Не важность, Гославский Евгений Петрович, Год: 1894 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

Между прочимъ.

Сборникъ разсказовъ..

Изданіе книжнаго магазина журнала
‘Артистъ’
въ Москв.

НЕ ВАЖНОСТЬ.

(эскизъ).

Въ первомъ часу ночи въ окнахъ дома Загорьевскаго барина замелькалъ огонь и вслдъ за тмъ изъ двери чернаго крыльца кто-то выбжалъ и зашлепалъ по грязной дорог.

Въ то же время съ ‘параднаго’ раздался голосъ самого барина:

— Да чтобы живой рукой! Слышишь!

— Слушаю-съ, — отозвался бжавшій, направляясь къ едва выдлявшемуся въ общей темнот сараю.

Добжавъ, онъ взбурлилъ ногами стоявшую передъ сараемъ лужу и, нащупывая и отворяя ворота, закричалъ:

— Петра! А Петра!..

Но темная глубина отвчала однимъ храпомъ.

— Петра!— снова прокричалъ вошедшій и, скользя пальцами по бревнамъ стны, направился на звукъ храпа.

— Ты?— произнесъ онъ, почувствовавъ наконецъ подъ своими руками человческое тло.— Вставай. Слышь, что-ль?! Эй!

— Къ чорту, къ чорту,— прошиплъ спавшій.

— Проснись, говорю: за кушеркой посылаютъ. Ну-же!

— Къ чорту, — прошипло опять.

— Шутъ ты этакій! Слышь, что ли: барын часъ подходитъ.

— Ну, и пущай ей. Не важность.

— Да проснись же ты, дура ты этакая!

— Чего, чего? залепеталъ тотъ.

— Барын, молъ, часъ, часъ значитъ подошелъ,— закушеркой закладай. Очухался, что ли?

— Очухался, — звая, отвчалъ Петръ и приподнялся на своей постели.— Визжитъ, что ли?

— Зачала.

— Да, можетъ, зря?

— Какой те зря, зайцемъ запишшала.

— Зайцемъ? О, ну это, стало быть, врно. А то, вдь, они, господа-то, всего опасаются… Все равно какъ намедни баринъ:демъ это мы съ нимъ полемъ, и ничего: демъ и демъ, а онъ вдругъ какъ встребухнется: а что, говоритъ, коли она, да этимъ самымъ секундомъ… Да гд жъ он длись?— вдругъ перебилъ онъ самъ себя.

— Чего это?

— Спичекъ не найду. Пошарька, братъ: смерть покурить хочется.

— Да он гд у тебя?

— А на фонар.

— А фонарь гд?

— Фонарь-то? Фонарь въ гвозд.

— Да гвоздь-то гд?

— Гвоздь? И глупъ же ты, парень: гд же опричь быть гвоздю, какъ не въ стн.

— Чудачекъ, да вдь ихъ четыре стны-то.

— Охъ, дуй-те горой! Тоже поваръ прозывается, а спичекъ и тхъ найти на уметъ.,

И, надвъ опорки, Петръ накинулъ на себя поддевку и зашуршалъ по земляному полу.

— Вотъ он,— продолжалъ онъ, — вотъ!— И на его колнк одна за другой стали появляться дымящіяся свтовыя полоски.

Но огонь не зажигался.

— Что за оказія: аль отсырли?— удивленно произнесъ онъ и сталъ принюхиваться къ спичечному коробку.

— Да у тебя какіе штаны-то?— спросилъ поваръ.

— Какіе штаны? Извстно какіе — плисовые,— проворчалъ кучеръ и снова зачиркалъ спичками.

— Ну, и не зажжешь, о плисъ сроду не загорится. Давай-ка, вотъ, я!

— Да на!

И они оба зачиркали, испещряя свои панталоны цлыми стями свтящихся линій.

— И впрямь отсырли,— проговорилъ наконецъ поваръ.— Дай-ка еще.

— Вс, — отвтилъ Петръ и, выпрямившись, плюнулъ.

— Вс? Чего же тепериче длать?

Поваръ присвистнулъ.

— Чего длать?.. Бжи-ка на кухню, Федюха.

— И то, видно, на кухн взять, — согласился Федюха и побжалъ къ воротамъ.

Вспомня про лужу, онъ пріостановился, собрался съ духомъ, изловчился и такъ и взлетлъ на воздухъ.

Въ то же мгновенье раздался оглушительный крикъ, и Федюха, еще не касаясь земли, всею грудью ударился во что-то мягкое.

— Ой,— вскрикнулъ и самъ онъ, хватаясь руками за это мягкое и едва удерживаясь отъ общаго съ нимъ паденія.

— Кто такая? Варька, ты, чтоли?— прибавилъ онъ тутъ-же.

— Мамушки вы мои! визжалъ между тмъ пронзительный бабій голосъ.— Охъ, перепужалъ всю!.. Охъ… Пусти же, лшій! Пусти!

И, стукнувъ локтемъ по Федюхиной скул, она вырвалась изъ его объятій.

— Ишь ты, забились въ потемкахъ!.. Баринъ вонъ какъ серчаетъ, а они, — стала было она продолжать, но звонкій смхъ едора заглушилъ ея рчь. Потирая ушибленное мсто, онъ слегка прислъ къ земл и такъ и покатывался.

— Ха-ха-ха!— завторилъ ему густой октавой изъ тьмы сарая кучеръ.

— Гужеды,— про должала кричать обиженная.— Что глотки-то дерете? И, чтобъ васъ совсмъ… Такъ и скажу барину!..

Но ее не слушали.

едоръ пріудержался отъ смха и, отмахиваясь руками и тряся головой, едва-едва выговаривалъ:

— Какъ я на нее… какъ она на меня!.. Ой, родные вы мои!.. Какъ я, значитъ, скокъ — стой, что такое? Глянь,— баба! Вотъ, молъ, добро-то, вотъ, молъ…

И двойной смхъ раздавался съ новой силой.

— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!— такъ и раскатывалось по широкому двору и, вырываясь за частоколъ усадьбы, уносился далеко-далеко по спавшимъ полямъ.

Но, вотъ, въ этотъ дико-торжествующій грохотъ мало-по-малу сталъ врзываться новый звукъ.

Слабый, онъ заглушался имъ, но едва наконецъ одинъ изъ хохотавшихъ, въ передышк отъ смха, уловилъ его, какъ вдругъ толкнулъ своего товарища, что-то шепнулъ ему, и оба точно провалились.

— Варвара, Варвара!— раздался этотъ новый голосъ, высокій-высокій, прерывавшійся и, какъ-бы отъ натуги, слегка осипшій.— Черти вы этакіе, да откликнитесь вы, наконецъ!

Но все молчало.

— Я вамъ говорю, откликнитесь, дьяволы!.. Что у васъ такое? Что у васъ тутъ за свтопреставленіе? Отчего вы въ потемкахъ? Да ну же, ироды!..

— Спички отсырли, Василій Мироновичъ, — тихо пробасилъ Петръ.

— Спички? Что? Какія спички?.. А лошади, лошади гд? Лошади гд, дуралей? Отчего лошади не запрягаются?

И Василій Мироновичъ, потрясая простертыми руками, тронулся къ сараю.

— Полегче, тутъ лужица,— предостерегъ было Петръ.

Но поздно — баринъ ужъ ввалился, и ботинокъ его такъ и зачмокалъ въ жидкой и холодной грязи.

Онъ вскрикнулъ и, сдлавъ козла и едва не оставя въ грязи своей обуви, такъ и накинулся на Петра.

— Что ты стоишь? Что ты стоишь, дерево ты стоеросовое этакое!.. Разв теб неизвстно приказаніе? Разв не говорилъ едоръ, вдь онъ, бездльникъ, и теперь тутъ!.. Разв Варька не приходила торопить?.. А?.. Чего же ты не запрягаешь?.. А?..

— едоръ, бжи за спичками, — шепнулъ Петръ, сторонясь отъ барина.

— За спичками? Что?.. Стой! Впрочемъ, ступай — тамъ твое мсто!.. Спичекъ у васъ нтъ, спичекъ?.. Вотъ, вотъ он… вотъ, душегубцы, вотъ, дармоды! вотъ, вотъ…

И онъ, кривляясь и извиваясь всмъ своимъ тщедушнымъ тломъ, шарилъ то въ одномъ, то въ другомъ карман.

— Чортъ, нту спичекъ, нту… едоръ, бги… впрочемъ, нтъ, — тутъ он… Вотъ, вотъ!..

Спичка чиркнула, и слабый огонекъ озарилъ тщедушную бородку барина и его блдное, передергивавшееся лицо.

— Фонарь, фонарь!— пронзительно закричалъ онъ.

— Счасъ,— флегматично проговорилъ Петръ и снялъ со стны фонарь.

— Ну же,— продолжалъ кричать баринъ,— ну же!.. что же?.. Фонарь!…

— Счасъ,— произнесъПетръ,— свчка не стоитъ чтой-то.

— Фонарь!— уже совсмъ какъ-то запищалъ баринъ.— Пальцы горятъ, пальцы горятъ!.. На-аль…

И въ бороду подскочившаго Петра полетла дотлвавшая спичка. Тотъ молча стряхнулъ ее.

А баринъ, обругавъ кучера, пососалъ опаленный палецъ, опять выругался и принялся зажигать новую спичку.

Снова заблестлъ огонекъ и снова баринъ запищалъ:

— Фонарь же, фонарь!

Петръ подставилъ фонарь, но едва баринъ протянулъ къ нему спичку, какъ изъ воротъ пахнуло втромъ и пламя заколыхалось.

— А-а,— зашиплъ баринъ и, сгорбясь и подергивая плечами, сталъ пригибаться къ земл, между тмъ быстро шепча:

— Жалости, жалости въ васъ* нтъ: тамъ этакое роковое событіе, а вы спичекъ, спичекъ достать не можете… Да ну же, наконецъ!..

— Позвольте-съ, вотъ такъ-съ, — сказалъ Петръ и, повернувшись спиной къ воротамъ и упрятавъ фонарь между полами своей поддевки, сталъ передъ бариномъ, для чего-то даже разставивъ ноги.

Баринъ, все не переставая слезливо ругаться, пригибался все ниже и ниже и, наконецъ, опустился совсмъ на колни.

Кучеръ потянулся къ нему и накрылъ его поддевкой.

Мгновеніе — и сквозь полы Петра глянулъ свтъ, глянулъ, прыгнулъ черезъ баринову спину на тарантасный верхъ, съ него на стну и побжалъ подъ самый конекъ кровли.

— Фу-ты,— произнесъ баринъ, отряхивая свои подмокшія колнки.

— Ну, Петръ, — продолжалъ онъ,— теперь смотри, чтобы живо, — и голосъ его внезапно сдлался томнымъ, — ты вспомни только, вспомни, для чего нужны лошади!.. Для какого исключительнаго, для какого рокового случая… Однимъ словомъ, я на тебя надюсь, и пожалуйста же…

— Будьте покойны, Василій Миронычъ, нечто мы этого не понимаемъ? Мы это очень даже чувствуемъ, — началъ было Петръ, тоже немного тронутый, но баринъ не сталъ его слушать.

— Да, да,— проговорилъ онъ,— да… Но, что-то съ ней, несчастной?.. О, Боже мой, Боже мой!..

И онъ выбжалъ изъ сарая, на этотъ разъ минуя лужу съ помощью акробатической продлки съ воротнымъ столбомъ.

По уход барина, Петръ еще съ полминуты простоялъ въ томъ же положеніи, очевидно, соображая, что и какъ предпринять ему съ фонаремъ, и наконецъ осторожно высвободилъ его изъ-подъ своей поддевки и также осторожно поставилъ на подушку бговыхъ дрожекъ, гд онъ мигнулъ разъ другой отъ налетвшаго втра, да тутъ-же и угасъ.

Петръ плюнулъ, выругался не хуже барина и вышелъ на дворъ.

— Эй, Карпуха, Никита!— кричалъ онъ спустя минуту уже гд-то въ отдаленіи.

— Чего?— раздались голоса, очевидно, со сна.

— Запрягать помоги. Закушеркой надо. Живо!

— О-о! Ну, что же.

— А вы проворнй поворачивайтесь.

— Ну, что же.— И что-то точно брошенное съ высоты, шлепнулось на земь.

Раздались голоса, что-то заскрипло, залаяла проснувшаяся собака.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А Василій Мироновичъ, взойдя на свое ‘парадное’, съ минуту постоялъ передъ дверью, прислушиваясь и придерживая сильно бившееся сердце. Потомъ, открылъ дверь. Вдали прозвучали вопли. Онъ сморщился, вздрогнулъ и поспшно захлопнулъ дверь.

— Боже мой, Боже мой!— простоналъ онъ и заметался по крыльцу, какъ зврь по клтк.

Изъ глубины двора доносились скрипъ колодезнаго колеса, фырканье лошадей и смшанный гулъ голосовъ.

— Эй, вы тамъ!— неожиданно для самого себя закричалъ Василій Мироновичъ въ сторону шума,— скоро, что ли?

Отвта не было, онъ закричалъ опять.

— Счасъ,— донесся голосъ Петра,— только пристяжныхъ попоить.

— Попоить? Попоить!..— воскликнулъ перегнувшись въ вопросительный знакъ, Василій Мироновичъ, и потрясъ надъ собою руками.— Все еще не запрягали! О, варвары! О, негодяи! О…

Но смекнувъ, что коренная, можетъ быть, уже заложена, да и пристяжныя, можетъ быть, уже одты въ хомуты, онъ удержался отъ дальнйшихъ изліяній и, свернувъ за спиною руки кренделемъ, опять заходилъ по скрипучимъ половицамъ, сжавъ губы и всми силами заставляя себя не ждать Петра и не думать о жен.

— Вотъ же не остановлюсь, вотъ же, не буду слушать, вотъ же, у меня характеръ,— шепталъ онъ и шагалъ все скоре и скоре, круто поворачиваясь на каблукахъ.

Долго ли проходилъ онъ такимъ образомъ,— неизвстно, но когда онъ, наконецъ, остановился, то почувствовалъ порядочную таки усталость, даже голова слегка кружилась.

Онъ посмотрлъ передъ собой. Крыша людской избы уже вполн выдлялась на поблднвшемъ неб.

— Свтаетъ, — вздрогнулъ онъ и вдругъ, страшно заволновавшись, изо всхъ силъ закричалъ:

— Что же лошади? Эй!

— Счасъ, раздалось издали.

— Опять все сейчасъ, опять все сейчасъ, опять!.. Петръ, есть Богъ на неб…

— Да мази колесной нту,— отозвался Петръ.

— Что-о?

— Мази, мази, то-есть, колесной нту, ося смазать нечмъ.

— Мази, мази, мази!.. А-а-а!

Василій Мироновичъ прислъ почти на корточки, крпко переплетя пальцы рукъ, въ три пріема взломалъ ихъ и въ три же пріема опять разогнулся и, сверхъ того, еще подпрыгнулъ и вдругъ, расцпивъ надъ головой рук, ринулся къ балясин крыльца и, перевсясь, закричалъ:

— Саломъ, саломъ подмажь! Саломъ, душегубецъ!..

— Такъ-то и я мекалъ, что саломъ, — отозвался Петръ, — да, вдь, ключи-то у барыни, поди.

Василій Мироновичъ заплясалъ.

— У барыни, конечно, у барыни!.. А она, несчастная… О-о, несчастная!.. О, и я несчастный… И что же теперь длать, что же длать теперь?..

Послднія слова онъ прохриплъ тихо и слезливо, въ полномъ отчаяніи прислоняясь къ крылечной колонк и стукаясь о нее затылкомъ.

— Дегтемъ нечто, Василій Мироновичъ?— донеслось со двора.

— Что?— вдругъ опять завертлся Василій Мироновичъ.— Дегтемъ?.. Ну, конечно, ну, само собой!.. Дураки, идіоты, этого сообразить не могутъ: этакой дряни, какъ деготь!— онъ кричалъ, захлебываясь и жестикулируя, какъ только можетъ человкъ.— Нтъ, нтъ, не сообразить они не могутъ, они подлы, злы, мерзки…но они не глупы… Нтъ, нтъ, они все понимаютъ, они все-о понимаютъ!

И пронзительно взвизгнувъ на этомъ ‘все-о’, онъ быстро потрясъ своимъ указательнымъ пальцемъ.

— Да,— продолжалъ онъ,— но они не хотятъ, не хотятъ исполнять своихъ обязанностей, потому что это изверги, потому что мы избаловали ихъ, потому что, потому что… А писатели тамъ разные пишутъ, разные тамъ… чортъ, какъ ихъ называютъ!.. И все вздоръ, все чепуха, все галиматья… А они просто лнтяи, лежебоки, тунеядцы, которыхъ вшать, вшать надо!..

И вдругъ, измнивъ тонъ, онъ крикнулъ отрывисто:

— Ну, что же?

— Счасъ, — отвчали ему, — только погромки подвязать.

— Не надо погромковъ. Шутъ съ погромками!

— Какъ не надо погромковъ? Нечто при этакомъ раз возможно безъ погромковъ?— спокойно говорилъ Петръ.

— А я теб говорю, не надо!

И Василій Мироновичъ такъ хватилъ о перилы ладонью, что подпрыгнулъ отъ боли, и, разсердясь еще боле, взялъ такую высокую ноту, что поперхнулся и закашлялся.

Словно соболзнуя ему, со двора рзкимъ, протяжнымъ стономъ прозвенлъ колокольчикъ.

Василій Мироновичъ высморкался, отплевался и, собравъ всю силу своего голоса, но придерживаясь уже боле низкихъ потъ, продолжалъ:

— Слушай! Если ты черезъ пять минутъ, ровнехонько таки черезъ пять минутъ, не выдешь со двора, то, клянусь теб,— и онъ даже руку простеръ,— клянусь, что я выбью вс твои проклятые зубы и изувчу тебя, какъ…— и онъ опять поперхнулся.

Но на этотъ разъ только бубенчики просмялись ему своимъ короткимъ, отрывистымъ смшкомъ.

— Помни!— прогремлъ баринъ и твердымъ шагомъ прошелъ въ домъ.

Заря все блла.

Въ глубин двора перекликались птухи, гд-то еще глубже закричали гуси.

Силуэты строеній и деревьевъ вырисовывались уже вполн опредленно и начинали принимать свойственные имъ цвта.

— Ишь ты его, — раздавалось между тмъ у сарая.— Ногу, ногу! Тирру! Куда? Карпуха, взвозжалъ, что-ли? Такъ. Ну, все, чтоли? Придержи коренного-то… Ахъ, такъ его, — кнутишко забылъ. Эка, и впрямь вдь накостыляетъ шею,— чего съ него возьмешь?.. Карпуха, пошарь-ка на телжк. Тута? Ну, слава Теб, Господи. Ну-ка, въ часъ добрый!

И весь дворъ наполнился шумомъ и звономъ двинувшейся тройки.

Дорога отъ сарая пролегала мимо самаго господскаго дома.

Поровнявшись съ крыльцомъ, Петръ невольно заглянулъ на него.

Такъ и есть, дверь отворилась и въ вырвавшейся изъ нея полос свта появился Василій Мироновичъ.

Петръ было пріударилъ по лошадямъ, но баринъ протянулъ къ нему руки и закричалъ:

— Стой, стой!

Петръ остановилъ тройку и, косясь на барина, на манеръ черепахи, сталъ втягивать въ плечи свою толстую шею.

— Петръ, Петрушенька,— залепеталъ баринъ.— Поздравь меня… съ сыномъ, съ сыномъ!.. Петрашенька…

— Проздравляю, Василій Мироновичъ,— произнесъ Петръ и выпустилъ на свтъ Божій свою шею.

— Съ сыномъ, съ сыномъ, Петрашенька, съ сыночк…

Баринъ внезапно заплакалъ, замоталъ ручками и убжалъ въ домъ.

— Родила значитъ, подумалъ Петръ.— Что жъ, дло обнаковенное. Стало быть, теперь и кушерки не надоть. Такъ. А сколько изъ-за нея, изъ-за подлой, заботы приняли. А, чтобъ ихъ совсмъ!…

Онъ покачалъ головой, чмокнулъ и шевельнулъ возжами.

Лошади тронули и были очень изумлены, когда, прохавъ по двору, Петръ поворотилъ къ сараю и, слзши съ козелъ, сталъ ихъ отпрягать.

Но еще боле былъ изумленъ самъ Петръ, когда, уже при солнечномъ свт, очнувшись на своей постели отъ внезапнаго удара въ спину, онъ увидлъ передъ собой искаженное злобой лицо барина, который, задыхаясь, Кричалъ:

— Акушерка, акушерка, акушерка гд, негодяй? Расчетъ теб въ зубы, кровопійц, и провались ты въ преисподнюю!.— Ну, что же, — проговорилъ Петръ, почесываясь, — разсчетъ, такъ разсчетъ, ну, а что насчетъ кушерки, — такъ никакой въ ней моей касательности нту. Съ тмъ и останьтесь. Не важность.

Е. Гославскій.

НЕ ВАЖНОСТЬ.

Читайте также: