‘За два года’. Сборникъ статей изъ ‘Искры’. Часть первая.
Капиталъ бунтуетъ.
(17 февраля 1905 г. No 88).
Капиталъ бунтуетъ.
(17 февраля 1905 г. No 88).
Старовръ.
Капитал бунтует, Потресов Александр Николаевич, Год: 1905
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Въ наши бурные, трагическіе дни, когда съ разныхъ концовъ огромной страны доносится гулъ гражданской войны, когда трескъ ружейнаго заряда и шумъ разорвавшейся бомбы врываются обычнымъ акомпаниментомъ въ героическую эпопею проснувшейся массы, въ эти дни сравнительно незамтно и блдно проходятъ событія большой, исторической важности.
Капиталъ взбунтовался, капиталъ бунтуетъ. Бунтуетъ, конечно, съ оглядкой, конечно, въ предлахъ, какъ и подобаетъ солидной и важной персон, сознающей свой всъ въ государств, но все же бунтуетъ. Балованное чадо россійскаго протекціонизма, предметъ естественной зависти для другихъ общественныхъ группъ, для котораго законъ былъ не писанъ и который, казалось, ‘все можетъ’ подъ снью двуглаваго орла, который представлялся инымъ разв только оранжерейнымъ цвткомъ самодержавной теплицы, этотъ самый капиталъ явственно и громко заявляетъ власти, что ей пора на покой, въ архивную кладовую исторіи.
Именемъ науки — говоритъ бывшій чумазый и ныншній московскій купецъ — ‘джентльменъ’, ‘голосомъ сотенъ милліоновъ рублей’ вторитъ ему желзозаводчикъ, и ‘неумолкаемыми аплодисментами’ встрчается ихъ новйшее политическое credo собраніемъ боле двухсотъ петербургскихъ фабрикантовъ.
‘Существующее законодательство и способъ его разработки не соотвтствуютъ указаніямъ современной науки государственнаго права и потребностямъ населенія, въ частности русской промышленности’ — изрекаютъ московскіе господа. ‘Посл того, какъ русская желзная промышленность перестала быть, главнымъ образомъ, поставщицей по казеннымъ заказамъ…— поясняетъ совщательная контора желзозаводчиковъ,— неустроенность нашей народной жизни… стала для русскаго желзнаго промышленника очевиднымъ и крайне тягостнымъ явленіемъ’. Безъ коренныхъ реформъ не обойтись, подтверждаютъ петербуржцы въ своей записк отъ 31 января.
Что же значитъ сей сонъ? Отчего — говоря языкомъ корреспондента ‘Руси’ — покраснли миллоны? Вдь, не потому же, что совсть зазрила или внезапно обуяло ихъ гражданское чувство?
Нтъ, произошло лишь измненіе въ сочетаніи общественныхъ силъ, случилось лишь то, что самодержавная бюрократія — фатальнымъ ходомъ вещей — приведена было къ конфликту съ милліонами. Въ безмятежное сожительство власти съ капиталомъ клиномъ врзался рабочій вопросъ.
Казалось бы, пролетаріатъ, пробуждающійся къ жизни и борьб и все боле входящій въ свою провиденціальную роль освободителя Россіи, долженъ былъ уже самымъ процессомъ своего пробуаденія вгонять капиталъ въ реакцію и спаивать его съ наличнымъ режимомъ. Кто, въ самомъ дл, лучше, чмъ этотъ режимъ могъ держать въ узд строптивую массу, кто съ большей убдительностью могъ вбивать ей аргументы всей мощью военно-полицейскаго аппарата?
Казалось бы,— и такъ оно и было на дл — до поры до времени, Духъ свободомыслія никогда не считался въ числ добродтелей отечественнаго производства, и чтобы отыскать въ этой сфер хотя бы слабый налетъ либерализма, пришлось бы совершить довольно далекую экскурсію въ прошлое и произвести раскопки въ общественныхъ формаціяхъ такъ называемой эпохи великихъ реформъ. Съ 80 годовъ, особенно съ того времени, когда морозовская стачка, какъ салютъ, по выраженію Каткова, возвстила urbi et orbi о нарожденіи у насъ революціоннаго рабочаго класса, промышленный капиталъ непрестанно развивался въ одинъ изъ главныхъ устоевъ современной политики. Онъ черпалъ свое вдохновеніе въ министерскихъ кабинетахъ, и онъ же — не взирая на всхъ земскихъ начальниковъ — безконечно больше воспособляемой блой помщичьей кости, и что дальше, то сильнй, налагалъ свою лапу на общій ходъ государственной машины. Осуществленная при содйствія франко-русскаго союза, система Витте была его тріумфомъ. Онъ поглощалъ, какъ ни въ чемъ не бывало, милліоны, онъ властно возвышалъ свой голосъ на създахъ, онъ тайно и явно руководилъ чиновными комиссіями. И онъ былъ очень многимъ, если не всмъ, къ моменту коренного перелома, когда, наконецъ, развертывающееся рабочее движеніе заставило дрогнуть сокрушающій начальственный кулакъ самодержавія.
Однако, во второй половин предшествующаго десятилтія, посл знаменательныхъ петербургскихъ событій 96 и 97 годовъ, въ правительственныхъ кругахъ сталъ явно намчаться новый курсъ — рабочей политики. Этотъ курсъ уже даетъ себя знать въ рчахъ полицейскихъ делегатовъ на засданіи комиссіи по подготовк закона 2 іюня 1897 года. Въ этой комиссіи вице-директоръ департамента полиціи, Семякинъ и другой представитель министерства внутреннихъ длъ развивали, ни боле ни мене, какъ утопію нормировки заработной платы правительственной властью — къ вящшему недоумнію среды фабрикантовъ. ‘Если рабочіе убдятся — говорило министерство устами г. Щегловитова, что правительство, издавъ законъ, достигло благопріятныхъ результатовъ для рабочихъ, то они будутъ смотрть на него, какъ на защитника и покровителя, а если такого впечатлнія новый законъ имть не будетъ, то рабочіе будутъ боле склонны къ противоправительственнымъ внушеніямъ’.
Этотъ же курсъ нашелъ свое дальнйшее развитіе въ пресловутомъ доклад московскаго оберъ-полиціймейстера Трепова, и свое увнчаніе — въ твореніяхъ Зубатова.
Лавина пролетарскаго движенія росла и, по мр того, какъ росла, въ напуганныхъ головахъ начальственныхъ лицъ все сильне работала мысль и все боле изощрялась фантазія надъ вопросомъ, какъ предотвратить грядущую опасность. Задача, какъ будто, не была головоломной, ларчикъ даже просто открывался, и отечество могло быть спасено безъ дальнйшихъ околичностей — за счетъ толстой мошны капитала! Долой политику, и да процвтаютъ экономическія организаціи рабочихъ — надо только локализировать вниманіе пролетаріата на его непосредственномъ контрагент — противник. Дло, по видимости, начиналось съ полицейскихъ пустяковъ — съ общества взаимопомощи въ Москв, съ противо-бундовской организаціи на запад, съ сомнительныхъ профессорскихъ бесдъ. Пустяки, однако, превратились весьма скоро въ серьезъ, и передъ агентурой правительства стала диллема — или сразу потерять вс пріобртенія, или пуститься во вс тяжкія антикапиталистической агитаціи. Стачка на мануфактур Гужона въ Моокв, въ 1902 году, уже явилась сигналомъ предостереженія: многолтній союзъ капитала съ властью далъ первую замтную трещину, и московскіе промышленники, негодуя, отправили протестъ министру финансовъ. ‘Если въ представленной имъ (рабочимъ) извстной организаціи, писали они, имется въ виду, отвлеченіе ихъ отъ участія въ антиправительственной политической дятельности, то не мене опаснымъ оказывается допущеніе ихъ къ дятельности антикапиталистической’…. ‘тмъ боле, прибавляли они, что справиться съ массами, увлеченными какимъ либо успхомъ въ этомъ отношеніи, можетъ впослдствіи оказаться чрезвычайно труднымъ, если даже не совершенно невозможнымъ’.
Съ своей точки зрнія, промышленники, конечно, были правы, и событія послдующаго года, особенно экспериментъ Шаевича въ Одесс, какъ нельзя лучше показали всю тщету безсмысленныхъ попытокъ, системой своего рода обводныхъ и отводныхъ каналовъ, обезводить море народнаго волненія. Посл одесскаго краха, наступило было временное затишье: Зубатовъ исчезъ съ горизонта, Шаевичъ, былъ удаленъ въ мста ‘не столь отдаленныя’ — провтриться. Но было уже поздно: лавина катилась, и у правительства не было ни малйшей возможности остановиться въ своемъ курс. Начавъ съ, оно должно было досказать до конца весь алфавитъ демагогія, чего, бы ему это въ конечномъ счет — ни стоило, и какъ бы ни великъ былъ ропотъ капитала. Оно хваталось за все и исходило въ потугахъ законодательнаго творчесгва и въ результат злополучной двухлтней работы получило итогъ — фабричные старосты, отвтственность предпринимателей, который только дразнилъ буржуазію и нимало не давалъ удовлетворенія рабочимъ.
А трещина, между тмъ, становилась все глубже, и червь недовольства все сильне разъдалъ капиталъ. Нуженъ былъ, однако, могучій толчокъ, чтобы разъдающій червь могъ справиться съ толщей традицій, и этимъ толчкомъ оказалась война: она разрушила ореолъ военной силы правительства, она уничтожила вру въ его финансовую неуязвимость: она внесла разстройство — безъ надежды на возмщеніе въ счетъ будущихъ благъ, она осушила дождь казенныхъ заказовъ, она все поставила на карту.
Потому-то, подъ шумъ военныхъ неуспховъ и раздалось, впервые, ворчаніе ‘милліоновъ’. Спервоначала еще глухое — нечленораздльное ворчаніе. Чувствовалось только, что капиталъ въ своей фронд уже перешелъ отъ частнаго къ общему, отъ критики вдомствъ и лицъ къ разбору всего цлаго. Газетная молва говорила о московскихъ купцахъ, не желающихъ нести свою лепту ‘патріотизму’, перо ‘услужливаго’ публициста разъясняло и мотивы ‘купецкаго’ воздержанія. Хозяину надъ милліонами рублей, господину надъ тысячами душъ не пристало сознавать себя чмъ-то производнымъ отъ воли бюрократа. Хозяинъ и господинъ въ своемъ дл долженъ быть хозяиномъ и господиномъ и въ дл государственнаго строительства. Наступала пора — такъ думалъ капиталъ — когда крылатое морозовское слово — купецъ все можетъ — готовилось перейти изъ міра застольнаго краснорчія въ міръ реальной дйствительности. Уже въ минувшемъ декабр московская городская дума — купеческая par excellence — поддержала резолюцію петербургскаго земскаго създа я, поддержавъ, нашла отголосокъ въ московскомъ биржевомъ комитет. Въ это же время въ Петербург инженеры всхъ вдомствъ,— другими словами, распорядители и директора фабрично-заводского дла — вырабатывали за банкетной трапезой свои конституціонныя пожеланія.
Но нужно было вспыхнуть рабочему возстанію въ Петербург, нужно было разлиться по всему пространству россійской земли революціоннымъ волнамъ стихійнаго движенія, чтобы вс эти элементы политическаго недовольства капитала откристаллизовались въ спеціальныя политическія формулы, приняли обликъ особой политической разновидности и чтобы капиталъ, какъ таковой,— возвысилъ свой голосъ — наперекоръ заправиламъ бюрократіи.
Со стихіей шутки были плохи — это хорошо сознавало правительство. И всего мене расположенъ былъ къ шуткамъ пролетаріатъ, принявшій 9 января свое боевое крещеніе. Его нельзя уже было смазать по губамъ полицейскою трухою, бутафорскими законами. Ему необходимы были серьезныя уступки, ему нужна была свобода. И это же сознавалъ и капиталъ. Но въ то время, какъ власть еще искала спасенія въ экономическихъ уступкахъ, надясь, что чмъ больше она дастъ въ этой области,— за счетъ капитала — тмъ меньше уступитъ въ политик, тмъ легче ей будетъ эскамотировать свободу, капиталъ, наоборотъ, энергично напиралъ на политику, видя въ ней ‘начало всхъ началъ’, какъ источникъ золъ, такъ и палладіумъ возможнаго успокоенія.
Литературная дуэль между министромъ финансовъ Коковцевымъ и петербургскими фабрикантами — наилучшее тому подтвержденіе. Фабриканты и слышать не хотятъ объ уступкахъ — негодуетъ Коковцевъ, апеллируя къ общественному мннію въ инспирированной имъ нововременской стать.
Дло не въ уступкахъ, тмъ боле частичныхъ, реплицируютъ фабриканты, а ‘въ глубокихъ реформахъ общегосударственнаго характера’. ‘Даже отъ полнаго удовлетворенія всхъ требованій рабочихъ прочнаго успокоенія все же ожидать нельзя — говоритъ ихъ записка,— такъ какъ рабочее движеніе не возникло изъ общаго сознанія рабочихъ объ экономическихъ невзгодахъ, а возбуждено и поддерживается изъ окружающей среды. Изолировать рабочихъ нельзя и успокоить рабочихъ уступками тоже нельзя, пока окружающая среда находится въ броженіи’. А среда бродить, потому что ‘недовольство’ ‘широко разлито во всхъ слояхъ русскаго общества’, потому что ‘страдаетъ весь организмъ’, потому что виной всему — существующій самодержавно-бюрократическій режимъ.
‘Нтъ спора — заявляютъ и съ своей стороны желзозаводчики,— что жизненныя условія нашего рабочаго люда неудовлетворительны, но не отъ доброй или злой воли промышленниковъ зависитъ измнить или удержать эти печальныя явленія, такъ какъ жизненныя условія… представляютъ собой результатъ всего народнаго хозяйства и всего государственнаго строя даннаго народа’. Москвичи же,— т такъ даже договариваются до признанія — казалось бы, нсколько неожиданнаго въ устахъ фабрикантовъ и заводчиковъ,— что настоящее движеніе рабочихъ массъ, ‘хотя и построенное на экономической почв’, есть плодъ ‘самой жизни’ и ‘естественной потребности, вложенной въ самую природу человка’, которая — потребность — есть потребность свободы.
‘Такъ кончился пиръ ихъ бдою’. Такъ врзавшійся клинъ пролетарскаго возстанія расщепилъ основы старой дружбы: и чмъ больше росло ‘народолюбіе’ начальства, чмъ демонстративне становилось его вниманіе къ профессіональнымъ запросамъ ‘ввреннаго’ ему рабочаго населенія, тмъ быстре толкался капиталъ къ вольнодумству, тмъ рзче и отчетливе вырисовывались контуры новаго политическаго теченія. На знамени этого теченія стояли слова: законность, свобода.
Въ интересахъ ‘промышленнаго развитія’ необходимъ такой строй, при которомъ столкновенія труда съ капиталомъ введены были бы въ ‘законныя формы’, при которомъ рабочіе бы ‘знали, что они могутъ опираться только на законъ и должны оставаться только въ предлахъ закона’, при которомъ ‘грубыя демонстраціи’ но служили бы пугаломъ для правительства, и къ нимъ бы не ‘прислушивались внимательне, чмъ къ заявленіямъ корректнымъ’, при которомъ администрація не металась бы ‘то въ направленіи односторонней защиты предпринимателя, то въ сторону показной поддержки рабочихъ’ (см. Записку инженеровъ), внося, такимъ образомъ, деморализацію въ среду ‘рабочихъ массъ’ и ‘обостряя отношенія между ними и фабрикантами’, при которомъ государственная жизнь регулировалась бы ‘участіемъ всхъ классовъ населенія и въ томъ числ промышленниковъ и рабочихъ’ (неизвстно, впрочемъ, на основаніи какого избирательнаго права) и при которомъ царила бы всякая свобода — въ томъ числ и нарочито поминаемая господами желзозаводчиками свобода штрейкбрехерства, т. е. была бы ‘законнымъ образомъ ограждена отъ насилій рабочихъ стачечниковъ’ личность повиннаго капиталу и работ пролетарія, при которомъ, однимъ словомъ, подлиннымъ хозяиномъ страны — но уже на законномъ основаніи — былъ бы его современное величество, господинъ капиталъ.
Съ такой-то ‘хартіей вольностей’ въ рукахъ совершалъ свое вступленіе въ среду конституціонной оппозиціи бывшій щедринскій Деруновъ, новоявленный ‘бунтарь’ и будущій столпъ свободной Россіи.