Константин Васильевич Мочульский
Константин Васильевич Мочульский
Новый Петроградский цех поэтов
Новый Петроградский цех поэтов
Примечания
Примечания
———————————————————————
Новый Петроградский цех поэтов, Мочульский Константин Васильевич, Год: 1922
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Первый цех поэтов возник в Петербурге в 1910 году по инициативе Гумилева и Городецкого. Теперь, когда вполне отчетливо определилось лицо школы, вышедшей из цеха, кажется странной эта связь группы Гумилева с Сергеем Городецким. Впрочем, Городецкий попал в цех только в силу личных отношений с Гумилевым, да разве еще по отрицательному признаку: он не был символистом. Расхождение его с будущими акмеистами наметилось с самого начала. Однако, участие его в общей работе прошло не без пользы: его утверждения всегда возбуждали Самый страстный протест, и в полемике с ним осознались положения нового поэтического учения. Кто мог предположить, что творчество Городецкого так круто пойдет вниз, дойдет до такой антипоэтической невнятицы, как оно дошло сейчас? Бывший друг и союзник, коммунист Городецкий, счел своим долгом откликнуться на трагическую гибель Гумилева.
Недавно на страницах одной из советских газет появилось его стихотворение, посвященное покойному. Оно могло бы возбудить смех своим косноязычием, если бы не отвратительный привкус предательства. Привожу из него следующие строфы:
Когда же в городе огромнутом
Всечеловеческий встал бунт,
Скитался по холодным комнатам,
Бурча, что хлеба только фунт.
И ничего под гневным заревом
Не уловил, не уследил,
Лишь о возмездьи поговаривал,
Да перевод переводил.
Настоящим вдохновителем и главою был Гумилев. Упорной работой подготовлялось появление акмеизма. В 1913 году выходят манифесты, начинается генеральное сражение с символистами. Породив акмеизм, цех глохнет. Потребность в совместной работе ослабевает, и каждый поэт идет своим путем. В 1917 году происходит неудачная попытка реставрации. Несколько скучных и бессодержательных собрании, и снова перерыв на целых три года.
Наконец, в 1920 году возникает новый цех и немедленно же становится центром поэтической жизни Петербурга. Синдиком выбирается Н. Гумилев, появляется большое количество новых членов, собрания происходят три раза в месяц. Кроме участников старого цеха — Георгия Иванова, Мандельштама, Лозинского — сюда входят Г. Адамович, Оцуп, Одоевцева, Пяст, Нельдихен и ряд молодых поэтов. Работа цеха носит оживленный, нередко бурный характер. Догматику Гумилеву приходится бороться не только с резкой критикой извне, но и с упорной оппозицией внутри. Перед самой своей смертью руководитель цеха задумывал большую статью ‘о душе’, в ответ на неуместные упреки критики в холодности и бездушии нового направления [Любопытно отметить, что в роли критика цеха выступил Л. Троцкий, обративший внимание на буржуазность этого направления]. К осени 21 года окончательно определяется основное — классическое ядро группы. После кончины Гумилева — цех как то сжимается. Во главе его становится Г Иванов, уходят символист М. Лозинский и верлибрист Нельдихен. Решено не принимать новых членов. Стремление к единству и в теории и в поэтической практике приводит к созданию критического отдела в сборниках цеха.
С 1921 года Цех Поэтов стал издавать альманахи. Всего за два года появилось три сборника (Первый носит заглавие ‘Дракон’ по имени помещенной в нем поэмы П. Гумилева, второй называется ‘Альманахи Цеха Поэтов’, третий просто ‘Цех Поэтов’ (1922 года). Не будем останавливаться на стихотворном материале, вошедшем в эти книги. Большая часть стихов Кузьмина, Мандельштама, Г. Иванова, Г. Адамовича, В. Рождественского, И. Одоевцевой, Н. Оцупа и др. известна нам по сборникам этих авторов. Произведения же молодых поэтов (Л. Лпповского, С. Нельдихена, П. Волкова и др.) свидетельствуют в лучшем случае лишь о суровой поэтической дисциплине, царящей в ‘Цехе’.
Примечательна другая — критическая часть сборников. Здесь в коротеньких статьях и беглых рецензиях живет подлинная теоретическая мысль, вырабатывается учение о новом классицизме в русской поэзии. Конечно, тонкие, порою блестящие замечания и афоризмы поэтов о стихах, резкие формулировки того, что должно быть, выкованные в пылу борьбы с тем, что есть, — все эти разбросанные замечания ни на какую систему не претендуют. И все же их настоящая научная ценность несомненна.
В первом альманахе — великолепная статья О. Мандельштама ‘Слово и Культура’. Не логическое следование суждений, а лирико-философская импровизация.
Крупнейшим теоретиком и обоснователем современного классицизма является Н. Гумилев. Задуманная им большая ‘Поэтика’ осталась ненаписанной, но краткие заметки, помещенные в альманахах Цеха, позволяют восстановить главные линии его ‘системы’. В статье ‘Анатомия стихотворения’ набрасывается план ‘Поэтики’ в ее четырех подразделениях: фонетике, стилистике, композиции и идеологии и дается примерный разбор церковного песнопения. В другой статье ‘Читатель’ Гумилев оживляет свою схему метафорой организма. И вот, сочетание слов кажется ему ‘мясом стихотворения’, композиция — его костяк, образы — нервная система, ‘звуковая сторона стиха подобно крови переливается в его жилах’. Высокой целью науки о стихе были бы законы его жизни, т. е. взаимодействия его частей, но, прибавляет автор, ‘путь к этому еще почти не проложен’. Гумилев предлагает остроумную классификацию читателей: наивный (‘Ищет в поэзии приятных воспоминаний. Распространен среди критиков старого закала’), сноб (‘Встречается исключительно среди критиков новой школы’) и экзальтированный (‘Любит поэзию и ненавидит поэтику’). Подробное рассмотрение теорий Гумилева мы принуждены отложить до того времени, когда появится обещанный сборник его статей и рецензий.
После смерти Гумилева главным и почти единственным критиком Цеха стал Г. Адамович. Его заметки — по необходимости краткие — заслуживают серьезного внимания. Автор одарен большим вкусом, остротой восприятия и способностью к синтезу. В отзывах и рецензиях он руководится идеей ‘классического искусства’. Не углубляя ее философски, Адамович сохраняет нетронутой свою волю к жизни. Особенно характерно проявляется это новое самосознание в его статье о Блоке. Молодое поколение не приемлет блоковского пафоса гибели. ‘Русская поэзий сейчас во всем, что есть в ней живого, наследства Блока не принимает’. Для нее жизнь не призрак и не сумасшедший дом, она полна чувством ‘огромного и торжественного счастья, которое сейчас движет миром’.
То же стремление отмежеваться от романтической традиции заметно в статьях Г. Иванова и Н. Оцупа. ‘Классицизм, пишет последний, требует не специфического темперамента, а формально равномерного напряжения всех сторон словесного материала’. И Гумилев, постоянно твердивший о ‘равномерном’ напряжении человеческих способностей для миропознания, может быть назван теоретиком классицизма. Автор смело утверждает: ‘Мне думается, что наш театр уже сейчас должен ставить корнелевского ‘Сида’.
В утверждениях наших неоклассиков много спорного, преувеличенного. Их теоретическая работа несколько поверхностна и случайна. Но в утверждении жизни, проповеди героизма и классицизма, они движимы торжественным ритмом современности. Будучи лириками, все они предчувствуют и призывают трагедию.
Впервые: ‘Последние новости’ от 2 декабря 1922.
Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский, Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. — Томск: Водолей, 1999. — 415 с., 21 см.