Научные задачи и методы истории философии, Тихомиров Павел Васильевич, Год: 1907 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 32 минут(ы)

Тихомировъ П. В. Научные задачи и методы истории философии // Богословский вестник 1907. Т. 3. No 9. С. 134 (2-я пагин.).

Научныя задачи и методы исторіи философіи. *)

(Окончаніе).

*) См. ‘Бог. Вст.’ 1907 г. февр., стр. 302—314. Въ промежутк между началомъ этой статьи и ея окончаніемъ имла мсто кончина знаменитаго историка новой философіи Куно Фишера (ум. 21 іюня). Сравнительно подробное изложеніе его воззрній на научныя задачи и методъ исторіи философіи, которое должно слдовать теперь по плану нашей статьи, будетъ, такимъ образомъ, вмст съ тмъ и поминальнымъ словомъ надъ его еще свжей могилой. Некрологъ и характеристику преподавательской и ученой дятельности Куно Фишера мы помстили въ ‘Трудахъ Кіевской Духовной Академіи’ — въ августовской книжк текущаго года (стр. 617—640).

‘Если справедливо, говоритъ Куно Фишеръ, что исторія есть человческая жизнь въ большихъ размрахъ, то должна существовать аналогія между методомъ, по которому исторія развиваетъ истину въ мыслящихъ умахъ, и тмъ методомъ, но которому мы производимъ сами въ себ эту истину. Ступени, которыя пробгаетъ исторія для того, чтобы произвести философскую систему, должны соотвтствовать фазамъ нашего собственнаго сознанія, когда мы ршаемся философствовать. Въ макрокосм исторіи мы найдемъ эти степени развитія только въ большихъ и, слдовательно, боле явственныхъ чертахъ, мы узнаемъ ихъ въ превосходнйшихъ примрахъ и, слдовательно, наилучшимъ образомъ. Поэтому большое изображеніе мы предпочтемъ малому, и какъ Платонъ строитъ государство для того, чтобы найти справедливость, такъ и мы будемъ смотрть на исторію философіи, какъ на Пропилеи, которыя наилучшимъ образомъ введутъ насъ въ самую философію. Конечно, при этомъ допускается двоякое предположеніе: во-первыхъ, что философія совпадаетъ съ тою степенью, на которой она теперь находится, и во-вторыхъ, что исторія философіи идетъ по закономрному развитію отъ одной системы къ другой, что системы слдуютъ другъ за другомъ не случайно, а необходимо. Мы можемъ говорить о введеніи въ философію только въ томъ случа, если справедливо первое предположеніе, мы можемъ доврить это введеніе исторіи философіи только въ томъ случа, если справедливо второе предположеніе. Оба эти предположенія составляютъ. философскія спорныя точки, и чмъ сильне на нихъ нападали, тмъ больше требуется, чтобы мы ихъ защитили’ {Куно Фишеръ, Исторія новой философіи. Пер. Н. Страхова, 1862 г. Т. I. Стр. 2—3. Мы цитируемъ по переводу съ стараго изданія, какъ ближе выражающаго взгляды автора именно въ начал его учено-литературной дятельности. О позднйшихъ его взглядахъ, которые, впрочемъ, не расходятся принципіально (а лишь въ примненіяхъ и частныхъ сужденіяхъ), будетъ нсколько словъ въ одномъ изъ ниже слдующихъ примчаній.}. Нужно замтить, что въ защит этихъ положеній, въ особенности перваго, Куно Фишеръ только путемъ очень тонкаго различенія спасается отъ упрека въ противорчіи. Причиною этого является его приверженность къ гегельянству. ‘Если я самую философію, говоритъ онъ, отождествляю съ ея позднйшею системою, то я однако же далекъ отъ того, чтобы принять догматъ, который дйствительно былъ признаваемъ въ этой систем (Куно Фишеръ разуметъ гегельянство). Подавляющее впечатлніе, сдланное позднйшею философіей на мыслящихъ современниковъ, сила и строгость ея метода, огромность ея объема — вс эти рдкія и единственныя достоинства привели къ тому, что въ безмрномъ панегиризм стали систему эту выдавать за вполн законченное дло философскаго духа. Будущее ршитъ, дйствительно ли это мнніе столь же нелпо, сколько оно, безъ сомннія, было преждевременно….. Философія столь же мало исчерпывается одною системою, какъ искусство однимъ художественнымъ произведеніемъ, какъ религія — одною догматикой, какъ справедливость — однимъ государствомъ. Поэтому я не отождествляю философію съ однимъ изъ ея результатовъ, даже и съ самымъ послднимъ, никакой философской системы, даже и послдней, я не признаю свободнаго отъ тхъ ограниченій, которыя возлагаетъ на нее извстное время. Отршить какую-нибудь философскую систему отъ этихъ ограниченій значитъ уничтожить самую исторію. Философія не исчерпывается въ одной систем, точно такъ какъ родъ человческій въ одномъ человк’….. {Тамъ-же, стр. 3—4.}

Какъ видимъ, Куно Фишеръ колеблется здсь между яснымъ сознаніемъ относительности всхъ вообще философскихъ построеній и признаніемъ въ гегельянств наивысшаго проявленія философствующаго духа, такъ что вся раннйшая философія является только введеніемъ въ эту. Выходъ отсюда онъ находитъ въ томъ, что для своего времени считаетъ Гегелеву философію окончательнымъ итогомъ предшествовавшаго развитія. ‘Подъ условіями дйствительности, говоритъ онъ, философія всегда является въ ограниченіяхъ вка, какъ развитая система, и кто хочетъ ввести себя въ философію, тотъ долженъ познакомиться съ ея высочайшимъ явленіемъ. Если же онъ хочетъ избжать ограниченій системы и опираться на одно родовое понятіе философіи, то онъ (Цокидаегь область дйствительности и ссылается на одну способность. Поэтрму онъ или долженъ самъ создать новую систему и тмъ доказать эту способность, или же онъ долженъ признать ее въ высочайшемъ ея проявленіи. Такъ какъ мы не хотимъ здсь пускаться въ неврную область пустой возможности, то мы будемъ представлять себ философію, какъ существующую въ нкоторой опредленной систем, и наше введеніе въ изученіе философіи не идетъ неизвстно куда, но иметъ въ виду опредленную систему философіи. Естественно, что эта опредленная система есть послдняя или настоящая система (это Куно Фишеръ говоритъ въ 1853 г.), такъ какъ въ ней до сихъ поръ философія наиболе удовлетворяетъ сама себ, или способность философіи дйствовала наиполнйшимъ образомъ. Для насъ въ извстномъ смысл эта настоящая система безконечна, потому что она еще не перестала дйствовать’ {Тамъ-же, стр. 5.}. Въ позднйшее время Куно Фишеръ въ значительной мр отршился отъ этой преданности и, такъ сказать, философской партійности. Собственно говоря, въ принцип взглядъ его вренъ: не отожествляя философію вообще съ какою-нибудь опредленною системой и полагая Послдній результатъ философскихъ исканій лишь въ безконечной дали будущаго, мы для своего времени должны наиболе владющую умами систему считать наиполнйшимъ итогомъ предшествовавшаго философскаго развитія, а вс раннйшія какъ бы введеніемъ въ нее. Но дло въ томъ, что такой всеобъемлющей системы въ настоящее время нтъ, и въ 1853 году ею отнюдь Не было гегельянство, потому что на ряду съ нимъ существовали другія не мене достойныя вниманія системы и точки зрнія. {Въ юбилейномъ изданіи своей ‘Исторіи’ К. Фишеръ уже воздерживается отъ такихъ отзывовъ о Гегелевой систем (ср. его ‘Введеніе въ исторію новой философіи’, пер. съ нм. изд. В. А. Попова, вып. 1, 1900 г., стр. 3—19).}

Изложенный общій взглядъ на исторію философіи и на отношеніе ея къ положительнымъ задачамъ философіи далъ Куно Фишеру возможность правильно понять научныя задачи исторіи философіи и показать несостоятельность процвтавшихъ до Гегеля взглядовъ,— хроникальнаго и односторонне критическаго: ‘Обыкновенно признаютъ, говоритъ Куно Фишеръ,— и этого нельзя отрицать,— что въ теченіе времени подъ именемъ философіи являлись системы, въ которыхъ человческій умъ излагалъ свои высочайшія понятія. Но чтобы въ этихъ различныхъ системахъ имло мсто согласное развитіе, чтобы мыслящій духъ въ различныхъ мыслителяхъ шелъ впередъ методически,— противъ такого понятія возстаетъ обыкновенное представленіе. И, такъ какъ рядъ этихъ системъ не умютъ связать понятіемъ философіи, то различныя системы безсвязно распадаются, каждая стоитъ отдльно, сама по себ, и соединяющая сила, которая располагаетъ члены въ извстномъ порядк, не есть мыслящій духъ, а только временная послдовательность. Такимъ образомъ, въ системахъ не видятъ ничего, кром хронологическаго порядка, и когда вздумаютъ излагать исторію философіи, получаютъ только хронику. Въ этомъ случа къ самому предмету относятся по крайней мр безъ предубжденій и излагаютъ то, что было на самомъ дл, именно: временную послдовательность философскихъ системъ. Но такой непредубжденный взглядъ (который не лишенъ достоинства для собиранія историческаго матеріала) очень скоро забывается, и начинаютъ искать результата, который добыла наконецъ исторія философіи. Хотятъ не только описывать эту исторію, но и судить объ ней, и потому начинаютъ разсуждать объ ней. Но тутъ вншняя физіономія исторія даетъ тотчасъ готовое сужденіе, которое пишутъ какъ мораль подъ баснею и которое можетъ разъ навсегда произнести приговоръ надъ исторіею философіи. Каждая система иметъ притязаніе быть истинною, слдовательно, вс он равно истинны, если мы будемъ принимать ихъ за то, за что он выдаютъ сами себя. Такъ какъ истина однако можетъ быть только одна и сама себ не противорчитъ, а философскія системы, напротивъ, разногласятъ,— если только не діаметрально противоположны другъ другу,— то очевидно, вс он равно ложны, если мы будемъ принимать ихъ за то, за что он выдаютъ взаимно другъ друга. Такимъ образомъ, предъ лицомъ исторіи философіи ставится судейское кресло, и о системахъ судятъ такъ, какъ мудрецъ въ разсказ Натана: каждую признаютъ правою, и осуждаютъ или отвергаютъ наконецъ вс. Кольцо каждой принимаютъ за настоящее, а потомъ надъ всми произносятъ приговоръ, что они фальшивые. Если смотрятъ на исторію философіи съ этой точки зрнія, то судятъ объ ней или эклектически или скептически. Электически судятъ, когда признаютъ за каждою системою одинаковое право и равное притязаніе на истину, скептически судятъ, когда ни въ одной не находятъ самой истины и, слдовательно, считаютъ вс философскія системы равно ей чуждыми… Успхъ, который и теперь имютъ эти взгляды, эклектическій и скептическій, на исторію философіи зависитъ отъ той важной мины, которую такъ легко принять и которой подражать еще легче. Исторія философіи разсматривается, какъ басня, которой нравоученіе предоставляется субъективному благоусмотрнію, эклектикъ высказываетъ его въ вид общаго утвержденія, скептикъ — въ вид общаго отрицанія… Въ хроникальномъ изложеніи отъ одной системы къ другой движется только время, никакой другой связи системъ здсь нтъ. Движется ли впередъ сама философія, переживаетъ ли она въ послдовательности системъ нкоторую исторію,— этотъ вопросъ не интересуетъ хрониста, который излагаетъ только то, что произошло. Слдовательно, для хроникальнаго изложенія исторіи философіи не существуетъ, такъ какъ въ немъ извстныя философіи только располагаются по порядку времени, и сама философія, съ этой точки зрнія, есть неизвстная величина, которая вовсе не входитъ въ разсчетъ. Напротивъ, съ эклектической и скептической точекъ зрнія, хотя и существуетъ философія, но не прогрессивная. Для эклектика философія исчерпывается въ каждой систем, и, слдовательно, для него нтъ въ ней прогресса. Для скептика нтъ философіи ни въ одной систем, слдовательно, и для него нтъ никакого поступательнаго движенія въ ряду системъ. А такъ какъ безъ этого движенія нтъ и исторіи философіи, то мы должны принять, что исторія философіи отвергаетъ какъ эклектическій, такъ и скептическій взглядъ’ {Тамъ-же, стр. 6—8. Въ своемъ позднйшемъ введеніи въ исторію новой философіи Куно Фишеръ къ возникновенію хроникальнаго и односторонне-критическаго взгляда на исторію философіи уже не относится такъ высокомрно и иронизирующе, а видитъ въ нихъ нчто принципіальное именно, вполн естественное слдствіе тхъ трудностей, какія заключаются въ самомъ понятіи исторіи философіи. ‘Уже самое понятіе исторіи философіи,— говоритъ онъ здсь,— представляетъ нкоторыя аатрудненія, могущія повредить длу. Ибо понятіе становится труднымъ, если его признаки невозможно тотчасъ-же согласовать между, собою, оно становится невозможнымъ, если они дйствительно несогласимы. Повидимому, между понятіями исторіи и философіи происходитъ такого рода разногласіе: исторія немыслима безъ хронологическаго ряда событій, философія — безъ познанія истины, а истинно только такое понятіе, которое совершенно соотвтствуетъ вещи или своему предмету. Но здсь могутъ имть мсто только два случая, именно, существуетъ-ли соотвтствіе между понятіемъ и вещью, или нтъ, въ первомъ случа понятіе истинно, во второмъ — ложно. Истина можетъ быть только одна, она не иметъ порядка или временной послдовательности событій, а слдовательно, повидимому и исторіи. И вотъ является исторія философіи, послдовательный рядъ различныхъ системъ, зачастую гораздо сильне противорчащихъ другъ другу и никогда вполн не соглашающихся между собою, чмъ открытая оппозиція самой философіи, чмъ яснйшее доказательство противъ возможности ея существованія. И вотъ появляются противорчивыя мннія философовъ, многочисленность и разнообразіе ихъ системъ, которыя подвергаютъ сомннію возможность познанія истины. Въ числ упрековъ, бросаемыхъ древними скептиками философіи, противорчіе системъ, было однимъ изъ первыхъ и важнйшихъ. Ясно, что съ этой точки зрнія объ исторіи философіи въ строгомъ смысл слова не можетъ быть рчи, приходится или придерживаться исторически данныхъ фактовъ множества такъ называемыхъ системъ, не заботясь объ истинности ихъ содержанія, и сообразно этому длать изъ исторіи философіи только исторію излагаемыхъ философовъ, ихъ жизни, мнній и школъ, насколько позволяютъ это источники и насколько хорошо они поняты, или требовать единства истиннаго познанія и усматривать въ этихъ различныхъ системахъ множество попытокъ, которыя не ведутъ къ цли и которыя поголовно осуждаются за ихъ историческій характеръ. Такимъ образомъ въ исторіи философіи историческій интересъ совершенно расходится съ философскимъ: въ первомъ случа исторія философіи становится предметомъ только разсказа, во второмъ — только сужденія, разсказъ перваго рода столько-же лишенъ критики и сужденія, какъ критика второго лишена исторіи и историческаго взгляда. Съ односторонне исторической точки зрнія получается только исторія, а не философія, а съ односторонне критической — только философія, а не исторія. Эта философія…. съ историческими системами поступаетъ или чисто скептически — въ томъ случа, когда вс ихъ отвергаетъ, или эклектически,— когда она по чисто субъективной оцнк отмчаетъ и выбираетъ истинное’ (Введеніе въ ист. нов. фил., В. А. Попова, вып. 1. Стр. 4—6). Діогенъ Лаэрцій, Секстъ Эмпирикъ и Іоаннъ Стобей въ древности, Томасъ Стэнли, Петръ Бэйль и Яковъ Вруккеръ въ новое время суть, по К. Фишеру, представители трехъ несостоятельныхъ способовъ обработки исторіи философіи — хроникальнаго, скептическаго и эклектическаго (стр. 6—7).}. Единственно возможнымъ и законнымъ взглядомъ, по мннію Куно Фишера, остается тотъ, который въ основу исторіи философіи кладетъ идею развитія.

Досел изложенные взгляды Куно Фишера, можно сказать, цликомъ сдлались общенаучнымъ достояніемъ. И хотя новйшее время не свободно отъ примровъ хроникальнаго (напримръ у Ибервега), односторонне-критическаго изложенія исторіи философіи (напримръ, у Льюиса, Дюринга и др.), тмъ не мене посл Гегеля и Куно Фишера такой способъ изложенія уже безспорно признается устарлымъ. Идея развитія тоже согласно признается основою и руководящимъ принципомъ въ научной разработк исторіи философіи. Но самое пониманіе Куно Фишеромъ этой идеи развитія философіи не имло такого успха въ наук и далеко не распространено. Въ движеніи философскихъ системъ Куно Фишеръ видитъ развитіе человческаго самопознанія. Эта точка зрнія, во многихъ отношеніяхъ весьма цнная, является все-таки односторонней: она слишкомъ подчеркиваетъ антропологическій интересъ исторіи философіи (что можно видть отчасти и изъ приведенныхъ въ самомъ начал выдержекъ, гд Куно Фишеръ настаиваетъ на точномъ соотвтствіи ступеней историческаго развитія философіи съ ступенями индивидуальнаго философскаго развитія) и оставляетъ въ тни интересъ объективно-научный. Во всякомъ случа, посл Гегеля за постановку исторіи философіи на вполн научную почву первая благодарность принадлежитъ Куно Фишеру. И когда въ цитированномъ нами юбилейномъ сборник въ его честь онъ называется корифеемъ современныхъ научныхъ представителей исторіи философіи, то въ этомъ нтъ ни малйшей дозы лести, а лишь дань справедливости.

Мы показали, какъ постепенно выяснялась общая концепція предмета и значеніе исторіи философіи. Что-же касается ея научныхъ задачъ и методовъ, то выясненіе ихъ шло объ руку съ пониманіемъ факторовъ историческаго развитія философскаго мышленія. Куно Фишеръ и въ этомъ отношеніи оказалъ добрую услугу Гегелю, сохранилъ за нимъ честь оставаться иниціаторомъ научной разработки исторіи философіи: Гегель главною движущею силой въ развитіи философіи считалъ логическую потребность раскрытія идеи путемъ діалектическаго процесса, имманентную необходимость. Но кром этой силы, происхожденіе философскихъ системъ много обязано и другому фактору, который можно назвать культурно-историческимъ. ‘Здсь, говоритъ Виндельбандъ, приходится имть дло съ представленіями, возникшими на почв условій времени, и съ общественными потребностями, которыя даютъ философіи ея задачи и матеріалы для разршенія ихъ. Крупныя открытія и вопросы, поднятые спеціальными науками, стремленія религіознаго сознанія, воззрнія искусства, перевороты въ государственной и общественной жизни даютъ философіи внезапные толчки и создаютъ новыя стремленія, выдвигающія ту или иную проблему впередъ и заставляющія забывать другія проблемы’ {Виндельбандъ, Исторія философіи. Пер. Рудина. 1898. Стр. 11.}. Гегель обратилъ вниманіе и на это соотношеніе, но не воспользовался имъ какъ слдуетъ. Среди его послдователей всего лучше выяснилъ этотъ культурно-историческій моменть опять Куно Фишеръ и въ своей ‘Исторіи новой философіи’ далъ ему блестящее примненіе.

Такимъ образомъ, Куно Фишера вмст съ Гегелемъ можно считать творцомъ научной исторіи философіи. Принципы изслдованія, примненные имъ, стали посл него примнять и другіе. Такъ, на исторію философіи смотрятъ, какъ на введеніе въ философію: Бауэръ, Рейхлинъ Мельдеггъ, Краузе. Изъ новйшихъ писателей по нашей наук боле всего приближается къ Куно Фишеру по пріемамъ работы и по основному воззрнію на цнность системъ (но отнюдь не по своимъ положительнымъ убжденіямъ) Альфредъ Фулье. У насъ въ Россіи подражателемъ Куно Фишера въ своихъ академическихъ чтеніяхъ былъ профессоръ М. И. Каринскій.

Но сколь ни много обязана наша наука своей правильной постановкой Гегелю и Куно Фишеру, все-таки нельзя сказать, чтобы ими въ этомъ отношеніи было сдлано все. Самая идея развитія философіи у Куно Фишера получила одностороннее толкованіе. Кром того, и указаніе факторовъ философскаго прогресса, которые обязанъ вскрыть историкъ при объясненіи любой данной системы, сдлано Куно Фишеромъ неполно, почему и его собственная ‘Исторія философіи’ производитъ впечатлніе нкоторой искусственности и не совсмъ врно воспроизводитъ историческую физіономію системъ.

Кром имманентной необходимости перехода отъ одной системы къ другой, или логической потребности — раскрыть разъ выставленные принципы до ихъ отдаленнйшихъ слдствій, примирить открывающіяся противорчія и устранить допущенный догматизмъ, кром, затмъ, культурно-историческаго фактора, въ движеніи системъ громадное участіе принимаетъ и такъ называемый индивидуальный факторъ. ‘Наиболе крупные представители философіи, говоритъ Виндельбандъ, являются обыкновенно законченными, самостоятельными индивидуальностями, особенности которыхъ оказываютъ вліяніе не только на выборъ и группировку проблемъ, но точно также и на разработку послднихъ, какъ въ ихъ собственныхъ ученіяхъ, такъ и въ ученіяхъ ихъ послдователей….. Очевидно, что эта зависимость разработки философскихъ проблемъ отъ субъективныхъ условій жизни отдльныхъ личностей оказываетъ еще большее вліяніе, чмъ условія времени, національности и т. д. Нтъ ни одной философской системы, которая была бы свободна отъ этого вліянія личности своего творца. Поэтому вс философскія системы являются продуктами индивидуальнаго творчества и имютъ въ этомъ отношеніи нкоторое сходство съ произведеніями искусства. Подобно послднимъ, он могутъ быть поняты только въ связи съ личностью своего создателя. Элементы міровоззрнія у каждаго философа складываются изъ вчныхъ проблемъ дйствительности и направленной на ихъ разршеніе дятельности разума, а также изъ воззрній и идеаловъ его народа и времени, форма же, распорядокъ, связь и оцнка, которой он подвергаются въ систем философа, обусловлены его рожденіемъ, воспитаніемъ, его дятельностью и судьбою, его характеромъ и его жизненнымъ опытомъ’ {Тамъ-же, стр. 12.}.

Значеніе этого индивидуальнаго фактора замчено было очень скоро. Самъ Куно Фишеръ въ своихъ позднйшихъ трудахъ сталъ придавать ему надлежащее значеніе. Но трудно здсь назвать какого-нибудь одного опредленнаго ученаго, которому бы первому наука была обязана указаніемъ на эту сторону дла. Поправки и дополненія длать вообще легче, чмъ устанавливать первые принципы и длать первые опыты примненія этихъ принциповъ. Изъ авторовъ курсовъ по исторіи философіи удляютъ достаточное вниманіе этому фактору философскаго развитія Виндельбандъ и Фалькенбергъ. Особенно большое значеніе придаетъ ему авторъ одного изъ новйшихъ курсовъ датскій профессоръ Гаральдъ Гефдингъ. Онъ во введеніи въ свою ‘Исторію новой философіи’ говоритъ о громадномъ значеніи ‘личнаго уравненія’ при выработк ршеній философскихъ проблемъ {Н. Hffding, Geschichte der neueren Philosophie. Uebers. von F. Benedixen Lpz. 1894. B. I. S. X.}. Аналогія въ этомъ случа заимствуется изъ астрономіи, гд считается необходимымъ, въ извстныхъ случаяхъ, для даннаго наблюдателя знать характеръ и величину обычно допускаемыхъ имъ ошибокъ въ отмтк своихъ наблюденій, этимъ и пользуются для поправокъ въ вычисленіяхъ, опирающихся на его наблюденія. Въ исторіи философіи дло можно представлять такимъ образомъ, что такой или иной отвтъ на философскій вопросъ есть историческое неизвстное, X, обусловливаемое историческими данными,— извстными,— средой, господствующими научными воззрніями, философскими традиціями и, главнымъ образомъ, личными особенностями и наклонностями мыслителя, если бы мы по этимъ условіямъ составили уравненіе для опредленія X, то при изслдованіи этого уравненія (читатели, вроятно, помнятъ изъ алгебры объ изслдованіи уравненія), наибольшее вліяніе на величину и характеръ X пришлось бы приписать личному фактору.

Въ своей монографіи объ исторіи философіи, какъ объективномъ процесс, мы старались выяснить, насколько это участіе личнаго фактора въ нкоторыхъ случаяхъ нарушаетъ закономрность философскаго прогресса {П. В. Тихомировъ, Исторія фил., какъ процессъ постеп. выраб. научно обосн. и истин. міровоззрнія, стр. 26 и слд.}. Легко понять, какъ важно для историка философіи, при изученіи той или иной системы, точно опредлить размры этого участія и, при оцнк ея научнаго значенія, элиминировать (выдлить) все, имющее только субъективный интересъ для самого мыслителя. И какъ бы ни было велико по своему объему это лишь субъективно-цнное, все-таки получится нкоторый и объективно-цнный остатокъ. ‘Въ исторіи философіи, говоритъ Виндельбандъ, и удивительно именно то, что изъ этой подавляющей массы индивидуальныхъ и коллективныхъ заблужденій въ цломъ выдлилась все-таки схема общепринятыхъ формъ міропознанія и жизнепониманія, представляющая научный результатъ исторіи философіи’ {Виндельбандъ, стр. 13.}.

Подведемъ теперь итогъ своей экскурсіи въ область недлинной исторіи нашей науки. Мы видимъ, что съ тхъ поръ, какъ исторія философіи стала на твердую научную почву,— съ Гегеля и до нашихъ дней,— выяснилась для историка необходимость при объясненіи каждой системы вскрыть въ ней дйствіе трехъ факторовъ: логическаго, культурно-историческаго и индивидуальнаго. Такъ будетъ достигнуто объясненіе данной системы, указанъ ея генезисъ. Но такъ какъ для историка философіи, по удачному сравненію Фалькенберга, ‘каждая новая система есть только новый камень, который, будучи хорошо отесанъ, и искусно приложенъ къ другимъ, помогаетъ возводить въ высоту пирамиду знанія’ {Фалькенбергъ, Исторія новой философіи отъ Николая Кузанскаго (XV в.) до настоящаго времени. Пер. подъ ред. проф. А. И. Введенскаго. 1894 г. Стр. 2.}, то за объясненіемъ, собственно исторической задачей, должна слдовать оцнка,— задача философски-критическая. Это объясненіе и въ особенности эта оцнка (которую не слдуетъ смшивать съ обыкновенной критикой) имютъ свои спеціальные методы.

II. Современное пониманіе научныхъ задачъ и методовъ исторіи философіи.

Если брать научныя задачи философіи во всей полнот, то она должна,— какъ формулируетъ эти задачи Виндельбандъ,— ‘1, точно установить вс данныя, которыя могутъ быть получены о жизни, духовномъ развитіи и ученіяхъ отдльныхъ философовъ изъ находившихся въ нашемъ распоряженіи источниковъ,— 2, изъ этихъ данныхъ возстановить генетическій процессъ такимъ образомъ, чтобы для каждаго философа ясна была зависимость его ученія какъ отъ ученія его предшественниковъ, такъ и отъ общихъ идей его времени, отъ его индивидуальныхъ особенностей и отъ его образованія,— 3, оцнить, какое значеніе имютъ по отношенію къ общему результату исторіи философіи изученныя и разъясненныя такимъ образомъ ученія’ {Виндельбанlъ, 1. с. стр. 13.}. Это пониманіе научныхъ задачъ исторіи философіи въ настоящее время принадлежитъ къ числу общепризнанныхъ, и если досел встрчаются еще курсы, которые охотне разрабатываютъ какую-либо одну изъ этихъ задачъ, не затрогивая или лишь слегка касаясь другихъ, то это происходитъ не вслдствіе несогласія съ указаннымъ общимъ взглядомъ на задачи науки, а вслдствіе методологическихъ или личныхъ удобствъ и тхъ или иныхъ спеціальныхъ цлей. Въ принцип же ни одинъ историкъ философіи не отрицаетъ, что онъ обязанъ показать три вещи: чему и при какихъ обстоятельствахъ училъ данный философъ? какъ возникло такое ученіе? и какую цнность оно иметъ. въ общемъ рост философскаго вднія? Виндельбандъ называетъ дв первыя задачи нашей науки филологическо-историческими, а послднюю философско-критической {Тамъ-же.}. Это не совсмъ точно,— по крайней мр, въ отношеніи второй задачи. Что собираніе фактическихъ данныхъ о жизни, духовномъ развитіи и ученіи извстнаго философа есть работа филологическо-историческая, это — врно, но выясненіе генезиса философской системы можетъ быть названо въ строгомъ смысл исторической работой лишь постольку, поскольку вскрывается вліяніе на систему культурно-историческаго фактора, участіе же въ ея созданіи логическаго фактора, что и представляетъ собственно главный философскій интересъ, можетъ быть показано только спеціалистомъ-философомъ, способнымъ оцнить силу идейныхъ философскихъ мотивовъ,— напримръ, понять скрытое противорчіе въ предшествовавшихъ системахъ, точно установить взаимное отношеніе понятій, имвшихъ Особенно важное значеніе для даннаго философа, а главное, возстановить подлинный ходъ мыслей и связь идей, что въ литературномъ изложніи самого мыслителя часто бываетъ затушевано массой стороннихъ подробностей и вспомогательныхъ методическихъ аксессуаровъ. Напримръ, понять и истолковать логическую схему Кантовой критики познанія можетъ только тотъ, кто всецло войдетъ въ духъ идей владвшихъ умомъ Канта, тщательно отдлитъ въ его писаніяхъ имющее значеніе лишь литературнаго пріема отъ того, что выдаетъ дйствительный ходъ или только направленіе мыслей философа, а для этого онъ долженъ подвергнуть сравнительному критико-философскому анализу различныя произведенія Канта, трактующія данный предметъ съ разныхъ сторонъ (главнымъ образомъ ‘Критику чистаго разума’ и ‘Пролегомены’),— такъ будетъ достигнуто генетическое объясненіе лишь въ сфер собственнаго мышленія Канта, прослдить же логическіе отголоски въ этомъ мышленіи идей его предшественниковъ и современниковъ можно опять только путемъ подобнаго же философскаго анализа и разностороннихъ сопоставленій. Вообще реконструировать логическій ходъ мыслей философа — не мене философская задача, чмъ и историко-критическая оцнка его системы. Подобнымъ же образомъ и объяснить дйствіе въ образованіи системы индивидуальнаго фактора — боле психологическая задача, чмъ чисто историческая. Задачу же оцнки системъ называютъ философской — совершенно справедливо.

При разршеніи каждой изъ своихъ трехъ спеціальныхъ задачъ исторія философіи пользуется особымъ методомъ. Наилучшее разъясненіе методовъ первой изъ этихъ задачъ для древней философіи впервые дано Шлейермахеромъ, по указаніямъ котораго и работалъ извстный Риттеръ, авторъ двнадцатитомной, для настоящаго времени нсколько уже устарвшей исторіи философіи. Изъ новйшихъ же писателей мы считаемъ нужнымъ указать, какъ на дающихъ правильныя и достаточно подробныя разъясненія методовъ двухъ первыхъ задачъ,— на Виндельбанда и Фулье въ ихъ ‘Исторіяхъ философіи’ и на Эмиля Бутру въ его ‘Etudes d’ histoire de la philosophie’ (собственно о задачахъ исторіи философіи здсь — одна небольшая, но весьма интересная статья). Для методовъ же третьей, философско-критической задачи, наилучшія разъясненія даютъ Куно Фишеръ и особенно Фулье. Дло здсь представляется въ такомъ вид.

Что касается установки фактической стороны (первая задача), то исторія философіи опирается при этомъ на тщательное и обширное изслдованіе источниковъ {Характеристику первой задачи исторіи философіи и методовъ ея разрiенія мы приводимъ по Виндельбанду (ср. цит. соч., стр. 13 и слд., а также его ‘Исторію древней философіи’, пер. подъ ред. проф. А. B. Введенскаго, 3 изд. 1902 г., стр. 5—6).}. Однако послдніе для различныхъ временъ отличаются весьма различной ясностью и полнотой.

Главными источниками философско-историческаго изслдованія являются, разумется, сочиненія самихъ философовъ. При изученіи исторіи новой философіи мы имемъ въ этомъ отношеніи сравнительно твердую почву подъ ногами. Со времени изобртенія книгопечатанія литературная традиція установилась столь прочно и ясно, что она уже не доставляетъ въ общемъ никакихъ затрудненій. Сочиненія, изданныя философами со времени возрожденія, вполн доступны для современнаго изслдованія: случаи, въ которыхъ вопросы о подлинности, времени происхожденія и т. н. могли бы давать поводъ къ спорамъ, крайне рдки, филологическая критика иметъ здсь очень мало мста, и тамъ, гд она примняется (напримръ при оцнк различныхъ изданій Кантовыхъ сочиненій, особенно ‘Критики чистаго разума’), она касается только подчиненныхъ и, въ послдней инстанціи, безразличныхъ пунктовъ. Точно также и со стороны полноты матеріала мы здсь достаточно обезпечены: трудно предположить, чтобы что-нибудь важное было утеряно или еще ожидало опубликованія. Если внимательное филологическое изслдованіе послдняго столтія и дало намъ нчто новое о Спиноз, Лейбниц, Кант, Мэнъ-де-Биран, то философскій результатъ такого изслдованія, сравнительно съ тмъ, что мы уже знали раньше, иметъ только ничтожную цнность. Въ лучшемъ случа, дло шло — и впредь можетъ итти — лишь о дополненіяхъ, особенное значеніе при этомъ имютъ случайныя данныя изъ переписки, могущія пролить большій свтъ на индивидуальный факторъ философско-историческаго развитія.

Въ мене благопріятномъ положеніи находятся источники средневковой философіи, часть которыхъ (хотя и незначительная) досел еще находится въ рукописяхъ. В. Кузенъ и его школа много сдлали для опубликованія этихъ текстовъ, и въ общемъ мы можетъ быть убждены, что обладаемъ и для этого времени достаточнымъ,— хотя и не лишеннымъ пробловъ,— матеріаломъ. Напротивъ, наше знакомство съ арабской и еврейской философіей среднихъ вковъ и съ ея вліяніемъ на ходъ европейской мысли въ частностяхъ досел еще весьма проблематично, это образуетъ чувствительный проблъ въ изученіи источниковъ исторіи философіи.

Гораздо еще хуже обстоитъ дло съ памятниками античной философіи. Во всякомъ случа, впрочемъ, главное изъ оригинальныхъ сочиненій сохранилось до насъ и здсь: таковы — основныя сочиненія Платона и Аристотеля, хотя и въ очень сомнительной форм, и писанія позднйшаго времени,— сочиненія Цицерона, Сенеки, Плутарха, святыхъ отцевъ и неоплатониковъ. Несравненно большая часть философскихъ сочиненій древности затеряна. Вмсто нихъ мы должны довольствоваться фрагментами, которые только благодаря случайной цитаціи у того или иного изъ сохранившихся до насъ писателей дошли къ намъ, да и то въ весьма спорной форм.

Если, не смотря на это, удалось все-таки получить детальную и научно-достоврную картину развитія древней философіи (ясне, чмъ средневковой), то этимъ мы обязаны не только непрерывнымъ усиліямъ филологической и философской обработки этого матеріала, а и тому обстоятельству, что на ряду съ остатками оригинальныхъ произведеній философовъ до насъ дошли и остатки историческихъ извстій древнихъ-же авторовъ объ ученіяхъ древнйшихъ философовъ,— это — уже вторичные источники. Впрочемъ, и изъ этихъ источниковъ лучшее затеряно,— именно, историческіе труды и ученые сборники перипатетической и стоической школы изъ конца IV и изъ III в.в. до Р. Хр. Эти работы впослдствіи прошли черезъ много рукъ, прежде чмъ превратиться въ сохранившіяся до насъ компиляціи изъ римской эпохи, каковы, напр., извстныя подъ именемъ Плутарха ‘Placita philosophorum’, ‘Deipnosophistae’ Атенея, сочиненія Секста Эмпирика, Діогена Лаерція ‘ , ‘ выдержки у св. отцовъ и извстія комментаторовъ позднйшаго времени, напр., Александра Афродисійскаго, емистія и Симплиція.

Тамъ, гд исТочники находятся въ столь сомнительномъ состояніи, какъ въ области всей древней философіи, тамъ критическая установка фактическихъ данныхъ должна идти объ руку съ изслдованіемъ прагматической и генетической связи. Ибо тамъ, гд самые источники оказываются недостаточными или сомнительными, ршеніе можетъ быть получено только выясненіемъ разумной, т. е. соотвтствующей психологическому опыту, связи: въ этихъ случаяхъ исторія философіи, какъ и всякая исторія, обязана, положивъ въ основу достоврно извстное по источникамъ, оріентироваться и въ тхъ областяхъ, гд утеряна нить надежной и достоврной традиціи (разумется, конечно, литературная, а не устная традиція).

Объясненіе фактическихъ данныхъ (2-ая задача нашей науки) въ исторіи философіи, какъ мы уже говорили, бываетъ или идейно-прагматическимъ, или культурно-историческимъ, или-же, наконецъ, психологическимъ,— соотвтственно тремъ указаннымъ раньше факторамъ, опредляющимъ движеніе философской мысли,— логическому, культурно-историческому и индивидуальному.

Что касается примненія каждаго изъ этихъ методовъ объясненія, то, по нашему мннію, каждый изъ нихъ въ надлежащихъ границахъ долженъ быть примняемъ къ изученію каждой системы. Эти границы примненія каждаго изъ трехъ методовъ опредляются конечною цлью исторіи философіи. Мы говорили въ начал своей статьи, что наша наука иметъ своею цлью врное изображеніе и воспроизведеніе историческаго роста философіи, какъ процесса постепенной научной обработки общихъ вопросовъ, состоящаго въ постепенномъ освобожденіи научнаго міросозерцанія отъ всякихъ одностороннихъ и догматическихъ примсей и тмъ приближающаго наше знаніе къ идеалу абсолютной истины. Другими словами, въ изучаемой систем историкъ философіи обязанъ вскрыть моментъ приближенія къ истин. Отсюда ясно, что основною цлью исторіи философіи является идейно-прагматическое объясненіе системъ, только оно даетъ возможность правильной философско-критической оцнки системы съ ея положительныхъ сторонъ. Методы двухъ прочихъ объясненій,— культурно-историческаго и психологическаго,— должны при этомъ имть уже вспомогательное значеніе: они должны содйствовать, прежде всего и главнымъ образомъ, отдленію въ изучаемой систем научно-цннаго и истиннаго отъ случайныхъ историческихъ и индивидуально-субъективныхъ примсей, а затмъ и прояснить положительное научное значеніе тхъ или иныхъ идей системы указаніемъ на ихъ реальные мотивы и отношенія. Такимъ образомъ, эти два объясненія должны предшествовать идейно-прагматическому, образовать для него естественное prius и историческую опору. Неправильно поэтому мнніе нкоторыхъ писателей по нашей наук,— напр., не разъ цитированнаго уже Виндельбанда,— будто примненіе того или иного изъ трехъ методовъ философско-историческаго объясненія системъ зависитъ отъ фактическаго состоянія источниковъ и будто прагматическое объясненіе предпочитается только такими историками, которые во всхъ раннйшихъ системахъ видятъ только приготовленіе къ какой-нибудь опредленной систем,— какъ, напр., Гегель исторію философіи разсматриваетъ только какъ подготовленіе своей системы, или Тило вс системы оцниваетъ, лишь какъ подготовку Гербартовой философіи. Мы видли, что взглядъ, считающій исторію философіи подготовкой или введеніемъ къ абсолютно-истинной систем философіи, въ принцип вполн законенъ, и только при немъ исторія философіи становится научно-цнной дисциплиной. Единственно что нужно помнить при проведеніи этого взгляда, дабы не впасть въ заблужденіе, это-то, что ни одна система не бываетъ настолько всеобъемлющей, даже и для своего времени, чтобы справедливо считаться полнымъ итогомъ раннйшаго философскаго развитія. А идейно-прагматической должна быть всякая исторія философіи. Упоминаемое-же Виндельбандомъ фактическое состояніе источниковъ здсь совершенно не причемъ. Конечно, по своему личному вкусу историкъ можетъ ограничиться, напр., только культурно-историческимъ или психологическимъ объясненіемъ, но пусть онъ и помнитъ, что это далеко не есть его главное дло, а только подготовительная работа. Мы, впрочемъ, считаемъ возможнымъ ограничиться подобными объясненіями въ отношеніи къ такимъ философемамъ, которыя не имли самостоятельнаго значенія въ качеств моментовъ приближенія къ истин, а представляли собою только разработку почвы для какой нибудь самостоятельной системы. Таковы, напр., доктрины эпохи возрожденія, подготовившія умы къ созданію новой европейской философіи, таковы многія доктрины т. н. англійскаго, французскаго и нмецкаго просвщенія, представлявшія собою, съ одной стороны, популяризацію раннйшей философіи, а съ другой, образовавшія атмосферу, въ которой зародились позднйшія самостоятельныя идеи.

Такъ какъ объясненіе системы должно подготовить насъ къ ея философско-критической оцнк, то понятно, какъ важна правильность и историческая врность этого объясненія. Говоримъ это одинаково о всхъ трехъ видахъ объясненія. Указать какіе нибудь однообразные вншніе пріемы и способы для достиженія подобной правильности и врности невозможно. Общіе пріемы анализа,— историческаго, психологическаго и логическаго,— конечно, должны имть здсь самое широкое и разностороннее примненіе, но вс эти пріемы все-таки могутъ дать намъ только мертвую схему,— да и то часто не соотвтствующую дйствительности,— если къ нимъ не присоединяется нчто, не поддающееся точной методологической регламентаціи, но существенно важное, именно, способность вполн стать на точку зрнія объясняемаго автора, какъ-бы ассимилировать свое мышленіе и свои интересы съ его мышленіемъ и интересами. Это — родъ того симпатическаго переживанія чужой душевной жизни, которое характеризуетъ художественное творчество. ‘Если мы не съумемъ сдлать этого, говоритъ Фулье, мы будемъ походить на астронома, который, оставаясь въ Париж и наблюдая небо въ телескопъ, захотлъ-бы судить о картин неба съ Нью-Іоркской обсерваторіи. Многіе изъ историковъ философіи впадали въ подобную ошибку,— они начинали съ признанія ихъ собственной точки зрнія единственно врной и съ признанія своей обсерваторіи истиннымъ центромъ вселенной’ {A. Fouille, Histoire de la philosophie, 2-ime dition. Paris. 1879. P. VII.}… Впрочемъ, для историка философіи эта способность стать на чужую точку зрнія и ассимилироваться съ мышленіемъ объясняемаго философа въ гораздо меньшей степени есть плодъ врожденнаго таланта и живой подвижности души, чмъ для художника. Справедливо говорятъ, что ‘poetae nascuntur’, ну, а хорошимъ историкомъ философіи можно и сдлаться при нкоторой работ надъ собой. Это зависитъ отъ того, что послднему приходится имть дло съ мышленіемъ другихъ людей, которое легче поддается анализу и усвоенію, чмъ чувство и волевые импульсы, занимающіе художника. Главное и въ нкоторомъ смысл даже единственное въ этомъ случа условіе для историка философіи — отршиться на время объясненія отъ всхъ своихъ собственныхъ убжденій насчетъ истиннаго и ложнаго, помнить, что все это, въ сущности, весьма относительныя категоріи,— и истинное для нашего времени можетъ казаться такимъ только намъ, за плечами которыхъ стоитъ слишкомъ 2,000-лтняя исторія мысли, для древнйшихъ-же мыслителей существовали другіе горизонты, какъ равно совсмъ другіе горизонты будутъ существовать и для нашихъ отдаленныхъ потомковъ… Ничто такъ не мшаетъ пониманію чужихъ воззрній, какъ слишкомъ крпкая и близорукая увренность въ окончательной и непогршительной истинности своихъ собственныхъ убжденій. Лишь тотъ, кто убдилъ себя въ относительности всхъ исторически возникающихъ точекъ зрнія, не исключая и своей собственной, кто пріучилъ себя цнить самую эту относительность, какъ залогъ постояннаго и безконечнаго нашего приближенія къ абсолютной истин,— тотъ способенъ сообщить своему мышленію достаточную подвижность, чтобы освоиться въ рамкахъ любого міровоззрнія.

Третья задача нашей науки, какъ было указано выше, есть оцнка системъ со стороны ихъ значенія въ историческомъ движеніи философской мысли. Эту оцнку не слдуетъ смшивать съ обыкновенной критикой. Впервые раскрылъ задачи философской критики въ исторіи и далъ образцы ея примненія Куно Фишеръ. Онъ не разъ и настойчиво заявлялъ, что ‘критика какой-нибудь философіи состоитъ вообще не въ томъ, что противъ нея, по усмотрнію, длаются возраженія, что по произволу то или другое подвергается суду, одно осуждается, другое хвалится, въ одномъ мст что-нибудь признается правильнымъ, въ другомъ что-нибудь ложнымъ. Такимъ образомъ, говоритъ онъ, не судятъ о философской систем, а только говорятъ о ней, подобно тому, какъ въ обыкновенномъ разговор говорятъ объ обыкновенныхъ людяхъ, только пересуживаютъ философію то въ хорошемъ, то въ дурномъ смысл. Нтъ ничего легче, какъ долго и много наговорить о философской систем. Нтъ ничего трудне, какъ судить о философскихъ предметахъ опредленно и врно’ {Куно Фишеръ, цит. соч., стр. 148.}. Самому Куно Фишеру задача философской критики представлялась въ слдующемъ вид.

‘Каждая философія, говоритъ онъ, есть сообразное понятію развитіе нкотораго начала, она представляетъ связную цпь мыслей, первый членъ которой есть начало, а послдній — высочайшее заключительное слдствіе начала. Такимъ образомъ, первый и послдній членъ соединены между собою и заключаютъ цпь понятій, такую заключительную цпь, такую единодушную совокупность мыслей мы обозначаемъ словомъ система.— Критика должна судить о систем. Она сдлаетъ это только тогда, когда разсмотритъ связь понятій и изслдуетъ, вполн-ли строга эта связь, другими словами, дйствительно-ли начало и слдствіе сопряжены между собою. Итакъ, разобрать систему значитъ изслдовать, согласна-ли система сама съ собою или нтъ.— Если изслдованіе убдитъ меня въ этомъ полномъ согласіи, то я долженъ признать эту систему, Если при критик системы я не встртилъ никакого противорчія, то система становится моею системой, я признаю себя ея приверженцемъ и принимаюсь за ея пропаганду’ {Тамъ-же, стр. 149.}. Въ этихъ словахъ Куно Фишера, равно какъ и въ нкоторыхъ послдующихъ его сужденіяхъ, мы имемъ несомннный отголосокъ его гегельянскаго воззрнія на критерій истины, но это не служитъ серьезнымъ препятствіемъ правильности. его разъясненій насчетъ философской критики. ‘Напротивъ, продолжаетъ онъ, если изслдованіе обнаруживаетъ въ систем противорчія, то связь понятій оказывается недостаточною,— я прихожу къ сужденію, что эта система несовершенна, другими словами, что она не есть дйствительная система.— Критика соглашается съ системою,— это значитъ она находитъ, что система вполн согласна сама съ, собою. Критика отвергаетъ систему, это значитъ, что, по ея изысканію, система противорчитъ сама себ.— Какъ это возможно? Въ чемъ состоитъ такое противорчіе?— Въ систем послдовательно раскрывается нкоторое начало.— Итакъ, первый вопросъ — согласно-ли слдствіе съ началомъ? Второй вопросъ — согласно-ли начало само съ собой? Поэтому критика должна вести слдующія изысканія: она разсматриваетъ, правильны-ли вс слдствія, извлеченныя философіей изъ ея начала, если нтъ, то система должна быть исправлена и въ такомъ случа критика становится корректурою системы. Она разсматриваетъ, дйствительно-ли извлечены изъ начала вс слдствія, какія можно извлечь, если нтъ, то система должна быть дале разработана, и въ такомъ случа, критика дополняетъ и обрабатываетъ систему.— Если развитіе начала (цпь слдствій) правильно и полно, то критика изслдуетъ самое начало, и если здсь открывается противорчіе, то нужно измнить начало и опровергнуть существующую систему.— Если начала противорчатъ сами себ, то критика должна положить скиру при корн и низвергнуть систему’ {Тамъ-же, стр. 149—150.}.

Въ приведенныхъ разсужденіяхъ Куно Фишера совершенно правильно намчены существенные моменты философской критики: 1) формально-логическая проврка выводовъ — а) со стороны ихъ правильности и б) полноты, 2) проврка основоположеній. Но во всхъ подробностяхъ эти разъясненія уже не соотвтствуютъ теперешнимъ требованіямъ науки. Не говоря уже объ опредленіи философіи, какъ ‘сообразнаго понятію развитія нкотораго начала’, не говоря о томъ, что формально-логическая согласованность системы признается ручательствомъ за ея истинность,— это все предразсудки школы (гегельянской), idola theatri, выражаясь языкомъ Бэкона, и можетъ быть безъ труда и безъ ущерба для дла отброшено,— помимо всего этого, воззрнія Куно Фишера страдаютъ двумя недостатками: 1) онъ совершенно незаконно возлагаетъ на историка философіи задачу дополнять и исправлять систему, въ случа, если она не доводитъ своихъ выводовъ до конца или длаетъ неправильные выводы, дло историка — только показать эту неполноту и неправильность, какъ основаніе для новаго пересмотра проблемы въ послдующихъ системахъ, и ему нтъ никакой надобности ни соглашаться съ системою и пропагандировать ее, ни отвергать ее и ‘класть скиру при корн’… 2) Куно Фишеръ неправильно смотритъ на оцнку основоположеній: согласіе начала съ самимъ собой, т. е. отсутствіе въ немъ логическаго противорчія, отнюдь еще не есть ручательство за его правильность. Избгать противорчій уметъ даже миологическое мышленіе. Гораздо важне показать, насколько основоположенія свободны отъ догматическихъ и спорныхъ предположеній и допущеній.

Послдующіе историки философіи въ значительной мр отршились отъ этихъ недостатковъ Куно Фишера, удержавъ изъ его воззрній существенно цнное. Теперь начала философско-исторической критики въ общемъ стоятъ довольно твердо и безспорно, хотя единоличные примры неправильнаго ея пониманія и досел встрчаются между историками философіи. Вотъ какъ эти начала представлены у Виндельбанда: ‘Массштабомъ оцнки, говоритъ онъ, не должны служить ни чисто субъективный взглядъ историка, ни его философскія убжденія, примненіе ихъ неизбжно лишаетъ критику научной объективности. Для человка, убжденнаго, что онъ обладаетъ единой философской истиной, равно какъ и для того, кто при изученіи спеціальной науки привыкъ, опираясь на несомннные результаты изслдованія, длать безъ затрудненій точную оцнку предшествующихъ попытокъ, искушеніе уложить вс теченія и формы въ прокрустово ложе своей системы можетъ быть дйствительно сильно, но кто уметъ всматриваться спокойнымъ взоромъ въ историческія судьбы мышленія, тотъ благоговйно воздержится отъ упрековъ философскимъ героямъ въ незнакомств съ мудростью эпигоновъ.— Научная философія не должна довольствоваться поверхностнымъ обсужденіемъ философскихъ ученій. Она должна стоять на точк зрнія имманентной критики, руководствующейся двумя принципами: формально-логической послдовательностью и научнымъ значеніемъ каждаго взгляда’ {Виндельбандъ, Цит. соч., стр. 15.}. Эта краткая характеристика совершенно врно представляетъ дло. Понятіе имманентной критики даетъ важнйшее и самое цнное указаніе на всю сущность оцнки системъ, требующейся въ исторіи философіи.

Сущность имманентной критики очень проста. Это есть критика (т. е. разборъ, оцнка) извстной системы въ предлахъ ея собственныхъ основоположеній и допущеній. Въ этомъ опредленіи даны три понятія: 1) критика, какъ общій родовой признакъ, 2) основоположенія и 3) допущенія, какъ ограничивающія видовыя разности.

Критика (всякая) состоитъ въ проврк формально-логической и матеріально-научной правильности разбираемаго ученія. Первая задача должна быть выполнена безъ всякихъ ограниченій, вторая-же ограничивается видовыми признаками имманентной критики: матеріально-научную правильность надо проврять не по даннымъ нашей науки и нашего опыта, а по даннымъ тогдашней науки, тогдашняго опыта, къ которымъ и примыкаютъ основоположенія и допущенія.

Основоположеніями мы называемъ исходные пункты системы (то, что Куно Фишеръ называетъ ‘началомъ’). Критика въ предлахъ основоположеній и есть, прежде всего, проврка полноты и формальной правильности выводовъ. Но критика должна простираться и на самыя основоположенія. Это длается посредствомъ открытія ихъ молчаливо принимаемыхъ, implicite въ нихъ заключающихся предположеній, посредствомъ открытія ихъ логическихъ prius’овъ. Послднія и составляютъ допущенія системы.

Эти допущенія могутъ быть или апріорными началами мышленія (не всякаго вообще мышленія, а тогдашняго — въ род, напр., картезіанской аксіомы: ‘res ibi agere non potest, ubi non est’), или-же данными тогдашней науки. Въ обоихъ случаяхъ мы уже выходимъ изъ рамокъ самой системы, но не въ сферу нашихъ идей, а въ сферу идей того времени, съ точки зрнія которыхъ и надо проврять основоположенія. Такимъ образомъ и матеріально-научная проврка будетъ все-таки имманентной (какъ видимъ, это — совсмъ не тоже, что Куно Фишеровское согласіе начала съ самимъ собою).

III.

Критическій разборъ воззрній Альфреда Фулье на задачи и сущность исторической оцнки философскихъ системъ.

Правильное примненіе началъ имманентной критики составляетъ существеннйшую задачу нашей науки. Способы этого примненія въ отдльныхъ случаяхъ могутъ разнообразиться, соотвтственно съ обстановкой, но конечная цль остается неизмнной — показать положительное значеніе системы въ историческомъ движеніи общечеловческой (универсальной) философской мысли. Ясное сознаніе этой цли можетъ служить коррективомъ противъ разнаго рода субъективныхъ увлеченій. Нкоторыя изъ такихъ увлеченіи мы могли замтить уже у Куно Фишера. Чаще всего мы въ этихъ случаяхъ имемъ перевсъ личнаго философскаго интереса надъ историческимъ безпристрастіемъ. Такъ какъ призывы къ безпристрастію (это давно уже замчено) не только весьма трудно осуществляются, но и весьма рдко понимаются въ надлежащемъ смысл, то мы считаемъ не лишнимъ на конкретномъ примр показать, какъ увлекающійся историкъ вмсто настоящей имманентной критики или, врне сказать, вмст съ нею) можетъ принимать нчто сильно отъ нея уклоняющееся. Такой примръ мы находимъ въ не разъ цитованной ‘Исторіи философіи’ Альфреда Фулье.

Предлагая вниманію читателей изложеніе и разборъ воззрній Фулье на задачи и сущность исторической оцнки философскихъ системъ, мы должны предупредить ихъ насчетъ его литературной манеры: въ такомъ серьезномъ и даже сухомъ вопрос, какъ о задачахъ и методахъ философской критики, Фульё не уметъ воздержаться отъ лирическихъ и риторическихъ отступленій, мшающихъ отчетливости и точности выраженія его мыслей. Нужно отдлаться отъ впечатлнія, производимаго этой литературной. манерой, чтобы понять цнность положительныхъ воззрній Фулье по настоящему вопросу.

Фулье, настаивая на томъ, что для правильнаго пониманія философскихъ системъ требуется искусство вполн становиться на точку зрнія объясняемыхъ мыслителей, что нужно воспроизвести ихъ работу, вкладывая въ нее такой-же интересъ, какъ въ свой личный трудъ, и проникнуть въ ихъ мысль еще глубже, если это возможно, чмъ они сами’, {Fouille, op. cit., p. VI.} только въ такомъ полномъ пониманіи видитъ условіе и правильной оцнки системъ. ‘Хорошо понятая система, говоритъ онъ, на половину является уже оцненной и какъ-бы сама собою занимаетъ мсто въ ряду философскихъ ученій’ {ibid., p. VIII.}. Собственно-же оцнка, какъ спеціальная задача исторіи философіи, по его мннію состоитъ въ двухъ вещахъ: въ исправленіи заблужденій и въ согласованіи истинъ.

Что касается исправленія заблужденій, то послднія, по его словамъ, ‘могутъ быть двухъ родовъ: заблужденія въ выводахъ и примненіяхъ и заблужденія въ принципахъ. Напр., мы видимъ, что Гоббесъ изъ того, что интересъ общества долженъ быть обезпеченъ возможно боле прочно, длаетъ выводъ, что абсолютный деспотизмъ — въ интересахъ общества. Но даже — допуская принципъ Гоббеса,— принципъ интереса,— этотъ выводъ надо признать ложнымъ потому, что деспотизмъ совсмъ не наибольшая сила, могущая поддержать общественныя узы, и свобода въ этомъ случа гораздо могущественне, чмъ физическая сила. Туть, слдовательно, ошибка въ вывод, въ слдствіи, въ примненіи. Чтобы исправить ошибки этого рода, нужно-ли выходить изъ предловъ разбираемой системы и отвергать ихъ во имя другой системы?— Отнюдь нтъ, гораздо лучше сначала исправить ложные выводы изъ ученія при помощи его собственныхъ принциповъ, такъ, напр., здсь нужно будетъ въ дух Гоббесовой гипотезы сдлать лучшее заключеніе, чмъ это сдлано самимъ Гоббесомъ, и сказать ему: предполагая вмст съ Вами, что не имется другого общественнаго правила, кром величайшаго интереса общества, мы утверждаемъ, что этотъ принципъ не ведетъ къ тмъ выводамъ,которые длаете Вы, Вы, слдовательно, не въ прав отказываться отъ исправленія въ этомъ пункт Вашей системы, ибо такое исправленіе въ конц концовъ дополняетъ и усовершенствуетъ ее. — Это исправленіе выводовъ аналогично пов&#1123,рк, употребляемой математикомъ противъ ошибокъ въ вычисленіи, напр., ошибокъ въ сложеніи или умноженіи. Но, надо замтить, ошибки въ примненіи сами по себ ничего не доказываютъ, они ничего не говорятъ противъ самыхъ принциповъ и не опровергаютъ сущности теоріи,— точно такъ-же, какъ исправить ошибки въ сложеніи или умноженіи совсмъ не значитъ опровергнуть правила этихъ ариметическихъ дйствій, а значитъ только показать, что эти правила не врно прим&#1123,нены въ данномъ случа. Тмъ не мене, многіе историки философіи воображаютъ, что они опровергли систему, опровергши ея непослдовательности или ея незаконныя примненія. Краснорчивая декламація противъ теоріи, къ которой примыкаетъ Гоббесъ, отнюдь не есть, однако удовлетворительное опроверженіе теоріи утилитаризма. Что-же выходитъ? Вы думаете опровергнуть доктрину, опровергая ея ошибки въ выводахъ, но другіе сторонники тхъ-же принциповъ избгаютъ этихъ ошибокъ, и система оказывается тмъ прочне, что посл того она становится боле связной и боле послдовательной. Напр., Бэнтамъ и Стюартъ Милль, признавая утилитаризмъ Гоббеса, пришли къ либеральнымъ выводамъ, вмp3,сто того, что бы, какъ Гоббесъ, сдлать выводы въ пользу деспотизма. Стало быть, невозможно опровергнуть систему, опровергая ошибки, не составляющія ея сущности’. {Ibid , р. Ш—IX.} По мннію Фулье, историкъ философіи долженъ исправлять эти ошибки въ выводахъ и дополнять изучаемое ученіе.

За этой критикой выводовъ слдуетъ критика принциповъ. ‘Только тогда, говоритъ Фулье, когда мы возсоздадимъ такимъ образомъ доктрину и очистимъ ее отъ ея случайныхъ недостатковъ, можно приступить къ критик основаній. Оцнка выводовъ, ошибочныхъ примненій, погршностей въ деталяхъ здсь была-бы недостаточна: если Вы не берете систему въ ея принцип, въ ея сущности и, такъ сказать, въ ея истин, Вы не будете въ состояніи ее опровергнуть.— При помощи какого-же метода, можно опровергнуть принципъ, составляющій сущность системы? Такимъ принципомъ, по его словамъ, всегда бываетъ фактъ или понятіе, имющее извстное значеніе и извстную истинность. Чистый абсурдъ не можетъ быть ни понятъ, ни выраженъ, система, покоющаяся на принцип, вполн абсурдномъ, не могла-бы ни развиваться, ни жить. Ошибка въ принципахъ состоитъ скоре въ неполной ихъ истинности, чмъ въ абсолютной ложности. Она — или частное наблюденіе, выдаваемое за полное наблюденіе, какъ, напр., предположеніе Ларошфуко о всеобщемъ эгоизм, или частичное и абстрактное понятіе, признаваемое за выраженіе полной истины, каково, напр., понятіе протяженія или понятіе мышленія {Два понятія, игравшія громадную роль въ картезіанств.}. Какимъ же образомъ можно опровергнуть принципъ подобнаго рода? Показавъ, что утверждаемая имъ истина есть истина неполная. Но для доказательства, что истина неполна, нужно показать, что она существуетъ только при условіи дополненія ея другими истинами и что безъ такого дополненія она не въ состояніи объяснять вещи. Такимъ образомъ, мы приходимъ къ довольно странному, повидимому, заключенію: опровергать системы серьезно, съ пользой и окончательно, можно только при посредств заключающихся въ нихъ истинъ….. Здсь нужно не разрушать, а созидать и слить все, что другіе создали врнаго, въ боле широкую и всеобъемлющую истину. Точно также въ исторіи народъ завоевываетъ другой, только поглощая его и присоединяя къ себ, — настоящая побда философіи состоитъ не въ разрушеніи, а въ примиреніи’ {Ibid., р. IX—X.}.

Второю задачей философской критики посл исправленія ошибокъ Фулье считаетъ, какъ мы сказали, согласованіе истинъ. ‘Для подобнаго примиренія, говоритъ онъ, необходимо прежде всего изслдовать, что могло быть признано общимъ въ противоположныхъ системахъ,— нужно брать отъ другихъ и давать другимъ какъ можно, больше. Потомъ, когда согласіе между системами прекращается, надо смотрть, не примутъ ли системы — если провести ихъ до ихъ отдаленнйшихъ слдствій, вскрыть истинный смыслъ каждой изъ нихъ,— нкотораго совпадающаго направленія и не будутъ ли он тогда все боле и боле приближаться другъ къ другу, напр., не могутъ-ли быть сближены фаталистическая нравственность и нравственность, основанная на свобод, если мы сдлаемъ изъ этихъ ученій совершенно логическіе и крайніе выводы. Чтобы еще боле увеличить это сближеніе, нужно искать среднихъ терминовъ между противоположными идеями. Такъ, напр., не существуетъ-ли средняго термина, который могли-бы и даже должны-бы были принять какъ т, которые отрицаютъ нашу свободную волю, такъ и т, которые признаютъ ее? Идея нашей свободы, когда мы опираемся на нее, даетъ намъ относительно нашихъ страстей власть, совершенно аналогичную самой свобод. Эта идея, общая приверженцамъ теоріи свободной воли и теоріи фатализма, представляетъ первое средство сближенія между этими теоріями {Фулье здсь говоритъ о томъ, что сознаніе человкомъ своей свободы, какъ психологическій фактъ, одинаково признается и детерминистами и индетерминистами, только первые считаютъ это сознаніе иллюзіей, а вторые признаютъ его соотвтствующимъ дйствительности, но для самообладанія и для господства надъ страстями будто-бы безразлично, сознавать-ли только себя свободнымъ или и быть свободнымъ.}. Другія посредства, продолжаетъ онъ, какъ, напр., желаніе свободы, могутъ еще больше сблизить ихъ. Такимъ образомъ можно ввести возможно большее количество подобныхъ среднихъ терминовъ и постепенно уменьшить разстояніе между этими ученіями. При помощи такого метода возможно комбинировать системы и расположить ихъ, какъ различныя части единаго зданія. Подобнымъ образомъ возможно поставить каждое ученіе на надлежащее мсто, при этомъ признаются только положенія общія имъ всмъ и относительно врныя съ этой точки зрнія. Въ результат получается извстное распредленіе доктринъ по ихъ цнности и по степени ихъ истинности. Для того, чтобы установить такое распредленіе, нужно найти внутреннюю тенденцію системы,— напр., матеріализма,и самую высшую степень развитія, какой она можетъ достигнуть. Потомъ нужно опредлить, не содержится-ли эта высшая возможная степень развитія доктрины въ другой систем,— напр, въ идеализм,— и тогда мы будемъ имть право сдлать выводъ, что вторая система является необходимымъ дополненіемъ первой’ {Ibid. ХХІ.}.

Кром такой классификаціи ученій, указываемой намъ ихъ логическимъ развитіемъ, Фулье, для примиренія содержащихся въ нихъ философскихъ истинъ, рекомендуетъ еще раасматривать ихъ съ точки зрнія ихъ широты. ‘Есть, говоритъ онъ, системы боле узкія и частичныя, охватывающія и объясняющія незначительное количество явленій, другія-же системы имютъ боле широкую сферу примненія и ближе къ систем универсальной. А степень широты въ этомъ случа есть степень истинности. Дйствительно, идеалъ философіи состоитъ въ созданіи ученія, настолько широкаго, настолько всеобъемлющаго, чтобы оно примиряло въ себ вс системы. Несомннно, что человческій духъ не можетъ вполн достигнуть этого идеала, тмъ не мене мы сознаемъ его, стремимся къ нему, и если мы не въ состояніи вполн его достигнуть, то, по крайней мр, можемъ непрестанно къ нему приближаться. По этому-то идеалу философіи, а не по какой нибудь предвзятой и частичной систем, мы должны оцнивать отдльныя системы философовъ. Чмъ боле эти системы широки, опредленны и положительны, тмъ мене он, съ точки зрнія идеала, удаляются отъ всеобщей и безконечной истины. О каждой систем мы должны сказать, что она не заключаетъ въ себ всей истины, что въ ней не все добро, и что тмъ не мене въ ней имется извстная доля свта и тепла, которыхъ жаждетъ нашъ духъ’ {Ibid. XII.}. Въ этомъ пункт Фулье сознательно приближается къ тому, что нкогда говорилъ Лейбницъ. Надо замтить, что Лейбницъ былъ вообще въ высшей степени примирительной натурой. ‘Я соглашаюсь, говорилъ онъ, почти со всмъ, что читаю’. Истина, по его мннію, распространена гораздо больше, чмъ обыкновенно думаютъ. Ему принадлежитъ извстное и довольно популярное, но, къ сожалнію, не точно соотвтствующее дйствительности изреченіе, что ‘системы истинны въ томъ, что он утверждаютъ, и ложны только въ томъ, что отрицаютъ’.

Изложенныя воззрнія Фулье въ своихъ существенныхъ чертахъ вполн соотвтствуютъ тому понятію объ имманентной критик, которое мы раскрывали въ предыдущей глав. А изъ приводимыхъ имъ примровъ мы можемъ отчасти видть, какъ осуществляется на дл эта критика. Потому-то мы и остановились на этихъ воззрніяхъ съ нкоторой подробностью. Недостатки-же этихъ воззрній принадлежатъ къ числу въ высшей степени естественныхъ искушеній, угрожающихъ и всякому историку философіи, у котораго сознаніе положительныхъ конечныхъ цлей своей науки возьметъ перевсъ надъ памятованіемъ ея другихъ — ближайшихъ задачъ. Поэтому мы свое предостереженіе отъ подобныхъ искушеній и ршили пріурочить именно къ разбору воззрній Фулье.

Фулье, какъ мы видли, первой задачей философской критики считаетъ исправленіе ошибокъ изучаемыхъ системъ,— во-первыхъ, въ рамкахъ собственныхъ началъ каждой системы и, во-вторыхъ, ошибокъ въ самыхъ началахъ или принципахъ. По существу дла это вполн соотвтствуетъ требованіямъ имманентной критики. Но претензія исправлять ошибки, вмсто того, чтобы ихъ только указывать, раскрывать, подмниваетъ подлинную задачу историка философіи другою, хотя и близкою къ ней. Дло историка показать, какъ въ послдовательной смн системъ человческій умъ постепенно приближается къ овладнію абсолютной истиной, а не обработывать каждую систему такъ, чтобы она могла стать элементомъ универсальнаго истиннаго міровоззрнія. Это — дло исторіи, какъ объективнаго, совершающагося во времени, процесса, а не дло исторіи философіи, какъ науки, лишь изображающей этотъ реальный процессъ, но никакъ не предршающей его результатовъ. Необходимо поточне усвоить это различіе. Для большей наглядности возьмемъ приводимый и у Фулье примръ Гоббессовой защиты деспотизма и абсолютизма. Дло историка только показать, какимъ образомъ у Гоббса деспотизмъ оказался наилучшей гарантіей общественныхъ интересовъ, и отмтить, что выводъ этотъ не связанъ съ основоположеніями системы строго логической связью, но историкъ никакъ не обязанъ вступать въ предлагаемую у Фулье полемику съ Гоббесомъ и говорить англійскому философу: ‘Вашъ принципъ не ведетъ къ тмъ выводамъ, которые длаете Вы, потому Вы обязаны исправить въ этомъ отношеніи свою систему, ибо такое исправленіе дополняетъ и совершенствуетъ ее’. Не говоря уже о совершенной безполезности этой полемики по тому одному, что Гоббесъ, какъ человкъ давно уже умершій, не можетъ послдовать благоразумнымъ совтамъ своего французскаго критика конца 19-го в., полемика эта неумстна и потому, что вноситъ путаницу въ нашу историческую перспективу. Хорошо еще, что впослдствіи Бэнтамъ и Милль сдлали ту поправку къ ученію Гоббса, которую предлагаетъ Фулье, въ этомъ случа указанная полемика вскрываетъ намъ все-таки идейно-прагматическую связь между старыми и позднйшими утилитаристами. А еслибы въ исторіи не появилось доктринъ Бэнтама и Милля,— на чтобы тогда годились предлагаемыя Фулье поправки къ Гоббесовой систем? Между тмъ вдь онъ считаетъ исправленіе ошибокъ существенной составной частью исторической оцнки системъ,— независимо отъ того, появлялись-ли въ исторіи мыслители, которые дйствительно вносили такія поправки, или нтъ. ‘Исправленіе’ ошибокъ будетъ тогда уже собственнымъ философствованіемъ — только на чужія темы,— на темы, поставленныя творцами различныхъ эпохъ. Но отъ историка философіи совсмъ не требуется, чтобы онъ перершалъ по своему проблемы различныхъ системъ: его дло — только объяснить и оцнить ршенія данныхъ мыслителей и показать, какъ и на какихъ основаніяхъ эти ршенія пересматривались другими мыслителями. Не сочинять доктрины и отвты на философскіе вопросы долженъ историкъ философіи, а только объяснять и оцнивать существующія уже доктрины и отвты. Это собственное философствованіе на темы изучаемыхъ доктринъ вноситъ, какъ мы сказали, путаницу въ нашу историческую перспективу. Дйствительно, генетическій процессъ постепенной и разносторонней выработки философскаго міровоззрнія только въ томъ случа будетъ ясенъ, если предоставить изучаемымъ системамъ самимъ говорить за себя, и открываемые въ нихъ проблы не заполнять собственными теоріями, а показать, какъ эти проблы исподволь заполнялись,— можетъ быть, и не всегда удачно,— другими системами. А какія стороны извстнаго вопроса оставались невыясненными,— т только отмчать, какъ проблемы будущаго.

Что касается критики самыхъ принциповъ, то Фулье опять совершенно врно утверждаетъ, что очевидная нелпость не можетъ быть положена въ основу доктрины, и поэтому при оцнк любого принципа,— какъ-бы на первый взглядъ онъ ни казался намъ нелпымъ, надо непремнно отыскать ту точку зрнія, съ которой онъ казался истиннымъ своимъ проповдникамъ. Это дйствительно требуется началами имманентной критики и только при этомъ условіи мы будемъ въ состояніи понимать изучаемыя доктрины, какъ моменты приближенія къ истин. Но нтъ никакой надобности признанное въ данной систем истиннымъ подъ извстнымъ угломъ зрнія непремнно удерживать, какъ элементъ универсальной системы. Если извстное начало служитъ моментомъ приближенія къ истин, то это еще не значитъ, что оно должно быть удержано,— хотя-бы и съ поправками и ограниченіями,— и въ окончательномъ итог философскаго развитія: вдь оно могло быть только переходнымъ моментомъ, могло имть значеніе лишь методологическаго принципа и, сыгравъ свою историческую роль, уже потерять свое положительное значеніе. Дло историка — только судить о философскихъ принципахъ, а не выдавать имъ свидтельства на безсмертіе, не облекать ихъ въ брачную одежду, въ которой-бы они достойны были войти въ чертоги истины. Врно говоритъ Фулье, что задача философской критики — не разрушеніе, а созиданіе, и что съ пользою опровергать системы можно только посредствомъ признанія заключающихся въ нихъ элементовъ истины, но это дло исторіи,— не той исторіи, которую мы составляемъ, не исторіи, какъ науки, а исторіи, какъ объективнаго процесса. Дло науки только правдиво и наглядно воспроизвести этотъ процессъ. А если мы будемъ къ оцнк системъ примшивать свои взгляды и тмъ антиципировать (предвосхищать) судъ исторіи, то наша исторія можетъ оказаться тенденціозной и неправдивой.

Подобную-же ошибку допускаетъ Фулье и при постановк второй задачи философской критики,— примиренія истинъ. Безспорно, что такое примиреніе въ дйствительной исторіи происходитъ, и, какъ мы говорили въ другомъ мст {П. В. Тихомировъ, цит. соч. гл. II—III.}, это и есть залогъ истиннаго прогресса философіи. Но задача историка — только показать, какъ въ дйствительности происходило такое примиреніе (въ тхъ случаяхъ, когда оно состоялось на самомъ дл), но не примирять самому. Есть много философскихъ противорчій досел еще неразршенныхъ, и историкъ обязанъ указать на эти противорчія, не длая собственныхъ попытокъ ихъ разршенія, не забгая впередъ исторіи. Ареной подобныхъ противорчій, между прочимъ, служитъ и вопросъ о свобод воли, на которомъ Фулье даетъ образецъ своего примиренія. И что-же? разв можно надяться, что подсказанное историкомъ примиреніе будетъ непремнно принято спорящими сторонами?— ничуть. Какъ разршится споръ о свобод воли, покажетъ будущее. А приводимые у Фулье средніе термины между детерминистическимъ и индетерминистическимъ воззрніемъ суть только собственная идея Фулье, писавшаго, какъ извстно, спеціальное изслдованіе о свобод воли. И надо сказать, что это примиреніе далеко не принадлежитъ къ числу удачныхъ. Затмъ, не всегда философскія противорчія разршаются примиреніемъ спорныхъ тезисовъ. Часто споръ оканчивается торжествомъ какого нибудь принципа, при этомъ побжденный принципъ, конечно, не теряетъ своего важнаго историческаго значенія въ качеств переходнаго момента къ утвержденію истины. Зачмъ-же, примиряя, стремиться непремнно удержать то, что, можетъ быть, осуждено не выдержать идейной борьбы за существованіе? Другой примръ, на которомъ Фулье разъясняетъ свой методъ примиренія, есть борьба матеріализма и идеализма. Мы не привели подробностей этого примиренія, чтобы не удлиннять безъ нужды свое изложеніе. Скажемъ только, что Фулье здсь запутывается въ масс такихъ спорныхъ и голословныхъ утвержденій, которыхъ не приметъ ни одинъ матеріалистъ и едва-ли какой идеалистъ, и если когда-либо примиреніе состоится, то — во всякомъ случа не по рецепту Фулье.

Наконецъ, стремленіе къ всеобъемлющей широт философскихъ воззрній тоже врно признается у Фулье основой примиренія философскихъ разнорчій. Но созидать на этой основ должна опять сама исторія, а не историкъ.

Надемся, что теперь для всхъ ясно, какъ мы понимаемъ начала философской критики въ исторіи философіи, и способы ея примненія, а равно и ея законныя границы.

П. Тихомировъ.

II.

Современное пониманіе научныхъ задачъ и методовъ исторіи философіи.

Критическій разборъ воззрній Альфреда Фулье на задачи и сущность исторической оцнки философскихъ системъ.

Читайте также: