О нкоторыхъ историкахъ.
Титъ-Ливій.
укидидъ.
Иродіанъ.
Вольтеръ.
(Изъ Маблія)
——
О некоторых историках. Тацит, Мабли Габриэль-Бонно, Год: 1811
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Жизнь Августа не представляетъ ли намъ разительнаго нравственнаго урока? Какое торжество для добродтели! видть, что сей жестокій тріумвир, упоенный кровію согражданъ своихъ, ненаходитъ другаго средства избжать страха и заговоровъ, какъ представишь себя имющимъ т добродтели, которыя были ему совершенно чужды, и которыя въ послдствіи онъ дйствительно принялъ, усмотрвши, что имъ однимъ обязанъ онъ своимъ покоемъ и безопасностію. Какъ жаль, что не Тацитъ изобразилъ сію картину, Тацитъ, которой въ жизни Тиверія представилъ намъ порокъ столько отвратительнымъ и добродтель столько привлекательною! Вспомните, какими красками живописуетъ онъ сего владыку міра, предъ которымъ все трепещетъ, но котораго сндаютъ горести, ибо повсюду видитъ онъ себя окруженнаго пропастію. Скучая самимъ собою, Римомъ и своею властію, Тиверій удаляется въ Капрею, но скоро начинаетъ чувствовать, что убжать отъ самаго себя не можетъ. Тщетно старается онъ прекратить грызенія совсти, разсять страхъ свой и безпокойство, утопая въ сластолюбіи. Вамъ кажется, будто онъ восклицаетъ ежеминутно Discite justitu am, moniti. И я научаюсь, что богатство и обладаніе цлымъ міромъ не длающъ счастливымъ. Если бы Тиверій, говорю я самъ себ, подражалъ Августу, то могъ бы пользоваться и покоемъ его. Весьма видно, сколько красотъ заимствуетъ Исторія отъ нравственности, когда пишется рукою Тацита. Смерть Гельвидія меня поражаетъ, но спокойствіе, съ каковымъ онъ встртилъ ее, заставляетъ меня почти завидовать судьб его, или по крайней мр душа моя возвышается, когда о томъ читаю. Ни одинъ человкъ, по повелніямъ Тиверія, не лишается жизни, чтобы Тацитъ изъ того случая не извлекъ наставленія, полезнаго для своихъ читателей. Такъ, нравственность необходимо соединяется съ Исторіею: ибо по вчнымъ, непремннымъ законамъ Провиднія добродтель наполняетъ сердце человка сладкою тишиною и спокойствіемъ, напротивъ того — порокъ страхомъ и смятеніемъ. Первою приобртаю любовь моихъ согражданъ, послднимъ навлекаю на себя ненависть ихъ и презрніе. Къ сему прибавлю — и на то не нужны доказательства — что счастіе и несчастіе царств подлежатъ тмъ же законамъ. Ложная политика можетъ доставить царству мгновенное благосостояніе, можетъ возвысить его на степень величія, обилія и силы, но оно должно всегда страшиться неприятнаго оборота. Уже неимютъ къ нему доврія, и враги его соединяются на его испроверженіе. Всякое царство падаетъ, когда нравы составляющихъ оное испорчены, и когда законы ослаблены порокомъ.
Ливій въ Исторіи своей пробгаетъ къ постановленія Римлянъ, ни одинъ законъ сдлавшій перемну въ благосостоянiи и страстяхъ патриціевъ или народа, не забытъ имъ. Я имю предъ обоими глазами нравы обычаи, доходы и законы республики, вижу смшеніе добродтелей и пороковъ, которыя сражаются съ неравными одн противъ другихъ силами. Всякой гражданинъ, который своимъ примромъ потрясъ или утвердилъ конституцію, поставленъ предо мною, такъ что при самой малой способности судить о длахъ, я предусматриваю невроятное возвышеніе судьбы Римлянъ. Нкоторые пороки — напримръ жадность и честолюбіе, которыя не могли опровергнуть законовъ, охраняемыхъ славолюбіемъ и любовію въ отечеству, но которыя по временамъ возвышали главу свою — показываютъ мн, какая нкогда будетъ власть ихъ, я предусматриваю, что всеобщему ихъ господствованію все покорится, и на мст вольности возсядетъ единовластіе.
Посмотри, какъ Ливій въ начал Исторіи своей пробуждаетъ любопытство читателя. Res Romana, quae ab exiguis profecta initiis, eo creverit, ut jam mag, nitudine laboret sua. Для меня приятно видть то неизмримое разстояніе, каковое между Римомъ возникающимъ и Римомъ. владыкою свта находится. Тогда принимаю участіе во всхъ малостяхъ, которыя разсказываютъ мн о Ромул и его послдователяхъ. Еще ничто не вщаетъ мн о начал великой Имперіи, но, къ счастію Рима, Тарквиніи обращаетъ на себя ненависть, изгоняется изъ города. Здсь Историкъ опять возбуждаетъ мое вниманіе, говоря, что вольность только при Тарквиніи должна воспринять начало свое, дабы граждане не употребили ее во зло. Сіи слова предуготовляютъ меня къ великости и паденію республики. Съ удовольствіемъ читаю первыя жалобы Римлянъ на Волсковъ, Тосканцевъ и Сабиновъ, и безпрерывныя несогласія патриціевъ и плебеевъ. Отъ чего? ибо вижу народ, который въ раздорахъ, по видимому маловажныхъ, приобртаетъ великую крпость и способности, приготовляетъ себя къ великимъ дламъ, и приближается, хотя медленно, къ цли, въ которой призываютъ нравы его и образ правленія.
Сей писатель Исторіи, которому вся древность удивляется, картиною паденія Греціи представилъ намъ образецъ творенія. Вольные города Греціи, упоенные славою побды надъ Ксерксомъ, чувствуютъ необходимость уничтожить прежній союз между собою. укидидъ изображаетъ Грековъ въ ту минуту, когда они готовятся совершенно забыть законы своего соединенія. Надмностію Аинъ оскорбляется гордость Спарты, и вся Греція раздляется, подкрпляя самолюбіе сихъ двухъ городовъ съ такою храбростію и мужествомъ, какъ будто бы сражается за отечество. Равныя добродтели, равныя способности представляютъ прекрасное зрлище. Наконецъ сіи вольныя области приходятъ въ безсиліе, отваживаясь на предпріятія, превышающія силу ихъ, и скоро храбрость и мужество длаются для нихъ скучными, ибо он противны уже новому ихъ вкусу. Изъ сего положенія Аинъ и Лакедемона является безначаліе въ Греціи, а изъ сего безначалія возникаетъ величество Македоніи.
Сей древній писатель Исторіи начинаетъ съ Коммода, когда слава отца поставила его на опасной степени. Уже злодй пытается бжать отъ своихъ преступленіи. Но скоро пороки народа внушаютъ въ Него мужество, он идетъ по слдамъ Нерона, и подобно ему сопровождается при смерти проклятіями подданныхъ. Тогда военная демократія достигаетъ высочайшей степени. Еще при Тиверій можно было видть ея начало, ибо еще тогда начинали легіоны думать, что государство должно быть въ ихъ рукахъ, потому что они составляютъ силу онаго. Наконецъ когда Преторіанскія войска довольно познакомились съ сею Мыслію, тогда выставили они Государство на продажу. Примру ихъ послдовали другія арміи, и каждая хотла сдлать государемъ своего любимца. Среди междоусобныхъ сраженій примчается еще остатокъ древняго образа мыслей, видно, какъ зретъ великая перемна, долженствующая послдовать за настоящими раздорами. Северъ, страшащійся Альбина, длаетъ его Императоромъ, дабы выиграть время къ истребленію Нигера, и потомъ напасть на самого Альбина. Скоро, для безопасности Императора, предприемлютъ раздлить государство, и Антонинъ царствуетъ съ Гетою. Макринъ, наслдникъ ихъ, возводитъ сына своего въ достоинство Императора, чтобы только обезопасить себя со стороны двухъ армій. Все сіе научаетъ, что политика страстей не иметъ другаго искусства, какъ только дйствовать по обстоятельствамъ и покоряться онымъ.
Отними у писателя Исторіи познаніе страстей, и политика его сдлается неврною, колеблющеюся. Въ одномъ мст будетъ онъ Макіавель, въ другомъ превознесетъ добродтель и врность. Ревностію защищая роскошь, онъ будетъ смяться надъ правительствомъ, а въ другомъ мст будетъ говорить, что ‘Швейцары незнали ни художествъ, ни наукъ, произведшихъ роскошь, но были умны и счастливы.’ Самыя мудрыя правила, порывающія его туда и сюда, будутъ только служить доказательствомъ, что здравой разсудокъ не есть его удломъ.
Вотъ судъ о Всеобщей Исторій Вольтера. Еще можно бы имть снисхожденіе къ худой его политик, худой нравственности, незнанію и дерзости, съ каковыми онъ многія произшествія обезобразилъ, если бы покраиней мр была надежда найти въ немъ стихотворца, который бы остерегался уязвлять, и старался выражать страсти истинными ихъ признаками, найти сочинителя, которой бы зналъ, что Исторія нетерпитъ глупыхъ арлекинскихъ выраженій, и что весьма жестоко и оскорбительно смяться надъ заблужденіями, составляющими счастіе человчества.
Исторія должна просвтить умъ к исправить сердце.— Когда люди, имющіе высшее назначеніе, почерпаютъ изъ Исторіи познанія нужныя къ управленію Государствомъ, тогда другіе должны научаться изъ оной, какъ граждане, своимъ обязанностямъ. Историкъ долженъ глубочайшее имть уваженіе къ обычаямъ и нравамъ, онъ долженъ научать меня любить благосостояніе человчества, мое отечество, справедливость, онъ долженъ открывать порой и, чтобы тмъ почтишь боле добродтель. Добрыя правила, внушаемыя мн Исторіею, должны меня предуготовить къ поддержанію намреніи благомыслящаго начальства. Она должна поставишь меня въ такое состояніе, чтобы начальство уважало мои мннія, чтобы я могъ защитить его отъ необузданныхъ страстей, которымъ оно боле, нежели обыкновенный гражданин, подвержено, и чтобы я могъ содйствовать начальству въ исполненіи правосудія.
23 Февраля, 1811.
Дедюхинъ.
Мабли Г. Б. де О некоторых историках: Тацит. Тит-Ливий. Фукидид. Иродиан. Вольтер / ([Фрагм. ст.] из Маблия) // Вестн. Европы. — 1811. — Ч. 57, N 11. — С.205-212.