступленіе, оно основано частію на сужденіи самаго Цицерона, помщенномъ въ одномъ изъ его сочиненій, которое въ ваше время почитается превосходнйшимъ памятникомъ, какой только можно посвятить нравственности.
‘Естъ два рода шутокъ,’ говоритъ онъ въ первой своей книг О должностяхъ: ‘одн бываютъ низкія, наглыя, предосудительныя, неблагопрмстойныя, другія прелестныя, тонкія, остроумныя, забавныя, и сей послдній родъ исключительно принадлежитъ не только нашему соотечественнику Плавту и древнимъ Греческимъ комикамъ, но онъ украшаетъ также сочиненія и Сократическихъ писателей.’ —
Здсь Цицеронъ говоритъ не объ одномъ соблюденіи чистоты Латинскаго языка, но хвалитъ вмст образъ выраженія благородный, нжный, приятный, плняющій Аттическою солью. Несмотря на то, отзывы Горація, имющія очень малое сходство со мнніемъ Цицерона, подали филологамъ поводъ ко многимъ спорамъ.
‘Наши предки’ говоритъ Горацій въ своей Піитик (стихъ 5270) ‘хвалили стихи и удивлялись остроумнымъ шуткамъ Плавта, по простот своей, нескажу по глупости, по крайней мр ето справедливо, если я и вы въ самомъ дл умемъ отличить благородную шутку отъ площадной, и если умемъ размрить стихи по слуху и по пальцамъ {At nostri proavi Plautinos et numeros et
Laudauere sales: nimium patienter utrumque,
Ne dicanx stulte, mirati, si modo ego, et vos
Scimus inurbanum lepido seponere dicto,
Legitimum que sonum digitis callemus, et aure.}.’
Строгое сужденіе Горація не столько относится къ цлому ходу и слогу комедій Плавтовыхъ, сколько падаетъ на несоблюденіе правилъ, бывшихъ, безъ сомннія, въ его время уже извстными, но которыхъ нужду тогда мене чувствовали, нежели въ достопамятный, въ золотой вкъ словесности, Цицеронъ отдаетъ вообще справедливость истинному достоинству Плавта, какъ писателя образцоваго по чистот языка Латинскаго, по уму изобртательному, по веселому и игривому тону, онъ неостанавливается надъ тми недостатками, которые справедливо замтилъ творецъ Піитики, обязаяный предостеречь отъ нихъ своего читателя. Предлагая правила искусства, законодатель Латинскаго Парнасса долженъ былъ непремнно указать на погршности, вооружиться противъ грубыхъ и смшныхъ шутокъ, охуждать ихъ употребленіе и изгонятъ слишкомъ неумренныя вольности. Онъ говорилъ къ Пизонамъ, которыхъ здравому вкусу отдавалъ самъ справедливость, говорилъ въ такое время, когда процвтали самые изящные, разборчивые писатели, и слдственно не могъ снисходительне отзываться о твореніяхъ Плавта. Можно полагать, что еслибъ комическій Поетъ нашъ былъ современникомъ людей, прославившихъ собою вкъ Августовъ, то, вроятно, или совсмъ незаслужилъ бы упрековъ отъ Горація, или же подавъ къ нимъ поводъ, конечно, призналъ бы основательность его сужденія и ревностное, приложилъ бы стараніе довести свои сочиненія до совершенства, a особливо соблюсти больше правильности въ стихахъ своихъ.
Римскій Витія имлъ, безъ сомннія, вкусъ весьма разборчивый, безсмертныя красоты его сочиненій не позволяютъ думать, чтобъ онъ судилъ о достоинств Плавта подобно толп простолюдиновъ, и изъ одной благосклонности удивлялся бы всему, что ни сказалъ Поетъ комическій. Цыцеронъ, знавшій столь хорошо цну и прелесть благозвучія въ рчи, кажется по тому только противнаго мннія съ Гораціемъ, что оба эти философа смотрли на Плавта съ различныхъ сторонъ. Маркъ Туллій разсматриваетъ его въ цломъ состав и говоритъ объ немъ съ чувствомъ того уваженія, какое внушаетъ къ себ великой писатель. Но великій писатель всегда ли свободенъ отъ ошибокъ? Моглиль укрыться ошибки сіи отъ просвщеннаго взора славнаго Ритора и краснорчивйшаго Витіи? Одинъ ли Горацій имлъ столько ума и проницательности, что могъ усмотрть ихъ, или онъ видлъ въ Автор нашемъ одн только погршности, нтъ никакой причины думать такимъ образомъ, ибо въ другомъ мст тотъ же Горацій воздаетъ должныя похвалы Плавту. Стихотворецъ, какъ бы почувствовалъ, подобно Цицерону, всю цну сего генія, и въ полной увренности, что онъ рожденъ въ своемъ род образцовымъ, благоразумно замчаетъ въ его твореніяхъ т неправильности, которыя вредятъ ихъ совершенству.
Не желая замчаній сихъ выдавать за точныя, никакому сомннію неподверженныя истины, и весьма близокъ къ той мысли что если бы критики, разсматривавшіе мннія Горація и Цицерона о Плавт, были мене поспшны въ своихъ заключеніяхъ, то одни изъ нихъ побоялись бы нелпостію сужденія оскорбить память любимца Меценатова, а другіе гораздо съ большею скромностію стали бы защищать правое дло творца Латинской Комедіи.
Вс знаменитые художники, въ какомъ бы то ни было род изящныхъ искусствъ, имютъ каждой свои собственныя отличительныя черты, имютъ родъ, характеръ, который имъ принадлежитъ исключительно. Ученыя знатоки въ искусствахъ, сдлавшіе изъ нихъ особенную для себя науку, съ врностію умютъ отличить произведенія одного. Художника отъ произведеній другаго, и никогда почти не ошибаются. Какое бы сходство ни имла копія съ оригиналомъ, никогда несмшиваютъ они обоихъ, умютъ даже въ первой отличить то, что чужою рукою прибавлено, или убавлено. Такимъ образомъ Сервій отличалъ при первомъ чтеніи стихи Плавта отъ тхъ, которые ему непринадлежали, изъ того слдуетъ, что сія разность въ стихахъ, бывшая столь чувствительною для нжнаго уха Сервіева, не отъ чего другаго могла произойти, какъ отъ легкости и плавности, которыя Критикъ замтилъ въ слог Латинскаго Поета, и которыхъ не находилъ онъ въ стихахъ ложно приписываемыхъ послднему.
Волькацій Седигитъ и Авлъ Геллій отдавали пальму драматическому Поету: первый назначалъ ему второе мсто между Римскими комиками, другой признавалъ его за самаго изящнаго изъ всхъ писателей, обогатившихъ произведеніями своими языкъ Лашинскій.
Макробій почиталъ Плавта и Цицерона самыми краснорчивыми Писателями. Такое сравненіе двухъ великихъ мужей иметъ свое основаніе, хотя оно и кажется не совсмъ точнымъ. Св. еронимъ изящество и тонкое остроуміе Плавта уподоблялъ языку Музъ, онъ удивлялся его слогу и, какъ самъ признается въ своихъ Письмахъ (Еріstola ad Eustochium de custodia virginitatis), ощущалъ какую-то отраду, читая его творенія. Великій Учитель не почиталъ за неприличное древняго Поета изъяснять дтямъ, ввреннымъ ему для образованія, и даже совтовалъ имъ прилжно читать комедіи Плавта. Новйшіе критики, несмотря на большую строгость въ своихъ сужденіяхъ, отдаютъ вмст съ древними должную справедливость таланту Римскаго Комика, котораго такъ счастливо превзошелъ во многомъ несравненный Мольеръ, подражая обильнымъ красотамъ своего подлинника.
При всемъ томъ критики нашего вка, раздляя восхищеніе съ современниками Плавта, не скрыли, подобно имъ, и недостатковъ сего великаго Поета.
‘Весъ свтъ’ говоритъ Мармонтель ‘единодушно признаетъ достоинство Плавтовыхъ твореній. Везд въ немъ дйствіе, движеніе, огонь, быстрый, обильный, изобртательный геній его никогда не заставляетъ томиться зрителей, завязки его хорошо держатся, и во всемъ соотвтствуютъ качеству лицъ дйствующихъ, обстоятельства всегда разнообразны, онъ везд боле дйствуетъ нежели говоритъ. Плавта причисляютъ къ писателямъ Комедіи новой, древняя никогда не могла быть занимательною для строгой важности Римлянъ.’ —
Мармонтелъ также съ отличною похвалою отзывается о нашемъ Поет, когда говоритъ о неистощимомъ изобиліи его творческаго генія. Но сей же самый критикъ порицаетъ Плавта за то, что онъ слишкомъ много прилплялся ко вкусу черни, что ненаблюдалъ мры въ шуткахъ низкихъ и просто о народныхъ. Впрочемъ Мармонтель въ намреніяхъ своихъ, повидимому, не соображается ни съ Гораціемъ, ни съ Цицерономъ.
‘Плавтъ’ говоритъ онъ, ‘Заслуживаетъ нсколько боле снисходительности. Правда, онъ чаще старался угождать простому народу, нежели нравиться вкусу благовоспитанныхъ гражданъ, но въ его время драматическая поезія начинала только появляться въ Рим. Чернь, привыкшая слышать на театр, грубыя остроты и неблагопристойныя шутки, составлявшія сущность древнихъ сатиръ, ета чернь, говорю, была ли способна чувствовать красоты другаго рода, если бы Плавтъ и захотлъ забавлять ее ими? Чтобъ имть успхъ, надлежало сообразоваться съ господствующимъ вкусомъ.’
Признаюсь, я никакъ не думаю, чтобы такой способъ оправданія можно принять за совершенно справедливый. И въ прежнія времена были конечно люди здравомыслящіе, любители изящнаго, притомъ же было бы смшно давать волю толп простолюдиновъ управлять дйствіями генія. Не емули одному, напротивъ, предоставлено судьбою вести и даже увлекать за собою націю? Творенія Плавта имли бы равный успхъ и въ такомъ случа, когда бы Поетъ съ меньшею точностію подражалъ тмъ писателямъ, которыхъ комедіи перелагалъ онъ на свой языкъ отечественный.
Онъ снискалъ бы себ безсмертную славу, если бы, подобно Мольеру, трудился бол. Для вковъ грядущихъ, нежели для своего времени, хотя и то правда, что обстоятельства, въ которыхъ находились оба Поета, были весьма несходны между собою.
О Плавте, его творениях, и о том, в каком состоянии была комедия у римлян / [Из Милленем изд. журн. Mag. encycl., который выходит теперь под загл.: Les Annales encycl.], [Сокр. пер. -У.] // Вестн. Европы. — 1817. — Ч.96, N 22. — C.104-124.
Теперь остается назвать Плавтовы Комедіи, которыхъ обыкновенно считаютъ двадцать, и изъ которыхъ многія переведены почти на вс языки Европейскіе.
I. Amphitruo, Амфитріоиъ, стоитъ первою во всхъ изданіяхъ.
II. Asinaria есть не что иное какъ переводъ Греческой Комедіи Демофила, подъ названіемъ: .
III. Aulularia, Скупой, отъ Латинскаго слова: Aula или Olla, горшокъ, въ которымъ старикъ Евкліонъ скрылъ свое богатство. Мольерово подражаніе сей комедіи превосходно, и безъ сомннія всегда будетъ почитаться образцовымъ произведеніемъ.
IV. Captivi, Плнные, комедія, которую самъ Авторъ уважалъ боле прочихъ своихъ произведеній.
V. Curculio, такъ названная по имени главнаго лица. Самымъ разительнымъ мстомъ въ сей піес подражалъ Реньяръ и другіе Французскіе и Англійскіе комики.
VI. Casina или Жребій, переводъ Греческой комедіи Дифила, или Демофила, y котораго она извстна подъ названіемъ , то есть метатели жеребья. Она весьма славилась у древнихъ и въ первое представленіе была принята съ отличною похвалою,
VII. Cisteilaria. По моему мннію, ета комедія Плавтова есть изъ всхъ самая слабая, хотя не льзя сказать, чтобы въ ней не было никакихъ красотъ и занимательности. Названіе взято отъ Латинскаго Слова Cistella, ящичекъ. Въ самомъ дл, потерянной и опять найденной ящичекъ составляетъ всю почти сущность драмы,
VlII. Epidicus, такъ названная по имени слуги, хитраго и проворнаго плута, главнаго лица въ комедіи. Самъ Авторъ признавалъ Епидика за лучшее изъ всхъ своихъ сочиненій, и многіе критики почитаютъ его мастерскимъ произведеніемъ Плавта. Перифанъ есть богатый знатнаго рода и весьма легковрный старикъ, котораго Епидикъ дурачитъ своими плутнями. Роль ростовщика чрезвычайно забавна.
IX. Bacchides, Бакхиды. Ета комедія даетъ понятіе о Римскихъ прелестницахъ. Названіе свое подучила она отъ двухъ сестеръ, рожденныхъ во время празднества въ честь Бахуса. Плавтъ подражалъ въ ней Греческому писателю Филемону.
X. Mosullaria или Привиденія. Ета піеса дйствительно заслуживаетъ ту лестную похвалу, съ какою многіе объ ней отзываются. Реньяръ большею частію лучшихъ мстъ въ Неожиданномъ превращеніи одолженъ комику Лашинскому.
XI. Menechmi, Менехмы. Плавтъ взялъ у Менандра идею и главное содержаніе сей остроумной комедіи. Реньяръ присвоилъ ее французскому театру, и его подражаніе во многомъ превосходитъ подлинникъ. Но въ живости воображенія и въ обиліи мыслей Плавтъ никакъ неуступаетъ Французскому автору.
XII. Miles gioriosus, Хвастливой воинъ. Роль Пиргополиника со всею точностію изображаетъ характеръ хвастливаго храбреца и вмст глупо довольнаго собою человка пріятной наружности. Воинъ увряетъ, что онъ не находилъ ни одной суровой женщины, и что побды надъ женскими сердцами, равно какъ и ратные подвиги, для него — пирушка. Ета комедія служитъ новымъ доказательствомъ изобртательности ума Плавтова и его глубокаго знанія сердца человческаго.
XIII. Mercator, Купецъ, переводъ Греческой комедіи Филемона. Неизвстная рука осмлилась прибавить къ сему творенію Плавта множество стиховъ, которые’ очень легко можно отличить отъ стиховъ Поета Сарцинскаго. Прибавка сія помщена посл пятой сцены четвертаго акта. Мольеръ воспользовался нкоторыми мстами изъ сей комедіи.
XIV. Pseudolus или Обманщикъ есть собственное изобртеніе Плавта, которой, по свидтельству Цицерона, самъ отдавалъ сей комедіи преимущество предъ многими другими. Quam gaudebat bello suo Ponico Naevius, quam Truculento Phiuоus, quam Pseudolo {Cicer. Cato Maj, Cap. 14.}! восклицаетъ Ораторъ Римскій, и древніе были съ нимъ одного мннія. Въ ней очень много разнообразія. Новйшіе драматисты неупустили подражать басн сей піесы.
XV. Poenulus или Карагенецъ. Ета комедія извстна также подъ названіемъ Patricus и Phagon. По предисловію можно догадываться, что она переведена съ Греческаго. Донын служитъ она предметомъ любопытныхъ филологическихъ изысканій. Многіе ученые открыли въ ней остатки Финикійскаго языка. Poenulus, появившійся во вторую Пуническую войну, натурально обратилъ на себя вниманіе Римлянъ и принесъ имъ удовольствія несравненно боле всякаго другаго драматическаго сочиненія. Плавтъ изображаетъ здсь нравы, языкъ и смшныя замашки Карагенцовъ. Комедія сія не можетъ быть равно занимательна въ наше время, но критики справедливо почитаютъ ее драгоцннымъ остаткомъ древности.
XVI. Persa, Персъ. Ето названіе подало поводъ въ республик литераторовъ къ жаркимъ спорамъ, которые предоставляю ршить ученымъ. Характеры Сагарістіона, безстыднаго обжоры Сатуріона и Дордала изобртены счастливо и выражены со всмъ совершенствомъ.
XVII. Rudens или Счастливое кораблекрушеніе, есть подражаніе Греческому автору Дифилу, и принадлежитъ къ числу лучшихъ комедій Плавта.
XVIII. Stichus (по имени слуги Стиха) представляетъ разительный примръ супружеской врности. Въ сей комедіи Плавтъ мене слдовалъ правиламъ искусства нежели въ прочихъ.
XIX. Trinummus или Сокровище, отличается своею занимательностію. Рдкая честность Мегаронида также достойна замчанія.
XX. Truculentus или Простакъ, одна изъ тхъ Комедій, которыя особенно нравились Плавту. Фронезія есть самая ловкая, самая опасная и самая хитрая кокетка. Надобно признаться, что и служанка весьма хорошо помогаетъ госпож своей водить за носъ трехъ ея любовниковъ, Динарха, Страбакса и Стратофана.
Чтобы надлежащимъ образомъ судить о Плавте, чтобы сдлать между имъ и Мольеромъ безпристрастное сравненіе, надобно перенестись въ то отдаленное время, когда искусство драматическое едва только начинало получать правильную форму, и когда оно, безъ сомннія, было еще весьма далеко отъ той степени совершенства, до которой достигло въ послдствіи времени.
Плавтъ, какъ я сказалъ выше, процвталъ въ конц второй войны Пунической. Въ это время народъ Римскій пользовался всею своею властію. Нападая на его странности, на его смшную сторону, надлежало имть должное уваженіе къ стариннымъ его привычкамъ, угождать самому вкусу его по сатирамъ, къ симъ глупымъ поемамъ, которыя слдовали непосредственно за стихами Фесценинскими, и были не что иное, какъ первые, самые грубые опыты драматическихъ представленіи.
Нтъ никакого сомннія, что нашъ Авторъ умлъ отличать все низкое и неблагопристойное въ семъ род, но почитая за необходимое нравиться толп народной, и еще боле желая, можетъ быть, ускорить успхи искусства, нашелся принужденнымъ, нкоторымъ онаго правилами жертвовать тмъ обстоятельствамъ, которыми, жившій спустя нсколько лтъ позже, счастливый Теренцій не имлъ нужды стснять себя, ибо въ его время сила и власть народа перешли уже частію въ руки Патриціевъ, и въ Рим совершилась уже столь благоприятная искусствамъ перемна во нравахъ общества, Плавтъ весьма близокъ къ древней Комедіи, онъ былъ такъ остороженъ, что не только не нападалъ открытымъ образомъ на предразсудки народа, но даже самыхъ его погршностей неописывалъ иначе, какъ выводя на сцену Грековъ, вмшивая безъ всякой нужды зрителей въ театральное дйствіе, удаляясь такою несообразностію отъ главной цли и жертвуя правилами искусства желанію или необходимости нравиться. Теренцій, избжавши благоразумно такихъ погршностей, отъ которыхъ, безъ всякаго сомннія, предостереженъ былъ здравымъ вкусомъ публики и своихъ покровителей, оспоривалъ пальму у учителя и совмстника своего съ большимъ успхомъ, и большинство голосовъ склонилъ на свою сторону. Но сіе, призванное съ давняго времени, неравенство между Плавтомъ и Теренціемъ длается гораздо ощутительне между Плавтомъ и Мольеромъ. Будемъ однакожъ чистосердечны. Критики слишкомъ строго произнесли приговоръ въ дл, касающемся до славы двухъ знаменитыхъ Писателей. Сообразилилъ онъ вс т обстоятельства, которыя могли способствовать ршенію вопроса съ больше. точностію и справедливостію? Чувствовалиль, въ какомъ положеніи находился Плавтъ, и слдственно, въ какомъ отношеніи, сравнивая съ Теренціемъ или Мольеромъ, можно, старшаго Латинскаго Комика ставить ниже сихъ двухъ его соперниковъ, и особливо ниже послдняго?
Думалиль строгіе судіи Плавта о томъ затрудненіи бъ выбор дйствующихъ лицъ, которое встрчалъ Авторъ нашъ со стороны законовъ, запрещавшихъ въ Аинахъ и въ Рим выводить на сцену женщинъ свободнаго состоянія? Греческія и Римскія жены вели жизнь весьма уединенную: он рдко оставляли свои комнаты, никуда невыходили одн и мало участвовали въ похвалахъ публики. Изъ сего видно, что выборъ комическаго Автора ни на кого другаго не могъ чаще всего падать какъ на явныхъ прелестницъ или на господъ ихъ, которые и сами были поведенія подозрительнаго. Но въ семъ случа Поетъ, изображая нравы, не былъ ли обязанъ говорить такимъ языкомъ, коего вольностію зрители вка его безъ сомннія мене нежели мы оскорблялись, и который можетъ быть ненравился вкусу и тонкому чувству самаго Сочинителя?
Никакъ не должно терять этого изъ виду, что Плавтъ есть учитель и Теренція и Мольера. Для лучшаго сравненія Поета Латинскаго съ знаменитымъ Французскимъ Комикомъ я намренъ поставить каждаго изъ нихъ на своемъ собственномъ мст.
Басни всхъ почти комедій Плавтовыхъ взяты съ Греческаго. Но комедіи его не сутъ простые переводы, ниже холодныя и сухія подражанія, онъ везд разливаетъ въ нихъ прелестное разнообразіе, въ рукахъ его занятая матерія перемняетъ форму и, можно сказать, самое существо свое. Кто вздумаетъ сомнваться, что искусство драматическое вообще обязано ему своими успхами, и что онъ лучше всхъ предшественниковъ своихъ зналъ тайну, забавляя научатъ зрителей. Бросимъ взглядъ на нкоторыя его комедіи. Въ Плнникахъ Тиндаръ представляетъ собою примръ мужества, a Филократъ образецъ признательности. Въ Trinummus Калликлъ и Мегаровидъ заставляютъ любить и уважать прямодушіе, Лизителъ и Фильтонъ поступками своими возвышаютъ цну благонравія. Въ Stichus Панегирисъ и Пинацій служатъ образцами супружеской врности. Въ комедіяхъ Bacchilides, Asinaria и Mercator. Поетъ подвергаетъ осмянію стариковъ, забывающихъ стыдъ и предающихся страстямъ въ такія лта, въ которыя опытность и благоразуміе долженствовали бы защитить ихъ отъ всякихъ предосудительныхъ поступковъ и заблужденій. Представляя непростительныя слабости стариковъ, Авторъ неупускаетъ случая открывать глазамъ зрителя уловки, хитрости и обманы зазорныхъ прелестницъ, низость души и ненасытность застольныхъ приятелей, вроломство и развращенность слугъ, жадность ростовщиковъ, дурачества и безконечныя шалости moлодыхъ людей. Невиднъ ли истинный характеръ ложныхъ храбрецовъ въ Хвастливомъ воин! Амфитріонъ, Скупой, Менехмы неслужилиль образцами для обоихъ нашихъ славнйшихъ Комиковъ? И ежели послднія въ прекрасныхъ, даже превосходящихъ самый оригиналъ, подражаніяхъ своимъ удержали красоты Поета Латинскаго, то не ясно ли ето доказываетъ, что они воздали тмъ справедливую похвалу безсмертному его таланту?
Плавтъ воспользовался знаніями и талантами своихъ предшественниковъ, однакожъ не превзошелъ ли объ ихъ, не заставилъ ли нетолько своихъ современниковъ и самаго Теренція, но даже людей ученйшихъ, которыхъ сужденіе отлично уважалось въ Рим и между нами признается еще за неоспоримую истину, не заставилъ ли почитать себя творцемъ Комедіи? Если мы станемъ судить объ нашемъ Автор, входя во вс подробности, тогда онъ безъ всякаго сомннія много потеряетъ въ нашемъ мнніи. Но обратимъ вниманіе на одно только его искусство изображать нравы, осмивать дурачества, представлять характеры, давать надлежащій ходъ дйствію, одушевлять его живымъ и прелестнымъ слогомъ, свободно вести его до самой развязки, владть совершенно языкомъ своимъ даже при затйливости воображенія, нетерять изъ виду отношеній между авторомъ и зрителями, употреблять вс сіи средства къ исправленію людей, искусно показывать имъ сокровище самой чистой нравственности и философіи, возжигать въ сердцахъ согражданъ священное чувство патріотизма и питать въ нихъ національный Духъ посредствомъ удачныхъ сужденій, посредствомъ похвалъ, лестныхъ для ихъ самолюбія — обратимъ, говорю, вниманіе на все ето, и мы должны будемъ признать истинное достоинство Плавта, не смотря на встрчающіяся въ немъ грубыя, простонародныя выраженія и на небрежность, за которыя Горацій справедливо его порицаетъ. При томъ же, не слишкомъ ли строго судимъ мы о большей части выраженій въ семъ Писател, которыя намъ ненравятся, и если нкоторыя мста въ Плавте кажутся намъ слабыми, то можемъ ли мы вообще утверждать, что он не имли въ себ никакой остроты, никакой тонкости и для самыхъ Римлянъ? Правда, замысловатости въ Мольер нравятся намъ боле, хотя и он начинаютъ уже старться. Но вкъ Лудовика XIV такъ близокъ къ нашему времени, и напротивъ того вкъ Плавтовъ столько далекъ, что сравненіе между сими двумя Писателями всегда обращается въ невыгодную сторону для Сарцинскаго Поета. Плавтъ, какъ весьма справедливо замчаетъ Кальгава, бралъ предметы свои только изъ мщанскаго быту, Мольеръ представлялъ весь Парижъ и дворъ. Вотъ по чему контрасты боле разительны, боле разнообразны въ семъ послднемъ, нежели въ Поавте, который былъ всегда стсненъ въ выбор предметовъ, и вроятно въ выбор самаго рода происшествій, а особливо комическихъ завязокъ, гд изобртательности его встрчались большія препятства:
Самые необыкновенные умы рдко могутъ поддерживать себя, если благоприятныя обстоятельства или покровительство людей знаменитыхъ не будутъ содйствовать раскрытію ихъ дарованій, или даже если не дадутъ имъ способовъ почувствовать свои силы. Великій талантъ, осужденный дйствовать въ тсномъ круг, всегда почти остается неизвстнымъ: ему нужно поприще обширное, нужны случаи, гд бы могъ онъ блистать всею яркостію лучей своихъ.
Плавтъ вовсе неимлъ сихъ выгодъ. Рожденный въ бдности, и едва ли еще не въ рабств, будучи принужденъ заниматься ремеслами, часто обманываемый въ своихъ надеждахъ, удаленный отъ сообщества и бесды людей, отъ которыхъ могъ бы онъ занять для образованія своего разума и таланта, оставленный, такъ сказать, своему собственному генію. Поетъ нашъ сдлалъ гораздо мене, нежели сколько могъ бы сдлать. Важное также обстоятельство, полагавшее преграду его успхамъ, была невозможность выводить на сцену другія лица, кром взятыхъ изъ среды народа чужеземнаго, такъ что комедіи его, какъ говоритъ тотъ же Кальгава, совсмъ не принадлежатъ Римлянамъ и неизображаютъ ихъ характера. Въ сочиненіяхъ же драматическихъ Мольера ясно видны нравы и духъ его соотечественниковъ. Въ заключеніе сего сравненія обоихъ Комиковъ скажемъ, что Мольеръ находился въ обстоятельствахъ гораздо счастливйшихъ, которыми сей неподражаемый Поетъ умлъ и пользоваться лучше всякаго другаго. При выбор своихъ образцовъ и особливо тхъ, кои представляла ему древность, какихъ погршностей могъ онъ избжать, слдуя по стопамъ своего учителя, или удаляясь отъ него съ благоразуміемъ! Мольеръ, рожденный занимать первое мсто на поприщ театральномъ, могъ бы счастливо дйствовать и собственными силами, могъ бы конечно имть единственнымъ руководителемъ свой геній, обильный и неисчерпаемый, но когда такой человкъ, какъ Мольеръ, заимствуетъ у великихъ писателей все, что ни имютъ они совершеннаго, то до какой же степени долженъ онъ и превзойти ихъ въ своемъ искусств?
Прибавимъ: жить въ епоху столь же достославную, какъ царствованіе самаго Августа, въ епоху, которая можетъ назваться вкомъ чудесъ, изящныхъ искусствъ, словесности и великихъ мужей, и притомъ жить при Двор самомъ блестящемъ, образоваться въ школ великихъ людей, пользоваться ихъ дружбою и совтами, научаться отъ ихъ бесды всему, что здравый вкусъ можетъ внушить прекраснаго и совершеннаго, занимать такое мсто, съ котораго можно обозрвать вс роды смешнаго, замчать игру и движеніе страстей во всхъ состояніяхъ народа, вотъ т великія выгоды, которыми человкъ, готовящійся писать для сцены, и равнаго ума съ Мольеромъ, долженъ также искусно пользоваться, какъ пользовался ими Поетъ Французскій. Чего не могло сверхъ того произвести покровительство, которымъ удостоили Мольера Конти, Лудовикъ XIII и въ особенности Лудовикъ ХУ, осыпавшій его своими благодяніями и недоставлявшій себ въ стыдъ брать участіе въ слав знаменитаго Комика Франціи?
Не почитаю за нужное продолжать дале мое сравненіе двухъ Писателей, которымъ искусство комическое, можно сказать, одолжено всмъ бытіемъ своимъ и блескомъ.
О Плавте, его творениях, и о том в каком состоянии была комедия у римлян: (Окончание) / (С французск. -У.) // Вестн. Европы. — 1817. — Ч.96, N 23/24. — С.179-193.