О непослдовательности нашего правительственнаго дйствя въ Польш.
О непослдовательности нашего правительственнаго дйствя въ Польш.
Москва, 15-го юля 1883 г.
О непоследовательности нашего правительственного действия в Польше, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1883
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Сочиненя И. С. Аксакова. Томъ третй.
Польскй вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскй Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’
Москва. Типографя М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскй переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Назначене генералъ-адъютанта Гурко варшавскимъ генералъ-губернаторомъ, соглашене съ Римской Курей, прздъ новыхъ католическихъ епископовъ въ нашу западную окраину, рчи, боле или мене безумныя, разныхъ польскихъ графовъ, заносчивый тонъ польскихъ заграничныхъ публицистовъ — все это вновь выдвинуло, въ послдне дни, на первый планъ въ нашей печати, и не только выдвинуло, но и сильне обострило, уже и безъ того достаточно острый — ‘польскй вопросъ’. Сужденя о немъ, признаемся откровенно, не отличаются безстрастностью, и именно со стороны газетъ съ безспорно-патротическимъ, русскимъ направленемъ. Нельзя объ этомъ не пожалть, и конечно желательно, чтобы защитники русскихъ государственныхъ и народныхъ интересовъ удерживались на высот нашей несомннной правды, не умаляя ея достоинства примсью напрасныхъ обвиненй, тревожной подозрительности и какого-то полицейскаго задора. Тмъ же добрымъ желанемъ проникнуты и предлагаемыя ниже дв корреспонденци ‘съ Литовско-русской окраины’, исправляющя ошибочность сообщенныхъ упомянутыми газетами свднй и выраженныхъ ими опасенй. Вполн присоединяясь къ такому желаню, мы нашли однакоже нужнымъ ослабить высказанный вмст съ нимъ укоръ, признавая его не вполн заслуженнымъ. Трудно, по совсти, попрекнуть русское общество излишкомъ запальчивости въ ограждени русскихъ интересовъ! Мы такъ мало въ этомъ отношени избалованы, что проявлене подобнаго излишка составляетъ у насъ рдкость достойную вниманя и нкотораго уваженя. Безстрасте безстрастю рознь. Есть безстрасте крайне дешевое, да и вовсе ничего не стоющее, которымъ щеголяетъ большинство не только нашихъ самозванно-либеральныхъ изданй, но и петербургской высшей бюрократической среды. Этимъ господамъ ровно ничего не значитъ поступиться подчасъ самыми кровными интересами русской народности и русскаго государства,— именно его цльностью и единствомъ, которыя С08иждены, выстраданы цлыми десятью вками нашей тяжелой исторической жизни! Ничего не значитъ — отчасти по совершенному неразумню или даже незнаню ими этихъ интересовъ и по той разрозненности съ духомъ своей истори и народности, въ которой они воспитаны, отчасти же потому, что Поляки представляются имъ, въ сравнени съ Россей, все-таки высшею нацей, имющею на себ какъ бы нкое помазане отъ самого Запада,— а у этого печальнаго сорта нашей интеллигенци, чиновной и вольнопрактикующей, ‘законы, совсть, вра’ даются только ‘Европой’… Европа для нихъ то же, что княгиня Марья Алексевна для Фамусова, какъ уже было кажется кмъ-то замчено. Да и Европа какая-то абстрактная, потому что къ Европ же принадлежитъ и Германя, дающая образецъ такого строгаго государственнаго отношеня къ Полякамъ Познани и Силези, для котораго въ Росси ни духу, ни умнья не хватитъ! Къ Европ же принадлежитъ и Австря, еще на памяти живущихъ поколнй производившая рзню польскихъ помщиковъ руками галицкихъ крестьянъ, и только недавно ставшая вновь заигрывать съ Поляками. Но то Австря, то Германя,— имъ можно дорожить своею нацональностью и государственностью, он какъ бы ни поступали, никто ихъ не заподозритъ въ некультурности или варварств,— въ чемъ, наоборотъ всегда заподозрятъ каждаго Русскаго, провинись только онъ какъ-либо въ пристрксти къ своей народности или государству: такъ разсуждаютъ, въ большинств случаевъ, наши безстрастные по части русскихъ интересовъ публицисты. Понятно поэтому, что вся сущность ‘европеизма’ для нашихъ ‘либеральныхъ’ дтенышей Запада, вся его реальная, положительная сторона сводится въ конц-концовъ, просто-напросто, къ отрицаню правъ русской народности…
Безъ сомння, эти строки вшовутъ взрывъ негодованя въ нашихъ противникахъ: какъ осмлиться сказать, что ‘имъ ничего не значитъ поступиться интересами русскаго государства’! ‘Это ложь, клевета, доносъ, этого никогда не бывало’… Никогда! Да имъ хоть сейчасъ кроши Россю, ржь ее, даже по живому тлу, для образованя какой-то ‘федераци’! хоть сейчасъ, вопреки историческому тяготню, работ вковъ и вол народной, выдли изъ Россйской импери населене даже Харьковской и Воронежской губерни въ составъ особаго политическаго тла подъ названемъ ‘Южно-Русовъ’… Разв такое чудовищное ‘украинофильское’ посягательство (имющее свой органъ въ Галици) на внутреннюю и вншнюю цльность Русской державы не находило себ покровительства и поддержки на страницахъ нашихъ журналовъ, и намъ не приходилось полемизировать съ ними?? Ну что, казалось бы, заслуживало большаго сердечнаго, умиленнаго сочувствя русскихъ людей въ Росси, какъ не стремлене части Русскаго племени, отдленной отъ своего великаго цлаго и къ тому же томящейся подъ игомъ иноязычнымъ и иноврнымъ, ввести въ свое литературное употреблене не мстный провинцальный говоръ, а тотъ русскй же, литературный языкъ, который такъ роскошно развился въ простор Русской державы, достигъ такой мощи и красоты? Вдь, казалось бы, уже само собою разумется, что этотъ языкъ составляетъ естественное, неотъемлемое, родное, кровное достояне всего Русскаго племени, ее всми его втвями безраздльно? Это вдь языкъ сотни миллоновъ, языкъ призванный къ вселенско-историческому значеню, къ такому значеню, къ которому, конечно, не могутъ быть призваны, да и не призваны исторей не только поднарчя областныя, но даже и самый языкъ польскй… И что же? Чему мы, къ вящему пояору русскаго общества, были свидтелями? Едва начали Русске въ Галици, эти пари въ родной земл, осторожно, съ опаской, озираясь со страхомъ на Нмцевъ и Поляковъ, вводить въ свои газеты и книги нкоторыя формы русской литературной рчи,— точно уязвленные въ самую глубь сердца, точно подъ ‘аффектомъ’ нестерпимаго оскорбленя, съ глумленемъ, съ остервеннемъ набросились на нихъ наши же ‘либеральные’ журналы и газеты (преимущественно петербургской печати)! Какъ смть, хоть въ области литературнаго языка, тянуть, примыкать къ Росси? Вонъ! прочь!.. Когда же среди русскихъ унатовъ въ ‘Галици обнаружилось притомъ и движене (впрочемъ самое микроскопическое) въ пользу возврата къ чистому вроисповданю своих^ отцовъ, т. е. къ православю,— послдствемъ чего и былъ знаменитый, возбужденный Поляками уголовный процессъ,— разыгралась въ русскомъ либеральномъ лагер сцена, превосходящая всякое врояте. Это уже была истинная гадость. Съ пной у рта, какъ охотникъ завидвшй звря, вопилъ, неистовствовалъ ‘Встникъ Европы’ съ своими товарищами-дозжачими, натравливая Австрйцевъ и Поляковъ на несчастныхъ Галичанъ, осмлившихся противодйствовать польскому гнету,— ‘ату! ату ихъ!’ и загонялъ въ польскя тенета! И есть за что! Вздумали возсоединяться съ Россею, да не только литературно, но и духовно, подкрплять ея русское государственное, созданное исторей единство! Обезсилить надо его, дробить, дробить на части, а напротивъ усилить и объединять Польшу, падать до-нои предъ превосходствомъ польской культуры!..
Что это такое? Измна? Нтъ, не измна въ значени государственнаго преступленя, да и такая, какъ выражаются юристы, ‘квалификаця’ была бы пожалуй даже слишкомъ почетною для подобнаго явленя. Это — безуме, какъ неизбжный, роковой плодъ апостази, отступничества отъ своего народа, отъ своей истори, отъ самого себя, это верхъ, le sublime, душевнаго холопства, это такое уродство умственное и нравственное, что если бы можно было его выразить конкретно, физически, и воплотить въ какое-нибудь тло, то это тло стоило бы помстить въ стклянку со спиртомъ и хранить въ музе чудовищныхъ аномалй природы. Впрочемъ и безъ спирта сохранятся для потомства страницы ‘Встника Европы’ и иже съ нимъ газетъ и журналовъ, во свидтельство той аберраци, до которой доходила русская мысль въ XIX вк. Никогда никакое общество не представляло боле печальнаго безобразя, какъ наше, никогда никакая интеллигенця не падала такъ низко. А вдь это именно та общественная среда и та интеллигенця, которыя то-и-дло пережевываютъ термины: ‘прогрессъ’, ‘культура’, ‘цивилизаця’, то-и-дло суесловятъ о ‘реформамъ Александра II’, о ‘внц зданя’, и топча въ грязь русскую нацональность, русскую исторю, отвергая у Русскаго народа право на духовную самобытность, толкуютъ о ‘народномъ представительств’, присвоиваютъ себ кличку ‘либераловъ’, какъ бы въ насмшку надъ этимъ понятемъ и словомъ, и вдь тоже, съ своей стороны, рекомендуютъ всемрно русскимъ людямъ ‘безстрасте’ въ обсуждени ‘польскаго дла’… Кому же однако не ясно, что при такомъ состояни ума и духа они легко становятся безсознательными орудями враждебныхъ намъ Поляковъ, которые, глубоко презирая ихъ, тмъ не мене охотно пользуются ими согласно съ извстной инструкцей Мрославскаго?!
Въ виду такого фактора въ нашей собственной общественной жизни, сдвали справедливо очень-то издваться надъ излишнею горячностью тхъ, кому въ самомъ дл дороги интересы русской народности и государства. Собственно польскй задоръ всего мене способенъ вносить раздражене и страстность въ обсуждене польскаго вопроса въ Росси. Не въ той мр опасенъ для Росси польскй патротизмъ, сколько отсутстве патротизма въ значительной части русскихъ ‘интеллигентовъ’, сколько нацональное отступничество, по практическимъ послдствямъ равное измн русской народной и государственной польз. Вотъ что обостряетъ польскй вопросъ, вотъ что мшаетъ установиться мирному, хладнокровному выраженю и воздйствю русской нацональной мысли. Въ послдне годы, впрочемъ, посл тяжкихъ уроковъ прошлаго, казалось, настала пора и для спокойной, серьезной работы надъ разршенемъ этой немаловажной задачи,— но безсмысленныя, безстыдныя нападки въ русской печати на Муравьева вызванныя появленемъ его ‘Записокъ’, пуще подлили масла въ тлившйся огонь! Разв не свидтельствуютъ он, эти нападки, эти памфлеты на Муравьева за то, что онъ недостаточно ‘деликатно’ (sic) спасъ Русскй край отъ кроваваго мятежа, отъ кинжальщиковъ и вшателей съ ихъ бандами, а Россю и отъ вроятныхъ политическихъ вншнихъ усложненй, еслибъ мятежу дано было время сильне разгорться,— разв он не свидтельствуютъ, что болзнь отступничества еще гнздится въ русскомъ обществ, что русскимъ народнымъ интересамъ грозитъ опасность боле всего со стороны русскаго же общества, и что затрудненя, воздвигаемыя намъ Полыней, черпаютъ главную силу свою въ бездушномъ, безнародномъ направлени той нашей собственной интеллигенци, которая именно въ безнародности-то и полагаетъ суть своего ‘либерализма’?
Возможно ли, возразятъ намъ, придавать такое важное значене печатнымъ бреднямъ? Несомннно можно и должно, и не потому только, что печать пользуется еще у насъ очень ‘ильнымъ авторитетомъ и ея бредни способны сбивать съ толку многое множество простодушныхъ людей, но и потому, къ несчастю, что это колобродство печати служитъ симптомомъ такого же колобродства мысли и въ сферахъ власти. Кому же не вдомо, что къ нашей такъ-называемой ‘либеральной’ интеллигенци непосредственно примыкаетъ, или по крайней мр примыкала до сихъ поръ, и наша бюрократическая среда? что чины, ордена и генеральство отлично уживаются у насъ съ вышеупомянутымъ либерализмомъ’ и съ антинацональнымъ, слдовательно противогосударственнымъ, образомъ мыслей и дйствй? Но будемъ справедливы, не станемъ винить отдльныя лица: ихъ вина не столько личная, сколько историческая. Реформы XVIII вка до такой степени искривили русское самосознане, до такой степени отшибли и у общества и у власти историческую память, что только разв въ великя роковыя минуты всеобщаго подъема духа оживало въ нихъ непосредственное русское народное чувство, въ остальное же, мирное время оно вновь засылало, и русске администраторы въ родной земл, въ дл русскихъ интересовъ, являлись нердко до простодушя невжественными, словно институтки въ курульскихъ креслахъ. Но плоды этого простодушнаго невжества всходили нердко же гибелью и бдою для нашего отечества. Если только русская администраця добросовстно прослдитъ свою собственную исторю по отношеню къ Польш, начиная со временъ Александра I и до половины XIX столтя, и ей, администраци, даровано будетъ видть свои прегршеня (о чемъ, вообще говоря, она врно не молится, но о чемъ ей очень молиться слдуетъ), то она построитъ храмъ покаяня и станетъ въ немъ биться челомъ о плиты, умоляя Русскую землю: ‘грховъ невольнаго народоотступничества, грховъ невдня моего не помяни!..’
Возьмемъ для примра хоть недавно появившуюся въ ‘Русскомъ Встник’ статью г. Щебадьскаго подъ названемъ ‘Русская Область въ Царств Польскомъ’. Здсь разумется русская область вошедшая въ составъ Царства Польскаго при образовани его въ 1815 г. и посл раздла Польши доставшаяся Австри,— именно такъ-называемая Холмщина или Забужье, раздленная теперь между губернями Сдлецкой и Люблинской. Область эта поступила подъ русскй скипетръ совсмъ русскою и хотя уже унатскою, но со свжими преданями православя. ‘Посл многовковаго отчужденя нсколько сотъ тысячъ Русскихъ возвращались своему отечеству, становились подъ защиту своего природнаго государя’, говоритъ г. Щебальскй, къ несчастю, продолжаетъ онъ, ‘Александръ I не призналъ въ нихъ своихъ родныхъ сыновъ и оставилъ ихъ въ непосредственной зависимости отъ польскаго правительства, въ то время вполн самостоятельнаго. Во все царствоване этого государя, да и во все время существованя польской автономи, т. е. до 1831 г, ничего не было сдлано для охраненя русской нацональности въ Русскомъ Забужь’, напротивъ, Александръ I поспшилъ въ 1816 и 1818 гг. утвердить законы, образовавше изъ каждаго помщичьяго имня гмину или волость, а каждаго помщика длавше de jure войтомъ или старшиной этой волости… Однимъ словомъ, русске крестьяне предавались во власть польскихъ помщиковъ, связанные по рукамъ и по ногамъ,— и помщики, съ помощью католическихъ ксендзовъ, конечно не потеряли времени даромъ, получивъ возможность дйствовать на русское населене ‘именемъ самого Cesarza’! Казалось, наступившй въ 1831 г. мятежъ долженъ былъ бы вразумить русское правительство, но въ 30-хъ же годахъ изданъ новый уставъ для учебныхъ заведенй Царства, и въ стать о приходскихъ училищахъ назначается преподаване только одного языка — польскаго, безъ всякаго исключенй для Холмщиньг, самыя же училища вврялись ‘просвщенной и заботливой объ общественномъ благ опек помщиковъ’ (хотя не боле двухъ лтъ тому назадъ они сражались противъ Росси!). Когда въ 1887 году началось въ Блорусси движене въ смысл возвращеня изъ уни къ чистому православю, двадцать лучшихъ священниковъ изъ Забужья прислали митрополиту осифу Смашко прошене о приняти ихъ приходовъ въ лоно русской церкви, такъ какъ, по ихъ выраженю, ‘ныншнее поведене холмскаго унатскаго начальства не только само себя, но всю епархю усиливается обратить въ латинизмъ’. Митрополитъ Смашко настаивалъ также съ своей стороны на присоединени Забужскихъ унатовъ къ Литовской епархи, но и прошене Забужанъ и неоднократныя ходатайства митрополита остались безъ послдствй. ‘Этого присоединеня не желалъ князь Паскевичъ, онъ же не оказывалъ покровительства и русскому языку — даже въ русской области Царства’! Назначенный наконецъ распоряженемъ министра просвщеня въ Царств, Шипова, учитель русскаго въ Холмской унатской семинари языка ‘былъ вынужденъ преподавать свой предметъ по польски, по польски же и по католическимъ училищамъ преподавался катихизисъ унатамъ, а молитвы на славянскомъ язык обходились молчанемъ’… Такъ продолжалось почти вплоть до временъ Милютина и Черкасскаго,— единственнаго свтлаго перода въ истори нашего управленя Польшей… Въ результат всего этого — составленная къ I860 г. печальная статистика, свидтельствующая, что благодаря невжеству, нехотню или неспособности русской администраци, въ этой русской области совершилось подъ русскимъ скипетромъ быстрое ополячене и переходъ значительной части населеня изъ уни въ-католичество! Въ настоящую минуту на 500,000 Русскихъ въ Люблинской и Сдлецкой губерняхъ уже половина облатинена…
Это только одинъ изъ обращиковъ русской административной политики въ Царств, въ первой половин нашего столтя, указанный нами потому, что онъ досел былъ мало извстенъ. Но довольно извстно, что вообще для администраторовъ и политиковъ временъ Александра I не существовало ни Блорусси, ни даже Югозападной Руси, они, съ легкимъ сердцемъ, собирались было примкнуть къ Царству Польскому весь русскй, по польскому выраженю, забраный у Польши край, и если заступничество Карамзина спасло Россю отъ такого фактическаго самоубйства, все-таки Полякамъ были великодушно предоставлены вс мры и способы къ ополяченю и окатоличеню края. Правда, посл польскаго бунта въ 1831 г. значительная часть этихъ мръ и способовъ была отнята, но оставшеся были такъ еще могучи, да и столько уже было сдлано, что понадобился новый польскй мятежъ 1863 г. (спасибо гг. Полякамъ!) для новаго напоминаня русскому правительству и русской интеллигенци, что край — русскй. Но на долго ли? Въ томъ то и горе, что не на дла русской администраци только давно минувшя приходится намъ ссылаться, а на дла чуть ли не вчерашня. Достаточно вспомнить, что и посл всхъ назиданй и испытанй былъ возможенъ Виленскй генералъ-губернаторъ… Потаповъ! Противонародная политическая реакця, въ лиц разныхъ петербургскихъ сановниковъ, восторжествовала, и все оживлене, весь нравственный подъемъ въ Блорусскомъ населени, совершившйся при Муравьев, а потомъ продолжавшйся и при Кауфман, поникъ безнадежно въ течени девяти лтъ такъ-называемой ‘потаповщины’… Да разв и теперь, сейчасъ, слды ея сколько-нибудь изглажены? Разв назначене такого администратора могло внушить русскимъ людямъ убждене въ нацональномъ направлени русской политики? А при отсутстви такогоубжденя можно ли удивляться, что защита въ печати русскихъ государственныхъ интересовъ обнаруживаетъ столькобезпокойства, тревоги и страстности, и такъ мало расположеня склонять слухъ къ пню невскихъ газетныхъ ‘либеральныхъ’ сиренъ о ‘примирени’ съ Поляками?!
Положимъ, возвращене къ систем генерала Потапова стало теперь, благодаря Богу, уже невозможнымъ,— но этоутшене пока еще отрицательное: положительнаго мы не имемъ или имемъ его пока еще въ слабой степени. Вдь и врагъ силенъ и злокозненъ, и способенъ принимать всякя личины, а прежде всего личину консервативную, даже ‘дворянской эры’ — въ смысл солидарности интересовъ русскихъ дворянъ съ польскими графами и баронами всего мра!…
Мы съ довремъ привтствуемъ назначене въ Варшаву генералъ-адъютанта I. В. Гурко, извстнаго своей непреклонною энергею въ исполнени принятаго имъ на себя долга,— но центръ тяжести польскаго вопроса, по нашему мнню, не въ Варшав, а въ Вилья: виленскй постъ, несравненно боле чмъ варшавскй, требуетъ административнаго организаторскаго таланта, руководимаго русскою мыслью и одушевленнаго русскимъ чувствомъ. Вообще въ польскомъ вопрос мы можемъ, слава Богу, а потому и должны, стоить на почв не одного права, но и, и при томъ не только политической, но и нравственной. Судьба исторической Польши, какъ государства ‘отъ моря до моря’, ршена самою исторею безповоротно (по крайней мр въ современныхъ предлахъ Россйской импери),— ршена по вин самихъ Поляковъ и вслдстве вопющей безнравственности ихъ дйствй относительно русскаго и отчасти литовскаго населеня, входившаго въ составъ бывшаго королевства. Не слдовало бы, пожалуй, соглашаться Росси на выдлъ въ 1772 г. ни польскихъ провинцй — Прусси, ни Галича — Австри, но воспротивиться этому выдлу Росся была не въ силахъ и только согласемъ на проектъ Фридриха II могла купить себ миръ съ Турцей посл долгой кровопролитной войны. Впрочемъ при раздлахъ Польши мы, за исключенемъ разв Литовскожмудской земли, стало-быть вовсе не польской, возвратили себ лишь то, что Московске князья и цари не переставали изстари называть своей ‘отчиной и ддиной’, о которой никогда и не забывали. О ней забыли лишь во времена Александра I, и до такой степени, что даже стыдились предъ Европою и самими Поляками такого не совсмъ будто благовиднаго историческаго факта, что Волынь, Подолъ, Блорусся вошли снова въ составъ единой Русской земли! Но великодушный императоръ Александръ, самъ того не сознавая, а потому и сопровождая свое дяне цлымъ рядомъ пагубныхъ ошибокъ, явился однако же и тутъ выразителемъ великой освободительной славянской мисси Росси. Въ его лиц Росся, съ великими для себя жертвами, какъ всегда творя неблагодарныхъ, не только избавила отъ германизаци, но спасла самое быте польской, о которой безъ нашего дйствя въ 1815 году, не было бы, вроятно, теперь уже и помину: Варшава обратилась бы давно въ такой же нмецкй городъ, какъ Дозенъ.
Тяжба между Россей и Польшей о политическомъ быти, уже ршенная исторей въ пользу Росси, не могла и не можетъ быть перершена снова, несмотря ни на новое образоване Царства Польскаго, ни на ошибки и грхи русскихъ властей. На этомъ основани мы должны,— и въ этомъ наше право и нравственная обязанность,— старый политическй и историческй терминъ ‘Польша’ низвести на степень термина чисто-этнографическаго, или этнографической особи, обрусене которой конечно немыслимо (объ этомъ нечего и заботиться), но отъ которой нужно лишь требовать полной покорности и признаня русскаго государственнаго начала, какъ и русскаго государственнаго языка. ‘Царство Польское’ въ настоящемъ своемъ вид есть искусственное, неуклюжее сочинене 1815 года, а не что-то внутренноорганическое, р никакихъ трогательныхъ воспоминанй, кром двухъ безумныхъ бунтовъ, съ собою не соединяетъ. Въ силу этого слдовало бы непремнно, по нашему мнню, выдлить изъ такъ-называемаго Царства Польскаго вс крупные инородные элементы, и прежде всего половину Сдлецкой и половину Люблинской губерни, т. е. такъ-называемую Холмщину, или русское Забужье. образовать изъ нихъ губерню съ губернскимъ городомъ Холмомъ и присоединить ее къ Кевскому генералъ-губернаторству (къ которому она и географически примыкаетъ). Перемна административнаго главнаго центра (вмсто Варшавы — Кевъ) иметъ громадную важность. То же самое учинить и относительно сплошныхъ мстностей въ Сувалкской губерни съ Литовскимъ народонаселенемъ (благо въ немъ съ новою силою возникло сознане своего племеннаго отъ Поляковъ отличя), т, е. присоединить ихъ частю къ Ковенской, частю къ Виленской губерни съ главнымъ административнымъ центромъ въ Вильн. Задача Варшавскаго генералъ-губернатора значительно облегчится…
Тмъ сложне станетъ задача Кевскаго генералъ-губернаторства, и въ особенности Виленскаго. Мы совершенно не раздляемъ очень распространеннаго у насъ мння о безполезности генералъ губернаторствъ, по крайней мр для западной нашей окраины они безусловно необходимы, и было бы въ высшей степени полезно, еслибъ въ районъ Виленскаго генералъ-губернаторства были снова включены отдленныя отъ него нын губерни: Минская, Могилевская и Витебская. Совершенно ошибочно предположене, будто Витебскою губерней, напримръ, можно управлять такъ же какъ Калужскою или Тульскою, постъ губернатора въ этихъ названныхъ нами трехъ блорусскихъ губерняхъ — постъ политическй, польская стихя еще довольно сильна въ нихъ, продолжаетъ гнести развите мстнаго русскаго населеня и требуетъ общаго единства административныхъ мропрятй по всей Блорусси…
Нтъ сомння, что благодаря разности народныхъ типовъ (малорусскаго и блорусскаго), а также и инымъ многимъ историческимъ причинамъ, нельзя и сравнивать, по трудности, задачи обоихъ генералъ-губернаторствъ. Въ Кевскомъ дло’вообще обстоитъ недурно, и не тутъ наше настоящее больное мсто. Оно въ Сверо-Западномъ кра. Главнйшею заботою Виленскаго генералъ-губернатора должмо быть не столько обрусене, сколько располячене этого искони-русскаго края, а также и Литвы. Одно уже назначене главнымъ начальникомъ человка, искренно преданнаго своей политической мисси, умющаго сгруппировать около себя людей способныхъ и дятельныхъ изъ мстныхъ русскихъ уроженцевъ или изъ центральныхъ губернй, такъ оживило бы край, вызвало бы къ проявленю въ немъ такя духовныя силы, которыя быстро бы двинули задачу къ ея разршеню. Настоящй же административный составъ, насколько онъ состоитъ изъ людей назначенныхъ при генерал Потапов, долженъ бы, кажется, подлежать немедленному обновленю. На первомъ план для этого края выдвигаются конечно вопросы: о дополнительномъ богослужени на русскомъ и литовскомъ язык у католиковъ русскаго и литовскаго происхожденя, о землевладни вообще и о закон 10 декабря въ частности, и еще нкоторыя боле или мене важныя мры. По вопросу о дополнительномъ богослужени мы отсылаемъ читателя къ рубрик: ‘съ русско-литовской окраины’, подъ которою онъ найдетъ и сообщаемыя намъ новыя извстя по поводу смненныхъ и вновь назначенныхъ прелатовъ, вмст съ нашими примчанями къ нимъ. Но вопросу же о закон 10 декабря многое освщается, также помщаемою ниже, статьею ‘о польскомъ землевладни въ Русскомъ Западномъ кра’. Эта статья указываетъ какими злоупотребленями сопровождалось, особенно въ Сверо-Западномъ кра, примнене пресловутаго закона, къ какимъ ничтожнымъ результатамъ оно до сихъ поръ привело и до какой степени парализовалось разными исключенями. Мы съ своей стороны не разъ уже высказывались въ нашей газет о необходимости демократизаци собственности въ той стран (между прочимъ о надлени землею сельскихъ учителей), т. е. о необходимости приступить къ созданю въ кра массы мелкихъ русскихъ землевладльцевъ и средняго русскаго сословя, котораго тамъ теперь ршительно недостаетъ. Но этотъ предметъ слишкомъ обширенъ и въ подробное обсуждене его мы теперь не войдемъ. Замтимъ здсь кстати, что задача землевладня простирается въ равной мр и на Юго-Западный край, и намъ извстно, что по распоряженю генералъ-губернатора А. Р. Дрентельна разработанъ и ивготовленъ въ его канцеляри очень замчательный проектъ объ измненяхъ въ закон 10 декабря, который потому только еще не разсмотрнъ правительствомъ, что не доставлены надлежащя свдня и соображеня отъ генералъ-губернатора Виленскаго… Затмъ, не говоря уже объ учреждени Виленской духовной Академи, на чемъ всегда настаивала наша газета,— мы имемъ въ виду мстныя указаня и на многя иныя полезныя повидимому мры, которыя и не замедлимъ сообщить въ свое время вашимъ читателямъ.
Да, медлить бы, кажется, нечего, а надо бы постараться вознаградить, особенно на сверной нашей окраин, такъ напрасно потерянное время. Только проявись дятельность опредленная, систематическая, живая, въ дух настоящей русской нацональной политики,— какъ бы измнилось самое положене польскаго въ Росси вопроса, сколько бы бодрости пролилось въ мстное русское населене, и вмст съ тмъ сколько бы убавилось ненужнаго раздраженя со стороны тхъ, кому истинно близки народные русске интересы,— раздраженя, главный корень котораго, повторяемъ, недостатокъ довря къ нашей отвлеченно-бевнародной, космополитической административной сред… Въ сознани своей правды и своей силы мы могли бы спокойне и безстрастне относиться и къ самимъ Полякамъ, и не обращать никакого вниманя на отзывы заграничныхъ польскихъ газетъ. Правда, петербургская печать увряетъ изо всхъ силъ, что въ польской литератур чуть ля уже не сильною струей бьетъ новое, примирительное, по отношеню къ Росси, направлене… Не знаемъ, эта струя до насъ почти не добрызгиваетъ, вроятно потому, что слишкомъ слаба, наши корреспонденты намъ о ней и не сообщаютъ,— но про что мы знаемъ достоврно, это про образъ дйствй Поляковъ по отношеню къ Русскому племени въ Галици… Гд въ другомъ мст, а ужъ въ Галици Поляки теперь совсмъ на полной свобод, пользуются даже особымъ покровительствомъ Австрйскаго правительства, слдовательно имютъ полную возможность проявить во всемъ блеск свою государственную мудрость и во всей красот свои гражданскя, соцальныя и духовныя добродтели. Но этотъ ихъ образъ дйствй свидтельствуетъ лишь объ одномъ: что они, Поляки, ничего не забыли и ничему не научились, что такого именно образа дйствй иметъ ждать отъ нихъ и Русское и даже Литовское племя, если бы только Полякамъ было предоставлено и у насъ то же положене, что и въ Австри. Къ счастю, этому, конечно, никогда не бывать, но пусть знаютъ Поляки, что не равнодушна Росся къ участи Русскихъ Галичанъ, что муками, которыми польске паны осыпаютъ теперь Галицкую Русь, они собираютъ лишь горяче уголья на свои собственныя,— увы! совсмъ лишенныя здраваго смысла головы!..