Ю. В. Лебедев
Никитин И. С.: биобиблиографическая справка, Никитин Иван Саввич, Год: 1990
Время на прочтение: 7 минут(ы)
НИКИТИН, Иван Саввич [21.IX(3.Х).1824, г. Воронеж — 16(28).Х.1861, там же] — поэт и прозаик. Родился в обеспеченной мещанской семье с типичными патриархальными нравами. Отец Н., Савва Евтихиевич, был заметным в Воронеже человеком, предприимчивым торговцем, владельцем свечного завода и лавки, первым кулачным бойцом. Мать поэта — кроткая, жалостливая, богомольная женщина — терпеливо сносила крутой характер мужа. От отца Н. унаследовал ‘крепость и серьезность’, практическую хватку и деловитость, от матери — душевную чуткость, мечтательность и поэтическую одаренность.
Н. учился в Воронежском духовном училище (1833—1839) и семинарии (1839—1843), но не окончил ее. Семинария уже не могла похвалиться тогда хорошим составом преподавателей: о кружке Серебрянского и Кольцова остались лишь воспоминания. Но вопреки суровым порядкам, подавлявшим личность семинаристов, эти воспоминания оказывали на молодежь благотворное влияние. Статьи Белинского о Кольцове читались жадно, а стихи ‘воронежского прасола’ заучивались наизусть. Н. как сын состоятельных родителей был вольноприходящим студентом, сохраняя независимость от церковного начальства и широту духовных запросов. Он мечтал об университете, увлекался Пушкиным, Жуковским, Лермонтовым и Гоголем, читал Шекспира, интерес к ‘священным наукам’ постепенно угасал в нем. Уже в семинарии Н. начал писать стихи, подражая песням и думам Кольцова.
В 1843 г. торговые дела отца резко ухудшаются, Н. уходит из семинарии, становится сидельцем свечной лавки и торговцем вразнос по праздничным дням. Умирает мать Н., убитый горем и неудачами отец начинает пить, свалив на сына всю тяжесть хозяйственных забот. В 1844 г. Н. вынужден продать свечной завод и стать содержателем постоялого двора. Более десятка лет он встречает извозчиков, ямщиков, странников, купцов и крестьян, живя в постоянном общении с проезжими людьми, с разными сословиями пестрого русского общества. Случайные постояльцы ведут себя откровенно с добрым и чутким ‘дворником’, исповедуя перед ним свои тайны, рассказывая горькие житейские истории. Отзывчивая на чужую боль душа получает ежедневно слишком много тяжелых жизненных впечатлений. Спасением от них являются книги, природа, религия и собственные стихи.
‘Окруженный людьми, лишенными малейшего образования, не имея руководителей, не слыша разумного совета, за что и как мне нужно взяться, я бросался на всякое сколько-нибудь замечательное произведение, бросался и на посредственное за неимением лучшего. Продавая извозчикам овес и сено, я обдумывал прочитанные мною и поразившие меня строки, обдумывал их в грязной избе, нередко под крик и песни разгулявшихся мужиков… Найдя свободную минуту, я уходил в какой-нибудь отдаленный уголок моего дома. Там я знакомился с тем, что составляет гордость человечества, там я слагал скромный стих, просившийся у меня из сердца. Все написанное я скрывал, как преступление, от всякого постороннего лица и с рассветом сжигал строки, над которыми я плакал во время бессонной ночи. С летами любовь к поэзии росла в моей груди, но вместе с нею росло и сомнение: есть ли во мне хоть искра дарования?..’ (Никитин И. С. Соч.— М., 1955.— С. 302).
Только в 1853 г., почти в тридцатилетнем возрасте, Н. решился отдать свои стихи в редакцию ‘Воронежских губернских ведомостей’. Опубликованная на их страницах ‘Русь’ положила начало литературной известности Н. Им заинтересовался Н. И. Второе, один из руководителей газеты, историк, этнограф, статистик, организатор кружка воронежской интеллигенции. Упрочивая за Н. славу ‘второго Кольцова’, члены кружка пытаются по-своему опекать его. Второв и П. А. Придорогин поощряют демократические темы и ноты социального протеста в стихах Н., а М. Ф. Де-Пуле и А. П. Нордштейн — религиозные мотивы и гармонические описания природы.
В 1854 г., в июньской книжке ‘Отечественных записок’, Нордштейн знакомит с ‘новым Кольцовым’ столичную публику, в ‘Библиотеке для чтения’ статью о Н. печатает Н. В. Кукольник. Наконец, высокопоставленный чиновник, граф Д. Н. Толстой, оказывая Н. свое покровительство, отбирает его стихи на свой великосветский вкус и публикует в 1856 г. отдельной книгой с собственным предисловием.
Первые интерпретаторы из консервативного лагеря трактуют поэзию Н. то в ключе ‘чистого искусства’, то в духе ‘официальной народности’. Упрощая сложный облик поэта, они в какой-то мере провоцируют отрицательное отношение к Н. революционно-демократической критики. Н. Г. Чернышевский отказывает стихам Н. в самостоятельности и усматривает в них лишь консервативное содержание. Н. А. Добролюбов говорит, что Н. ‘работает не из сырого материала, а почти всегда уже из того, который был в отделке. Не жизнь вдохновляет его, а умные изображения жизни у поэтов и мыслителей’ (Собр. соч.: В 9 т.— Т. 6.— С. 171).
В раннем творчестве Н. действительно проходит литературную школу Пушкина (‘Лес’, 1849), Кольцова (‘Весна в степи’, 1849, ‘Русь’, 1851), Лермонтова (‘Ключ’, 1850, ‘На западе солнце пылает…’, 1851), Майкова (‘Вечер’, 1850), Некрасова (‘Рассказ ямщика’, 1854, ‘Уличная встреча’, 1855). Но ‘литературность’ Н. является не столько фактом обычного подражания, сколько результатом эстетически обдуманного преодоления горьких жизненных впечатлений, в т. ч. и собственных мрачных и скорбных стихов. Совмещая в одном стихотворении будничные зарисовки суровой жизни бедняков с ‘кольцовскими’, ‘майковскими’, ‘фетовскими’ картинами гармонической природы, Н. пытается эстетически преодолеть мир нужды, нищеты и горьких забот (‘Утро на берегу озера’, 1854). Возникает типичное для первого периода творчества противоречие между эстетизированной природой, воплощающей красоту и мировую гармонию, и человеческой жизнью в ее демократических глубинах, дисгармоничной и несовершенной (‘Тихо ночь ложится…’, 1849, ‘Зимняя ночь в деревне’, 1853). Столкнувшись с неразрешимыми противоречиями повседневного бытия, Н. пытается снять их, обращаясь то к художественному опыту предшественников, то к религии.
Эстетическая программа Н. далека от индивидуализма. Размышляя о назначении искусства, Н. не принимает поэта, одержимого ‘личной скорбью’, он противопоставляет ему творца, ‘уязвленного страданиями человечества’, коренными несовершенствами земного миропорядка (‘Поэту’, 1855). Раздумья поэта о мировом зле и мировом добре принимают в ранних стихах религиозный характер (‘Дума’, 1849, ‘Вечность’, ‘Небо’, 1849—1853, ‘Молитва’, 1851). Однако религиозность Н. является не уходом от действительности, а попыткой духовного преодоления роковых противоречий земного бытия. В религиозных стихах Н. размышляет о смерти и бессмертии, поэтизирует величие и красоту христианского самопожертвования (‘Моление о чаше’, 1854). Но ‘мировая гармония’ на эстетически приподнятом или религиозном уровне постоянно сталкивается со ‘слезинкой ребенка’ и возвращает поэта к жизни с ее социальными бедами, лишениями, страданиями, ‘к горечи существенности злой’.
На втором, зрелом этапе творчества в поэзии Н. нарастают социальные мотивы, красота все чаще открывается не вне, а внутри народной жизни с ее трудовыми основами, с удалью, поэтической силой крестьянских характеров. И осуществляется это открытие не на кольцовских, синтезирующих, а на некрасовских, аналитических путях. Одновременно с Некрасовым и в чем-то опережая его Н. изображает частного человека из народа с индивидуальной судьбой, неповторимым характером. На смену песенной стихии кольцовского творчества приходит повествовательная, разрастается новеллистический сюжет. В поэзии Н. оживает разноголосый мир народных индивидуальностей — мещан, дворовых, лакеев, мастеровых, извозчиков, крестьян-пахарей, не похожих друг на друга, по-разному воспринимающих социальные конфликты, по-разному откликающихся на противоречия повседневного бытия (‘Ночлег в деревне’, 1857—1858, ‘Пахарь’, 1856, ‘Пряха’, 1858, ‘Купец на пчельнике’, ‘Неудачная присуха’, ‘Ночь извозчиков’, все—1854).
Общественный подъем 60 гг. отзывается в стихах Н. заострением социальных мотивов: если раньше конфликты принимали всеобщий, ‘космический’ характер, то теперь вопиющая несправедливость открывается в общественных отношениях, вскрывается антагонизм между народом и имущими сословиями, в стихах появляется фигура народного обидчика — барин, оклеветавший слугу (‘Старый слуга’, 1859), самодовольный барский холуй, уверенный в своей безнаказанности (‘Староста’, 1856—1858), чиновники, наживающиеся на мужицком горе (‘Мертвое тело’, 1858), купчик лихой, походя разбивший девичью судьбу (‘Ехал из ярмарки ухарь-купец…’, 1858).
С обострением конфликта сокращается описательность, стихи приобретают внутреннюю энергию, живой драматизм, а характеры — психологическую сложность. Выясняя конкретных носителей социального зла, народные герои обретают ясные цели, перспективы борьбы с ним. В стихах появляется ‘легкое дыхание’, исчезают мотивы грусти, уныния, даже в терпении народном открывается новый, подвижнический, богатырский смысл: ‘Спит в лачужке, на грязной соломе, / Богатырь в безысходной беде, / Крепче камня в несносной истоме, / Крепче меди в кровавой нужде’ (‘Нищий’, 1857). Красота уже не привносится в народную жизнь извне, а прорывается в самих народных характерах то лихим разгулом, то героическим самопожертвованием, то бесстрашной удалью (‘Удаль и забота’, 1857). Мелочи и детали крестьянского существования, не теряя своей бытовой, жанровой характерности, укрупняются, приобретая всероссийское, поэтическое звучание.
На основе анализа народной жизни постепенно нарастает в стихах Н. синтезирующее начало, возрождаются фольклорные, песенные интонации, но не в кольцовской, а в своеобразной, никитинской форме, предвосхищающей эпические поэмы Некрасова. Если в кольцовской песне давалось одно человеческое чувство, приобретавшее общенациональный смысл, то у Н. в ‘Песне бобыля’ общенациональное высвечивается косвенно, сквозь индивидуальный характер. Бобыль — не просто бесталанная голова, а в самом разгуле он остается себе на уме: его удаль — и вызов сильным мира сего, и попытка спрятать от них глубину своего горя. В песне рождается противоречивый и сложный лирический характер, а поэт и входит в народную жизнь изнутри, и поднимается над нею, сохраняя право на анализ, на взгляд со стороны. В стихотворении ‘Пахарь’ (1856) автор изображает поэзию земледельческого труда и социальный драматизм крестьянского существования, не выходя за кругозор труженика-пахаря. Но в финале песни пробивается голос лирического ‘я’, появляется взгляд на мужицкую жизнь извне, с точки зрения российского интеллигента-поэта.
С обретением поэзии в непосредственной жизни народа изменяется и пейзажная лирика Н. В раннем творчестве человек и природа пребывали в контрастном противостоянии. Затем началось их сближение в идиллически окрашенных стихах (‘Вечер после дождя’, 1854, ‘Лесник и его внук’, 1854). В процессе сближения пейзаж приобретает все большую конкретность, пока на пределе ее не обретает новую всеобщность, но уже в качестве родного, русского пейзажа, наполненного живыми красками, звуками и запахами в гармонии с крестьянским трудовым миросозерцанием (‘Утро’, 1855).
С усложнением лирических народных характеров появляется потребность выхода за рамки лирических миниатюр к большому эпическому повествованию. Она реализуется в поэмах из народной жизни (‘Кулак’, 1857, ‘Тарас’, 1860) и получает завершение в прозе (‘Дневник семинариста’, 1860). В поэме ‘Тарас’ есть попытка создать новый крестьянский характер, тянущийся в путь-дорогу на поиски лучшей доли. Здесь предчувствуются уже некрасовские странники, мужики-правдоискатели ‘Коробейников’, ‘Кому на Руси жить хорошо’.
В 1859 г. Н. издает второй сборник зрелых, реалистических произведений, получивший более благосклонный отклик революционно-демократической критики в лице Н. А. Добролюбова. Успех сборника вдохновил поэта. Скопив долгими трудами необходимую сумму денег, Н. приобрел книжную лавку, ставшую культурным центром Воронежа. В лирике поэта все более и более нарастали критические мотивы, с беспощадной иронией обличал он болтливость русских либералов и не обольщался относительно реформы ‘сверху’, ожидая подъема народных сил. Но жизнь, полная лишений и невзгод, не прошла бесследно. Вскоре Н. тяжело заболел и умер от чахотки 37 лет от роду.
Поэзию Н. высоко ценили русские писатели. И. А. Бунин относил Н.-поэта к числу ‘тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы, ее свежесть, ее великая в простоте художественность, ее сильный простой язык, ее реализм в самом лучшем смысле этого слова. Все гениальные ее представители — люди, крепко связанные с своей почвой, с своею землею, получающие от нее свою мощь и крепость. Так был связан с нею и Никитин, и от нее был силен в жизни и творчестве’ (Бунин И. А. Собр. соч.: В 9 т.— Т. 9.— С. 504).
Н. явился учителем И. З. Сурикова и С. Д. Дрожжина. О нем с любовью отзывались советские поэты М. В. Исаковский и А. Т. Твардовский. На слова Н. создано около 60 романсов и песен: ‘На старом кургане’ В. С. Калинникова, ‘Встреча зимы’ Н. А. Римского-Корсакова, ‘Песня бобыля’ С. Монюшко, ‘Русь’ Э. Ф. Направника и др.
Соч.: Стихотворения.— Спб., 1856, Стихотворения.— Спб., 1859, Поли. собр. соч. и писем: В 3 т. / Под ред., с биограф, очерком, ст. и примеч. А. Г. Фомина.— Спб., 1913—1915, Избр. произв../ Вступ. ст. и примеч. В. А. Тонкова.— Воронеж, 1949, Соч.: В 4 т. / Вступ. ст. Г. А. Костина.— М., 1960—1961, Полн. собр. стихотв. / Предисл. Н. И. Рыленкова, Вступ. ст. и примеч. Л. А. Плоткина.— М-, Л., 1965, Собр. соч.: В 2 т.— М., 1975.
Лит.: Чернышевский Н. Г. Стихотворения Ивана. Никитина // Полн. собр. соч.— М., 1947.— Т. III, Добролюбов Н. А. ‘Кулак’. Поэма И. С. Никитина // Собр. соч.: В 9 т.— М., Л., 1963 — Т. III, Он же. Стихотворения Ивана Никитина // Там же.— М., Л., 1963.— Т. VI, Де-Пуле М. Ф. Иван Саввнч Никитин // Соч.— Воронеж, 1869.— Т. I, И. С. Никитин. Статьи и материалы о жизни и творчестве.— Воронеж, 1962, Тонков В. А. И. С. Никитин. Очерк жизни и творчества.— Воронеж, 1964, Скатов Н. Поэты некрасовской школы.— Л., 1968, ‘Я Руси сын!..’ К 150-летию со дня рождения И. С. Никитина.— Воронеж, 1974.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 2. М—Я. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990