О диком человеке в Париже
О диком человеке в Париже
Дежерандо (*).
——
О диком человеке в Париже, Дежерандо Жозеф-Мари, Год: 1802
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Все журналы говорили о диком мальчике, найденном в лесах Каннских, и привезенном в Париж профессором Бонатером. Любопытные спешили видеть его, но крайне удивились, нашедши в нем, по их словам, деревянного человека, который не показывал ни малейшего внимания, ни на что не смотрел, ничего не слушал, не имел никакого понятия — и любопытство скоро охладело.
Между тем и дух системы произнес строго свое решение. Люди, которые в уединенном человеке находят истинного человека природы, считают дикое его состояние не только первобытным, но и совершеннейшим, а гражданскую общественность развратом. Сии философы рассердились, что дикой человек столь глуп и не превликателен, и бытием своим опровергает их гипотезу. К утешению своему они положили, что сей мальчик родился безумным от недостатка каких-нибудь физических органов или моральных способностей.
Легкие умы подтвердили сие решение. ‘Дикий человек кажется безумным: следственно он безумный’ — таковы была их логика!
Даже и некоторые просвещенные люди приняли сие мнение. Доктор Пинель, которой излечил многих сумасшедших, с величайшим вниманием рассматривал физическое и моральное состояние дикого найденыша, сравнивал его с другими безумными детьми, нашел сходство, и заключил, что он самою природою осужден на безумие.
Но другие осторожные философы не хотели согласиться на такой жестокой приговор, думая, что одни моральные причины, без всякого физического недостатка, могли произвести действие безумия, что долговременное уединение и скотская жизнь должны были непременно погасить душевные способности во младенце, не имевшем никакого предварительного морального воспитания, и сделать его невнимательным ко внешним предметам. Они подтверждали свое мнение всеми наблюдениями, доказывающими как влияние общественной жизни на развитие душевных способностей, так и связь идей с нуждами человека. Им казалось, что мудрое искусство может еще возбудить спящий ум дикого.
Они означили и лучшую методу для успеха, и следуя Локку, Кондильяку, Боннету, говорили, что прежде соображения идей в голове дикого, надлежит произвести их, чтобы их произвести, должно возбудить его внимание, а единственным способом к тому могут служить его нужды. Как ему понять знаки, когда он не имел ни одной из выражаемых ими мыслей, когда ничто не заставляло его примечать их? И так надлежало действовать на чувствительность дикого, чтобы прервать его всегдашнее усыпление, которое могло быть в нем следствием совершенного равнодушия к сему новому и чуждому для него миру.
Человеколюбие согласно было с их мнением, и найденыша отдали на руки искусному медику природно-глухих и немых, гражданину Итару, чтобы он испытал над ним все известные ему физические и моральные средства.
С сердечною радостью уведомляю публику, что надежда философов исполняется, и ревность человеколюбия получает свою награду. В короткое время г. Итар произвел удивительные действия. Я видел их собственными глазами. Прежде всего он старался умножить потребности своего питомца, и овладеть его вниманием в тот самой миг, когда они обнаруживались. Метода его была следующая:
Осязание дикого казалось мертвым: он не чувствовал ни холода, ни жара, обоняние и вкус были в таком же усыплении. Частые теплые бани размягчали его нервы, радость и досады, нарочно в нем возбуждаемые, также способствовали успехам чувствительности. Скоро осязание его сделалось нежно, вкус разборчив, выбирая лучшее, он следует своему обонянию.
Глаза дикого были без действия, он конечно видел, но не смотрел. Шум и стук не трогали его, пистолетной выстрел над ухом не заставлял его оборотиться. Другой заключил бы, что он глух, но г. Итар знал, что слышать не есть слушать, что дикий не примечает звука, не имея нужды примечать его. В сей истине он уверился еще более, видя, как его питомец поднимал голову, когда за дверью грызли орехи, или стучали замком. Медик положил действовать на слух и на глаза его такими предметами, которые находятся в связи с его нуждами, и совершенный успех оправдал сию остроумную методу.
Новые потребности рождали в диком новые привычки. Пища, одежда, сон, гулянье, ежедневно умножали его зависимость от других людей, и произвели в нем моральные склонности. Он полюбил с горячностью свою надзирательницу, и ласкал доктора. Мысли его размножились и приходили в связь. Каждая забава служила ему наставлением. Его приучили сравнивать, сближать предметы с их образом, — действовать рассудком и памятью. Итар думал открыть ему значение букв тем способом, который употребляется в школе немых, то есть, он писал имя предмета вокруг его изображения, и после стирал образ, надеясь чрез то соединить имя с воспоминанием предмета, но этот способ не удался. Я не могу описать здесь глубокомысленных примечаний медика на сей случай, и всех удивительных способов, через которые он миновал, неизмеримое пространство, отделяющее в истории языка живопись вещей от их условного изображения буквами, могу только предложить их действие. Дикий питомец знает теперь всю азбуку, и произнося слова: молоко, суп, пишет их буквами со всею точностью, ежедневно узнает названия вещей, но единственно тех, в которых имеет нужду, может уже сообщаться с нами, владеет нашими условными знаками — одним словом, он переступил границу, и стоит на одной земле с нами.
(*) Первый нынешний метафизик в Париже.
Дежерандо Ж.-М. О диком человеке в Париже: [О мальчике, найд. в лесах близ Канн]: [Из ‘Moniteur Universel’. No 29] / Дежерандо, [Пер. Н. М. Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.1, No 3. — С.14-19.