В. Водовозовъ.
‘Современникъ’, кн. VII, 1913
Новые книги, Водовозов Василий Васильевич, Год: 1913
Время на прочтение: 5 минут(ы)
E. Чириковъ. Поздка на Балканы. Замтки военнаго корреспондента. Москва. ‘Московское книгоиздательство’. 1913 г., 147 стр. Ц. 75 к.
Ал. Пиленко. Около болгарской войны. Дневникъ и 49 любительскихъ фотографій. СПБ. Изданіе газеты ‘Вечернее Время’. СПБ. 1913 г., 218 стр. Ц. 1 р. 50 коп.
Дв книги, весьма похожія одна на другую.
Чириковъ провелъ во время войны три недли на ракійскомъ театр военныхъ дйствій въ качеств военнаго корреспондента ‘одной большой газеты’ (какой — онъ не говоритъ), и въ результат явилась настоящая книга, мало содержательная и мало интересная. Настолько мало содержательная и мало интересная, что длается обидно за выдающагося писателя, тонкаго наблюдателя и искренняго художника, какимъ мы знаемъ Чирикова по другимъ его произведеніямъ.
Чириковъ похалъ на театръ военныхъ дйствій, совершенно не зная ни болгарскаго, ни сербскаго, ни нмецкаго, ни, повидимому, даже французскаго языка,— и съ юморомъ написанныя сценки, какъ онъ выворачивался безъ языка на австрійскихъ желзныхъ дорогахъ, принадлежатъ къ немногимъ, не лишеннымъ интереса страницамъ его книги. Онъ совершенно не знакомъ съ политическими отношеніями на Балканахъ и искренно признается въ этомъ. По его убжденію, очень трудно разобраться ‘въ балканскомъ вопрос и въ македонскихъ длахъ, въ которыхъ самъ чортъ ногу сломитъ’ (стран. 38). Вокругъ Чирикова ‘игралища таинственной игры, металися смущенные народы’, а онъ со спокойствіемъ и равнодушіемъ человка посторонняго сообщаетъ читателю: ‘Хотя Солунь меня совершенно не касается, но и мн весело, я тоже радъ, что Солунь взяли’. (Стран. 31). Совершенно естественно, что изъ поздки празднаго и неосвдомленнаго туриста, котораго Солунь совершенно не касается, ничего путнаго выйти не могло.
Первая половина книги занята подробными описаніями отъзд, проводовъ, добросердечныхъ родственниковъ и вншнихъ дорожныхъ впечатлній, въ особенности, связанныхъ съ дой.
Только въ середин книги, на 63 стр., Чириковъ впервые добирается до театра военныхъ дйствій. Но и здсь дло не становится лучше, живыхъ наблюденій у автора мало, и книга попрежнему оказывается наполненной чисто вншними описаніями перездовъ, случайныхъ дорожныхъ впечатлній, случайныхъ встрчъ.
— ‘Брр! Холодно…’.
‘Хочется въ тепло, къ огоньку, къ людямъ… Начинаетъ казаться, что пора узжать домой, становится скучно, надодаетъ пискъ телги, и раздражаетъ секретарь, поталкивающій локтемъ въ бокъ…
— Вы, однако, того…
‘Хорошій паренекъ онъ, мой секретарь, страшно заботливъ, исполнителенъ и аккуратенъ, однако, иметъ свои недостатки, во-первыхъ, храпитъ совершенно своеобразно: кажется, что онъ набираетъ сперва побольше воздуху въ легкія и потомъ начинаетъ гудть, какъ фабричный гудокъ, басомъ, а когда гудокъ кончится — застонетъ… Сегодня ночью не далъ спать: лежали вповалку на полу, и Вольдемаръ гудлъ прямо въ ухо. Я сердито тыкалъ его кулакомъ и говорилъ:
— Вольдемаръ! Такъ невозможно… (стр. 129) и т. д., и т. д.
Такова почти вся книга. Пустой буфетъ, вкусныя сардинки, храпъ секретаря. Есть нсколько замчаній о демократизм болгарскаго общества, о простот и сердечности отношеній офицеровъ и солдатъ, дале нсколько фактовъ, характеризующихъ дятельность военной цензуры, но и они не дадутъ читателю, слдившему за газетами, ничего новаго. Не лишенъ интереса разговоръ Чирикова въ Софіи (черезъ переводчика) съ плннымъ турецкимъ офицеромъ, который выразилъ убжденіе (впослдствіи, какъ знаетъ читатель, подтвердившееся), что даже взятіе Чаталджи не ршитъ взятіе Константинополя, такъ какъ этого не позволитъ Россія.
Интересна сцена поимки двухъ крестьянъ-болгаръ, укравшихъ быка у своихъ односельчанъ, быстраго суда надъ ними, произнесеннаго комендантомъ, и столь же быстраго помилованія, довольно красочно описаніе поля битвы съ собаками, пожирающими трупы…
Есть еще нсколько свдній о дурной постановк медицинской и санитарной части въ болгарской арміи и указаніе на то, что нкоторые санитары вмсто своего прямого дла занимались наглымъ мародерствомъ Острая. 146). Для подтвержденія этого, Чириковъ ссылается на разсказы болгарскихъ солдатъ.
Я извлекъ, кажется, все то немногое, что представляетъ въ книг Чирикова хоть какой-нибудь интересъ. Все остальное — безсодержательно и мало интересно. Пускай еще Чириковъ удовлетворился бы писаніемъ корреспонденцій въ свою газету,— газета можетъ выдержать много пустяковъ..— но собирать ихъ въ книгу ршительно не стоило. Единственное нравоученіе, которое можно извлечь изъ книги, состоитъ въ томъ, что редакціи большихъ газетъ не должны посылать на театръ военныхъ дйствій людей, совершенно не подготовленныхъ, увлекаясь ихъ заслуженнымъ въ другой области именемъ. Нравоученіе, впрочемъ, полезное только для редакторовъ, не для читателей.
При чтеніи книги Пилевко, однако, читатель начинаетъ относиться снисходительне къ Чирикову. Пиленко похалъ, какъ военный корреспондентъ отъ ‘Новаго Времени’, въ качеств спеціалиста по вопросамъ международной жизни, гораздо лучше Чирикова подготовленный къ поздк, и все-таки изъ его поздки ничего путнаго не вышло, пожалуй еще меньше, чмъ изъ поздки Чирикова. Онъ похалъ тотчасъ посл начала войны въ октябр 1912 г., а уже 8 ноября, задолго до перемирія, тоже посл трехнедльнаго пребыванія на театр военныхъ дйствій, отправился въ обратный путь. Видлъ онъ, по его словамъ, ‘много интереснаго’ (стр. 98), но почему-то говоритъ въ своихъ корреспонденціяхъ, собранныхъ теперь въ книгу, не столько о воюющихъ и войн, сколько о самомъ себ и своихъ личныхъ приключеніяхъ, чуть ни на каждой страниц у него то ‘вареная индюшка и фа-соль съ краснымъ перцемъ, огурцы съ перцемъ, рубленая капуста съ перцемъ, на закуску перецъ (красный!) въ масл. Хорошо тутъ кушаютъ!’ (стр. 48), и во всхъ такихъ описаніяхъ ни тни художественнаго таланта, который у Чирикова скрашиваетъ даже его буфетныя впечатлнія. Наполнивъ (болтовней о себ 44 страницы, на 45 Пиленко длаетъ такое характерное сознаніе.
‘Кстати… Я странствую уже третью недлю въ качеств военнаго корреспондента. А военнаго еще ни одного слова не вышло изъ-подъ моего пера. Что я могу подлать? Какъ вижу — такъ и пишу. Да я вовсе и не военный. Я просто русскій типъ (sic), похавшій за болгарскими войсками вслдъ. У меня и мысли вс штатскія. ‘Письма русскаго путешественника’ было бы правильне… Ну, все равно… Военные меня вдь читать не будутъ’.
За симъ слдуетъ еще полсотни страницъ болтовни о своей личности, и вдругъ Пиленко впадаетъ въ раздумье.
‘Написалъ я уже не мало корреспонденцій. Перебираю ихъ въ ум: большинство, оказывается, вертится около моей персоны: какъ я застрялъ въ болот, какъ я лъ вонючій кашкшалъ, какъ спалъ безъ оконъ… Вс эти корреспонденціи явно персональны. Похалъ описывать войну,— а строчу о томъ, что сыръ скверно пахнетъ. Правильно-ли это?’ (Стран. 108).
Вопросъ поставленъ недурно, но отвтъ на него получается неожиданный. Оказывается, что приключенія Пиленко, который разъзжаетъ на автомобил и попадаетъ въ болото, сыплетъ золотомъ и все-таки не всегда иметъ вареную индюшку, а нердко пробавляется тухлымъ сыромъ, могутъ дать понятіе о страданіяхъ болгарскаго солдата, который идетъ пшкомъ и объ индюшк и не мечтаетъ. Если мои страданія, говоритъ Пиленко, такъ велики, хотя я прекрасно обставленъ, ‘то подумайте, каковы въ этой арміи страданія послдняго солдата… подумайте о немъ. Я не могу его описать, ибо не знаю его. Да онъ и не сумлъ бы все разсказать. Но онъ есть’ (стр. 111).
Такъ какъ ‘русскій типъ’ не знаетъ солдата и не можетъ описать его лишеній, то онъ предлагаетъ судить о нихъ по его лишеніямъ.
Въ конц книги нсколько страницъ, живо и интересно написанныхъ, посвящены описанію позда и переполнявшихъ его раненыхъ.
‘Когда мы (болгарская армія) покидаемъ село, сзади насъ остается тоже не очень то культурное наслдіе. Кавалерійская дивизія заваливаетъ треть деревни навозомъ, а наши повара набрасываютъ грудами сине-зеленые желудки овецъ и безконечныя, расползающіяся скользкія кишки. Черезъ два дня все это начинаетъ гнить на жаркомъ солнц, нтъ никакой возможности убрать. Все зарывать — не хватаетъ рукъ. Жечь — не горитъ. Только санитары наши, голодныя, бродячія турецкія собаки, стараются очищать окрестности деревни отъ того, чмъ заразили ее носители культуры: но и ихъ силъ далеко не достаточно. Можетъ быть, лтъ черезъ пять проистечетъ изъ этой войны подъемъ мстной культуры. Но сейчасъ, подъ свжимъ впечатлніемъ,— когда я сопоставляю слова ‘война’ и ‘культура’, мн становится смшно’.. (Стр. 137—138).
Это, кажется, и все, что можно извлечь изъ книги Пиленко.