Александръ Амфитеатровъ
(Old Gentleman)
СВЯТОЧНАЯ КНИЖКА
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
‘Т-во Художественной Печати’. Англійскій пр., 28.
1902
Ноэль
Французскія святки
Ноэль, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1901
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Праздникъ Рождества былъ во вс времена, окутанъ очаровательною дымкою легендъ и преданій, сочельникъ — вечеръ великой тайны, и народной фантазіи любо населять его сумракъ баснословными образами и исторіями.
Многія изъ легендъ, связанныхъ съ этимъ ночнымъ празднествомъ, мрачны и печальны. Причины тому могутъ быть двоякаго происхожденія. Съ одной стороны, духовенство среднихъ вковъ, желая пріучить свою грубую малограмотную паству къ празднованію великаго дня, пускало въ народъ грозныя повсти, гласившія всмъ и каждому: бда! трижды бда тому, кто небрежетъ святымъ Рождествомъ!.. Вотъ образецъ такой повсти.
Въ одной деревушк, восьмнадцать парней и пятнадцать двушекъ вздумали плясать и пть псни на погост, во время рождественской всенощной. Монахъ, служившій всенощную, отлучилъ безобразниковъ отъ церкви. Проклятіе постигло ихъ немедленно. Они продолжали пть и танцовать ровно цлый годъ, не зная ни отдыха, ни срока. Во все время этого страннаго покаянія, на нивы ихъ не падали ни дождь, ни роса, они не чувствовали ни голода, ни усталости, не износили ни платья своего, ни обуви — до тхъ поръ, пока какой-то прозжій епископъ не снялъ съ нихъ отлученія. Тогда нкоторые изъ плясуновъ умерли, другіе тотчасъ заснули и спали безъ просыпа тридцать дней и тридцать ночей, а у иныхъ на всю жизнь остались конвульсивныя подергиванія — врод пляски св. Витта.
Съ другой стороны, на свтлый праздникъ Рождества ополчались остатки языческой темноты, стараясь омрачить его сіяніе. Изъ всхъ христіанскихъ торжествъ — праздникъ этотъ, знаменующій начало Христовой побды надъ міромъ, — самый непріятный для силы злобной и суеврной. ‘Слава Теб, показавшему намъ свтъ!’ слишкомъ грозно звучитъ въ ушахъ слугъ мрака. Въ защиту себ, они насочинили всякихъ чертей и привидній, и эти фантомы, какъ толпа грязныхъ нищихъ, толкутся на паперти великой церкви добра и свта, первый камень которой заложенъ Христомъ въ эту священную ночь.
Noel — означаетъ радость, веселье. Въ прежнія времена этимъ крикомъ встрчали королей, желая имъ — въ одномъ слов всхъ житейскихъ благъ и успховъ.
Въ первые вка христіанства, сочельникъ — по легенд, впрочемъ, сомнительной — справлялся въ ма. Колыбель божественнаго Bambino утопала въ гирляндахъ вешнихъ цвтовъ. Первой улыбк Христа-младенца отвчала первая улыбка возрожденной природы. Папа Юлій I передвинулъ Рождество къ декабрьскимъ снгамъ и морозамъ.
По старому народному поврью, животныя получаютъ въ рождественскую ночь даръ слова.
Въ особенности, быкъ — въ почетномъ качеств потомка тхъ быковъ, что согрвали лежащаго въ ясляхъ Божественнаго Младенца. Онъ въ состояніи даже прорицать будущее, а изъ прошлаго разсказываетъ много подробностей достопамятной ночи, пропущенныхъ въ Св. Писаніи. Онъ былъ свидтелемъ поклоненія пастырей и волхвовъ, знаетъ вс приключенія послднихъ въ путешествіи ихъ съ высоты Востока и можетъ возстановить событія до послдней черточки. Когда волхвы вошли въ вертепъ, Младенецъ Іисусъ бросилъ на нихъ взглядъ и — гласить провансальская легенда — испугался, потому что одинъ изъ волхвовъ ‘былъ черенъ, какъ чортъ’. Господи! вопросила Два Марія, что съ тобою? отчего ты такъ встрепенулся? Младенецъ отвчалъ:
Увидалъ Я мужа — Сквернаго негра, черне печного горшка. Какъ посмотрю Я на его рожу, Такъ и затрясусь всмъ тломъ!
— Не бойся, Сынъ мой! возражаетъ Марія, — негръ тоже пришелъ поклониться Теб, и его благое намреніе искупаетъ уродство его лица.
Другая трогательная легенда сводить у колыбели Іисуса пастырей и волхвовъ вмст.
— Кто вы такіе? что вамъ надо? Спрашиваетъ св. Іосифъ.
— Мы три царя, пришли по пути, указанному намъ звздою, поклониться Спасителю мipa.
Святая Два показала имъ Младенца Іисуса. Цари пали ницъ и принесли дары. Пастыри, которые только что убрали Христову колыбель полевыми цвтами, съ завистью смотрли на золото, серебро и драгоцнные каменья, разсыпанные царями, и грустно толковали между собою:
— Вотъ такъ подарки сдлали Ему волхвы! Теперь Онъ о насъ и думать забудетъ, — гд ужъ тутъ помнить о нашихъ цвтахъ!
Но, не успли они сказать этихъ словъ, какъ Младенецъ Іисусъ оттолкнулъ ножкою кучу золота и, зажавъ въ ручк подснжникъ, поднесъ его къ устамъ и поцловалъ. Съ тхъ поръ у подснжника — во дни оны совершенно благо — кончики лепестковъ стали розовые, а сердцевинка золотая.
Ягненокъ вспоминаетъ объ Іоанн Крестител и разсказываетъ свои невинныя игры съ Младенцемъ Іисусомъ.
Птухъ излагаетъ исторію, какъ трижды отрекался отъ Христа Петръ-апостолъ.
Оселъ говоритъ дольше всхъ, потому что ему надо разсказать вс приключенія св. Семейства во время бгства въ Египетъ, а также — что говорилъ въ дорог св. Іосифъ, что Богородица, что Младенецъ.
Переходя пустыню, путники мучились жаждою. Встрчный караванъ отказалъ имъ хотя бы въ капл воды. Іисусъ проклялъ жестокосердныхъ кочевниковъ, и съ тхъ поръ караванъ мыкается по свту, не зная отечества, не находя пріюта. Іудеи гнались за бглецами. Вотъ-вотъ настигнутъ. Божія Мать видитъ: вышелъ мужикъ засвать полосу.
— Добрый человкъ, не спасешь ли ты моего Сына?
— Съ удовольствіемъ, прекрасная дама. Давайте Его мн подъ кафтанъ, — тутъ его никто не найдетъ.
— Спасибо, добрый человкъ! Ступай же — дожинай свою пшеницу.
— Что это вы говорите, прекрасная дама? Она еще не посяна.
— Ступай, возьми серпъ! Пока ты сыщешь его, твоя пшеница созретъ.
Не прошло четверти часа, какъ пшеница зацвла и выколосилась.
Не прошло получаса, — она поспла къ жатв.
Первый снопъ далъ сто мръ пшеницы. Сколько далъ второй, — и счета нтъ. Тмъ часомъ налетла конная погоня.
— Эй, мужикъ! Не проходила ли тутъ Марія съ Младенцемъ на рукахъ?
— Проходила, господа, только это было, когда я еще сялъ мою пшеницу.
— Тогда намъ нечего здсь длать. — вдь это значитъ, было, въ прошломъ году. (Legende du Bon Laboureur).
Въ другой разъ, Два Mapія, слыша за собою шаги Иродовыхъ солдатъ, обратилась за помощью къ цвтамъ:
— Роза! Красавица роза! прими мое бдное дитя въ свои благоуханные лепестки, спрячь у себя, чтобы не убила его погоня.
Роза отвчала:
— Ступай своею дорогой! Ища добычи, солдаты, пожалуй, еще затопчутъ меня въ грязь и оборвутъ съ меня лепестки. Вонъ гвоздика. Попроси пpiютa у нея, — авось, она тебя не откажетъ.
Богоматерь пошла къ гвоздик:
— Гвоздика! Прекрасная гвоздика! Открой свои лепестки, спрячь мое бдное дитя, чтобы не убила его погоня.
— Ступай своею дорогой! Мн некогда тебя слушать — мн надо цвсти и красоваться. Вонъ — шалфей, цвтокъ нищихъ. Проси пріюта у него, — авось, онъ теб не откажетъ.
Шалфей послушался Пресвятой Двы и пріютилъ бглецовъ. Когда опасность минула, Марія, прежде чмъ оставить свое убжище, благословила шалфей, — и благословеніе Мадонны наградило ‘цвтокъ нищихъ’ силою цлебною и чудодйственною (Leg. de la Sauge).
Вмшиваться въ рождественскія собесдованія животныхъ — штука не совсмъ безопасная.
Одинъ фермеръ изъ Val d’ Ajol (это въ Вогезахъ), боле любопытный и посмле, чмъ другіе его однодеревчане, хотлъ послушать, что будутъ говорить его волы въ рождественскую ночь.
Когда упали сумерки, онъ, захвативъ — на случай опасности — острый топоръ, прокрался въ хлвъ и зарылся въ солому. Ночь была ненастная — черне тюрьмы. Свисталъ сверный втеръ, скриплъ флюгеръ, на двор выла собака.
Пробило полночь, веселый звонъ колоколовъ огласилъ деревню радостною встью Рождества Христова.
Въ ту же минуту фермеръ услыхалъ разговоръ. Одинъ волъ спрашивалъ другого:
— Что суждено намъ длать завтра, пріятель?
А тотъ отвчалъ:
— Мы повеземъ на кладбище прахъ нашего хозяина.
Фермеръ вскочилъ вн себя.
— Ну, это ты врешь, скотина! вскричалъ онъ и замахнулся на вола-предсказателя топоромъ.
Но оружіе, словно невидимою рукою, обратилось на него самого, онъ глубоко разскъ себ голову и повалился на солому, обливаясь кровью. Къ утру онъ померъ, и воловъ, напророчившихъ фермеру смерть, дйствительно, запрягли въ телгу, чтобы доставить гробъ его къ мсту вчнаго успокоенія.
Въ Бретани мужики съ вечера стараются закормить скотъ такъ, чтобы онъ проспалъ роковую полночь. Это — потому, что бесды воловъ въ рождественскую ночь не общаютъ людямъ ничего добраго. Животныя то жалуются на дурное обращеніе съ ними въ теченіе прошлаго года, то пророчатъ хозяевамъ всякія непріятности на будущій. И — чмъ хуже было обращеніе, тмъ скверне они напророчатъ. Такъ ужъ лучше пожертвовать нсколькими вязанками сна и гарнцемъ-другимъ отрубей, за то убаюкать скотину и не допускать ее до разговоровъ.
По другому поврью, тоже вогезскому, если пряха не броситъ работы во время рождественской всенощной, чортъ такъ запутаетъ пряжу, что весь наступающій годъ уйдетъ лишь на то, чтобы ее распутать.
Въ Amavilliers одна женщина еще недавно пекла, во время рождественской всенощной, особые хлбцы — врующіе покупали ихъ по очень дорогой цн, такъ какъ хлбцы эти предохраняли яко бы ихъ скотину отъ волковъ. Въ другихъ мстечкахъ, носятъ въ ладонк кусочекъ рождественской просфоры, какъ врнйшее средство уберечься отъ укушенія бшеной собаки. У пастуха, который первый придетъ къ служб въ рождественскую ночь, особенно удачно плодятся овцы.
Мужики врятъ, что въ рождественскую полночь можно видть духовъ, гномовъ, пляску домовыхъ, что гршники чистилища блуждаютъ въ это время около живыхъ, прося ихъ молитвъ. Вотъ бретонская легенда на этотъ случай.
Въ одинъ сочельникъ, старый благочинный Плоэрмеля сидлъ у камелька и бормоталъ молитвы, въ ожиданіи, скоро ли пробьетъ полночь. Внезапно слуха его коснулся какой-то сухой стукъ. Онъ открылъ двери и — къ великому своему изумленію — увидалъ, что вокругъ его дома собралась несчетная толпа кающихся.
Ночь была морозная, ярко свтила луна, звзды сіили во множеств — огромныя, сверкающія, — он тоже справляли свое Рождество.
Кающіеся были покрыты съ головы до ногъ блыми саванами, въ рукахъ они держали пылающіе факелы. Благочинный, въ ужас, сотворилъ крестное знаменіе, привиднія отвтили ему тмъ-же.
— Кто вы такіе и чего хотите отъ меня въ этотъ часъ?
Таинственныя существа просили его знаками слдовать за ними. Благочинный оправился отъ страха и повиновался. Процессія двинулась въ горы, сопровождаемая страннымъ шумомъ, точно кость щелкала о кость. Впереди шли дти, высоко воздымая деревянное Распятіе. Затмъ тянулось тысячъ десять кающихся — съ желтыми и красными свчами, льющими зловщій свтъ на попутныя рощи и скалы.
Посл долгаго перехода, совершеннаго въ мрачномъ молчаніи, процессія достигла развалинъ древней часовни. Bс преклонили колна. Одинъ изъ кающихся подалъ благочинному ветхія ризы. Старикъ облачился, на алтар онъ нашелъ ветхій требникъ, дискосъ и оловянную чашу.
Привиднія усердно молились. Одно изъ нихъ отвчало на возгласы священнослужителя, за дьячка, страшнымъ голосомъ.
Благочинный, умиленный благодатью совершаемаго таинства, совсмъ было забылъ о своей странной паств.
Но, когда онъ повернулся къ. ней, чтобы возгласить:
— Orate, fratres! — то чуть не упалъ отъ страха: молчаливые пилигримы сняли свои саваны и вся часовыя была полна отвратительными скелетами…
Кое-какъ священникъ овладлъ собою и скрпя сердце, продолжалъ мессу. По вознесеніи св. Даровъ, въ капелл разлилось небесное сіяніе, хоръ нжныхъ голосовъ восплъ славу Господню, а скелеты превратились въ свтлыя виднія чудной красоты.
Когда благочинный обратился къ молящимся съ заключительнымъ:
— Ite, missa est! капелла была уже пуста. Длинная полоса свта дрожала въ неб, указуя путь въ рай, по которому, воспвая аллилуію, вознеслись таинственные кающіеся. Благочинный понялъ, что то были мученики чистилища, и онъ помогъ имъ отбыть срокъ покаянія.
Всякій округъ, всякій околотокъ справляютъ сочельникъ на свою особую стать.
Въ верхнихъ Альпахъ вс родичи ужинаютъ въ этотъ вечеръ одною семьею, хижины иллюминованы свчами. По возвращенію съ мессы, дятъ супъ съ гренками — такъ называемый creuset, хозяинъ дома наливаетъ стаканъ вина, и вся семья пьетъ изъ общаго стакана за здоровье отсутствующихъ родныхъ и знакомыхъ дома.
Въ Perthuis справляютъ два сочельника, — какъ въ Россіи: подъ Рождество и подъ Крещеніе. Запрягаютъ ословъ въ телгу съ дровами, дрова зажигаютъ и возятъ этотъ костеръ по городу, подъ грохотъ тамбуриновъ и въ предшествіи трехъ обывателей, одтыхъ евангельскими волхвами.
Въ Саеи дти бгаютъ по улицамъ съ цвтными фонарями, крича: ‘Ноэль! Ноэль! До свиданья, Ноэль! Уходитъ Ноэль!’
Въ богатыхъ долинахъ Мааса еще держится, заимствованный у англичанъ, обычай ‘валентинства’. Въ день Рождества молодые люди и двицы выбираютъ своихъ суженыхъ, и — горе тому, кто измнитъ обычаю и не женится на своей Валентин!
Въ Пикардіи священнику, предъ рождественскою службою, подносятъ подъ благословленіе новорожденнаго ягненка въ корзин, богато украшенной цвтами, блестками, лентами и пр. Пастухи съ семьями своими, сопровождаютъ агнца, держа въ рукахъ традиціонные посохи и корзины съ дарами. Молодыя двушки, вс въ бломъ, принимаютъ агнца на паперти и вводятъ его въ церковь, распвая старыя колядки. Ягненокъ, участвовавшій въ церемоніи, почитается затмъ какъ бы покровителемъ стада. Его нельзя ни убить, ни продать, это принесло-бы владльцу несчастье. Животное живетъ, окруженное довольствомъ и бдительнымъ уходомъ, пока не околетъ своею смертью, отъ старости.
Въ Франшконтэ дти, выряженныя въ восточные костюмы, на подобіе царей — волхвовъ, колядуютъ по домамъ, распвая ‘ноэли’ на мстномъ нарчіи. Иногда они водятъ за собою барана, убраннаго лентами. Ихъ кормятъ, поятъ, подаютъ имъ яйца, лепешки, мелкія деньги — словомъ, тотъ же обычай и порядокъ, что и у насъ въ Малороссіи.
Въ южныхъ провинщихъ прочно держится легенда, занесенная сюда еще крестоносцами. Рыцари и паломники средневековые разсказывали, что въ Вилеем, по сосдству съ пещерою Рождества Христова, есть кустъ шиповника. Шиповникъ этотъ всегда въ цвту, какъ лтомъ, такъ и зимою, шипы его не колючи и творятъ много чудесъ. Иные пилигримы приносили съ собою цвты шиповника.
Это — такъ называемыя ‘розы іерихонскія’, благочестиво сохраняемыя нкоторыми аббатствами и церквами даже до сего дня. Въ сочельникъ, ‘розу іерихонскую’ опускаютъ въ сосудъ со святой водою и — пока идетъ всенощная — сухой цвтокъ понемногу оживаетъ, распускаетъ лепестки и распространяетъ дивное благоуханіе. Затмъ онъ снова длается сухимъ и сморщеннымъ, какъ цвтокъ изъ гербарія. Вода, въ которой расцвла іерихонская роза, исцляетъ болзни. Впрочемъ, іерихонской роз приписываютъ и другое происхожденіе, боле мистическое. Первыя розы — красныя, какъ кровь — зародились отъ капли крови Христовой, обагрившей Голгоу. Смя шиповника было занесено втромъ пустыни въ окрестности Іерихона, откуда роза и получила свое названіе. Въ старыхъ хроникахъ она извстна также подъ именемъ ‘Цвтка страстей Христовыхъ’.
Вра въ чудотворность цвтка имла широкое, даже общее распространеніе. Люди среднихъ вковъ видли въ немъ талисманъ противъ чумы, столь страшно опустошительной въ ту эпоху. За іерихонскія розы платили бшеныя деньги. Думали, что она иметъ свойство — противиться лжи, возстановлять истину противъ усилій клеветы, если мошенникъ ложно призывалъ ее въ свидтельство своей мнимой правоты, роза — вмсто того, чтобы распуститься въ святой вод — еще больше сморщивалась, какъ бы отъ презрнья къ обманщику. Провансальская баллада гласить о любопытномъ ‘суд Божіемъ’ — путемъ сравненія двухъ іерихонскихъ розъ. Прекрасная Алиса (Alix) проводила своего супруга въ Палестину. Баронъ пропалъ безъ всти. Алиса прождала пятнадцать лтъ и собралась выйти замужъ за другого. Вдругъ является пилигримъ — старый, дряхлый, безобразный — и говоритъ:
— Я твой мужъ.
Алиса потребовала доказательствъ. Нищій вынулъ изъ мшка іерихонскую розу.
— Вотъ свидтельство, что я справедливо называю себя твоимъ мужемъ: эта сухая роза зацвтетъ, когда я брошу ее въ фонтанъ…
Такъ и сталось. Алиса, скрпя сердце, уже хотла подчиниться своей горькой участи — быть женою урода, но въ дло вмшался мстный пустынникъ.
Онъ сказалъ:
— Чудеса творитъ Богъ, но подобія чудесъ можетъ творить и дьяволъ. Не угодно ли будетъ вамъ повторить свой опытъ съ розою въ святой вод?
Пилигримъ замялся, а пустынникъ продолжалъ:
— Ты колдунъ и мошенникъ. Ты оживилъ свою розу силою бсовскою. А вотъ моя роза — дйствительно, іерихонская, ее подарилъ мн самъ Петръ — Пустынникъ… Если я лгу, пусть останется она навсегда сухою!
Но, въ то же мгновеніе, роза, освященная рукою того, кто велъ первыхъ крестоносцевъ въ бой за гробъ Господень, расцвла пышнымъ цвтомъ, а роза колдуна завяла и сморщилась. Обманщикъ бжалъ, преслдуемый свистомъ и каменьями замковой челяди. Алиса поблагодарила пустынника и благополучно вышла замужъ за своего возлюбленнаго рыцаря.
Дти думаютъ, что ‘Ноэль’ — добрый старичекъ, который бродитъ въ рождественскую ночь по домамъ, разсыпая людямъ свои подарки. Представленіе о сочельник, какъ о добромъ маломъ, дух — благодтел (Воnhоmmе Noel), явилось въ XIII вк. Уличные акробаты того времени бродили по домамъ съ колядкою:
Государь Сочельникъ
Послалъ насъ навстить васъ,
Потому что вы его друзья…
Колядки эти впослдствіи разрослись въ длинныя представленія. подобіе которыхъ знаетъ и малороссійская старина — съ ‘вертепомъ’, т. е. театромъ маріонетокъ, изображавшихъ происшествія рождественской ночи, съ примсью вводныхъ лицъ и современныхъ намековъ. Вотъ — одна изъ оригинальныхъ провансальскихъ колядокъ {Переводъ г. Ларіонова. (См. ‘Россія’, 25 дек. 1899 г.).}:
Когда Христосъ родился,
Все розы расцвли.
Когда Христосъ родился,
Вскричали журавли.
Когда Христосъ родился,
Не стало въ неб тучъ,
И засіялъ, какъ солнце,
Звзды веселый лучъ.
* * *
Когда Христосъ родился,
Простились намъ грхи
Когда Христосъ родился,
Запли пастухи.
Когда Христосъ родился,
Оселъ, птухъ и быкъ
У ясель, надъ младенцемъ,
Подняли громкій крикъ.
* * *
Когда Христосъ родился,
Плясали мотыльки.
Когда Христосъ родился,
Горли свтляки.
Когда Христосъ родился,
Былъ Иродъ съ горя пьянь,
Но плъ хвалу Mapiи
Предтеча Іоаннъ.
* * *
Когда Христосъ родился,
Архангелъ Гавріилъ, —
Когда Христосъ родился, —
Ему вночекъ свилъ.
Когда Христосъ родился, —
Вдругъ дутъ три царя
Везутъ на трехъ верблюдахъ
Жемчугъ и янтаря.
У ясель разостлали
Персидскіе ковры,
И на колнки пали,
И поднесли дары.
И были т подарки, —
Ну, просто, первый сортъ!…
Когда Христосъ родился,
Удралъ изъ мipa чортъ.
Туда ему дорога!…
Мы жь псню вамъ поемъ
И въ псн славимъ Бога,
А чорта — помеломъ!…