Н. А. ЛЕЙКИНЪ
Мдные лбы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880
НОРМА.
Норма, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Идетъ ‘Норма’. Итальянцы-завсегдатаи въ полномъ сбор.
Въ партер виднются фраки и блые галстухи. Чернютъ тсно-засаженые публикой галлерея и балконъ. Бельэтажъ отличается просторомъ. Есть ложи, гд виднются только по двое, по трое зрителей, за то ложи третьяго и четвертаго яруса набиты какъ боченки съ сельдями. Замчается сильное многолюдіе и въ одной изъ ложъ втораго яруса. Въ ней сидятъ женщины и дти, виднъ гимназистъ. Дти указываютъ пальцами на сцену и распрашиваютъ женщинъ о дйствующихъ лицахъ. Женщины тоже тараторятъ въ полъ-голоса и обращаются съ вопросами къ гимназисту. Сосди по лож бросаютъ на нихъ строгіе взгляды и время отъ времени шикаютъ имъ.
— Мама, это кто-же съ сдой бородой-то, что вонъ въ простын завернутъ?— спрашиваетъ маленькая двочка.
— Старикъ, душечка, отецъ вотъ этой толстой пвицы. Она дочка непослушная — вотъ онъ ее и ругаетъ. Вишь голосъ-то какой, словно труба. Ты веди себя хорошенько. Онъ капризныхъ дтей смерть не любитъ. Сейчасъ схватитъ въ мшокъ — и подъ халатъ.
— Это жрецъ Оровезъ,— поправляетъ гимназистъ.
— Слышишь: жрецъ. Онъ даже жретъ дтей. Это людодъ. Видишь какой бука.
— Да неушто, маменька, вы и въ самомъ дл думаете, что тутъ людоды представляются? Жрецъ не потому жрецъ, что онъ жретъ. Тутъ совсмъ не та этимологія слова,— опять начинаетъ пояснять гимназистъ. Жрецъ — это попъ, только языческій. Тутъ вдь идолопоклонство на сцен. И Норма также вовсе не его дочь.
— А я думала что дочь. Ну, да наплевать! Ребенку-то вдь все равно. Поди разбери какъ они себя по итальянски называютъ!
— Количка, кто-же эта самая Норма? Врно попадья, жена вотъ этого самаго попа?— спрашиваетъ гимназиста другая пожилая женщина.
— Да кто-жъ ее знаетъ, тетенька!— сердится гимназистъ.— На афиш ничего не сказано. Да вдь и вамъ все равно. Ну, думайте, что она просвирня.
— Зачмъ-же я буду думать, коли это неправда. Удивительно, какъ хорошо дерзничать съ теткой!— обидлась женщина.— А коли тебя по итальянски учили, ты вникни и разскажи.
— Разскажи! Какъ я могу разсказать, коли самъ не знаю. Разв въ классической гимназіи по итальянски учатъ?
— А остальные-то бородачи, что въ блыхъ балахонахъ? задаетъ вопросъ мать.
— Языческое духовенство. Почемъ я знаю: можетъ быть тутъ и архимандритъ есть.
— Гд идолы-то у нихъ?
— Идолы за кулисами. Вы ужъ хотите непремнно, чтобы на сцен идолы были. Нкоторыя вещи публика должна только воображать.
— Ну, а этотъ воинъ кто, что давеча съ Нормой плъ? Кто онъ?
— Воинъ ея женихъ и давеча онъ ей въ любви признавался. То-есть не въ любви, а онъ ее сманивалъ, чтобъ жениться на ней. Вдь это весталки, то-есть такія женщины, которыя поклялись не выходить замужъ и за это ихъ допустили къ охраненію священнаго огня въ храм. Поліонъ, то-есть этотъ самый воинъ, влюбленъ въ нее.
— Есть во что влюбиться! Пожилая женщина, даже старуха. Просто должно быть на деньги ея польстился.
— Ну, ужъ тамъ я не знаю, а только онъ поетъ и проситъ ея руки, а она колеблется.
— Дура, оттого и колеблется. Другая-бы съ руками ухватилась за такого молодца. Одно разв только, что ее сомнніе беретъ, какъ-бы онъ деньги у ней не выманилъ да не прокутилъ.
Изъ сосднихъ ложъ начинаютъ шикать.
— Бросьте, маменька, ваши разсужденія. Вонъ даже шикаютъ намъ,— останавливаетъ мать гимназистъ.— И что вамъ за дло дура она или не дура, есть-ли у ней деньги или нтъ? Вдь тутъ представленіе, а не настоящая жизнь.
— Ну, ладно, я замолчу, только ты мн объясни, что-же этотъ самый сдой попъ-то принуждаетъ ее за воина выходить замужъ или не позволяетъ?
— Напротивъ того, жрецъ Оровезъ даже и не знаетъ о томъ, что за Нормой ухаживаетъ воинъ Поліонъ. Ежели-бы онъ узналъ, такъ можетъ быть вс ноги обломалъ-бы ему.
— Ну, такъ я теперь понимаю въ чемъ вся штука. Просто эта самая Норма живетъ у старика какъ-бы въ экономкахъ, денегъ у него награбила, а воину это и на руку. Солдатъ ужъ, миленькій, везд солдатъ, онъ деньги сейчасъ пронюхаетъ. Вотъ и вся ихняя любовь.
Шиканье сосдей повторяется.
— Послушайте, ежели вы не замолчите, то васъ сейчасъ выведутъ изъ театра,— замчаетъ женщинамъ солидный мужчина изъ сосдней ложи.— Здсь театръ, а не гостиная. Люди приходятъ оперу слушать, а не разговаривать.
— Насъ выведутъ? Посмотримъ!— откликается женщина.— Какъ-же это насъ выведутъ, коли намъ эту ложу самъ статскій генералъ Тарантасьевъ подарилъ? Сами они не пошли, потому супруга у нихъ заболла и отдали намъ.
— А вотъ ежели не замолчите, то увидите!
— Любопытно! Да что вы мелете! У насъ и билетъ при себ. Эту ложу генералъ Тарантасьевъ на всю зиму за себя взялъ и денежки внесъ.
— Это ничего не значитъ. Ежели вы производите безпорядокъ…
— Какой-же безпорядокъ, позвольте васъ спросить? Вотъ ежели-бы мы дрались.
— Молчите пожалуста.
— Не стану и передъ вами молчать! Мелко плаваете. Да знаете генералъ Тарантасьевъ всхъ дтей у насъ крестилъ, и сами мы въ двнадцатомъ класс, и служимъ подъ его начальствомъ. Да мужу моему стоитъ только слово сказать генералу…
— Маменька, оставьте пожалуста,— упрашиваетъ ее гимназистъ.
— Зачмъ я буду молчать, коли онъ ко мн привязывается!— возвышаетъ голосъ женщина.— Кто вы такой, какого чина, что имете право мн грозить?
— А вотъ я вамъ сейчасъ покажу!
— Не покажете! Руки коротки! По полету вижу, что не важная птица!
Размахивая руками, женщина толкнула ребенка. Тотъ заревлъ. Солидный мужчина изъ сосдней ложи выбжалъ въ корридоръ. ‘Капельдинеръ! Капельдинеръ!’ слышался его голосъ.
— Мировые-то судьи, слава Богу, у насъ не за горами!— не унималась женщина.— Нынче и хамку обидть, такъ отвтишь, а не токмо-что чиновницу.
Въ ложу входитъ капельдинеръ. Заслыша шумъ, въ партер подымается дежурный театральный чиновникъ и спшатъ на скандалъ.