Некоторые мысли лучших французских авторов, Сталь Анна-Луиза-Жермена Де, Год: 1802

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Некоторые мысли лучших французских авторов
выбранные из новых сочинений госпожи Неккер.

Бюффон.

Он учит как Эпикур, а действует как Сократ.
‘Уже тринадцать лет (говорит он) я так учреждаю доходы и время свое, что у меня есть всегда деньги в запасе и часы для приятелей. Надобно избегать всяких бесполезных дел, всяких ненужных и пустых издержек суеверности, чтобы иметь досуг для важного дела и способы для истинного счастья.’
Он жег все письма, говоря, что они сохраняют ничтожные привычки минувшего времени, которое должно оставлять в нас одну цепь великих мыслей.
Бюффон во всю жизнь занимался такими идеями, которые чужды другим людям, и по тому все, что он говорит, нравится своей новостью. Гений его всегда открывает связь между человеком и науками, красноречие его есть ничто иное, как превосходное искусство доказывать сию связь.
Бюффону сказали, что в стихах, сочиненных им к портрету госпожи Неккер, мера и рифмы неправильны. ‘Произвольному невежеству в условных вещах (отвечал он) обязан я сведениями, приобретёнными мною о вещах действительных.’
Бюффон не терпел возражений и переставал говорить, как скоро ему противоречили. ‘Я не могу рассуждать с людьми (сказал он мне) которые, в первый раз обратив мысль свою на предмет, думают, что они в состоянии противоречить тому, кто во всю жизнь им занимался’.
Бюффон говорит, что ‘всякое общее понятие надобно выражать просто, и раскрашивать его только в следствиях.
Когда автор обмыслил и присвоил себе великую, новую идею, то искусство его состоит в том, чтобы вести читателей самым тем путем, который привел его к ней, и украсить слогом все частные идеи.
В слоге два главные свойства: порядок и движение.
Автор красноречив, когда пишет живо, то есть, когда мысль свою сближает с собою или с предметами, которые для него любезны.
Приметив, что красноречие его слабеет, он старается каким-нибудь чувственным образом или моральным рассуждением приблизить свой предмет к человеку.
Искусство трогать и занимать душу состоит более всего в том, чтобы писать картины и обращать мысль на видимые вещи. Боссюэт, сказав: уведомленный о том моей сединой, представляет нам разительное доказательство сего искусства.
Слог должен быть верным изображением писателя. Слог Жан-Жака Руссо не хорош единственно тем, что автор часто себе противоречит {Но противоречия не относятся к слогу, который есть только живопись мыслей. Бюффон говорит, может быть, о несогласии частей в картинах.}.
Первое достоинство писателя есть ясность: ей должно подчинять все другое. Второе достоинство — живость. Великие мысли требуют краткости, прочие должно расплодить.
Ни в какой книге нет столько гармонии, как в Фенелоновом Телемаке. Фенелон выразил сравнениями многие мысли духа законов.
Через сорок лет я все еще нахожу недостатки в моих сочинениях, и поправляю их как в словах, так и в вещах.
Я всегда изображаю предмет, как его сам вижу, а не как другие описали его мне. Надобно прежде иметь мысль, а после искать выражения: тогда хорошо скажешь. Я никогда не дозволяю себе шутить, не люблю подобий, взятых из истории или мифологии.
Невозможно писать хорошо краткими, определенными предложениями или апофтегмами. Мысли должны как будто изливаться одна из другой, переходы во французском языке весьма трудны.
Всякое слово можно употребить в своем месте и кстати. Надобно часто избегать технических выражений, которые не представляют никаких побочных идей и всегда сухи.
Я люблю постепенность (gradation) слов. — Сперва напишу книгу, а после думаю, как назвать ее.
Красноречие не есть гений, оно состоит в живости слога и красоте выражений. Красноречивый Цицерон имел только великие таланты, но Тацит был гений, ибо он приводит в систему все мысли свои.’
Мильтон есть любимый автор Бюффонов. Он предпочитает его Невтону, говоря, что Мильтонов разум обширнее, и что гораздо труднее соединять идеи, для всех людей занимательные, нежели найти одну истину, которая изъясняет феномены природы.
Бюффон любил Ричардсона, за то, что сей автор всегда изображал знакомые себе предметы.

Дидерот.

Кажется, что сама натура требует от Дидерота излишностей, в умеренности своей он всегда принужден и неловок.
Все, что он пишет скоро, лучше обдуманного и поправленного им. Письмо его о глухих, сочиненное им в одну ночь, есть лучшее его произведение. Когда ему читают книгу, голова его воспламеняется, он мешает свои идеи с идеями автора, и думает, что автор великий человек.
‘Я не похож на критиков (говорит он), которые, читая книгу, наполняют карманы свои песком, развернув ее, хватаю золотые блестки, и доволен’. Вы похожи на алхимистов, отвечала я, которые тихонько бросают в котел свое золото, и после уверяют, что оно там составилось.
‘Чтобы писать о женщинах, сказал Дидерот, надобно обмакнуть перо в радужные цветы, и усыпать строки блестящею пылью с крыла бабочки’.
Один человек употреблял сильные слова, которые не производили никакого сильного действия. ‘Я слышу гром, сказал ему Дидерот, а не вижу молнии’.
Говоря с Великою Екатериною он изъявил ей свое удивление в рассуждении ее великих сведений. У меня были хорошие учителя, отвечала она: несчастье с уединением.
За день до своего отъезда из Петербурга Дидерот пришел к императрице. Что могу сделать для вас? Спросила она. — ‘Вы уже все сделали, отвечал Дидерот, вынимая бумагу из кармана: ‘вот мои остальные требования! Мирный трактат великой государыни с философом’. — Я подпишу его не читая, сказала Екатерина. — ‘Извините, Ваше Высочество! Хотя цари не всегда обязаны соблюдать и читанные ими трактаты, однако же прошу выслушать мой. Статья первая. Ни рубля денег, чтобы я мог хвалить Ваше Величество, не думая дарить за подарок.’

Томас.

Он предавался сперва всей живости своего воображения, и писал все, что ему приходило в голову, и что богатство материи представляло его воображению, а после соединяло мысли, старался выразить их как можно короче без вреда для ясности и самое сильнейшее оставлял всегда для конца периода.
‘В хорошем сочинении, говорил он, должны все мысли изливаться из одной главной. Почти всякий раздел вреден: в государстве, в уме, в чувствах, в упражнениях. Все должно примыкать к средоточию. Натура служит нам примером: небесные тела исчезли бы в бесконечности пространства, если бы солнце не соединяло их.
Мы избалованы, и хотим только благородных выражений, однако же искусный автор умеет смешивать простое с благородным. Это искусство иногда очень сильно действует на воображение, сближая нас с великими предметами, напротив того высокопарность удаляет читателя от предмета.
Многие побочные идеи часто нравятся сами по себе, но отвлекаю внимание от целого, и действие его теряется.
Вольтер весьма несовершенно изобразил эпическую поэзию. На пример, говоря о Гомере, он должен был по его стихотворениям изобразить и нравы тогдашнего времени, состояние философии, религии, искусств, и по характеру Гомерова сочинения представить идеи его века. Так видно в Мильтоне, что он служил в Кромвелевой армии, тогда, как воины называли себя орудиями небес и перед всяким сражением пели Давидовы гимны.
Царедворец, подобно Виргилию любящий своего кроткого и чувствительного государя, должен быть спокойного духа и представлять все в ясных, приятных цветах, он воображает богов, которые пекутся о благоденствии людей.
Лукан, живший под игом тиранов, не хотел ни чудес, ни богов в поэме своей, душа его есть дух раздора — а как единомышленники его не могли победить, то он изображает добродетель в бедствии, а порок в торжестве и славе.
Система Эпикурова есть философия счастливых: Гораций и Меценат были эпикурейцы. Стоицизм есть философия несчастных: к нему прибегали люди в правление тиранов.
Генриада менее всех других эпических поэм изображает дух своего века, Вольтер писал ее в молодости, и думал только о хороших стихах. Однако же в ней прославляется терпимость.
Историк не должен подробно описывать таких приключений, которых нельзя изобразить драматически, то есть, разделить на предложение, следствие и заключение. Иначе подробные описания будут скучны, и могут занимать только современников, которые участвуют в них по своему пристрастию.

——

Некоторыя мысли лучших французских авторов [Ж.Л.Бюффона, Д.Дидро, А.Л.Тома] / Выбранныя из новых сочинений госпожи Неккер, [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.2, N 6. — С.125-134.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека