Григорьев А. А.
Нсколько словъ о Ристори
Нсколько словъ о Ристори
Несколько слов о Ристори, Григорьев Аполлон Александрович, Год: 1861
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Великая европейская знаменитость, оспоривавшая славу у Рашели и по смерти ея единственная артистка, которой генiй въ состоянiи вливать жизнь въ мертвенныя созданiя классической трагедiи — Ристори, съ ноября мсяца прошлаго года, открыла съ своею труппою рядъ представленiй въ Петербург. Много толковъ, много сравненiй не только съ Рашелью, но даже съ Каратыгинымъ и Мочаловымъ, она возбудила. Сравненiя съ Рашелью были повторенiемъ того, что писали въ свое время въ Европ, но сравненiя съ нашими трагиками, противоположными по самой сущности своихъ талантовъ, — новыя, иные говорили: это талантъ чисто-вншнiй, это Каратыгинъ въ юпк, другiе — это талантъ неровный, восхищающiй васъ вдохновенными минутами, и притомъ не одними и тми же при повторенiи пьесы, и падающiй тогда, когда это вдохновенiе простываетъ, какъ это бывало съ Мочаловымъ.
Конечно сравненiе необходимо и неизбжно, чтобы составить себ полное понятiе о чемъ бы то ни было, но при одномъ сравненiи нсколькихъ талантовъ разныхъ странъ и народовъ нельзя оставаться только на одной нейтральной почв искусства, ибо сравненiе укажетъ и на различiе, а различiе объяснится иногда только нацiональностью артиста. Возьмите Ольриджа, Гаазе, Рашель и Ристори, — вы увидите, что часто достоинства ихъ — не что иное, какъ выраженiе, въ высшей степени полное, генiя народовъ, которымъ они принадлежатъ, а недостатки, или что на чужой глазъ кажется недостаткомъ, тоже общiя ихъ соотчичамъ въ извстное время, при извстномъ соцiальномъ положенiи страны. Воспитанiе, среда окружающая артиста, темпераментъ наиболе общiй народу, его привычки, мимика и жесты, направленiе прежняго вкуса общества — все это въ большей или меньшей степени отражается въ игр актера, можетъ быть боле или мене благопрiятно или неблагопрiятно для артиста, конечно неизящное въ народныхъ свойствахъ артистъ можетъ облагородить своимъ изящнымъ талантомъ, но рдко отъ него можетъ вполн освободиться, одного только онъ не въ силахъ передлать — это самаго темперамента, общаго съ своимъ народомъ, характера, который сотавляетъ его отличительную черту, всякое искусство неизбжно носитъ на себ печать народности, и ею отличается отъ искусства другого народа, маленькiя голландскiя картинки напримръ неимоврно-тщательной отдлки невообразимы въ Италiи, точно такъ грацiя, строгость и высота идеала итальянской живописи, съ Рафаэлемъ во глав ея, не могли никогда явиться въ Голландiи. Въ Италiи вы встртите тысячи Форнаринъ, въ которыхъ генiй художника провидитъ уже идеалъ Мадонны, во Франдрiи и Голландiи — и въ Мадоннахъ узнаете трудолюбивыхъ, опрятныхъ, большею частью съ полными формами, жонъ и дочерей тамошнихъ бюргеровъ.
Такъ точно смотря на Ристори, я не могу отдлить ее отъ Италiи. Не говоря уже о ея наружности, самый ея низкiй контральтовый голосъ, для насъ столь непривычный, переноситъ васъ за По. Во вс свои роли она внесла и итальянское мiросозерцанiе и всю силу итальянскаго генiя. Она велика именно свойствами своей нацiи, вс ея недостатки — общiя современнымъ итальянцамъ. Классическая эпоха думала, что она можетъ создать и выводить на сцену часто людей, не принадлежащихъ ни времени, ни мсту: мы знаемъ, что это тоже было самообольщенiе: она выводила своихъ современныхъ людей. Французская трагедiя, подъ именами греческихъ героевъ, представляла на сцен не боле, какъ придворный тогдашнiй кругъ, остальныя европейскiя нацiи, сами подражая въ жизни французамъ, воображали человка только подъ тогдашними французскими формами. Вс идеалы, созданые Ристори, какъ-будто сошли съ картинъ итальянскихъ галлерей, и въ ум вашемъ присоединяются прямо къ этому разряду впечатлнiй: знакомы вы съ этими идеалами, нравятся они вамъ (а кто знакомъ съ ними, тотъ не можетъ не любить ихъ) — вы будете благоговть передъ артисткой, которая влила въ нихъ жизнь, сообщила имъ движенiе, чужды вы имъ, — вы поймете артистку только въ половину. Разныя роли ея напоминаютъ стиль то того, то другого итальянскаго художника: есть что-то рафаэлевское въ ея созданiи Марiи Стюартъ, какая-то сдержанность, строгость и, во всхъ оттнкахъ ея роли, рисунокъ ясный, въ самыхъ душевныхъ страданiяхъ ни одна черта не оскорбляетъ чувства красоты. Елизавета англiйская и еще боле Юдиь — это картины Павла Веронеза: тотъ же блескъ, движенiе, венецiанскiй колоритъ на всхъ сценахъ, на всей роли. Тотъ же характеръ лежитъ и на самой леди Макбетъ: хорошо это или худо въ послднемъ случа — это другой вопросъ, который предоставляемъ ршить другимъ. Особенно рельефно выразилась эта нацiональность созданiй Ристори въ Федр. Федра — была одна изъ лучшихъ ролей Рашели: боле грацiи трудно себ представить, какъ сколько она внесла въ это созданiе: каждое ея движенiе, каждая поза — грацiознйшая статуя, но не античная, какъ многiе утверждали безотчотно, а скоре грацiя Шопена (живописца). Во всякомъ случа эта была цивилизованная Федра, которая въ дтств училась танцовать непремнно у французскаго танцмейстера, выправившаго вс ея дурныя манеры, въ дтств это была une jolie petite fee со всею утонченною грацiей французской маленькой благовоспитанной двочки высшаго круга, вдругъ необузданная страсть, какъ реакцiя натуры противъ педагогическаго стсненiя, наполнила все ея существо: Рашель умла выразить эту страсть съ поразительной силой, но въ формахъ обусловленныхъ воспитанiемъ, въ формахъ французской грацiи, доведенныхъ до идеала.
Въ итальянк — грацiя не прiобретнная подъ выправкою балетмейстера: она своя, и заключается въ самой ея натур. Грацiя Рафаэля — не есть его вымыселъ: это возведенiе въ идеалъ только того, чтС онъ видлъ вокругъ себя, его Мадонны — не эирныя созданiя свернаго генiя, при всей своей чистот и идеальности выраженiя. Въ итальянской женской грацiи нтъ ничего условнаго, она тамъ общая, и въ высшей аристократiи та же самая, что и въ народ: во всхъ классахъ — это таже добродушная простота, отсутствiе манерности и откровенность, вс отзывы объ итальянкахъ сходятся на одно — вс говорятъ: он чрезвычайно натуральны, въ противоположности утонченнымъ или даже изломаннымъ принятыми, условными формами грацiи, натурамъ француженокъ или жеманнымъ нмкамъ. Мы до того воскормлены на французскихъ понятiяхъ (хотя они совсмъ не по русской натур) и такъ долго находились, да еще и находимся подъ ихъ влiянiемъ, а артистки русскаго театра до того стараются перенять манеры французскихъ актрисъ, что на петербургской сцен еще мы не видали русской двушки, съ чисто-русской народной грацiей: вотъ почему такъ поражаетъ васъ г-жа Бороздина (Варвара) на московской сцен, въ комедiи Островскаго, выходя передъ вами русской двушкой, въ которой все грацiозно, но въ этой грацiи вы съ удивленiемъ и радостiю видите полное отсутствiе старанiй французскаго танцмейстера и влiянiя французскихъ актрисъ. Вотъ почему также, смотря на артистку сквозь французскую призму, очень многiе недовольны манерами Ристори, которой движенiя свободны, жесты сильны и выразительны, врны положенiю, не заучены передъ заркаломъ, но вс подчинены тому настороенiю, той страсти, которую она должна изобразить, словомъ — ея жесты суть только дополненiе ея рчи. Многiе недовольны излишнею выразительностью этого жеста: но вспомните опять итальянца: онъ, по натур своей, столько же говоритъ жестами, сколько словами, у Ристори они только умренны, сообразно ея эстетической натур. Нкоторыя особенности народной итальянской мимики она и не изобразила вовсе, напр. въ восторг и преизбытк благодарности къ небу, она посылаетъ ему поцлуй, — да и такъ ли онъ дуренъ, чтобы его надобно было отбросить, хотя французская актриса никогда бы его себ не позволила?..
Въ Федр Ристори явилась совершенной противоположностью Рашели: это была женщина греческихъ среднихъ вковъ: о французскихъ танцмейстерахъ при ея воспитанiи очевидно и помину не было, страсть ея ничмъ не умряется! ея движенiя быстры, порывисты, необузданны, ея краснорчiе — потокъ огненной лавы, не останавливающiйся на красивой фраз и ‘счастливомъ стил’! Словомъ — она выразила страсть, ярость, бшенство, порывистость всей итальянской любящей женщины, которая не видитъ въ ослпленiи своемъ преградъ и которую доводитъ до бшенства то, что эта страсть не раздлена, а когда она узнаетъ, что у нея есть сопреница — это ревность полудикой женщины! Но посмотрите, чтС изъ этого выходитъ: эта страстная, могучая натура итальянки является въ трагедiи, въ которой авторъ такъ пренебрегалъ естественностью, что на трехъ страницахъ заставляетъ Терамена объявлять отцу о смерти сына, отецъ во все время только качаетъ головою, и — ни одного слова, ни одного выраженiя своей горести и отчаянiя! Ясно, что Ристори, со своей натуральностью въ этой роли, возсдавъ идеалъ этой Федры, не по Расину, а по греческимъ трагикамъ, составляла страшный диссонансъ въ этой благоустроенной и вышлифованной трагедiи, она еще боле показала ложность этого псевдо-классическаго рода, тогда какъ Рашель почти заставляла съ нимъ примириться и отнести упадокъ его только къ тому, что въ настоящее время нтъ довольно талантливыхъ исполнителей.
Натуральность есть отличительное качество Ристори, и проявляется оно въ особенномъ блеск тамъ, гд помогаетъ ей хоть сколько-нибудь авторъ. Притомъ на итальянской сцен эта натуральная Ристори есть нчто новое: если во французскомъ актер вы чувствуете, что его выправляетъ танцмейстеръ, то въ итальянскомъ вы чувствуете всегда не мене бдственное влiянiе учителя декламацiи, итальянцы не понимаютъ, что такое значитъ читать стихи, нтъ, они не читаютъ, а декламируютъ стихи. И ихъ декламацiя не то что французская: что мы могли всего ясне видть въ актерахъ второстепенныхъ (каковы вс, за исключенiемъ Майерони) въ ристорiевской трупп: о…вать двойныя согласныя, напр. guerra, se poss’io essere… и мимикой изображать не только смыслъ каждаго образа, но и каждаго слова, т. е. читать почти такъ, какъ у насъ въ шутку читаютъ одну оду пародируя какого-то профессора, который, при нкоторыхъ стихахъ — закрывалъ лицо руками, а потомъ — приставлялъ къ голов своей об раскрытыя ладони. Слды этой декламацiи очень замтны и у Ристори, особенно тамъ, гд авторъ удаляется отъ естественности, и въ пьесахъ писанныхъ стихами, въ которыхъ авторы самыя простыя понятiя стараются выразить обыкновенно какъ можно крючковате, употребляя слова и метафоры невообразимыя, переставляя притомъ слова самымъ неестественымъ образомъ. Если въ такомъ дух да изложенъ сюжетъ самъ по себ натянутый и неправдоподобный (хоть и истинный), какъ наприм. въ Камм, которой весь эффектъ авторъ разсчиталъ на мимику Ристори, заставляя лицомъ на право выражать любовь, а на лво — ненависть, то тутъ вся задача артистки только — жаромъ декламацiи заставить васъ врить, что это такъ… Но какъ ни поразительна въ этой пьес у Ристори мимика, все-таки, смотря на нее, какъ-то жалешь и ея напрасно истраченныхъ силъ, и автора, и публику, которой это нравится. За то въ пьесахъ, гд авторъ былъ вренъ натур, напр. въ ‘Елизавет англiйской’, писанной прозой, — пьес, которая есть ничто иное, какъ драматизированная хроника, гд характеръ королевы чисто историческiй, тамъ строжайшiе судьи Ристори едва ли найдутъ хоть одну черту, сколько-нибудь уклоняющуюся отъ созданнаго ею идеала этой властолюбивой женщины, приносящей въ жертву властолюбiю вс нжнйшiя движенiя сердца. Въ комедiяхъ взятыхъ изъ итальянской жизни, исчезаетъ совершенно актриса — это итальянка, со всей шириною своей натуры, съ ея грацiею, даже какою-то добрододушною грубостью!
Но Италiя — вся Италiя вообщ, съ своимъ Веронезомъ и Рафаэлемъ, со всмъ тмъ ея трагическимъ и гражданскимъ настроенiемъ, которое въ наше время породило столько чисто эпическихъ лицъ и событiй, — словомъ Италiя въ разныхъ своихъ особенностяхъ выразилась вполн Ристори въ ея Юдии! Вотъ почему Юдиь была величайшимъ трiумфомъ Ристори въ Италiи. И посмотрите, какой свтлый, горячiй, вдохновенный идеалъ создала она изъ дикой роли! Какiя были у нея минуты чистаго сердечнаго, великаго вдохновенiя!
Мн кажется, что смотрть на артиста, оторвавъ его отъ родной почвы, и невозможно, и несправедливо, иначе впадемъ въ односторонность псевдо-классицизма. Вдь критика настоящаго времени судитъ же о писателяхъ прошедшихъ вковъ въ связи съ исторiей эпохи и народа, ибо иначе ихъ понимать нельзя: нельзя о Данте судить, не изучивъ его значенiя для своего времени, даже онъ будетъ иначе и непонятенъ. Конечно во всякомъ талант есть нчто общечеловческое, иначе онъ не былъ бы и талантъ, но и это общечеловческое выражается въ краскахъ времени, мста и народа, слдовательно для полной оцнки надо принять и то и другое… Но оставляя въ сторон эти соображенiя, я укажу на т особенности итальянскаго генiя, обладанiе которыми длаетъ Ристори вполн итальянкою, вмст съ тмъ это черты, дающiя итальянскому генiю его общечеловческое значенiе. Во-первыхъ Ристори — артистка съ идеаломъ, какъ величайшiе итальянскiе художники, къ семейству которыхъ вы непремнно причислите и ее, о Тамберлик (артист безъ идеала), въ какой бы роли онъ не явился, вы всегда скажете, что это Тамберликъ, поющiй разныя арiи, о Ристори напротивъ: въ каждой роли у нея олицетворенъ особый идеалъ, не похожiй на другой: Медея, Федра, леди Макбетъ, Юдиь и проч. — идеалы, которые не смшаются между собою. Во-вторыхъ она является въ настоящей полнот своего таланта въ минуты вдохновенья, которыя ярко впечатляютъ ея образъ въ извстной роли въ вашемъ вображенiи, оставляя въ тни мста, не отмченныя у нея особымъ вдохновенiемъ, въ которыхъ она часто платитъ дань итальянской декламацiи и рутин… а итальянецъ и великъ именно въ эти минуты вдохновенiя: безъ нихъ онъ или ребенокъ, или пошлъ, или добрякъ, или закупоривается въ свою эпикурейскую лнь, но оживился онъ увлекающей его идеей — онъ же самый является поэтомъ, героемъ, чмъ хотите! у него является и благородный жестъ, и блескъ въ глазахъ, и сильно задушевное слово: на какой бы общественной ступени онъ ни стоялъ, онъ всегда чмъ-нибудь напомнитъ Теверино. Такимъ образомъ — декламацiя (и опять-таки оговариваюсь — въ пьесахъ итальянскаго репертуара, писанныхъ въ стихахъ) и вдохновенiе — вотъ чмъ платитъ дань Ристори: декламацiею — современнымъ эстетическимъ понятiемъ страны, отъ которыхъ очевидно старается освободиться, а въ вдохновенiи блистательно выражаетъ генiй своего народа. Вотъ почему сравненiя ея съ Каратыгинымъ и въ тоже время съ Мочаловымъ — оба имютъ свое основанiе.
Въ нашемъ обществ теперь явленiе Ристори любопытно еще въ другомъ отношенiи. Въ отношенiи къ драматическому искусству у насъ замтны два стремленiя: съ одной стороны мы воспитаны на французахъ, еще недавно нашъ театръ былъ сколкомъ съ французскаго, съ другой — у насъ уже укрпилось другое спасительное стремленiе къ созданiю народнаго театра, вся мыслящая часть публики теперь будетъ безъ сомннiя принадлежать ему, но пока это стремленiе еще ограничивается воспроизведенiемъ драмъ современнаго общества и иметъ характеръ такъ сказать этнографическiй. Утвердясь окончательно на театральныхъ подмосткахъ и вытснивъ иноземный наплывъ, оно разширитъ и свой репертуаръ, и мы увидимъ безъ сомннiя и общечеловческiе идеалы, созданные русскимъ генiемъ. Итальянская народность такъ давно и такъ крпко сложилась, что къ ней не могло никогда привиться и пустить корни чужое, иноземное, и сложилась притомъ своеобразно и въ параллель другимъ европейскимъ нацiональностямъ, опираясь на рядъ генiальныхъ дятелей, чисто итальянскихъ, у нихъ есть своя богатая комедiя нравовъ, которой Гольдони и Гоцци-Гально боле видные для иностранцевъ представителя, и которая, какъ во Францiи водевиль, живетъ и развивается постоянно на разныхъ мстныхъ комическихъ театрахъ, дйствуя на нравы, моды и выражая народное воззрнiе на вс явленiя жизни. Въ параллель съ комедiей шла и трагедiя, которая иметъ свою особенную теорiю: хотя итальянцы и называютъ ее классическою, но отнюдь не смшиваютъ ея съ таковою же французскою, говоря, что у нихъ — натура, а у французовъ экзажерацiя и натянутость. Ристори является къ намъ, какъ представительница незнакомой намъ сцены и сложившейся подъ особенными условiями, въ теченiе многихъ вковъ, жизни, она застаетъ насъ еще неуспокоившимися въ борьб за эстетическiя понятiя, застаетъ у насъ и французскiй вкусъ, и ревнителей русской народности, и обличителей и поклонниковъ ‘искусства для искусства’, передъ которыми разумется все нацiональное въ искусств должно исчезать какъ примсь, словомъ — застаетъ судiй занятыхъ мстными интересами, мало знакомыхъ съ умственною и народною жизнiю Италiи, она производитъ такое же пока впечатленiе, какъ въ дрезденской галере Корреджiо, Рафаэль и Тицiанъ, окружонные нмецкой жизнью полупровинцiальнаго германскаго города… Какъ-то странно поражаетъ, по выход изъ дрезденской галереи, филистерское населенiе, тяжолая архитектура домовъ, самая цвтущая и воздланная природа безъ легкихъ очерковъ голубыхъ горъ на горизонт, словомъ — практическая обстановка, не идущая вовсе къ этимъ идеальнымъ созданiямъ, заключеннымъ, какъ почетные плнники, въ свтломъ и удобномъ дворц, ихъ становится какъ-то потомъ жаль, и кажется они выиграли бы еще боле, если бы стояли гд-нибудь въ Рим или во Флоренцiи… Такое чувство иногда внушала и Ристори.