О Бонапарт и Бурбонахъ.
Сочиненіе Шатобріана (*)
(*) Изъ котораго взято изображеніе Бонапарта, напечатанное въ 10 книжк Встника.
‘Встникъ Европы’, NoNo 12—13, 1814
О Бонапарте и Бурбонах, Шатобриан Франсуа Рене, Год: 1814
Время на прочтение: 24 минут(ы)
Нтъ, не мрю, чтобы я писалъ на гроб Франціи, не могу вритъ, чтобы посл дня мщенія не наступилъ для насъ день милосердія. Древнее наслдіе Христіанскихъ Царей не можетъ подвергнуться раздлу, не погибнетъ Царство, рожденное кончающимся Римомъ на развалинахъ своей великой Имперіи, какъ послдній опыт Римскаго величія. Не одна воля человческая опредляла теченіе ныншнихъ происшествій, здсь видна десница Провиднія: самъ Богъ явно идетъ перед силами воинствъ и возсдитъ въ Совт Царей. Какъ безъ Божіяго промысла изъяснить и чудесное возвышеніе, и гораздо чудеснйшее паденіе того, который нкогда попиралъ вселенную? За год и три мсяца передъ симъ он былъ въ Москв, теперь Рускіе въ Париж, все трепетало подъ его законами, отъ Геркулесовыхъ столповъ до горъ Кавказскихъ, и он обращенъ въ бгство, и онъ скитается безъ убжища: власть и сила его разлились, какъ полныя моря изъ береговъ своихъ, и отлили, какъ ихъ воды.
Можно ли изяснить проступки сего безумца? Не говоримъ еще о его, преступленіяхъ.
Революція, предуготовленная развратностію нашихъ нравовъ и заблужденіями нашего разума, грянула надъ нами. Именемъ закона испровергаемъ мы вру и добродтель, удаляемля отъ опытовъ и обычаевъ вашихъ предковъ, сокрушаетъ гробы отцевъ, единственную крпкую опору Государственнаго правленія, и на слабомъ разсудк полагаемъ основаніе гражданскаго общества, безъ связей прошедшаго, безъ надежды будущаго. Стремяся по слдамъ нашихъ собственныхъ безразсудностей, не имя точнаго понятія о справедливости и несправедливости, о добр и зл, обтекаемъ вс различные пути и виды республиканскаго правленія, созываемъ чернь разсуждать на Парижскихъ улицахъ о тхъ великихъ предметахъ, для которыхъ Римскій народ собирался совтовать на Форум, отложивъ оружіе и омывшись водами рки Тибра. Тогда выбжали изъ ихъ вертеповъ Цари полу нагіе, неопрятные, грубые отъ нищеты, изувченные и обезображенные работою, не имя другихъ добродтелей, кром наглости въ убожеств и высокомрія въ рубищ. Отечество, вверженное въ ихъ руки, скоро покрылось ранами. Чтожъ осталось отъ нашихъ свирпости и мечтательности?
Злодянія и рабство.
Но по крайней мр слово, которое тогда руководствовало нами, было слово благородное. Не льзя обвинять свободу въ преступленіяхъ, сдланныхъ ея именемъ, истинная философія не мать вредныхъ ученій, разпространенныхъ лжемудрецами. Наконецъ опыт просвтилъ насъ, мы увидли, что одно Монархическое правленіе полезно для нашего отечества.
Было бы весьма естественно обратиться намъ къ законнымъ Государямъ, но мы не смли ожидать прощенія великимъ винамъ вашимъ, забыли, что сердце Потомка Св. Лудовика есть неисчерпаемый источникъ милосердія. Одни боялись потери жизни, другіе потери богатства, но всего нестерпиме было для человческой гордости признаться въ своихъ заблужденіяхъ. Какъ посл многихъ убійств, потрясеній, напастей, возвратиться намъ на тотъ пунктъ, съ котораго мы начали свой ходъ? Распаленныя еще страсти и всякаго рода требованія не могли предать забвенію мечтательнаго равенства, сего главнаго начала нашихъ бдствій. Великія побужденія влекли насъ, млкія удержали: народнымъ благоденствіемъ жертвовали мы для личной пользы, а правосудіемъ для тщеславія.
Надлежало постановить верховнымъ правителемъ человка, выведеннаго революціей, такого, въ которомъ законъ, поврежденный въ своемъ начал, могъ бы имть защитника пороковъ и союзника разврата, Среди междоусобныхъ браней нашихъ образовались судіи правдивые, твердые и мужественные, полководцы извстные талантами и добродтелями, но имъ не поднесли того титла и той власти, которыхъ принять имъ не позволяли ихъ правила. Никто не ожидалъ, чтобы Французъ отважился носишь корону Лудовика XVI. Иностранецъ вызвался, онъ былъ избранъ.
Бонапартъ обнаружилъ не явно, но постепенно свои намренія и свой характеръ. Подъ скромнымъ титуломъ Консула онъ пріучалъ независимые умы не пугаться его власти, и склонялъ къ себ истинныхъ Французовъ, объявивъ себя возстановителемъ порядка, закона и вры. Мудрйшіе были обмануты, прозорливйшіе введены въ заблужденіе. Республиканцы видли въ немъ свое твореніе, видли въ немъ народолюбиваго правителя свободныхъ гражданъ, а Роялисты другаго Монка, и вызывались ему на услугу. Вс на него надялись. Блестящія побды храбрыхъ Французскихъ воиновъ. окружили его Славою. Тогда упоеніе овладло имъ, и склонность его ко злу обнаружилась. Для потомства представится сомнніе, не столько ли же онъ виновенъ въ томъ, что могъ сдлать добро и не сдлалъ его, сколько виновенъ тмъ, что длалъ зло. Никогда похититель не имлъ легчайшихъ способовъ и славнйшаго назначенія., Съ нкоторою умренностію ему не трудно было утвердить себя и свои род на первомъ Царств въ мір, никто не оспоривалъ его Царскихъ прав. Новыя вырастающія поколнія не знали нашихъ древнихъ Королей, он родились во дни мятежей и бдствій. Утомленная Франція, утомленная Европа хотли только спокойствія, и ничего не жалли для пріобртенія сего блага. Но Богу не угодно было, чтобы такой опасной примр былъ увнчанъ успхомъ перед глазами свта, чтобы пришлецъ могъ испровергнуть порядокъ Царскаго наслдства, быть преемникомъ сана великихъ Героевъ, и въ одинъ час присвоить себ добычи разума, славы и вковъ. Безъ права наслдства и роду похититель можетъ только оправдать свои требованія однми добродтелями, а Бонапартъ не имлъ другихъ достоинствъ, кром военныхъ талантовъ, съ которыми сравнялись многіе изъ нашихъ полководцевъ, естьли даже не превзошли ихъ. Чтобы погубить его, надлежало только Провиднію пустить безумца на собственный его произвол.
Король Французскій говорилъ, естьли правота будетъ гонима людьми, то она должна имть врное убжище въ сердц Государей: сего истиннаго, достоинства Царской души не имлъ тиран Франщи. Первою извстною жертвою его вроломства былъ предводитель роялистовъ въ Нормандіи. Г. де. Фротте по неосторожности души благородной, явился для сношенія, на которое его вызвали съ честнымъ общаніемъ, он былъ задержанъ, и разстрлянъ. Черезъ нсколько времени посл того измннически схваченный въ Америк Туссень л’Увертюр, задушенъ въ Европейскомъ замк, гд содержался въ заключеніи.
Скоро другое гласное убійство изумило просвщенную Европу. Казалось, что возвратились на землю варварскіе обычаи среднихъ вковъ, произшествія, извстныя намъ только по романамъ, случаи, обыкновенные за предлами Альповъ со времени междоусобныхъ браней, и Макіавелевой политики въ Италіи. Иностранецъ, не имя еще имени Короля, хотлъ имть окровавленное тло Француза ступенью къ Французскому трону. И какого Француза? Боже мой! для сего злодянія преступали вс законы въ мір: право народное, справедливость, человчество, вру. Въ мирное время, на чужой земл, изъ Офенбургскаго замка, Дюеъ Д’Ангень схваченъ и удержанъ подъ стражею. Когда онъ удалялся изъ своего отечества, Франція, по его тогдашнимъ молодымъ лтамъ, была ему не извстна, теперь, сидя въ шезъ де пост между двумя жандармами, посщаетъ онъ почти въ первый раз отечественную землю, и детъ на смертную казнь черезъ поля, ознаменованныя славою его предковъ. Въ глубокую полночь прибылъ онъ въ Донжонъ де Венсень. При свт факеловъ подъ сводами темницы внукъ Великаго Конде осужденъ за то, что онъ сражался на поле чести, и герой, изобличенный въ семъ наслдственномъ преступленіи, приговоренъ къ смерти. Напрасно онъ хочетъ видться съ Бонапартомъ (о простодушіе, трогательное и героическое!). Добродтельный юноша былъ однимъ изъ ревностнйшихъ почитателей своего убійцы, и не могъ вришь, чтобы полководецъ хотлъ умертвить рядоваго воина. Голодомъ и усталостію изнуреннаго страдальца сводятъ въ глубокій ровъ замка. Тамъ выкопана новая яма, снимаютъ съ него платье, прившиваютъ въ груди фонарь, чтобы видть во мрак ночи и врне направить пулю къ его сердцу. Онъ подаетъ часы палачамъ своимъ, и проситъ отослать ихъ къ друзьямъ его на память: ему отвчаютъ бранными словами. Поданъ знакъ къ выстрлу, и Принцъ крови падаетъ безъ свидтелей, безъ утшенія, въ нсколькихъ миляхъ отъ Шантильи, въ нсколькихъ шагахъ отъ старыхъ деревъ, подъ которыми Святый Король Лудовикъ оказывалъ правосудіе своимъ подданнымъ. Молодый, прекрасный, храбрый, послдній потомокъ побдителя при Рокруа кончаетъ жизнь, какъ кончилъ бы ее Великій Конде и какъ не кончитъ дней своихъ его убійца. Тло его сокрыто въ землю потаенно, и Боссюетъ не возстанетъ изъ гроба говорить надъ его прахомъ.
Тому, кто опустился ниже человчества черезъ злодйское убійство, тому оставалось только, обманывать, притворнымъ усиліемъ вознестись выше человчества по своимъ предпріятіямъ, оправдывать преступленія предлогами, и уваженіями, неизвстными обыкновеннымъ людямъ, выдавать наконецъ неправедные умыслы беззаконія за глубокія таинства обширнаго разума. Бонапартъ прибгнулъ къ тому безсовстному, но явному обману, который показываетъ самонадежность, но который не стоитъ простаго раскаянія: не имя возможности сокрыть злодяніе, онъ обнародовалъ его перед цлымъ свтомъ.
Когда разнесся въ Париж приговор смерти, ужасъ овладлъ всми и никто не сокрывалъ его. Вс спрашивали друг друга, по какому праву Корсиканецъ пролилъ чистйшую и прекраснйшую кровь Франціи. Думалъ ли онъ, что его полу-Африканской родъ замнитъ Французскую высокую фамилію, имъ истребленную? Но особливо военные люди содрогнулись, имя Конде было нкоторымъ образомъ ихъ собственностію, было для нихъ знаменіемъ воинской чести Французовъ. Не одинъ раз гренадеры наши и встрчались съ тремя отраслями героевъ на поляхъ битвы, съ Принцомъ де Кондэ, съ Дюкомъ де Бурбонъ и съ Дюкомъ д’Ангень, они нанесли даже рану одному изъ нихъ {Дюку де Бурбон.}, но мечь Француза не могъ истощить сей благородной крови: ея источник могъ только изсохнуть отъ руки чуждаго пришельца.
Каждый народъ иметъ свои пороки. Измна, коварство и неблагодарность не есть порок Французовъ. Казнь Дю, а д’Ангена, пытка и умерщвленіе Пишегрю, война въ Испаніи и содержаніе Папы въ плну, доказываютъ, что Бонапартъ не иметъ духа Французовъ. Стеня под тягостію оковъ, будучи равно чувствительны къ бдствію и къ слав, мы оплакивали Дюка д’Ангена, Пишегрю, Жоржа и Жиро, удивлялись Саррагогсъ, и взирали съ уваженіемъ на Первосвященника, окованнаго цпями. Тотъ, который лишилъ Римскихъ областей Священную Особу, внчавшую его короною, тотъ, который въ Фонтенебло осмлился своею собственною рукою ударить державнаго Пастыря церкви, и влачить за блыя сдины Отца врующихъ: тотъ гордился можетъ быть въ душ своей новою побдою, он не зналъ что у Наслдника Христова остаются тростяный скипетръ и терновый внецъ, которые рано или поздно побдитъ силу злодя.
Наступитъ время, въ которое свободные Французы объявятъ торжественно, что они не имли участія въ сихъ злодяніяхъ тирана, что убіеніе Дюка д’Ангена, заключеніе Папы и война въ Испаніи суть дла безбожныя, святотатственныя, ненавистныя, несоотвтственныя характеру Французовъ, и которыхъ стыдъ долженъ обратишься только на главу виновника, на иностранца.
Бонапарте воспользовался общимъ ужасомъ, разпространеннымъ убіеніемъ Дюка д’Ангена, чтобы ступить послдній шагъ и ссть на престол.
Тогда начались великія сатурналій царственныя: злодяніе притсненіе и рабство текутъ равными шагами съ безуміемъ самовластителя. Всякая свобода изчезаетъ, всякое благородное чувство, всякая великодушная мысль обращается въ государственное преступленіе. Кто говоритъ о добродтели, тотъ подвергается подозрнію, похвала прекрасному длу есть оскорбленіе Государя. Слова перемняются въ ихъ значеній, кто сражается за своего законнаго владтеля, тотъ мятежникъ, измнникъ есть врноподданный, вся Франція обращается въ царство лжи: журналы, рчи, стихи и проза, вс роды словесности измняютъ истин. Когда было ненастье, говорятъ, что сіяло солнце, когда народъ безмолвно окружалъ гуляющаго тирана, то пишутъ, что онъ шествовалъ при громкихъ восклицаніяхъ сего народа: единственная цль есть властитель, единственный предметъ морали смиряться перед его безумной волей, первая обязанность хвалить его. Надобно особливо восклицать отъ любви и восторга, когда он сдлалъ проступокъ, или совершилъ злодяніе, угрозы принуждаютъ сочинителей величать деспота. Надлежало имъ споришь и договариваться о мр похвалы, щастливы были, когда за нсколько пустыхъ риторическихъ распространеній о слав оружія они имли право излить нкоторое стованіе, указать на нкоторое зло, вывесть нкоторыя истины изъ мрака осужденія. Никакая книга не могла явиться на свтъ безъ того, чтобы не содержать похвалы Бонапарту, чтобы не имть сего клейма рабства: въ новыхъ изданіяхъ древнихъ авторовъ цензура не пропускала ничего, что было противъ Завоевателей, порабощенія и тиранства, какъ Директорія имла намреніе вычеркнуть въ тхъ же книгахъ все, что относилось въ польз самодержавія и самодержцевъ. Календари подвергались строгому разсмотрнію, и конскрипція входила въ катихизисъ. Въ искусствахъ было раболпство: Бонапартъ отравляетъ ядомъ людей, зараженныхъ въ Яффъ моровою язвою, пишутъ картину, на которой представляютъ, что отъ сильной любви къ человчеству онъ прикасается мужественною рукою къ симъ зараженнымъ. Не такъ Св. Лудовикъ изцлялъ больныхъ, врученныхъ въ его Царскія руки довренностію трогательною и божественною. Впрочемъ, не указывайте на общее мнніе, главное правило то, что Государь иметъ право располагать имъ ежедневно. Въ полиціи, доведенной у Бонапарта до совершенства, былъ Комитет, уполномоченный направлять умы къ извстной цли, и надъ симъ Комитетомъ Директоръ общенароднаго мннія. Коварствомъ и безмолвіемъ, сими великими орудіями удерживали народ въ заблужденія. Естьли ваши дти легли на пол сраженія, то думаете ли вы, что по уваженію, или состраданію извстятъ васъ об ихъ участи? Нтъ, умолчатъ о произшествіяхъ, самыхъ важныхъ для отечества, для Европы, для цлаго міра. Непріятель стоитъ въ Mo, вы только свдаете о томъ отъ разбжавшихся поселянъ, вы окружены мракомъ, ваше безпокойство обращаютъ въ смх, ваше страданіе почитаютъ игрушкой, говорятъ съ презрніемъ о томъ, что вы можете мыслишь и чувствовать. Вы хотите возвысить голос, шпіон доноситъ на васъ, жандарм влечетъ васъ под стражу, военная Коммисія судитъ васъ, вы разстрляны и — забыты.
Не довольно было наложить оковы на отцовъ, надлежало еще располагать судьбою дтей. Изъ отдаленнйшихъ краевъ Имперіи прибгали матери требовать со слезами возвращенія сыновей, отнятыхъ у нихъ правительствомъ. Дти наши были записаны въ школахъ, гд научали ихъ при барабанномъ бо неврію, распутству, ненависти къ домашнимъ добродтелямъ и слпой покорности самовластителю. Отеческая власть, уважаемая жесточайшими тиранами въ древности, почиталась у Бонапарте злоупотребленіемъ и предразсудкомъ. Онъ хотлъ, чтобы дти наши были нкотораго рода Мамелюками безъ вры и Бога, безъ фамиліи и отечества: кажется, что сей врагъ всякаго добра стремился разрушить Францію въ ея основаніи. Столько людей развратилъ и погубилъ онъ въ краткое десятилтнее время, сколько не погубили ихъ вс Римскіе тираны вмст отъ Нерона до послдняго гонителя Христіанъ. Т правила, на которыхъ основывалась его Государственная наука, переходили отъ правительства въ разныя состоянія общества, ибо развратное правленіе разпространяетъ порокъ въ народ, какъ мудрое правленіе раститъ плоды добродтели, Отсутствіе вры, любовь къ роскошнымъ наслажденіямъ свыше мры достатка, презрніе къ нравственнымъ связямъ, духъ случайнаго щастія, насилія и властолюбія неслися съ трона въ семейства. Продолжись еще нсколько лтъ такое правленіе, и Франція сдлалась бы вертепомъ разбойниковъ.
Преступленія нашей революціи были дломъ страстей, которыя, всегда оставляютъ способы къ спасенію, было неустройство, а не разрушеніе въ гражданскомъ обществ. Нравственность была испорчена, а не была истреблена, совсть имла свои угрызенія, убійственное хладнокровіе не смшивало невиннаго съ виновнымъ, и по тому бдствія тогдашнихъ временъ могли быть споро заглажены. Но какъ залчить рану, нанесенную рукою того правительства, которое полагало деспотизмъ началомъ порядка, которое произнося имена религіи и морали, разрушало ту и другую своими учрежденіями и своими богохуленіями, которое старалось утвердить порядокъ не закономъ и должностію, но силою и полицейскими шпіонами, которое, наконецъ, считало мертвое состояніе рабства тишиною благоустроеннаго общества, текущаго въ молчаніи по врной стез древнихъ отцовскихъ добродтелей. Самыя нещастнйшія времена предпочтительне такому состоянію. Естьли междоусобныя брани раждаютъ народные преступленія, то он выводятъ по крайней мр частныя добродтели, дарованія и великихъ людей. Но въ деспотизм гибнутъ Царства: употребляя во зло вс способы, убивая души и тла, онъ ведетъ за собою конечное разрушеніе и Завоеваніе…
Хвалятъ управленіе Бонапарта: естьли управленіе состоитъ въ цыфрахъ, естьли для государственной науки надобно только знать, сколько родится въ области хлба, вина и масла, сколько остается добрать послднихъ червонцевъ и послднихъ людей: то безъ сомннія Бонапартъ былъ великій мастер управлять Государствомъ — не льзя было лучше устроить зла, и образовать порядокъ въ безпорядк. Но естьли лучшій образ правленія есть тотъ, который покоитъ народ въ мир,— питаетъ въ немъ благочестіе и правосудіе, бережетъ кровь людей, уважаетъ права собственности и семейства гражданъ, то конечно Бонапартово правленіе было худшее изъ всхъ правленій.
И сколько еще ошибокъ и заблужденій въ его собственной систем! Расточительное правленіе поглощало часть государственныхъ доходовъ, цлыя арміи таможенныхъ надзирателей и сборщиковъ съдали налоги, ими забранные. Не было, ни одного мстнаго начальника, который бы не имлъ подъ своимъ вденіемъ пяти, или шести помощниковъ. Бонапартъ объявилъ войну торговл. Естьли процвтала во Франціи отрасль промышленности, онъ захватывалъ ее въ свои руки, и у него она засыхала. Табакъ, соль, шерсть, колоніальныя произведенія всякаго рода, все было для него предметомъ гнусной монополіи, онъ сдлался единственнымъ купцомъ въ Имперіи. По безсмысленнымъ соображеніямъ, или справедливе, по невжеству и по явной ненависти въ морскому длу, онъ растерялъ наши колоніи, истребилъ наши флоты. Онъ строилъ большіе корабли, оставляя ихъ гнить въ портахъ, или самъ обезоруживалъ ихъ на содержаніе своего сухопутнаго войска. Разсыпавъ до ста фрегатовъ по всмъ морямъ, можно было нанести великій вредъ непріятелю, образовать матросовъ для Франціи, защитить наши купеческія суда, но сіи первыя понятія здраваго смысла не входили въ голову Бонапарта. Не его законамъ должно приписывать успхи нашего земледлія, а раздлу великихъ имній, уничтоженію нкоторыхъ феодальныхъ правъ, и многимъ другимъ обстоятельствамъ революціоннымъ. Этотъ безпокойный и странный человкъ ежедневно тревожилъ народъ, который имлъ нужду въ спокойствіи, указами, другъ другу противорчущими и невозможными въ исполненіи: вечеромъ нарушалъ онъ законъ, постановленный утромъ. Въ десять лтъ расточено имъ пятнадцать тысячъ милліоновъ податей, сумма, превышающая вс бывшіе сборы въ продолженіе семидесяти семи лтъ царствованія Лудовика XIV. Для него не достаточна было добычи со всего міра и доходу пяти сотъ милліоновъ, размноженіе казни всми непозволительными способами было главною его заботою. Каждый Префектъ, каждый Подпрефектъ, каждый Меръ имлъ право надбавлять платежъ съ привоза въ городъ, съ земли и селенія, и требовать отъ владльца, произвольной суммы на вымышленныя потребности. Франція отдана была на грабительство. Дряхлость, убожество, смерть, воспитаніе, искусство, наука, все взносило подать Государю, у васъ былъ изувченный сынъ, калека безъ рукъ и ногъ, не въ состояніи служить, вы обязаны были, по закону конскрипціи выплатить тысячу пятьсотъ франковъ для вашего утшенія въ семъ нещастіи. Иногда больный конскриптъ умиралъ до осмотра рекрутскаго наборщика. Вы полагаете, что отецъ увольнялся тогда отъ платежа тысячи пяти сотъ фрагковъ за выправку или увчье? Совсмъ нтъ. Естьли и было объявлено объ изнеможеніи перед концемъ жизни, но какъ конскриптъ находился еще въ живыхъ по объявленіи, то отецъ обязанъ былъ отсчитать сумму на гроб своего сына. Бдному человку, который, хотлъ учить и воспитать одного дитя своего, надлежало дать сто восемьдесятъ франковъ университету, и сверхъ того обязательство имть учителя на своемъ содержаніи. Упоминалъ ли новый авторъ об авторъ древнемъ? Какъ сочиненія послдняго впадали въ такъ называемое казенное имущество (dormian public), цензура требовала по пяти су съ каждой приведенной строчки. Естьли, приводя мсто изъ древняго автора, вы переводили его, то платили только по дв су съ каждой строки, тогда приведенное мсто составляло полу-казенное имущество, ибо половина труда принадлежала живому переводчику, а другая умершему автору. Когда Бонапартъ веллъ въ зиму 181 года раздать бднымъ хлбъ, вс думали, что плодъ сей щедрости извлеченъ изъ его экономіи, а онъ при семъ случа наложилъ нсколько лишнихъ податей, и выбарышничалъ четыре миліона на хлб и соли неимущихъ. Наконецъ онъ завладлъ доходами похоронъ: достойно было истребителя Французовъ собирать пошлину съ ихъ мертвыхъ тлъ! Гд можно было искать правосудія, когда онъ самъ писалъ законы? Законодательный Совт имлъ смлость заговорить противъ него, и его распустили. Одна статья новыхъ кодексовъ совсмъ уничтожала собственность, надзиратель имній могъ вамъ сказать: ‘Ваша собственность есть казенная, или національная, на время беру ее подъ секвестръ, а вы просите посему длу, естьли угодно. Когда казна не иметъ на то права, то вамъ возвратятъ ваше имніе.’ — Куда же вамъ прибгнуть въ семъ случа? Къ судебнымъ мстамъ? Нтъ. Такія дла предоставляемы были на разсмотрніе Государственнаго Совта, и производились передъ Императоромъ, который былъ въ тяжб и судья и участьникъ.
Какъ собственность была не надежна, такъ гражданская свобода совсмъ не была обезпечена. Что могло быть чудовищне Коммисіи, которая имла темницы под своимъ вденіемъ? По ея донесенію, человк могъ содержаться вчно въ заключеніи безъ всякаго слдствія, безъ всякаго суда, даже выдержать пытку, быть ночью разстрлянъ, на порог темницы удавленъ! При сихъ ужасахъ, Бонапартъ наряжалъ ежегодно Коммисіи для свободы книгопечатанія, для безопасности личной:
Самъ Тиверій такъ не шутилъ никогда надъ родомъ человческимъ.
Наконецъ конскрипція увнчала творенія его деспотизма. Въ Скандинавіи, которую одинъ Историкъ называешь фабрикой человческаго рода, недостало бы довольно людей по требованію сего душегибельнаго устава. Устав конскрипціи останется вчнымъ памятникомъ Бонапартова царствованія. Въ немъ заключается все, что могло изобрсть тонкое и хитрое тиранство на муку и погибель народовъ: такое учрежденіе есть подлинно адское. Поколнія Франціи отбирались въ срокъ опредленный, какъ деревья въ лсу на порубку: ежегодно восемьдесятъ тысячъ молодыхъ людей было ссчено. Но такая смерть казалась еще правильною: не рдко удвоивалась, или усиливалась конскрипція чрезвычайнымъ наборомъ, не рдко поглощала она предбудущія жертвы, какъ расточитель забираетъ впередъ свои доходы. Напослдокъ наборъ производился безъ счету: законныя лта, способности требуемыя для воина, идущаго на смерть, ничто не было уважено, и въ семъ отношеніи законъ имлъ чудную благосклонность: онъ восходилъ до отрока, низходилъ до старца, отпущенный былъ снова выгнанъ, сын бднаго ремесленника, хотя бы он три раза откупался на выработанныя отцемъ немногія деньги, долженъ былъ идти. Ни болзнь, ни дряхлость, ни тлесные пороки не оправдывали и не спасали. Летучіе отряды обтекали свое отечество какъ непріятельскую землю, чтобы насильственною рукою разхватать послдній народъ. Кто жаловался на грабительство, тому отвчали, что летучіе отряды жандармовъ состоятъ изъ Красавцевъ, которые утшатъ матерей, и возвратятъ ихъ убыль. За отсутствіемъ одного брата брали другаго. Отецъ отвчалъ за сына, жена за мужа: отвтственность простиралась до самыхъ отдаленныхъ родственниковъ и до сосдей, цлое селеніе обязывали поручительствомъ за родившагося въ немъ конскрипта. Въ дом крестьянина стояли солдаты, и кормились на вырученныя имъ деньги за послднюю постель свою до итого времени, пока удастся ему отыскать въ лсахъ бглаго конскрипта. При варварств было еще безуміе: требовали дтей у тхъ, которые, къ ихъ щастію, были бездтны, мучили людей, чтобы добраться до имени такого человка, которой стоялъ только на списк жандармовъ, или конскрипта, которой былъ давно въ служб. Беременныхъ женщинъ приводили къ пытк, чтобы они указали мсто, гд скрывался первородный плод ихъ. Отцы приносили мертвое сыновнее тло, въ знакъ увренія, что не могутъ поставить сына живаго. Иныя дти изъ богатыхъ семейств откупились, имя намреніе приготовить себя къ должности судей, правителей, ученыхъ, хозяевъ, столь полезныхъ для порядка гражданскаго общества, въ обширной земл, но ихъ ввергли въ общую кровавую счу черезъ опредленіе въ почетную гвардію. Презрніе къ человческой жизни до того простиралось, что называли конскриптовъ первою матеріею и пушечнымъ мясомъ. Между поставщиками мяса человческаго задавали друг другу вопросы, а именно: долго ли выживетъ конскриптъ? Одни утверждали, не доле двухъ годовъ, а другіе говорили, три года. Самъ Бонапартъ говорить: у меня 300,000 людей доходу. Он умлъ въ 14 лтъ своего правленія погубить боле пяти миліоновъ Французовъ, боле того, что погибло во вс наши междоусобныя брани отъ Короля Жана до Генриха IV. Въ послдній изтекшій год Бонапартъ забралъ, кром національной гвардіи, одинъ миліонъ триста тысячь человкъ,— что составляетъ боле нежели сто тысячъ человкъ на мсяцъ, а не стыдились говорить, что онъ истратилъ только излищекъ народнаго многолюдства.
Не трудно было предвидть того, что случилось: вс благоразумные люди говорили, что конскрипція, истощивъ Государство, подвергнетъ его неизбжной опасности, когда непріятель наступитъ въ силахъ. До послдней капли выжатое рукою палача безкровное тло Франціи не могло не защищаться слабо. Но зло конскрипціи состояло не въ одномъ урон людей, она увлекала насъ и всю Европу во мракъ варварства. Отъ конскрипціи рушатся неминуемо ремесла, искусства, изящныя науки. Юноша, которому опредлено умереть на девятнадцатомъ году своего возраста, не можетъ заниматься наукою. Сосди, невольно прибгая къ тмъ же способамъ для своего защищенія, удалялись въ свою очередь отъ выгодъ гражданскаго просвщенія, и вс народы, одни на другихъ стремяся, какъ во времена Готфовъ и Вандаловъ, возвратились бы скоро къ бдствіямъ тхъ вковъ. Разрывая связи общежитія, конскрипція разрушала въ то же время связи семейственныя: съ колыбели привыкая считать себя жертвами, на смерть обреченными, дти не повиновались отцамъ, и вели жизнь лнивую, праздную, распутную, въ ожиданіи того дня, въ которой пускались на грабежъ и убійство. Какое доброе правило могло укоренишься въ ихъ сердц? Съ другой стороны, отцы и матери въ низкомъ состояніи людей оставляли безъ любви и попеченія дтей, которыхъ надлежало имъ скоро лишишься, которыя, казалось, родились имъ на сокрушеніе и въ тягость. Вотъ источникъ сердечнаго ожесточенія и забвенія всхъ природныхъ чувств, начало эгоизма, холодности къ добру и злу, равнодушія къ отечеству, вотъ что погашаетъ послднюю искру совсти, ввергаетъ народы въ рабство, истребляя въ нихъ ненависть къ пороку и любовь къ добродтели.
Таково было Бонапартово правленіе во внутренности Франціи.
Когда кроткая и благородная кровь Капетовъ, какъ будто бы отдыхая, переставала раждать героевъ, она производила на свтъ Королей добродтельныхъ. Одни заслужили имя благоразумныхъ, добрыхъ, справедливыхъ, возлюбленныхъ, другіе имя Великихъ, Августйшихъ, Отцовъ искусствъ, наукъ и отечества. Нкоторые имли страсти, отъ которыхъ пострадали, и очистились симъ страданіемъ, но изъ нихъ ни одинъ не устрашалъ вселенной тми пороками, которые тяготютъ на памяти Цесарей, и которые Бонапартъ возобновилъ передъ лицемъ свта.
Бурбонская фамилія, послдняя отрасль священнаго древа, имла ту необыкновенную участь, что первый Король ея погибъ подъ мечемъ фанатика, a послдній подъ скирою атеиста. Отъ Роберта Шестаго, сына Св. Лудовика, ихъ Предка, Бурбоны не имли только въ теченіе столь многихъ вковъ славы бдствія: но и та слава наконецъ увнчала ихъ. Въ чемъ можемъ укорять Бурбоновъ? При имени Генриха IV сердца наши бьются и глаза наполняются слезами, Людовику XIV обязаны мы лучшимъ удломъ нашей слав. Не мы ли сами нарекли Людовика XVI честнйшнимъ человкомъ въ Государств? Разв для того отрекаемся отъ его крови, что мы ее пролили? разв для того отвергаемъ его фамилію, что мы умертвили его сестру, его жену и его сына? Остатокъ сей фамиліи оплакиваетъ въ изгнаніи не свои бдствія, a наши. Молодая Принцесса, нами гонимая, отъ нашей вины осиротвшая, въ чертогахъ чужихъ земель сожалетъ о темницахъ своего отечества. Она могла вступить въ супружство съ Государемъ сильнымъ и славнымъ, но она предпочла руку своего двоюроднаго брата, бднаго изгнанника, для того что онъ былъ ея соотечественникъ, и что она не хотла отдлиться отъ бдствій своего семейства. Цлый свтъ удивляется ея добродтелямъ, народы за нею слдуютъ, когда она является на гульбищахъ, осыпая ее благословеніями, a мы могли забыть ее! Удалясь изъ своего отечества, гд сердце ея такъ много страдало, она оглянулась и заплакала. Мы, предмты ея всегдашней молитвы и любви, мы не знаемъ почти, что она существуетъ въ мір. Чувствую, говорить иногда Принцесса, чувствую, что могу имть дтей только во Франціи. Трогательное слово, посл котораго надлежало бы намъ упасть къ ногамъ ея со слезами раскаянія! Такъ, Герцогиня д’Ангулемъ перестанетъ быть безплодною на плодовитой земл отечества! На сей земл родятся лилеи: он произрастутъ, и выцвтутъ съ новою красотою, будучи орошены кровію столькихъ жертвъ, принесенныхъ въ очищеніе у подножія эшафота Лудовика и Антуанетты.
Братъ Лудовика XVIII, Наслдникъ сего Царства, извстенъ своимъ просвщеніемъ, свободенъ отъ предразсудковъ и непричастенъ мстительному злопамятству. Нтъ Государя, который въ ныншнее время могъ бы лучше управлять Франціей по духу вка и по нашимъ обстоятельствамъ, какъ нтъ человка неспособне Бонапарта быть Царемъ нашимъ. Государственный уставъ есть дло времени и опыта, искусство царствовать требуетъ особливо разсудка и единообразія. Государь, который иметъ въ голов своей нсколько понятій обыкновенныхъ, но полезныхъ, можетъ приличне быть главою народа, нежели чрезвычайный пришлецъ, безпрестанно выдумывающій новые планы, новые законы, и поставляющій науку царствовать въ искусств возмущать народы, перемнять уставы, разрушать вечеромъ, что было устроено утромъ. Не только Лудовикъ XVIII иметъ т опредленныя понятія, ту умренность, тотъ здравый смыслъ, которыхъ требуетъ званіе Монарха, но онъ любитъ еще и науки, самъ ученъ и краснорчивъ, какъ многіе изъ нашихъ бывшихъ Королей, иметъ наконецъ разумъ обширный и просвщенный, a характеръ твердый и философическій.
Посмотримъ, кого лучше избрать, Бонапарта ли, возвращающагося къ намъ съ кровавымъ уставомъ конскрипціи, или Лудовика XVIII, идущаго залчить наши раны, съ братнинымъ завщаніемъ въ рук. Передъ вступленіемъ на Царство, онъ повторитъ слова, начертанныя добродтельнымъ Лудовикомъ XVI: ‘Прощаю отъ истиннаго сердца тмъ, которые объявили себя моими врагами, хотя я не подалъ имъ никакой причины, и прошу Бога простить ихъ.’
Графъ д’Артуа, откровенный, прямодушный, истинный Французъ по духу и праву, отличается нын своимъ благочестіемъ, своею кротостію, своимъ добросердечіемъ, какъ украшался въ цвтущей молодости своею величавою осанною и своею царскою ловкостію. Бонапартъ сраженъ десницею Всевышняго, a не исправленъ опытомъ бдствія, отступая въ другіе предлы Государства, ускользающаго изъ тиранскихъ рукъ его, онъ влечетъ за собою безвинныя жертвы, окованныя его цпями: въ послднихъ темницахъ Франціи еще свирпствуетъ послдняя сила злодя. A Графъ д’Артуа вступаетъ въ землю отечественную безъ силы, безъ воинства, незнаемый въ лице Французами. Едва произнесено имя его, и народъ преклоняетъ передъ нимъ колно, лобызаетъ ноги его, восклицаетъ со слезами: ‘Приносимъ тебъ одн сердца наши’, извергъ не оставилъ намъ ничего боле.’ По сему отступленію изъ Францію, по сему возвращенію во Францію вы можете видть съ одной стороны похитителя, a съ другой Государя законнаго.
Дюкъ д’Ангулемъ предсталъ въ другой области нашей, Бордо, вторый Городъ въ Государств, повергся въ его руки и отечество Генриха XIV приняло съ радостнымъ восторгомъ наслдника добродтелей Царскаго уроженца Беарнскаго. Не было въ нашихъ воинствахъ оруженосца столь бодрственнаго, каковъ Дюкъ де Берри. Герцогъ Орлеанскій доказалъ своею врностію Королю и Королевской крови, что его имя есть донын украшеніе Франціи. Я говорилъ уже о трехъ поколніяхъ Героевъ: о Принц до Конде, о Дюк де-Бурбонъ, и о третьемъ, котораго наименовать предоставляю самому Бонапарту.
Не знаю, повритъ ли потомство, что Бурбонскіе Принцы были изгнаны народомъ, имъ обязаннымъ своею славою, безъ всякой вины, безъ всякаго другаго преступленія, кром одного нещастія, на нихъ навлеченнаго послднимъ Королемъ ихъ племени, который не былъ тираномъ, нтъ, потомство не повритъ, что мы изгнали такихъ добрыхъ Принцевъ, нашихъ согражданъ, чтобы поставить у себя правителемъ иностранца, злйшаго человка въ мір. Воображеніе постигаетъ отчасти республику во Франціи, народъ, въ нещастный часъ безумія, могъ перемнить образъ правленія и отвергнуть верховную власть, но, возвратясь къ Монархіи, было бы стыдно и безразсудно хотть ее имть безъ нашего законнаго Государя, и врить, чтобы она могла существовать безъ него. Пускай трудятся надъ перемнами въ конституціи, но никто не иметъ права перемнать Государя. По какому праву лишаемъ наслдниковъ Лудовика XVI того трона, на которой они имютъ неоспоримыя права? по какому чудному противорчію отдали мы сыну сторожа изъ города Аяччю наслдство Роберта Сильнаго? Для безвстнаго Италіянца, котораго надлежало вывести ко щастію, обобравъ всхъ Французовъ, испровергли мы Салическій законъ, Палладіумъ нашего Государства. Боже мой! куда сокрылась гордость Франціи! Она отвергла великія воспоминанія древности въ пользу Королевскаго поколнія, чтобы избрать Бонапарта!
Напрасно будемъ говорить, что Бонапартъ не есть иноземецъ. Въ глазахъ Европы, въ глазахъ всхъ непредубжденныхъ Французовъ не можетъ онъ не быть иностранцемъ, и таковымъ будетъ онъ передъ судомъ потомства. Оно отнесетъ къ его имени славу нашихъ побдъ, a къ нашему имени стыдъ его злодянія, Бонапартъ не иметъ ничего Французскаго ни въ дух, ни во нравахъ. Черты лица его показываютъ его происхожденіе. Не нашимъ языкомъ говорилъ онъ въ младенчеств: его выговоръ вмстъ съ его именемъ открываютъ его отечество. Отецъ и мать его выжили половину своего вка въ подданств Генуэзской республики. Онъ самъ гораздо чистосердечне своихъ льстецовъ, онъ не выдаетъ себя за Француза, онъ ненавидитъ и презираетъ насъ. Не одинъ разъ у него вырывалось слово: Таковы-то вы, Французы! Въ одной рчи своей онъ отозвался объ Италіи, какъ о своемъ отечеств, о Франціи, какъ o своемъ завоеваніи. Естьли Бонапартъ Французъ, то Французомъ былъ и Туссенъ д’Увертюръ, родившійся въ Французской давнишней колоніи, подъ законами нашими, онъ имлъ боле права на имя Француза. A иноземецъ, призрнный въ дтств нашими щедрыми Королями, сидитъ на трон сихъ Королей и жадничаетъ пролитіемъ ихъ крови! Мы образовали его юныя лта, изъ благодарности онъ ввергаетъ насъ въ бездну страданія! Видимое дло Небеснаго правосудія! Галлы истребили Римъ, a Римляне поработили Галловъ, не рдко Французы опустошали Италію, и Медицисы, Галигаи, Мазарины, Наполеоны насъ сокрушили. Италія и Франція должны наконецъ знать другъ друга, имъ не льзя имть связи.
Какая отрада, успокоиться наконецъ, посл многихъ бдствій и смятеній, подъ отеческою властію нашего законнаго Государя! На часъ могли мы быть рабами славы пролитой на Бонапарта блескомъ нашего оружія, нын, когда онъ утратилъ свою послднюю честь, не простительно быть невольниками его злодйства. Отвергнемъ сего притснителя, какъ отвергли его другіе народы! Да не будетъ на насъ нареканія: они убили добродтельнйшаго Короля въ мір, и не отважимся на защищеніе его жизни, а теперь проливаютъ послднюю каплю крови, жертвуютъ остаткомъ народа за пользу иностранца, ненавистнаго для ихъ сердца. Какимъ образомъ неврная Франція оправдается въ ея постыдной врности? Разв мы захотимъ признаться, что преступленія для насъ пріятны, злодянія утшительны, тиранство согласно съ нашею пользою? Ахъ, естьли бы союзные Цари и народы, утомяся наконецъ нашимъ упорствомъ, оставили намъ сего безумца, естьли бы мы были такъ подлы и низки, чтобы согласились потерею многихъ владній купить безславіе имть у себя заразу человчества и бича народовъ: то надлежало бы намъ сокрыться въ пустын, перемнить имя и языкъ, истребить изъ памяти у себя и у другихъ, что мы были нкогда Французами!
Помыслимъ о благоденствіи нашего общаго отечества, судьба его въ рукахъ нашихъ, одно слово можетъ намъ возвратить славу и миръ, уваженіе свта, или повергнулъ насъ въ рабство самое постыдное. Возстановимъ Монархію Кловиса, наслдство Св. Лудовика, владніе Генриха IV. Одни Бурбоны могутъ нын облегчить наши бдствія, залчить наши раны: ихъ умренность, ихъ отеческая любовь, ихъ собственныя нещастія согласны съ пользою Государства, изнуреннаго и утомленнаго бурными потрясеніями, съ ними воцарится справедливость, безъ нихъ нтъ ни закона, ни правосудія. Ихъ единственное присутствіе воскреситъ порядокъ, котораго начало въ нихъ заключается. Они добрые, знаменитые, благороднйшіе сыны отечества, они боле Французы, нежели мы. Сіи Владтели цвта лилеи славились во вс времена чистотою и прямотой ихъ души, они такъ связаны съ корнемъ нашего благонравія, что составляютъ, кажется, часть Франціи, которая безъ нихъ томится какъ въ отсутствіи воздуха и солнца.
Естли съ ними все успокоится, естьли они могутъ одни положить конецъ долговременному потрясенію Государственному, то возвращеніе Бонапарта ввергнетъ насъ въ безконечныя бдствія. Можетъ ли плодовитйшее воображеніе представить себ, чмъ будетъ сей чудовищный исполинъ, сжатый въ тсныхъ предлахъ, безъ способовъ пожирать сокровища міра и проливать кровь Европы? можно ли его представить себ прикованнаго ко двору раззоренному и обезславленному, и свирпствующаго только надъ Французами отъ бездйствія? Бонапартъ не перемнился и никогда не перемнится, всегда онъ будетъ выдумывать уставы, законы и учрежденія безразсудныя, противорчущія, или злодйскія, всегда будетъ насъ мучить, всегда будетъ подвергать опасности нашу жизнь, свободу и собственность. Ожидая случая возмутить снова спокойствіе міра, онъ приметъ на себя трудъ рушить порядокъ въ нашихъ семействахъ, оставшись рабами среди вольнаго свта и предметами общаго презрнія, мы дойдемъ до послдняго стыда не чувствовать уже нашего порабощенія, и засыпать, подобно восточному невольнику, въ мертвомъ равнодушіи къ тому узлу, которымъ Султанъ на завтра удавитъ насъ.
Мн остается доказать, что возстановленіе Бурбановъ сколько для Франціи, столько и для всей Европы полезно.
Въ разсужденіи частныхъ причинъ, есть ли человкъ въ свт, который захочетъ положиться на слово Бонапарта? Не въ томъ ли состоитъ искусство его политики, какъ и склонность его сердца, чтобы всегда обманывать, врность слова почитать слабостію ума и дломъ глупца, a святость клятвы игрою и обманомъ? Выполнилъ ли онъ одинъ изъ трактатовъ, имъ заключенныхъ съ разными Державами въ Европ? Врнйшія его завоеванія были всегда слдствіемъ нарушеннаго условія во время мира, рдко, очищалъ онъ мста, когда надлежало сдать ихъ, и нын, при самомъ своемъ пораженіи, онъ иметъ нсколько крпостей въ Германіи, a въ нихъ плоды своего грабительства и свидтелей своего обмана.
Но его свяжутъ такъ, чтобы онъ не могъ возобновить своихъ опустошеній! Сколько ни ослабите его силы, уменьшивъ владнія Франціи, оставивъ гарнизоны въ пограничныхъ крпостяхъ на нсколько лтъ, принудивъ его выплатить великія суммы, имть маленькую армію и уничтожить конскрипцію, — все напрасно. Еще разъ, Бонапартъ не перемнился, злополучіе на него не дйствуетъ: ибо онъ стоялъ не выше щастія. Въ тайн и молчаніи придумаетъ онъ мщеніе, вдругъ черезъ годъ, или черезъ два года спокойствія, когда общій союзъ рушится, когда каждая Держава возвратится въ свои границы, онъ вызоветъ насъ къ оружію, воспользуется подростками новаго поколнія, захватитъ крпости, выступитъ изъ границы и зальетъ Германію новыми силами. И теперь онъ твердитъ о томъ, чтобы идти выжечь Вну, Берлинъ, Мюнхенъ, онъ не можетъ выпустить изъ рукъ своихъ добычу. Притекутъ ли еще съ береговъ Днпра Россіяне, чтобы даровать въ другой разъ свободу Европ? Сей крпкій союзъ Царей и народовъ, плодъ двадцатипятилтняго страданія, возобновится ли такъ скоро, по разрыв всхъ ныншнихъ узловъ его? Не удастся ли Бонапарту подкупить какого нибудь Министра, обольстить какого нибудь Принца, пробудить слабо дремлющую зависть и склонить въ свою пользу какой нибудь народъ, который, по ослпленію, пристанетъ къ его знаменамъ? Наконецъ, будутъ ли живы вс т Государи, которые нын царствуютъ, и перемна въ правленіи не произведетъ ли перемны въ политик? Могутъ ли столько разъ обманутыя Державы поврить наружной безопасности? Забудутъ ли они гордость того пришлеца, который обращался съ ними такъ нагло, хвастался, что Короли стоятъ у него въ передней, раздавалъ повелнія Государямъ, держалъ шпіоновъ при Дворахъ, и въ слухъ говорилъ, что прежде десяти лтъ его династія будетъ древнйшею въ Европ? Вступятъ ли Цари въ сношеніе съ тмъ человкомъ, которой засыпалъ ихъ всякаго рода оскорбленіями? Одна любезная Королева плняла Европу своею красотою, своимъ мужествомъ и своими добродтелями, и онъ ускорилъ ея смерть своими подлыми обидами! Святость Царей не позволяетъ мн повторять всхъ его дерзостей, нкогда обращенныхъ къ лицу тхъ Особъ, которыя нын пишутъ ему уставы въ его чертогахъ. Его оскорбленія достойны только презрнія, но польза и величество престоловъ требуютъ, чтобы народы благоговли передъ Державами, чтобы Державы преломили мечь хищника и навсегда обезславили право силы, на которомъ Бонапартъ утверждалъ свою гордость и свое царство.
За сими частными разсужденіями представляются другія гораздо важнйшія, которыя одн могутъ убдить союзныя Державы не признавать въ Бонапарт государя Франціи.
Важно для спокойствія народовъ, для безопасности троновъ, для фамилій Царскихъ, чтобы человкъ съ нижшихъ ступеней общества не могъ никогда взойти на престолъ своего Государя, стать на ряду между законными Властителями, обращаться съ ними какъ съ братьями, и въ перемн, его вознесшей, найти силу перевсить право Царскаго наслдства. Естьли такой примръ случится въ мір, то ни одинъ Монархъ не можетъ надяться на свою корону. Естьли тронъ Кловиса можетъ, среди просвщенія, достаться въ удлъ Корсиканцу въ то время, когда потомки Св. Лудовика не имютъ врнаго убжища, то ни одинъ Царь не можетъ быть увреннымъ въ завтрашнемъ дн. Остережемся: вс Монархіи — дщери однихъ нравовъ и однхъ временъ, вс Монархи братья, соединенные духомъ христіанства и древностію воспоминаній. Когда сей великій и прекрасный порядокъ рушится, когда возсядутъ на тронахъ новыя племена, и воцарятся новые нравы, новыя правила, новыя понятія: тогда Европа погибла, и въ теченіе немногихъ лтъ измнится всеобщій порядокъ Царскаго наслдства. И такъ государи должны защитить домъ Бурбоновъ, какъ ихъ собственную фамилію. Сія истина, убдительная въ отношеніи къ Царскому сану, важна и въ отношеніи къ природнымъ связямъ. Кровь Бурбоновъ течетъ въ жилахъ многихъ Европейскихъ Государей, которые видятъ въ нихъ знаменитыхъ и безщастныхъ родственниковъ своихъ. Дерзкіе умы, учили народы потрясать троны. Цари должны убдить ихъ, что престолы могутъ быть потрясены, но быть разрушены никогда, что, къ щастію міра, короны не зависятъ отъ успсшіха злодйства и отъ игры фортуны.
!!!!!!!!!!
Франція, по ея мстнымъ и нравственнымъ отношеніямъ къ просвщенной Европ, должна {Какъ сердце и душа Европы, сказано въ оригинал, но мы не вримъ, и читатели наши тому не поврятъ: для того мы не внесли въ текстъ самолюбиваго мннія француза. К.} быть щастливою, цвтущею и спокойною, но можетъ пользоваться сими благами только въ правленіе своихъ прежнихъ Королей. При всякомъ другомъ правительств продолжатся у насъ т Государственныя потрясенія, которыхъ удары отзываются на всхъ концахъ земли. Одни Бурбоны, величествомъ ихъ рода, святостію ихъ правъ, умренностію ихъ характера, могутъ быть надежными поруками трактатовъ и врными исцлителями всеобщихъ ранъ.
Въ правленіе тирановъ весь нравственный порядокъ останавливается безъ дйствія, подобно какъ въ Англіи въ безпокойныя времена останавливаютъ ходъ закона {Habeas corpus.}, обезпечивающаго свободу гражданъ. Всякому извстно, что онъ дйствуетъ безпорядочно, идетъ не прямою дорогою, но всякой покоряется и угождаетъ притснителю, даже люди становятся безсовстне и порочныя дла творятъ съ ревностною заботливостью. Для извиненія себя во всхъ несправедливостяхъ мы надемся, что настанутъ лучшіе дни, что никогда возвратятся права свободы и добродтели, что идемъ мимо времени неправосудія, какъ мимо дней злополучія. Но въ ожиданіи тиранъ злодйствуетъ, передъ нимъ покорствуютъ, онъ влечетъ народъ ко брани, и притсняетъ его безпрепятственно. При законномъ Государ этого не можетъ случиться: каждый подъ его скипетромъ живетъ въ полномъ дйствіи своихъ правъ и своихъ добродтелей. Естьлибъ Государь хотлъ нарушить ихъ, то ему встртились бы преграды, вс Государственные мста предстали бы передъ него съ докладами, вс подданные съ моленіями, вс добрые и врные сыны его съ истинами разсудка, совсти и добродтели. Вотъ для чего Бонапартъ, владя только однимъ селеніемъ во Франціи, гораздо опасне для Европы, нежели Бурбоны съ ихъ Королевствомъ по Реинъ.
Впрочемъ, могутъ ли Цари сомнваться въ расположеніи Франціи? Не встртили ли ихъ Французы, какъ освободителей, не завоевателей? не во всхъ ли городахъ, въ которые они вступали, оказывалась общая надежда? Со времени шести мсяцовъ не раздаются ли во всей Франціи восклицанія, гд Бурбоны? гд Принцы? скоро ли они будутъ? Ахъ! естьли бы выставили блое знамя! Съ другой стороны ненависть къ злодю видна во всхъ сердцахъ, она такъ велика, что перевсила у воинскаго народа всякое негодованіе на приближеніе непріятеля, и мы хотли лучше вытерпть временное нападеніе, нежели остаться подъ властію Бонапарта на всю жизнь его. Естьли войска наши сражались, то храбрость ихъ достойна удивленія, а участь сожалнія. Подобно всмъ другимъ французамъ, и боле всхъ Французовъ ненавидятъ они тирана, но присяга ихъ обязываетъ, и Французскіе гренадеры умираютъ жертвами своей врности. Эта врность внушена однимъ взоромъ на военное знамя: отъ праддовъ до насъ наши воины заключили святый союзъ, и обручились, такъ сказать, съ ихъ мечами. Такъ, не любовь къ рабству, а любовь къ чести повелвала имъ жертвы. Но храбрые воины ожидаютъ только слова разршенія. Французы и Союзники да признаютъ въ Бурбонахъ законныхъ Государей, и тотчасъ воинства, по одному слову освобожденныя отъ присяги, станутъ подъ чистыми знаменами, сими свидтелями нашего торжества, иногда нашего пораженія, всегда нашей храбрости, и никогда нашего стыда.
Союзные Государи не встртятъ никакихъ препятствій для своихъ намреній, когда он желаютъ обезпечить судъ Франціи и Европу. Довольно было славы для ихъ оружія. A мы должны почитать ту славу урокомъ Провиднія, Которое насъ караетъ, по крайней мр можемъ сказать себ въ утшеніе, что въ правленіе законныхъ нашихъ Государей не случилось бы того, что совершилось въ правленіи самозванца. Союзные Цари имютъ конечно въ виду основательную и прочную славу. Да шествуютъ Монархи съ ихъ гвардіями на площадь нашей революціи, Священнодйствіе торжественнаго поминовенія да совершится на томъ самомъ мст, гд пали головы Лудовика и Антуанеты, и соборъ Царей, положа руку на олтарь, среди народа Французскаго съ колнопреклоненіемъ и въ слезахъ да возгласитъ Лудовика XLVIII Королемъ Французскимъ: они представятъ очамъ народовъ величайшее зрлище въ мір, и пріобртутъ славу, которую вки помрачить ихъ могутъ.
Уже совершились дла великія. За чудесами раждались чудеса. Парижъ, подобно Аинамъ, увидлъ въ стнахъ своихъ иноземцевъ, которые вступили съ великодушіемъ, и пощадили столицу въ память ея славы и ея великихъ мужей. Восемьдесятъ тысячь воиновъ побдителей покоились во всю ночь рядомъ, съ нашими гражданами, не прерывая ихъ сна и тишины, не прибігая ни къ малйшему насилію, даже не позволяя себ торжественной псни побды. Это освободители, a не завоеватели. Безсмертная слава и честь Государямъ, которые показали свту такой примръ умренности въ побдахъ! Сколько оскорбленій требовало ихъ мщенія, но они не смшали народа съ тираномъ, и за то приняли возмездіе ихъ великодушія. Парижскіе жители встртили ихъ какъ собственныхъ Монарховъ, какъ Французскихъ Принцевъ, какъ Бурбоновъ. Скоро мы увидимъ потомковъ Генриха IV, самъ ИМПЕРАТОРЪ АЛЕКСАНДРЪ ихъ общалъ намъ: сей ГОСУДАРЬ помнитъ, что свадебный договоръ Дюка и Дюшессы д’Ангулемъ сбереженъ въ архивахъ его Имперіи. Онъ сохранилъ врно послдній Государственный актъ нашего законнаго правленія, и присоединилъ его нын къ сокровищамъ нашихъ хартій, гд мы сохранимъ въ свою очередь повствованіе и Его вступленія въ Парижъ, какъ одинъ изъ величайшихъ и славнйшихъ памятниковъ въ Исторіи.
Французы! друзья и товарищи въ бдствіяхъ! забудемъ наши раздоры, наши вражды, наши заблужденія, для спасенія отечества, обнимемся на развалинахъ любезной земли отечественной, по нашему зову да грядетъ Наслдникъ Генриха IV и Лудовика XIV отереть слезы своихъ дтей, возвратить, щастіе своему ceмейству и милосердо прикрыть наши раны святымъ покровомъ Лудовика. Подумаемъ, что вс претерпнныя нами бдствія, потеря имуществъ и воинствъ, убіеніе нашихъ дтей, смятеніе Франціи, нашествіе непріятелей, есть дло одного злодя, и что вс противныя блага будутъ дломъ одного человка. И такъ, да гремитъ повсюду спасительный вопль, тотъ вопль, который раздавался у отцевъ нашихъ какъ въ бдствіяхъ, такъ и въ побд, знакъ нашего мира и благоденствіе, да здравствуетъ Король!