О двухъ началахъ права, дйствующихъ въ русской жизни: писанный законъ и народный обычай
О двухъ началахъ права, дйствующихъ въ русской жизни: писанный законъ и народный обычай
‘Русь’, 1-го апрля 1883 г.
О двух началах права, действующих в русской жизни: писанный закон и народный обычай, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1883
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
Еще въ прошломъ году, въ 48 No, разсуждая о задачахъ Коммиссіи для составленія проекта новаго Гражданскаго Уложенія, мы говорили о двухъ разныхъ началахъ права, дйствующихъ въ нашей русской жизни и имющихъ каждое свою отдльную область. Изъ этихъ двухъ областей, одна — область писаннаго гражданскаго закона, включающая въ себя лишь меньшинство русскаго люда, но меньшинство властное и господствующее, во всхъ смыслахъ и отношеніяхъ, другая — область народнаго обычая, несоизмримо превосходящая первую пространствомъ и численностью населенія, но почти безвластная, безгласная, безоружная. Мы еще тогда указывали на нкоторая столкновенія государственнаго строя съ народнымъ бытомъ и напоминали о необходимости оградить боле твердымъ образомъ свободу народнаго обычая. Голосъ нашъ въ то время не знавалъ ни возраженія, ни сочувствія. Въ послднемъ 6 No ‘Руси’ напечатали мы присланную ваять изъ одной дальней губерніи короткую замтку по поводу крестьянскихъ духовныхъ завщаній, утверждаемыхъ Окружными судами, которую и озаглавили: ‘О разлагающемъ дйствіи новой судебной практики на крестьянскій семейный бытъ. Признаться сказать, по выход уже X:, намъ самимъ показалось это заглавіе слишкомъ категоричнымъ, и мы уже готовы были упрекнуть себя въ нсколько поспшномъ обобщеніи частныхъ, случайныхъ фактовъ, какъ ознакомились съ новыми данными и прочли новый, уже оффиціальный документъ, изъ другой мстности, вполн оправдывающій сдланное нами обобщеніе и мысль выраженную въ заглавіи. Предметъ этотъ такъ важенъ, что мы желаемъ остановятъ на немъ вниманіе читателей и подлиться съ ними полученными нами свдніями.
Документъ, о которомъ мы говоримъ, это докладъ Орловскому земскому собранію коммиссіи изъ семи гласныхъ, избранной въ прошломъ 1882 году для изученія нкоторыхъ вопросовъ, относящихся до крестьянскаго землевладнія, преимущественно подворнаго. Работы коммиссіи привели ее къ заключенію, что неудовлетворительное положеніе этой формы землевладнія въ значительной степени происходитъ отъ того, что практика мировыхъ учрежденій и общихъ судебныхъ мстъ очень часто ‘не согласуется съ точнымъ смысломъ имющихся узаконеній и внеси’ непрочность и путаницу въ земельныя отношенія крестьянъ’. По мннію коммиссіи, было бы желательно новое общее законодательное подтвержденіе о непримнимости къ крестьянскому имуществу статей X т. Свода законовъ о порядк наслдованія и выдл указныхъ частей, равно и правилъ объ утвержденіи въ правахъ наслдства, объ охраненіи имущества посл смерти и ввод во владніе. Сколько намъ извстно, Орловское губернское земское собраніе единогласно признало справедливость доводовъ коммиссіи, а потому и опредлило: ‘ходатайствовать предъ г. министромъ юстиція о расъясненіи судебнымъ мстамъ точнаго смысла существующихъ постановленій’. Какія же это ‘постановленія’, на точный смыслъ которыхъ ссылается земство? Это 38 статья Общаго Положенія о крестьянахъ, вышедшихъ изъ крпостной зависимости, о томъ, что крестьяне наслдуютъ на основаніи мстныхъ обычаевъ, и два ршенія гражданскаго кассаціоннаго департамента Правительствующаго Сената. Одно изъ нихъ, 1878 г. (No 225), отмняетъ опредленіе създа мировыхъ судей именно вслдствіе неправильнаго примненія къ крестьянскому имуществу общихъ гражданскихъ законовъ о наслдств, вопреки вышеупомянутой 38 стать, которой обязательное для всхъ судовъ имперіи значеніе тутъ же подробно истолковано Сенатомъ. Другимъ же ршеніемъ (1881 г., No 181) Сенатъ призналъ нужнымъ столь же подробно разъяснить, что подворное владніе есть подворное, а не какое-либо иное, и что при подворномъ владніи земля принадлежитъ не домохозяину, а всмъ членамъ двора.
И несмотря однакожъ на вс эти истолкованія, судебная практика не перестаетъ являть и до сихъ поръ,— какъ оказывается изъ доклада и всхъ полученныхъ вами сообщеній,— обильный рядъ подобныхъ незаконныхъ вторженій въ жизнь народа — законодательства не для него писаннаго! Почему же это такъ? Для разршенія этого недоумнія обратимся къ самимъ фактамъ судебной практики. Въ числ доставленныхъ намъ данныхъ есть новое указаніе на утвержденіе Окружными судами духовныхъ завщаній крестинъ (писать которые побуждаютъ ихъ мстные адвокаты, вчно снующіе около сельскаго люда, ища. наживы): это утвержденіе совершается въ силу того соображенія, что на крестимъ распространены, по Положенію, ‘общія гражданскія права’, что правильность завщанія, разсматривается судомъ только съ формальной стороны и дальнйшей поврк не подлежитъ, что нтъ закона воспрещающаго крестьянамъ песетъ духовныя завщанія, что наконецъ же всегда можно уразумть изъ завщанія, какой видъ владнія или собственности представляетъ имущество, которымъ распорядился завщатель. Но и помимо духовныхъ завщаній, мстные сельскіе адвокаты умудряются обращать въ свою пользу, къ вящему раззору крестьянъ, смутное разумніе нашими судьями, воспитанными въ юридическихъ понятіяхъ совсмъ особаго порядка, русскихъ народныхъ обычаевъ и вообще всего строя народной жизни, бъ Елецкомъ узд былъ такой случай: бездтный и домовитый крестьянинъ взялъ къ себ пріемыша, выростилъ его, женилъ, дождался отъ него шести сыновей или, по своему понятію, внучатъ (въ силу обычая усыновленія), наконецъ умираетъ. У старика — племянники, живущіе совсмъ особыхъ домомъ. По наученію бродячаго законовда, племянники выправляютъ метрическое свидтельство о томъ, что у умершаго крестьянина родныхъ дтей не было, и обращаются къ мировому судь съ просьбою ‘о принятіи законныхъ мръ къ охраненію имущества’. Тотъ усердствуетъ, сейчасъ — судебнаго пристава: опись, публикація, представленіе Окружному суду, и черезъ 6 мсяцевъ Окружный судъ утверждаетъ племянниковъ въ правахъ наслдства, а несчастное семейство пріемыша, обездоленное, разоренное, пшкомъ съ малыми дтьми отправилось на переселеніе въ Ставропольскія степи! Казалось бы, слдовало и суду, и мировому судь, вдать, что обычай усыновленія въ крестьянскомъ быту давно. признанъ самимъ правительствомъ и принимается въ соображеніе даже уставомъ о воинской повинности,— но, по правд сказать, ихъ и винить трудно: съ одной стороны передъ ними — метрическое свидтельство, документъ, стало-быть формальное основаніе извстнаго, положительнаго права, съ другой — никакого документа, а нчто такое, что по самой бытовой природ своей трудно поддается строгому вншнему, условному опредленію и во всякомъ случа потребовало бы, для подобнаго опредленія, спеціальнаго разслдованія на мст и всесторонняго изученія самаго обычая. Очевидно, замтимъ мимоходомъ, что такія дла общимъ гражданскихъ судамъ, призваннымъ ршать и вершить на основаніи формальнаго, писаннаго закона, а не обычаевъ, по существу своему не подсудны. Но въ томъ-то и задача законодателя: гд и какъ провести черту подсудности и неподсудности? Отсутствіе такой черты (нисколько не восполняемое частными, случайными сенатскими ршеніями) и служитъ причиною, что эти дв области — формально-юридическая и бытовая — постоянно вторгаются одна въ другую, и что Окружные суды принимаютъ иногда къ разсмотрнію просьбы объ утвержденіи въ правахъ наслдства даже къ земл и имуществу въ предлахъ крестьянскаго надла… Особенно же страдаетъ отъ подобнаго благодтельнаго распространенія на крестьянскій бытъ ‘общихъ гражданскихъ правъ’ — подворное владніе.
Понятія объ этой форм владнія до сихъ поръ совершенно сбивчивы въ сред нашихъ юристовъ и такъ мало вяжутся со всми юридическими воззрніями, преподанными имъ съ университетскихъ каедръ, что даже совершенно врное ея истолкованіе Правительствующимъ Сенатомъ (см. выше), но не облеченное въ закона, плохо врзалось въ ихъ память и потонуло для нихъ, въ безбрежномъ мор кассаціонныхъ ршеній. И въ самомъ дл, въ ходячемъ представленіи о русскомъ крестьянскомъ землевладніи рисуются обыкновенно два вида владнія: общинное и личное, которые и противопоставляются одинъ другому, какъ два полюса. У насъ привыкли думать, напримръ, что форма общинной или общественной земельной собственности господствуетъ исключительно среди великорусскихъ крестьянъ, а частной или личной собственности среди малорусскихъ. Но это мнніе неточно и наше общепринятое юридическое понятіе о личной поземельной собственности нисколько не согласуется съ воззрніемъ самихъ крестьянъ на ихъ участки, находящіеся внутри общей сельской межи. Можетъ-быть, это крестьянское воззрніе и будетъ наконецъ исковеркано судебною практикою и закономъ, навязавшимъ крестьянамъ, чрезъ выкупъ, представленіе о личной собственности въ смысл X тома Свода,— но все же до сихъ поръ, даже и въ Малороссіи, земля состоящая у членовъ общества или домохозяевъ въ подворномъ владніи, хотя бы и наслдственномъ, не перестаемъ, въ принцип, признаваться собственностью или, точне сказать, вотчиною всего сельскаго общества. Другими словами, это значитъ, что первоначальная форма владнія была такъ-называемая общинная, но потомъ земля перестала длиться по душамъ и раздлилась на безсрочное время по дворамъ, такъ что каждый дворъ владетъ своимъ участкомъ наслдственно. Однакоже такая вторичная форма (наслдственнаго подворнаго владнія) не исключаетъ понятія о возможности передла подворныхъ участковъ,— какъ это, года два тому назадъ, подтвердилось и самымъ дломъ во многихъ мстахъ Малороссіи. Поводомъ къ такому передлу послужила наличность излишней, никуда не пріуроченной земли, образовавшаяся вслдствіе разныхъ причинъ. Сообщая въ кіевской ‘Зар’ объ этомъ печальномъ, по его мннію, факт, извстный землевладлецъ и сельскій хозяинъ г. Тамара, воскликнулъ: ‘Итакъ, мы имемъ у себя вс невыгоды общиннаго землевладнія, не имя его выгодъ!’ То же самое понятіе о подворномъ владніи земельными участками, т. е. о сохраненіи за землею, даже при этой форм владнія, значенія коллективной, общей собственности, присуще и тмъ великорусскимъ мстностямъ, гд оно искони существуетъ (напримръ, у такъ-называемыхъ однодворцевъ) или вновь заводится — при прекращеніи передловъ по душамъ. Очевидно, что всякое отчужденіе подворнаго участка лицамъ, къ сельскому обществу не принадлежащимъ или не согласнымъ замстить убывающаго хозяина въ его обязанностяхъ и прочихъ отношеніяхъ къ сельскому обществу, является нарушеніемъ самой основы сельскаго общежитія и противорчитъ народному правовому воззрнію. Однакожъ такое отчужденіе сплошь и рядомъ вызывается теперь корыстными происками адвокатовъ и допускается нашею судебною практикою!
Но у подворнаго владнія (имющаго вс наружные признаки личной собственности въ смысл X тома Свода Законовъ, что и сбиваетъ съ толку нашихъ ученыхъ юристовъ) есть и другая особенность,— именно та, на которую указалъ и Сенатъ, т. е. что земля подворнаго участка принадлежитъ не домохозяину лично, а всмъ членамъ, или всему семейному союзу вообще. Надобно замтить при этомъ, что дворъ можетъ вмщать въ себ и не одну семью, а нсколько семей, конечно родственныхъ — по крови или по усыновленію. Общинное владніе опредляется уставною грамотою, и поэтому доказать Окружному суду, что такая-то земля не есть личная собственность крестьянина еще не такъ трудно, но на подворное владніе выданы или выдаются крестьянамъ ‘владнныя записи’ — на имена наличныхъ, въ моментъ выдачи, домохозяевъ. Тутъ-то и заключается для судовъ и судей камень преткновенія! Около подворнаго владнія преимущественно и бродитъ адвокатъ, ‘яко левъ рыкая, искій кого поглотити’, стережетъ минуту смерти главы двора или семьи, и начинаетъ кутить семью, подбивая старшихъ изъ нихъ къ захвату имущества на основаніи X тома Свода Законовъ. Путемъ этого захвата и служитъ обыкновенно, какъ мы уже сказали, ‘порядокъ охранительнаго производства’, приводимый въ исполненіе мировымъ судьею въ силу формальнаго, поданнаго ему прошенія, настроченнаго отъ имени ‘прямаго наслдника’ адвокатомъ. Въ результат — утвержденіе Окружнымъ судомъ въ правахъ наслдства этихъ прямыхъ наслдниковъ, напримръ сыновей домохозяина, на имя котораго выдана запись, съ устраненіемъ младшихъ его братьевъ, съ выдачею вдов и дочерямъ 14-ой, 8-ой, 7-ой и 4-ой частей! Можно представить себ, какой переполохъ вноситъ въ крестьянскую среду такой взглядъ Окружныхъ судовъ на обще-семейную собственность, какъ спутываетъ въ народныхъ понятіяхъ всякое представленіе о прав и справедливости. Случалось, что сестры, выданныя изъ двора на чужую сторону въ замужество и совсмъ отдленныя, предъявляли, по наущенію адвокатовъ, иски къ братьямъ-домохозяевамъ, требуя себ выдла указныхъ частей, и получали таковыя, а дворъ, надъ которымъ была совершена подобная легальная операція, лишался такимъ образомъ рабочей состоятельности и платежной способности. Вс эти данныя взяты нами отчасти изъ доклада коммиссіи, отчасти изъ деоффиціальныхъ замтокъ одного изъ мировыхъ судей Елецкаго узда.
Но тамъ, гд мировые судьи, вразумясь толкованіемъ Сената (впрочемъ — повторяемъ — частнымъ и лгало извстнымъ, такъ какъ оно не вошло даже въ частные сборники кассаціонныхъ ршеній), перестали примнять правила охранительнаго производства къ имуществу крестьянъ, а Окружные суды уклоняются отъ разсмотрнія длъ объ утвержденіи крестьянъ въ правахъ наслдства,— тамъ мстные законовды изощрились найти иной способъ вторгнуться ‘во имя закона’ въ беззаконную или внзаконную народную среду. Гг. нотаріусы изволятъ упорно признавать подворные участки личною собственностью и совершаютъ безпрепятственно купчія и закладныя отъ имени домохозяевъ, при чемъ, если домохозяиномъ старшій братъ, его братья и прочіе совладльцы рискуютъ лишиться, да часто и лишаются, всего своего имущества. Или же просто пишется вексель (конечно безденежный) отъ имени крестьянина-домохозяина,— и это способъ самый обыкновенный. По наступленіи срока векселю, въ случа неплатежа, кредитору выдается исполнительный листъ, онъ указываетъ имущество должника, и судебный приставъ, даже безъ всякихъ корыстныхъ побужденій, а вполн ‘законно’, на основаніи владнной записи и указаній должника, производитъ имуществу опись, несмотря даже на протесты остальныхъ совладльцевъ. Затмъ — публикація о продаж съ публичнаго торга и самая продажа. Законные совладльцы продаваемаго такимъ образомъ имущества обыкновенно люди неграмотные, часто женщины и сироты, которыя нердко узнаютъ о продаж только тогда, когда покупатель явился уже вводиться во владніе и отбирать ихъ добро при содйствіи власти. Имъ остается или сопротивляться, или же ‘предъявлять искъ для возвращенія своей собственности’, т. е. противопоставлять вексельному праву — обычай или совершенно невдомое нашему законодательству, а потому и судьямъ, начало общесемейной собственности!
Перечисленныхъ вами случаевъ вполн, полагаемъ, достаточно. Предъ глазами читателя можетъ теперь предстать во всей своей живости картина нашего сельскаго историческаго быта съ своего рода правовымъ обычаемъ — осаждаемаго, подрываемаго, тснимаго со всхъ сторонъ не только происками адвокатовъ, невдніемъ чиновниковъ, простодушною благонамренностью цивилизаторовъ и презрительною надменностью такъ-называемыхъ ‘людей науки’, т. е. европейскихъ, даже не всегда новйшихъ учебниковъ права,— но и всею тяжестью государственнаго строя, съ которымъ народный бытъ столкнулся теперь непосредственно, лицомъ къ лицу. Было уже не однажды указано на страницахъ ‘Руси’, что до самаго освобожденія крестьянъ изъ-подъ крпостной зависимости бытовой строй народный былъ огражденъ отъ прямаго на него воздйствія государственной власти — властью помщиковъ, которая такимъ образомъ служила этому сельскому бытовому строю какъ бы стекляннымъ колпакомъ, соблюдавшимъ его неприкосновенность. Помщикамъ нужна была только готовая рабочая сила и денежный оброкъ. Въ остальное они не вмшивались,— и такъ мало вмшивались, что, несмотря на вншнюю ихъ близость въ народу, существенныя бытовыя основы 80-ти % русскаго населенія оставались имъ, почти до послдняго времени, невдомы, т. е. не были ни изслдованы, ни сознаны въ ихъ внутреннемъ значеніи и объем, какъ цлая самостоятельная правовая система. А вдь между тмъ,— вслдствіе толчка, даннаго нашему просвщенію со временъ Петра Великаго,— нравы, обычаи, законы и весь внутренній строй западныхъ Европейскихъ народовъ были имъ извстны до тонкости! Только лтъ за 20 до освобожденія крестьянъ, небольшой кругъ людей въ Москв,— при хохот и свист всхъ тогдашнихъ ‘либераловъ’ и ‘демократовъ’ западно-европейскаго пошиба и несмотря на противодйствіе самого правительства,— положилъ починъ изученію соціальныхъ и экономическихъ началъ народной жизни: благодаря ихъ участію въ составленіи Положенія 19-го февраля, этотъ великій законодательный актъ хоть отчасти призналъ и санкціонировалъ право народнаго обычая, народную форму землевладнія и народное мірское устройство. Говоримъ, потому что рядомъ съ таковымъ признаніемъ вторглись въ Положеніе и многія статьи, подрывающія народный строй въ самомъ его корн… Съ освобожденіемъ крестьянъ, прежній ‘стеклянный колпакъ’ разбился, и народный строй, состоявшій до сихъ поръ вн писаннаго закона, очутился, недостаточно защищенный, лицомъ къ лицу съ могущественнымъ строемъ гражданскимъ, создавшимся на совершенно иныхъ началахъ. Послдній широко раскрылъ ему свои объятія, но того и гляди, даже не-хотя, безсознательно, задушитъ его въ своихъ объятіяхъ — особенно съ тхъ поръ, какъ уничтоженъ институтъ мировыхъ посредниковъ.
Пусть право крестьянскаго обычая (одновременно съ распространеніемъ на крестьянъ общихъ гражданскихъ правъ по Своду Законовъ) и признано,— но внутренняя сущность этого обычая продолжала, да еще и продолжаетъ, оставаться невдомою или точне сказать — непонятою, невыясненною, не только для правительства, но и для большей части русскаго образованнаго общества. Эта невыясненность и служитъ главною причиною тхъ недоразумній, столкновеній и — что печальне всего — того разложенія, которое уже замчается въ крестьянскомъ быту и не сулитъ ничего добраго. Да и можетъ ли быть иначе при постоянномъ, упорномъ воздйствіи на этотъ бытъ началъ совершенно противоположныхъ? Независимо отъ злоупотребленій со стороны адвокатовъ, на которая указало Орловское земское собраніе,— независимо отъ эгоистическихъ разсчетовъ и иныхъ соблазновъ, влекущихъ людей изъ простаго народа къ сфер писаннаго закона, сфер властной и высшей по своему общественному положенію и значенію,— самый духъ нашей цивилизаціи и этого нашего, благожелательнаго, повидимому, либерализма,— онъ-то, главнымъ образомъ, и содйствуетъ разложенію того народнаго быта, на основаніи котораго зиждется Русское государство. Что, казалось бы, великодушне и либеральне, напримръ, идеи всесословности въ примненіи къ нашему крестьянству? Но эта идея — на практик — значитъ ни боле ни мене какъ уничтоженіе обособленности и самостоятельности крестьянства, какъ внесеніе въ его среду юридическихъ началъ, убивающихъ самую душу народнаго самоуправленія, другими словами: разслабленіе внутренней силы и крпости народнаго строя.
Дло въ томъ, что въ нашей русской жизни понятія о всесословности и равноправности имютъ, сверхъ общаго, еще и особое значеніе. Безъ сомннія, не должно быть сословій привилегированныхъ, безъ сомннія, равноправность должна быть достояніемъ всхъ гражданъ независимо отъ происхожденія,— но было бы высшею несправедливостью всхъ, напримръ, чесать подъ одну гребенку, и во имя благъ равноправности и всесословности коверкать и уродоватъ насильственно самый бытъ народный, пригонять къ строю жизни высшихъ классовъ историческій строй жизни громаднаго большинства. Тмъ боле, что здсь нтъ и рчи о преимуществахъ одного быта передъ другимъ: нужно лишь параллельное сожительство двухъ, полноправныхъ у себя дома, различныхъ бытовъ,— что нисколько не можетъ мшать высшему единству общаго государственнаго нрава. Вс наши сословныя былыя различія сводятся въ настоящее время къ двумъ формамъ быта, выражающимъ собою два противоположныхъ начала: начало общественное, общинное или пожалуй, по новйшему, модно-ученому выраженію, ‘коллективное’,— и начало личное. Обоимъ началамъ соотвтствуютъ и дв различныя формы землевладнія, первая изъ нихъ — форма коллективнаго землевладнія (включая сюда и подворное) — составляетъ принадлежность 80 % русскаго населенія, иметъ и соотвтственное мірское устройство, и весь соотвтственный строй, регулируемый обычаемъ. Она составляетъ тотъ базисъ, на которомъ почіетъ бытіе Россіи. Вторая, т. е. форма личнаго землевладнія или личная собственность — отличительная черта быта остальныхъ 20%. При этомъ не самое происхожденіе и не самая сословность составляетъ отличительный признакъ обихъ сферъ даже въ правовомъ отношеніи,— а именно форма землевладнія и бытъ. Начало личное, съ личною собственностью, съ писаннымъ закономъ есть начало движущее,— и носителемъ его по преимуществу было въ Россіи служилое сословіе, а теперь — личные землевладльцы. Начало общественное, коллективное, съ мірскимъ устройствомъ и неписаннымъ закономъ или обычаемъ — жило въ тхъ классахъ народныхъ, которые въ старину носили по преимуществу названіе земщины. Эти два начала проходятъ всю нашу исторію, и мы полагаемъ, что гармоническое ихъ сочетаніе и взаимное восполненіе — самыя счастливыя условія для могущественнаго развитія и преуспянія Россіи, не только въ экономическомъ, но и въ соціальномъ и въ политическомъ смысл. Восполненіе, а не поглощеніе одного другимъ. Ни коллективизмъ не долженъ убивать начало личности, ни послднее не должно разрушать начала коллективнаго. Первой опасности намъ бояться нечего, но вторая опасность у насъ въ виду, и нами же безразсудно ускоряется.
Мы распространяемъ на крестьянъ благо писаннаго закона въ ту самую минуту, когда сознали его, во многихъ отношеніяхъ, устарлость и непригодность для насъ самихъ. Въ настоящее время, какъ извстно, правительство распорядилось составленіемъ новаго гражданскаго уложенія, чмъ и занимается особая Коммиссія, при частномъ содйствіи ученыхъ юридическихъ обществъ. Самый существенный, безъ сомннія, вопросъ, который впрочемъ Коммиссіей кажется еще не ршенъ,— это вопросъ объ объем или пространств дйствій новаго уложенія. Если врить слухамъ, нкоторые члены держатся такого воззрнія, что новый гражданскій кодексъ долженъ быть составленъ ‘на основаніи послдняго слова науки и историческаго опыта Европейскихъ странъ’, и распространяться на всхъ россійскихъ гражданъ безъ исключенія, изъятіе же для крестьянъ относительно порядка наслдованія, формы землевладнія и нкоторыхъ юридическихъ обычаевъ можетъ быть допущено лишь въ самомъ тсномъ объем и лишь какъ необходимое и временное зло — въ надежд, что начало личной собственности, какъ принадлежность высшей культуры, непремнно мало-по-малу препобдитъ начало общиннаго землевладнія, а обычай самъ собою, постепенно, уступитъ мсто писанному закону, какъ необходимой принадлежности быта боле цивилизованнаго. Демаркаціонную же временную линію между сферой дйствія писаннаго закона и сферой обычая предполагалось бы, въ такомъ случа, опредлить цифрою суммы гражданскаго иска или иной сдлки, не свыше 500 рублей. Что ниже — пусть, такъ и быть, вдается обычаемъ: что выше — то поступаетъ въ вдомство ‘цивилизаціи’, т. е. сочиняемаго учеными юристами уложенія. Самому же этому уложенію главнымъ образомъ долженъ служить Code Napolon съ новйшими усовершенствованіями. Не знаемъ, какою степенью сочувствія пользуются такія предположенія въ сред Комммссіи, но кажется большинству ея членовъ и на мысль не вспадаетъ, что въ нашемъ народномъ обыча кроются такія новыя, своебразныя юридическія начала, которымъ, можетъ-быть, суждено въ будущемъ получить высшее и могущественное развитіе и раздвинуть горизонтъ современнаго юридическаго міровоззрнія: хоть бы начало, которое было бы совсмъ ошибочно подводить подъ иностранное понятіе ассоціаціи! Правда, сенаторъ Пахманъ въ прошломъ году въ Петербург, въ засданіи Юридическаго общества, публично доказывалъ необходимость принимать въ соображеніе, при составленіи гражданскаго кодекса, національные элементы права, но принята ли эта точка зрнія Коммиссіей и если принята, то какое получитъ законодательное выраженіе — намъ неизвстно.
Недавно, въ засданіи того же общества, раздался снова голосъ въ защиту русскихъ народныхъ обычаевъ или за ихъ право на существованіе: докторъ правъ, г-жа Евреинова прочла пространный рефератъ, въ которомъ попыталась систематизировать главные элементы русскаго обычнаго права на основаніи разныхъ сборниковъ и описаній. Но право народныхъ обычаевъ на существованіе признается почтеннымъ докторомъ условно. Смыслъ обоихъ тезисовъ или положеній ея реферата тотъ, что въ новое гражданское уложеніе ‘должны быть приняты въ руководство, между прочими, и обслдованныя уже въ настоящее время начала обычнаго права, существующаго у русскихъ крестьянъ’, а потомъ эти начала, черезъ уложеніе, прогнанныя такъ-сказать черезъ реторту науки и философское сознаніе, въ облагороженномъ я очищенномъ вид, имютъ быть, въ законодательной формул, ‘распространены и на крестьянъ’,— т. е. имъ вновь октроированы или пожалованы… При всемъ сочувствіи къ труду г-жи Евреиновой, мы не можемъ согласиться съ ея положеніями, вопервыхъ потому, что ‘русское обычное право’ обслдовано очень маю, и что въ дл народныхъ мстныхъ обычаевъ ничего нтъ опасне обо, благодаря чему иной мстности можетъ быть приписанъ, а потому и навязанъ, обычай сосдній, ей совершенно чуждый (примръ такого слишкомъ широкаго обобщенія видимъ мы и въ самомъ реферат). Вовторыхъ, обычай — дло живое, связанное не одними вншними, правовыми, но и тончайшими нравственными нитями съ міровоззрніемъ и нравственнымъ развитіемъ народа, если этотъ обычай записать и возвести въ обязательный законъ, то рискуешь его кристаллизировать и утвердить — можетъ-быть наканун его естественной смерти, и во всякомъ случа сковать его живую растяжимость и внутреннюю свободу видоизмненій. Втретьихъ, всего мене можно бы вврить коренныя начала народнаго быта, посредствомъ западно-европейскихъ ученыхъ (каковы вс наши юристы), сквозь реторту отвлеченной юридической науки, исходящей исключительно изъ началъ римскаго права. Сама эта наука должна напередъ совершенно пересоздаться, что вроятно со временемъ и произойдетъ, но этотъ процессъ очень дологъ и едва начинается. Допустить теперь ученое хозяйничанье въ дл творчества народной исторической жизни, дозволить распяливать юридическими формулами живой народный обычай,— это значило бы лишить его нравственной силы и внести въ народный бытъ тучу противорчій!… Рефератъ г-жи Биреиновой оканчивается словами, что если ‘эти начала обычнаго права, выработанныя самой русской жизнью, найдутъ для насъ несвоевременными (?), то пусть лучше предоставятъ ‘міру вдать его мірскія дла!’ Это ршеніе самое разумное, оно именно и есть на потребу,— ничего другаго мы и не желаемъ.
Но для того, чтобы міръ могъ ‘свободно и безпрепятственно вдать свои дла’, необходимо признать это право закономъ, необходимо опознать ту межу, которою сфера обычая соприкасается со сферою писаннаго права, и не переступая за межу, не стсняя свободы обычая никакой регламентаціей, опредлить съ точностью порубежныя отношенія обихъ сферъ, бытовой и государственной, обычая и формальнаго закона. Такое опредленіе, разумется, возможно только при знакомств съ извстными, выдающимися обычаями, что въ значительной степени можетъ быть облегчено указаніями практики судовъ, крестьянскихъ учрежденій и земствъ.
Мы не станемъ распространяться ни о нравственномъ, ни о философскомъ значеніи началъ ‘русскаго коллективизма’. Это предметъ долгихъ споровъ. Мы приглашаемъ правительство стать на утилитарную и консервативную точку зрнія (отвергаемую вышеупомянутымъ рефератомъ) и спросить самого себя: желательно ли для правительства и для Россіи насильственное и искусственное разложеніе того народнаго строя, которымъ продержалась и держится Россія уже тысячу лтъ, о которомъ живетъ и соблюдается цлыхъ 80% русскаго населенія? Мы разумемъ здсь общинную форму землевладнія и труда (артель), съ ея развтвленіями,— и все общественное, мірское или громадское крестьянское устройство, съ его дисциплинирующею, воспитательною, обуздывающею личность, нравственною силою. Если же такое насильственное разложеніе не желательно, то не слдуетъ ли ршительно отказаться отъ всякаго проведенія въ крестьянскую среду принципа всесословности, а позаботиться пуще всего объ устройств правильнаго modus vivendi, гармоническаго сожительства: начала о съ народнымъ, на обыча основаннымъ строемъ, и начала личнаго, съ его личнымъ землевладніемъ и формальнымъ гражданскимъ правомъ? Разъ такое воззрніе восторжествуетъ въ понятіяхъ нашихъ государственныхъ людей, разграниченіе обихъ бытовыхъ и юридическихъ сферъ будетъ незатруднительно, и положится конецъ вредному вторженію въ жизнь народа законодательства, народу чуждаго и не для него писаннаго, а вмст и тому разложенію народнаго быта, которое также мало похоже на прогрессъ цивилизаціи, какъ мало куцый пиджакъ съ рубашкой поверхъ сапоговъ на развратномъ фабричномъ рабочемъ можетъ быть признанъ за доказательство высшей культуры.