О непригодности примненія принципа всесословности къ русскому строю.
О непригодности примненія принципа всесословности къ русскому строю.
‘Русь’, 1-го декабря 1884 г.
О непригодности применения принципа всесословности к русскому строю, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1884
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
Мы опять стоимъ на своемъ (несмотря на возраженіе ‘Новаго Времени’), что уясненіе русскаго общественнаго сознанія, что вопросъ объ общихъ началахъ, о выбор пути, по которому должна направиться государственная законодательная дятельность въ дл созиданія внутренняго строя — имютъ первенствующее практическое значеніе и должны бы предшествовать начертанію регламентовъ съ пунктами и параграфами. Безъ этого какъ разъ собьешься съ дороги, и можетъ случиться (да и случалось), что колея канцелярско-полицейской диктатуры вообразится намъ истинною историческою народною колеею, или же что мы,— къ великому для насъ сюрпризу,— узримъ себя вдругъ скользящими шибко внизъ, по наклонной плоскости конституціоннаго пути… Разв необходимо непремнно стукнуться напередъ лбомъ о столбъ или заставу, или встрястись всмъ тломъ отъ здороваго ухаба — для того чтобъ убдиться въ ошибочности избраннаго направленія?.. Не споримъ, что большая часть государствъ отъ необходимости въ такой предварительной теоретической работ избавлены: для нихъ вопросъ существуетъ только о практической цлесообразности законодательныхъ мръ, но сдвинуться по невднію или по нечаянности съ національныхъ основъ своей жизни они не рискуютъ. Еслибы мы въ Россіи жили также цльною народною жизнью, то могли бы, конечно, ввриться указанію жизненнаго инстинкта, положиться на разумъ жизненнаго творчества. Но вслдствіе слишкомъ хорошо извстныхъ историческихъ условій нашего развитія, вслдствіе слиткомъ долгаго отчужденія нашихъ руководящихъ классовъ отъ народной жизни, они, эти классы, лишились, къ несчастію, и непосредственнаго чутья, и творчества, а потому на каждомъ шагу подвергаются опасности-заблудиться, согршить тяжко противъ родной народности. Но истин, колоссальный подвигъ предназначенъ намъ историческою судьбою: возстановить въ себ цльность и творчество народной жизни — труднымъ путемъ самосознанія. Конечно, анализъ самъ по себ еще не возсоздаетъ синтеза, но его дло — разоблачить насвшую въ насъ ложь, освободитъ духъ отъ ея плна, расчистить мсто для воздйствія истины, для пробужденія заглушенныхъ въ насъ народныхъ инстинктовъ, для уразумнія внутренняго смысла явленій народной жизни, историческихъ и бытовыхъ. Долго, въ надменной самоувренности, мы даже хвастались своимъ отчужденіемъ отъ народности, или не хотли о немъ и знать, и отважно перли впередъ, по пути рабской подражательности, деспотически таща за собою родную землю, но не подъ силу стало, въ конц-концовъ, поднять намъ ‘тягу земли’,— она сама стала, намъ наперекоръ, пригибать насъ къ себ… Эта ея благая сила притяженія и вызвала критическую дятельность русской мысли. Работа самосознанія началась, задача поставлена и отъ разршенія ея нельзя уклониться. Все въ русской народной жизни стало объектомъ сознаванія: ея старина, словесное творчество, бытъ, обычай, міровоззрнія, идеалы. Къ счастію, наша прошлая исторія и современный бытъ чуть не 90% русскаго населенія хранятъ въ себ обильныя откровенія, поясняя съ и восполняясь другъ другомъ. Все это способно облегчить работу, все это, конечно, утшительно, но процессъ эмансипаціи русской мысли далеко еще не оконченъ, на множество вопросовъ еще не дано отвта, а главное — многое множество полуторасталтнихъ искривленій нашего государственнаго и общественнаго строя вошло въ нравы, въ привычку, переплелось съ личными интересами, съ бытомъ высшихъ образованныхъ классовъ и въ особенности — правительственныхъ сферъ. Да и значительная часть русской интеллигенціи, начальствующей, канцелярствующей, упражняющейся въ литературныхъ, ученыхъ и педагогическихъ трудахъ, не только не причастна этому труду самосознанія (имющему, безспорно, великую, всемірно-историческую важность), но и враждебна ему. А такъ какъ контингентъ правительствующихъ лицъ поставляется самимъ обществомъ, и такъ какъ ихъ подготовленіе въ государственные люди совершается преимущественно въ Петербург, вдали отъ непосредственнаго давленія жизни земской, народной (отъ котораго, къ тому же, они предохранены и бюрократическими бумажными средостніями), то понятно, что и господствующее въ этомъ контингент направленіе сходится съ воззрніями отрицательнаго, относительно Россіи, характера. Пусть сочинительство государственныхъ практиковъ въ конц-концовъ будетъ посрамлено и отвергнуто самою жизнью, но не мало замшательствъ и мукъ натворитъ оно, прежде чмъ будетъ пересилено жизнью! Къ чему же, однако, допускать подобныя упражненія надъ Русскимъ народомъ, такія experimenta in anima vili, заграждая предварительную работу самаго сознанія общихъ началъ, русской жизни присущихъ?
Дло въ томъ, что даже и безъ помхи вншней, даже для людей охотно признающихъ въ принцип право Русскаго народа на народность,— эта работа, повторяемъ, въ высшей степени сложна и трудна. Не очень-то легко поколніямъ, воспитавшимся исключительно на европейской наук, на европейскомъ политическомъ и юридическомъ міросозерцаніи, всосавшимъ въ себя съ молокомъ невольное, почти безсознательное подчиненіе авторитету европейской цивилизаціи, высвободить свою мысль изъ-подъ гнета всхъ этихъ воздйствій до той степени полной самостоятельности, при которой только и могутъ раскрыться ей внутреннія, иногда чрезвычайно тонкія особенности русскаго жизненнаго строя! Ори нсколько поверхностномъ взгляд, умъ очень удобно можетъ быть введенъ въ заблужденіе аналогіей, вншнимъ сходствомъ иныхъ русскихъ явленій съ однородными явленіями на Запад. Велика можетъ быть опасность отъ практическаго пренебреженія къ этимъ особенностямъ, отъ смшенія или подтасовки разнонародныхъ идеаловъ, иногда даже невольной. Въ начал законодательныхъ работъ, многіе пути представляются уму параллельными, по видимому даже совсмъ сходятся,— но потомъ, глядишь: въ жизни, на практик, они далеко расходятся другъ отъ друга, ведутъ совсмъ въ разныя, противоположныя стороны…
Возьмемъ для примра (оно же будетъ и нашимъ переходомъ ‘къ длу’) принципъ всесословности — на основаніи котораго, между прочимъ, Кахановская Коммиссія проектировала было и всесословное село, и всесословную волость. Гораздо раньше этой Коммиссіи, съ самаго начала реформъ прошлаго царствованія, принципъ всесословности былъ провозглашенъ у насъ съ необыкновенно сильнымъ увлеченіемъ и водворенъ въ разныхъ общественныхъ учрежденіяхъ. Увлеченіе это было вполн понятно и законно, во сколько оно вызывалось радостью при мысли о распространеніи общечеловческой равноправности на людей всхъ состояній, о предстоявшей дружной встрч сословій такъ долго чуждавшихся другъ друга,— сближеніи и объединеніи ихъ въ общей работ на общую пользу. Но слдуетъ замтить, что такимъ сближеніемъ и объединеніемъ утшались по преимуществу лица дворянскаго сословія и вообще высшихъ образованныхъ классовъ, а не прочихъ сословій, да послднія собственно и не были между собою разрознены очень рзкими перегородками, и ни о какой потер, обидныхъ для другихъ, преимуществъ имъ радоваться не приходилось. Несомннно, что кром этой законной причины увлеченія въ образованномъ обществ, значительная доля увлеченія была чисто теоретическаго свойства, относилась къ, причемъ дйствительное значеніе сословій въ русской исторической жизни даже не подвергалось анализу. Самое понятіе о сословности возбуждала въ сердцахъ нчто подобное священному отвращенію. а въ умахъ — представленіе о чемъ-то ретроградномъ, узкомъ, въ сущности же — противномъ требованіямъ европейскаго либерализма и прогресса. Даже, какъ
наличное собраніе разныхъ сословій, привтствовалась лишь на первый разъ, впереди для мысли, взлелянной съ дтства на французскихъ политическихъ доктринахъ, виднлась въ будущемъ безсословность или полнйшее формальное безразличіе и равенство — какъ цль, къ которой слдовало стремиться. Не на этомъ ли же основаніи возмущались, возмущаются и досел, наши юристы, напримръ, тмъ различіемъ, которое существуетъ у насъ въ законахъ о наслдств и собственности для крестьянъ, отчасти мщанъ и купцовъ, съ одной стороны, и для дворянъ, съ другой, и настаиваютъ на изданіи общаго для всхъ безъ изъятія Свода Гражданскихъ Законовъ, единаго и единообразнаго для всей Имперіи? И все это во имя высшаго либеральнаго принципа: безсословности, безразличія и равенства!… Особенно ярко и формально-послдовательно въ этомъ направленіи проведенъ былъ этотъ принципъ въ учрежденіи городскаго самоуправленія. Извстно, что но Городовой Грамот Екатерины, Думы въ принцип не были строго сословны, въ основаніи городскаго ‘представительства’ лежала такъ-называемая ‘обывательская книга’, которая, впрочемъ, едвали гд и велась, на дл же Думы стали учрежденіемъ общимъ для купцовъ съ мщанами и цеховыми, такъ какъ, за исключеніемъ столицъ, рдко кто изъ дворянъ и состоялъ въ числ постоянныхъ или осдлыхъ городскихъ обывателей, при преобразованіи Петербургской Городской Думы, еще даже при Император Никола, учреждено было представительство равное по числу отъ четырехъ сословій: дворянъ, купцовъ, мщанъ съ цеховыми и личныхъ дворянъ или разночинцевъ. При покойномъ Государ эта реформа была распространена на Москву, а затмъ и на прочіе города. Въ этихъ прочихъ, гд не было налицо дворянъ-домовладльцевъ, управленіе боле или мене носило прежній однородно-сословный характеръ, но въ Москв и другихъ большихъ городахъ установилось совмстное всхъ городскихъ сословій участіе въ управленіи. И пошло оно было недурно — несмотря на неудобства парламентскаго бюрократизма въ живомъ дл хозяйничанья: вс сословные интересы имли своихъ заступниковъ и находили способъ соглашаться между собою. Но въ 1874 г. послдовала новая реформа, боле радикальная и съ политической доктриной совсмъ согласная: признано было вдругъ, что никакихъ сословныхъ бытовыхъ группъ и сословныхъ интересовъ не существуетъ, что люди, жители города — какія-то отвлеченныя, бездушныя единицы, коихъ все живое опредленіе исчерпывается платежомъ городскихъ повинностей,— однимъ словомъ: les contribuables! различіе же между ними только одно: въ размр платы… Смшали такимъ образомъ вс сословныя группы вмст, встрясли, взболтали въ одно мутное цлое, подлили, по количеству платимыхъ повинностей, на три равноправныхъ разряда, и изъ выборныхъ отъ этихъ трехъ разрядовъ и составили Думу. Результатъ вышелъ можетъ-быть и вполн согласный съ принципомъ науки, но вполн безобразный. Живые бытовые интересы общественныхъ классовъ оказались ‘представленными ‘вовсе не равномрно,— и всякій, еле-грамотный пьяница, торгующій въ разноску тряпьемъ на Хитровонъ рывк по торговому свидтельству, оплачиваемому 20 рублями, получаетъ теперь право избирать и быть выбраннымъ въ городскіе представители,— право, котораго лишены способные и просвщенные, осдлые старожилы-обыватели города, не платящіе прямыхъ повинностей. На общемъ ход городскаго самоуправленія все это сказалось самыми печальными послдствіями.
Въ основаніе всей этой реформы и многихъ тому подобныхъ легло, очевидно, крупное недоразумніе. Все здсь сказалось: и невдніе истиннаго значенія и смысла русскихъ сословій, и неуваженіе къ правамъ русскаго быта и жизни,— неуваженіе прирожденное, вовсе не умышленное, безсознательное,— и такое же, невольно-подобострастное подчиненіе послднему слову политической европейской науки. Родоначальница же этой науки, преобразившей боле или мене политическій строй всхъ государствъ европейскаго материка,— знаменитая Французская революція. Мы не изъ тхъ, которые, по остроумному выраженію, если не ошибаемся, . М. Дмитріева, полагаютъ, что эта революція произошла отъ того, что ‘французское начальство не досмотрло’. Мы вполн признаемъ, что она иметъ свое оправданіе или raison d’tre въ самой исторіи страны и ея внутреннемъ духовномъ стро,— но великое ея зло въ томъ, что она лишила жизнь свободы органическаго перерожденія, презрла права жизни, водворила тираннію отвлеченной доктрины надъ жизнью. Она уничтожила вс исторически сложившіяся бытовыя различія и формы общежитія, вмсто того, чтобъ упразднить лишь неправду въ ихъ взаимныхъ соотношеніяхъ, все нивеллировала, все привела къ вншнему единообразію, разсыпала народъ на единицы и понятіе о народ какъ объ организм, съ разнообразіемъ и свободою его отправленій, замнила понятіемъ объ аггломерат, ариметической совокупности безличныхъ индивидуумовъ, которой мысли, желанія, воля должны были опредляться ариметически же, счетомъ голосовъ. Исторія, преданія, народный обычай — по боку, вс нравственные факторы многовковой жизни народной — по боку, вмсто качества — количество, вмсто нравственной правды — вншняя юридическая, вмсто битоваго строя — формально правовой, однимъ словомъ, вмсто живой личной власти, живаго народнаго органическаго союза — государственный механизмъ.
Чудовищное развитіе государственнаго начала убило во Франціи Землю, созданное революціей единство убило цльность земскаго духа, фальшивый державный народъ (le peuple souverain) въ вид извстнаго представительства въ Париж — упразднилъ народъ дйствительный. До революціи, когда существовало дленіе Франціи на провинціи, существовала и мстная провинціальная жизнь, и мстный провинціальный патріотизмъ, но это не мшало сознанію государственнаго единства. Напротивъ: провинціализмъ входилъ въ понятіе общаго отечества — Франціи, мстная жизнь входила ручьями въ общую государственную жизнь. Но когда Францію раскроили математически на департаменты, разбили древнія мстныя общежитія, уничтожили воздйствіе историческихъ преданій, однимъ словомъ, когда оскудла мстная жизнь и разбились ея бытовыя формы,— когда центральная власть сосредоточилась въ Париж, въ какомъ-то анонимномъ для народа правительственномъ снаряд, и оттуда повелительно возвщались народу перемны самыхъ формъ правленія, съ требованіемъ всякій разъ равномрно безусловной покорности,— народъ, не имя ни вождя, ни знамени, разрозненный, разсыпанный на единицы, недоумвающій, предоставилъ вдать государство Парижу, а самъ ушелъ въ единичную эгоистичную жизнь. Результатъ сказался въ послднюю войну Франціи съ Германіей на поразительномъ упадк патріотизма и ослабленіи идеи отечества! Въ то же время, такъ какъ при искусственномъ и къ тому же насильственномъ водвореніи началъ равенства, революція удержала и не могла не удержать неравенство собственности, то этимъ самымъ, по замчанію Ренана, въ основаніе новосозданной демократіи положена была зависть. Зависть стала двигателемъ новаго общества и копитъ теперь надъ нимъ грозу революціоннаго соціализма, или же анархіи не признающей надъ индивидуумомъ никакой власти извн: ni Dieu ni matre!
Но мы увлеклись въ сторону. Мы хотли только показать — куда, логически, ведетъ путь политической господствующей на Запад доктрины, ей же мать Французская революція,— путь насильственнаго уничтоженія, во имя отвлеченныхъ теорій, бытовыхъ различій, бытовыхъ группъ, мстныхъ общежитій, путь нивеллировки, вншняго уравненіи и единообразія,— путь неуваженія къ мстной жизни. Тотъ историческій путь, по которому призвано идти русское самодержавіе — совершенно противоположный. Основное начало, русскаго государственнаго строя — союзъ Земли съ Государствомъ, т. е. признаніе Земли Государствомъ, Земли со всею ея земскою мстною жизнью, и наоборотъ — признаніе Государства Землею, какъ необходимаго условія ея существованія и высшаго развитія, какъ верховной, единой, все объединяющей, все предержащей власти, безъ которой она чувствуетъ себя ‘сиротою’, способною разсыпаться и погибнуть. Это понятіе о земл или земщин, или же земств, проходитъ сквозь всю нашу исторію, этою нерасторжимою связью съ землею и сильна наша верховная государственная власть. Но эта земля не сочинена государствомъ, и не есть гладкая доска, на которой государство призвано чертить какія угодно свои сочиненія. Примръ Франціи свидтельствуетъ, что становится со страной, гд идея земли, самобытно подъ покровомъ и руководствомъ верховной власти живущей, упразднена и подмнена идеей года то государственнаго державства. Однимъ словомъ: Русское государство, неразрывное съ понятіемъ о земл, признаетъ права быта и жизни, права мстныхъ интересовъ, и только упорядочиваетъ ихъ, уравновшиваетъ, согласуетъ между собою и съ интересами общегосударственными, съ требованіями высшей нравственной справедливости, живитъ, направляетъ,— и мстное и разрозненное возводитъ въ общее и цлое, въ одинъ союзъ съ собою.
Но земля или земщина — это не просто множество личныхъ врноподданныхъ единицъ, не просто количественная сумма отдльныхъ индивидуумовъ: это цлый бытовой разнообразный строй со множествомъ развтвленій, разрядовъ и группъ. Стало-быть, разъ онъ признается, разъ эти такъ-называемыя, положимъ, е сословія’ существуютъ,— государство не иметъ права не признавать, игнорировать ихъ и вводить насильственно начало безсословности, чуждое жизни. Оно иметъ право и обязано требовать лишь равенства ихъ передъ государственнымъ закономъ, не допускать ничего противнаго высшей нравственной правд… Основное историческое начало русской исторической государственной жизни — это единство въ разнообразіи, и разнообразіе въ единств. Но вдь надо и понять, что такое русскія сословія, и въ чемъ ихъ основа. Коренная черта нашего народнаго строя, это — наклонность слагаться въ союзы. Вслдъ за семейнымъ союзомъ, образуются союзы или міры деревенскіе, союзы артельные, союзы людей однородныхъ занятій, промысловъ и т. д., вс эти союзы или своего рода міры, не прекращаясь и не расторгаясь, способны входить въ союзы общіе — волостные, городскіе, мстно земскіе, до высшаго союза всеземскаго и государственнаго. Таково свойство народа,— народа въ тсномъ смысл этого слова… Что же такое, въ частности, наши е сословія?’ То ли это самое, что понимается подъ сословіями на Запад? Что это? замкнутыя корпораціи, обладающія каждая своею особою привилегіею? Ничуть не бывало! Он существуютъ безобидно одна для другой. Это даже не цехи. Это скоре касты, такъ какъ въ основ ихъ лежитъ преемственная, наслдственная однородность занятій, профессіи или служенія, но и отъ кастъ он отличаются тмъ, что двери ихъ раскрыты настежь для входа и выхода… Но многомъ существенно отличается отъ нихъ дворянство, но о немъ рчь впереди.
Возьмемъ наше ‘духовное сословіе’, которое пуще всхъ представляется замкнутымъ и имющимъ характеръ касты. Таковъ обычай изстари, что дти священно-церковно-служителей посвящали себя тому же поприщу, съ которымъ знакомились съ малолтства. ‘Поповскій сынъ грамот незнающій (безъ чего онъ и ‘попомъ’ быть не можетъ) — ‘изгой’, гласитъ старина XI вка. Многіе священники, не хуже любаго аристократа, могли бы, еслибъ хотли, прослдить свою генеалогію за много вковъ — въ предлахъ того же духовнаго сословія, которое по истин историческое и земское,— вмст съ народомъ труженически вспахавшее историческую ниву. О необходимости обновленія въ немъ духа мы еще поговоримъ не разъ, во здсь довольно упомянуть, что оно и теперь представляетъ живую бытовую силу, а между тмъ оно вовсе не замкнуто, и всякому вольно и вступить въ него и изъ него выдти!— Купечество? Оно дйствительно сословіе, отличающееся особенною бытовою плотностью союза, но не вслдствіе юридической организаціи, а вслдствіе единства! солидарности интересовъ и жизненныхъ задачъ. По новйшимъ законамъ купцомъ считается тотъ, кто платитъ извстную гильдейскую пошлину съ капитала, какого бы происхожденія онъ ни былъ. Но ради права торговли платитъ ‘гильдію’ нердко и дворянинъ,— и однакожъ такъ несродна эта профессія дворянскому быту, что сколько онъ ни плати, онъ къ купеческому обществу принадлежать не будетъ, не станетъ ему своимъ. Наоборотъ, купцы получившіе оффиціально званіе потомственныхъ гражданъ, даже статскихъ и дйствительныхъ статскихъ совтниковъ, не перестаютъ почитаться у купцовъ своими, если искони принадлежали къ мстному торгующему сословію, не прекращаютъ торговыхъ занятій и имютъ осдлость въ томъ же город.— Собственно говоря, купцы, какъ и мщане (въ которые, по закону, обращается купецъ не уплатившій гильдію (если онъ не почетный гражданинъ, или не попалъ въ дворяне), суть аборигены городскіе, настоящіе горожане: дворяне въ городахъ большею частью — нашельцы, ихъ корень — въ узд. Купцы и мщане (съ подраздленія ни послдняго сословія), это — старинные это — земщина поселившаяся на посад при город и которой главное занятіе — торговля, промыселъ и ремесленничество, законы Петра и Екатерины выдлили изъ посадскихъ классъ наиболе богатыхъ торговцевъ подъ именемъ купеческаго сословіи, члены котораго остаются таковыми пока торгуютъ и настолько богаты, что могутъ платить извстныя пошлины съ капитала. У нихъ также есть старинные роды, считающіе себ не одно столтіе. Наиболе сословный духъ живетъ въ этихъ двухъ городскихъ классахъ (именно наимене замкнутыхъ?), они наиболе способны къ самоуправленію, такъ какъ преданіе мірскаго стариннаго строя, общаго какъ крестьянамъ, такъ и посадскимъ, вполн жизненно въ потомкахъ послднихъ, т. е. купцахъ и мщанахъ, несмотря на новйшее измненіе формъ и новую регламентацію, данныя закономъ ихъ сословному самоуправленію… Крестьяне? Но странно даже и называть ихъ сословіемъ, съ этимъ выраженіемъ соединяется представленіе о нкоторой ограниченности численнаго размра относительно общей массы населенія,— а вдь крестьяне въ Россіи составляютъ свыше 80% общаго числа жителей! Это — самъ материкъ русской земщины, основная стихія русскаго государственнаго бытія,— это — вся Русь сельская, имющая свой исконный строй и обычай, это — Русскій народъ по преимуществу или въ тсномъ смысл слова! Обвинять крестьянство въ сословной узкости и своеобычности такъ же нелпо, какъ обвинять почву — зачмъ она черноземна, или зачмъ у человка волосы блокуры.
И такъ, что же мы видимъ? Видимъ, что вс вышепоименованныя русскія ‘сословія’ получаютъ свое опредленіе, значеніе и силу не изъ законодательной организаціи, не изъ начала корпоративнаго, а изъ условій быта, никакими, другъ передъ другомъ особыми, обидными законными привилегіями и правами не отличаются, и теперь, слава Богу, никакою юридическою неравноправностью не обижены. Вообще же напомнимъ мимоходомъ, что, въ противоположность Франціи, въ основ нашей, не политической, а бытовой православной демократіи именно-то и не лежитъ зависть. Русскому народу, котораго никогда, при всхъ превратностяхъ его исторической судьбы, не покидала живая вра въ равенство всхъ предъ Богомъ, чуждо стремленіе къ вншнему, формальному ‘равенству’. Такова общая народная черта, хотя и допускающая частныя исключенія — особенно благодаря новйшимъ вяніямъ съ Запада. Выше идеи вншняго равенства для Русскаго и вообще для Славянскихъ православныхъ племенъ — идея братства у которая легко уживается у нихъ съ бытовыми сословными различіями и случайною разностью состояній, не сдерживается ихъ вншней преградой!
Какъ бы то ни было, наименованныя нами сословія новою модною идеею о безсословности нимало не обольщаются. Напротивъ, именно въ послднюю пору, начиная съ царствованія Императора Александра II, когда отмнена была юридическая неравноправность тяготвшая на купечеств сравнительно съ высшими общественными классами и по мр того, какъ сословный духъ ослаблялся въ дворянств, онъ, этотъ духъ, именно и сталъ сильне чмъ когда-либо развиваться въ купечеств. Отъ своей сословности, во всякомъ случа, несмотря на отсутствіе привилегій, ни одно изъ этихъ сословій вовсе и не думаетъ теперь отказываться, почерпая себ въ ней крпкую союзную бытовую салу: сила эта можетъ быть сдерживаема въ предлахъ не отрицательнымъ принципомъ безсословности, весьма мало способнымъ на Руси къ дйствительному практическому примненію, а напротивъ — сопоставленіемъ и союзомъ бытовыхъ силъ прочихъ сословій.
Другой элементъ сельской Руси составляетъ — дворянство, съ тхъ поръ какъ оно стало ‘помстнымъ’. Крестьянинъ и дворянинъ-помщикъ вотъ собственно аборигены узда, историческіе въ немъ хозяева, въ противоположность городу, наоборотъ, купцы и мщане въ узд — только нашельцы. Дворяне представляютъ чрезвычайно оригинальное явленіе русской жизни, разумніе котораго, къ сожалнію, сильно затруднено разными иностранными понятіями, внесенными въ организацію этого сословія въ XVIII вк. Дворяне искони были служилымъ сословіемъ, т. е. несли службу, отъ колыбели до гроба, государству или государю, коего слугами и назывались,— въ отличіе отъ ‘сиротъ’, какъ оффиціально въ прошеніяхъ называли себя люди отъ земщины. Собственно говоря, названіе ‘дворянинъ’ означаю до Петра одинъ изъ среднихъ чиновъ, и чинъ притомъ не наслдственный, а жалованный (каковымъ сталъ постепенно при Московскихъ царяхъ и чинъ боярина, несмотря даже на княжеское происхожденіе жалуемыхъ). Но самая служилая профессія, отъ бояръ до жильцовъ и боярскихъ дтей — была наслдственная, создавая своего рода касту, изъ коей не было выхода. Каста эта однакоже не имла никакой внутренней организаціи, никакого характера и духа корпораціи, никакого своего внутренняго,— не представляла даже ни тснаго битоваго, ни солидарности какихъ-либо своихъ сословныхъ интересовъ. Повинность государственнаго служенія выдляла служивый классъ изъ общей массы земщины и придавала ему, разумется, важное бытовое значеніе, особенно съ тхъ поръ, какъ вмсто жалованья стали надлять его помстьями. Была, впрочемъ, и до Петра нкоторая организація, но она коснулась только самой службы или замщенія должностей, гд честь служилая считалась со служебными заслугами рода, для чего существовали особенныя ‘разрядныя книги’ (‘мстничество’), а также и верстанія помстьями. Олигархическихъ же поползновеній и вообще политическихъ властолюбивыхъ вожделній масса служилаго сословія никогда не оказывала. Въ нихъ провинились лишь бояре знатнаго рода, большею частью потомки бывшихъ удльныхъ князей или пришлой изъ Литвы и другихъ мстъ знати. Съ уничтоженіемъ мстничества была сдлана попытка организовать служилое сословіе на генеалогическомъ начал, чрезъ записку старинныхъ родовъ съ ихъ родословными въ Бархатную Книгу.— но Петръ Великій нанесъ этому принципу сильнйшій ударъ, уничтоживъ въ области служенія государству всякое оффиціальное и преимущественное его значеніе. ‘Безродный баловень счастья’, Меншиковъ, поставленъ былъ Петромъ выше всхъ родовитыхъ, а учрежденіемъ Табели о рангахъ открытъ доступъ къ высшимъ званіямъ для людей всхъ сословій — путемъ государственныхъ заслугъ или попросту службы. Такимъ образомъ служеніе государству перестало быть исключительнымъ отличіемъ, привилегированною принадлежностью одного служилаго класса, хотя еще и продолжало быть его наслдственною повинностью. Родовая спсь была сбита, родъ утратилъ реальное практическое значеніе. Ограда еще оставалась, но съ пробитыми широкими воротами, раскрытыми настежь. Но тмъ сильне выступало значеніе этого класса — какъ помстнаго землевладльческаго, узднаго, съ его историческимъ чувствомъ рода, не лишеннымъ обаянія и для другихъ, и вмст съ тмъ съ обще-государственнымъ служилымъ преданіемъ. Петръ и пытался дать ему какую-либо организацію, думалъ даже дать ему названіе ‘шляхетскаго’,— но должно-быть и самъ чувствовалъ фальшь такого нерусскаго наименованія. Вскор затмъ самою жизнью присвоилось ему общее названіе ‘дворянскаго’, которое стали получать, съ достиженіемъ извстнаго чина, и новые служилые люди.
Такъ продолжалось до Петра III. Съ указомъ этого государя ‘о вольности дворянской’, избавлявшимъ дворянъ отъ обязательной служебной повинности государству, впервые явилось въ Россіи сословіе безъ опредленной, общей для всхъ, однородной профессіи, но съ выдающимся положеніемъ. Наконецъ Екатерина даетъ ему организацію знаменитою Дворянскою Грамотою 1785 года. Въ этой грамот слышится присутствіе началъ нерусскихъ,— попытка создать изъ дворянъ корпорацію, которой никогда въ нравахъ этого служилаго сословія не было, такъ какъ никакихъ своихъ общихъ сословныхъ интересовъ у нихъ въ старину и не существовало. Что же было положено въ основаніе корпораціи, какъ общее начало? Не служилый принципъ, ибо посл указа о вольности дворянской онъ не былъ обязателенъ, а потому и не годился для основанія,— хотя, замтимъ, служилое преданіе (весь историческій raison d’tre сословія) было такъ сильно, что даже и по новой Грамот, несмотря на очевидное, но собственно лишь формальное противорчіе, дворянскій родъ, коего представители не служили государству два поколнія сряду, утрачивалъ дворянское .. Генеалогическій принципъ также не могъ съ своей стороны служить основаніемъ для корпораціи, ибо Табель о рангахъ продолжала дйствовать, и корпорація была вполн открыта для людей худородныхъ, но достигшихъ извстнаго чина. Самое существенное основаніе создаваемой Екатериною корпораціи, при всемъ увлеченіи Императрицы французскою философіей XVIII вка, выразилось въ пожалованной дворянству исключительной привилегіи душевладльчества или владніи населенными имніями. Государство принимало на себя задачу обезпечивать за дворянами помщиками крпостное право, помщики, какъ выражалась Екатерина, обращались съ своей стороны въ ту ‘сотню тысячъ полицеймейстеровъ’, которая обезпечивала для Императрицы спокойствіе въ стран. Въ то же время Императрица вручила дворянству широчайшія права мстнаго управленія и суда,— отъ высшихъ губернскихъ инстанцій до суда земскаго и земской полиціи (слово и понятіе, хотя и смутное, продолжали еще жить и по временамъ выплывать на верхъ!…).
Не можетъ, конечно, современное дворянство не признать, что дло земскаго самоуправленія, врученное исключительно ему одному — какъ сословная привилегія, но въ то же время и повинность, при полномъ безправіи всей остальной земщины,— было ведено ими (особенно въ области суда и администраціи) не только боле или мене неудовлетворительно, но большею частію дурно. Но оно и не могло вестись иначе — именно вслдствіе того, что понималось, да и было на дл, больше привилегіей чмъ повинностью,— именно вслдствіе фальшиваго положенія созданнаго для дворянства крпостнымъ правомъ, какъ принадлежностью сословнаго званія. Тмъ съ большею радостью должно было оно привтствовать, да и привтствовало и подготовило, день 19-го февраля 1861 года, избавившій его отъ поносной привилегіи душевладльчества и давшій наконецъ возможность, посл долгаго и мучительнаго процесса, возникнуть въ нашей земл настоящей мстной земской жизни и земскому самоуправленію! Если въ древней Россіи для мстной земской жизни недоставало мстныхъ земских интеллигентныхъ силъ, если затмъ, при водвореніи этихъ силъ въ узд, недоставало самой мстной свободной сельской земщины, то въ настоящее время имется налицо и то и другое…
Теперь-то только и начинается для дворянства новая жизнь, новая эра существованія, теперь только,— именно посл того какъ оно растеряло вс свои исключительныя привилегіи,— и выступаютъ, во всемъ своемъ значеніи, т особаго рода нравственныя права, которыя составляютъ его историческое стяжаніе! Съ этой точки зрнія русское дворянство, какъ ‘сословіе’, представляетъ, повторяемъ, одно изъ оригинальнйшихъ явленій русской жизни. Въ самомъ дл, что это за сословіе? Что это за корпорація? Какъ организація — нтъ организаціи слабе: никакихъ особенныхъ отличій въ вид юридическихъ преимуществъ въ ней нтъ,— землевладльчество и государственная служба открыты всмъ и каждому, записка въ родословную книгу губерніи не сопровождается никакими заманчивыми практически-выгодными послдствіями, да и многое множество даже старыхъ дворянъ вовсе объ этой книг и не заботится! Теперь даже и твердой ограды съ воротами нтъ, а какой то, для видимости только, низкій плетень: нтъ, наконецъ, и существеннйшаго элемента каждой корпораціи — однородности профессіи, интересовъ (каковы были интересы крпостнаго права), нтъ никакого строгаго корпоративнаго духа, ни даже духа родовой спси, а если они въ частности и проявляются, то встрчаютъ осужденіе въ большинств самого дворянства. Оно не сторонится, не чуждается другихъ сословій и въ своемъ быту: просвщеніе сглаживаетъ для него вс различія, и университетскій дипломъ цнится и въ самой дворянской сред едвали не выше дворянскаго патента, во всякомъ случа даетъ ему полную нравственную полноправность въ этой сред. А между тмъ, несмотря на такую шаткость юридическихъ и соціальныхъ основаній (по нашему же мннію, именно благодаря ей), дворянство несомннно существуетъ какъ самый выдающійся, передовой общественный классъ, какъ историческая, нравственная, независимая, бытовая крупная сила, ни для кого уже теперь не предосудительная (ибо не на привилегіяхъ основанная) — сила, которая, конечно, создана исторіей недаромъ… Въ чемъ же заключаются основанія этой силы? Да именно въ томъ, что этотъ классъ всего мене сословенъ и корпоративенъ, и въ этомъ смысл нравственно превыше и прешире всхъ прочихъ сословій и корпорацій. (Вотъ почему, скажемъ кстати, всякое измненіе его организаціи съ цлью надлить его новыми преимуществами и правами послужило бы ему только къ злйшему вреду, ослабило бы его нравственное, свободное значеніе!). Дале: въ томъ, что образованіе составляетъ обязательную бытовую его принадлежность. Мы уже замчали въ ‘Руси’, что даже и во времена крпостнаго права этотъ классъ былъ носителемъ просвщенія въ Россіи, разыгралъ роль своего рода tiers-tat) только запечатлнный инымъ духомъ, чмъ на Запад, и этимъ же духомъ, боле или мене, нравственно облагораживалъ, запечатлвалъ и тхъ, которые, вступая въ его ряды, подвергались его воздйствію… Въ томъ, также, основаніе этой силы, что историческое преданіе воспитало въ немъ, въ бывшемъ служиломъ класс, привычку и духъ служенія не личнымъ или сословнымъ, эгоистическимъ, а государственнымъ и общественнымъ интересамъ, и дало такое направленіе всему его быту. Этому способствуетъ, конечно, въ извстной степени и имущественная обезпеченность… Сила и въ томъ, что, при отсутствіи сословныхъ эгоистическихъ интересовъ, есть у дворянъ нчто общее: въ извстномъ идеал чести (уклоненіе отъ котораго именно дворянину всми и поставляется въ вину какъ нчто ему спеціально несродное),— а у старинныхъ дворянъ — и доброе историческое чувство рода, которое въ извстной степени доступно и прочимъ сословіямъ, и котораго оживленіе можетъ быть только желательно. Наконецъ, что придаетъ дворянству. особенно въ народ значеніе, это его деревенское исконное сосдство и сожительство съ народомъ, правда, омраченное въ теченіи долгаго періода лтъ крпостнымъ правомъ, но теперь отъ этого права очищенное и свободное. Теперь для бывшаго служилаго дворянскаго класса открывается поприще служенія не только государству, но и земству — въ качеств земскихъ мстныхъ интеллигентныхъ силъ, въ качеств личнаго движущаго, руководящаго начала, предстоящаго началу общинному, во образ сельскаго народа,— началу всегда нуждающемуся въ личномъ живомъ двигател и почин.
Мы упомянули объ историческомъ чувств рода, присущемъ (хотя, къ сожалнію, и слабо) коренному дворянству и которое часто подвергается осужденію, поставлялось даже въ вину нашему Пушкину. Но кому же оно въ обиду, если оно не сопровождается ни привилегіею, ни спсью, а иметъ лишь нравственную силу добраго преданія? Нашъ историческій народъ, хоть и не читаетъ хроникъ, но любитъ историческія имена, любитъ старину и чтитъ, не рабски, а свободно, старинные роды, если притомъ эти роды блюдутъ себя, держатъ свое имя на нравственной высот. Къ чести русскихъ дворянъ, можно сказать, что не мало добрыхъ старыхъ дворянскихъ родовъ, въ которыхъ русское чувство братства живетъ рядомъ съ чувствомъ и родоваго достоинства. Кому же, напримръ, неизвстна популярность въ народ добраго историческаго рода Шереметевыхъ — даже въ самыя времена крпостной зависимости? Вотъ недавно, не безъ умиленія видли мы, на похоронахъ такъ внезапно скончавшагося здсь В. А. Шереметева, искреннія теплыя выраженія благодарности и любви къ нему крестьянъ всего Рузскаго узда, гд онъ столько лтъ былъ предводителемъ, соединяя вмст съ чувствомъ христіанскаго смиренія высокое понятіе о долг своего служенія, какъ мстнаго дворянина, и вмст съ простотой сердца и души, истинно русской и такъ братски сближавшей его съ простымъ народомъ, готовность самоотверженно, доблестно жертвовать собою отечеству, что и доказалъ на прошлой войн. Не предпочтетъ ли всегда народъ такую бытовую нравственную селу — личной же сил на капитал основанной?
И вотъ эта то бытовая, не на власти лишь капитала или оскорбительныхъ привилегій основанная, а выработанная, очищенная въ горнил исторіи, нравственно независимая, въ тоже время просвщенная сила (мы беремъ здсь, конечно, лишь общую, такъ-сказать идеальную ея сторону), не исключающая нисколько участія иныхъ, сословныхъ, но равномрно просвщенныхъ или разумныхъ силъ,— сила притомъ не корпоративная, а проявляющая себя въ единицахъ, не можетъ же не быть призвана къ привычному ей длу служенія, къ служенію земству,— не можетъ же быть искусственно отстраняема, ради какого то отвлеченнаго принципа безсословности, торжество котораго равнялось бы лишь водворенію въ земств вредныхъ воздйствій по истин темнаго, сельской жизни посторонняго, сословнаго духа или же замн земства казеннымъ чиновникомъ!…
Вотъ почему мы и настаивали на предварительномъ разъясненіи общихъ началъ, полагаемыхъ въ основаніе законодательныхъ работъ въ своеобразной Русской земл…