Г. Васильковский
Г. Васильковский
О ПЬЕСЕ В. КИРШОНА ‘СУД’
О ПЬЕСЕ В. КИРШОНА ‘СУД’
*
‘Литературная газета’, No 24, 1933
О пьесе В. Киршона ‘Суд’, Васильковский Г., Год: 1933
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Тема пьесы т. Киршона ‘Суд‘ большая: единство рабочего класса. Раскол в германском рабочем классе, который привел к временному поражению пролетариата, — одна из величайших исторических трагедий современности.
В нашей стране и далеко за ее пределами с огромным вниманием и напряжением следят за тем, что происходит в фашистской Германии. Докладчику, если он членораздельно умеет рассказать о том историческом узле новых революционных битв и войн, все туже и туже затягивающемся в стране, которую когда-то называли ‘страной мыслителей и поэтов’, — обеспечено внимание любой рабочей аудитории. Боевое крещение коммунистической партии Германии, ее подпольная борьба находят самый братский отклик среди рабочих. Нет почти собрания, где бы ни спрашивали о судьбе т. Тельмана, где бы ни расспрашивали о буднях революционной борьбы германского пролетариата. Известия о демонстрациях, о коммунистических листовках, о нелегально издаваемом центральном органе партии ‘Роте фане’ вызывают под’ем и прилив пролетарской интернациональной солидарности.
Материал, на котором построен ‘Суд’, — борьба германских коммунистов с социал-демократическими предателями, нищета рабочих, свирепый террор буржуазии — созвучен с теми вопросами, которые занимают умы людей и в том числе посетителей театров. ‘Суд’ переносит зрителя в Германию. Зритель видит на сцене события, о которых он, вероятно, думал до того, как пойти в театр, даже не зная содержания пьесы.
Естественно, что такая сложная тема пред’являет огромные требования к художнику. И естественно, что зритель предъявляет большие требования к такой пьесе.
И вот поднимается занавес. Германия. Квартира рабочего социал-демократа. Его дочь. Ее жених, или вроде этого, комсомолец. Назревают конфликты. Зритель готовится воспринять что-то большое. Ибо германские дела волнуют, ибо там история делает резкие повороты.
Но по мере развертывания действия зритель разочаровывается. Растет разрыв между напряжением, с каким зритель до спектакля, скажем, читал в газете о Германии, и с тем, как он смотрит пьесу.
Да, события в Германии за последнее время ушли далеко вперед. Это несомненно. И мы отнюдь не предлагаем писателям вклеивать ‘последние известия’ в свои литературные произведения. Мы отнюдь не предлагаем т. Киршону, чтобы он обязательно включил в пьесу сцены о том, как Геринг, об’ясняясь со своими провокаторами латинским жаргоном эпохи Нерона, организовал поджог рейхстага, как Геббельс инсценирует средневековье на площадях больших немецких городов или как Розенберг редактирует центральную помойную яму национал — социалистической партии.
О, нет? Мы этого не предлагаем. Мы знаем, что пьеса была написана в прошлом году, до фашистского переворота. Но именно поэтому приходится удивляться, почему в пьесе нет фашизма. Нет героической борьбы коммунистов с фашистами, нет грозы надвигающихся событий.
Фашизм ведь не свалился с неба. Напомним, например, резолюцию прошлогоднего XII пленума ИККИ, где между прочим говорится о задаче компартии Германии:
‘Мобилизовать миллионные массы трудящихся на защиту их насущных интересов против грабежа их монополистическим капиталом, против фашизма, против чрезвычайных декретов, против национализма и шовинизма’.
Германская партия была единственной партией, которая боролась с фашизмом. Революционные рабочие разоблачали ‘идеологию’ фашизма, физической силой отбивали атаки штурмовиков на пролетарские кварталы и собрания. Германские коммунисты мужественно, как это подобает пролетарским революционерам-интернационалистам, противодействовали и противодействуют волне шовинизма, которая грозит залить мир новыми потоками крови. Они боролись за социальное и национальное освобождение Германии, за отмену версальской кабалы путем пролетарской революции. Германская партия, несмотря на жестокий террор, сохранила и высоко держит знамя революции именно потому, что она, была и осталась единственным борцом против фашизма.
Писать в 1932 году пьесу на такую тему, как ‘Суд’ — о борьбе с предательской социал-демократией, которая помогала Гитлеру притти к власти, и ухитриться обойти фашизм — это значит извратить историческую перспективу. Этого рода близорукость драматурга мстит его произведению, подобно просчетам инженера при постройке здания. В итоге грозит обвал. В ‘Суде’ много обвалов, вызванных этими просчетами или недочетами.
Если ‘Суд’ должен был быть пьесой о единстве пролетариата, о мучительных путях, которыми рабочий Маурер уходит от социал-демократии к коммунизму, и если в .этой пьесе нет беззаветной героической борьбы наших партийных товарищей с фашизмом, то это значит, что в ней не показано основное. Об этом очень ярко свидетельствовали и свидетельствуют события в Германии. Каким путем идет и пойдет борьба коммунистов за большинство рабочего класса и, следовательно, за победу германской пролетарской революции? Через борьбу с фашизмом. Наша партия возглавит гражданскую войну с фашизмом. Она собирает все народные силы на эти революционные бои и разоблачает социал-демократов — этих фашистских лакеев.
Тот, кто этого не понимает, не может с большой силой и правдивостью изобразить революционную борьбу коммунистов с социал-демократическими предателями, за отвоевание рабочих масс, которые за ними еще идут.
Кто говорит, например, в пьесе = о фашизме? Социал-демократ полицейский сыщик, редактор Зольдтке, говорит Рудольфу, кандидату местной коммунистической организации на выборах: ‘Снимите свою кандидатуру на выборах. Отдадим все голоса Клаусу и победим (Рудольф усмехается). Иначе может пройти полковник Герц. Вдумайтесь! Отнимая голоса у Клауса, не голосуете ли вы за фашистского кандидата’.
Конечно, автор понимает, что это трюк предателей: социал-демократы говорят о ‘единстве’, а их провокаторы, их полиция стреляют в рабочих. Но ведь разоблачение врага на сцене вовсе не заключается в том, чтобы, воспроизводя все его лживые аргументы в пьесе, ограничиваться подмигиванием из-за кулис зрителю: смотри, мол, какой он прохвост. Многие зрители могут тем паче не заметить подмигивания благодаря тому, что в ‘Суде’ социал-демократ Маурер художественно более полнокровен, чем коммунист Рудольф. (Кстати, исторически дело было так, что на больших. решающих в известной мере выборах социал-демократия не противопоставляла ‘своего’ рабочего рабочему кандидату коммунистов. Социал-демократия призывала голосовать за фельдмаршала фон-
Гинденбурга, а коммуниста — за портового рабочего Тельмана. Но не в этом, конечно, дело). Немощность Рудольфа, несомненно, происходит от того, что автор как художник многого не видит. Если бы он с большой исторической перспективы мог раскрыть проблему фашизма и коммунизма в конкретных условиях Германии, через глубокие страсти, большие чувства, столкновения людей—характеров, он поднял бы пьесу на большую высоту. И материал пьесы очень выиграл бы от этого. Бред отчаявшейся мелкой буржуазии, которая наступает сапогом на собственное горло, фашистские шуты на троне, — сколько здесь красок для шекспиризации драматического произведения?
Недостатки ‘Суда’ заключаются не только в том, чего там нет. Ибо вследствие этого то, что там есть, тоже имеет недостатки. Хорош был бы автор, скажем, повести о любви, который бы, например, упустил из виду существование женщины.
Но этим не исчерпываются причины недостатков ‘Суда’.
В образе Маурера автор хотел, очевидно, показать, каким образом восстанавливается единство рабочего класса. Но мотивы, почему Клаус Маурер в последнюю минуту отходит от своей партии, не ясны. Что на него подействовало? Убийство Эриха? Нет. Он уж после убийства подписал ложный протокол, составленный полицейскими. Конечно Клаус не мог не знать, что его партийные товарищи являются руководителями полиции. (Берлинская полиция, и не только она одна, была долгие годы филиалом социал-демократии). Что в конечном итоге повлияло на Маурера? Где та капля, благодаря которой количество перешло в качество? Очевидно, на него подействовала болезнь его младшей дочери. Что ж, и это хорошо. Но мало, очень мало, мизерно мало для финала большой трагедии. Это, во-первых.
А во-вторых, вся эта философия малых и больших дел представлена в пьесе довольно сухо, схематически и неверно. Разве коммунисты не занимаются малыми делами? Разве они не организуют забастовки? Вспомните героические забастовки в Руре, берлинских трамвайщиков, организованные и возглавляемые коммунистической партией Германии. Разве коммунисты не дрались за малые дела, чтобы довести до больших дел революции? И разве отчаяние не рождает ‘большие дела’ контрреволюции? Посмотрите, как бюргер, отчаявшись, напившись баварского пива, бушует в Германии!.. Этим и характерен нынешний этап обостреннейшей классовой борьбы в Германии, что ‘большие дела’ контрреволюции противопоставляются большому делу пролетарской революции, фашисты несут миру новые войны и разрушения, а социал-демократы им помогают в этой работе. Не только о малых делах, да еще в такой упрощенной трактовке, следовательно, идет речь. В ‘Суде’ многие большие проблемы сплющены и сведены до довольно наивного и своеобразного ‘экономизма’. Между тем в Германии пересекаются пути большой международной политики умирающего капитализма и международной пролетарской революции. Очень многое из этого осталось вне поля зрения страстей, чувств, действий героев пьесы. Вот одна из причин анемичности ‘Суда’.
Возьмем, например, Рудольфа. Схема. Декламирует цитатами, двигается на ходулях. Образы мещанки Хильды и страшно революционной Берты — лубочны. Заграничные комсомольцы вовсе не являются ходячими мумиямж. Они бьют фашистов, организуют забастовки и любят своих девушек.
Не совсем удачна также сцена смерти Эриха. Следует вспомнить остроумное замечание Гейне: ‘Превозносят того драматического писателя, который умеет извлекать у публики слезы. Этой способностью обладает и самая жалкая луковица, с нею разделяет он свою славу’.
В пьесе т. Киршона есть и очень удачные и остроумные места. Потрясающа, например, сцена, когда безработный вальцовщик Генрих Шмидт иллюстрирует свое новое ремесло уличного музыканта. G большим под’емом проходит сцена похорон. Как революционно торжественно звучит марш Красного Веддинга, этой крепости берлинского пролетариата! Очень хорош Карл в неподражаемой игре т. Азарина. Но это фрески на куполе неудачно построенной пьесы. Не чувствуется в этом ‘храме’ веяния эпохи, одной из крупных вех которой является германская революция и фашистская контрреволюция. И в этом — основной недостаток ‘Суда’.
‘Суд’ — полезный в общем спектакль, который может быть еще выше приподнят улучшением игры артистов, — свидетельствует о том, что товарищу Киршону надо сделать еще много шагов вперед, чтобы создать крупное драматургическое произведение, созвучное пашей великой эпохе.
От редакции: В текущем году на советской сцене поставлено несколько пьес, посвященных событиям на Западе, в частности — Германии. Значительность и сложность этих событий обязывает нас с сугубым вниманием отнестись к тому, насколько эти пьесы (и спектакли целиком) политически правильно и художественно глубоко трактуют их. Помещая статью т. Васильковского о ‘Суде’ Киршона, редакция считает необходимым широко обсудить эти пьесы.