НЕЛЛИ.
НЕЛЛИ.
(Разсказъ Чарльза Диккинса).
——
‘Москвитянинъ’, No 2, 1847
Нелли, Диккенс Чарльз, Год: 1840
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Въ одинъ холодный декабрьскій вечеръ почтовая коляска, выхавшая изъ Лондона, быстро катилась по дорог въ Бристоль. Путешественникъ, который сидлъ въ ней, переступилъ за средній возрастъ жизни, но по его лысой голов, по глубокимъ морщинамъ его лба, можно было отгадать, что печали боле, чмъ самые лта, сдлали его старикомъ. Повидимому онъ не замчалъ пятнадцатиградуснаго мороза, и если поднималъ голову, такъ для того только, чтобы нетерпливымъ взоромъ окинуть дорогу, и по тому узнать, сколько они прохали.
На мстечк, устроенномъ позади экипажа, сидлъ молодой малый лтъ шестнадцати или семнадцати, безъ ливреи, и, какъ видится, былъ импровизированнымъ грумомъ или лакеемъ по особому случаю. Онъ принадлежалъ къ сословію лондонскихъ бдняковъ, и его суконный совершенно вытертый сертукъ не защитилъ бы его отъ холоду, еслибы онъ не завернулся во что то въ род толстаго балахона. Шляпа его нахлобученная на голову, позволяла видть только его круглыя и жирныя щеки. Маленькіе глаза, исполненные ума и живости, одушевляли его свжее лице, но и этотъ мальчикъ, не смотря на свою молодость и веселое выраженіе чертъ, казалось мучился тайнымъ безпокойствомъ, которое повременамъ разсевалось путевыми развлеченіями, и потомъ возвращалось снова. Онъ осторожно держалъ у себя на колнахъ небольшую клтку, прикрывъ ее полою своего балахона, для того, вроятно, чтобы птица (это былъ красивый снигирь), которая въ ней сидла, не слишкомъ страдала отъ путешествія. Отъ времени до времени онъ, приподнимая полу, обращался къ плннику съ нсколькими словами дружбы и одобренія.
Кто же такіе этотъ старикъ и этотъ мальчикъ!— Ихъ исторія сущій романъ.
Въ Лондон, въ одномъ честномъ мщанскомъ семейств было два брата, которые нжно любили другъ друга. Разность лтъ (одинъ былъ старе другаго двнадцатью годами) не только не разъединяла ихъ, но, можетъ быть, еще тсне привязывала ихъ одного къ другому. Они были всегда неразлучны, имли одни и тже вкусы, одн симпатіи, и наконецъ одна и та же женщина тронула ихъ сердце, и они стали соперниками.
Младшій,— онъ назывался Вильямомъ Гумфрей, первый замтилъ это, и затрепеталъ, почувствовавъ, что рука его уже не съ прежнею дружбою жала руку старшаго брата. Дтство его было болзненно, братъ его Гарри, одаренный крпкимъ здоровьемъ, безъ сожалнія отказался отъ всхъ развлеченій молодости для того, чтобы оставаться у изголовья печальнаго Вильяма, чтобы посвятить ему свои дни и ночи съ неусыпностію больничной сидлки.— И если эта пагубная любовь мало по малу сдлаетъ его неблагодарнымъ! Нтъ, нтъ, — никогда! вскричалъ онъ: лучше умереть! Лучше не видать ни брата, ни той, которая плнила насъ обоихъ! И такъ онъ просилъ у неба силы заплатить этотъ братскій долгъ, и предоставилъ Гарри быть счастливымъ. Тайна его навсегда осталась неизвстною, и онъ, покинувъ отечество, отправился мыкать свое горе въ далекую сторону.
Гарри женился на той, которую любилъ, но, увы! счастіе его было кратковременно: къ концу году жена его умерла, подаривши его дочерью.
Посщая портретную галлерею стариннаго дома, вы безъ сомннія замчали личико самое прекрасное, самое милое — кроткую молодую двушку, черты которой воспроизводятся въ общей картин каждаго поколнія, всегда одинаковую, всегда прелестную, добраго генія семьи, вознаграждающую за вс несчастія, искупающую вс недостатки?
Та женщина, которую обожали Гарри и Вильямъ, ожила въ своей дочери. Привязанность къ ней Гарри была не простою привязанностью отца: это было поклоненіе, благоговніе…. Чтобы избавить се отъ страданія, печали, скуки, онъ вынесъ бы все, — все, кром зрлища ея слезъ: оттого-то, когда она отдала свое сердце человку недостойному такого сокровища, Гарри, который долженъ бы имть силу воспротивиться ея просьбамъ, согласился на этотъ пагубный бракъ. Пренебреженная своимъ мужемъ, потомъ разоренная имъ, оскорбленная, преданная нищет, ведя жизнь скитальческую, полную превратностей, борьбы, млодая женщина, стыдясь избытка своихъ несчастій, не смла боле прибгнуть къ помощи отца, который два раза жертвовалъ своимъ имуществомъ, чтобы избавить мужа ея отъ бесчестія, всегда терпливая, всегда мужественная, всегда покорная своей судьб, она умерла, оставивъ на попеченіе старика двухъ сиротъ, — мальчика десяти или одиннадцати лтъ, и двочку, еще дитятею, по имени Нелли, которой возрастъ и черты напоминали то, чмъ она была сама, когда смерть лишила ея матери.
Ддъ этихъ двухъ сиротъ, вынужденный въ преклонномъ возраст искать средствъ къ существованію, съ молодости сохранялъ живую наклонность къ старымъ картинамъ и старымъ рдкостямъ, теперь онъ вздумалъ воспользоваться своими познаніями по этому предмету и завести мняльную лавку.
Между тмъ братъ Нелли имлъ черты и наклонности своего отца, а Нелли во всемъ походила на мать. Когда Гарри держалъ се у себя на колнахъ, и встрчая кроткій взглядъ ея голубыхъ глазъ, ему казалось, что онъ пробуждался отъ тяжелаго сна, и что дочь его стала опять ребенкомъ. Вскор молодой человкъ, увлеченный потокомъ своихъ страстей, оставилъ родимую кровлю, старикъ и Нелли остались одни.
И тутъ-то Гарри всю любовь своего сердца, которую онъ питалъ къ жен и дочери, перенесъ на это чистое созданіе. Невинное личико Нелли напоминало ему два другіе лица не мене прекрасныя, не мене любимыя и безпрестанно живущія въ его мысляхъ — двухъ женщинъ, которыхъ онъ любилъ также какъ ее, и о которыхъ заботился столько же какъ и о ней. Существенность смшивалась здсь съ мечтою. Но братъ Нелли, этотъ молодой развратникъ, не станетъ-ли, подобно своему отцу, просить у него денегъ, и своими безпорядками, доводить его до боле и боле стснительнаго положенія? Т же беспокойства, которые гнли его въ другое время, не станутъ ли гнсти его снова?— Теперь боле, чмъ когда, перспектива бдности ужасала его. О себ онъ не думалъ: онъ думалъ лишь о своей внучк, — и эта мысль не давала ему покою: какъ призракъ, она мучила его каждую минуту днемъ и ночью.
Умственныя способности его ослабли отъ постоянныхъ размышленій, по милости зятя и потомъ внука, игорные домы лишили его очень значительныхъ суммъ: ослабвшая голова его вообразила, что правосудное Провидніе тамъ же возвратитъ ему состояніе, гд онъ потерялъ его — и онъ игралъ въ свою очередь…. И Нелли, которая рано созрвшимъ умомъ своимъ отгадала страшную истину, была вынуждена сознаться, что ей, въ ея крайности, остался только одинъ другъ, столь же бдный и одинокій, какъ и она сама. Это былъ молодой мальчикъ, но имени Христофоръ, выросшій въ служб ея дда. Христофоръ предложилъ Полли и старику убжище въ дом своей матери, онъ хотлъ кормить ихъ трудами рукъ своихъ, — просилъ, какъ милости, права истощать свою молодость, свои силы, всю свою кровь, на то, чтобы удовлетворить ихъ нуждамъ. Онъ, самъ того не зная, покорился тому вліянію, которое имла Нелли на всхъ, кто ее видлъ.— Нелли отказалась принять его предложеніе изъ участія къ нему самому и по благородному инстинкту скромности и гордости: молодая двушка выросла до высоты своего несчастія — и съ этихъ поръ на нее — слабаго пятнадцати лтняго ребенка — пала обязанность управлять и руководить старикомъ.
Прежде всего надобно было увезти его изъ Лондона, гд у него не было никого кром забывчивыхъ друзей и кредиторовъ, которые имютъ слишкомъ хорошую память.
Нелли ршилась отправиться на житье въ глушь какой нибудь отдаленной провинціи. Не станемъ слдить за ней въ тысяч приключеніяхъ, въ тысяч затрудненіяхъ, которыя Провидніе послало ей на пути ея: она не изнемогла при исполненіи своей дочерней обязанности, и прошедши, въ разныхъ состояніяхъ, почти вс графства Англіи, старикъ и она приняты были наконецъ школьнымъ учителемъ въ городк Н.** Этотъ школьный учитель жилъ въ развалинахъ, прилежащихъ къ старинной церкви. Нелли скоро освоилась съ этимъ новымъ родомъ жизни, и стала раздлять вс труды добраго педагога, г. Симпсона. Она помогала ему управлять шумною толпою его учениковъ, занимала его мсто, когда онъ былъ болнъ, — и трогательное зрлище представляла эта молодая двушка, окруженная дтьми почти столь-же взрослыми, какъ она сама, и однако послушными ея голосу. Когда занемогъ любимый ученикъ школьнаго учителя Нелли, она, какъ ангелъ-хранитель, просиживала надъ нимъ долгія ночи, и, при смерти его, закрыла ему глаза. Она также пріискала слова, которыя проникли до сердца несчастнаго Симпсона: онъ плакалъ вмст съ молодою двушкою, и горесть его была облегчена.
Такъ-то жила, въ старыхъ развалинахъ, вблизи кладбища, преданная печальнымъ заботамъ, бдная Нелли, но силы ея, утшавшей двухъ стариковъ, уже истощились. Увы! Тотъ, кто въ особенности обязанъ былъ ей продолженіемъ своихъ дней, не отгадывалъ меланхолическаго выраженія ея нжной улыбки, онъ не замчалъ, что щеки ея окрасились густымъ румянцемъ, который, при блдности остальныхъ частей лица, казался еще ярче. Ослабвшій разумъ несчастливца избавилъ его отъ мукъ этого послдняго беспокойства.
Въ это время Вильямъ, младшій изъ двухъ братьевъ, путешествовалъ по отдаленнымъ странамъ, проходя одинъ поприще жизненнаго странствія. Изгнанничество, которое онъ добровольно наложилъ на себя, было понято въ неблагопріятную для него сторону, и горестная его жертва стала для него еще трудне отъ тхъ упрековъ, которыя навлекла ему. Это обстоятельство и другія, проистекающія отъ отдаленности, сдлали сношенія его съ старшимъ братомъ трудными, неврными и часто даже невозможными. Однакоже они не были прерваны до такой степени, чтобы онъ не узналъ, хотя и съ большими промежутками между каждымъ извстіемъ, часть того, что мы разсказали выше. Тогда образъ нжныхъ попеченій, которыхъ онъ былъ предметомъ, воспоминанія его дтства, мечты его юности стали чаще, чмъ прежде, представляться его воображенію. Каждую ночь ему казалось, что онъ, сдлавшись опять ребенкомъ, видитъ подл себя брата, — и такъ онъ немедленно привелъ въ порядокъ свои дла, обратилъ въ наличность все, что имлъ, и принося съ собою состояніе, достаточное для двоихъ, трепеща отъ душевнаго волненія, съ стсненною грудью, остановился въ одинъ вечеръ у дверей своего брата.
Но этотъ домъ не принадлежалъ боле Гарри: безжалостные заимодавцы выгнали его оттуда. Что же сталось съ нимъ? Что сталось съ Нелли? Въ Лондон случай открылъ Вильяму Христофора, ихъ молодаго слугу, и они оба начали дятельные поиски.— Двадцать разъ они теряли, и двадцать разъ опять находили они слды Нелли и ея дда. Наконецъ посл многихъ безплодныхъ поисковъ имъ удалось узнать, что т, кого искали они, укрылись близь Н**, въ дом школьнаго учителя.
По полученіи этого извстія, Вильямъ и Христофоръ немедленно пустились въ дорогу. Послдній позаботился взять съ собою любимую птичку Нелли, которую она узжая, оставила ему, и которую онъ сохранилъ, какъ драгоцнное наслдство. Мрачный видъ зимняго утра еще боле отягчалъ т предчувствія, которыя занимали того и другаго, и каждый изъ нихъ внутренно спрашивалъ себя, не поздно-ли придутъ они?
Читатель знаетъ теперь, кто такіе были два путешественника, хавшіе въ почтовой коляск.
Они продолжали свой путь цлую ночь. Необходимость перемнять лошадей, и густой мракъ, скрывавшій дорогу, были причиною не малаго замедленія. Погода угрожала бурею, дороги, прорытыя въ нкоторыхъ мстахъ дождями, представляли собою рядъ глубокихъ рытвинъ. Слдующій день прошелъ такимъ образомъ, что не было вроятности, чтобы путешественники достигли цли своей поздки ране середины этой второй ночи.
Экипажъ между тмъ катился. Солнце поднялось надъ горизонтомъ, не прорзавъ покрывала изъ тумановъ, которые облекали землю, Слабый свтъ сумерекъ не замедлилъ погаснуть, ночь наступила снова, а путешественникамъ оставалось еще прохать нсколько миль.
Съ темнотою увеличивался втеръ. Его отдаленный вой отдавался еще плачевне, онъ пролеталъ по дорог., ужасными шквалами, или печально свистлъ въ сухихъ втвяхъ деревьевъ, окружавшихъ дорогу. Наконецъ онъ сталъ постепенно утихать, но снгъ началъ падать большими хлопьями, которыя скоро покрыли землю толстымъ слоемъ, въ поляхъ воцарилась мрачная и торжественная тишина. Колеса экипажа безъ шума катились по однообразному ковру, и шаги лошадей съ каждою минутою становились медленне и тяжеле.
На одной почтовой станціи, отдаленной отъ всякаго другаго жилья, Христофоръ сошелъ съ своей сидлки съ большимъ трудомъ, оттого-что холодъ почти окоченилъ его, и освдомился, далеко ли предлъ ихъ путешествія. Хотя вообще было не очень поздно, но для деревни это былъ очень поздній часъ, и тамъ вс уже спали, однакожъ одинъ голосъ отвтилъ чрезъ узкое оконце: ‘десять миль!’ Прошло нсколько минутъ, никто не показывался, наконецъ одинъ крестьянинъ, трясясь отъ холоду, привелъ ожидаемыхъ лошадей, и коляска опять отправилась въ путь.
Дорога шла по стран неровной и гористой, лошади часто падали, и это заставляло ихъ идти тихимъ шагомъ. Вильямъ и Христофоръ, которыхъ тоскливое ожиданіе увеличивалось по мр того, какъ уменьшалось разстояніе, не могли сносить столь медленной зды: они вышли изъ экипажа и шли пшкомъ. Перездъ казался имъ нескончаемымъ. Наконецъ звукъ колокола раздался въ ихъ ушахъ посреди этого общаго молчанія природы, и прозвонилъ полночь, въ тоже время они увидали передъ собою нсколько домовъ, и коляска остановилась.
— Пріхали! вскричалъ почтальонъ, слзая съ лошади и стучась въ дверь скромнаго трактира. На силу-то прихали… Эй! эй вы!… Вишь какъ они спятъ тамъ, словно сурки.
Онъ стучался сильно и долго, не добужаясь трактирщика. Домъ по прежнему оставался погруженнымъ въ мракъ и тишину. Путешественники заглянули въ окно: не было ни малйшаго свту.
Вильямъ Гумфрей и Христофоръ совтовались между собою тихимъ голосомъ, какбы боясь нарушить тишину, которая царствовала вокругъ нихъ.
— Пойдемъ, сказалъ Вильямъ: оставимъ молодца будить жильцевъ этого дома. Мы безъ сомннія найдемъ кого-нибудь въ деревн, кто бы указалъ намъ жилище школьнаго учителя. Каждая минута замедленія невознаградима. Пойдемъ, ради Бога!
И такъ онъ отправился въ сопровожденіи Христофора, несшаго въ рукахъ клтку, о которой онъ не переставалъ заботиться. Почтальонъ, оставшись одинъ, принялся стучать изъ всхъ силъ.
Дорога шла вдоль небольшаго ската. Вильямъ и Христофоръ, продолжая идти по главной улиц селенія, потеряли изъ виду церковь, которой колоколъ прозвучалъ у нихъ въ ушахъ. Они хотли уже воротиться, но заблудились посреди лабиринта домовъ, разбросанныхъ безъ порядка, то передомъ на улицу, то въ противную сторону, и даже посреди улицы. Въ окн одного изъ этихъ домовъ свтился слабый огонекъ, Христофоръ пустился въ эту сторону, чтобы получить нужныя имъ свденія.
При первомъ его удар изъ дому отозвался голосъ, и вскор старый крестьянинъ показался у окна, кутаясь въ платье, которое онъ схватилъ въ торопяхъ, и спросилъ, что такое случилось?
— Мн очень жаль, что я заставилъ васъ встать съ постели, отвчалъ Христофоръ, между-тмъ какъ крестьянинъ закашлялся. Баринъ, котораго вы тамъ видите, не здшній, онъ прибылъ изъ дальняго путешествія. Мы ищемъ дому школьнаго учителя: можете ли вы намъ указать его?
— Могу-ли! возразилъ крестьянинъ: разумется могу! будущимъ лтомъ…. гы… гы… минетъ, пятьдесятъ лтъ, какъ я живу въ этихъ мстахъ…. Возьмите пріятель, по дорожк направо: она приведетъ васъ къ церкви. Тамъ на лво вы увидите развалины домишка, и тутъ-то…. гм…. гм…. живетъ честный Симпсонъ…. а скажите мн…. гм!… гм!…. проклятый кашель!…. нельзя потолковать: слишкомъ холодно…. Доброй ночи, дружище!
Христофоръ поспшилъ присоединиться къ Вильяму. Оба они пошли по указанной имъ дорожк, которая посл многихъ изворотовъ привела ихъ къ церкви. Это было древнее зданіе, мрачная масса котораго отдлялась отъ сосднихъ домовъ, и которое стояло въ торжественной тишин. Подл было кладбище, огражденное слва остатками стнъ, башенокъ и старинными зданіями, нагроможденными одни на другія. Ночь, покрывавшая ихъ своимъ мракомъ, мшала разсмотрть ихъ величину и размры. Путешественники наши, обходя ихъ, чтобы найдти входъ, замтили на нкоторомъ разстояніи одинокій свтъ, выходившій изъ стараго стрльчатаго окна. Этотъ свтъ блестлъ посреди мрака, покрывавшаго прочія зданія, и былъ недвиженъ, а отъ этого и походилъ на звздочку.
— Что это за свтъ? спросилъ Вильямъ Гумфрей, внезапно остановившись.
— Это они, сударь, отвчалъ Христофоръ, это они. Вотъ т развалины, которыя намъ описывали. Здсь именно живутъ миссъ Нелли и мистеръ Гарри, — спаси ихъ Господи!
— Нтъ, нтъ, живо возразилъ Вильямъ, не можетъ быть! Они не сидли бы въ такой поздній часъ.
Здсь Христофоръ, который никогда и ничему не удивлялся, просилъ позволенія пойти и узнать, между тмъ какъ Вильямъ будетъ обходить зданія, что это за свтъ. Получивъ это позволеніе, онъ ршительно приступилъ къ длу, и принялся пробираться къ стн ограды, не опуская однако же клтки, которую держалъ въ рук.
Было очень трудно проложить себ дорогу между камней и разныхъ обломковъ, покрывавшихъ землю. Однако Христофоръ, побждая вс затрудненія, добрался до упомянутаго окна, осторожно подошелъ онъ къ стн и, затаивъ дыханіе, сталъ слушать. Внутри ни малйшаго шуму: самая церковь не была молчаливе. Тогда Христофоръ, прислонясь щекою къ оконничному стеклу, началъ слушать снова, и также безуспшно, а при всемъ этомъ тишина ночи была такова, что можно бы было разслушать дыханіе спящаго человка, если бы только кто-нибудь спалъ въ этихъ развалинахъ.
Страннымъ обстоятельствомъ, разумется, былъ этотъ свтъ, блиставшій въ такое время и въ подобномъ мст, между тмъ какъ никого тутъ не было.
Небольшая занавска, спущенная до низу окна, мшала разсмотрть внутренность комнаты. Что длать? Лзти снаружи, при помощи выпусковъ и неровностей, было бы опасно: камни, оторвавшись отъ стны, покатились бы внизъ, и шумомъ своего паденія испугали бы Нелли и ея дда, если это печальное мсто служитъ имъ убжищемъ.
Подумавъ съ минуту, Христофоръ удалился для того, чтобы посовтываться съ Вильямомъ, но этотъ уже оставилъ прежнее мсто. Христофоръ хотлъ уже идти за нимъ слдомъ, какъ увидлъ старую дверь почти совершенно скрытую въ темномъ портик. Онъ постучалъ въ нее, но никто не отозвался. Тогда смлый молодой человкъ снова приложилъ ухо и услыхалъ необыкновенный шумъ, котораго онъ не могъ опредлить ни причины, ни свойства. Ему воображалось, что онъ узнаетъ то жалобы страждущаго — но звуки были слишкомъ правильны, слишкомъ выдержанны, — то однообразное пніе: Христофору казалось, что это не походило ни на что, прежде имъ слышанное. Въ этихъ звукахъ было что-то странное, что-то заставлявшее трепетать, что-то такое, что повидимому принадлежало нездшнему міру.
Христофоръ почувствовалъ, что волосы у него на голов стали дыбомъ. Но будучи смлъ, онъ постучалъ еще разъ, и также какъ въ первый разъ не получилъ никакого отзыва. Странный шумъ продолжался безъ малйшаго измненія. Наконецъ любопытство побдило страхъ: Христофоръ тихо приподнялъ защелку, наперъ колномъ въ дверь, которая, уступая натиску, запищала на своихъ заржавлыхъ петляхъ. Въ ту жъ минуту свтъ огня, горвшаго въ комнат, поразилъ его глаза, и онъ вошелъ.
Этотъ свтъ, — оттого, что тутъ не было ни свчи, ни зазженной лампы, — освтилъ ему человческую фигуру, прикорнувшую къ земл и обращенную къ нему спиною. Она была наклонена надъ очагомъ въ положеніи человка, который старается согрть свои члены, прохваченные холодомъ. Однако же положеніе рукъ не соотвтствовало положенію тла. Они не были обращены къ огню, не искали пламени, а были сложены на груди, и пальцы сильно стиснуты одни промежъ другихъ. Это странное существо сидло наклонивъ голову, безпрестанно качалось на право и налво, сопровождая это движеніе какимъ то горловымъ бормотаньемъ, котораго и описать не возможно.
Христофоръ остановился въ нершимости, но жилецъ комнаты не говорилъ ни слова, не оборачивалъ головы, не подавалъ ни малйшаго знака, что шумъ коснулся его слуха. Онъ казался старикомъ, его сдые волосы походили цвтомъ на золу, на которую онъ пристально устремилъ глаза. Трепещущій свтъ умирающаго огня, эти стны, разрушенныя временемъ, это уединеніе, эта старость, этотъ мракъ, вс эти предметы гармонировали между собою: все это было — пепелъ, пыль, развалины!
Христофоръ, пролепеталъ нсколько словъ въ извиненіе, самъ не понимая того, что говорилъ. Стари къ повидимому не замчалъ его присутствія: онъ продолжалъ качаться, и ни на минуту не прерывалъ своего печальнаго бормотанья. Молодой человкъ вполовину испуганный, вполовину смущенный, хотлъ уйдти, но, осмотрвшись внимательне, онъ ршился остаться. Уступая неотразимой сил, онъ сдлалъ шагъ впередъ…. другой шагъ…. третій…. наконецъ послдній, и — увидалъ лице этого старика…. увидалъ — и какъ ни перемнилось оно, — онъ въ минуту узналъ это лице.
— Мой господинъ! вскричалъ онъ падая на колни и сжимая руки старика въ своихъ рукахъ, — мой любезный господинъ, скажите мн что-нибудь!
Гарри Гумфрей, — ибо это было онъ — медленно обернулся къ Христофору, и сказалъ тихимъ голосомъ:
— Вотъ и еще одинъ…. Сколько здсь этихъ духовъ!
— Я не духъ, отвчалъ изумленный молодой человкъ: я Христофоръ, вашъ Христофоръ, вашъ врный слуга…. Теперь вы узнаете меня, не пра вдали, мой добрый господинъ?…. А миссъ Нелли?…. Гд она? отчего она не съ вами?
— Они вс говорятъ одно и тоже, вскричалъ старикъ, они вс длаютъ одинъ и тотъ же вопросъ…. духъ!
— Гд она, мой добрый господинъ? спросилъ Христофоръ съ большею настойчивостію. О! скажите мн, заклинаю васъ, скажите мн, гд миссъ Нелли?
Гарри Гумфрей протянулъ руку въ уголъ комнаты, и отвчалъ:
— Нелли?…. она спитъ…. тамъ…. въ этой комнатк… за этой дверью.
— Слава теб Господи! съ восторгомъ вскричалъ Христофоръ.
— Да, слава теб Господи! повторилъ старикъ. Сколько разъ я призывалъ Его въ эти долгія ночи, между-тмъ, какъ она спала…. Послушай…. не зоветъ ли она?
— Я ничего не слыхалъ, сказалъ Христофоръ.
— Да, да! грубо возразилъ Гарри Гумфрей. Ты теперь слышишь…. Неужли скажешь ты, что не слышишь?
Онъ всталъ и наклонилъ голову къ той комнат, на которую указалъ.
— Именно такъ! прибавилъ онъ съ видомъ торжества. Есть-ли кто въ мір, кто бы лучше меня узналъ этотъ голосъ? ха, ха, ха!….
И онъ испустилъ дикій хохотъ. Христофоръ посмотрлъ на него, со страхомъ. И такъ правда: этотъ живой разумъ погасъ! Но въ этихъ обезображенныхъ чертахъ, въ этомъ неподвижномъ, потухшемъ взор, въ этихъ устахъ, запечатлнныхъ столь страдальческимъ выраженіемъ, не выражались ли одни слды лтъ, слабость старости?…. Христофоръ боялся понимать.
Между-тмъ, какъ онъ предавался этимъ размышленіямъ, Гарри Гумфрей подалъ ему знакъ молчанія, и, ступая съ осторожностью, пошелъ въ сосднюю комнату. Посл краткаго отсутствія, впродолженіе котораго Христофоръ слышалъ, какъ онъ говорилъ тихимъ и ласковымъ голосомъ, онъ возвратился, неся въ рукахъ зазженную лампу.
— Она все спитъ, пробормоталъ онъ. Ты правъ, она не звала — разв-что во сн. Это, сударь, случалось съ ней много разъ, впродолженіи того какъ я сидлъ подл нея и сторожилъ ее. Я видлъ, что губы ея шевелились, и я понималъ, хотя изъ нихъ не выходило ни какого звуку, что она говорила со мною. Я боюсь, чтобы свтъ не обеспокоилъ ея и не разбудилъ: для того-то я и унесъ лампу.
Такимъ образомъ онъ говорилъ боле самъ съ собою, чмъ съ новопришедшимъ. Но, поставивъ было лампу на столъ, онъ, уступая внезапному любопытству и какому-то темному воспоминанію, снова взялъ ее и поднесъ къ лицу Христофора, потомъ, какъ бы забывъ предметъ этого движенія, онъ снова отворотился и опять поставилъ лампу на прежнее мсто.
— Она крпко спитъ, продолжалъ онъ: но это не удивляетъ меня. Ангелы своими руками разостлали по земл толстый слой снгу, чтобы извн не слышно было шуму. Вс птицы перемерли для того, чтобы не возмущать ея сна…. Она бывало давала имъ сть…. Не смотря ни на голодъ, ни на холодъ, эти боязливыя существа убгаютъ отъ насъ…. а отъ нея они не убгали…. да!
И онъ снова остановился, и удерживая дыханіе, долго слушалъ. Посл этого онъ пошелъ, открылъ старый сундукъ, вынялъ оттуда нсколько женскихъ платьевъ и принялся говорить съ ними съ такою любовію, какбы это было живыя существа, и ласкать ихъ рукою.
— Что же ты, говорилъ онъ, лежишь такъ долго, мой милая Нелли… Нелли… Экая лнивица! вонъ смородина и вишни ждутъ уже, что бы ты шла рвать ихъ. Что ты такъ долго спишь? вонъ твои подруги и ученики изъ школы пришли и стучатся въ двери: гд, говорятъ, Нелли? Гд наша Нелли?— Она, сударь, ласкова къ дтямъ. Они вс ея слушаются, вс любятъ се, оттогочто она была добра до всхъ. Да, сударь, она была добра!
Христофоръ не могъ отвчать, ему открылась страшная истина, и онъ горько плакалъ.
— Вотъ ея праздничное платье, продолжалъ старикъ, прижимая къ сердцу платье своей дочери, и гладя по немъ своею морщинистою рукою: она наднетъ его по своемъ пробужденіи. Его, шутя, отъ нея спрятали, да я ей отдамъ его, — я отдамъ…. Милое дитя мое! Да я не захотлъ бы поперечить ей ни за какія сокровища въ мір…. Посмотри, вотъ здсь ея башмачки, какъ они износились! Она сберегла ихъ на память нашего долгаго путешествія! Ея милыя ножки много исходили! Посл мн сказывали, что ихъ искололи и изрзали камни… Сама она никогда мн на это не жаловалась. Нтъ, нтъ! Благословеніе. Господне надъ нею…. благословеніе Господне!…. Я помню, сударь, какъ она шла рядомъ со мною, чтобы я не замтилъ ея усталости, она держала мою руку въ своихъ, и, казалось, она вела меня и поддерживала.
Онъ поднесъ къ губамъ башмаки своей дочери, и потомъ тщательно заперевъ ихъ, съ тоскою посмотрлъ на сосднюю комнату.
— Она не имла привычки оставаться въ постели такъ поздно, опять началъ онъ. Правда, тогда она была здорова. Когда ей будетъ получше, она станетъ вставать также рано какъ и прежде. Кто тамъ?…. Заприте дверь! скоре! Малоли намъ и безъ того хлопотъ съ холодомъ, и заботы, чтобы согрть ее?
Дверь въ самомъ дл отворилась, въ нее вошелъ школьный учитель въ сопровожденіи Вильяма Гумфрей. Первый держалъ въ рук фонарь, другой прятался въ тни.
Увидавъ честное лице добраго Симпсона, старикъ перемнилъ принятый было имъ тонъ упрека. Онъ попрежнему прислъ передъ огнемъ и мало-по-малу сталъ опять покачиваться направо и налво, издавая то странное хрипніе, которое столь удивило Христофора.
Что же касается до новопришедшихъ, то онъ ни сколько ими не занимался. Неопредленный взглядъ, на нихъ брошенный, не выражалъ ни участія, ни любопытства. Христофоръ, который дотхъ-поръ стоялъ пригвожденнымъ къ своему мсту, подошелъ къ Вильяму Гумфрей, и потомъ оба, отошли въ сторону, задушая свои рыданія. Школьный учитель одинъ вышелъ на средину комнаты, онъ слъ рядомъ съ старикомъ, и, посл долгаго молчанія, ршился заговорить съ нимъ.
— И эту ночь вы опять не ложились! сказалъ онъ кроткимъ голосомъ и съ выраженіемъ, свойственнымъ человку, который много страдалъ. Я было надялся, что вы лучше сдержите свое слово…. Отчего не уснете вы?….
— Сонъ оставилъ меня, отвчалъ Гарри Гумфрей. Она унесла его съ собою.
— Она очень огорчилась бы, если бы узнала, что вы не спите такимъ образомъ, возразилъ школьный учитель. А вы врно не захотли бы опечалить ее.
— Ну въ этомъ я не совсмъ увренъ, сказалъ старикъ, бросая взглядъ на дверь комнатки. То есть, если бы это было единственное средство разбудить ее… Она спала очень долго…. очень долго…. однакожъ я дурно длаю, говоря такимъ образомъ… Но, прибавилъ онъ съ самою нжною заботливостію, это добрый, блаженный сонъ, — не такъ-ли?
— Безъ сомннія, безъ сомннія, отвчалъ школьный учитель, отворачивая голову, разумется, другъ мой.
— Хорошо! вскричалъ Гарри торжествующимъ голосомъ: очень хорошо! А скажите мн, пробужденіе….
— Будетъ равно счастливо… гораздо счастливе, чмъ языкъ человческій можетъ выразить, а умъ понять.
Тутъ Гарри всталъ и на пальцахъ проскользнулъ въ сосднюю комнату. Трое свидтелей этой сцены слышали какъ онъ говорилъ одинъ, между тмъ, какъ ни чей голосъ не отвчалъ ему. Они смотрли другъ на друга въ молчаніи, и плакали. Гарри Гумфрей не замедлилъ возвращеніемъ, говоря, что Нелли все еще спитъ, но что онъ видлъ будто она пошевелилась. Рука ея, говорилъ онъ сдлала движеніе, движеніе чрезвычайно легкое, едва замтное… а все таки она пошевелилась. Можетъ быть, она искала руки своего ддушки, какъ съ нею случалось много разъ.
Сказавши это, онъ принялъ свое прежнее положеніе, потомъ приложивъ руки ко лбу, онъ испустилъ раздирающій вопль.
Горе этого несчастнаго существа, у котораго способность страдать пережила разумъ, хватало за душу.
Школьный учитель, подавляя свое внутреннее волненіе, подошелъ къ нему, взялъ его за руку, потомъ, обмнявшись взоромъ съ Вильямомъ Гумфрей, который казалось хотлъ оставить свое мсто, сказалъ:
— Онъ выслушаетъ меня. Я увренъ, что онъ меня выслушаетъ, если я попрошу его объ этомъ… Она выслушала бы меня во всякое время.
— Я слушаю всхъ, кого она охотно слушала, вскричалъ старикъ съ выраженіемъ отчаянія, я люблю всхъ тхъ, кого она любила.
— Я зналъ это, я зналъ, что вы сдлаете это, отвчалъ школьный учитель, слезы котораго заду шали голосъ: подумайте объ ней, мой старый другъ, подумайте о всхъ огорченіяхъ, которыя вы терпли вмст съ нею, о всхъ испытаніяхъ, которыя вы съ нею перенесли!…
— Да, да! Вы правы: я только объ этомъ и думаю.
— Я хотлъ Сы, продолжалъ Симпсонъ, чтобы вы въ эту ночь занимались только тми образами, которые могутъ облегчить ваше сердце, и навести васъ на воспоминаніе о прошедшемъ. Объ этомъ она сама могла бы просить васъ, если бы была съ вами: говорю вамъ это ея именемъ.
— Разумется, отвчалъ Гарри Гумфрей, предаваясь одной мысли, и вы хорошо длаете, тихо говоря мн все это…. Такимъ образомъ намъ нечего бояться разбудить ее…. Какъ бы я былъ счастливъ, увидавъ еще разъ ея взоры, устремленные на меня…. увидавъ еще разъ, какъ она мн улыбается… На ея іономъ лиц есть улыбка: но она нма и неподвижна. Я хотлъ бы, чтобы она появлялась и изчезала…. Безъ сомннія, такъ и будетъ но милости Божіей… Нтъ, нтъ, не станемъ будить ее!….
— Перестанемъ говорить объ ея сн, возразилъ школьный учитель…. Представляйте ее себ такою, какой она была тогда, какъ вы путешествовали… какой она была въ томъ старомъ дом, откуда вы вышли вмст съ нею… въ томъ дом, который сохранилъ эхо ея радостныхъ дтскихъ криковъ…
— Да, это была милая и веселая двочка! вскричалъ старикъ, увлекаясь воспоминаніемъ прошедшаго. Какой прелестный, милый характеръ!!….
— Я помню, вы говаривали, продолжалъ Симпсона, что въ этомъ, также какъ и во всхъ другихъ качествахъ она походила на свою мать… Ея мать…. вдь вы не забыли ея?….
Но старикъ продолжалъ смотрть неподвижно въ пустоту, и не отвчалъ ни слова.
— Пойдемъ дальше, прибавилъ младшій братъ, слдя за дйствіемъ каждаго своего слова, станемъ говорить о той, которая предшествовала имъ, — этому ужъ очень давно. Это было жестокое испытаніе для васъ обоихъ. Вы не забыли той, смерть которой подарила вамъ этого ребенка, столько вамъ дорогаго, прежде даже, чмъ вы могли читать въ его сердц, и видть сокровище доброты, которое въ немъ заключалось?…. Не правдами вы помните о другомъ ребенк, котораго вы любили, которому покровительствовали, будучи еще сами ребенкомъ?…. Не правда ли, что вы имли брата, давно забытаго, давно потеряннаго изъ виду, давно разлученнаго съ вами, который теперь возвращается, чтобы навстить васъ въ вашемъ гор и утшить васъ? Да, братъ мой! это я, я! продолжалъ онъ бросаясь къ его ногамъ, братъ! это я, — я, Вильямъ, твой Вильямъ….. Неужли ты не узнаешь меня, Гарри? Ради Бога скажи, что ты узнаешь меня.
Старикъ смотрлъ ему въ лице, губы его шевелились, но онъ не промолвилъ ни одного слова. Потомъ онъ медленно отворотился, и между-тмъ, какъ Вильямъ тоскливо слдилъ за каждымъ его движеніемъ и простиралъ къ нему руки, пошелъ къ двери, говоря трепещущимъ голосомъ:
— Вы сговорились между собою, чтобы отвлечь сердце мое отъ Нелли….. Но вамъ не удастся, — не удастся вамъ, пока я живъ. У меня нтъ инаго друга, инаго родственника, кром ея, у меня не было ихъ, и не будетъ никогда. Она для меня все. Теперь ужъ слишкомъ поздо намъ разлучиться съ нею.
Длая рукою такое движеніе, какъ бы отталкивая всхъ, и произнося имя Нелли, онъ вошелъ въ другую комнату. Вильямъ, школьный учитель и Христофоръ остановились было на минуту, и потомъ пошли за нимъ. Они шли съ такою осторожностію, что онъ не слыхалъ шума ихъ шаговъ, и они вскор очутились вс четверо вмст въ комнат усопшей.
Да! Нелли умерла!— Она лежала простертая на своей постели, недвижная на вки.
Она умерла!— А видя эти черты столь спокойныя, линіи лица ея столь чистыя, столь милыя, вы сказали бы, что она только-что вышила изъ творческой десницы Божіей!
Ложе ея было убрано зимними ягодами и зеленоватыми листьями, которыми она любила убирать ея. ‘Когда я умру’ тогда говорила она, ‘положите подл меня что-нибудь такое, что бы любило свтъ и что всегда было бы между небомъ и землею.’ Милая, любезная, терпливая, благородная Нелли! Она умерла! Ея любимая птичка, слабое твореніе, которое можно бы задушить сжавъ пальцы, весело пла, прыгая въ своей клтк, а сердце ея госпожи перестало биться.
Слды заботъ, страданій, трудовъ, которые она испытала въ столь ранней молодости, теперь изчезли. Умершая для земнаго горя, она ожила для спокойствія и счастія другой жизни, счастія, которое изображалось напереди въ мирной красот ея лица и въ глубокомъ спокойствіи ея чертъ.
Да, вотъ она была тутъ холодная и бездушная: — но все же это была она! Это было тоже ангельское лице, которое разливало очарованіе вокругъ одинокаго очага ея дда, таже молодая двушка, добрая и сострадательная, которая проводила ночи у изголовья больнаго ребнка, и которая, сама будучи бдною, расточала несчастнымъ то, чему нтъ цны на земли: — утшеніе усладительнаго состраданія.
Гарри Гумфрей взялъ ее за руку и сжалъ ее въ своихъ. Это была та самая рука, которую она протянула къ нему, посылая ему свою послднюю улыбку. Онъ поднесъ ее къ своимъ губамъ, говоря очень тихо, ‘она замерзла,’ и старался отогрть ее своимъ дыханіемъ и поцлуями, и въ тоже время его взоръ съ невыразимымъ горемъ, казалось, призывалъ на помощь къ его дорогой Нелли.
Школьный учитель понялъ его, и, отвчая его мысли, сказалъ торжественнымъ голосомъ.
— Она въ рукахъ Бога! и мы можемъ только-что плакать съ вами.
Назавтра, около половины для, смертные останки Нелли были преданы земл: вс ученики деревенской школы провожали скромный гробъ ея. Позади ихъ шли два старика, согбенныхъ лтами, стараясь поддерживать третьяго еще боле слабаго, еще боле сокрушеннаго, нежели они сами, который давалъ вести себя, поводя вокругъ блуждающими взорами. При каждой лопатъ земли, бросаемой въ могилу, онъ сильно вздрагивалъ. Когда могила была зарыта, онъ простерся на краю ея, и остался тутъ въ снгу до тхъ поръ, пока не настала ночь. Тогда онъ удалился въ молчаніи, не хотя отвчать ни слова на ласковыя рчи, съ которыми къ нему обращался его братъ. Передъ нимъ поставили клтку, которую принесъ Христофоръ. Онъ долго смотрлъ на птичку сидвшую въ ней, и наконецъ слезы, первыя, какія онъ только пролилъ, обильно потекли изъ глазъ его.
Въ слдующіе дни онъ безпрестанно скитался по развалинамъ, посреди которыхъ лежало его жилище, переходилъ изъ комнаты своей дочери въ школу, зовя по имени свою Нелли. По временамъ онъ прислушивался, какъ бы стараясь различить ея голосъ. Часто онъ посматривалъ вокругъ себя, и, казалось, удивлялся, не находя той, которая обыкновенно тутъ бывала. Братъ его Вильямъ сначала хотлъ сопровождать его въ его поискахъ, но потомъ онъ отказался отъ этого, видя что его присутствіе старику непріятно. Нсколько времени онъ еще терплъ Христофора и Симпсона, но ихъ попеченіи были также отвергнуты, какъ и Вильямовы, и Гарри Гумфрей малъ-по-малу получилъ привычку жить одинъ, вдали отъ всхъ, не видя никого, не сообщаясь ни съ кмъ. Какія мысли, какія воспоминанія занимали эту душу, заключившуюся въ своей горести?— Это извстно одному Богу!
Однакожъ братъ его и друзья, переставши ходить по слдамъ его, не перестали дятельно за нимъ надсматривать. Въ одно утро они увидали, что онъ, вставши на разсвт, взявъ палку, отправился къ кладбищу. Въ рук у него была шляпа, которую въ послднее время носила его дочь, также корзинка, въ которой были многія вещи, которыя она употребляла — нитки, иглы, начатое вышиванье. Они наблюдали издали надъ его поступками. Бдный безумецъ пришелъ къ могил Нелли, слъ на нее и ждалъ съ совершеннымъ самоотверженіемъ. Одна ночь вынудила его оставить это мсто столь горестное и вмст столь дорогое, и онъ оставилъ его со вздохомъ, говоря самъ себ:
— Она придетъ завтра!
На другой день онъ рано утромъ отправился на тоже мсто, пребылъ тамъ до вечера, и, уходя опять сказалъ:
— Она придетъ завтра!
Съ этого времени онъ проводилъ вс дни на могил Нелли. Тамъ, безъ сомннія, лучше, чмъ гд-либо, знакомый голосъ отзывался въ устахъ его, а прелестный образъ носился предъ его глазами, онъ видлъ тамъ, какъ разввались длинные блокурые локоны, которые такъ любилъ онъ, тамъ онъ набрасывалъ себ образъ того, чмъ былъ нкогда, и чмъ желалъ быть посл.
Однимъ весеннимъ вечеромъ, онъ не возвратился въ свой обычный часъ. Побжали искать его — и нашли мертвымъ на могил Нелли….