Въ 15-мъ том ‘Энциклопедическаго Словаря’ гг. Брокгауза и Ефрона сказано, что сотрудникъ ‘Недли’ Владиміръ Людвиговичъ Кигнъ ‘родился въ 1856 г. въ нмецко-польской семь, но самъ православный’. Казалось-бы, въ этихъ словахъ ничего нтъ зазорнаго для личной и родовой чести г. Кигна, и если редакторы Словаря заслуживаютъ какого-либо упрека, то разв лишь въ томъ, что они непроизводительно тратятъ время, собирая біографическія свднія о такихъ литературныхъ свтилахъ, невидимыхъ простымъ глазомъ, какъ г. Кигнъ. Но Владиміръ Людвиговичъ обидлся. Въ письм, напечатанномъ въ No 6931 ‘Нов. Вр.’, онъ, по поводу приведенныхъ словъ, заявляетъ, что это звучитъ нехорошо: будто я какой-то нмецко-польскій перекрестъ, какой-то ‘едва-ли не жидъ’. Въ моей семь нтъ и не было ничего ни нмецкаго, ни польскаго. Мой отецъ, по религіи католикъ, зналъ только одинъ языкъ, русскій, даже молился по-русски. Моя матушка православная и изъ православнаго рода, поэтому я и православный и русскій, такъ сказать, наслдственный, а не то чтобы самъ ‘созналъ свои національныя и религіозныя заблужденія’. Дале г. Кигнъ объясняетъ, что ‘длаетъ эту поправку потому, что онъ не охотникъ до перекрестовъ, выкрестовъ, двойственныхъ патріотовъ и тому подобныхъ національныхъ амфибій, и за таковую прослыть не желаетъ’.
Конечно, г. Кигнъ воленъ былъ сдлать поправку относительно своего происхожденія, но бда въ томъ, что его письмо, какъ поправка, никуда не годится. Въ самомъ дл, какъ примирить увреніе г. Кигна, что въ его семь нтъ и не было ничего ни нмецкаго, ни польскаго съ тмъ фактомъ, что его величаютъ по отчеству Людвиговичемъ? Возьмите русскіе святцы и справьтесь. Найдете имена Лота, Лукилліана, Лукія, Лупа, но Людвига нтъ какъ нтъ. Если г. Кигнъ не приписываетъ этого обстоятельства несчастной случайности, въ род того,что его въ дтств нянька уронила и онъ съ тхъ поръ сталъ называться Людвиговичемъ, то очевидно, что въ его семь уже было и есть нчто польское или нмецкое. Дале, какъ примирить претензію г. Кигна на титулъ ‘наслдственнаго православнаго’ съ тмъ фактомъ, что его отецъ былъ католикъ? Мы, съ своей стороны, ршительно не видимъ ничего достойнаго ни хвалы, ни порицанія въ томъ, къ какой религіи и національности.принадлежали родители того или другого писателя. Жуковскій былъ сынъ турчанки, Некрасовъ — польки, Герценъ — нмки, и никто ихъ этимъ не попрекалъ. Но г. Кигнъ, считающій позоромъ принадлежность къ смшанной семь, самъ себя причислилъ къ открытой имъ-же разновидности національной амфибіи и, по своимъ понятіямъ, публично совершилъ надъ собой экзекуцію самосченія.
Письмо г. Кигна кажется намъ любопытнымъ и печальнымъ знаменіемъ нашихъ дней, когда генеалогическаго характера опроверженія и поправки разныхъ писателей, нетвердо помнящихъ родство, грозятъ превратиться въ эпидемію. Только хаосомъ понятій и можно объяснить такое явленіе. Прочтите письмо г. Кигпа, и васъ поразитъ запутанность и неясность его взглядовъ, непростительныя для писателя, независимо отъ степени его таланта. Чтобы доказать, что его отецъ-католикъ иметъ право называться русскимъ, г. Кигнъ, съ забавной развязностью, договаривается до того, что его отецъ другого языка, кром русскаго, не зналъ и даже молился по-русски. Выходитъ, такимъ образомъ, что католикъ, русскій подданный, говорящій по-польски и посщающій костелъ, гд богослуженіе происходитъ на латинскомъ язык, не можетъ называться русскимъ. Эти слова имли-бы смыслъ въ устахъ польскаго автономиста, но по отношенію къ г. Кигну, боящемуся прослыть двойственнымъ патріотомъ, они доказываютъ только раздвоеніе сознанія. Всего забавне то, что, желая ‘облить своего отца въ несуществующемъ проступк, г. Кигнъ произнесъ ему приговоръ, какъ-бы говоря: мой отецъ былъ католикъ, по заслуживаетъ снисхожденія, такъ какъ говорилъ и молился по-русски. Такой-же неожиданный эффектъ получается отъ словъ г. Кигна, что не онъ самъ (курсивъ въ подлинник) ‘созналъ свои національныя и религіозныя заблужденія’. Вроятно, г. Китъ и не имлъ намренія взваливать на голову родителей обвиненіе, отъ котораго самъ открещивается. Но, исходя изъ понятіи спутанныхъ и вздорныхъ, необходимо было, противъ воли, договориться до абсурда. Не стыдно быть нмцемъ или происходить отъ смшанной семьи и носить нмецкое или польское имя, но не совсмъ удобно очутиться въ положеніи того анекдотическаго нмца, который уврялъ, что онъ ‘кровавый русскій’, а по минутномъ размышленіи поправился: ‘нтъ, не кровавый, а кровяной’.
Въ заключеніе считаемъ нужнымъ, въ вид курьеза, указать на характерную мелочь, одну изъ тхъ, въ которыхъ отражается характеръ человка. Подъ приведеннымъ письмомъ имется подпись ‘Кигнъ (Ддловъ)’, а рядомъ поставлено мсто написанія письма: ‘Ддлово’. Получается нчто очень внушительное и родовитое: Ддловъ изъ Ддлова, или, врне Ддловъ фонъ-Ддлово,— на подобіе Вернигероде — фонъ-Вернигероде, имя, указывающее на связь съ землею и древній родъ. Къ сожалнію, эффектъ нсколько портится тмъ обстоятельствомъ, что Ддловъ не вторая фамилія г. Кигна, а лишь его псевдонимъ, имя, самовольно придуманное по названію родного села или деревни. Совтуемъ, однако, г. Кигну, для избжанія всякихъ подозрній въ нечистот расы, подписываться отнын подъ статьями полностью: наслдственный, хотя и первый въ род, православный и русскій Владиміръ Людвиговичъ Кигнъ-Ддловъ фонъ-Ддлово.