Новый труд об имп. Александре I, Мякотин Венедикт Александрович, Год: 1913 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 18 минут(ы)

Новый трудъ объ имп. Александр I.

(Великій князь Николай Михайловичъ. Императоръ Александръ I. Опытъ историческаго изслдованія. Томъ I. Текстъ и приложенія, съ 19 таблицами портретовъ и рисунковъ. Стр. XIII+580. Томъ II. Приложенія. Стр. V+745. СПБ. 1912 г.).

Новая книга в. кн. Николая Михаиловича, напечатавшаго уже нсколько цнныхъ работъ по исторіи Александровской эпохи и издавшаго рядъ важныхъ документовъ этой эпохи, посвящена личности имп. Александра I. При этомъ авторъ сознательно ограничилъ свою задачу сравнительно тсными предлами. ‘Мы не намрены — говоритъ онъ въ своемъ предисловіи — излагать исторію царствованія Александра Благословеннаго’. ‘Мы стремимся — продолжаетъ онъ, опредляя свою задачу съ положительной ея стороны, — дать опытъ историческаго изслдованія характера и дятельности Александра Павловича не только какъ государя и повелителя земли русской, но и какъ человка’. И, предупреждая противъ взгляда на его книгу, какъ на попытку исторіи царствованія Александра I, авторъ устанавливаетъ несравненно боле скромный характеръ своего труда: ‘мы давали и даемъ — говоритъ онъ — матеріалы, которыми будущіе русскіе историки могутъ воспользоваться’ (I, V—VI).

Это послднее опредленіе, впрочемъ, слишкомъ узко для той книги, къ которой оно относится. Матеріаловъ въ новой книг в. кн. Николая Михаиловича опубликовано, дйствительно, немало. Въ двухъ ея томахъ немного мене тысячи страницъ большого формата занято приложеніями и среди послднихъ встрчается много чрезвычайно цнныхъ и интересныхъ документовъ, извлеченныхъ издателемъ изъ архивныхъ хранилищъ. Одну группу этихъ приложеній образуютъ письма самого Александра I и близкихъ къ нему лицъ. Въ нее входятъ переписка Александра съ Лагарпомъ, съ кн. Адамомъ Чарторыскимъ, съ кн. А. Н. Голицынымъ, съ Р. А. Кошелевымъ, письма разныхъ лицъ къ Кошелеву, письма баронессы Крюденеръ, къ Александру I и къ кн. А. Н. Голицыну, наконецъ, переписка Александра съ Аракчеевымъ. Сюда же можно отнести еще три документа, относящіеся къ пребыванію Александра I въ Вн въ 1814 г., письмо папы Пія VII 1817 г. вмст съ отвтомъ Александра I и два документа, касающіеся исторіи, разыгравшейся въ 1820 г. въ Семеновскомъ полку. Другую группу приложеній составляютъ бумаги иностранныхъ дипломатовъ, австрійскихъ за 1809—13 гг. и французскихъ за 1816—25 гг. Изъ этихъ разнообразныхъ документовъ не вс, правда, одинаково новы и цнны. Есть среди нихъ и такіе, которые были уже напечатаны раньше въ другихъ изданіяхъ и не являются, собственно говоря, новостью для историковъ. Таковы, напримръ, нкоторыя письма изъ переписки Александра съ Лагарпомъ, съ кн. Чарторыскимъ, съ Аракчеевымъ. Но въ большей своей части документы, помщенные въ приложеніяхъ къ настоящей книг, опубликованы ея авторомъ впервые и представляютъ большой интересъ для историковъ, заключая въ себ цнный матеріалъ для обрисовки личности Александра I и его отношеній къ различнымъ дятелямъ его времени.

Наряду съ этимъ матеріаломъ однако большой интересъ въ новой книг в. кн. Николая Михаиловича представляетъ и самый текстъ ея. Здсь мы уже имемъ дло не только съ боле или мне цннымъ новымъ матеріаломъ и съ комментаріями къ нему, а съ самостоятельнымъ историческимъ изслдованіемъ. При этомъ авторъ послдняго желаетъ стоять на чисто научной почв, ршительно отказываясь отъ всякаго рода апологетическихъ соображеній. ‘Не намъ — говоритъ онъ — ршать вопросъ, возвеличитъ или понизитъ предлагаемое историческое изслдованіе образъ Благословеннаго монарха’ (I, VI). Единственной цлью этого изслдованія онъ ставитъ сообразную съ историческими фактами характеристику личности Александра I. И сравнительно съ обычными изображеніями Александра I въ прежней исторической литератур эта характеристика заключаетъ въ себ много новаго и оригинальнаго. Съ ней придется поэтому считаться всмъ, кто интересуется временемъ Александра I, тмъ боле, что въ значительной своей части она опирается на свжій матеріалъ, вновь вводимый ея авторомъ въ научный оборотъ.

Правда, говоря объ этой сторон новой книги в. кн. Николая Михаиловича, необходимо сдлать нкоторыя оговорки. Прежде всего, заключающееся^въ ней изслдованіе даже въ тхъ предлахъ, въ какіе его поставилъ самъ авторъ, носитъ не вполн законченный характеръ. Авторъ далеко не съ одинаковымъ вниманіемъ и не съ одинаковой обстоятельностью останавливается на разныхъ сторонахъ жизни Александра I и на различныхъ моментахъ его царствованія. По отношенію къ тмъ моментамъ, для которыхъ въ распоряженіи автора не имется новаго матеріала, онъ нердко довольствуется простыми ссылками на предшествующую литературу, притомъ подчасъ черезчуръ бглыми и недостаточно точными, благодаря чему читатель его книги иной разъ можетъ получить не совсмъ ясное представленіе о затрагиваемыхъ въ ней вопросахъ. Вмст съ тмъ въ нкоторыхъ случаяхъ авторъ и въ собственныхъ своихъ утвержденіяхъ допускаетъ черезчуръ большую поспшность и категоричность, соединенныя иногда съ недостаточной обоснованностью. Въ результат его книга не вполн свободна отъ кое-какихъ пробловъ, а временами и отъ рискованныхъ утвержденій, съ которыми трудно было бы согласиться. Не перечисляя здсь всхъ случаевъ такого рода, мы отмтимъ лишь нкоторые изъ нихъ.

Авторъ новаго труда объ ими. Александр I на протяженіи своей работы много, и въ общемъ довольно удачно, полемизируетъ съ покойнымъ Шильдеромъ. Но это не мшаетъ ему, заговоривъ о преобразовательныхъ планахъ Сперанскаго, удлить имъ весьма мало вниманія, удовольствовавшись ссылкой на книгу покойнаго историка Александровскаго царствованія и на статью г. Тимирязева въ ‘Историческомъ Встник’. ‘Все извстно — говоритъ по поводу этихъ плановъ авторъ — изъ книги Шильдера и изъ статей В. А. Тимирязева’ (I, 69). Между тмъ въ дйствительности у Шильдера реформаторскіе планы Сперанскаго изложены какъ разъ крайне неполно и неточно, въ настоящее время объ этихъ планахъ существуетъ рядъ работъ, оставшихся, повидимому, неизвстными автору. Въ другомъ мст, говоря о паденіи и ссылк Сперанскаго, авторъ очень ршительно, но едва-ли вполн правильно, указываетъ причй, такого паденія. ‘Государь — говоритъ онъ — понялъ главное, что нужна жертва для успокоенія встревоженныхъ умовъ’ (I, 100). Врядъ-ли возможно вполн согласиться съ такимъ объясненіемъ. Въ данномъ случа ‘жертва’ нужна была, кажется, не столько ‘встревоженнымъ умамъ’, сколько самому Александру. Разочаровавшись въ тхъ планахъ преобразованія Россіи, какіе онъ составлялъ вмст съ Сперанскимъ, лично задтый послднимъ, онъ облекъ его опалу въ такую форму, какая давала ей видъ уступки крпостническимъ кругамъ дворянскаго общества, но по существу это была лишь кажущаяся уступка, за которой скрывалось желаніе самого императора возможно ршительне отдлаться отъ ставшаго неудобнымъ сотрудника. Не мене, если не боле, трудно согласиться и съ другимъ утвержденіемъ автора, относящимся къ событіямъ 1812 года,— будто выборъ Александромъ нъ главнокомандующіе Москвы гр. . В. Ростопчина былъ ‘выборомъ весьма удачнымъ’. Авторъ не аргументируетъ сколько-нибудь подробно это свое мнніе, довольствуясь лишь утвержденіемъ, что ‘Ростопчинъ сумлъ въ короткое время наэлектризовать все населеніе цлымъ рядомъ удачныхъ мръ, дйствовавшихъ на воображеніе москвичей и простого народа’ (I, 112). Въ сущности однако это послднее утвержденіе очень рискованно и, думается, авторъ не сталъ бы настаивать на немъ, еслибы былъ достаточно знакомъ съ новйшей литературой, касающейся дятельности Ростопчина въ роли московскаго главнокомандующаго.

Точно также не совсмъ правильно освщаетъ авторъ и другую сторону дятельности Александра I — его отношеніе къ конституціи Царства Польскаго. По словамъ автора, ‘не смотря на совершившійся переломъ въ характер Александра посл Внскаго конгресса, онъ продолжалъ относиться съ уваженіемъ къ конституціоннымъ началамъ, введеннымъ въ Финляндіи и Польш, и даже, когда въ послднія времена жизни реакція свирпствовала на Руси, обихъ окраинъ не трогали и почти не стсняли’ (I, 174). На самомъ дл, какъ извстно, Александромъ былъ допущенъ рядъ существенныхъ нарушеній польской конституціи, нарушеній, которыя съ теченіемъ времени все возростали, и въ сущности къ поведенію Александра въ Польш авторъ могъ бы съ полнымъ правомъ примнить т же самыя слова, какими онъ характеризуетъ его дятельность въ первые годы царствованія въ Россіи: ‘говорить и толковать о либерализм Александръ очень любилъ, но, когда дло доходило до конфликта, немедленно проявлялось желаніе настоять на своемъ, другими словами, желаніе подчеркнуть самодержавную власть’ (I, 35). Вмст съ тмъ врядъ-ли возможно вполн согласиться и съ другимъ утвержденіемъ автора, будто даже въ послдніе годы жизни, въ моментъ полнаго паденія интереса къ внутреннему управленію Россіей, всецло переданному въ руки Аракчеева, Александръ все время сохранялъ живой интересъ къ дламъ Царства Польскаго, проявляя по отношенію къ нимъ ‘полную послдовательность’ (I, 341). На дл такой рзкой противоположности не было. И, если отъ Россіи Александръ въ эти послдніе годы жизни заслонился Аракчеевымъ, то по отношенію къ Царству Польскому до извстной степени аналогичную роль игралъ Константинъ Павловичъ, которому были даны очень, широкія полномочія.

Не мене рискованныя утвержденія встрчаются порою у автора даже и тогда, когда онъ говоритъ о фактахъ, давно уже прочно установленныхъ русской исторической литературой. Какъ я уже упоминалъ, авторъ удляетъ въ своей книг не мало, мста полемик съ покойнымъ Шильдеромъ. И, хотя въ общемъ эта полемика вполн основательна, но временами она все же увлекаетъ автора дальше, чмъ бы слдовало, и заставляетъ его оспаривать даже такія, положенія, покойнаго историка, которыя сами по себ вовсе не могутъ вызывать возраженія. Такова, напримръ, даваемая авторомъ характеристика военныхъ поселеній, въ которой онъ рзко расходится съ Шильдеромъ, а заодно и со всми писавшими по этому вопросу историками, ‘Правда — говорятъ онъ — крестьяне относились въ большинств съ недовріемъ къ новшеству, подавали прошенія вдовствующей императриц, великому князю Николаю Павловичу, но вначал не замчалось особаго ропота. Впослдствіи часто отношенія обострялись, больше ради мелочей, какъ приказанія брить бороды, носить казенные мундиры, а иногда вслдствіе излишней строгости или безтактности мстнаго, подчасъ слишкомъ ретиваго, начальства. Но въ общемъ крестьянство не обнаруживало того негодованія, которое старались, изобразить впослдствіи въ литератур’ (I, 232). Эта мягкая характеристика такъ мало согласована съ фактами, которые она должна покрывать собою, что самъ же авторъ уже черезъ нсколько страницъ приводитъ совершенно не мирящійся съ нею отзывъ современника, врача Тарасова, имвшаго возможность во время поздокъ съ государемъ приглядться къ военнымъ поселеніямъ. Въ Чугуев — писалъ Тарасовъ въ своихъ воспоминаніяхъ — ‘мстнымъ военнымъ начальникомъ былъ генералъ Садовъ, извстный своими жестокими мрами при водвореніи военнаго поселенія, на которое мирные жители Украйны очень неохотно соглашались. При вид, какъ въ самое короткое время совершено преобразованіе края въ военное положеніе и жители приняли военную форму, нельзя не удивляться твердости воли главнаго учредителя военныхъ поселеній. Но, съ другой стороны, нельзя не ужасаться, слышавъ отъ очевидцевъ, какія жертвы принесены жителями при обращеніи ихъ въ военные поселяне’ (I, 237). Приводя такой отзывъ, авторъ, казалось бы, долженъ былъ или опровергнуть его,— что въ сущности было не’ возможно,— или привести въ соотвтствіе съ нимъ свою характеристику военныхъ поселеній, но онъ не сдлалъ пи того, ци другого и, благодаря этому, въ его книг осталось кричащее противорчіе.

Столь же ршительно и вмст съ тмъ едва-ли боле удачно расхожденіе автора съ Шильдеромъ въ оцнк распоряженій Александра I по вопросу престолонаслдія. Въ то время, какъ Шильдеръ находилъ, что Александръ очень ‘страннымъ образомъ обставилъ измненіе важнйшаго основного закона Имперіи’, в. кн. Николай Михаиловичъ, по его словамъ, не видитъ ‘ничего ‘страннаго’ въ обстановк всего этого дла’ (1,315). То обстоятельство, что отреченіе Константина Павловича и назначеніе наслдникомъ Николая было облечено глубокой тайной, по его мннію, ‘объясняется просто’: ‘было вовсе нежелательно разглашать, прежде времени, отреченіе отъ престола цесаревича Константина, давать поводъ къ масс лишнихъ толковъ и разговоровъ, словомъ, доводить до всеобщаго свднія такого рода деликатный вопросъ’. Не странно и то, что самъ будущій императоръ не былъ достаточно освдомленъ непосредственно Александромъ Павловичемъ объ отреченіи Константина: ‘откуда бы Николай Павловичъ ни зналъ объ отреченіи, это — дло второстепенное, по фактъ безусловный, что онъ былъ освдомленъ объ этомъ, равно какъ и Филаретъ, князь А. Н. Голицынъ, графъ Аракчеевъ, а также об императрицы’. Кром того, ‘въ Петербург манифестъ хранился въ трехъ главныхъ государственныхъ учрежденіяхъ: въ Государственномъ Совт, Св. Синод и Сенат. Чего же больше?’ (I, 312—3, 314, 315). Врядъ-ли вс эти аргументы покажутся кому-нибудь достаточно убдительными. Но тмъ не мене нельзя отрицать за ними извстнаго значенія. Самая возможность въ настоящее время подобныхъ аргументовъ, особенно въ устахъ такого лица, какъ авторъ данной книги, является чрезвычайно характерной, представляя собою обстоятельство, способное до извстной степени сдлать-психологически боле понятнымъ поведеніе Александра I. Въ самомъ дл, если и сейчасъ еще мыслимо представленіе о громадной стран, какъ о своего рода частной вотчин, которая можетъ быть передаваема по наслдству путемъ секретнаго домашняго завщанія, не подлежащаго преждевременной огласк, чтобы не ‘доводить до всеобщаго свднія такого рода деликатный вопросъ’, то девяносто лтъ тому назадъ подобная психологія, конечно, должна была имть подъ собою еще боле прочную почву. Но, само собой разумется, признаніе возможности такой психологіи еще не равносильно признанію правильности ея и отрицаніе въ ней авторомъ всякой странности свидтельствуетъ лишь объ его субъективизм, не позволившемъ ему въ данномъ случа встать на боле широкую точку зрнія.

Тотъ чрезмрный субъективизмъ, какой сказался въ данномъ эпизод, проявляется и въ нкоторыхъ другихъ мстахъ книги в. кн. Николая Михаиловича. И этотъ субъективизмъ вмст съ допущенными авторомъ проблами и неточностями нсколько суживаетъ значеніе его работы. Далеко не являясь лишь простымъ матеріаломъ для будущихъ историковъ, она вмст съ тмъ не представляетъ собою и достаточно цльной, боле или мене одинаково выдержанной во всхъ своихъ частяхъ характеристики императора Александра I. Кое-что авторъ оставляетъ въ тни, кой о чемъ, входящемъ въ его тому, говоритъ только вскользь, и лишь на нкоторыхъ сторонахъ жизни избраннаго имъ для изслдованія лица останавливается достаточно подробно и обстоятельно, давая такимъ образомъ читателю не столько полную характеристику Александра I, сколько подготовительный этюдъ къ ней. Но въ качеств такого этюда изслдованіе автора иметъ большую и серьезную цну. Рзко расходясь съ традиціоннымъ изображеніемъ Александра въ прежней исторической литератур, оно во многихъ случаяхъ устанавливаетъ несостоятельность такого изображенія и вмст позволяетъ ближе подойти къ пониманію любопытной и сложной фигуры внценосца, сумвшаго соединить въ своей дятельности мечты о дарованіи Россіи конституціи съ введеніемъ въ русскую жизнь военныхъ поселеній.

Съ этой точки зрнія большой интересъ въ книг автора представляетъ уже изложеніе имъ момента, непосредственно предшествовавшаго воцаренію Александра. Прежними историками участіе послдняго въ заговор, возведшемъ его на престолъ, по большей части изображалось, какъ чисто вншнее и на половину вынужденное согласіе на дйствія заговорщиковъ, дйствія, характеръ которыхъ Александръ не могъ вдобавокъ достаточно ясно предвидть. Авторъ новаго труда объ император Александр I смотритъ на дло иначе и, опираясь на неизданный и неиспользованный раньше матеріалъ, настойчиво подчеркиваетъ, что участіе Александра въ заговор не могло ограничиваться и не ограничивалось въ дйствительности чисто пассивной ролью, а шло и дальше. ‘Несомннно,— говоритъ по этому поводу авторъ — что Паленъ произвелъ глубокое впечатлніе на наслдника престола. Они видлись ежедневно и вели продолжительныя бесды. Паленъ не скрывалъ отъ сына, что положеніе изо дня въ день длается боле серьезнымъ и тревожнымъ, что необходимъ какой-либо выходъ, что ему, Александру, грозитъ постоянная опасность быть заключеннымъ, словомъ, дйствовалъ на воображеніе юноши умло и искусно. Александръ, самъ отлично зная, что гроза неминуема, ни на что опредленное не ршался, опасаясь неожиданныхъ послдствій, но въ конц-концовъ далъ Палену carte blanche дйствовать по его усмотрнію. Что это означало? Да просто согласіе наслдника на исполненіе заговора’ (I, 6—7). И на одномъ этомъ согласіи, какъ указываетъ авторъ, дло не остановилось. Никому иному, какъ Александру, принадлежалъ самый выборъ дня, въ который должно было закончиться царствованіе его отца. Первоначально исполненіе заговора было намчено въ ночь съ 9 на 10 марта, но въ эту ночь въ дворцовомъ караул должны были находиться преображенцы, которыхъ считали преданными Павлу, и Александръ, не смотря на сопротивленіе Палена, опасавшагося дальнйшей отсрочки задуманнаго предпріятія, настоялъ на отсрочк до ночи 11 марта, когда въ дворцовый караулъ вступили семеновцы, находившіеся подъ его командой и внушавшіе ему больше доврія. Ясне очерчивая такимъ образомъ роль Александра въ заговор, авторъ вмст съ тмъ настаиваетъ и на томъ, что для наслдника не могъ быть вполн неожиданнымъ и конечный исходъ этого заговора. ‘Наслдникъ престола — говоритъ онъ — зналъ вс подробности заговора, ничего не сдлалъ, чтобы предотвратить его, а, напротивъ того, далъ свое обдуманное согласіе на дйствія злоумышленниковъ, какъ бы закрывая глаза на несомннную вроятность плачевнаго исхода, т. е. насильственную смерть отца. Вдьтрудно допустить слдующее предположеніе, а именно, что Александръ, давъ согласіе дйствовать, могъ сомнваться, что жизни отца грозитъ опасность. Характеръ батюшки былъ прекрасно извстенъ сыну, и вроятіе на подписаніе отреченія безъ бурной сцены или проблесковъ самозащиты врядъ-ли допустимо’. Въ виду всего этого, авторъ единственное возможное объясненіе поведенію Александра находитъ въ томъ, что ‘онъ сознавалъ вполн всю серьезность переживаемаго момента, но, благодаря свойственной ему безпечности и не задумываясь глубоко о возможныхъ послдствіяхъ, давъ согласіе, пребывалъ въ состояніи полудремоты до окончанія заговора’ (I, 9—10).

Это послднее объясненіе можно считать не вполн удовлетворительнымъ и во всякомъ случа не исчерпывающимъ вопросъ о роли, сыгранной Александромъ въ моментъ, непосредственно предшествовавшій его вступленію на престолъ, — нельзя же забывать, что заговоръ противъ Павла былъ вызванъ не одними только личными мотивами и что не они одни также опредляли положеніе наслдника престола — но все же приводимые авторомъ факты и соображенія имютъ большой интересъ, рисуя въ новомъ свт личность Александра въ одинъ изъ наиболе важныхъ моментовъ его жизни. Немалый интересъ въ этомъ смысл представляетъ и изложеніе авторомъ первыхъ лтъ царствованія Александра, заполненныхъ реформаторскими попытками. Въ этомъ изложеніи авторъ ршительно расходится съ взглядомъ прежнихъ историковъ на Александра, какъ на мечтателя, легко увлекавшагося благородными замыслами, но лишеннаго твердой воли и потому почти безъ сопротивленія поддававшагося самымъ разнообразнымъ вліяніямъ. Съ своей стороны онъ считаетъ возможнымъ характеризовать Александра совершенно иначе и безъ оговорокъ примыкаетъ къ высказанному недавно въ исторической литератур г. Кизеветтеромъ мннію, согласно которому въ Александр за видимой готовностью къ уступкамъ, за кажущимся слабоволіемъ и нершительностью скрывались большое упорство, самостоятельность и способность подчинятъ себ людей, не показывая этого и имя, напротивъ, видъ какъ бы подчиненнаго ими. Въ первые же годы царствованія — говоритъ отъ себя авторъ — ‘сказалась уже основная черта характера Александра, а именно блеснуть лучезарной идеей, быть вдохновителемъ этой идеи, но всю тяжесть работы переносить на другихъ, внимательно прислушиваясь къ общественному мннію, но ни на минуту не подавая даже вида, что въ глубин души его симпатіи уже ослабваютъ къ предпринятому длу’ (I, 23). Наряду съ этимъ авторъ отмчаетъ въ характер Александра Іи прямую двуличность. Она,— говоритъ авторъ — ‘быть можетъ, была и природнымъ свойствомъ его характера, по годы дтства и отрочества, несомннно, оказали на эту склонность самое пагубное вліяніе’ (I, 337). Оцнивая же роль Александра въ реформахъ первыхъ лтъ его царствованія, авторъ находитъ возможнымъ повторить мнніе, уже высказанное имъ въ одной изъ предъидущихъ его работъ и сводящееся къ тому, что ни одна изъ этихъ реформъ не исходила лично отъ Александра, а вс он были не безъ труда внушаемы ему. ‘Императоръ Александръ I никогда не былъ реформаторомъ, а въ первые годы своего царствованія онъ былъ консерваторомъ боле всхъ окружавшихъ его совтниковъ’ (I, 24). Онъ могъ и любилъ говорить о либерализм, но эта любовь къ либеральнымъ разговорамъ нисколько не мшала ему крпко держаться за самодержавную власть. Если же тмъ не мене въ первые годы правленія Александръ отдался попыткамъ либеральныхъ реформъ, то лишь потому, что въ нихъ онъ искалъ средства ‘заглушить тревоги душевныя и угрызенія совсти’, мучившія его съ момента вступленія на престолъ (I, 23).

Объяснять весь интересъ Александра къ внутреннимъ реформамъ стремленіемъ заглушить угрызенія совсти значитъ, конечно, идти черезчуръ ужь далеко и, въ частности, слишкомъ преувеличивать роль такихъ угрызеній въ жизни Александра Павловича. Въ этомъ пункт едва-ли возможно согласиться съ авторомъ. Но указанія его на инстинктивный консерватизмъ Александра и на его внутреннюю независимость отъ ближайшихъ его друзей и совтниковъ заслуживаютъ большого вниманія. То же стремленіе къ независимости отмчаетъ авторъ въ Александр съ первыхъ лтъ его царствованія и въ области вншней политики. Первоначально въ этой области, по словамъ автора, ‘всякія вліянія дйствовали на государя, а у него лично еще не выработался опредленный планъ’ (I, 37). Но даже отсутствіе своего опредленнаго плана не мшало Александру, какъ указываетъ авторъ, время отъ времени принимать самостоятельныя и неожиданныя для близкихъ его совтниковъ ршенія, а, чмъ дальше шло время, тмъ больше возростала самостоятельность Александра въ опредленіи вншней политики Россіи. Эта самостоятельность продолжала однако уживаться съ вншней покладливостью по отношенію къ офиціальнымъ совтникамъ, которые зачастую при этомъ оставались даже неосвдомленными объ истинныхъ видахъ и намреніяхъ императора, ведшаго, помимо министровъ, свою собственную политику черезъ особо довренныхъ лицъ. Выборъ этихъ послднихъ, какъ указываетъ авторъ, далеко не всегда былъ удаченъ. ‘Дло въ томъ,— говоритъ онъ — что русское правительство и особенно Александръ находили полезнымъ привлекать къ работ всякихъ авантюристовъ и сомнительныхъ людей, всего больше изъ среды французскихъ эмигрантовъ… Эта страсть къ содйствію сомнительныхъ личностей продолжалась во все время правленія Александра и, что удивительно, нкоторымъ изъ нихъ удалось дойти до высшихъ степеней доврія… Въ общемъ эти люди едва-ли приносили пользу, они путали, интриговали и только, иногда же попадались и изъ-за нихъ происходили вовсе нежелательныя недоразумнія’ (I, 38—9). Въ своей книг авторъ и приводитъ нкоторые изъ эпизодовъ такого рода, а вмст съ тмъ довольно подробно останавливается и вообще на разбор и оцнк вншней политики Александра, посвящая ей немало любопытныхъ замчаній, въ которыхъ, наряду съ чрезмрнымъ подчасъ субъективизмомъ, есть много и такого, что заслуживаетъ серьезнаго вниманія.

Сравнительно наименьшій интересъ представляютъ въ разбираемой книг т ея главы, въ которыхъ идетъ рчь о совмстной работ Александра съ Сперанскимъ надъ планомъ преобразованія Россіи и объ эпох Отечественной войны. Здсь авторъ въ сущности не даетъ ничего новаго и вмст съ тмъ является черезчуръ недостаточно освдомленнымъ въ томъ, что уже сдлано для разработки интересующихъ его вопросовъ въ исторической литератур. За то большой интересъ представляютъ т страницы книги в. кн. Николая Михаиловича, на которыхъ говорится объ увлеченіи Александра посл Отечественной войны религіознымъ мистицизмомъ. Авторъ не только даетъ яркую картину этого увлеченія, въ разгар котораго, только два вопроса возбуждали интересъ не наружный, а положительный въ мысляхъ государя: бесды на религіозныя темы и военныя поселенія’, но — въ значительной мр на основаніи остававшагося до сихъ поръ неизданнымъ и неизвстнымъ матеріала — точне опредляетъ и роли, принадлежавшія отдльнымъ лицамъ въ этой полос жизни Александра. Такъ, авторъ указываетъ, что пресловутая баронесса Крюденеръ, которой часто приписывали исключительную по своей важности роль въ мистическихъ увлеченіяхъ Александра, на самомъ дл лишь недолгое сравнительно время была близка къ государю и довольно скоро утратила его довріе. Съ другой стороны, авторъ отмчаетъ выдающееся значеніе, какимъ пользовался, наряду съ кн. А. Н. Голицынымъ, еще одинъ изъ окружавшихъ Александра въ этотъ періодъ его жизни мистиковъ, Г. А. Кошелевъ. Хотя послдній не занималъ въ это время никакого виднаго офиціальнаго поста, Александръ совтовался съ нимъ объ очень важныхъ длахъ и настолько доврялъ ему, что никто иной, какъ Кошелевъ, по словамъ автора, былъ ‘единственнымъ вдохновителемъ и цензоромъ’ рчи, произнесенной Александромъ въ Варшав при открытіи перваго польскаго сейма. Но, указывая вліяніе, какимъ пользовались на Александра во второй половин его царствованія отдльные мистики, авторъ указываетъ вмст съ тмъ — и въ этомъ заключается одна изъ наиболе интересныхъ чертъ характеристики, даваемой имъ Александру,— что послдній по отношенію къ своимъ друзьямъ-мистикамъ сохранялъ въ сущности такую же свободу, какъ и по отношенію къ либеральнымъ друзьямъ своей юности, и при наружной уступчивости по существу обнаруживалъ такъ же мало готовности слпо подчиняться чужимъ совтамъ. Александръ-мистикъ могъ быть и былъ въ дйствительности орудіемъ въ рукахъ реакціонеровъ. Но, когда порою нкоторые изъ его мистически настроенныхъ друзей пытались, пользуясь религіозными мотивами, отвлечь его отъ крайностей реакціи, онъ проявлялъ стой кое сопротивленіе и ршительно отказывался свернуть на указываемый ему путь.

Чрезвычайно характерна въ этомъ отношеніи напечатанная в. кн. Николаемъ Михаиловичемъ въ приложеніяхъ къ его труду и отчасти использованная въ самомъ текст послдняго переписка императора Александра съ кн. А. Н. Голицынымъ во время Лайбахскаго конгресса. Князь Голицынъ и Кошелевъ пытались было въ это время убдить Александра не идти черезчуръ далеко за реакціонными замыслами внскаго кабинета и первый изъ нихъ писалъ въ этомъ смысл императору, но въ отвтъ лишь получилъ пространное письмо, какъ нельзя боле ршительно защищавшее политику, усвоенную Священнымъ Союзомъ. И въ этой защит Александръ старался боле всего опираться на св. Писаніе, самымъ неожиданнымъ образомъ толкуя подчасъ его тексты.

‘Изъ писемъ вашихъ и Кошелевскихъ порученій — говорилъ онъ, между прочимъ, въ своемъ письм — я усматриваю критику той политической системы, коей я нынче придерживаюсь. Не могу я допустить, что это порицаніе могло у васъ появиться посл того, какъ въ 6 мсяцевъ принципъ разрушенія привелъ къ революціи въ трехъ странахъ и грозитъ распространиться по всей Европ. Вдь нельзя, право, спокойно сего допускать. Едва-ли ваше сужденіе можетъ разойтись съ моей точкой зрнія, потому что эти принципы разрушенія, какъ враги престоловъ, направлены еще боле противъ христіанской вры, и что главная цль, ими преслдуемая, идетъ къ достиженію сего, на это у меня имются тысячи и тысячи неопровержимыхъ доказательствъ, которыя я могу вамъ представить. Словомъ, это результатъ, на практик примненный, доктринъ, проповданныхъ Вольтеромъ, Мирабо, Кондорсе и всми такъ называемыми энциклопедистами. А потому ваше порицаніе можетъ быть объяснено разв только страхомъ и тревогой, что борьба, нами предпринятая, не будетъ имть успха. Но, когда внутренній голосъ намъ подсказываетъ, что это твореніе врага, то опасеніе за разршеніе борьбы со зломъ не умстно. Не есть ли это долгъ христіанина бороться противъ врага и его дьявольскаго творенія всми тми средствами, которыя даны намъ Божьимъ Промысломъ? Безпокойство неудачи не должно волновать насъ. Тутъ-то и проявится вра въ Божественную помощь.. Не писалъ ли мн неоднократно Кошелевъ втеченіе 1812, 1813 и 1814 годовъ, что надо мн бороться до конца?! Теперь мы находимся приблизительно въ такомъ же положеніи, а я вамъ говорю, что въ еще боле опасномъ, потому что тогда борьба велась противъ разрушительнаго деспотизма Наполеона, а настоящія доктрины куда боле могуче дйствуютъ на толпу, чмъ то военное иго, которымъ онъ держалъ ее въ рукахъ. Въ моихъ ежедневныхъ духовныхъ чтеніяхъ я только что закончилъ книгу Юдии. Очевидно, что жители Бетуліи не могли противиться полчищамъ Олоферна, Они вдь могли сдлать то же, что и остальные народы, т. е. подчиниться, а не сопротивляться. И что же? Жители Бетуліи поняли, что подчиниться Набукодоносору значило отчаиваться въ могуществ Бога и въ той помощи, которую Онъ оказываетъ тмъ, кто довряется Ему одному’. И, примняя разсказъ о жителяхъ Бетуліи и Навуходоносор къ неаполитанскому королю и революціонерамъ, Александръ въ дальнйшемъ длинно, запутанно и горячо доказывалъ чистоту намреній внскаго правительства и его преданность принципамъ христіанства. Защищая отъ всякихъ подозрній австрійское правительство, онъ вмст съ тмъ энергично защищалъ и самаго себя, не останавливаясь передъ очень ршительными утвержденіями. ‘По моему,— писалъ онъ — я лично еще далекъ отъ осторожности, мудрости, обдуманности и т. д., но я чувствую, что во мн таится откровеніе святого священнаго дла’ (I, 241—9).

Приводя это письмо, авторъ указываетъ, что оно ‘какъ нельзя боле наглядно передаетъ то душевное состоніе, въ которомъ обртался повелитель земли русской’, состояніе, ‘приближавшееся скоре къ какому-то общему сумбуру разума и мыслей, чмъ къ иной форм мышленія’. ‘Въ строкахъ письма — продолжаетъ авторъ — чувствуется разладъ духовный и тщетно ищешь того душевнаго спокойствія, о которомъ не разъ говоритъ самъ писавшій это посланіе. Ссылки на Библію, на Апокалипсисъ, на Посланіе апостола Павла къ римлянамъ поражаютъ, какъ плодъ болзненнаго мечтанія нравственно разстроеннаго человка’ (I, 249). Это указаніе, несомннно, справедливо, но все же оно охватываетъ лишь одну сторону дла, вдобавокъ общую Александру съ другими мистиками той эпохи, въ мышленіи и еще боле способ выраженія которыхъ проявлялся также немалый ‘сумбуръ’. И для того, чтобы вполн охарактеризовать душевное состояніе Александра, отразившееся въ его письм, необходимо къ указанію автора прибавить еще другое, — что за сумбурностью мысли и словъ у Александра скрывалось вполн опредленное политическое настроеніе, позволявшее ему усматривать главную, если не единственную, задачу своей жизни въ борьб съ революціей и съ просвтительной философіей XVIII вка. Это настроеніе въ свою очередь чрезвычайно рельефно выступаетъ въ цитированномъ письм и, читая послднее, нельзя не видть, какъ далеки отъ истины были т историки, которые готовы были изображать Александра еще въ начал 20-хъ годовъ либерально настроеннымъ монархомъ. На дл Александръ въ это время уже выбралъ себ вполн опредленную дорогу, на которой для него наилучшимъ помощникомъ являлся Аракчеевъ, вскор и оттснившій окончательно мистиковъ.

Отношеніямъ Александра къ Аракчееву въ книг в. кн. Николая Михаиловича удлено немало мста и замчанія автора объ этихъ отношеніяхъ въ свою очередь заслуживаютъ серьезнаго вниманія. ‘Съ 1822 года по всмъ дламъ — говоритъ авторъ, изображая роль Аракчеева,— государь началъ слушать только одного Аракчеева, принимать исключительно его доклады по всмъ отраслямъ управленій, а всесильный графъ окружилъ монарха исключительно своими ставленниками и клевретами, не смвшими ему противорчить и что-либо предлагать, не посовтовавшись предварительно съ нимъ. Послдніе четыре года царствованія Александра Павловича стали въ дйствительности годами управленія Россіей одного Алекся Андреевича Аракчеева. Онъ издавалъ законы, разсылалъ повелнія, наказывалъ, миловалъ, объявлялъ выговоры или высказывалъ неудовольствіе, выдвигалъ разныя бездарности, въ общемъ угнеталъ своимъ безсердечнымъ игомъ Россію и русскихъ подданныхъ, а Александръ молчалъ, страдалъ душевно, недомогалъ часто физически и все покорно подписывалъ’ (I, 269). Объясняя возможность такого положенія вещей и самый характеръ связи, соединявшей столь разнородныхъ, повидимому, людей, какъ Александръ и Аракчеевъ, авторъ изъ этомъ пункт опять-таки присоединяется къ мннію, которое было не такъ давно высказано въ литератур г. Кизеветтеромъ и согласно которому Александръ вовсе не обольщался на счетъ истинныхъ свойствъ Аракчеева, но дорожилъ имъ, цня его личную преданность къ себ, и вмст стмт заслонялся имъ, при жизни отца — отъ этого послдняго, а въ конц собственнаго царствованія — отъ Россіи. Въ подтвержденіе этого мннія авторъ новаго изслдованія приводитъ нсколько яркихъ эпизодовъ, наглядно свидтельствующихъ о томъ, что Александръ порою вполн сознательно прикрывался личностью Аракчеева, заставляя послдняго отдавать отъ своего имени распоряженія и приказы, въ дйствительности исходившіе отъ царя. При этомъ съ своей стороны авторъ считаетъ, впрочемъ, нужнымъ добавить къ данной г. Кизеветтеромъ характеристик отношеній между Александромъ и Аракчеевымъ еще одну черту, подчеркнувъ именно наличность у перваго изъ нихъ ‘смиренія передъ тмъ человкомъ, ‘котораго сердце было чисто и духъ правъ’ передъ ими. Павломъ’ (I, 283). Только наличностью такого ‘смиренія’ авторъ и находитъ возможнымъ объяснить безграничную уступчивость Александра въ сношеніяхъ съ Аракчеевымъ и крайнюю снисходительность и податливость передъ всми капризами послдняго. Доля истины, хотя, быть можетъ, и не такая значительная, какъ представляется самому автору, въ этомъ его добавочномъ объясненіи, несомннно, имется. Оно во всякомъ случа помогаетъ ближе подойти къ пониманію отношеній между Александромъ и Аракчеевымъ, для многихъ историковъ, въ томъ числ и для покойнаго Шильдера, казавшихся почти необъяснимой загадкой.

Немалый интересъ представляютъ, наконецъ, въ книг великаго князя Николая Михаиловича т ея страницы, которыя посвящены описанію послдняго года жизни императора Александра. Авторъ указываетъ, что зима 1824—1825 года открылась для Александра при самыхъ тяжелыхъ условіяхъ, что петербургское наводненіе и болзнь жены отразились крайне угнетающимъ образомъ на его настроеніи и въ это время у него ‘дйствительно началось проявленіе полнаго маразма и обнаружилось это настроеніе въ стремленія къ уединенію и постоянныхъ молитвахъ’ (I, 321). Но тмъ не мене авторъ категорически отвергаетъ предположенія Шильдера о созрвавшей въ это время въ Александр ршимости отречься отъ престола и удалиться въ частную жизнь, и, думается, онъ въ этомъ случа, какъ и въ ряд другихъ, въ которыхъ онъ пытается разорвать покровъ таинственности и романтизма, набрасывавшійся Шильдеромъ на фигуру Александра I, боле правъ и боле близокъ къ исторической истин, нежели покойный историкъ.

Подводя конечные итоги своего изслдованія, авторъ приходитъ къ тому выводу, что, ‘какъ русскій государь, Александръ былъ въ полномъ расцвт своихъ блестящихъ дарованій лишь въ годину Отечественной войны, въ другіе же періоды двадцатичетырехлтняго царствованія интересы Россіи, къ сожалнію, отходили на второй планъ’. Время правленія Александра ‘нельзя причислить къ счастливымъ для русскаго народа’, никакихъ правъ быть сопричисленнымъ къ великимъ правителямъ государствъ за Александромъ также нтъ и только ‘геніальность Наполеона отразилась, какъ на вод, на Немъ и придала ему то значеніе, котораго онъ не имлъ бы, не будь этого отраженія’. ‘Что же касается — продолжаетъ авторъ — личности Александра Павловича, какъ человка и простого смертнаго, то врядъ-ли обликъ его, такъ сильно очаровывавшій современниковъ, чрезъ сто лтъ безпристрастный изслдователь признаетъ столь же обаятельнымъ’. Авторъ отмчаетъ въ Александр умнье ‘обворожить и подчинить своей вол окружавшихъ его людей’ и соглашается, что до извстной степени это умнье было связано съ присущими Александру добротой и благожелательствомъ къ ближнему. Но — прибавляетъ онъ — ‘рядомъ съ этой добротой иногда проявлялось и злопамятство, никогда вполн не угасавшее, а, кром того, чувствовалась частенько и двуличность, которую сразу не каждому удавалось подмтить. Двуличность никогда не оставляла Александра, составляя коренную черту его нрава. Она давала ему возможность одновременно работать съ Сперанскимъ и Аракчеевымъ, съ Аракчеевымъ и А. Н. Голицынымъ, а также и съ Волконскимъ, онъ могъ слушать и подчиняться совтамъ Меттерниха и заниматься часами съ Каподистріей, пока Александръ обзораживалъ Наполеона въ Тильзит и Эрфурт, онъ спокойно писалъ матушк о тхъ способахъ, какими возможно сломать его мощь, въ одну дверь входилъ къ нему доврчиво канцлеръ Румянцевъ, а въ другую тайкомъ впускался Кошелевъ, съ одного подъзда подъзжалъ англійскій квэкеръ или другой сектантъ, а съ другого входилъ убогій монахъ или самъ митрополитъ, въ одинъ часъ шла бесда о возвышенныхъ чувствахъ долга монарха къ своей родин съ Карамзинымъ, а въ другое время Александръ могъ выслушивать спокойно какого-нибудь Магницкаго и что боле всего замчательно, что вс эти люди выходили очарованными изъ кабинета государя и часто воображали, что его величество соблаговолилъ раздлять ихъ образъ мыслей’. Развившійся же съ теченіемъ времени въ Александр ‘особаго рода религіозный фанатизмъ’ еще усилилъ эту двуличность, внеся въ нее новыя черты и создавъ своеобразную двойственность характера. Въ Александр — повторяетъ авторъ — ‘дйствительно таилось рдкое качество притяженія къ себ людей, дававшее себя знать въ проявленіяхъ къ нему любви и привязанности. И подумать, тотъ же Александръ могъ съ легкимъ сердцемъ подписывать лютые приговоры къ наказанію солдатъ розгами и къ проведенію сквозь строй по нскольку разъ!.. Вдь каждый день, начиная съ 1812 года, государь читалъ по одной глав изъ Евангелія или изъ Библіи, зналъ многія цитаты священнаго писанія наизусть, постоянно въ письмахъ ссылался на слово Христово, и тотъ же человкъ могъ поощрять такого рода взысканія и смотрть сквозь пальцы на вс изуврства Аракчеева въ военныхъ поселеніяхъ втеченіе многихъ непрерывныхъ лтъ’ (I, VI, 343, 345, 347).

Таковы основные выводы автора новаго труда объ император Александр I. И мимо этихъ выводовъ, а еще боле мимо того — въ значительной части своей совершенно новаго — матеріала, которымъ они обставлены и о которомъ я старался дать нкоторое представленіе въ предшествующемъ изложеніи, нельзя пройти никому, кто интересуется личностью и временемъ Александра I. При всхъ своихъ частичныхъ недочетахъ, о какихъ была рчь выше, новая книга великаго князя Николая Михаиловича представляетъ собою большой шагъ впередъ въ дл изученія какъ сложной фигуры императора Александра I, такъ и той эпохи русской жизни, которая связана съ его именемъ.

В. Мякотинъ.

‘Русское Богатство’, No 1, 1913

Новый трудъ объ имп. Александр I.

Читайте также: