НЕОБЫЧНЫЙ СЛУЧАЙ
НЕОБЫЧНЫЙ СЛУЧАЙ
РАЗКАЗЪ.
В. БОЕВЪ.
‘Русскій Встникъ’, No 1, 1871
Необычный случай, Берг Федор Николаевич, Год: 1871
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Я тогда только-что вырвался изъ заведенія и былъ въ томъ возраст который принято называть ‘счастливымъ’. Хотя я не помню чтобъ особенно счастливымъ чувствовалъ себя въ этомъ несносномъ возраст неустановившагося голоса, крайне путаныхъ и шаткихъ понятій и постояннаго чувства очень неловко одтаго человка. Для двочки раньше наступаетъ и скоре проходитъ этотъ періодъ, въ который она такъ исключительно тянется вверхъ, чувствуетъ что руки какъ-то будто длинне чмъ надо, донашиваетъ послднія короткія платьица и ждетъ не дождется минуты когда оглянувшись увидитъ наконецъ за собою ‘настоящій’ шлейфъ.
Послдній годъ въ нашемъ выпускномъ класс вошла въ большую моду ‘смлость’ и воинственность. Мы по нскольку разъ переписывали въ тетрадки безъ всякой видимой надобности ‘Хаджи-Абрека’, ходили очень раскачиваясь и нсколько засучивъ рукава и старались возможно грубымъ голосомъ декламировать ‘Великъ, богатъ аулъ Джематъ’ или ‘Не гулялъ съ кистенемъ я въ лсу’. Для показанія смлости я даже, рискуя быть наказаннымъ, ходилъ ночью на чердакъ, куда вс боялись почему-то ходить, и сдлалъ тамъ совершенно безполезное въ научномъ отношеніи открытіе: именно: что тамъ навшано очень много веревокъ, за которыя можно зацпиться, упасть и получить шишку на лобъ. Мало того, когда одинъ воспитанникъ младшаго класса, завернувшись к простын, и представляя собою привидніе, явился къ намъ въ полночь, мы не только не испугались, а напротивъ, сорвавъ съ него личину, обратили въ бгство и побили его такъ что непринадлежность его къ міру духовъ была неоспоримо доказана. Предъ самымъ отъздомъ мы устроили цлымъ отдленіемъ побоище на эспадронахъ въ фехтовальномъ класс, причемъ я мужественно, хотя и нечаянно, разбилъ носъ второму ученику пробковымъ наконечникомъ эспадрона.
При такихъ блестящихъ задаткахъ, понятно, меня не могла пугать мысль хать совершенно одному по глухому торговому тракту въ В. Напротивъ меня тревожило страстное желаніе какого-нибудь приключенія. Что бы напримръ, какъ въ недавно прочтенномъ мною ‘Дубровскомъ’ Пушкина, изъ лсу на красивой лошади выскочилъ разбойникъ съ ногъ до головы вооруженный и крикнулъ ‘стой!’ или съ кинжалами въ зубахъ Черкесы…. Почему непремнно чтобы лошадь была у разбойника красива и откуда Черкесы? Мн все представлялось какъ бы я храбро повелъ себя и сталъ бы стрлять изъ своего пистолета, весьма тяжелаго, но который, къ сожалнію, все оскался и на второй взводъ взводился не всегда. Днемъ, яснымъ и солнечнымъ, хотя мы часто хали лсомъ, конечно думалось не о томъ. Кругомъ было такъ тихо, свжо и зелено. Темные дубы и березы такъ мирно дремали, раскидываясь вершинами въ голубомъ неб. На зеленыхъ лужайкахъ, въ тни кустовъ такъ ярко пестрли цвты и мелькали красными крыльями, треща, лсные кузнецы, что конечно воображеніе настраивалось совсмъ иначе. Лошадки плелись тихо, помахивая хвостами и позвякивая кольцомъ дуги безъ колокольчика. Мужичокъ маленькій, сденькій, снисходительно и какъ бы нсколько лукаво улыбаясь, едва дергалъ возжами и сидя въ полуоборот ко мн покуривалъ трубочку, и дымокъ голубой струйкой таялъ въ воздух. Что бы этотъ мужичокъ мн ни разказывалъ, все мн онъ старался, къ моей обид, объяснить очень подробно, питая кажется довольно основательное подозрніе что я еще не зналъ многихъ, самыхъ обыкновенныхъ вещей.
— Станція тутъ сорокъ верстъ — большая станція, говорилъ онъ,— потому это не почта. На почтовомъ тракту — тамъ станціи коротки. А здсь путь вольный, торговый путь. Кони на постоялыхъ дворахъ и кибитки — все есть. Купцы все и здятъ. Когда въ своей экипаж, а когда и принаймутъ…
— Ты бы халъ скорй, замтилъ я.
Онъ покачалъ головой только и усмхнулся.
— Какъ хать? Тутъ хать скорй нельзя. А почему? Потому: пойдетъ сосна, лесокъ, лошадки пристанутъ. Куда торопиться? Богъ дастъ къ ночи поспемъ полегоньку. Лсной дорогой трудно — какъ можно? Тутъ нельзя скоро хать…
Мы тащились до вечеру. Когда солнце зашло и стало постепенно темнть и меркнуть въ лсу, воображеніе мое опять заработало въ прежнемъ направленіи. За кустами мн чудилось кто-то идетъ. И иногда въ самомъ дл шелъ кто-нибудь лсною тропинкой, стороной, и приглядываясь къ нашей телг, приподнималъ шапку и, встряхивая, поправлялъ на плеч котомку. Птицы, перелетая, хлопали крыльями и шумли вздрагивающими втвями. Вдали заслышался долгій, протяжный свистъ….
— Кто это свиститъ?
— Такъ идетъ кто-нибудь. Соскучился, вотъ и свиститъ. Господь его знаетъ….
— А что бывало здсь чтобы нападали на кого-нибудь? не утерплъ я спросить.
— Нтъ, оборони Господи, нтъ, не бывало. Зачмъ нападать?… Разъ, правда, мн прилучилось — вотъ съ версту еще продемъ, ложбинка будетъ — лтъ восемь тому, халъ я ночью съ купцомъ. Вдругъ выходитъ эдакъ изъ куста человкъ съ дубинкой, къ намъ. Купецъ толкаетъ меня — ‘пошелъ, говоритъ, пошелъ, очень я, ямщикъ, говоритъ, испугался!’ А какъ тамъ пойдешь? Песокъ! Я ‘ну’, да ‘ну’. А человкъ подошелъ — темно, не видать его — и говоритъ тихо таково, ровно давится. ‘Вымай, говоритъ, ты теперь деньги, господинъ купецъ’. А самъ какъ шаркнетъ дубинкой, да попалъ-то по кибитк. Батюшки мои! Какъ осердился мой купецъ! Что ты меня, разбойникъ, говоритъ, напримръ, грабить? А? И диву я дался: какъ выскочитъ изъ кибитки мой купецъ, къ земи пригнулъ и ужь сидитъ на немъ. Возжи, кричитъ, давай! Вяжи его! Бда! Такой-то здоровый! А тотъ ничего не говоритъ, только хрипитъ подъ нимъ. Связали мы его, сердечнаго, теперь, въ телгу. Хорошо: похали. Только и взмолился этотъ самый человкъ. — Ахъ, говоритъ, не погуби ты меня, господинъ купецъ! Смерть, говоритъ, моя, разоренье то-есть такое — горе мое, говоритъ, такое! А то я тебя вотъ предъ Богомъ даже бы, говорить, пальцемъ бы не тронулъ. Я, говоритъ, нарочно и по кибитк ударилъ. Не погуби, да не погуби! Слушалъ его, слушалъ купецъ и кричитъ вдругъ: стой! Развязалъ онъ этого самаго человка, въ зашей съ телги столкнулъ, ‘иди, говоритъ, или скорй — Богъ съ тобой!’ Тотъ слзъ да въ ноги. Храни тебя, говоритъ, Богъ, добрый человкъ….
— Ну и что же?
— Ничего. Такъ мы и ухали.
Я остался, конечно, неудовлетворенъ и по юности не могъ тогда вполн почувствовать смысла этого простаго разказа. Я глядлъ кругомъ. Прозрачныя облака неслись надъ лсомъ. Между темными кустами кое-гд потянулся бловатый туманъ. Вдали слышался лай собакъ и колокольчикъ.
— Скоро и постоялый, замтилъ старикъ.— Тамъ и заночуете, а утромъ съ Богомъ и дальше.
— Что это? Слышишь? вдругъ спросилъ я, тревожно озираясь.
— А что? Нтъ, ничего…
— Слышишь, слышишь? настаивалъ я,— что это?
Въ сторон, довольно еще далеко, въ кустахъ, раздался сначала какой-то шумъ…. потомъ разговоръ, лотомъ протяжный заглушенный стонъ и все затихло… Захрустли по лсной тропинк чьи-то торопливо удаляющіеся шаги….
— Да, да! подтвердилъ и старикъ, прислушиваясь и пріостанавливаясь,— да, да! Господи! Что бы это такое? Бьютъ кого что ли…. Господи! Какъ застонало!
— Пойдемъ, пойдемъ — что тамъ? спросилъ я старика въ тревог
— Пойдемъ… Куда пойдемъ? Не бросить же все середь дороги. Что тамъ длать-то будемъ!
— Можетъ кого убиваютъ…
— Что же сдлаешь?… Можетъ ихъ тамъ много. Да оборони Господи, не бывало у васъ никогда этога Что за притча? Вотъ подемъ — увидимъ…
Онъ покачалъ головой и тронулъ лошадей.
Не прохали мы и четверти версты какъ справа, въ кустахъ, очень близко, послышалось тяжелое и странное хрипніе. Лошадки подняли уши.
— Стой, стой! закричалъ я вн себя, соскакивая съ телги и таща за собой старика, — иди, иди же — что тамъ такое?
Мы пробжали къ лсу. На тропинк, въ сторон отъ дороги, въ набгающихъ вечернихъ сумеркахъ мы разглядли лежащаго небольшаго мужика. Армякъ валялся около. Мужикъ былъ въ рубашк изорваной и окровавленой. Голова была закинута назадъ, спутанные и свже-окровавленные волосы залпляли лицо. Онъ лежалъ безъ движенія. Кругомъ никого не было. Очевидно, мы были на мст только-что совершеннаго преступленія….
— Убитый! повторялъ я въ ужас, наклоняясь надъ лежащимъ.
— О, Господи Боже мой, что за притча такая! Ишь, все лицо кровью залито. О, Господи! Сходить за водой — никакъ живъ… Тутъ колодецъ есть у дороги…
Пройдя въ кусты, старикъ скоро воротился, неся осторожно обими руками воду въ шапк и едва донеся до лежащаго, вдругъ пролилъ ему на голову. Тотъ простоналъ, зашевелился и тяжело открылъ глаза, но въ сознаніе, казалось, не приходилъ.
Когда лицо отмылось отъ крови, можно было разсмотрть его. Жидкая, небольшая борода всклочилась кругомъ очень худаго и какъ млъ блднаго лица. И вдругъ старикъ всплеснулъ руками.
— Антипушка! Что это ты? Какъ это?
— У-бил-ся, глухо и трудно простоналъ тотъ, — све-зи домой….
— Ахъ, ты, Господи! Ахъ, грхъ какой! повторялъ старикъ, хлопоча около него и съ моей посильною помощію таща его въ телгу,— да какъ ты убился-то, какъ это такъ?
— О де-рево у-бил-ся, опять пробормоталъ тотъ и продолжалъ охать и стонать кое-какъ уложенный въ солому телги, видимо мучаясь отъ тряски, когда мы хали.
Полчаса еще тащились мы лсомъ шагомъ. Мелькнули огоньки, залаяла собаки, и мы остановились у воротъ небольшаго, одинокаго постоялаго двора. Кругомъ было странно-пусто. Ни привороченныхъ коней обоза, ни работниковъ. На окликъ моего старика изъ воротъ вышелъ высокій, сдой, бородатый хозяинъ съ фонаремъ и поклонился.
— Сидорычъ, гляди, Сидорычъ! соскакивая, торопливо съ облучка, сказалъ мой старикъ,— сынъ-то, сынъ-то твой. Вотъ нашли въ лсу… Сказываетъ, убился… Внести въ избу что ли? Въ кустахъ нашли…
— О, Господи помилуй, въ испуг перекрестился хозяинъ, становясь на чеку телги,— Антипъ! Что ты?
— Убился, опять неизмнно повторилъ Антипъ.
— Помоги-ка, братъ, внести въ избу-то, захлопоталъ напуганный отецъ,— что за дло такое? Господи! Ахъ, ты, Господи! Гд же сноха-то! Анна! крикнулъ онъ.
На зовъ его никто не откликнулся. Они вдвоемъ внесли больнаго въ снцы, и оттуда хозяинъ, какъ бы спохватившись что не занялся мною, крикнулъ:
— Пожалуйте, баринъ, въ избу-то. Прямо сюды вотъ. Фонарь-то возьмите, не споткнитесь въ снцахъ. Ахъ, ты, Господи!
Въ снцахъ слышался необычно-торопливый стукъ сапогъ. Старики внесли Антипа и въ первой же горенк положили его на лежанку. Горенка была грязная и скудно освщалась со стола кривымъ и тонкимъ сальнымъ огаркомъ. Въ углу видны были темные образа на полк и кругомъ ихъ криво приклеенные обрывки зеленыхъ обоевъ и лубочныхъ картинокъ. Углы иногда тонули во мрак и по темнымъ бревенчатымъ стнамъ качались черезъ всю комнату огромныя человческія тни.
Старикъ-ямщикъ съ хозяиномъ озабоченно и тихо говорили, укладывая и укрывая переставшаго уже стонать Антипа. Я смутно разслышалъ что рчь шла о какой-то старух, за которой надо създить чтобы перевязала ушибенную голову, и о жен Антипа Анн, которая еще не возвращалась съ села….
— Пожалуйте сюда, указалъ мн хозяинъ въ горенку проходную, рядомъ съ этою за перегородкой.— Извольте отдохнуть пока коней покормятъ. О, Господи, Господи, дло какое!
— Его ограбили, убили? А? тихо и въ тревог спросилъ я.
— Кто это, оборони Господи, кому у насъ грабить? Попустилъ Господь… Объ дерево сказываетъ что ли….
Оба ушли, и хозяинъ и ямщикъ, а я отправился за перегородку. Сильно уставъ отъ дороги и взволнованный, и отказавшись даже отъ самовара, предложеннаго хозяиномъ, лежалъ закинувъ руки за голову. Тревожно прислушиваясь къ тяжелому дыханію и хрипнію больнаго за тонкою перегородкой, я не помню какъ заснулъ крпкимъ и безпокойнымъ сномъ.
Спалъ я должно-быть долго, и приходилъ ли кто въ это время къ больному или нтъ не слышалъ. Только подъ утро проснулся я, услыхавъ что кто-то входить. Въ маленькомъ, тускломъ окошечк уже срю. Заслоняя одною рукой сальную свчу въ желзномъ свтц, вошла высокая, молодая баба. Свтъ прямо упадалъ на ея блдное лицо и можно было ясно разглядть какъ оно было красиво. Особенно запомнились мн темные и глубокіе глаза съ длинными рсницами, тревожные и заплаканные.
Очевидно не замчая меня, она осторожно шла мимо (комната моя была проходная) туда гд лежалъ больной, который должно-быть или совсмъ не спалъ, или тоже при ея вход проснулся. Онъ безпокойно зашевелился, дыханіе его стало еще лрерывисте и еще похоже на хрипніе. Я взглянулъ въ щель. Къ удивленію моему, онъ вдругъ приподнялся, шатаясь, и слъ на лежанк, свсивъ ноги. Голова была теперь уже старательно перевязана краснымъ платкомъ, и изъ-подъ перевязки маленькіе глаза засвтились ужасно и онъ захрипть съ силой:
— А-а! Ан-на! Ты — вотъ какъ!
Женщина сильно вздрогнула всмъ тломъ, едва не уронила свчи, но справилась, опустила ее на столъ и не говоря ни слова зарыдала.
— Этто ты какъ-же? Ты вотъ какъ! Не могла ты стерпть отъ меня! Не убить ли хотла? продолжалъ больной, съ трудомъ, глухо. И неожиданно сорвалъ съ головы повязку. Кровь тихо, двумя темными струйками покатилась по блдному лбу и щек
— Этто что? Это что? съ силой, глухо хриплъ онъ, указывая на голову.
Анна вдругъ, всхлипывая, повалилась ему въ ноги, все не говоря ни слова…
— Богу-то молись! хриплъ больной, — Богу-то молись! Не у меня милости проси!. Молись! почти крикнулъ онъ и въ изнеможеніи отъ чрезмрнаго усилія опять запрокинулся, тяжело дыша, на лежанку.
Анна встала и порывисто было поднялась къ нему, но онъ тихо отвелъ ее рукой.
— Уйди, ты, уйди! забормоталъ онъ,— уйди отъ меня!
Не усплъ онъ это сказать, какъ дверь скрипнула и на порог показался Сидорычъ. Онъ взглянулъ на сноху и помолчалъ.
— Гд была? А? Видла мужа-то?
Молчаніе.
— Чего ты тутъ? Иди отсюдова! Ну! гнвно крикнулъ онъ,— что стоишь какъ пень?…
Когда дверь за ней скрипнула, старикъ подошелъ къ неподвижно лежащему сыну. Онъ укрылъ его свсившимся полушубкомъ, поднялъ платокъ, неловко и неумло завязалъ голову опять своими потрескавшимися руками и заботливо наклонясь, поглядлъ съ минуту на больнаго. Тотъ, не открывая глазъ, лежалъ не двигаясь….
Со двора послышалось ржаніе лошади и звонъ подвязываемаго къ дуг колокольчика. И точно, это напомнило старику объ мн. Онъ растворилъ дверь въ мою горенку и постоялъ на порог, вглядываясь.
— Не спите, баринъ? сказалъ онъ.— Самоваръ прикажете? Лошадей вамъ ужь закладаютъ….
Черезъ полчаса я ухалъ. Ямщикъ былъ уже другой. Полусонный, онъ потепле окутался и все молчалъ, даже не отвчая на мои вопросы…. Никогда больше не приводилось быть потомъ на этомъ постояломъ двор и конечно никогда ужь больше не приведется. Гремятъ позды В—ской желзной дороги по тому лсу гд стоялъ одинокій постоялый дворъ, и навсегда остался для меня тайной странный случай котораго я былъ нечаяннымъ свидтелемъ.