НОВОРОЖДЕННЫЙ.
НОВОРОЖДЕННЫЙ.
Изъ разсказовъ переселенца А. Агароняна.
Переводъ съ армянскаго.
Н. Кара-мурза.
‘Міръ Божій’, No 3, 1899
Новорожденный, Агаронян Аветис Аракелович, Год: 1899
Время на прочтение: 6 минут(ы)
{Сюжетъ разсказа взятъ изъ жизни турецкихъ армянъ, бжавшихъ въ Россію во время послднихъ избіеній. Прим. перев.}.
Была темная, мрачная ночь. Небо заволокло тучами. Мелкія капли дождя падали и падали, точно скорбныя слезы по умершемъ. Да и небо глядло грустно, быть можетъ, это были и въ самомъ дл слезы, которыя проливало сострадательное небо.
Вся наша деревня выселялась, или, врне сказать, жители ея бжали, спасая свои головы. Грудныя дти засыпали, прижавшись къ груди своихъ матерей, боле взрослыя пристроились на плечахъ и спинахъ своихъ отцовъ, а т, которыя могли идти сами, уцпились за руки родителей, и мы тронулись въ путь.
У всхъ лица были траурныя, точно это было похоронное шествіе. Когда же мы проходили мимо кладбища нашей деревни, вс плакали навзрыдъ. Легко ли сказать? Вдь тутъ лежали рядкомъ, одинъ возл другого, наши дды, отцы и много дорогихъ существъ, и мы оставляли ихъ, быть можетъ, навсегда. Намъ казалось, что они вс живы и мы покидаемъ ихъ одинокихъ, беззащитныхъ, оставляя въ рукахъ негодяевъ!.. Однако, мы завидовали имъ, они были счастливе насъ — имъ не довелось пережить съ нами эти черные дни, очевидно, они были безгршны — умерли и успокоились.
Всю ночь мы шли подъ дождемъ, измокшіе, усталые и голодные.
— Мамочка, холодно, я зябну!— слышались со всхъ сторонъ голоса дрожавшихъ отъ холода дтей.
— Негодный, замолчи, неровенъ часъ, ‘они’ придутъ и унесутъ тебя,— отвчали имъ старшіе.
Слово ‘они’ имло магическое дйствіе. Несчастныя дти испуганными глазами всматривались въ ночную мглу и, прижавшись ближе къ родителямъ, молча двигались впередъ. Многія изъ нихъ, однако, не могли идти дальше отъ усталости и холода и падали, тогда старшимъ приходилось брать ихъ на руки и снова продолжать путь.
Вс смолкли. Мы шли мимо деревни врага, это было гнздо зврей — логовище кровожадныхъ гіенъ! Надо было остерегаться, не дай Богъ, если они проснутся отъ нашего шума — тогда вс мы погибли.
Мы идемъ чуть слышно, еле дыша, и съ ужасомъ смотримъ на небо, стараясь отгадать, какой часъ ночи? Успемъ ли мы благополучно пройти эти страшныя мста?
Небо мрачно, не видно ни одной звздочки, темныя тучи висятъ надъ нами и дождь продолжаетъ идти по прежнему. Господи, какъ сильно намъ хотлось, чтобы ночь эта продлилась дольше! Никто, кажется, не любилъ никогда такъ сильно мракъ, какъ любили его мы въ эту минуту, ему была поручена вся наша будущность, все счастье и судьба дтей нашихъ. Мы страшились свта. Но путь еще длиненъ, мы подымаемся на горы, спускаемся въ лощины, переская рченки и горные ручьи и все время хранимъ гробовое молчаніе, опасность еще не миновала, мы только что прошли деревню злодевъ.
Вдругъ, въ общей тишин раздается крикъ грудного ребенка, всхъ насъ охватываетъ ужасъ. Ребенокъ кричитъ, надо зажать ему ротъ, не то злоди проснутся и всхъ насъ перержутъ.
— Зажми ему ротъ, зажми!— слышатся со всхъ сторонъ сдержанные голоса.— Ради Бога, пусть замолчитъ!
Но испуганная мать онмла, она прилагаетъ вс усилія, чтобы успокоить ребенка, но онъ все-таки кричитъ. Какъ ей зажать ему ротъ! Разв мать способна задушить свое родное дитя, свое сокровище? Она скоре согласится броситься съ вершины горы, разбиться, умереть, чмъ убивать свое родное дитя.
Ребенокъ кричитъ громче, усиливая общій страхъ.
Наконецъ, чувство самосохраненія, властвовавшее въ эту минуту надъ всми, заглушило все, кром жажды спасенія. Мгновенно нсколько рукъ потянулось къ ребенку, еще минута и онъ замолкъ бы на вки.
Мать поняла это движеніе: какъ свирпая тигрица, стала защищать она свое дитя, но, видя свое безсиліе, она начала молить о пощад, наконецъ, изъ груди несчастной вырвался вопль отчаянья и она, прижавши дитя къ своей груди, ринулась на землю, прикрывъ собою свое дорогое сокровище. Это спасло ребенка — онъ замолкъ и мы двинулись дальше.
Однако, крикъ ребенка и шумъ засуетившихся бглецовъ даромъ не прошли: изъ деревни врага поднялся зловщій лай собакъ.
Передъ нами высилась гора-великанъ съ блоснжной вершиной.
— Ребята, ради всего святого, прибавьте шагу, только бы перейти намъ эту гору и мы спасены! Тамъ-то ужъ насъ не заржутъ,— приговаривали шопотомъ старики.
Мы уже у горы, идемъ быстре, подъемъ труденъ. Подымаясь мы безпрестанно оглядываемся назадъ, туда, гд оставили зврей, спящихъ въ своихъ логовищахъ. Но тамъ началось движеніе, крикъ ребенка натворилъ бды, очевидно, деревня проснулась. Среди ночной тишины до насъ стали доноситься ругань и угрозы, точно вся деревня поднялась на ноги. Охваченные ужасомъ, мы смотримъ назадъ и въ ночной темнот зоркій глазъ различаетъ какія-то движущіяся тни, гллоса приближаются, слышится бряцанье оружія…
— Бда, спасайтесь!— кричать вс въ одинъ голосъ.
Но гора высока, нтъ конца подъему. Страхъ и усталость длаютъ свое дло — усталыя дти и женщины падаютъ, потерявъ послднія силы.
Среди женщинъ обращаетъ на себя особое вниманіе, своей слабостью, одна изъ нихъ — бдняжка вскор должна сдлаться матерью. Она старается не отставать отъ другихъ, но ей трудно идти, притомъ же у нея на рукахъ ребенокъ двухъ или трехъ лтъ.
На нее обратила вниманіе одна изъ старухъ.
— Братцы!— произнесла она,— помогите Зекруть {Армянское женское имя.}, вдь несчастная еле двигается!
Одинъ изъ молодцовъ поспшилъ къ ней на помощь и, взявъ у нея ребенка, продолжаетъ подыматься выше.
— Господи, чего имъ еще нужно отъ насъ?— восклицаетъ одинъ изъ стариковъ.— Неужели они завидуютъ и жизни нашей? Вдь у насъ ничего больше не осталось…
Непріятель подъ горой, мы бжимъ, сколько есть силъ. Гулко раздаются въ горахъ плачъ дтей, вопль и стонъ женщинъ. Паника усиливается.
Но вотъ больная присла, испустивъ страшный крикъ, голосъ ея повторился эхомъ далеко въ горахъ.
Несчастная не въ силахъ была идти дальше, наступилъ часъ страданій… Теперь несчастіе наше было полное: кто бы могъ подумать, что сама природа способна смяться надъ людьми, и безъ того гонимыми судьбою!..
Быть можетъ, страданія бдняжки начались давно и она мучилась отъ болей всю ночь, но со свойственной женщин выносливостью превозмогла все, употребивъ для этого нечеловческія усилія. Она молча переносила жестокія страданія, но наконецъ не выдержала, да и какъ могла она противиться самой природ?..
Больная лежитъ безъ силъ, изнуренная… Однако, все же надо бжать — другого выхода нтъ, за нами погоня, негодяи могутъ настигнуть васъ. Мужъ больной, взявъ ее подъ руки, тащитъ вверхъ, на гору. До вершины недалеко. Тамъ спасенье, тамъ, на свободной земл безсиленъ непріятель, онъ не осмлится перекупитъ границу, тамъ не убиваютъ, не ржутъ.
Всесильна надежда, но и ужасъ творитъ чудеса. Позади насъ опасность, тутъ же вблрзи спасевье, мы забыли обо всемъ и спшимъ туда наверхъ.
Среди этой паники снова послышался ужасный крикъ и обезсиленная женщина, вырвавшись изъ рукъ мужа, упала на землю.
Минута была стрешная, но и торжественная, свершалась едва изъ высокихъ священныхъ тайнъ человческой жизни. Случай вышелъ настолько неожиданный и въ тоже время трогательный, что многіе изъ насъ, не смотря на ужасъ охватившій всхъ, остановились, точно окаменлые, въ ожиданіи конца родовъ.
Было ли это чувство сострадаіія къ страждущей женщин, или благоговніе къ великому длу природы, не знаю, но мы не двигались съ мста.
Казалось, если въ этотъ величественный часъ мы оставимъ несчастную одну, съ новорожденнымъ среди необитаемыхъ горъ, то великанъ-скала разверзнется и поглотитъ насъ, или разразятся надъ нами громъ и молнія, ниспославныя всемогущимъ Небомъ, чтобы убить, уничтожить насъ.
Дивное зрлище представляла гора въ эту минуту: тамъ бглецы спшатъ на вершину, внизу, у подножія горы, суетится кровожадный непріятель, готовый растерзать насъ, а на склон ея группа женщинъ окружила родильницу, поодаль стоятъ угрюмо и молча мужчины, а надъ всмъ этимъ царитъ мракъ.
Мы надемся, что скоро все кончится и мы тронемся въ путь. Насъ раздляетъ отъ непріятеля большое разстояніе, не добраться имъ скоро до насъ. По временамъ, эхо разноситъ крики и стонъ больной, это насъ сильно тревожитъ.
Положеніе наше невыносимо выжидательное, отчаянное положеніе! Мы ждемъ не боле 2—3 минутъ, но намъ кажется, что если придется ждать еще минуту, то истомятся, разорвутся наши сердца…
— Уа, уа!— послышался вдругъ первый крикъ новорожденнаго и исчезъ въ невидимой дали горъ и скалъ. Появилось на свтъ Божій новое существо, чтобы жить и пользоваться жизнью.
Дождь давно пересталъ идти. На неб загорлись тысячи звздъ. Холодъ разсвта даетъ о себ знать. Рзкій втеръ пронизываетъ голое тльце младенца, онъ дрожитъ и ежится. Надо спеленать его. надо пригрть чмъ-нибудь его озябшее тльце, но чмъ? Гд взять?
Мы сами вс почти голы, вс покрыты какими-то лохмотьями и коченемъ отъ стужи.
Едва одна изъ женщинъ успла завернуть младенца въ какое-то отрепье, какъ вблизи послышались голоса непріятеля, еще нсколько минутъ и они насъ настигнутъ. Мы были въ ужас, каждый заботился… о своемъ спасеніи и намъ едва удалось унести на рукахъ больную.
Мы почти у вершины. ‘Уа, уа!’ раздалось внизу, и тогда только мы замтили, что никто не взялъ ребенка. Среди общей паники онъ былъ забытъ. Каждый изъ насъ, вроятно, думалъ, что ребенка возьметъ другой, но никто не поднялъ несчастнаго.
Одинъ, беззащитный, покинутый всми остался онъ въ трав, на груди великана-горы, испуская жалобные крики. Казалось, бляла овечка, оставленная во власти волковъ, но этотъ призывъ о помощи никого изъ насъ не тронулъ?
Кто ршился бы снова спуститься внизъ?..
Мы продолжали свой путь, а ребенокъ не переставалъ жалобно кричать. Кто защититъ его, согретъ…
Вотъ, наконецъ, мы на самой вершин. Мы спасены. Пора отдохнуть. Родильницу положили на землю, она понемного стала приходить въ себя.
‘Уа, уа!’ донесся снова снизу уже замирающій крикъ ребенка, и какъ ни была слаба мать, все же этотъ крикъ былъ ею услышанъ Бдняжка осмотрлась кругомъ и поняла свое несчастіе. Она сдлала, было, попытку подняться, но тутъ же безсильно упала.
— Вотъ какова судьба твоя, дитя мое,— прошептала мать, и дв крупныя слезинки покатились по ея исхудалымъ, блднымъ щекамъ.
Прошло нсколько часовъ. Востокъ загорлся багровымъ свтомъ. Первые лучи солнца, упавъ на дальнія горы, освтили ихъ туманныя вершины.
Деревня изверговъ, вся утопавшая въ дыму, виднлась издали. На гор и внизу не видно было никого, надо полагать, они вернулись къ себ, считая погоню безцльной. Давно уже замолкли и крики новорожденнаго. Проклятые! должно быть, унесли его.
Однако, двое изъ насъ спустились внизъ, къ мсту, гд былъ оставленъ ребенокъ. Остальные съ нетерпніемъ ждали ихъ прихода. Вскор, ушедшіе вернулись, неся съ собою окоченлый трупъ младенца. Холодный, ночной втеръ умчалъ съ собою къ небесамъ послднее дыханіе несчастнаго…
Молча глядли мы на трупъ ребенка, положенный на зеленую травку. Какъ ни велико было наше общее несчастіе, какъ ни привычна была для насъ смерть дорогихъ намъ людей, все же изъ нашихъ высохшихъ глазъ упало нсколько капель слезъ и на этотъ маленькій трупъ.
Своими палками мы выкопали могилку для невиннаго существа, которое родилось на склон горы для того лишь, чтобы быть погребеннымъ на вершин ея.
Засыпавъ могилку и начертавъ на ней крестъ концомъ палки, мы прошептали: ‘Ты много счастливе васъ’…