Новости заграничной жизни, Реклю Эли, Год: 1867 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 38 минут(ы)

НОВОСТИ ЗАГРАНИЧНОЙ ЖИЗНИ.

Типы современной французской буржуазіи.— Мой пріятель Бюкайль.— Его воспитаніе.— Писецъ.— Штатное мсто.— Женихъ.— Буржуа-философъ.— Прелестные цвтки на буржуазной почв.— Бюкайль женился.— Разочарованіе невсты.— Бюкайль-писецъ и боле ничего.— Другъ Бюкайля,— ростовщикъ.— Что сдлалось съ математическими способностями Бюкайля.— Деспотизмъ Бюкайля и отношенія его къ жен.— Постепенное угасаніе жены.— Бюкайль душеприкащикъ и опекунъ. Смерть опекаемой имъ жертвы.— Смерть его жены.— Бюкайлъ хозяйничаетъ по смерти жены.— Черты характера Бюкайля.— Дочь Бюкайля — достойная его сподвижница.

——

Буржуазная Мессалина.— Виргинія Ланкетонь.— Ея семейство.— Ея воспитаніе.— Замужество.— Энергическія дйствія по устройству мужа.— Она супруга мера.— Она управляетъ всми административными длами мерства.— Ея сераль.— Ея помощники.— Безпорядочная жизнь,— Ханжество и развратъ.— Долги.— Выходъ изъ затруднительнаго положенія.— Ея мужъ — несчастный мученикъ.— Смертъ его.— Виргинія вдова.

——

Устройство семьи въ Америк.— Американскія женщины.— Отношенія ихъ къ семь.— Энергія и любовь къ труду.— женскій вопросъ въ Америк.

Альфонсъ Бюкайль и я, мы были друзьями въ школ и коллегіи. Я былъ лнивъ, онъ прилеженъ, онъ былъ благоразуменъ, а я далекъ отъ такой добродтели. Частенько я дарилъ ему яблоки, орхи или волчокъ, за что онъ позволялъ мн списывать заданныя учителемъ упражненія на разныя темы съ однимъ только условіемъ, чтобы я нсколько ихъ измнялъ и вставлялъ поболе ошибокъ. По выход изъ коллегіи мы разъхались въ разныя стороны, онъ остался въ Каэн, я отправился на жительство въ Парижъ, по мы никогда не теряли другъ друга изъ вида, время отъ времени мы встрчались и всегда были на ты.

Я припоминаю его очень маленькимъ, съ большой свтлой головкой, съ голубыми глазами и розовыми щечками. Онъ былъ первымъ въ класс, но послднимъ въ играхъ: онъ слишкомъ боялся нарушить какое либо училищное постановленіе и вчно жилъ подъ страхомъ тумака отъ товарищей и взысканія отъ начальниковъ. Учителя всегда намъ ставили его въ образецъ, но мы считали его ‘мокрой курицей’. Когда мы сговаривались сдлать какую нибудь штуку начальству, мы всегда оставляли его въ сторон, скрывая отъ него нашъ планъ, опасаясь, чтобы онъ не донесъ. Онъ всегда велъ себя трусливымъ зайцемъ. Онъ обладалъ искусствомъ игры въ мячъ и каждый изъ насъ былъ у него въ долгу на 10, 15 или 20 очковъ и онъ всегда точно помнилъ цифру долга. Онъ длалъ намъ изъ орховой скорлупы мельницы, устроивалъ коробочки для майскихъ жуковъ. Его необыкновенная память возбуждала въ насъ зависть. Онъ особенно склоненъ былъ къ математик и реторик, велъ себя скромно и часто получалъ награды. Его, покрытаго лавровымъ внкомъ, публично лобызали меръ, префектъ, предсдатель суда, президентъ академіи и депутатъ нашего округа. Эти знатныя лица нашего муравейника предсказывали, что именемъ Бюкайля современемъ будетъ гордиться его округъ наравн съ именами Малерба, Сегре, Гюэ, Берто и Мальфилатра. Мы, его товарищи, не длали ему такихъ пышныхъ предсказаній, но мы опредляли его въ Институтъ, воображали его въ плать съ вышитой спиной и съ карманами, полными разной дифференціальной и интегральной тарабарщины.

Но во всякомъ случа слдовало отправить его въ политехническую школу. Его родители, получая около 5000 фр. дохода, съ капитала имъ принадлежащаго, и почти столько же съ мста, занимаемаго отцомъ въ контор сборщика податей,— могли принять на себя расходы на его содержаніе въ школ. Старый Бюкайль желалъ бы видть своего сына, занимающимъ важный постъ въ военной или гражданской служб. Г-жа Бюкайль плакала отъ радости, воображая своего Альфонса въ кепи, въ мантіи, перекинутой на плечо по-испански,— Альфонса, гарцующаго на арабской дошади, салютующаго дамъ своею шпагою… Но посл безчисленныхъ раздумываній, грустныхъ покачиваній головою, ршились отказаться отъ слишкомъ блестящей перспективы, трудно было пожертвовать рентами и уменьшить капиталъ. Альфонсъ можетъ умереть отъ тифозной горячки, въ военной служб лтъ 12, по крайней мр, онъ принужденъ будетъ довольствоваться жалованьемъ едва достаточнымъ на обмундировку, онъ вынужденъ будетъ длать лишніе расходы, играть въ карты съ разными богатыми мотами,— и кто знаетъ! можетъ быть, и онъ пойдетъ по проторенной дорог и выйдетъ изъ него буянь и развратникъ… По всмъ этимъ соображеніямъ ршено было помстить Альфонса писцомъ въ казначейство, чтобы избавить его отъ возможной бды въ будущемъ, а главное потому, что онъ иметъ огромную способность къ счетоводству.

Это ршеніе было не но сердцу молодому Бюкайлю, онъ имлъ твердое убжденіе въ своихъ достоинствахъ и способности проложить себ карьеру. Однако же, поворчавъ немного, онъ преклонился предъ волею отца и матери, которыхъ всегда уважалъ и оказывалъ имъ слпое повиновеніе, онъ покорился ршенію, крайне для него непріятному, но все же сначала горько пожаллъ о несбыточности своихъ мечтаній.

Но онъ сожаллъ вовсе не о томъ, что ему помшали побывать въ столиц, упиться ея великолпіемъ и броситься въ вихрь политической жизни. Политика его вовсе не интересовала, онъ желалъ добиться одного — диплома инженера путей сообщенія, за нимъ только онъ думалъ хать въ Парижъ и ни зачмъ боле. Наши студенческія исторіи, наша жизнь въ латинскомъ квартал подвергались съ его стороны строгому осужденію. Онъ судилъ объ этой жизни но тмъ образцамъ, какіе встрча.и’ въ Казн, гд двое или трое студентовъ юридическаго факультета безумно тратили деньги и здоровье въ трактирахъ на бильярд, и въ иныхъ публичныхъ мстахъ. Онъ зналъ ихъ еще въ лице, гд они отличались лностію и отсутствіемъ всякихъ порядочныхъ качествъ. Сомнваясь въ самомъ себ, онъ не былъ твердо увренъ, что и самъ со временемъ не впадетъ въ распутство: если онъ питалъ отвращеніе къ разврату, вмст съ тмъ онъ его боялся. Вжливый со всми, онъ былъ въ особенности вжливъ съ дамами. Онъ никогда не мечталъ о любовниц, такъ онъ былъ цломудренъ и остороженъ въ своихъ дйствіяхъ, мысляхъ и чувствахъ. Осторожность, скромность и сдержанность, доведенныя имъ до крайности, нисколько не рекомендовали его, какъ человка длового. Напротивъ, въ немъ преобладали пассивныя качества въ высочайшей степени, въ особенности терпніе. Никогда не покидая Каннъ, не зная даже ближайшихъ его окрестностей, молодой человкъ походилъ на канарейку, родившуюся въ клтк, которая ничего дале своей клтки не видала.

И въ какой клтк онъ жилъ! Въ улиц Бикоке подл Энклогскихъ воротъ въ втхомъ домишк, покрытомъ штукатуркой, которая успла въ себя втянуть сырость уже пятидесяти нимъ. Этотъ долгъ стоялъ въ глубин узкаго и грязнаго двора. Когда-то въ немъ была свчная фабрика. Теперь онъ представляетъ печальную. грязную трехъ-этажную руину. Комнаты въ немъ узки, низки, лстница темна, везд затхлый, кислый запахъ,— полнйшее отсутствіе всякихъ удобствъ. Но владльцы находили его почти комфортабельнымъ, примнились къ нему, привыкли ко всмъ его неудобствамъ, соображаясь съ ними, устроили, но ихъ убжденію, вполн комфортабельно свою жизнь. Живой маятникъ, рожденный какъ будто бы затмъ только, чтобы носить бархатную ермолку имть перо за ухомъ, очки на носу, сидть на жесткомъ, неудобномъ, кожаномъ кресл, исправный до педантства по служб, разсчетливый, почти скупой, Бюкайль-отецъ откладывалъ въ завтный сундучекъ копечку за копечкой. и въ этомъ полагалъ главнйшее призваніе человка. Когда участь Альфонса была ршена, и Бюкайль-сынъ заслъ въ казначейств, батюшка немедленно продалъ свои ренты и купилъ ферму. Предусмотрительность старика произвела восторгъ въ семейств, особенно въ то время, когда настала катастрофа 1848 года, но въ момента, совершенія спекуляціи ему пришлось вытерпть немало насмшекъ.

Г-жа Бюкайль въ такой же мр, живая, въ какой ея мужъ былъ флегматиченъ, цлый день бгала вверхъ и внизъ по своей ужасной лстниц. Она обладала искусствомъ постоянно говорить и не договаривать своей мысли, постоянно суетиться за дломъ и никогда не кончать своего дла, но какъ она говорила громко и внушительно, была очень довольна сама собой, то вс ея знакомые считали ее дльной женщиной. Она также какъ и ея мужъ до страсти любила соблюдать экономію, почему ея семейство и прислуга всегда выходили изъ-за стола голодные, были дурно одты и терпли холодъ.

Въ два года службы нашъ писецъ, успвшій высказать свои способности въ счетоводств и чистописаніи, съумашій дать очевидное доказательство своей исправности и пониманія служебной дисциплины. получилъ штатное мсто со сто франками въ мсяцъ жалованья. 1200 фр. въ годъ, вдь если капитализировать эту сумму изъ 5%, составится капиталъ въ 24,000 фр.! Старики Бюкайль стали подумывать о женитьб Альфонса.

Для этого пустили въ ходъ вс семейныя связи. Побывали у бабушекъ, тетушекъ и кузинъ въ Казн, Руан, Крельи и Вокаж. ‘Будущая невста должна принадлежать католической церкви — протестантку не надо — имть приданаго въ дйствительности или по крайней мр въ будущемъ не мене 100,000 франковъ.’ — Такія условія были предложены на разсмотрніе семейнаго совта. Отецъ настаивалъ на 100,000 фр. приданаго, потому что сынъ его происходилъ изъ уважаемой буржуазной фамиліи, въ будущемъ долженъ имть самъ 100,000 фр. наслдства отъ отца, и принадлежалъ къ чиновному люду. Къ этому сынъ прибавилъ непремнное условіе, чтобы невста не была слишкомъ дурна собой или дурно воспитана, главное, чтобы имла хорошія нравственныя правила.

Долго поиски за невстой не имли вожделннаго успха, наконецъ открыли въ Сенъ-Кентен одно подходящее семейство, имвшее чистаго капитала 200,000 Фр. въ облигаціяхъ сверной желзной дороги. Оно состояло изъ двухъ дочерей и отца вдовца. Крильонъ, шляпный фабрикантъ, оставившій дла, проживалъ въ хорошенькомъ домик на канал. Это былъ маленькій, плшивый, веселый человчекъ, республиканецъ-буржуа, деистъ, воодушевленный Жанъ-Жакомъ-Бушъ почитатель Сократа, Діогена, Аспазіи, Миноса, и вообще греческой древности. Большаго труда стоило убдить его, что невозможно дать его христіанскимъ дочерямъ языческихъ именъ Лаисы и Таисы: по онъ все-таки настоялъ, чтобы ихъ окрестили именами, хотя нсколько напоминающими Грецію. Старшая получила имя Лихнисъ, младшая Миртиль.

Миртиль и физически и морально была вылитый отецъ, старшая же сестра походила на покойную мать. Хорошо сложенная, средняго роста, Лихнисъ имла чрезвычайно нжную кожу, нсколько сентиментальный взглядъ, серебристый голосъ, волосы пепельнаго цвта. Она очень мило пла романсы и была особенно прелестна, когда играла произведенія Герольда и Пуальдье. Послдній въ особенности трогалъ ее до глубины души. Со страстію, со смысломъ разыгрывала она его произведенія. Въ ея искусной игр отражалась мысль великаго композитора: она плакала его слезами, она смялась его смхомъ. Это было прелестное, нжное существо, съ чистой душою, съ слабыми нервами, такъ что не узнаешь бывало, плачетъ она или смется, страсть у нея всегда переходила въ грацію. Въ конц XVIII вка Вольтеръ посвятилъ бы ей нсколько рифмованныхъ строкъ, Жанъ-Жакъ-Руссо назвалъ бы ее ‘чувствительной’ женщиной. Въ Париж она была бы совершенной парижанкой. Мы говоримъ ‘была бы’ потому, что она умерла молодой, почти не начавъ еще жить. Чтобы изъ нея вышло,— трудно сказать.

Миртиль, рзвое дитя, бы.та живе своей сестры, остроумне, веселе, ловче. Эта маленькая брюнетка съ вздернутымъ носикомъ, нсколько своенравная и легкомысленная, никогда не терялась, всегда у ней былъ готовъ разумный отвтъ, отецъ постоянно совтовался съ нею въ трудныхъ обстоятельствахъ. Если можно сказать, что Лихнисъ имла сходство съ малиновкой, то Миртиль слдуетъ уподобить воробью, она болтала также много, какъ и прыгала. Одна любила пть чувствительные романсы Соля, другая сквозь зубы, урывками, свистла псни Беранже. Лихнисъ сентиментальная и нжная слишкомъ идеально смотрла на счастіе, Миртиль живая и веселая говорила о немъ шутя, смясь. Она вообще смотрла на вещи несравненно реальне своей сестры. Дополняя одна другую, сестры любили другъ друга нжно и составляли счастіе стараго отца, который удивлялся и уважалъ свою старшую дочь, но, кажется, не могъ бы никогда разстаться съ милой рзвушкой, младшей дочерью. Об искусныя работницы, он не находили низкимъ для своего достоинства работать за деньги, на одинъ парижскій магазинъ, вышивки для богатой мебели, работа ихъ отличалась всегда необыкновеннымъ искусствомъ, он имли чрезвычайно много вкуса въ подбор тней.

Альфонсъ тщательно собралъ свднія о семейств Прильонъ, онъ узналъ, что каждая изъ двицъ иметъ по 40,000 фр. наличнаго капитала и можетъ разсчитывать въ будущемъ еще на 60,000. Такія отрадныя надежды побудили его отправиться въ Сенъ-Кентенъ. Его выборъ остановился на Лихнисъ, хотя она была годомъ старше его. Старикъ былъ доволенъ, Лихнисъ высказывала признательность. Съ перваго взгляда онъ могъ понравиться каждой двушк: приличная одежда, хорошія манеры, нкоторая застнчивость, скромный взглядъ,— все заставляло предполагать въ немъ добраго, нравственнаго человка. Онъ поправился молодой двушк. Что касается отца, то и тотъ сталъ на сторону Альфонса, подкупленный его честной наружностью, репутаціей хорошаго сына, ученаго молодаго человка, степеннаго, не мота и обладающаго порядочнымъ состояніемъ Браки, былъ заключенъ. Всякій поздравлялъ молодыхъ и сулилъ имъ счастіе. И какъ было не любоваться на такую парочку: мужъ уменъ, прилеженъ, съ убжденіями, жена дятельная, веселая столько же, сколько и серьезная, оба люди честные.

Родители Бюкайль чтобы дать боле простора молодымъ супругамъ, ршились сами удалиться изъ городскаго дома на ферму. Отецъ ухалъ немедленно, мать же осталась пока смотрть за передлками въ дом. Наружная штукатурка подновлена, лстница приведена въ боле прочный и правильный видъ, перемнили и поновили мебель и обои, въ столовой повсили гравюру, изображающую Наполеона на Вапдамской площади — и обновленное жилище было готово къ принятію молодыхъ хозяевъ, которые не замедлили своимъ пріздомъ.

Молодая женщина встрчала новоселье съ полнымъ убжденіемъ въ вчномъ медовомъ мсяц, она жаждала длать добро всмъ, она мечтала посвятить свою жизнь милому мужу, она уже думала о поцлуяхъ, которые будетъ расточать своимъ будущимъ бленькимъ, розовенькимъ малюткамъ. Тмъ не мене ей трудно было аклиматизироваться въ новомъ жилищ, не легко было про мнять домъ, окруженный цвтущимъ садомъ, чистый воздухъ, солнце, цвты, на этотъ темный мрачный, вонючій буржуазный, трехъ-этажный подвалъ, лишенный воздуха и свта,— контрастъ былъ слишкомъ поразителенъ. Еще съ темнотой можно было кое-какъ помириться, но сносить вонь, въ особенности при южныхъ втрахъ, это было выше ея силъ. Ее всмъ этимъ неудобствамъ Альфонсъ уже привыкъ, онъ даже не считалъ ихъ неудобствами, онъ высказывалъ жен свое удивленіе и укорялъ ее за излишнюю щепетильность. Они не понимали другъ друга. Въ первое время она пробовала уговорить его хотя нсколько измнить ихъ образъ жизни, улучшить столъ и, если возможно, уничтожить съ помощію науки неудобства ихъ помщенія, она думала, что ея 100,000 фр, сложенные со 100.000 мужа и съ его жалованьемъ, составляютъ немаловажныя средства, которыя при разумной экономіи могутъ позволить имъ въ будущемъ жить хорошо, не смотря на приращеніе семейства,— она уже чувствовала въ то время себя беременною. Но онъ и слышать не хотлъ ни о какихъ перемнахъ. Повиновеніе-ли долгу, нжная-ли супружеская любовь — только мало по малу Лихнисъ свыклась съ тмъ родомъ жизни, какой велъ ея мужъ. Онъ своимъ неуступчивымъ, упрямымъ характеромъ подйствовалъ на ея нжное, преданное сердце. Она сдалась: мечты ея разлетлись — изъ нжной супруги и матери она должна была превратиться просто въ экономку.

Какъ-то разъ она возвращалась домой съ старой гравюрой, купленной ею у букиниста, представляющей Гимена, обрзывающаго крылья у Амура. Показывая ее мужу, она бросилась къ нему на шею и услась на его колняхъ. Поняла-ли она двоякое значеніе символа,— я не знаю. Только мужъ смясь, спросилъ ее, не жалетъ ли она о невозможности вступить теперь въ новый бракъ и испытывать прелести первоначальной любви. Она назвала его гадкимъ и розовыми пальчиками закрыла ему ротъ. Онъ, освободившись изъ ея объятій и показывая видъ, что длаетъ ей выговоръ за втреныя желанія, прикрпилъ двумя булавками гравюру къ стн въ спальн, чтобы она служила постояннымъ напоминаніемъ о моральной сторон супружеской жизни. Теперь Лихнисъ умерла и похоронена, а гравюра все виситъ тамъ.

Если домашнія занятія утомляли слабую и нжную Лихнисъ, сильный Альфонсъ здоровлъ отъ своей работы. Прикованный въ продолженіи восьми часовъ въ сутки къ табурету, онъ привыкъ и полюбилъ свое занятіе и считалъ немалымъ наслажденіемъ любоваться счетной, казначейской книгой, исписанной его красивымъ почеркомъ. Другой на мст Бюкайля могъ бы умереть со скуки при такой однообразной работ, по онъ, поддерживаемый своими выработанными убжденіями о долг и послушаніи, втянулся въ свою роли, и чрезъ нсколько лтъ сталъ способенъ только на одно дло счетчика и кали графа. Ему не было еще тридцати лтъ, когда новый казначей обратилъ вниманіе на него, прилежнаго, акуратнаго и благонамреннаго чиновника и ршился дать ему повышеніе. По прежде, чтобы испытать его, послалъ его въ Евре для окончанія одного не очень важнаго дла. Нашъ герой выказалъ себя такимъ мелочнымъ, боязливымъ, и въ тоже время упорнымъ, что покровитель, холодно поблагодаривъ его, оставилъ на прежнемъ мст. Съ тхъ поръ о немъ забыли и онъ очень медленно подвигался вверхъ по административной лстниц. Чрезъ 10 лтъ службы онъ получалъ 1,800 фр., а на тридцать второмъ году службы ему дали мсто, приносящее всего 2,200 фр. годоваго жалованьи. Но онъ можетъ успокоиться теперь, кром жалованья, онъ получаетъ доходъ съ своего состоянія, доходящаго почти до 800,000 фр. Они составились изъ 100,000, доставшихся ему отъ отца и матери, 100,000 приданаго жены и слишкомъ 80,000 — плодовъ его личной экономіи. Все свое состояніе онъ превратилъ въ земли, самое врное, но за то самое малодоходное помщеніе. Онъ бы пустился въ спекуляціи и пожалуй попробовалъ бы счастія на бирж, но боялся, у него постоянно въ памяти былъ 1848 годъ и многочисленныя раззоренія. Онъ не хотлъ рисковать будущностію своихъ двухъ дтей: Альфонсины и Альфонса. Осторожность и сдержанность внушили ему гордость и онъ сталъ почитать себя стоикомъ, поставилъ себя въ число героевъ, подобныхъ героямъ сдой древности. Но съ какими противорчіями сживается человкъ! Бюкайль, ставившій себ въ образецъ Катона Утическаго, считающій своимъ героемъ Наполеона перваго, считалъ вмст съ тмъ величайшимъ образцомъ человка одного гасконскаго еврея, страшнаго мошенника, который, только благодаря своей изворотливости, не попалъ на галеры. Этотъ негодяи съ каждымъ днемъ пріобрталъ новое значеніе. Въ то время какъ Альфонсъ получилъ штатное мсто, этотъ ростовщикъ имлъ только 20,000 фр., въ настоящую же минуту онъ иметъ 600,000, его подпись пользуется большимъ уваженіемъ, и, вроятно, лтъ чрезъ 10 онъ будетъ членомъ генеральнаго совта. Съ этимъ-то наглецомъ сдружился Альфонсъ, удивительно, какъ онъ сдружился съ человкомъ, съ которымъ имлъ поразительное несходство въ характеръ У одного была страсть вчно пріобртать, у другого только сберегать, одинъ имлъ способность къ нападенію, другой къ защит, одинъ имлъ натуру морской каракатицы, разбрасывающей во вс стороны свои длинныя ноги, снабженныя щупальцами, другой натуру устрицы, забившейся въ свою скорлупу и приросшей къ скал. Съежившись въ своей скорлуп, устрица посматриваетъ на каракатицу, вчно движущуюся, вчно пріобртающую, и находитъ ее величественной.

Куда же двалась способность къ математик, которою такъ рзко отличался отъ своихъ товарищей Бюкайль? Гд его искусство въ алгебраическихъ выкладкахъ, отчего не уметъ онъ примнить къ длу аналитическій методъ? Разв что нибудь мшало употребить съ выгодой его завидныя способности? Разв’ можетъ рыба не плавать, разв возможно кроту вить гнздо на вершин дерева?

Для людей все возможно. Если природа дала намъ извстные органы и мы оставляемъ ихъ безъ примненія къ длу, эти органы постепенно ослабваютъ и если дйствуютъ, то дйствуютъ болзненно или, какъ говорятъ медики, находятся въ патологическомъ состояніи. Законъ природы требуетъ, чтобы мы постоянно изощряли найти органы, въ противномъ случа равновсіе рушится, и мы будемъ близки къ идіотизму или помшательству.

Математикъ Бужайль, не имя случая употребить въ дло трансцендентальный анализъ, не зная, что длать съ неопредленными уравненіями, направилъ свой талантъ противъ общества, противъ своего семейства, противъ самого себя. Сдлавъ много зла, онъ кончилъ тмъ, что совершенно извратилъ свою натуру и сталъ придавать всему ложное значеніе. Изуродовавъ свои способности, онъ сдлался мизантропомъ. Слишкомъ гордый, чтобы быть недовольнымъ самимъ собой, онъ свою злобу излилъ на все человчество. Видя везд, подобно Ла-Рошфуко, одинъ личный интересъ, онъ одлъ себя крпкой броней эгоизма и едва выставлялъ узкую голову изъ своей широкой кирасы. Разсматривая соціальную организацію съ одной денежной точки зрнія и встрчая немало людей жестокихъ, коварныхъ и жадныхъ, онъ со страстію скупца защищалъ свои экю. Все, что было его или зависло отъ него, хранилось подъ крпкими замками въ его блокгауз въ улиц Бикоке. Чтобы лучше сохранить свои сокровища, онъ прибгалъ ко всякимъ мрамъ. Посмотрите на него внимательно, чмъ онъ занимается, къ чему примняетъ свои математическія способности и познанія! Вотъ онъ съ увеличительнымъ стекломъ въ рукахъ разсматриваетъ рюмку. Для чего онъ это длаетъ? Его веселитъ, дтски радуетъ, что эта рюмка иметъ величину громаднаго бокала. Онъ знаетъ ея дйствительные размры, но ему пріятно обманывать себя, воображая, что онъ обладаетъ вещью, имющею несравненно большую цну. Ему очень пріятно изъ блохи длать слова. Впрочемъ онъ забавляется не мене, смотря на предметы, переворачивая свое стекло и видя ихъ въ уменьшенномъ вид. Постоянное обращеніе съ увеличительными* стекломъ въ свободное отъ службы время было люби мыли, его занятіемъ. Рьяны и математикъ онъ везд’ хотлъ видть безконечно-большія и безконечно-малыя величины. Онъ примнялъ математическія познанія и къ другимъ случаямъ, напр. старался вычислить, сколько блохъ заключается въ слон, какую часть нашей планеты занимаетъ вошь и тому подобныя полезныя задачи. Если бы онъ могъ взять палитру въ руки, онъ наврное сталъ бы въ разрядъ тхъ несчастныхъ мучениковъ, которые съ микроскопомъ въ рукахъ рисуютъ деревья, чтобы изобразить на полотн то именно число листьевъ, которое они считаютъ непремнной принадлежностью дерева, то именно количество нервовъ на. листк, которое илъ удалось сосчитать на дйствительномъ лист. Не забивая такихъ мелочей, они обыкновенно длаютъ промахи напр. противъ правилъ перспективы или тому подобные. Они забываютъ объ этихъ маловажныхъ, по ихъ мннію, вещахъ, за то разстояніе между листьями на ихъ рисунк математически врно, вдь они математики. Бюкайль считался человкомъ вполн положительнымъ, онъ самъ былъ въ этомъ убжденъ, но онъ постоянно жилъ въ фантастическомъ мір, населенномъ чудовищами, химерами и безплотными существами. Бдный, неудавшійся геометръ! Твоихъ высшихъ математическихъ способностей достало разв только на изощреніе скупости. Ты повряешь посредствомъ X и Y расходы кухарки. Ты изобртаешь алгебраическія формулы, ты примняешь коническія сченія для опредленія формы масла при извстномъ вс, для лучшей боле экономной обрзки моркови или картофеля, употребляемыхъ на кухн. Ты берешь на себя вс 12 геркулесовскихъ работъ, чтобы вычислить и устроить твою кладовую, погребъ и кухню на такомъ разстояніи отъ твоей комнаты, чтобы ты могъ все видть своими собственными глазами. Ты трудишься до поту и твой трудъ хуже лности, онъ не стоитъ ни твоего таланта, ни потраченнаго времени, онъ не сообразенъ съ достоинствомъ человка. Но напрасно я теб говорю. Ты глухъ ко всему, такъ лучше, чтобы не жечь ночника, вооружись храбростью и ложись спать въ потьмахъ, можешь утшаться при этомъ сознаніемъ неустрашимости передъ ‘волкомъ’ и ‘букой’.

Къ несчастью для себя и для другихъ Бюкайль, какъ мы уже замтили, личность недюжинная. Разсудительный, сдержанный, постоянный, врагъ всякой суматохи, этотъ суровый человкъ, несмотря на свою робость, управлялъ людьми боле отважными. У него только одинъ недостатокъ, онъ не знаетъ цны времени, онъ не знаетъ, что время-деньги. Онъ готовъ пройдти десять льё по скверной дорог и въ сквернйшую погоду, чтобы сберечь десять су. Эти десять су вы выманите у него въ долгъ съ величайшимъ трудомъ, за то онъ охотно пожертвуетъ для васъ десятый днями. По крайней мр онъ щедръ на время и на вс услуги, невыражающіяси въ деньгахъ, хотя, он невсегда бываютъ маловажны. Этотъ недостатокъ иметъ, стало быть, свою хорошую сторону, къ тому же онъ доставилъ ему множество успховъ, которыхъ не добились бы люди, боле дорожащіе своимъ временемъ, недостатокъ этотъ легко объясняется провинціальной жизнью, гд часы продолжительне, а года короче чмъ въ Париж, судя по количеству выполняемаго дла, и тмъ еще, что Бюкайль не производитъ, а сберегаетъ, при ограниченномъ размр его дятельности у него много свободнаго времени.

Какъ бы то ни было, а нашъ Бюкайль силенъ, и даже очень силенъ. Защищаемыя терпливо, посредствомъ искусныхъ изворотовъ, поддерживаемыя безукоризненно логическими доводами, разсужденія его проникаютъ въ умъ, путаютъ, извращаютъ его. Они входятъ въ плоть и кровь и совершенно уничтожаютъ разсудокъ. Для того чтобы этотъ діалектикъ не былъ опасенъ, нужно быть или умне, или глупе его, лучше или хуже, и въ послднемъ случа обладать порядочнымъ количествомъ врожденнаго эгоизма.

Посмотримъ, какъ то Бюкайль, скромный на служб, робкій передъ начальниками, обратившій трусость въ систему, и между тмъ деспотъ и неограниченный властелинъ въ своемъ дом, воспользовался своей властью?

Во-первыхъ, что сдлалъ онъ съ женщиною, беззавтно отдавшейся ему?

Вмсто того чтобы нравственно возвысить ее, сдлать ее добре, сильне, умне, онъ съ каждымъ днемъ унижалъ ея человческое достоинство, сдлалъ ее работницей и превратилъ наконецъ жизнь ея въ каторгу. Благодаря ему, она утратила всякое личное значеніе. Женщина эта была совершенно уничтожена физическимъ превосходствомъ мужа, сила и здоровье.котораго служили какъ бы укоромъ ея слабости. Ее порабощало его умственное превосходство и сила софизмовъ, обманывавшихъ его самого. Если бы они посщали какое нибудь общество, видли профессоровъ права, наукъ, литературы, преподавателей нормальной школы, членовъ академіи, республиканцевъ, соціалистовъ, однимъ словомъ. умныхъ людей, жен было бы съ кмъ сравнить своего мужа, между равными онъ пересталъ бы казаться ей исполиномъ, да и самъ умрилъ бы свою гордость, образовалъ умъ, смягчилъ характеръ. Но столько же изъ экономіи, сколько изъ гордости, супруги Бюкайль жили настоящими улитками. Альфонсъ не считалъ равными себ своихъ сослуживцевъ по казначейству,— бдняковъ, работающихъ изъ за насущнаго куска хлба, никогда не учившихся греческому языку. Онъ не обращалъ никакого вниманія на своихъ подчиненныхъ и питалъ черезчуръ сильное уваженіе къ старшимъ/ Бюкайль вели знакомство съ двумя или тремя домами и тяготились церемонными визитами. Они никогда не длали вечеровъ, только въ день св. Альфонса давался довольно приличный обдъ для тхъ, кого особенно уважали или боялись.

Даже при этомъ отчужденіи отъ общества, Лихнисъ не упала бы такъ низко, если бы ее не подавляли семейныя добродтели мужа, его честность я въ особенности выказываемое къ ней состраданіе. Взваливъ на нее тяжесть, подъ которой она гнулась, изнемогала, онъ ободрялъ ее ласковыми словами и изъявлялъ сожалніе, когда у нея подкашивались наконецъ ноги. Если бы она могла подмтить за нимъ неврность, обманъ, безчестный поступокъ — чары рушились, ея совсть и разумъ освободились бы отъ этого ига. Но нтъ, она встрчала его всегда увреннымъ въ себ, всегда справедливымъ, всегда искреннимъ, всегда одинаковымъ, покрытымъ бронею добродтели, неприступнымъ, вчно нападающимъ на всхъ. У Альфонса была система — у Лихнисъ только здравый смыслъ и добрыя намренія. Не имя недостатка ни въ мужеств, ни въ твердости, она обладала всми лучшими качествами своего мужа, только въ слабйшей степени. Вслдствіе этихъ-то самыхъ качествъ ему и удалось пріобрсти надъ нею такую пагубную власть. Фабриканты страсбургскихъ пироговъ разсказываютъ, что поселяне держатъ гусей передъ огнемъ, прибивая имъ лапы гвоздями. Несчастныхъ животныхъ, мучимыхъ палящею жаждою, отпаиваютъ холоднымъ молокомъ, больная печень ихъ принимаетъ впослдствіи чудовищные размры. Несчастная женщина была такимъ же образомъ пригвождена къ домашнему очагу. Искусство, общество, образованіе, вс развлеченія были отняты у нея, а для наполненія пустоты, ей оставшись заботы о хозяйств. Беременность, роды, дти, которыхъ нужно обмывать и одвать, стряпня, стирка, шитье, расходы, заботы о сбереженіи какой нибудь копйки — вотъ круги, изъ котораго она не могла вырваться. Подобно мужу, она тратила время и жизнь, чтобы накопить боле, чмъ имъ было нужно, лишая себя всего полезнаго, утягивая у необходимаго. Мало но малу чувствительность ея притупилась, она впала въ оцпененіе, слдствіе физическаго изнеможенія и лишенія духовной нищи. Она жила въ какомъ-то болот, не видя ни деревьевъ, ни солнца. Единственнымъ развлеченіемъ ея были облака, сгоняемыя въ тучу холоднымъ втромъ и разражавшіяся дождемъ надъ какой нибудь лужей или непроходимою грязью. Она скучала, скучала страшно.

Между тмъ, Миртилль вышла замужъ. Мужъ ея, честный малый, Луи Ресто, бывшій торговый коммисіонеръ, человкъ предпріимчивый и дятельный, истратить все свое состояніе на устройство маленькой фабрики.

Два года спустя посл замужества Лихнисъ, старикъ Крильонъ, умирая, назначилъ своимъ душеприкащикомъ и опекуномъ младшей дочери своего превосходнйшаго, достойнйшаго зятя. Альфонса Бюкайль. 100 тысячъ франковъ, составлявшія наслдство Миртилль, были бы большой помощью въ предпріятіи Ресто, но пришлось обойтись безъ нихъ. Съ рожденіемъ перваго ребенка молодая семья подверглась лишеніямъ, такъ какъ зять не выдавалъ боле 2500—3000 франковъ — проценты, получаемые съ Фермеровъ. Душеприказчикъ довольствовался ими, будучи слишкомъ добросовстнымъ, чтобы помстить капиталъ опекаемой сестры съ большимъ рискомъ, чмъ помстилъ свой. Напрасно доказывали ему Ресто и Миртинь. что нужды ихъ велики, напрасно умоляли его помстить деньги подъ врное обезпеченіе у знакомаго банкира, предлагавшаго имъ пять процентовъ. Бюкайль ограничился отвтомъ, что многіе банкиры оканчиваютъ каторжною работою въ Брест и Тулон.

По мр увеличенія нуждъ, усиливались и просьбы Ресто, но Бюкайль остался непреклоннымъ. Нсколько поздне Луи Ресто грозила потеря сорока тысяча. Чтобы избгнуть ее. нужно было достать тысячъ двадцать пять. Бюкайль не позволилъ Миртилль дать ихъ взаймы мужу. Не обращая вниманія на робкія увщанія Лихнисъ, онъ не выдалъ этихъ, денегъ изъ собственнаго капитала, даже подъ залогъ фабрики. Ресто потерялъ свои сорокъ тысячъ франковъ. Озлобленный, ожесточенный, онъ затялъ процессъ. Это нисколько не испугало нормандца, на его сторон былъ законъ. Систематически, не торопись, приготовился онъ къ защит, укрылся завщаніемъ, отразилъ вс. удары противника, напалъ на него самъ и наконецъ принудилъ его къ уплат судебныхъ издержекъ. Несчастный Ресто впалъ въ отчаяніе. Дла его шли дурно, старшій сынъ умеръ, вс эти несчастій сразили его и онъ заболлъ. Доктора посылали его путешествовать, надясь, что перемна воздуха спасетъ его, по на путешествіе нужны были деньги. Ресто продалъ домъ, произвелъ ликвидацію, лежа больнымъ въ костел и вскор умеръ. Жена его отправилась вслдъ за нимъ, проклиная человка, убившаго ихъ, чтобъ сохранить имъ состояніе. Это огорчило Бюкайля, но онъ, боле чмъ когда либо проникся чувствомъ исполненія долга. Остались двое сиротъ, старуха, мать Ресто, взяла ихъ къ себ въ Бургундію.

Не смотря на разрывъ съ сестрою, иргшсше.нніи вслдствіе нечастнаго процесса, Лихнисъ терзалась сожалніемъ объ ея участи. Въ душ ея раздавался голосъ, строго спрашивавшій ее: ‘гд Миртилль? Что сдлала ты съ бдною Миртилль?’ И Лихнисъ (вспомнила годы любви и радости — цвтущій садъ, аллеи на берегу рки, тайны, сообщаемый при лунномъ сіяніи, звонкій смхъ, умершій въ слезахъ…

Иногда ночью она просыпалась вслдствіе рыданій. Ей снилось, что, гуляя съ сестрою по берегу Ст. Кентенскаго пруда, она видла, какъ Миртилль тонула въ грязной и тинистой вод и кричала ей: ‘помоги, помоги!’ Голова ея исчезала подъ водою вмст съ разввающмися на поверхности платьемъ. Только руки возвышались еще надъ пропастью. Но Лихнисъ не могла схватить руки Миртилль и каменла отъ ужаса. Рыданія ея будили мужа, онъ спрашивалъ съ испугомъ: ‘что ты, что ты, что съ тобой, скажи?’ ‘Ничего, отвчала Лихнисъ, біеніе сердца,’ и Альфонсъ подносилъ ей пріемъ дигиталиса.

Лихнисъ уже давно стала неузнаваемой. Мрачный и сырой домъ дйствовалъ на нее убійственно. Изчезла ея веселость и вспышки рзвости. Изчезли свтлыя платья, соломенныя шляпки съ васильками и макомъ! замолкли ея псни! ‘Какъ бабочка, я летала когда-то!’ повторяла она, глядя на старую гравюру, висящую у нея въ комнат. ‘Я знала радость и любовь, но судьба Гона думала, что судьба) подрзала мн крылья.’

Раба по собственной вол, обремененная заботами и лишеніями, она бодро несла свой крестъ, но жизнь казалась ей тяжела и сурова. Она не сердилась ни на что, не обвиняла никого и но прежнему тянула свою ношу. Когда силы изчезали, оставалась воля, она принималась разсчитывать каждую копйку, не предполагая, можетъ быть, что такая жизнь убиваетъ ее. Ей казалось совершенно справедливымъ и естественнымъ тянуть лямку, хотя бы и черезъ силу. Усталость убивала ее, но она не жаловалась.

Такъ какъ служанки не уживались въ дом — ни одна изъ лихъ не была достаточно бережливой, трудолюбивой и честной — несчастная женщина, исхудалая отъ кормленія грудью двоихъ дтей, мыла полы, выметала соръ съ высокой лстницы, носила ведра и ушаты. Она отправлялась за провизіей, приносила съ рынка тяжелыя корзинки, возвращалась усталая и въ поту въ холодныя комнаты. Біеніе сердца — слдствіе подобной жизни — не помшало ей но прежнему мыть, чистить и стряпать. Она часто вставала больная съ постели, чтобы вымыть посуду, но ни конецъ силы оставили ее совершенно- Страданія ея были продолжительны. Но задолго до смерти не стало прежней, хорошенькой Лихнисъ. Иногда, при ласкахъ и поцлуяхъ сына, улыбка появлялась на ея блдныхъ губахъ, точно лучъ солнца, озаряющій бдный, увядшій цвтокъ.

Она постоянно видла во сн сестру. Въ послдній разъ ей снова приснилось, что Миртилль тонетъ въ пруд. Миртилль знала ее, протягивала къ ней руки. Посл отчаянныхъ усилій, ей удалось схватить ихъ, но тутъ она снова каменла и не могла пошевелиться. Нжная рука сестры увлекала ее безъ всякаго сопротивленія и она уходила въ пропасть вслдъ за Миртилль. Наконецъ она скончалась. Передъ агоніей, она поцловала хладющими устами сына и дочь, и взглянула на мужа, который рыдалъ надъ нею и рвалъ на себ волосы. Она остановила его жестомъ и прошептала: ‘другъ мой, посади на моей могил мой любимый цвтокъ ‘гори-цвтъ.’

Что сталось съ Бюкайлемъ но смерти жены?

Онъ былъ дйствительно огорченъ, такъ какъ непритворно любилъ ее. Онъ сохраняетъ ленточки, локоны поблекшихъ волосъ, увядшія розы. Онъ и теперь еще вспоминаетъ о ней съ грустью и уваженіемъ. Онъ вренъ своимъ привязанностямъ, обладаетъ всми добродтелями мужа, отца и друга. Онъ съ горечью обвиняетъ судьбу (и онъ обвиняетъ судьбу) въ томъ, что она сразила такое кроткое и невинное созданіе, и пощадила его, хотя онъ и скрывался въ ничтожеств и смиреніи. Когда миновалъ первый порывъ горя, Бюкайль сталъ еще сосредоточенне, еще сильне предался своимъ идеямъ, еще ревностне ухватился за свою систему.

Обратясь въ ‘хозяина’ боле чмъ когда либо, онъ принялъ на себя завдываніе домомъ. Ему самому пришлось отыскивать кухарокъ, нянекъ, сидлокъ, экономокъ. Отдавая приказанія лично, онъ явился настоящимъ Rey-netto кухни, самодержавнымъ повелителемъ кухарокъ. До сихъ поръ служанки только надодали ему, он стали теперь его мученіемъ, за то самъ онъ явился ихъ Дюмоляромъ, инквизиторомъ, мучителемъ и палачемъ. Прежде онъ приказывалъ ихъ выгонять, убдись теперь, что вс он одинаково дурны, онъ старался удержать ихъ у себя. Он сами отказывались отъ мста и требовали разсчета, только самыя бдныя и глупыя могли выдерживать каторжное житье въ его дом, не обращаясь тотчасъ же въ бгство. Служанки, уходя отъ него, такъ расписывали его домъ, что только прислуга, которую нигд не держали, соглашалась переступить его порогъ.

Поведеніе этого злополучнаго хозяина, человка справедливаго и благоразумнаго, покажется совершенно непонятнымъ, если разсказать его безъ объясненій. Основная черта его характера, какъ мы говорили, была трусость. Вслдствіе этой-то трусости онъ и копитъ черезъ силу и слыветъ скупцомъ, вслдствіе ея у него даже бываютъ минуты зврства. Вруя всмъ сердцемъ въ первородныя грхъ, не сомнваясь нисколько въ томъ, что весь родъ человческій зачатъ и рожденъ въ беззаконіи и грх, онъ вполн убжденъ, что вс окружающіе его — злоди, которые обобрали бы его до нитки и съли живымъ, если бы могли и смли. Онъ твердитъ вслдъ за Гобсомъ: Homo homini lupus. Ему случалось видть очень мало примровъ преданности и великодушія въ сред., гд онъ вращается, и онъ не съумлъ распознать даже виднные имъ. Онъ считаетъ праведнымъ только самого себя и нкоторыхъ избранныхъ. Не осмливаясь открыто объявить войну всему міру, не обладая темпераментомъ героя или защитника обиженныхъ, онъ клянетъ злодевъ, но не обижаетъ ихъ. Попадись они ему въ руки. онъ остался бы неумолимымъ, владй онъ, подобно своему португальскому теск, скипетромъ и мечомъ, исторія наврное дала бы ему названіе жестокаго. Прибавьте, что въ немъ есть какое-то сходство съ хищнымъ звремъ, сквозь его трусость просвчиваетъ что-то зврское, въ немъ есть что-то противное человческой природ. Этотъ трусъ отправляется иногда на охоту и, для возбужденія рвенія своихъ собакъ, раздираетъ зайца собственными зубами и бросаетъ его, живого и трепещущаго въ стаю, въ жилахъ его течетъ кровь Берсекера, его предка. Берегитесь, берегитесь трусовъ!

Живя въ мір, центръ котораго, но его мннію, Рокетская тюрьма, въ обществ, истинное мсто котораго скамья осужденныхъ, этотъ человкъ, любящій порядокъ, дышетъ атмосферою воровства и ночныхъ безчинствъ, питаетъ воображеніе преступленіями. Память его — хроника убійствъ. Въ политическихъ газетахъ. ‘Siede’ и ‘l’Abeille’, попадающихся ему подъ руку, онъ пропускаетъ статьи о преніяхъ въ законодательномъ, корпус и предпочитаетъ имъ стенографическіе отчеты засданій суда исправительной полиціи. Библіотека его не велика, она вся помщается въ небольшомъ шкафик, но интересенъ выборъ книгъ: Внутренній бытъ каторжныхъ — Сера, Міръ Мошенниковъ — Моро Кристофа — Опасные классы общества — Фрежье, Воры и обворованные — Леона Палье, Путеводитель полицейскаго, языкъ, употребляемый французскими ворами, Словарь мошенниковъ, Лексиконъ словъ, наиболе употребительныхъ въ тюрьмахъ. Сводъ, для свтскихъ людей, предохраняющій отъ происковъ мошенниковъ и проч. Чтожъ удивительнаго, если Бюкайль считаетъ всхъ своихъ служанокъ развратницами и воровками. Онъ пытаетъ ихъ, пристаетъ къ нимъ съ самыми непріятными и тягостными распросами, старается сбить и уличать ихъ на огаркахъ, кускахъ сахару, лицахъ, сандал и картофел’. Измучивъ ихъ и поставивъ совершенно въ туникъ, онъ тотчасъ же провозглашаетъ ихъ воровками и лгуньями. Эти несчастныя находятся въ постоянномъ ожесточеніи. Не имя возможности воспользоваться чмъ нибудь изъ его собственности, он вознаграждаютъ себя тратою и порчею вещей, разбиваютъ изъ мести миски, уничтожаютъ сливки, выбираютъ нарочно самую дурную провизію.

Вечеромъ, когда посуда вымыта и убрана на мсто, Бюкайль самъ запираетъ домъ, кухню и кухарку, подозрваемую въ желаніи угостить какихъ нибудь гарнизонныхъ селадоновъ. Кухарка не иметъ нрава жаловаться на свое заточеніе, потому что Бюкайль запираетъ подобнымъ же образомъ и своего сына, и дочь, и серебро и сахаръ. Все, что считается драгоцннымъ или опаснымъ, запирается на замокъ и желзныя засовы. Противъ пожара принимаются самыя тщательныя предосторожности, иначе вс бы сгорли но своимъ конурамъ. Каждому предоставляется или ничего не бояться или бояться всего. Этотъ несчастный хозяинъ жалуется на непріятность запирать и отпирать ежедневно семнадцать замковъ, но ни одинъ изъ нихъ не кажется ему лишнимъ, когда онъ хорошенько поразмыслитъ, что нищій становится неизбжно воромъ. воръ разбойникомъ и убійцею, когда онъ вспомнить о всхъ ужасахъ, совершенныхъ во мрак. Столько негодяевъ бродитъ на свобод, что онъ старается помочь горю, запирая самого себя за тяжелыми дверями и желзными запорами, онъ наслаждается, испытывая въ одно и тоже время чувство страха и сознаніе безопасности, при малйшемъ шорох, собственникъ этотъ трепещетъ, какъ осиновый листъ.

Впрочемъ у Бюкайля меньше хлопотъ съ тхъ поръ, какъ M-lle Альфонсина вступила въ управленіе министерствомъ внутреннихъ длъ, подъ непосредственнымъ руководствомъ папаши. Она была въ дтств злою и испорченною двочкою, доведенною до ожесточенія противуестественнымъ воспитаніемъ. Она сопротивлялась, какъ дикая ослица, но, не смотри ни на что. ее укротили, запрягли, взнуздали и она покорилась, утомясь побоями. Теперь она бодро тянетъ свою презрнную ношу и находитъ, что погремушки скрашиваютъ ея ослиныя уши и Система поблила ее, она не съумла устоять противъ геометрическихъ истинъ, принциповъ благоразумія, нравственныхъ общихъ мстъ, которыми допекалъ ее папаша’. Теперь она, въ свою очередь, приводитъ въ исполненіе подобную же систему. Она поучаетъ и тиранитъ, какъ и ея родитель. Между прочимъ она наставница брата, маленькаго Альфонса, учитъ его уму-разуму и внушаетъ правила добродтели. Маленькія Бюкайль выказываетъ математическія способности, но папаша ршилъ, что онъ пойдетъ на службу по финансовой части. Папаша убждаетъ дочку быть немного поласкове съ братомъ и кротче съ прислугою. Но ученица, превзошедшая наставника, обличаетъ его въ непослдовательности. Безобразная, какъ смертный грхъ, молодая и богатая наслдница ловитъ мужа. Горе тому, кто прельстясь тремя или четырьмя стами тысячъ, которыя достанутся ей и брату, предложитъ ей руку и сердце! Она съ увренностью ожидаетъ жениха, Бюкайль также.

Берегись, будущій зятекъ!

Разсказъ мои конченъ. Такъ какъ онъ нсколько длиненъ, я считаю полезнымъ охарактеризовать въ нсколькихъ словахъ главнаго героя. Альфонсъ Бюкайль получилъ нкоторое образованіе уметъ разсуждать, человкъ опытный, честный, искренній, а между тмъ хуже, чмъ безполезный, скучный, скучающій, недовольный и непріятный, несчастный и созданный на несчастіе другимъ. Отчего?

Оттого, что подъ видомъ здраваго ума- Альфонсъ Бюкайль съумасшедшій. Съумасшедшій вслдствіе неудачнаго выбора жизни Онъ скупецъ, потому что не математикъ, губитъ людей, судьба которыхъ вврена ему, потому что не живетъ собственною жизнью и можетъ только портить жизнь другимъ.

Примръ, доказывающій еще разъ, что между честными людьми есть порядочные негодяи!

——

Кстати здсь перейти къ другому интересному типу, типу буржуазной Мессалины. Этотъ типъ къ несчастію вовсе не составляетъ исключенія, напротивъ встрчается очень часто. Онъ послужилъ образцомъ для созданія одного изъ талантливйшихъ произведеніи во французской литератур. Онъ послужилъ поводомъ къ появленію въ свтъ романа Флобера ‘Г-жа Бовери’. Флоберъ этимъ романомъ сразу занялъ почетное мсто въ ряду французскихъ писателей. Сынъ извстнаго хирурга въ Руан, Флоберъ своимъ произведеніемъ доказалъ, что онъ достойный сынъ своего извстнаго отца, и не мене искусенъ въ моральныхъ разсченіяхъ, чмъ его отецъ въ анатомическихъ. Тотъ и другой слишкомъ очевидно показали, что они умютъ зондировать раны и погружать свой инструментъ въ самый центръ гнойной язвы. Успхъ романа Флобера былъ поразительный. Но общему мннію авторъ написалъ до чрезвычайности врную картину извстныхъ нравовъ нашей эпохи, его даже обвиняли въ излишнемъ реализм, критики утверждали, что главное лицо романа недостаточно идеализировано, недостаточно обобщено, что оно нарисовано слишкомъ грубымъ карандашомъ, на него наложены слишкомъ темные штрихи. Мы несогласны съ этимъ выводомъ строгихъ критиковъ. По нашему мннію портретъ г-жи Бовери воспроизведенъ вполн врно съ тмъ типомъ, который имлъ въ виду авторъ, но ему придашь колоритъ боле блестящій, контуръ боле неопредленный, чмъ онъ есть въ дйствительности. Чтобы въ этомъ удостовриться, достаточно даже бгло взглянуть на оригиналы, которые могли послужить моделью для г. Флобера.

——

Виргинія Ланкетинь не то, чтобы особа, но и не первая встрчная. Она происходятъ изъ ндръ сельской буржуазіи. Отецъ и мать ея — буржуа чистой крови,— буржуа, птушащіеся предъ своими братьями поселянами. Она и ей подобныя обыкновенно выходятъ замужъ за разныхъ провинціальныхъ чиновниковъ, управителей и пр., которые, принижаясь предъ сильными и эксплоатируя слабыхъ, умютъ такъ устроивать свои длишки, что одни ихъ считаютъ добрыми малыми, другіе знатными и даже великодушными людьми. Они всегда живутъ на счетъ простоты поселянина, которому, по правд сказать, вовсе не противно быть жертвою плута, лишь бы послдній дйствовалъ отважно и не покидалъ веселой мины. Семейство Виргиніи обладало всми качествами для подобной мудрой эксплоатаціи невжественныхъ и добродушныхъ поселянъ.

Наслдница Ланкетинь окончательное воспитаніе получила въ Руан, въ пансіон сестеръ Урсулинокъ или Кармелитокъ, которыя двицамъ втораго и третьяго ранга общественнаго положенія продавали за дешевую цну весьма жалкое воспитаніе. Свжая, полненькая, съ неправильнымъ, но миленькимъ личикомъ, тщательно одвающаяся, кокетливая, одаренная нкоторой дозой остроумія, немного ханжа, немного вольнодумка, живая, снисходительная, Виргинія скоро освоилась въ своемъ новомъ маленькомъ міру. Не выходя изъ разряда обычныхъ посредственностей, она однако же получала на торжественныхъ пансіонскихъ актахъ извстные подарки, состоящіе изъ нравоучительныхъ дтскихъ книжонокъ, нотъ и благочестивыхъ гравюръ, и скоро пріобрла огромное вліяніе на своихъ сверстницъ, чмъ не замедлили воспользоваться въ свою пользу содержательницы пансіона.

Возвратясь подъ родительскій кровъ, Виргинія, не ограничиваясь узкимъ пространствомъ, гд процвтала доблестная дятельность ея родичей,— закинула свои сти на боле обширную мстность. Но мр расширенія арены ея дйствій, списокъ ея обожателей постепенно увеличивался и скоро на пространств многихъ лье въ окружности она плнила всхъ извстныхъ молодыхъ фермеровъ. Однако же она не ограничилась подобными легкими побдами. Не избгли ея чарующаго взгляда комми, клерки и тому подобные представители молодаго поколнія въ Руан. Рыло изъ кого выбирать! Каково же было всеобщее удивленіе, когда ея выборъ остановился на сын просгаго мужика, Одоакр Ламбар, военномъ врач. Огромнаго роста, толстый, краснощекій, неуклюжій, съ смшными, точно прилизанными бакенбардами и усами, этотъ молодой человкъ, кром привлекательныхъ наружныхъ качествъ, нравящихся, не смотря на свою дубоватость, многимъ особамъ прекраснаго пола, имлъ въ себ достоинства, какихъ ищутъ въ муж женщины, въ род Виргиніи: онъ отличался необыкновенной кротостью и простоватостью. Можно было наврное предсказать, что бракъ такого простака-крестьянина съ подобною представительницею буржуазіи, какова была Виргиніи, будетъ имть участь глинянаго горшка, положеннаго бокъ-о-бокъ съ чугуннымъ котломъ на одной телг, пущенной съ горы во всю прыть. Тмъ не мене бракъ ихъ въ общемъ сознаніи казался исключительно бракомъ любви между красивымъ юношей и прелестной юной двицей. Потому-то, можетъ быть, расходились на его счетъ язычки сосдей. Общественное мнніе порицало Виргинію, сдлавшую выборъ ниже своего положенія, ее старались отговорить отъ предстоящаго союза, старались показать ей, что ее прельстилъ исключительно докторскій дипломъ и боле ничего. Но она не хотла внимать предостереженіямъ и совтамъ, зачмъ ей ждать,— ей нужно поскоре выйдти замужъ, она торопится пріобрсти собственное независимое положеніе. Для ея цлей такой женихъ былъ вполн годенъ и бракъ состоялся. Молодые ухали въ Кокенвильеръ, мстечко въ области Ои.ъ, недалеко отъ мста ихъ рожденія.

Виргинія ршила, что ей необходимо забавляться столько, сколько будетъ возможно. Человкъ, котораго она взяла себ въ мужья, принесъ еи извстное количество наличныхъ денегъ, кусокъ земли, довольно почтенное положеніе, а главное ту свободу дйствій, о которой такъ сильно и справедливо мечтаютъ молодыя двушки. Она надялась вести жизнь, поставленную на большую ногу. Ея ожиданія сбились. Столъ ея былъ отлично сервированъ, у нея всегда было довольно гостей, любящихъ поболтать и посмяться за десертомъ. Она снисходительно выслушивала двусмысленныя любезности своихъ гостей и скоро научилась ловко парировать нападенію, въ особенности когда киршвассеръ или ратафія развяжетъ языкъ. Мало по малу въ этихъ бесдахъ водворилась достаточно безнравственная фамильярность и небольшаго труда стоило убдить мужа, что онъ слишкомъ уменъ, для того чтобы находить эти бесды неприличными. Между тмъ неспособность добряка участвовать въ подобныхъ остроумныхъ разговорахъ была слишкомъ очевидна. При его неповоротливости, гд ему было соперничать съ этими знатоками своего дла. Скоро отъ своей жены узналъ онъ, что онъ и медикъ весьма плохой, что онъ долженъ справляться у самихъ больныхъ, какой болзнію они больны и какое лекарство они желаютъ принимать, что, назначая лекарства на удачу, онъ бднякамъ будто бы прописывалъ дорогія лекарства, назначалъ слабительныя, когда организмъ требовалъ крпительныхъ и нр. Поврилъ жен добрый малый, и она энергически взялась за дло: стала присутствовать при консультаціяхъ на дому у мужа я подговаривать ему какое лекарство слдуетъ прописывать. Въ крайнихъ случаяхъ она сама длала перевязки больнымъ и даже небольшія операціи.

Отвага Виргиніи увнчалась полнымъ успхомъ. Ея мужъ, дйствительно не слишкомъ искусный медикъ, благодаря ей, вскор обладалъ такой практикой, на какую могла разсчитывать только признанная знаменитость. Весь трудъ популяризаціи своего мужа въ околодк, Виргинія взяла на себя. Смлая, неразборчивая на средства, молодая женщина силой своего характера дйствовала на слабые умы мстнаго населенія, привыкшаго удивляться и чтить, достоинство только тогда, если оно окружено наружнымъ блескомъ. Все было пущено въ ходъ. Сама она и ея знакомые кавалеры здили изъ дома въ домъ, рекомендуя искусство новаго доктора. Гд можно, Виргинія дйствовала лаской, убжденіемъ, а гд это средство оказывалось несостоятельнымъ, въ дло пускались нахальство, дерзость. Результатъ — Ламбаръ сталъ получать значительныя средства, а жена его стала ихъ истрачивать для собственнаго удовольствія. Впрочемъ она находила возможнымъ тратить гораздо боле, нежели получала.

Счастіе имъ благопріятствовало. Слдствіемъ одной изъ поздокъ Виргиніи въ Руанъ было появленіе въ Монитер имени Одоакра Ламбара. назначеннаго на самый почетный муниципальный постъ. Въ глуши провинціи меръ — великое лицо. Грубый нормандскій поселянинъ едва уметъ читать, и еще хуже писать. Онъ проклинаетъ необходимость заключать письменные контракты и постоянно жалуется, что нотаріусы и ихъ клерки переиначиваютъ его мысль и вставляютъ свои слова въ контрактъ. Но этому случаю онъ побитъ ходить за совтами къ меру и мировому судь, за которые не нужно ничего платить.

Распоряжаясь своимъ мужемъ, какъ медикомъ, Виргинія не замедлила захватить въ свои руки и административную власть мера. Никакое дло въ Кокеннильер не могло длаться безъ нея, везд чувствовалось ея вліяніе. Она входила въ непрерывныя сношенія съ помощниками своего мужа — съ совтниками, съ секретаремъ, съ учителемъ, съ г. Пандоромъ, красивымъ жандармомъ, гасконцемъ, съ дорожнымъ смотрителемъ, съ аптекаремъ, съ провизоромъ. Они составили ея сераль. Она исполняла общественныя обязанности въ качеств публичной женщины. Она была Семирамидой Кокенвильера.

Она знала все, что тамъ длалось, она понимала, что безъ этого власть ея была бы неполна. Тайны спаленъ, семейныя интриги она разоблачала собственнымъ искусствомъ, никому не хотла она поврить этого важнаго дла. Она вставала въ девять часовъ утра, и съ этой минуты ея спальня наполнялась всевозможными праздношатающимися сплетницами цлаго околодка. Посл завтрака она сама посщала сплетницъ и сплетничала на славу. За обдомъ мужъ долженъ былъ давать отчетъ во всхъ новостяхъ, которыя дошли до него изъ разныхъ мстъ его административнаго округа. Потомъ Виргинія давала публичныя аудіенціи и ршала текущія дла. никто не могъ пройдти мимо ея дома, ни прохать чрезъ мстечко, не подвергшись предварительно пристальному обзору или подробнымъ распросамъ съ ея стороны. Она сама слдовательно была своимъ собственнымъ начальникомъ полиціи, имла свой государственный совтъ, своихъ министровъ, своихъ вздыхателей, своихъ фаворитовъ, она имла своего Мануэля Годоя, слугу, способнаго на все, коренастаго конюха, котораго она назначила состоять собственно при своей особ. Этотъ сладострастный геркулесъ, котораго она заставила сдлаться своимъ любовникомъ, получилъ должность мажордома. Учитель былъ сдланъ президентомъ ея совта, жандармъ генералиссимусомъ, полевой сторожъ агентомъ исполнительной власти. Эта камарилья управляла длами, сама управляемая хитрой женщиной, вся хитрость которой заключалась въ умньи смшивать дла съ наслажденіями.

Какъ женщина разумная и осторожная. Виргинія запаслась покровителями въ магистратур, завела тсныя связи въ префектур и съумла получить неотразимое вліяніе на выборы. Казалось уже она на верху славы, какъ вдругъ вслдствіе какой то административной ошибки — врне фонды ея почему-нибудь упали — подана была высшей администраціи серьезная жалоба на мера. Виргинія съ обычной энергіей немедленно поскакала, куда слдовало, и дйствовала такъ удачно, что разомъ покончила дло въ пользу мужа, не выходя изъ комнаты. Высшій администраторъ не могъ устоять противъ обольщеній подобной сирены. Такое неожиданное окончаніе дла произвело свое вліяніе. Съ тхъ поръ вс замолчали и волей-неволей покорились деспотической власти буржуазной. Мессалины.

Виргинія имла друзей даже въ арміи. Кокенвильеръ былъ мстомъ постояннаго прохода войскъ. Ожиданіе прохода полка приводило Виргинію въ крайнюю степень энтузіазма, она до изнеможенія наслаждалась мыслію, что ей придется увидть такое огромное количество красивыхъ мужчинъ, столько наръ красныхъ штановъ, такую массу галуна, перьевъ, золота и блестящей стали. Она пускала въ ходъ вс свои способности, всю силу женщины и администратора. У ней въ это время съ особенной силой выказывались ея отличительныя качества: веселость, страстность, ршительность. Смле выступала она. рзче говорила, ршительне смотрла. Въ качеств супруги мера она давала балъ офицерамъ и принимала ихъ благодарственные визиты, она брала сама на себя распредленіе квартирныхъ билетовъ — одного взгляда ей было достаточно, чтобы знать, кто нуждается въ молодомъ веселомъ, любезномъ товарищ, враговъ же своихъ надляла скучными капралами или безпокойными солдатами. Въ своемъ обширномъ дом она помщала всегда штабъ. Подъ звуки музыки она угощала своихъ военныхъ гостей винами, ликерами, произведеніями жирной и пряной нормандской кухни и еще боле пряными разговорами. Какое наслажденіе для этихъ храбрыхъ богатырей, посл дорожныхъ непріятностей и тяжестей, распвать М-me Gregoire — Беранже подъ акомпаниментъ звона бутылокъ и бокаловъ съ шампанскимъ.

Эти обды стоили не мало денегъ- Мужъ почти всегда долженъ былъ хлопотать изо всхъ силъ, вымогай деньги всякими способами. Сколько бдняковъ проклинали эти обды. Но неужели г-жа Виргинія будетъ безпокоить себя такими пустяками? Нужно же поддержать собственное достоинство и, если разъ данъ обдъ, какъ же можно не давать его каждый разъ, какъ проходятъ войска!— супруга мера вдь первое лицо въ мстечк. Къ тому же что за бда, если поставщики припасовъ на эти торжественныя пиршества не получатъ разсчета,— жаловаться они не посмютъ, для нихъ также не мене рискованное дло не выполнить требуемой поставки. Ея любимецъ геркулесъ пьянствовалъ и длалъ долги въ свою очередь и все это шло на счетъ его любовницы, госпожи, которая нисколько не сердилась на своего преданнаго служителя. Въ ея глазахъ наглость заслуживала полнаго уваженія, лишь бы она была боле ярка, боле груба, чтобы ее ничто не останавливало. Замчательно, когда дло касается разврата и пьянства, поселянинъ питаетъ необыкновенное уваженіе къ буржуа, если послдній произойдетъ ихъ до тонкости, и на оборотъ, буржуа платитъ такимъ же уваженіемъ поселянину, если тотъ превзойдетъ его въ грубости и наглости.

Однакоже пришло время, что и г-жа Ламбаръ вынуждена была пожертвовать своими праздными занятіями. я говорю праздными, потому что Виргинія, не смотря на ея безпечность, была постоянно занята, но чмъ и какъ занята! ея занятія были хуже совершенной лности и бездлія. Дла ея пошли плохо, ей грозили въ будущемъ серьезные недостатки, касса ея была уже пуста. Но недолго думая, похала она но своимъ роднымъ, друзьямъ и знакомымъ съ цлію добыть или денегъ, а въ случа, если ихъ нтъ, то чего придется. Разъ, другой удавалась ея затя и возвращалась она домой съ деньгами, а за ней тянулись кучи разной живности. Но не всегда бываетъ коту масляница.

Средства Одоакра уменьшались все боле и боле. Съ потерей денегъ началъ было возвращаться къ нему разсудокъ. Но его жена, будущность которой была боле или мене обезпечена приданымъ, мшала ему остановиться, и онъ продолжалъ исполнять ея безумныя прихоти. Когда вынутъ былъ послдній су его состоянія, Одоакръ увидлъ себя въ положеніи Жоржа Дандена,— несчастнымъ, презираемымъ всми. Когда у него остались одни только долги, онъ сдлался шутомъ не только своей жены, но и ея любовниковъ.

Приходскій священникъ обдалъ разъ въ недлю у мера. Безъ сомннія хозяйка дома была далека, чтобы вести себя такъ, какъ могъ желать служитель церкви. Безъ сомннія, эта женщина, явно предававшаяся разврату, легко могла проронить за обдомъ какое нибудь сальное словцо, какую нибудь циническую наивность, вроятно, громкія и явныя любезности ея обожателей, тутъ же обдавшихъ, не приводили ее въ смущеніе. Но аббатъ, не взирая на все это, постоянно посщалъ ее и находился съ нею въ дружескихъ отношеніяхъ, она, какъ жена мера, всегда была на сторон церковныхъ интересовъ. На своихъ интимныхъ ужинахъ съ жандармеріей она пожалуй позволяла себ одинаково какъ шутки и брань противъ префекта, такъ и скандальные анекдотики, относящіеся къ монсеньору архіепископу. Она успла даже занять весьма круглую сумму денегъ (которую не отдала еще и не отдастъ никогда) у одного слишкомъ наивнаго священника изъ окрестностей, очаровавъ его своей наружной набожностью и общаніями покаяться и измнить свое поведеніе. Къ тому же она никогда не пропускала ни одной праздничной обдни,ни одного церковнаго торжества, чего было совершенно достаточно, чтобы между духовенствомъ она пользовалась репутаціей благочестивой женщины, хотя немного легкомысленной, но которая въ свое время успетъ покаяться и ознаменуетъ свое покаяніе богатыми дарами въ церковь. Такое мнніе основывалось еще и на тхъ доводахъ, что,— не смотря на то, что лично она, освободила себя отъ всякаго стсненія,— она удерживалась отъ большихъ публичныхъ скандаловъ и не дозволяла себ вступать въ борьбу съ сильными. Жена мера была сама власть: а власти вообще стараются держать себя. по взирая на кажущуюся или дйствительную вражду, взаимно уступая другъ другу. Виргинія, какъ истая нормандка, умла сдерживать свой развратъ въ извстныхъ границахъ, такъ что большинство считало ее только легкомысленной болтуньей.— не боле. Къ тому же ея черный костюмъ, какъ у маркизы Бренвильеръ. всегда отличался простотой и не имлъ въ себ ничего возбуждающаго. Ее скоре можно было упрекнуть въ слишкомъ малой забот о свжести своего туалета, можетъ быть, это было потому, что все окружающее ее не требовало особой тщательности, можетъ быть, потому, что она потеряла до самомалйшей дозы стыдливость, составляющую, какъ извстно, одинъ ни’ ингредіентовъ женскаго кокетства.

Страстная по темпераменту, но не по уму, хитрая, безумная въ тлесныхъ наслажденіяхъ, она въ одно и тоже время отличалась безпутствомъ и благоразуміемъ, безстыдствомъ и осторожностію. Ея взглядъ блисталъ холоднымъ огнемъ, который горитъ въ глазахъ ростовщика. Въ одно и тоже время въ ней замчались качества разбойника и строгаго законника, она была то исполнительнымъ, безстрастнымъ экзекуторомъ новаго времени, то вакханкой древняго міра. Ея легкомысліе было разсчитанное, ея безпорядочность — вполн терпимая, ея цинизмъ — холодный и какъ бы напитанный уксусной кислотой. Въ ея натур была жестокость, но она умла угождать другимъ, понимая, что можно извлечь для себя барышъ, оказывая услугу. Она даже не выказывала особенной злости, также какъ не была лакомкой и обжорой. Она была корыстолюбива, расточительна, однимъ словомъ это было развратное и вредное созданіе.

Не смотря на разгульную жизнь, на бурныя оргіи, на административныя зати, она скучала и сильно скучала. Острыя и пряныя удовольствія не могли наполнить пустоту ея жизни и она изнывала отъ скуки.

Но могло ли быть иначе? Нелпымъ употребленіемъ своихъ способностей она довела свою жизнь до крайней пошлости. Чмъ ниже она падала въ своемъ эгоизм, чмъ боле портился ея характеръ, тмъ все боле и боле одолвала ее скука. Вс ея мысли были направлены къ тому, чтобы какъ можно чаще наслаждаться самой, эксплоатируя для этой цли другихъ. Однако же на другой арен и въ другой сред она могла бы еще жить для своего собственнаго благополучія и имть въ виду это благополучіе въ будущемъ. Никогда не пытаясь противиться какъ своимъ вреднымъ наклонностямъ, такъ и наклонностямъ окружающаго ее общества, она всецло предалась праздности, пустой болтовн и сплетнямъ. Часто посщая тхъ, кого она сама презирала и кто достоинъ былъ презрнія, она сама стала существомъ презрннымъ, она падала все ниже, и женщина, она бросилась въ развратъ, но тмъ же побужденіямъ, но которымъ мужчина превращается въ горькаго пьяницу. Фатальный законъ, что беззаботные поди длаются безполезными, безполезные становятся праздношатающими и развратными, развратомъ кончаютъ личности, нелюбящія правды, презирающія доброжелательство, простоту, великодушіе. Виргинія Ламбаръ, урожденная Ланкетинь, не знала, какъ длаютъ добро, не хотла его длать, и какое получила за то наказаніе! Она утонула, мы не скажемъ въ порокахъ, но въ грязи, въ этой грязи она страдала отъ страшной скуки, какъ страдаютъ отъ коросты, чесотки и колтуна, этихъ спутниковъ нечистоплотности.

Тмъ не мене она еще была полна жизни. Двадцать лтъ распутства едва замтно отразились на ея сильномъ организм.

Флоберъ опоэтизировалъ свою героиню, замтивъ, что смерть ея заставила всхъ помириться съ нею и забыть ея недостатки. Онъ объявилъ ее невинной, закрывъ фіалками и барвинкомъ, которые растутъ на ея могил. Смерть, говоритъ онъ, длаетъ преступленіе актомъ прошлаго, самый гордый врагъ становится великодушнымъ, самое справедливое негодованіе не иметъ уже мста. Но въ нашей нормандской исторіи жертвой нарушенія супружеской врности была не сама нарушительница, не она умерла, а умеръ ея мужъ. Прибавьте къ этому, что борьба извиняетъ г-жу Бовери, которая дйствовала противъ самой себя, желая остаться врной своему мужу, не смотря на его глупость, она желала быть хорошей матерью семейства. Г-жа Ламбаръ была выше, или лучше, она была ниже своего образца. Безъ всякаго сожалнія смотрла она на гибель своего мужа. Во всякое время онъ на разсвт выходилъ изъ дому и возвращался очень поздно — весьма рдки были его появленія на супружескомъ лож. Для большаго спокойствія, звонкіе бубенчики, привязанные къ ше лошади издалека возвщали возвращеніе супруга, впрочемъ бубенчики привязывались совершенно напрасно — предъ добрякомъ никогда не стснялись. На его бдную голову сыпались ругательства, онъ не додалъ, не допивалъ, его обвиняли за вс непріятности въ дом, главной причиной которыхъ была ничтожность доходовъ въ сравненіи съ расходами. Работай, работай — этотъ припвъ непрестанно звучалъ въ ушахъ горькаго труженика. Надобно денегъ на покупку мебели въ гостиную, рояля, на которомъ никто не игралъ, необходимо канапэ для учителя, оттоманъ для жандарма! Работай, корми этихъ паразитовъ, годныхъ только на выполненіе развратныхъ прихотей твоей жены, давай имъ завтраки, обды, ужины, ликеры, водки, кофе, дессерты! Работай, чтобы поддержать кредитъ у ростовщика, чтобы переписывать векселя, которые не придется теб уплатить. Работай, работай!

Другой, на мст Одоакра, наврное обогатился бы при такомъ,количеств труда, но всякій заработанный имъ грошъ шелъ исключительно на пополненіе безумныхъ тратъ жены и ея любовниковъ. Недостатокъ въ деньгахъ не входилъ въ планы Виргиніи, которая желала бы вчно проводить время въ пиршествахъ и роскоши, но и она скоро поняла, что нельзя же все имть, что вздумается, что для устройства ихъ длъ необходимъ извстный порядокъ какъ въ доходахъ, такъ тмъ боле въ расходахъ, но именно къ этому порядку, ей трудне всего было себя принудить. Однако она умла сохранить нетронутымъ свое собственное небольшое состояніе. Вс ея траты шли на счетъ непріятеля, т. е. мужа. Она толстла на счетъ худобы своего мужа. Теперь онъ не былъ уже красивымъ молодымъ человкомъ прежняго времени, но разслабленнымъ съ дрожащими ногами подагрикомъ. Усталость и стыдъ его изнурили онъ поддерживалъ свои силы водкой, онъ умеръ отъ излишняго ея употребленія и отъ горести, его погубила болзнь и самое лекарство. Нкогда добрякъ и простякъ, подъ конецъ жизни онъ сдлался. своенравнымъ, онъ старался остерегаться вспыльчивости, но посл одного припадка сильнаго гнва онъ впалъ въ постоянную угрюмость, взрывы сильнаго гнва у него внезапно переходили въ подлую трусость, онъ становился слишкомъ смшонъ, чтобы кто-нибудь могъ пожалть его, чтобы жена почувствовала къ нему состраданіе, чтобы онъ наконецъ могъ самъ опереться на свои собственныя силы. Кончилъ онъ весьма печально. Лошадь, которую онъ ударилъ безъ всякой причины, отвтила ему ударомъ въ животъ, сдлалось воспаленіе, и несчастный умеръ въ страшныхъ мученіяхъ среди всеобщаго равнодушія. Его похоронили самымъ скромнымъ образомъ и не усплъ еще священникъ окончить службы, какъ толпа вся разошлась.

Вдова была въ добромъ здоровья, она пролила необходимое количество слезъ. Населеніе мстечка удивлялось необыкновеннымъ знаніямъ законовъ, которые выказала Виргинія, опровергая долги, предъявленные на покойнаго ея мужа. Виргинія Ламбаръ продала съ публичнаго торга домъ, карету, лошадей, ослицу, вино, мебель и всякія другія вещи. Она объявила, что удаляется въ -небольшой домикъ, лежащій въ нсколькихъ лье отъ Кокенвильера. Что-то станется съ нею?

Этого никто не знаетъ, неудивительно, что каждый длаетъ свои предположенія. Проэкты Виргиніи составляютъ предметъ разговоровъ въ домахъ Кокенвильера, въ его кафе и трактирахъ и въ жандармской бригад.

Жакъ Лефрень.

——

Посл этой картины европейской буржуазной жизни, такъ поразительно очерченной нашимъ талантливымъ сотрудникомъ, небезполезно будетъ представить другую противоположную картину трезвой американской жизни. Этотъ очеркъ американской семейной жизни послужитъ дополненіемъ къ стать нашей, о жизни въ Соединенныхъ штатахъ, помщенной въ No 7 нашего журнала.

Распространенныя везд, въ Европ, понятія о способности англо-саксонскаго племени къ семейной жизни, о привязанности англо-саксонца къ семейству стали теперь ходячею истиною. Англичане въ особенности пользуются славой семейныхъ людей по преимуществу. Стоитъ только заикнуться о счастливой жизни какого нибудь извстнаго англійскаго семейства, чтобы со стороны слушателей встртить обычный возгласъ: и тугъ ничего нтъ удивительнаго, вдь это англичане.’ Отсюда слдуетъ вывести прямое заключеніе, что если вс народы цивилизованнаго европейскаго міра именно въ Англіи ищутъ идеалъ семейной жизни, то, вроятно въ устройств’ англійской семьи есть такія яркія хорошія качества, которыя невольно поражаютъ всхъ почти безсознательно.

Англійская семья дйствительно иметъ право на уваженіе другихъ народовъ. Она устроена лучше французской, нмецкой и др., но она потому пользуется такимъ почетомъ, что семья, устроенная на боле раціональныхъ началахъ, сверо-американская, мало извстна европейской образованной публик.

Американская семья но справедливости можетъ назваться образцовою. Ея разумное устройство составляетъ одну изъ главнйшихъ причинъ устойчивости политическихъ учрежденій Соединенныхъ штатовъ.

Устройство семьи опредляется прежде всего отношеніями между родителями и дтьми. Въ Соединенныхъ штатахъ эти отношенія чужды всякаго деспотизма и произвола. Родители не только не требуютъ слпого повиновенія отъ своихъ дтей, напротивъ тамъ вся система домашняго воспитанія направлена къ тому, чтобы развить въ дтяхъ духъ свободы и независимости. Нигд, ни въ одной стран, дти не свободны, не смлы до такой степени, какъ въ Соединенныхъ штатахъ. Здсь вы увидите ихъ бгающими на всхъ публичныхъ гуляньяхъ, въ воксалахъ желзныхъ дорогъ и пр. Они карабкаются къ вамъ на колни, играютъ вашими брелоками, складываютъ слова книги, которую вы читаете. Въ семейств ихъ не запугиваютъ разными ужасами, истекающими изъ плохо понятой морали, имъ не читаютъ но часу теоретическихъ наставленій, доводящихъ ребенка до слезъ или до звоты. Американецъ показываетъ своимъ дтямъ все на практик, онъ учить ихъ, не отягощая. Наказанія, эта всесильная, но мннію рутинеровъ, педагогическая мра, ршительно изгнаны изъ домашняго, также какъ они изгнаны изъ общественнаго воспитанія въ Соединенныхъ штатахъ. Американцы обращаются со своими дтьми, какъ съ существами разумными. Они не держатъ ихъ до возмужалыхъ лтъ связанными по рукамъ и ногамъ, они даютъ имъ возможность съ самаго ранняго возраста сталкиваться съ дйствительной жизнію. Эта разумная система воспитанія приводитъ къ самымъ благотворнымъ результатамъ: въ т годы возраста, когда европейскіе юноши еще витаютъ въ мір сновъ и иллюзій, когда они ощупью отыскиваютъ цль въ жизни,— американскій юноша уже дйствуетъ, онъ уже понимаетъ назначеніе человка и работаетъ какъ для себя, такъ и на пользу общую. Не помню кто-то замтилъ, едва ли не ради шутки, что янки въ 17 лтъ вступаетъ на избранное имъ самимъ поприще дятельности, въ 20 уже пріобртаетъ состояніе, въ 23 длается банкротомъ, не унывая тотчасъ же принимается за новое дло, въ 25 опять длается богатымъ человкомъ, и пр. Эта шутка однакоже очень близка къ истин, такъ какъ американецъ дйствительно съ самыхъ юныхъ лтъ начинаетъ уже дйствовать самостоятельно. Въ Соединенныхъ Штатахъ отецъ не станетъ заботиться объ упроченіи карьеры сыну. Такое дйствіе несовмстно съ понятіями янки. ‘Каждый самъ заботься о себ,’ говоритъ онъ, и ни одинъ отецъ не станетъ мшать сыну избрать ту дятельность, какая ему заблагоразсудится.

Американская семья, давая просторъ и самостоятельность мальчику, не закрываетъ ихъ и отъ двочки. У янки сложился свой образъ воззрнія на женщину, во многомъ отличный отъ европейскаго идеала. Онъ считаетъ ее равноправной не въ одной только теоріи, онъ даетъ ей везд одинаковое мсто съ мужчиной. Она пользуется полной свободой выбора своей дятельности. Тамъ же, гд, какъ въ Соединенныхъ Штатахъ, для женщины открыты вс роды дятельности, гд она можетъ приложить свои способности и знанія къ длу, гд трудъ можетъ обезпечивать средства ея къ существованію,— тамъ равноправность ея съ мущиною не остается пустымъ звукомъ, теоретическимъ выводомъ, тамъ она составляетъ осязательное, разумное право. Въ такой только стран и возможно практическое разршеніе женскаго вопроса, задавшаго столько работы европейскимъ мыслителямъ и главное работы почти безплодной. Не смотря на множество прекрасныхъ идей, выработанныхъ европейскими мыслителями по женскому вопросу, европейскія женщины, за очень малыми исключеніями, относились и относятся къ длу прямо ихъ касающемуся, или съ полнымъ равнодушіемъ, или даже враждебно.

Американскія женщины совсмъ иначе отнеслись къ своему длу и сдлали такъ, благодаря разумной систем домашняго воспитанія и отношенія своего къ семь.

Женщина въ Соединенныхъ Штатахъ получаетъ одинаковое воспитаніе съ мужчиной. Тамъ двочекъ держатъ также свободно, какъ и мальчиковъ. Также какъ и мальчикамъ, уроки житейской мудрости имъ преподать на практик. Отъ нихъ не скрываютъ ничего, съ чмъ имъ приходится встрчаться въ жизни. Он также свободно ходятъ везд, какъ и мальчики. Имъ не втолковываютъ въ голову идею о нжномъ организм женщины, мшающемъ ей выработать твердый дловой характеръ, ихъ не считаютъ воздушными созданіями, которыхъ назначеніе порхать съ цвточка на цвтокъ, не заботясь ни о чемъ, кром украшенія своей особы различными ни на что ненужными бездлушками. Имъ не внушаютъ отвращенія къ труду, совершенно напротивъ: каждымъ синимъ дйствіемъ, многочисленными, осязательными, видимыми примрами, родители стараются вселить въ нихъ любовь къ труду, къ разумной дятельности и развить въ нихъ самостоятельность. Вслдствіе такого образа воспитанія американская двушка конечно лишена тхъ упоеніи, тхъ безсознательныхъ восторговъ, тхъ наивныхъ увлеченій, которыми отличаются вчно молоденькія двушки въ Европ. Двушки въ Соединенныхъ Штатахъ рдко увлекаются, за то имъ гораздо рже, чмъ европейскимъ, приходится дорого платиться за свое увлеченіе.

Воспитанная такимъ образомъ американская женщина привыкаетъ любить трудъ, въ которомъ она видитъ единственное средство жить независимой, самостоятельной жизнію. Кто разъ извдалъ благо свободы, тотъ не захочетъ потерять ее. Такъ и американская женщина, взявъ себ девизомъ: ‘трудъ есть свобода’, не захочетъ промнять свою трудовую жизнь на. жизнь безпечную, на жизнь безъ труда, на зависимость отъ другого существа, взявшаго на себя обязанность трудиться какъ для себя, такъ и для своей подруги. Отсюда недалеко до признанія другой великой истины, что только въ труд заключается истинное наслажденіе.

Американская женщина трудится не мене мужчины, трудится производительно какъ для себя, такъ и для своей страны. На какомъ поприщ дятельности не работаетъ женщина Соединенныхъ Штатовъ! Ее можно встртить на профессорской кафедр, въ госпитал, въ школ, на избирательномъ митинг, въ купеческой контор, въ лавк, (‘на литераторъ, астрономъ, проповдникъ, фабрикантъ, лекарь, сидитъ въ телеграфномъ бюро, въ почтовой контор — везд на каждомъ шагу, на каждомъ поприщ разумной дятельности вы встртите тамъ женщину, трудящуюся наравн съ мужчиной. И можетъ ли гражданинъ Соединенныхъ штатовъ не уважать своего сотоварища, соработника достойную гражданку великой республики? Онъ мало того, что уважаетъ ее, онъ это уваженіе сдлалъ народнымъ культомъ. Женщин въ Соединенныхъ штатахъ везд первое мсто: ей предлагаютъ на желзныхъ дорогахъ боле удобные вагоны, при вход ея въ комнату вс мужчины встаютъ, ни одинъ мужчина не позволитъ себ курить въ присутствіи женщины, если не получитъ на то отъ нея позволеніе, оскорбить женщину считается позорнымъ дломъ, такого господина немедленно постигнетъ кара общественнаго мннія. Потому то, тамъ женщина можетъ смло везд идти одна — ее наврное никто не осмлится оскорбить! Уличнымъ донжуанамъ въ Соединенныхъ штатахъ длать нечего, къ тому же тамъ опасно приниматься за такой способъ пріятнаго препровожденія времени: янки шутить не любятъ и съумютъ быстро расправиться съ шутникомъ.

Любопытно прослдить за американской двушкой съ самаго выхода ея въ свтъ, съ ея замужества. Одинъ французскій путешественникъ, пріхавшій въ Соединенные штаты съ чисто французскими понятіями и смотрящій на все сквозь узкую призму своей національности, съ ироніей замтилъ, что здсь въ стран янки, извращены вс понятія, что здсь не мужчина выбираетъ себ жену, а напротивъ двушка выбираетъ мужа. Это ироническое замчаніе весьма понятно въ устахъ француза, привыкшаго думать, что неземное созданіе, благовоспитанная двушка не сметъ и подумать о самостоятельномъ выбор мужа. Его поразила необычайная свобода американской двушки, которая отправляется на балъ одна, безъ матери, въ сопровожденіи знакомаго ей кавалера, возвращается съ балу въ ночное время съ нимъ же,— которую можно встртить въ гостинницахъ, окруженную нсколькими молодыми людьми, она хохочетъ съ ними, болтаетъ и стъ съ самымъ исправнымъ аппетитомъ. Можетъ ли понять щепетильный французъ, что вс эти отношеніи вполн нравственны и что он нравственны потому, что свободны? Эта то свобода помогающая двушкамъ избгать ошибокъ въ выбор мужа, настолько же помогаетъ и мужчинамъ въ выбор жены. Молодые люди имютъ время и возможность коротко ознакомиться другъ съ другомъ, прежде чмъ сдлаютъ ршительный шагъ къ взаимному сближенію. Зачмъ имъ торопиться — они очень хорошо понимаютъ какія обязанности налагаетъ на нихъ бракъ, они слишкомъ практично смотрятъ на вещи, головы ихъ не заняты мечтами о какомъ то идеальномъ, неземномъ счастіи съ любимой особой. Они прежде всего разсчитываютъ, они взвсить вс выгоды и невыгоды своего союза и тогда только ршатся на него, когда выгоды перевшиваютъ неизбжныя во всякомъ дл невыгоды. Европейскія барышни скажутъ, что все это слишкомъ прозаично, скучно. Можетъ быть и такъ, но за то эти скучные и прозаичные браки не приводятъ ни къ слезамъ, ни къ отчаянію, ни къ страданію, ни къ преступленію. Плодомъ его бываетъ спокойная, трудящаяся, разумная жизнь супруговъ, умныя и здоровыя дти. Разумность и расчетъ однако же нисколько не мшаютъ проявленіямъ самой пылкой и страстной любви, только въ Соединенныхъ Штатахъ слишкомъ рдки случаи, чтобы она доходила до совершеннаго безумія.

Разумное воспитаніе женщины, ея свобода, любовь къ самостоятельному труду — были единственными причинами практическаго разршеніи женскаго вопроса въ Соединенныхъ штатахъ. Тамъ женщина сама завоевала себ равноправность съ мужчиною. Она прежде всего убдительными фактами на дл доказала, что она въ состояніи трудиться такъ же хорошо, какъ трудится мужчина. Исторія талантливой труженицы Елизаветы Блекуэль показываетъ съ какими трудностями должна была бороться женщина, даже въ Соединенныхъ штатахъ, прежде чмъ признали за ней способность пріобртать высшія знанія, прежде чмъ нашли даже приличнымъ для женщины обращаться съ анатомическимъ ножомъ въ университетской аудиторіи. Теперь благодаря нсколькимъ энергическимъ талантливымъ женщинамъ въ Соединенныхъ штатахъ никто уже не оспариваетъ способности и нравъ женщины на высшее образованіе. Завоевавши одно право, американская женщина пошла все дале и дале и недавно предложила себя въ кандидаты на выборъ депутатомъ въ Конгрессъ. Первая попытка окончилась неудачей, но такой исходъ дла не смутитъ энергическую развитую американку. Она удвоитъ свои усилія, она еще разъ постарается показать недоврчивымъ свою способность и къ этому новому для нея длу. Можно почти наврное предсказать, что не далеко то время, когда женщина появится въ числ членовъ на скамьяхъ законодательнаго корпуса Соединенныхъ штатовъ. Но разумется не мелкая интрига приведетъ ее туда, а торжественно, фактически доказанная способность нести честно принимаемую на себя обязанность.

‘Дло’, No 9, 1867

Читайте также: