‘За два года’. Сборникъ статей изъ ‘Искры’. Часть первая.
О патріотизм.
О патріотизм.
(15 марта 1904 г., No 62).
Старовръ.
О патриотизме, Потресов Александр Николаевич, Год: 1904
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Ихъ много сейчасъ, ими хоть прудъ пруди — ‘патріотовъ своего отечества’, всхъ тоновъ и мастей: изступленныхъ — отъ реакціи, стыдливыхъ — отъ либерализма! Упразднителей, привыкшихъ заушать, и упраздняемыхъ, въ полученіи заушеній привыкшихъ расписываться! Тхъ, что бряцали на страхъ врагамъ о россійскомъ ‘срединномъ царств’, объ азіатскомъ ‘бломъ цар’, и тхъ, что леляли украдкой мечту о новомъ Севастопол!
Ихъ смелъ въ одну кучу военный катаклязмъ, и они вс твердятъ теперь наперерывъ ‘о любви къ отечеству и о народной гордости’.
Патріотизмъ — на очереди! какъ всегда, въ вид той ходячей ‘звонкой’ монеты, которою самодержавная власть, въ критическіе для нея моменты, пытается купить податливыя души своихъ подданныхъ. Но стоитъ только пройти моменту, и приманка оказывается ненужной, монета обезцнена, а душа, воспламененная не въ мру патріотическимъ чувствомъ, неукоснительно шествуетъ въ участокъ, гд ей преподносится забытый урокъ ‘врноподданическаго’ поведенія. Слушаться и держать языкъ за зубами!— эту русскую добродтель вбивалъ въ свое время пресловутый Бенкендорфъ не мене пресловутому Булгарину, заявляя, что самодержавію не нужна похвала литературы. Въ самомъ дл: вдь возможность похвалъ носитъ въ себ зародышъ возможнаго порицанія. Патріотическая иниціатива подданныхъ есть первичная форма для политической агитаціи гражданъ. Потому-то мы и видимъ въ исторіи самодержавной Россіи, что за каждымъ подъемомъ патріотическаго настроенія неминуемо слдовалъ общественный натискъ на власть. Только въ рдкіе періоды общенаціональнаго возбужденія несчастному представителю русской государственности удавалось подняться до идеи общественнаго цлаго, до сознанія необходимости о судьбахъ его позаботиться. Но зато, когда удавалось, въ аморфной обывательской масс тотчасъ начинался процессъ кристаллизаціи.
Такъ, еще три вка назадъ патріотическій призывъ Пожарскаго и Минина открылъ собою эру земскихъ соборовъ, такъ, за ‘отечественной войной’ противъ Наполеона непосредственно слдовало то броженіе дворянъ, заключительнымъ аккордомъ котораго явился заговоръ декабристовъ, такъ, наконецъ, послдняя, дйствительно серьезная ‘національная’ встряска, пережитая пятьдесятъ лтъ тону назадъ Россіей, завершалась эпохой великихъ реформъ’, этимъ сложнымъ клубкомъ разнородныхъ общественныхъ движеній.
Но связь между счастью’ и ‘цлымъ’ едва закрпленная.
Во дни торжествъ и бдствій народныхъ, неизмнно стиралась въ наступавшіе затмъ будни — ее безъ пощады рвалъ весь укладъ самодержавно-бюрократическаго строя, укладъ, не знающій ‘цлаго’, потому что онъ не знаетъ и ‘части’, какъ творца этого ‘цлаго’: вмсто ‘цлаго’ существуетъ начальство всхъ ранговъ, вмсто самодятельной ‘части’ — объектъ начальственнаго усмотрнія. А гд нтъ связи между ‘цлымъ’ и ‘частью’, тамъ нтъ и не можетъ быть патріотизма, который является вдь ни чмъ другимъ, какъ элементарнымъ проявленіемъ этой связи. Неудивительно, поэтому, что у насъ процвтаетъ патріотическая ‘словесность’, но давнымъ давно не было патріотизма, какъ составного элемента общественной жизни. Въ поискахъ за нимъ надо идти въ глубь исторіи, когда Русь ‘собиралась’, когда только что простылъ слдъ татарина, когда ‘ляхъ’ угрожалъ Москв, словомъ — когда царская власть еще служила эмблемой національной обороны отъ враговъ съ Востока и съ Запада. Тогда кличъ — наложимъ женъ и дтей, но отстоимъ родную землю!— звучалъ величественно грозно, теперь, повторенный въ одномъ изъ всеподданнйшихъ привтствій, онъ кажется грубымъ фарсомъ, циничной пародіей на стародавнюю трагедію народа. По мр того, какъ самодержавіе изъ оплота противъ вчно грозящей ‘вншней’ опасности превращалось въ символъ всенароднаго закрпощенія, все рже и рже приходилось Россіи переживать т кризисы, которые требовали отъ нея напряженія всхъ силъ и таковыми же являлись въ общественномъ сознаніи. Характерный въ этомъ смысл симптомъ назрвшихъ перемнъ: даже нашествіе Наполеона и пожаръ Москвы въ прошломъ вк (не говоря уже про крымскую кампанію) не вызвали чего либо отдаленно подобнаго стихійному взрыву 1612 года. Національный энтузіазмъ отливался въ преходящія настроенія, не успвая формировать патріотовъ. И о томъ же непререкаемо свидтельствуетъ и русская литература. Въ большой галлере ея образовъ нтъ ни одного лица, для котораго мысль о ‘цломъ’ была бы властной идеей, той пламенной страстью, которая заполняетъ собою личность человка. Канцелярія, полкъ, губернскій или уздный муравейникъ, помщичья усадьба, товарищескій кружекъ, семейный очагъ — около этихъ дробныхъ ячеекъ сосредоточивался интересъ безчисленныхъ героевъ русскаго романа, замкнутые въ нихъ, они жили и умирали, не тревожимые думой объ ‘отечеств’, ибо дума объ ‘отечеств’ относится къ вднію того коллектива, который зовется высшимъ начальствомъ. Оно велитъ, обмундированный обыватель — побдитель провинціальныхъ сердецъ, герой зеленаго поля или скромный семьянинъ,— идетъ во имя неоознанной цли погибать на дальнемъ Кавказ, въ траншеяхъ Севастополя, подъ ‘солнцемъ Аустерлица’.
Зачмъ?— Жизнь, катящаяся годъ за годомъ по традиціонной коле, раздробленная на рядъ не связанныхъ между собою мірковъ, не знаетъ этого ‘зачмъ’? какъ не знаетъ, вообще, проклятыхъ вопросовъ, и т простые, незамтные, но храбрые люди, которыхъ обезсмертило перо Толстого въ его военныхъ разсказахъ, въ великой эпопе двнадцатаго года, столь же мало помышляютъ и размышляютъ объ отечеств, какъ и растительное существо — Платонъ Каратаевъ, какъ и вся безымянная масса, безропотно устилавшая своими тлами кровавый путь самодержавно-бюрократическихъ успховъ. Даже въ самое пекло войны они приносятъ свою скорлупу, скорлупу облекающей ихъ ячейки, и эту скорлупу оказываются безсильными разбить и горячій порывъ и романтическая греза, такъ часто рождаемые — вспомните юношу Ростова — подъ шумъ и грохотъ событій.
Война не создавала патріотовъ, еще меньше создавалъ ихъ тотъ миръ, который походилъ на спокойствіе кладбища. И недаромъ, конечно, автору ‘Наканун’ пришлось, когда онъ захотлъ нарисовать фигуру патріота, обратиться… къ Болгаріи и произвести въ ней заемъ, за отсутствіемъ отечественнаго матеріала. Но зато же и казался ‘ирой’ Инсаровъ тургеневскимъ россіянамъ какимъ то страннымъ чудакомъ, маніакомъ своей идеи. Маленькая страна имла то, чего не было у большой Россіи — она имла общенародное дло!
А въ Россіи все сидло по клткамъ-ячейкамъ и занималось приватно, и горе было тому смльчаку, кто пытался бы просунуть голову въ щель своей клтки: такъ, изъ дали почтя цлаго вка на насъ смотритъ печально — величаво обликъ того, кто по словамъ поэта:
‘…въ Рим былъ бы Брутъ, въ Аинахъ — Периклесъ,
У насъ онъ офицеръ гусарскій*’!
Гусаръ имлъ несчастье задуматься надъ тмъ, что представляетъ собою его отечество, задуматься и сказать это вслухъ, и ‘отечество’ немедленно распорядилось признать ‘гусара’ безумнымъ… Сиди въ своей клтк!
Литература, дйствительно, ‘сидла’ и ограничивалась тмъ, что живописала многообразныя клтки, на которыя распадается строй обывательской жизни. Когда, однако, въ потребные моменты ‘отечеству’ приходилось обращаться къ литератур и говоритъ ей — воспой меня!— оно получало, къ удивленію въ отвтъ лишь хриплые звуки бездарныхъ писакъ — на родномъ Парнас не оказывалось пвцовъ патріотизма!
Дв-три строфы Пушкина, нсколько Тютчевскихъ стиховъ — таковъ едва-ли не весь поэтическій багажъ россійскаго патріотизма. Даже даровитые люди, какъ Майковъ, пріобртали моментально — бездарность, какъ только припадали къ этой заклятой почв.
Что то, очевидно, творилось, какой-то переломъ подготовлялся въ стран, величайшій лирикъ которой говорилъ своимъ современникамъ: ‘потому что я не слышу музыки въ звякань цпей и потому что меня не привлекаетъ блескъ штыковъ — вы утверждаете, что я не патріотъ!— Потому что я совсмъ не стараго покроя и завала, и не иду съ каждымъ шагомъ назадъ — вы утверждаете, что я не патріотъ, не люблю своей страны и не понимаю ея!— Они правы: самъ чертъ не разберетъ, отчего у насъ быстре подвигаются т, которые идутъ назадъ, такъ что они достигаютъ уже своей цли, когда я по своей дорог только что двинулся впередъ!— Богъ даровалъ мн языкъ, но, когда я вздумалъ заговорить, захватило у меня горло! Страшныя вещи происходятъ въ моей стран, и удивительный обычай завелся у насъ: разумному нуженъ разумъ для глупости, а языкъ для молчанія’!..
Это было столь же симптоматично, сколь былъ симптоматиченъ и тотъ единственный герой Льва Толстого, который обладалъ всми данными для патріота. Мы знаемъ, князь Андрей Болконскій, по замыслу своего творца, былъ прототипомъ декабриста. Прихоть художника увела, правда, его раньше времени изъ жизни, но она оставила ему замстителя въ сын. Въ послдней глав знаменитаго романа уже чувствуется отдаленное дыханье надвигающейся грозы, чувствуется въ рчахъ Пьера Безухаго, въ томъ напряженномъ вниманіи, съ которымъ мальчикъ Николинька прислушивается къ этимъ рчамъ, Николинька, со дня на день становящійся все боле похожимъ на отца, и такой гордый этимъ сознаніемъ…
Цлое столтіе совершался въ Россіи знаменательный процессъ, на мст, оставшемся вакантнымъ отъ старозавтнаго патріотизма, сквозь толщу историческихъ переживаній,— мало-по-малу, медленно и трудно пробивался къ свту и къ жизни — патріотизмъ новый, патріотизмъ обновляющейся Россіи, патріотизмъ активнаго протеста. Сначала одинокія фигуры, какъ Радищевъ, потомъ маленькія группы людей — декабристы, затмъ мятущійся слой народолюбивой интеллигенціи и, наконецъ, цлый пластъ народный — передовой пролетаріатъ. Въ прерывисто-растущемъ движеніи видоизмнялось содержаніе, мнялись формы, неизмннымъ оставалось одно: кто бы ни являлся носителемъ этого движенія, онъ былъ той пришедшей къ сознанію ‘частью’, которая готова была принесть себя въ жертву только что познанному ‘цлому’, ея взору предносилось идеальное, преображенное мыслью ‘отечество’, и къ этому ‘отечеству’ тмъ ршительне тяготла воля сознательной ‘части’, чмъ боле сама ‘часть’ ощущала на себ давящую лапу конкретнаго ‘отечества’, чмъ боле она чувствовала себя — отверженцемъ современности.
Революціонность стала непремннымъ аттрибутомъ патріотизма,— патріотизмъ растворился въ революціонности. Подъ снью самодержавнаго режима только революціонеръ былъ патріотомъ, потому что онъ одинъ боллъ горемъ своей родины. И только тотъ общественный классъ или слой могъ взвалить на себя тяжелую ношу патріотизма, который волею судебъ вмстилъ въ себя необходимый запасъ протестантской энергіи, дабы объявить войну проклятому режиму.
И въ этомъ смысл соціалдемократія патріотична par excellence. Интернаціональная въ своемъ существ, она ставить себ патріотическія задачи и, именно осуществляя ихъ, творитъ свое — и итернаціональное дло. Но потому же самому ея патріотизмъ — патріотизмъ воинствующаго пролетаріата — не есть и не можетъ быть патріотизмомъ порабощенія.
Она знаетъ на сцен исторіи лишь одно соперничество, одно законное патріотическое желаніе: чтобы мой народъ внесъ какъ можно больше своего въ міровой процессъ общественнаго пересозданія!