Наследник имения Редклиф. Том второй, Йондж Шарлотта Мэри, Год: 1853 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 197 минут(ы)

Миссъ Юнгъ

Наслдникъ имнія Редклифъ

(The heir of Redclyffe)

Переводъ Е. Сысоевой

Томъ второй

Изданіе поставщиковъ Его Императорскаго Величества
Товарищестіва М. О. Вольфъ
С.-Петербургъ, Гостиный Дв., 18 — Москва, Кузнецкій Мость, 12

http://az.lib.ru
OCR Бычков М. Н.

ГЛАВА I.

Въ тотъ день, какъ Гэй ждалъ отвта отъ опекуна, онъ отправился съ однимъ изъ своихъ товарищей Гарри Грэхамъ въ домъ Гэнлея, чтобы узнать, нтъ ли тамъ чего съ почты на его имя.

Слуга доложилъ имъ, что барыня дома, проситъ ихъ войдти и взять свои письма. Молодые люди остановились въ передней, гд на мраморномъ стол лежало нсколько пакетовъ, пока лакей побжалъ въ гостиную, а затмъ на верхъ, ища повсюду мистриссъ Гэнлей, Гэй поспшно схватилъ одинъ конвертъ, адресованный на его имя, сорвалъ печать и началъ пробгать письмо, писанное знакомымъ почеркомъ мистера Эдмонстона. Гарри Грэхамъ взялъ какую-то газету, какъ вдругъ Гэй громко крикнулъ:

— Это что значитъ? Что онъ тутъ толкуетъ?

Товарищъ его поднялъ глаза и остолбенлъ. Лицо молодаго Морвиля побагровло, жилы на лбу и на вискахъ напружились, глаза метали искры. Въ эту минуту Гэй былъ живой портретъ своего дда.

— Морвиль! Что съ тобой? спросилъ Гарри.

— Это невыносимо! это оскорбительно! Какъ онъ сметъ со мной такъ обращаться! кричалъ Гэй, горячась все сильне и сильне.— Доказательствъ требуетъ, — что выдумалъ! Съ ума онъ сошелъ, кажется. Чтобы я ему признался! А-а! такъ вотъ это что? прибавилъ онъ, дочитавъ все письмо до конца. — Вижу, вижу! это вс штуки Филиппа. Этотъ фатъ суетъ свой носъ всюду. Ужъ я съ нимъ раздлаюсь! и Гэй погрозился кулакомъ. Клеветать на меня!… Онъ дошелъ дотого мста, гд говорилось объ Эмми. Нтъ! это ужъ превосходитъ вс границы! Я ни покажу, что значитъ оскорблять меня! заключилъ онъ въ бшенств.

— Что съ тобой Морвиль? повторилъ Гарри.— Врно опекунъ не въ дух?

— Мой опекунъ болванъ. Я его не осуждаю, онъ не виноватъ, но я видть не могу, что имъ вертятъ, какъ игрушкой. Его тамъ за носъ водятъ, злоупотребляютъ слабостью его характера, чтобы клеветать на меня, обвинять ни за что. Нтъ! я потребую отъ этого господина полнаго отчета!…

Голосъ Гэя охрипъ, лицо его изъ багроваго превратилось въ мертвенно-блдное, жилы на лбу попрежнему были напружены, онъ замолчалъ, но это наружное спокойствіе придавало что-то ужасное его внутренней бур.

Гарри Грэхамъ былъ пораженъ его видомъ и не говорилъ ни слова. Въ то время, когда Гэй кончалъ послднюю угрозу, мистриссъ Гэнлей, тихо спустившись съ лстницы, остановилась передъ нимъ, и начала что-то говорить! Гэй снова вспыхнулъ, поклонился ей очень сухо и, удерживая дрожащій голосъ, сказалъ:

— Извините меня, я сейчасъ получилъ оскорбительное, то есть непріятное письмо, — поправился онъ, и вышелъ вонъ изъ дому.

— Что такое случилось? — спросила мистриссъ Гэнлей, притворившись удивленной, хотя письмо Филиппа, полученное ею въ это же утро, а главное, отрывочныя восклицанія Гэя, которыя она ясно слышала, медленно и осторожно спускаясь по винтовой лстниц изъ своей спальни, все вмст очень хорошо объяснило ей происшедшую сцену.

— Право, не знаю, — возразилъ Грэхамъ.— Какой-то сплетникъ вмшивается, кажется, въ дла Морвиля съ его опекуномъ. Не желалъ бы я быть на его мст въ эту минуту! Дло, кажется, скверное. Я никогда не видывалъ такого припадка бшенства, какъ у него. Пойдти мн лучше за нимъ, а то пожалуй не случилось бы съ нимъ чего?

— Надюсь, что вы не осуждаете его опекуна, — сказала мистриссъ Гэнлей, удерживая Гарри: — если онъ сердится, то врно сэръ Морвиль заслужилъ это.

— Кто? Морвиль? Видно у его опекуна глаза слпые, если онъ можетъ быть недоволенъ имъ. Это такой работящій малый — по мн онъ даже черезчуръ трудится.

— Это ужъ не новость, — подумала мистриссь Гэнлей:— вс молодые люди всегда покрываютъ другъ друга, — и она отпустила Грэхама, не разспрашивая его боле.

Гарри бросился опрометью за Гэемъ, но того и слдъ простылъ. Бдный Гэй въ первую минуту обезумлъ отъ отчаянія, мысль, что злодй Филиппъ разрушаетъ его счастіе, отнимаетъ у него дорогую Эмми, ставитъ преграду между нимъ и единственнымъ домомъ, гд его приняли и любили, какъ роднаго, эта мысль, какъ фурія, гналась за нимъ, пока онъ, не помня себя, бжалъ, бжалъ безъ оглядки, въ горы. Кровь била ему въ голову, дыханіе спиралось, потъ крупными каплями лилъ по его лицу и по ше, а онъ несся, сломя голову, самъ не зная куда и зачмъ.— Оклеветанъ! оскорбленъ! почти выгнанъ изъ роднаго дома, разлученъ на вки cъ Эмми, и все по милости его, этого злаго духа! твердилъ про себя Гэй, и наконецъ, измученный, онъ очутился на обломк скалы, высоко выдавшейся надъ глубокой пропастью. Сорвавъ галстукъ долой, бросивъ шляпу въ сторону и разстегнувъ жилетъ, бдный Гэй слъ на камень, и, опустивъ голову на об руки, крпко задумался.

— Да, — говорилъ онъ самъ себ:— дорого онъ со мной расплатится за это тайное вроломство и интриги. Я давно ихъ замчалъ! Онъ возненавидлъ меня съ перваго же раза, онъ перетолковывалъ по своему каждое мое слово, каждое дйствіе. Я ли не старался сойдтись съ нимъ, я ли терпливо не переносилъ вс его дерзкія выходки и наставленія? Но теперь кончено, онъ ссоритъ меня съ Эдмонстонами, клевещетъ на меня — нтъ, я ему этого не пропущу! Никогда! Онъ знаетъ, въ какихъ я отношеніяхъ съ семьей опекуна, и тутъ-то онъ и вздумалъ насолить мн. Сегодня же вечеромъ все покончу, онъ узнаетъ, что значитъ имть со мной дло. Берегись онъ у меня!…

Гэй проговорилъ эти слова, стиснувъ зубы, глаза его горли ненавистью и местью къ своему врагу. Онъ былъ въ эту минуту воплощенный злой геній Морвилей. Задумавъ убить Филиппа, онъ съ какимъ-то хладнокровнымъ ожесточеніемъ началъ составлять планъ, какъ онъ подетъ сегодня же ночью въ Броадстонъ, какъ нагрянетъ рано утромъ къ Филиппу, потребуетъ у него отчета въ клевет, и если тотъ отопрется, какъ онъ покончитъ съ нимъ разомъ. Воображеніе такъ живо представило ему эту страшную сцену, что онъ вдругъ очнулся и посмотрлъ вокругъ. Прямо передъ нимъ золотой солнечный шаръ, утопая въ багряномъ мор свта, тихо закатывался за горизонтъ, бросая послдніе лучи свои на розовыя облака,какъ бы столпившіяся у порога его ложа. ‘Да не заходитъ солнце во гнв вашемъ,’ вспомнилось вдругъ Гэю, и воспоминанія прошлаго нахлынули въ одно мгновеніе на его душу. ‘Да, ангелъ хранитель оставилъ меня, — говорилъ онъ, тоскливо сжимая свою голову:— мной овладлъ злой духъ, погубившій весь нашъ родъ. Гд моя сила воли! гд готовность бороться съ искушеніями!’

Горячая молитва вылилась невольно изъ сердца бднаго юноши: ‘и остави намъ долги наши, яко же и мы оставляемъ должникомъ нашимъ’ твердилъ онъ нсколько разъ, и слезы, благодтельныя слезы, облегчили камень, тяготившій его сердце. ‘Простить Филиппа, простить его отъ всей души, забыть вс нанесенныя имъ мн оскорбленія, молиться за него, желать ему всего хорошаго — вотъ до чего я долженъ дойдти,’ — думалъ Гэй. Долго сидлъ онъ на камн, долго молился, страшныхъ усилій стоило ему отогнать искушавшаго его духа мести и отчаянія, но онъ вышелъ побдителемъ изъ борьбы, и такъ успокоилсь, что поступокъ Филиппа представился ему вдругъ совсимъ въ другомъ вид.

— Онъ обязанъ былъ предупредить дядю, — думалъ теперь Гэй: — тмъ боле, что обстоятельства вс противъ меня. Онъ ошибся, это правда, но цль у него была благородная, онъ хотлъ спасти Эмми. Если письмо было написано рзко — таковъ ужъ стиль Филиппа. Ему нельзя было молчать, человкъ съ такимъ страшнымъ характеромъ, какъ я, въ самомъ дл опасенъ для такого кроткаго, чистаго созданія, какъ Эмми. Стою ли я ее? я за минуту передъ тмъ, такъ хладнокровно собиравшійся сдлаться убійцей, хочу быть ея мужемъ! Нтъ, Филиппъ правъ, много мн нужно работать надъ собой, чтобы сдлаться хорошимъ человкомъ!

Гэй поднялъ голову, солнце еще не скрылось за горами, а самъ онъ ужъ былъ не тотъ Гэй, что прежде. Утомленный слезами, нравственными страданіями и дальней ходьбою, Гэй напоминалъ ребенка, накричавшагося и наплакавшагося досыта, готоваго припасть къ матери на колни и, съ улыбкой ласкаясь, сказать:

— Мама, виноватъ, не буду!

Онъ всталъ, посмотрлъ на часы, удивился, что поздно, и увидвъ, гд онъ, невольно сконфузился, вспомнивъ всю происшедшую съ нимъ сцену. Тихо, едва передвигая ноги, онъ отправился домой и вернулся въ Соутъ-Муръ, когда уже совершенно стемнло.

ГЛАВА II.

Филиппъ явился въ Гольуэль съ видомъ грознаго, по праведнаго судіи. Чарльзъ, не догадываясь еще о причин его появленія, замтилъ тотчасъ величественное выраженіе его лица и привтствовалъ его слдующими словами:

— Входятъ: король Филиппъ II, герцогъ Альба, альгвазилы, коррехидоры и палачи….

— Филиппъ! что такое случилось? сказала Эмми, взглянувъ на вошедшаго. Вопросъ этотъ удивилъ капитана Морвиля, онъ никакъ не могъ себ представить, чтобы она ничего не знала. Жаль ему стало бдную двушку, и онъ отвчалъ ей очень серьезно:

— Со мной ничего не случилось, Эмми, благодарю васъ!

Она догадалась по тому, что онъ боле ничего ей не скажетъ, и, замолчавъ, принялась работать, но ей показалось, что мать въ эту минуту была въ волненіи,

— Филиппъ! нтъ ли къ намъ писемъ на почт спросилъ Чарльзъ. Гэй непростительно долго молчитъ, онъ учитъ врно насъ терпнію. Есть ли, по крайней мр, хоть сегодня всточка отъ него?

— Есть письмо, но къ вашему отцу, — уклончиво отвчалъ Филиппъ.

— Въ самомъ дл! замтилъ Чарльзъ съ сожалніемъ.— Да увренъ ли ты, что письмо къ отцу? Можетъ быть, ты не замтилъ двойной буквы на печати. Я жду письма отъ Гэя цлыхъ дв недли. Дай посмотрть конвергь.

— Я теб говорю, что письмо къ дяд, — настойчиво повторилъ Филиппъ, видимо желая прекратить разговоръ.

— Я убжденъ, что онъ забылъ, что у меня двойное имя. Филиппъ, дай пожалуйста письмо. Рано или поздно, а я его прочитаю!

— Право, Чарльзъ, письмо не къ теб.

— Ну, скажите Бога ради, увряетъ меня, точно онъ самъ читалъ его содержаніе, — закричалъ сердито больной.

Мистриссъ Эдмонстонъ, въ сильномъ волненіи, поспшила дать другой оборотъ разговору, объявивъ племяннику, что мэри Россъ ухала гостить къ своему брату, у котораго жена занемогла.

Вся семья была въ какомъ-то натянутомъ, неловкомъ положеніи. Раздавшійся звонокъ къ обду разогналъ всхъ одваться, мистриссъ Эдмонстонъ дождалась, чтобы вс ушли, и, оставшись съ Филиппомъ вдвоемъ, спросила его:

— Есть всти изъ С -Мильдреда?

— Да, есть, отъ Маргариты.

— Но вдь ты сказалъ, что есть письмо отъ Гэя.

— Есть, но на имя дядюшки.

— Чтожъ теб сестра пишетъ? узнала ли она что нибудь?

— Новаго ничего, покамстъ. А Эмми, кажется, и не догадывается обо всемъ происшедшемъ?

— Нтъ. Отецъ не хотлъ ее тревожить, пока дло не разъяснится, — сказала мистриссъ Эдмонстонъ.

— Бдняжка! замтилъ Филиппъ. Жаль мн ее! Мистриссъ Эдмонстонъ совсмъ не хотла распространяться съ нимъ объ Эмми, и перемнила разговоръ.

— Что пишетъ теб Маргарита о Гэ? — спросила она.

— Она описываетъ, какъ Гэй принялъ письмо дяди. Онъ разсердился, какъ настоящій Морвиль. Вамъ, можетъ быть, тетушка и жаль, если его свадьба съ Эмми разстроится, что до меня касается, то я, напротивъ, буду очень радъ этому разрыву. Такой вспыльчивый характеръ не доведетъ Гэя до добра.

Въ эту минуту къ нимъ въ комнату вошелъ мистеръ Эдмонстонъ.

— Здорово, Филиппъ! сказалъ онъ.— Ну, что? привезъ ты намъ что нибудь радостное?

— Вотъ вамъ письмо съ объясненіемъ, — отвчалъ Филиппъ.

— А — письмо? отъ Гэя? Давай его сюда. Что-то онъ мн пишетъ? Мама, читай вслухъ, твои глаза моложе.

Мистриссъ Эдмонстонъ прочитала слдующее:

— ‘Дорогой мистеръ Эдмонстонъ! Ваше письмо удивило и крайне огорчило меня. Какія же это доказательства могъ представить вамъ Филиппъ о моей виновности, если я ни въ чемъ не виноватъ? Единственнымъ моимъ оправданіемъ служитъ то, что я въ жизни своей никогда не игралъ. Скажите же мн, чмъ онъ могъ доказать вамъ, что это не правда? Вы требуете откровеннаго моего признанія, извольте, вотъ оно: я виноватъ во многомъ, но только не въ томъ, въ чемъ меня обвиняютъ. Въ отношеніи игры меня никакъ нельзя укорить. Искренно жалю, что не могу передать вамъ причины, почему я требую 1, 000 ф.: я связанъ честью и долженъ молчать объ этомъ предмет. Неужели вы мн не поврите, если я скажу, что веди я такую дурную жизнь, какъ ту, въ которой меня обвиняютъ, я бы никогда не осмлился заговорить съ мистриссъ Эдмонстонъ объ извстномъ вамъ вопрос. Благодарю васъ за ласковую приписку въ конц письма. Я бы не вынесъ моего горя, если бы эти слова не смягчили суроваго начала вашего письма. Надюсь, что вы поспшите прислать мн доказательства, представленныя вамъ противъ меня Филиппомъ.

Всегда вамъ преданный
‘Гэй Морвиль.’

Не мало былъ удивленъ Филиппъ, увидвъ, что Гэй знаетъ имя своего обвинителя. Дядя уврялъ его, что слогъ письма выдалъ автора, и что онъ ни какъ не могъ избжать, чтобы не упомянуть объ немъ. Съ этихъ поръ Филиппъ ршилъ, что письма, продиктованныя имъ, не иначе попадутъ на почту, какъ черезъ его руки.

— Ну-съ! сказалъ мистеръ Эдмонстонъ, весело похлопывая перчаткой по своей рук. Вотъ и отлично! Я былъ убжденъ, что тмъ дло и кончится. Гэй не можетъ даже догадаться, въ чемъ его обвиннютъ. Хорошо, что мы Эмми не тревожили. Мама, а? Филиппъ, ты что скажешь? говорилъ добрякъ, довольно робко обращаясь къ послднему.

— Неужели вы этимъ письмомъ удовлетворены? спросилъ Филиппъ.

— А чего жъ теб больше? горячо вскричалъ дядя.

— Чтобы онъ во всемъ признался: вотъ что нужно.

— И-и Боже мой! да вдь ты видишь, что онъ связанъ честнымъ словомъ.

— Это очень легко написать: не могу васъ удовлетворить, потому что я связанъ честью, но вдь это не оправданіе, особенно въ положеніи Гэя передъ вашимъ семействомъ.

— Правда твоя, онъ могъ бы сказать свою тайну. Она бы умерла со мною! задумчиво произнесъ дядя.

— Вотъ то-то и есть. Онъ всегда скрытничаетъ, окружаетъ себя таинственностью и возбуждаетъ недовріе къ себ.

— Дло въ томъ, — прервалъ, не слушая его, мистеръ Эдмонстонъ: — что письмо написано очень чистосердечно, просто — говоритъ, что онъ никогда не игралъ, чего жъ больше?

— Но вдь это слово не игралъ, — произнесъ Филиппъ:— можетъ. имть два значенія. Онъ давалъ, можетъ быть, клятву не играть въ карты и на бильярд, а на счетъ пари ничего не упомянулъ, кто знаетъ? можетъ быть, онъ проигралъ закладъ во время скачекъ.

— Гэй никогда не прибгаетъ къ уверткамъ, — съ сердцемъ возразила мистриссъ Эдмонстонъ.

— И я бы никогда не заподозрилъ его въ нихъ, если бы чэкъ, данный имъ на имя извстнаго игрока, не оправдывалъ моего мннія. Вотъ гд кроется секретъ его таинственныхъ поздокъ въ Лондонъ, — сказалъ Филиппъ.

— Обвинять его строго, не имя на то положительныхъ доказательствъ, мы не смемъ, — замтила тетка.

— Но вдь онъ самъ же говоритъ противъ себя, — возразилъ Филиппъ.— Онъ сознается, что виноватъ, а въ чемъ — не хочетъ объяснить. По моему, въ тон его письма ясно выражается мысль: ‘пока есть возможность съ вами ладить — я ссориться не буду’.

— Ну, нтъ, извините! закричалъ мистеръ Эдмонстонъ.— Я не флюгеръ какой-нибудь, который можно вертть во вс стороны. Нтъ-съ! особенно, если дло коснулось моей дочери. Я до всего доберусь, все разузнаю, пока позволю ему заикнуться объ ней. Вотъ вамъ урокъ, сударыня, — сказалъ онъ обращаясь къ жен:— устраивайте свадьбы въ моемъ отсутствіи! Мистриссъ Эдмонстонъ была сильно разстроена тмъ, что мужь, изъ-за того только, чтобы поддержать свое достоинство въ глазахъ Филиппа, дйствуетъ пристрастно. Боясь раздражить его еще сильне, она молчала.

— Однако нужно же дйствовать ршительно, — началъ тотъ снова.— Гэй обязанъ высказаться передо мною вполн. Я ненавижу секреты. Сейчасъ пойду, напишу къ нему и скажу, что я требую полной откровенности, такъ что ли, Филиппъ?

— А вотъ мы съ вами объ этомъ хорошенько потолкуемъ вдвоемъ, — замтилъ племянникъ.

Тетка поняла намекъ и вышла. Въ уборной она встртила Эмми. Молодая двушка ждала ее съ трептомъ въ сердц.

— Мама, не зовите горничную, — сказала она, цлуя мать:— я сама васъ одну. Голубушка моя! скажите, врно случилось что нибудь нехорошее съ Гэемъ! продолжала она, нжно прижимаясь къ матери.

— Дурнаго ничего, дитя мое, но въ денежныхъ разсчетахъ у него съ папа вышло недоразумніе, и папа очень на него сердитъ.

— А Филиппу-то что тутъ за дло?

— Право не знаю, Эмми. Кажется, Маргарита Гэнлей что-то слышала про Гэя, и передала это брату.

— А вы читали письмо его? спросила робко дочь.

— Да, читала. Онъ положительно отвергаетъ все, въ чемъ его обвинили.

— Значитъ, папа теперь спокоенъ, — гордо произнесла Эмми.

— Современемъ все объяснится, — сказала мать:— но теперь дло еще темное, и обстоятельства некрасивы. Жаль мн тебя, дорогая моя, — продолжала она, нжно гладя рукой мягкіе, кудрявые волосы Эмми и цлуя ее въ лобъ.

— Я все перенесу, — отвчала та съ грустью:— но мн больно, что Гэя оскорбляютъ. Зачмъ тутъ Филиппъ вмшивается? папа все дло можетъ устроить одинъ. А теперь, я знаю, чмъ кончится, Гэй выйдетъ изъ себя и потомъ будетъ раскаяваться….

Позвали къ обду, и Эмми на минуту забжала къ себ въ спальню.

— Я должна быть тверда, — говорила она со слезами: — иначе я не буду его достойна. Боже мой! поддержи меня! Если Гэй будетъ несчастливъ, — онъ врно не упадетъ духомъ, и ему будетъ отрадно знать, что я съумла перенести наше горе. Да, я не хочу унывать, я даже не буду сердиться на Филиппа, хотя знаю, что это все дло его рукъ.

Она отдохнула и сошла внизъ гораздо спокойне, чмъ была.

За обдомъ, мистеръ Эдмонстонъ чувствовалъ себя въ самомъ скверномъ расположеніи духа, онъ былъ недоволенъ каждымъ кушаньемъ, и все время ворчалъ на жену. Та старалась кое-какъ поддерживать разговоръ съ Филиппомъ, и, наконецъ, дамы нашли возможность уйдти въ гостиную. Черезъ минуту Филиппъ принесъ къ нимъ Чарльза на рукахъ, усадилъ его въ кресло, а самъ удалился. Эмми долго стояла у окна, прислонившись головой къ стеклу, потомъ, когда стемнло, она быстро повернулась и крпко сжала руку Чарльза, мимо котораго ей пришлось проходить, затмъ вышла вонъ изъ комнаты. Мать немедленно послдовала за нею.

— Филиппъ не даромъ выжилъ меня изъ столовой, — сказалъ Чарльзъ, оставшись съ Лорой вдвоемъ, — Онъ объявилъ мн безъ околичностей, что ему нужно говорить съ папа, и вынехъ меня оттуда на рукахъ. Врно что нибудь да случилось.

Долго они терялись въ догадкахъ на счетъ тайны, ихъ окружающей, пока вернувшаяся мать не помогла имъ разъяснить загадки.

— Это все сплетни мистриссъ Гэнлей, — уврялъ Чарльзъ.— Гэй ни въ чемъ не виновать, я убжденъ въ этомъ, Филиппъ изъ мухи сдлалъ слона, и теперь радуется, что папа принимаетъ ршительныя мры.

Лора, боясь выдать себя, не смла защищать Филиппа слишкомъ горячо, но она настаивала на одномъ, что онъ слишкомъ честенъ и справедливъ, чтобы поднять столько шуму изъ пустяковъ. Вс трое они ни на минуту не усомнились въ невинности Гэя.

Когда Филиппъ, затворивъ за собою двери столовой, началъ снова уговаривать дядю дйствовать съ большей энергіей противъ Гэя, мистеръ Эдмонстонъ, находясь еще подъ вліяніемъ разстроеннаго, заплаканнаго лица Эмми, подался назадъ. Ему стало жаль Гэя, онъ готовъ былъ уже простить его и удовольствоваться самымъ пустымъ предлогомъ, чтобы снова поставить Гэя въ прежнія отношенія къ своей семь. Вс краснорчивые доводы Филиппа потеряли свою силу передъ голосомъ сердца добраго отца.

Видя, что спасти Эмми почти нтъ надежды, Филиппъ ршился показать дяд новое письмо своей сестры, письмо, которое онъ прежде думалъ скрыть. По природ своей онъ ненавидлъ сплетни и интриги, но, внутренно сознавая, что строгость со стороны опекуна есть единственное средство для исправленія Гэя, онъ ршился на время пожертвовать своими чувствами и силою заставить мистера Эдмонстона принять ршительныя мры.

Мистриссъ Гэнлей написала къ брату тотчасъ посл сцены, сдланной Гэемъ въ ея дом. Вполн увренная, что Филиппъ получитъ отъ него вызовъ на дуэль, она писала отчаянное письмо, умоляя брата вспомнить, какъ онъ ей дорогъ, и прося его быть твердымъ.

— Неужели ты пойдешь съ нимъ драться? спросилъ испуганно дядя.— Вдь ты знаешь, Эмми, бдная наша Эмми…. — и онъ не договорилъ.

— Зачмъ драться? намъ нужно правды отъ него добиться, — отвчалъ Филиппъ.— Я такъ и сестр писалъ. Длай Гэй съ своей стороны, что хочетъ, я же на свою совстъ его смерти не беру.

— Такъ ты врно слышалъ, что онъ хочетъ что нибудь сдлать?

— Нтъ, я даже полагаю, что онъ теперь одумался и не ршится вызывать меня на дуэль. Сестра и я, мы не можемъ объяснить себ одного, почему онъ именно насъ двухъ обвиняетъ въ этой исторіи. Мн особенно досталось отъ него въ то утро, о которомъ пишетъ сестра. — Филиппъ прочелъ отрывокъ письма Маргариты, гд она описывала сцену бшенства Гэя, и передавала слово въ слово рзкія его выраженія на счетъ дяди и ея брата. Конечно, она не удержалась, чтобы не преувеличить всей исторіи, а что всего хуже, мистриссъ Гэнлей скрыла отъ Филиппа, что она все это подслушала, сама стояла, лстниц, и вышло такъ, какъ будто бы Гэй, забывъ всякое приличіе, въ ея присутствіи отдлалъ мистера Эдмонстона и Филиппа напропалую. Послдней фразой она глубоко уязвила мистера Эдмонстона. Его слабая сторона была въ томъ, чтобы слыть за человка съ тонкимъ, здравымъ смысломъ и съ строгими правилами, и вдругъ Гэй, котораго онъ любилъ и берегъ, какъ своего сына, позволяетъ себ давать ему оскорбительныя прозвища! Онъ былъ дотого уничтоженъ, что, не говоря ни слова, залпомъ проглотилъ рюмку вина, и тихо замтилъ:— ‘Никогда этого не ожидалъ!’ Онъ долго волновался. ‘Если уже Гэй позволилъ себ такъ выразиться на мой счетъ, — говорилъ онъ съ жаромъ:— я всему теперь поврю, и что онъ меня обманываетъ, и что онъ надъ Эмми водшутилъ, словомъ всему, всему дурному….’

Филиппу пришлось уже успокоивать дядю, и брать сторону Гэй, что, конечно, было очень благородно съ его стороны, потому что онъ зналъ, что Гэй и его не пощадилъ. Поздно вечеромъ кончилась ихъ конференція. Дядя написалъ слдующее письмо:

‘Любезный сэръ Гэй. Такъ какъ вы отказываетесь быть со мной откровенны, не смотря на то, что я имю полное право этого требовать, и такъ какъ вы всячески уклоняетесь отъ объясненія со мной, да кром того, позволяете себ еще употреблять дерзкія выраженія на счетъ меня и моего семейства, — я имю основаніе предполагать, что вы не желаете уже быти приняты на прежней, короткой ног въ Гольуэл. Повторяю вамъ, что я, какъ законный опекунъ вашъ, буду постоянно слдить за вашимъ поведеніемъ, и по возможности стану удерживать васъ на томъ гибельномъ пути, по которому вы идете, но другихъ сношеній между вами и моимъ семействомъ быть уже не можетъ.

Лошадь ваша будетъ отослана завтра же въ Рэдклифъ.’

Преданный вамъ
‘К. Эдмонстонъ.’

ІІисьмо было гораздо рзче, чмъ Филиппъ этого ожидалъ, но дядя на этотъ разъ долго не соглашался переписать его. Наконецъ, нкоторыя выраженія были имъ измнены, и Филиппъ успокоился, потому что содержаніе втораго письма было гораздо уже сдержанне и логичне.

Они такъ долго провозились за сочиненіемъ отвта Гэю, что Филиппу поневол пришлось ночевать у нихъ въ Гольуэл. Когда вс разошлись, мистеръ Эдмонстонъ вошелъ въ уборную жены, которая сидла тамъ одна, у камина. Дверь въ комнату Чарльза была тщательно заперта.

— Ну, — сказалъ мужъ: — ты можешь объявить Эмми, что между нею и Гэемъ все кончено. Слава Богу, она во-время спасена. Вотъ, что значитъ ршать дло въ моемъ отсутствіи!

Это было только начало его проповди. Затмт, посыпались упреки на Гэя, жалобы на свою снисходительность, сожалніе, что Эмми допустили привязаться къ такому недостойному человку, и вся эта іереміада длилась очень долго. Кроткая мистриссъ Эдмонстонъ покорно выслушала его, въ надежд, что утро вечера мудрене, и что завтра мужъ ея, вроятно, будетъ спокойне. Но утромъ онъ твердилъ тоже самое, онъ говорилъ, что Эмми должна положительно отказаться отъ Гэя, а на послдняго несъ цлыя горы обвиненій. Жена вздумала-было защищать молодаго Морвиля, но мистеръ Эдмонстонъ просто крикнулъ на нее за это. Дло въ томъ, что Филиппъ между разговоромъ намекнулъ какъ-то дяд, что въ глазахъ тетки Гэй безукоризненъ, этотъ намекъ пришелъ на память мистеру Эдмонстону въ минуту объясненія его съ женой, и онъ не далъ ей даже заикнуться о Гэ. Длать было нечего, слдовало приготовить Эмми къ удару. Свиданіе матери съ дочерью произошло въ уборной, въ этомъ центр всхъ домашнихъ тайнъ. Мать со слезами на глазахъ встртила Эмми, когда та пришла поздороваться съ ней.

— Мама! Что это значитъ? вы плачете! спросила дочь въ тревог.

— Другъ мой! Для тебя настали черные дни, — сказала мать. — Будь тверда. Гэй разсердилъ папа своимъ письмомъ и нкоторыми выраженіями, сказанными имъ на счетъ его и Филиппа. Дло приняло серьезный оборотъ и, — Эмми, соберись съ духомъ и выслушай меня — отецъ написалъ Гэю, что между имъ и тобою все кончено!

— Онъ нагрубилъ папа? повторила Эмми, какъ бы не разслушавъ конца рчи матери.— Воображаю, какъ онъ теперь раскаевается!

Не успла она это выговорить, какъ дверь изъ комнаты Чарльза распахнулась настежъ, и больной, полуодтый, съ однимъ костылемъ подъ рукою, едва ковыляя, добрался до стула, на которомъ сидла сестра, опустивъ руки на колни и поникнувъ головою.

— Не грусти, малютка! сказалъ онъ: — честью теб отвчаю, что это мерзкая сплетня мистриссъ Гэнлей. Врь мн, что все откроется, это только первый подводный камень для вашей взаимной любви. Не плачь же! уговаривалъ онъ Эмми, замтивъ, что слезы градомъ покатились по ея щекамъ!

— Чарли! замтила мать, сама едва удерживаясь отъ слезъ:— хорошо ли мы длаемъ, что обнадеживаемъ ее?

— Еще бы! вдь это все Филипповы интриги! возразилъ Чарльзъ, съ сердцемъ.

— Вовсе не интриги, Чарли, а скоре несчастіе, — сказала мать, и передала имъ все, что знала объ исторіи съ письмами. Эмми все время стояла молча, облакотившись на спинку братнина кресла. Чарльзъ съ жаромъ протестоваль противъ обвиненій Гэя, и стоялъ на своемъ, что рано или поздно, а истина откроется.

— Я сейчасъ однусь, пойду къ отцу и открою ему глаза, — говорилъ онъ, съ трудомъ пробираясь обрэтно въ свою комнату. Эмми ожила надеждой, а мать, твердо врившая въ силу воли Чарльза и въ его здравый разсудокъ, тоже начала утшать себя мыслью, что сегодняшній день все поправитъ.

Лора и Филиппъ встртились за завтракомъ, разговоръ, конечно, вертлся на одномъ — на исторіи съ Гэемъ. Филиппъ передалъ кузин, съ своей точки зрнія, все происшедшее.

— Бдная наша Эмми! сказала Лора въ негодованіи.— Теперь я понимаю, Филиппъ, почему вы такъ тщательно оберегали меня отъ него.

— Это несчастное дло, которое не слдовало даже начинать, — замтилъ онъ серьезно.

— Милая сестра! какъ она была счастлива! какъ она его любила! Знаете ли что, Филиппъ, я иногда завидовала имъ: такъ полно было ихъ счастіе, какъ часто я роптала на нашу бдность! Нтъ, я вижу, на земл есть несчастія, которыя гораздо хуже, чмъ бдность.

Холодные синіе глаза Филиппа вдругъ приняли мягкое выраженіе, и онъ съ нжностью взглянулъ на Лору. Этой минуты она никогда не могла забыть.

Вся семья собралась въ столовой, и завтракъ прошелъ въ молчаніи, Чарльзу не хотлось начинать сцены при ‘бабахъ’, какъ онъ выражался, и, дождавшись той минуты, когда они остались съ Филиппомъ и отцомъ втроемъ, онъ заговорилъ первый.

— Теперь, Филиппъ, — сказалъ онъ: — ты долженъ мн объяснить причину, за что вы вс такъ преслдуете Гэя.

Начало было не мирнаго характера. Оскорбленный отецъ не выдержалъ, и, не давъ племяннику выговорить ни одного слова, привелъ цлый рядъ безсвязныхъ обвинительныхъ фактовъ, по которымъ Гэй считался въ его глазахъ преступникомъ. Филиппъ спокойне и ясне повторилъ то же самое.

— Слдовательно, — заключилъ Чарльзъ:— вина Гэя состоитъ въ томъ, что онъ потребовалъ свои собственныя деньги и, вмсто отвта, получилъ письмо, наполненное несправедливой клеветой, вслдствіе чего онъ назвалъ Филиппа фатомъ, вмшивающимся не въ свое дло. Кто жъ можетъ его осудить за это? Вдь въ этомъ только и состоитъ вся его вина, по вашему мннію?

— Нтъ, — сказалъ Филиппъ: — у меня есть доказательство, что онъ игралъ.

— Гд жъ это доказательство?

— Я показалъ его отцу вашему, и онъ удовлетворенъ имъ вполн.

— Разв теб мало доказательствъ, что онъ совершенно сбился съ пути, если онъ сметъ употреблять дерзкія выраженія, говоря объ насъ? закричалъ отецъ.— И кому жъ въ глаза? сестр Филиппа! Чего теб еще?

— Маленькое прозвище, данное Гэемъ капитану Морвиль, не есть еще достаточный аргументъ для того, чтобы называть Гэя негодяемъ, — колко замтилъ Чарльзъ, всегда готовый позлить своего кузена. Онъ не замтилъ, что вредитъ этимъ самымъ Гэю, потому что отецъ его, вспомнивъ сейчасъ же, какимъ прозвищемъ наградилъ и его молодой сэръ Морвиль, началъ укорять сына въ недостатк уваженія къ нему. Чарльзъ съ дтства не отличался особенной почтительностью къ своему родителю, и потому онъ отвтилъ ему теперь довольно рзко, сказавъ, что каждый на мст Гэя взбсился бы, видя, что его подозрваютъ въ какомъ-то преступленіи.— Его нельзя за это бранить, заключилъ больной, — надо имть деревянную голову, чтобы хладнокровно выносить оскорбленія.

Чарльзъ забылся совершенно и наговорилъ гораздо больше, чмъ нужно было. Словомъ, вмсто того, чтобы поправить дло, онъ его испортилъ.

— Вы ничего ему не объяснили, фактовъ никакихъ не представили, заперли ему двери своего дома, — заключилъ онъ въ волненіи: — неудивительно, если Гэй, не будучи негодяемъ, сдлается имъ теперь. Это хоть кого озлобитъ.

Часа два сряду длилась эта бурная сцена, и спорящіе не могли ни мъ чемъ убдить другъ друга. Наконецъ, мистера Эдмонстона отозвали по длу, и Чарльзъ, немедленно поднявшись съ кресла, объявилъ, что онъ сейчасъ же напишетъ Гэю, что у нихъ въ семь есть еще одинъ человкъ, умющій отличить черное отъ благо.

— Длай, какъ хочешь, — сказалъ Филиппъ.

— Благодарю за позволеніе, — гордо возразилъ Чарльзъ.

— Не за что, — замтилъ Филиппъ:— теб бы не мшало слушаться другихъ, а не меня.

— Я теб вотъ что скажу, — отца я всегда готовъ слушаться, но орудію капитана Морвиля кланяться не стану.

— Довольно мы наговорили сегодня колкостей, — спокойно сказалъ Филниггъ, и подалъ ему руку, чтобы отвести его наверхъ. Чарльзу этого до смерти не хотлось, но въ гостиной нослышались голоса неожиданно пріхавшихъ гостей, и ему нужно было поспшить убраться отъ нихъ.

— Есть люди, которые вчно являются тамъ, гд ихъ не нужно, — проворчалъ онъ сердито, и оперся на руку кузена.

— Сегодня съ тобой говорить нельзя, Чарльзъ, — сказалъ Филиппъ:— но длать нечего, для очищенія совсти, я вотъ что теб посовтую. Берегись, не разжигай любви между Эмми и Гэемъ.

— Самъ берегись ты своихъ словъ! крикнулъ больной, весь вспыхнувъ отъ негодованія, и бросился впередъ, нетерпливое движеніе, которое онъ сдлалъ, чтобы вырвать свою руку отъ Филиппа и опереться на костыль, измнило ему, костыль упалъ, онъ рукой хотлъ схватиться за перила, не усплъ и готовъ былъ грянуться внизъ по всей лстниц, если бы Филиппъ не стоялъ близко. Тотъ вытянулъ ногу, чтобы загородить Чарльза, самъ откинулся назадъ и принялъ всю тяжесть падающаго тла на свою грудь. Затмъ, поднявъ больнаго на руки какъ ребенка, онъ снесъ его въ уборную. На стукъ паденія брата Эмми прибжала изъ своей комнаты, отъ ужаса она не могла выговорить ни одного слова, и успокоилась не ране, какъ когда увидла брата на диван и убдилась, что онъ не ушибся. Чарльзъ и не подумалъ поблагодарить Филиппа за видимое свое спасеніе, а тотъ, уврившись, что дурныхъ послдствій отъ паденія нтъ, приписалъ всю эту выходку взрыву желчнаго характера больнаго, и ушелть къ себ.

— Калка! настоящій калка! твердилъ грустно Чарльзъ, оставшись глазъ на глазъ съ Эмми.— Могули я быть кому нибудь полезенъ, если я не смю погорячиться, заступаясь за сестру, безъ того, чтобы не рисковать сломать себ шею въ глазахъ надневнаго фата, который смлъ выразиться дерзко на ея счетъ!

— Тсъ! не говори ничего! быстро замтила Эмми, потому что въ эту самую минуту Филиппъ очутился подл нихъ: онъ принесь костыль, упавшій на лстниц. Поставивъ его на мсто, онъ вышелъ.

— Пусть слушаетъ! продолжалъ Чарльзъ.— Тяжело имть здоровую голову и больныя ноги! Будь я не калка, не то бы длалось въ дом. Ужъ я давно слеталъ бы въ С.-Мильдредъ, разузналъ бы всю исторію, и Филиппъ держалъ бы у меня языкъ за зубами. Я ему показалъ бы, что значитъ важничать въ чужой семь. Да, что тутъ толковать!… Диванъ этотъ — онъ стукнулъ по немъ кулакомъ — моя тюрьма, я несчастный калка, и на меня никто не обращаетъ вниманія!

— Полно, Чарли! Перестань, я слышать этого не могу. Вдь ты знаешь, что это неправда, — сказала Эмми.

— Какъ неправда? Я кричалъ дотого, что охрипъ, доказывая имъ всю ихъ несправедливость противъ Гэя, каждый благоразумный человкъ согласился бы съ моими доводами, а они на вершокъ не подались впередъ. Филиппъ просто съ ума свелъ нашего отца, передавая ему сплетни своей сестры. Я убжденъ, что все это она сама выдумала.

— Не можетъ быть. Она на это не способна! возразила Эмми.

— Какъ? и ты, значитъ, поврила ея росказнямъ? сказаль Чарльзъ:— вотъ меня что бситъ! Мало того, что Филиппъ заставляетъ отца плясать по своей дудк, нтъ, онъ и сестеръ-то у меня сбилъ совсмъ съ толку!

— Филиппъ скоро детъ за границу, — замтила крошка Эмми, стараясь какъ нибудь успокоить бднаго.

— Давно пора! Авось, отецъ тогда опомнится. Только бы они теперь не довели Гэя до отчаянія!

— Нтъ, онъ не упадетъ духомъ, я уврена, — тихо проговорила Эмми.

— Дай мн бюваръ. Я сейчасъ къ нему напишу, сказалъ Чарльзъ.— Пусть онъ знаетъ, что Филиппъ не всми нами помыкаетъ.

Сестра полала ему все нужное для письма, а сама услась разбирать садовыя смена, мать посовтовала ей нарочно заниматься самой мшкотной работой, чтобы отвлечь свои мысли отъ тяжелаго горя.

— Эмми, что мн написать Гэю отъ тебя? спросилъ вдругъ Чарльзъ, оканчивая письмо.

— Слдуетъ ли мн переписываться съ нимъ? робко спросила она.

— Что-о? Ты не имешь права сказать ему, что не считаешь его негодяемъ? Это интересно, — насмшливо замтилъ братъ.

— Но папа запретилъ….

И Эмми заплакала.

— Пустяки какія. Папа самъ согласился на вашу свадьбу, а теперь онъ находится подъ чужимъ вліяніемъ и говоритъ другое. Что-жъ тутъ за бда? Каждая, на твоемъ мст, приписала бы что-нибудь Гэю.

— Нтъ, — возразила Эмми.— Я чувствую, что я не должна этого длать.

— Глупая! ты такая же дрянь, какъ вс. Гэя преслдуютъ, клевещутъ на него, оскорбляютъ его всячески, ты знаешь, что одно твое слово можетъ спасти его отъ гибели, а онъ погибнетъ непремнно, если мы вс отъ него отречемся, и вдругъ отказываешься черкнуть къ нему одну строчку. Хороша же твоя любовь! Ты врно не хочешь ужъ больше видть Гэя и вришь всей этой чудовищной клевет. Я ему такъ и напишу!

— Чарльзъ, Чарльзъ! Какой ты жестокій! рыдая сказала Эмми.— Гэй никогда не похвалилъ бы меня за непослушаніе. Я знаю, онъ мн и безъ того вритъ. Не уговаривай меня, голубчикъ братъ, я не выдержу, лучше отпусти меня, въ мою комнату, я не могу смотрть на твое письмо! И Эмми, закрывъ лицо платкомъ, выбжала вонъ.

Изъ оконъ ея спальни, выходившихъ на большой дворъ, Эмми увидла картину, еще сильне надорвавшую ея сердце. Уильямъ собрался въ дорогу и Делорена, совершенно осдланнаго, вывели изъ конюшии. Вся прислуга Гольуэля высыпала на дворъ, чтобы проститься съ грумомъ сэръ Морвиля. Делорена уводили въ Рэдклифъ.

— Чарли! Чарли! Делорена уводятъ! закричала Эмми, прибжавъ снова къ брату въ слезахъ, и тутъ-то ей захотлось исполнить желаніе Чарльза, хотя нсколькими словами, приписанными къ Гэю, утшить свое горе, но нтъ — сила воли побдила сердце, и она выдержала характеръ, послушалась отца.

Скрывшись въ своей комнат, бдная молодая двушка бросилась на постель, спрятала голову въ подушки и, заливаясь слезами, повторяла:

— Онъ никогда больше не вернется, никогда, никогда!

Лора нашла ее въ этомъ положеніи нсколько времени спустя. Она тихо опустилась подл сестры на кровати и ласками старалась успокоить ее.

— Душа моя! не тоскуй! говорила Лора:— онъ не стоитъ тебя.

— Не стоитъ? какое право ты имешь такъ говорить? сказала Эмми, гордо поднявъ свое заплаканное личико.— Онъ ни въ чемъ не виноватъ, онъ ничего дурнаго не сдлалъ!

— А ты слышала, что Маргарита и Филиппъ говорятъ? Ты не вришь имъ? А что онъ сказалъ про папа? Разв это хорошо?

— Лора! Онъ вспылилъ, я уврена, что онъ самъ теперь жестоко раскаевается. Папа простилъ бы его, непремнно, если бы только не было этой исторіи съ деньгами. Боже мой! хотя бы поскоре все разъяснилось! въ отчаяніи говорила Эмми.

— Къ этому приняты вс мры, — сказала старшая сестра.— Папа написалъ къ мистеру Уэльвудъ, а Филиппъ подетъ за справками въ Оксфордъ и С.-Мильдредъ.

— Когда? спросила Эмми.

— Когда учебный курсъ начнется. Теперь Филиппъ детъ путешествовать на дв недли, передъ походомъ въ Ирландію.

— Надюсь, что тогда все уладится, — сказала Эмми.— Письма ничего не сдлаютъ, нужны непремнно очныя ставки.

— Я убждена, что Филиппъ разъяснитъ все дло. Положись на него, Эмми, онъ очень заботится о твоемъ счастіи.

— Что ему за дло до меня? красня спросила Эмми.— разв онъ знаетъ о нашей помолвк? Вотъ бы я чего не желала!

— Напрасно, другъ мой, — возразила Лора: — ему можно смло доврить вс наши семейныя тайны. Филиппъ заботится о теб не хуже другихъ. Считай его, Эмми, однимъ изъ нашихъ близкихъ, — заключила она, длая удареніе на послднемъ слов.

Эмми ничего не отвтила. Лор это не понравилось.

— Я знаю, ты сердишься на него за то, что онъ папа все разсказалъ, — замтила она сестр:— но это неблагоразумно, Эмми. Онъ иначе поступить не могъ, имя въ виду твое счастіе и пользу Гэя.

Тонъ голоса Лоры дотого нааомнилъ Филиппа, что это непріятно подйствовало на Эмми, она долго молчала и, наконецъ, грустно замтила:

— Я его не осуждаю. Онъ долженъ былъ сказать папа, но слдовало бы вести все дло не такъ жестко, какъ онъ повелъ.

Съ этого дня вся семья Эдмонстоновъ начала ухаживать за Эмми, какъ за больнымъ ребенкомъ. Отецъ въ особенности часто ласкалъ ее. называя ее своей ‘золотой дочкой’, но объ Гэ не поминалъ ей ни слова изъ опасенія разстроить ее. Мать, видя, что Эмми молчитъ, вообразила, что она покориласъ вол отца, и старалась уже не растравлять раны ея сердца разговорами о прошломъ. Чарльзъ одинъ воевалъ и бранился, говорилъ отцу въ глаза, что онъ ‘разбилъ сердце своей дочери’, называлъ его жестокимъ, несправедливымъ и вывелъ, наконецъ, мистера Эдмонстона изъ терпнія. Тотъ жаловался всмъ и каждому, что родной сынъ называетъ его тираномъ и нарушаетъ миръ всего дома своими сценами. Эмми одна молчала, молилась и ждала. Мысль, что судьба ея и Гэя въ рукахъ всевдущаго Господа, передъ Которымъ раскрыты вс тайны человческаго сердца, эта мысль, поддерживала въ ней надежду, что, рано или поздно, Гэй оправдается и она будетъ принадлежать ему. Мистеръ Уэльвудъ, на запросъ мистера Эдмонстона, прислалъ самый лестный отзывъ объ Гзъ, говоря, что обвинить его воспитанника въ безпорядочной жизни нтъ никакой возможности. На счеть круга знакомства сэръ Морвиля, онъ отозвался такъ, что Гэй здитъ иногда по приглашенію на обды и вечера въ С.-Мильдредъ и къ другимъ сосдямъ, а чаще всего бываитъ у мистриссъ Гэнлей и у полковника Гарвуда. Послднее имя дало Филиппу право поддержать свое прежнее мнніе и письмо Уэльвуда принесло, такимъ образомъ, не много пользы Гэю.

Самъ Гэй прислалъ Чарльзу самый сердечный отвтъ и искренно благодарилъ его за довріе и сочувствіе къ себ. Онъ общалъ современемъ объяснить ему вс т темныя обстоятельства, которыя въ настоящую минуту кладутъ такую тнь на его доброе имя. На счетъ рзкихъ своихъ выраженій объ опекун и Филипп, онъ писалъ слдующее:

‘Право, не помню, что я говорилъ. Знаю, что выраженія мои были непростительно рзки, потому что я въ ту минуту вышелъ изъ себя. Я вполн заслуживаю общій вашъ гнвъ. Вполн покоряюсь вол мистера Эдмонстона, но не перестаю врить, что время докажетъ мою невинность во всемъ. Теперь же вашъ отецъ иметъ полное право быть мною недоволенъ.’

Чарльзъ, прочитавъ письмо, сказалъ, что Гэй обыкновенно винитъ себя во всемъ, тутъ удивляться нечему. Но отецъ заподозрилъ снова скрытое преступленіе въ неясныхъ словахъ его. Гэй ршился остаться въ Соутъ-Мур до конца вакаціи, это подало поводъ къ новымъ предположеніямъ не въ пользу его. Но Чарльзъ взялъ и тутъ его сторону, говоря, что нужно же ему куда-нибудь дваться, если его выгнали изъ Гольуэля. Убжденія матери, уврявшей его, что, вслдствіе полнаго раскрытія таинственной исторіи Гэя, неприлично приглашать его къ себ въ домъ, гд живетъ Эмми, не послужили ни къ чему. Онъ твердилъ свое, что сэръ Морвиля выгнали, и старался подбить отца, чтобы тотъ самъ халъ въ С.-Мильдредъ, для личнаго объясненія съ Гэемъ. Но Филиппъ такъ ужъ натолковалъ мистеру Эдмонстону, что подобнаго рода поздка возбудитъ толки злыхъ языковъ, что тотъ ни за что не соглашался послушать сына. Чарльзъ хотлъ ршиться на крайнюю мру, убдить Филиппа хать къ Гэю: но отпускъ его за границу помшалъ этому плану. Ране октября мсяца ему нельзя было завернуть къ сестр въ С.-Мильдредъ. Оставалось одно — написать къ мистриссъ Гэнлей. Чарльзъ и это сдлалъ, онъ обратился къ ней съ просьбой, объяснить ему таинственныя доказательства вины Гэя, но Маргарита сухо отвтила, чтобы онъ не вмшивался въ дла, до нея не касающіяся.

Онъ страшно разозлился. Вообще почта, чуть ли не ежедневно, длалась причиной семейныхъ ссоръ въ Гольуэл. Мистеръ Эдмонстонъ былъ постоянво не въ дух, и вся семья его чувствовала себя въ очень грустномъ настроеніи.

Чарльзъ и отецъ воевали безпрестанно между собой. Не такъ жилось въ Гольуэл при Гэ. Теперь, мистриссъ Эдмонстонъ и Лора не могли двинуться безъ того, чтобы не заслужить упрека отъ обоихъ джентльмэновъ. Даже Эмми, и на той, отецъ срывалъ иногда свое сердце, что-жъ касается Чарльза, то тотъ положительно не могъ равнодушно слушать, какъ Эмми говорила тихимъ, покорнымъ своимъ тономъ: ‘Нечего и вспоминать о Гэ, все кончено!…’

ГЛАВА III.

Гэй, между тмъ, ни съ кмъ изъ товарищей не длилъ своего горя. Ему не разъ приходило въ голову, что просьба о высылк ему тысячи фунтовъ стерлинговъ есть первый и главный поводъ подозрній мистера Эдмонстона, но онъ и этого и не сказалъ даже мистеру Уэльвуду, очень хорошо знавшему, на какой предметъ понадобилась Гэю такая сумма денегъ. Онъ передалъ своимъ товарищамъ вкратц, что ему изъ дома прислали непріятное письмо, но о содержаніи самаго письма умолчалъ. Гарри Грэхамъ, имвшій знакомыхъ въ броадстонскомъ околодк, услыхалъ отъ кого-то, будто сэръ Гэй Морвиль сватался къ лэди Эвелин де-Курси, онъ передалъ эту новость своимъ школьнымъ друзьямъ, и т ршили, что врно опекунъ Гэя препятствуетъ этому браку. На бду, Гэй, нсколько времени тому назадъ, при намек объ Эвелин, покраснлъ, длая видъ, какъ будто слухъ, касавшійся его привязанности къ ней — справедливъ, товарищи подхватили это, и съ тхъ поръ не стали уже мучить его разспросами. Самъ онъ сдлался очень серьезенъ и молчаливъ, точно какъ въ первое время по перезд его изъ Рэдклифа въ Гольуэль. Онъ задумывался, когда другіе говорили, и опять началъ длать свои продолжительныя одиночныя прогулки. Привыкшій съ дтства къ уединенію, онъ любилъ природу какъ друга, и ему отрадно было бродить по горамъ и лсистымъ долинамъ, въ минуты горькой тоски. Учебныя занятія помогали ему очень много, и коническія сченія служили ему такимъ же полезнымъ лекарствомъ, какъ Лор.

Близость имнія Стэльгурстъ была для него чрезвычайно отрадна. Въ первое же воскресеніе, по полученіи письма отъ мистера Эдмонстонъ, Гэй отправился туда къ служб, между тмъ какъ прочіе товарищи его пошли въ с.-мильдредскую церковь. Онъ нарочно ушелъ одинъ, чтобы на простор помолиться и пріучить себя къ мысли о полномъ примиреніи съ Филиппомъ. Онъ жаждалъ мира и прощенія, и обрлъ ихъ въ скромномъ деревенскомъ храм. Церковь въ Стэльгурст съ своими срыми колоннами, съ головками херувимовъ въ нишахъ, съ высокими вязовыми деревьями, оснявшими кладбище, покрытое бдными памятниками, внушала невольное чувство благоговнія.

Гэй долго ходилъ между могилами по окончаніи утренней службы. Стоя, съ молитвою въ сердц, перелъ памятниками архидіакона Морвиля и другихъ его предковъ, онъ совершенно вылечилъ себя отъ вражды къ Филиппу. На могил матери послдняго расли кой-какіе цвты, но сильно уже увядшіе: видно было по всему, что за ними никто не ухаживалъ. Точно съ такимъ же пренебреженіемъ содержалась и могила сестры его Фанни.

— Немудрено, — подумалъ Гэй: — если Филиппъ сдлался холоденъ, недоврчивъ и подозрителенъ ко всмъ, мало ли, чмъ онъ пожертвовалъ для мистриссъ Гэнлей, а она какъ заплатила ему! Видно по всему, что его нжное любящее сердце вынесло много страданій въ жизни.

Объ Эмми Гэй не тревожился боле, онъ почти дошелъ до убжденія, что онъ не заслужилъ счастіи быть ея мужемъ, и желалъ одного, чтобы она нашла современемъ боле достойнаго человка, который съумлъ бы оцнить ея кроткое, любящее сердце. Послднее ихъ свиданіе въ уборной, когда Эмми, сіяя счастіемъ и радостью, сидла у ногъ своей матери, не сводя съ него ясныхъ, голубыхъ глазъ, — это свиданіе оставалось ему въ утшеніе, какъ сладкій сонъ. Но онъ постоянно твердилъ самъ себ:

— Лучше лишиться ея, чмъ испортить ей жизнь.

Онъ съ трепетомъ ждалъ возможности оправдать себя въ глазахъ Эдмонстоновъ. Писать къ нимъ онъ уже не былъ въ состояніи, его поддерживало одно — любовь и участіе Чарльза, на послдняго онъ крпко надялся.

Съ дядей онъ давно не видался, вроятно, Диксону было совстно встртиться съ Гэемъ посл его визита къ жен, и притомъ онъ часто узжалъ на концерты по сосдству. Но жена и дочь его, попрежнему, жили въ С.-Мильдред, и какъ-то разъ передъ обдомъ, Гэй, почти насильно увлеченный своимъ наставникомъ на прогулку въ горы, встртилъ мистриссъ Диксонъ, одтую очень чисто и сидящую на лавочк, выточенной изъ камня и поставленной у подошвы одной изъ горъ. Нсколько женщинъ изъ простаго званія стояли тутъ же.

Постыдиться ее передъ другими было не въ характер Гэя, онъ подошелъ и поговорилъ съ нею. Та чуть не на аршинъ выросла отъ этой чести и отвчала ему очень вжливо. Гэй хотлъ уже отойти, какъ вдругъ замтилъ, что маленькая Маріанна пристально смотритъ на него. Онъ протянулъ ей руку. Двочка весело подбжала къ нему и онъ отвелъ ее нсколько въ сторону.

— Здравствуй, малютка, — сказалъ онъ.— Здорова ли ты? Твой камешекъ у меня цлъ. Что-жъ ты не поздоровалась съ Буяномъ?

— Буянъ! Буянъ! позвала Маріанна пуделя.

Гэй свистнулъ, и послушная собака была уже черезъ минуту у ея ногъ.

— Гуляла ли ты по горамъ безъ меня? спросилъ ее Гэй.

— Да, — отвчала Маріанна. — Мы съ мамой ходили по всмъ дорожкамъ. Мн хотлось взобраться на самый верхъ, на гору, да мама жалуется, что у нея нога болитъ, и идти не можетъ.

— Пуститъ она тебя туда со мной? Мы сейчасъ пойдемъ, если хочешь, — сказалъ Гэй.

Двочка покраснла и улыбнулась.

— Когда вы покончите свое дло въ город, приходите сюда, Уэльвудъ, — сказалъ Гэй, обращаясь къ своему другу.— Я васъ буду дожидаться здсь, черезъ часъ. Надо потшить ребенка, ей немного достается развлеченій.

Мистриссъ Диксонъ съ восторгомъ отпустила дочь и разсыпалась въ такихъ благодарностяхъ, что Гэй постарался, какъ можно поскоре убжать отъ нея. Взявъ Маріанну за руку и позвавъ Буяна, онъ втроемъ весело началъ подниматься по отлогой сторон горы, густо заросшей душистымъ тминомъ. Двочка была слабаго сложенія и недолго бжала подл Гэя. По мр того, какъ подъемъ становился круче, у нея начало захватывать дыханіе и она все боле и боле отставала отъ своего спутника. Оглянувшись, Гэй замтилъ, что она совсмъ выбилась изъ силъ. Онъ поднялъ ее на руки, какъ перо, и взбжалъ вмст съ нею на самую вершину, тамъ онъ остановился и поставилъ ее на огромный камень. Кругомъ зеленли луга, поля и отдаленныя рощи съ разноцвтными листьями деревьевъ. По другую сторону тянулись скалы и долины, покрытыя верескомъ, все это освщалось осеннимъ солнцемъ. Картина была восхитительна! Свжій втеръ вызвалъ румянецъ на блдныя щеки двочки и растрепалъ вокругъ ея шеи кудрявые волосы.

Гэй молча любовался на Маріанну, онъ съ любопытствомъ слдилъ за впечатлніемъ, которое должна была произвести великолпная картина природы на ребенка, выросшаго въ стнахъ Лондона. Маріанна долго молчала.

— Ахъ, какъ хорошо! произнесла она наконецъ.— Какъ бы я желала, чтобы Феликсъ видлъ это!

— Умница, что вспомнила брата, — ласково замтилъ Гэй.

— А разв вы Феликса знаете? радостно сказала двочка, взглянувъ ему прямо въ глаза.

— Вотъ ты мн объ немъ поразскажешь. Сядь ко мн на колни и отдохни, ты все еще устала.

— Мама не позволяетъ мн говорить о братц, — сказала Маріанна: — она все плачетъ объ немъ. А мн такъ хочется объ немъ поговорить.

Маленькое сердце ея раскрылось передъ Гэемъ. Оказалось, что Феликсъ былъ почти ровесникъ Маріанны, она считала его любимымъ своимъ братомъ, и онъ недавно только что умеръ. Двочка принялась разсказывать, какъ они бывало вдвоемъ гуляли по улицамъ Лондона, и ходили вмст въ школу, какъ братъ разсказывалъ ей, что онъ будетъ длать, когда выростетъ большой, какъ злые мальчики дразнили ихъ, какъ они заглядывали въ магазинъ и лавки, мечтая, что вотъ это и это они бы купили, если бы были богаты. Словомъ, она передала Гэю вс воспоминанія своего дтства, небогатаго впечатлніями, и затмъ перешла къ описанію болзни брата.

— Онъ у насъ долго боллъ, — говорила она:— все сидлъ въ креслец и играть со мною не могъ, а потомъ и легъ уже въ постель, я все подл него сидла. А тамъ, говорятъ, онъ умеръ и его унесли въ черномъ гроб, и съ тхъ поръ онъ не возвращался. Скучно мн безъ него, играть не съ кмъ.

Двочка не плакала, разсказывая это, но личико ея приняло такое грустное выраженіе, что Гэй началъ ее утшать, говоря, что Феликсъ теперь на неб. Маріанна не поняла его, она не знала, что такое смерть, молитва, церковь. Библія въ ея глазахъ была большой книгой, которую мама читала, когда братецъ умеръ. Она знала кое-какіе отрывки изъ библейской исторіи, заученные ею еще въ школ, но тмъ и ограничивались ея религіозныя познанія.

Гэя дотого это поразило, что онъ не могъ больше разговаривать съ двочкой, спускаясь обратно подъ гору. Та, въ свою очередь, молчала отъ усталости и все время держала за руку Гэя, который довелъ ее, наконецъ, до матери, а самъ отправился къ мсту назначеннаго свиданія съ своимъ пріятелемъ.

— Уэльвудъ, — сказалъ онъ ему, когда они почти подходили къ дому. — Какъ вы думаете, сдлаетъ мн ваша кузина одно большое одолженіе? Вы видли этого ребенка. Согласится ли миссъ Уэльвудъ, съ разршенія матери, конечно, принять двочку въ свою школу?

— На какихъ условіяхъ хотите вы ее туда помстить? Какого рода воспитаніе она должна получить?

— Главный предметь долженъ быть религія. Остальное пусть миссъ Уэльвудъ сама устроиваетъ, какъ хочетъ. Вдь это моя двоюродная сестра. Можетъ, вы не слыхали еще ничего о нашей семейной исторіи?

И Гэй вкратц передалъ ему то, что можно было передать.

Онъ и мистеръ Уэльвудъ условились такимъ образомъ, чтобы немедленно сдлать запросъ у миссъ Елизаветы о помщеніи въ ея школ Маріанны Диксонъ, и если та согласится, сказать объ этомъ мистриссъ Диксонъ.

Гэй, такимъ образомъ, могъ существеннымъ образомъ облегчить судьбу бдныхъ своихъ родственниковъ и, подъ предлогомъ платы за воспитаніе Маріанны, содйствовать въ то же время планамъ благотворительности миссъ Уэльвудъ. Та получала бы проценты съ капитала въ тысячу фунтовъ стерлинговъ до совершеннолтія Гэя. Миссъ Уэльвудъ съ радостью согласилась принять на себя воспитаніе ребенка изъ средняго сословія и вообще вела себя въ денежныхъ переговорахъ съ Гэемъ съ большимъ достоинствомъ и простотою. Мистриссъ Диксонъ также не препятствовала ихъ плану, а напротивъ, радовалась, что двочка будетъ жить въ С.-Мидьдред, а не въ Лондон, гд она, вроятно, скоро бы умерла. Главное, что соблазняло мать, это была возможность надяться, что изъ Маріанны выйдетъ современемъ прекрасная гувернантка. Притомъ, надежда, что богатый родственникъ составитъ современемъ счастіе ея дочери, дотого ее восхищала, что она ни въ чемъ ему не прекословила. Маріанна сначала колебалась, ей жаль было мамы и жаль было ухать изъ С.-Мильдреда. Но когда ее свезли въ школу, познакомили ее съ сестрами Уэльвудъ и показали блую постельку, говоря, что она будетъ принадлежать ей, двочка ршилась остаться у нихъ. До отъзда въ Оксфордъ, Гэй навстилъ ее еще разъ и Маріанна уже весело разсказывала ему, какъ ей хорошо жить, а миссъ Дуэнъ съ восторгомъ отзывалась о кроткомъ характер и отличныхъ способностяхъ малютки.

Долго разсуждалъ Гэй, не лучше ли признаться опекуну, на что онъ хотлъ употребить тысячу фунтовъ стерлинговъ, но, обдумавъ серьезно этотъ вопросъ, онъ ршился молчать до времени. Дло было въ томъ, что миссъ Уэльвудъ вовсе не желала, чтобы капитанъ Морвиль и его сестра знали объ ея школ, не упомянуть объ ней нельзя было, тмъ боле, что одному честному слову Гэя не врили, а выдать секретъ миссъ Уэльвудъ, значило бы испортить весь ея планъ, на все требовались факты и очевидныя доказательства. Съ мистеромъ Эдмонстонъ можно было еще, пожалуй, согласиться: но, къ несчастію, Филиппъ вмшивался всюду, и вопросъ принималъ боле серьезный оборотъ. Гэю пришлось молчать и терпть.

ГЛАВА IV.

Прошла уже недля, какъ Гэй перебрался въ университетъ, вдругъ, вечеромъ, сидя въ своей комнат, онъ неожиданно увидалъ передъ собою Филиппа Морвиль.

Гэй чрезвычайно ему обрадовался, онъ надялся, что личное свиданіе можетъ, наконецъ, прекратить вс ихъ недоразумнія, и привтливо протянулъ гостю руку, сказавъ:

— Филиппъ! вы здсь? Когда вы пріхали?

— Полчаса тому назадъ. Я ду гостить на недлю къ Торндалямъ. Завтра буду у сестры.

Говоря это, Филиппъ внимательно осматривалъ комнату Гэя, надясь, по ея обстановк, получить нкоторое понятіе объ образ жизни ея жильца. Но спальня студента далеко не отличалась изяществомъ и комфортомъ, которыми щеголяла квартира капитана, напротивъ, мебели въ ней было очень мали и на всхъ почти стульяхъ и столахъ лежали наваленныя бумаги и книги. Запаха сигаръ и тни не было. На стн висла картина работы Лоры и небольшая гравюра, изображающая замокъ Рэдклифъ. Книги, сколько усплъ замтить строгій инспекторскій глазъ Филиппа, были все учебныя или древніе классики, присланные, какъ видно, изъ старинной домашней библіотеки.

— Куда-жъ онъ деньги дваетъ? думалъ Филиппъ:— на все, что я здсь вижу, большихъ расходовъ не требовалось.

Гэй сидлъ за столомъ, передъ нимъ лежали Софоклъ и раскрытый лексиконъ вмст съ портфелемъ, который онъ поспшилъ закрыть при вход Филиппа, но тотъ усплъ мелькомъ замтить бумажку съ написанными на ней стихами. Наружность Гэя показалась его гостю грустной, задумчивой, но не ожесточенной. Улыбка отличалась, какъ всегда, дтской кротостью, глаза были ясны и привтливы.

— Спасибо вамъ, что навстили меня! сказалъ онъ Филиппу. — Вы врно хотите какъ нибудь помочь мн?

— Я всегда былъ готовъ помогать вамъ совтомъ, — возразилъ Филиппъ:— но вамъ нужно самому о себ заботиться.

— Ну вотъ, опять началась мораль! Если онъ не замолчитъ, я пропалъ. Злой духъ снова опладетъ мною, — въ волненіи говорилъ самъ про себя Гэй.

— Покуда вы будете скрытничать, дла поправить нельзя, — продолжалъ тмъ же наставительнымъ тономъ Филиппъ.

— Я отъ всей души желалъ бы имть возможность объясниться откровенно съ мистеромъ Эдмонстономъ, но меня не допускаютъ до личнаго свиданія съ нимъ, — воскликнулъ Гэй.

— Я пріхалъ сюда именно для того, чтобы вы передали черезъ меня ваше объясненіе дяд, — сказалъ Филиппъ.— Я употреблю вс силы, чтобы примирить васъ съ нимъ, хотя, признаюсь, онъ глубоко оскорбленъ вашимъ новеденіемъ.

— Знаю, знаю, — сказалъ Гэй красня. — меня простить за это нельзя. Тысячу разъ повторяю, что я искренно раскаяваюсь въ рзкихъ моихъ выраженіяхъ, сказанныхъ на счетъ его и васъ!

— Положимъ такъ, по всему видно, что вы въ ту минуту себя не помнили. Что-жъ касается меня, то я право давно и забылъ объ этомъ обстоятельств, но дло не во мн. Отдайте отчетъ мистеру Эдмонстону, куда вамъ нужны были тысяча фунтовъ стерлинговъ?

— Мн они понадобились на одно предпріятіе, — отвчалъ Гэй.— Но что-жъ объ этомъ толковать, если мн денегъ не дали.

— Это объясненіе не удовлетворитъ вашего опекуна. Онъ желаетъ знать, не издержали ли вы этой суммы на кредитъ?

— Какое же ему еще доказательство нужно, если я далъ ему честное слово, что деньги мною не истрачены.

— Мистеръ Эдмонстонъ не сомнвается въ вагей чести, — началъ было Филиппъ.

Но въ эту минуту глаза Гэя сверкнули бшенствомъ, ему показалось, что въ голос Филиппа слышалась фраза: ‘Хотя самъ я еще не увренъ, что это нравда’, и Гэй сдлалъ страшное усиліе надъ собой, чтобы не броситься на своего врага.

— Мистеръ Эдмонстонъ, — повторилъ Филиппъ, — вритъ вамъ, но на вашемъ мст каждый поспшилъ бы представить ему письменный отчетъ, куда угютреблена вся сумма, чтобы убдить его въ истин своихъ показаній.

— Но я вдь давно сказалъ, что я связанъ честнымъ словомъ, и обязанъ хранить это дло въ тайн, возразилъ Гэй.

— Очень жаль! замтилъ Филиппъ. — Если дйствительно вы не имете права оправдаться словесно, все, что я могу вамъ посовтовать — это то, чтобы вы представили ему свою расходную книгу, пусть онъ убдится по крайней мр, что у васъ долговъ нтъ.

Гэй въ жизнь свою не имлъ расходной книги и ему въ голову не приходила мысль, чтобы нашелся человкъ, имющій право требовать у него отчета въ его собственныхъ деньгахъ. Онъ искусалъ себ губы до крови и ничего не отвтилъ.

— Значитъ, вопросъ о тысяч фунтахъ уже поконченъ. Вы отказываетесь отдать въ нихъ отчетъ? началъ снова Филиппъ.

— Да, отказываюсь. Если моему честному слову не врятъ, мн нечего больше говорить. Но растолкуйте вы мн вотъ что, кто наклеветалъ на мена опекуну, будто я играю? спросилъ вдругъ Гэй. — Если вы мн дйствительно желали помочь, представьте мн факты, обвиняющіе меня.

— Извольте: дяд извстно, что вы выдали чэкъ на свое имя, засвидтельствованный мистеромъ Эдмонстономъ одному извстному игроку.

— Это правда! отвчалъ Гэй очень спокойно.

— А между тмъ, вы увряете насъ, что не играли ни въ карты, ни на бильярд, ни даже пари не держали?

— Да, я не игралъ и пари не держалъ, — повторилъ Гэй.

— Чей же вы долгъ заплатили?

— Не могу сказать, хотя знаю, что это обстоятельство говоритъ противъ меня. Я прежде думалъ, что моего честнаго слова достаточно, чтобы убдить опекуна, что я говорю правду, онъ не вритъ, мн ничего больше не остается длать какъ молчать.

— И такъ, со всмъ вашимъ желаніемъ быть откровеннымъ и ничего не скрывать, вы окружаете себя тайнами. Скажите же, какъ прикажете намъ дйствовать?

— Какъ знаете, — гордо отвчалъ Гэй. Филиппъ привыкъ подчинять каждаго своей вол, его невозмутимое хладнокровіе принуждало не разъ самого Чарльза, этого вспыльчлваго, нервнаго больнаго, класть оружіе передъ желзнымъ характеромъ капйтана Морвиля. Но съ Гэемъ онъ сладить не могъ, они были почти одинакихъ свойствъ: полная независимость убжденій и непреклонная воля отличали обоихъ Морвилей.

— Вы объявили свой ультиматумъ, — сказалъ наконецъ Филиппъ: — вы не доврили намъ своей тайны, отказывались дать ясное показаніе, посл этого прошу же не обвинять и насъ въ подозрительности. Какъ родственникъ вашъ и какъ уполномоченный вашего опекуна, я немедленно начну длать слдствіе. Здсь же, въ университег я соберу всевозможныя справки на счетъ вашего поведенія и образа жизни. Надюсь, что дурнаго ничего не услышу.

— Пожалуйста, не стсняйтесь, длайте, какъ знаете, — отвчалъ Гэй съ достоинствомъ и гордо улыбнулся.

Досадно стало Филиппу, но, желая это скрыть, онъ всталъ и, поклонившись Гэю, сказалъ:

— Прощайте! очень жаль, что я не съумлъ убдить васъ дйствовать благоразумне.

— Прощайте! отвчалъ тмъ же тономъ Гэй.

Они разстались, не подвинувъ ни на шагъ своего дла. Филиппъ вернулся къ себ въ гостиницу, искренно досадуя на гордость и настойчивость Рэдклифскаго Морвиля, котораго даже страхъ слдствія не могъ переломить.

На слдующее утро, не усплъ онъ ссть за завтракъ, какъ дверь отворилась и вошелъ Гэй, блдный, разстроенный, точно цлую ночь не спалъ.

— Филиппъ, — сказалъ онъ своимъ обычнымъ, привтливымъ голосомъ: — мы вчера съ вами очень холодно разстались, а между тмъ я знаю, что вы желаете мн добра.

— Ага! подумалъ Филиппъ:— слдствіе-то видно образумило его. И отлично, — отвчалъ онъ громко, — врно утромъ вещи кажутся вамъ въ другомъ свт. Не хотите ли позавтракать, Гэй?

Гэй отказался, сказавъ, что дома завтракалъ.

— Ну, что-жъ вы мн скажете новенькаго на счетъ вчерашняго нашего разговора? спросилъ Филиппъ.

— Ничего. Я пришелъ повторить вамъ, что я невиненъ, и что я буду ждать, чтобы время меня оправдало. Я для того только пришелъ, чтобы проститься съ вами по дружески.

— Заране отвчаю, что для васъ я всегда былъ и буду врнымъ другомъ, — сказалъ Филиппъ, ударяя на слово врный.

— Я пришелъ сюда не для объясненій, — отвтилъ Гэй: — и потому лучше мн молчать. Если вамъ нужно будетъ меня видть, можете придти ко мн. Прощайте!

— Оригиналъ! подумалъ Филиппъ:— я его понять не могу!

Тотчасъ посл завтрака онъ отправился въ университетъ наводить справки о Гэ. Отзывы о немъ были со всхъ сторонъ самые лестные. Вс товарищи любили Гэя и уважали его, жаля объ одномъ, что онъ ведетъ жизнь слишкомъ уединенную. Разспросы Филиппа удивили многихъ въ Оксфорд, онъ былъ самъ слишкомъ молодъ, чтобы брать на себя роль надзирателя. Мистера Уэльвуда не было въ город, онъ дома готовился къ поступленію въ священники, и отъ него показаній нельзя было отобрать. Отправившись по словамъ, Филиппъ всюду встрчалъ одинъ и тотъ же отвтъ: ‘Сэръ Гэй въ кредитъ ничего не покупаетъ, за все платитъ наличными деньгами.’ Капитанъ Морвиль напоминалъ собою судебнаго слдователя, который чувствуетъ, что у него изъ-подъ рукъ ускользаютъ вс слды преступленія. Но онъ стоялъ на одномъ, что Гэй виноватъ, что въ университет вс къ нему пристрастны, что купцы сдлали стачку, чтобы скрыть его дйствія или, наконецъ, что Гэй кутилъ не здсь, а въ С.-Мильдред.

Убдившись, что вс розыски его тщетны, Филиппу, какъ благородному человку, слдовало бы зайдти къ Гэю и сказать ему о результат слдствія. Но онъ вспомнилъ, что ему нужно идти къ Гэю на домъ, и у него не хватило духу дать случай своему антагонисту торжествовать надъ собой.

— Нкогда мн заходить къ нему, — говорилъ онъ самъ себ, — я еще на поздъ опоздаю.

И онъ ухалъ на станцію, гд ему пришлось ждать боле четверти часа.

— Ну, чтожъ? утшалъ себя Филиппъ:— еслибы я даже и похалъ къ нему, пользы бы это не принесло. Онъ страшно упрямъ и раздражителенъ. Нужно избгать случаевъ возбуждать его гнвъ!

Годъ спустя посл этого дня, Филиппъ дорого бы бы далъ за пропущенную четверть часа!

Въ 6 часовъ онъ прибылъ въ С.-Мильдредъ, гд былъ встрченъ съ радостью въ дом сестры. Она и мужъ вообще гордились Филиппомъ, но Маргарита любила его, какъ своего балованнаго ребенка, какъ друга и совтника въ продолженіе всей своей замужней жизни. Она пригласила самое отборное общество къ себ на обдъ, зная, что простая бесда мужа не могла удовлетворить избалованный изящный вкусъ брата. Вечеръ былъ очень оживленъ и гости разъхались, унося съ собой впечатлніе, что такихъ красавцевъ и умныхъ людей, какъ мистриссъ Гэнлей и капитанъ Морвиль, рдко можно найдти. Бракъ Маргариты возстановилъ было противъ нея всю мстную аристократію, но въ присутствіи Филиппа, вся окрестная знать съхалась въ домъ доктора Гэнлей, по первому приглашенію его жены.

Братъ и сестра постоянно сходились во вкусахъ и мнніяхъ, одна только миссъ Уэльвудъ служила яблокомъ раздора между ними. Филиппъ былъ горячимъ ея защитникомъ: с.-мильдредское общество на обд Гэнлей положило: отстранить миссъ Елизавету отъ посщенія больницъ, состоявшихъ подъ надзоромъ дамъ-благотворительницъ, хозяйка дома и ея мужъ подали въ этомъ вопрос свой голосъ одни изъ первыхъ. Филиппъ молчалъ, но когда гости разъхались, онъ сильно заспорилъ съ сестрою и зятемъ по поводу такого самоуправства. Докторъ дйствовалъ подъ вліяніемъ жены. Еслибы дло зависло отъ него, онъ, конечно, взялъ бы сторону миссъ Уэльвудъ, которая, какъ онъ самъ говорилъ, своимъ дятельнымъ участіемъ образовала изъ бдныхъ женщинъ отличныхъ сидлокъ, но онъ не смлъ противорчить Маргарит и подалъ голосъ противъ миссъ Уэльвудъ. Долго спорили братъ и сестра и кончилось тмъ, что мистриссъ Гэнлей общала Филиппу не мшать миссъ Уэльвудъ быть полезной на ея благотворительномъ поприщ.

— Сэръ Гэй очень съ ними возится, — замтила Маргарита.

— Въ самомъ дл? спросилъ Филиппъ. — Вдь не ухаживаетъ же онъ за ними.

— Куда ухаживать! Меньшой сестр уже за тридцать лтъ. Кстати, Филиппъ, правда ли, что онъ сватался къ лэди Эвелин де Курси?

— Какой вздоръ! возразилъ братъ.

— Жаль мн будетъ его жены! У него страшный характеръ! Но вдь лэди Эвелина все это время гостила въ Гольуэл? Меня удивляло даже, какъ это тетушка не боится такой опасной соперницы для своихъ дочерей.

— Чего-жъ ей бояться? спросилъ Филиппъ.

— Какъ чего? Разв Гэй не выгодный женихъ для гольуэльскихъ барышень? насмшливо замтила сестра.

— Что-жъ въ немъ завиднаго, если ты сейчасъ говорила, что жалешь женщину, которая ршилась бы выйдти за Гэя? Впрочемъ, не знаю, можетъ быть, лэди Эвелина и въ самомъ дл служила ширмами для нашихъ кузинъ.

— Ну, ужъ сомнваюсь, чтобы у нашей добродушной тетушки хватило ловкости на такой маневръ! захохотавъ сказала Маргарита.— А что? очень хорошенькая эта лэди Эвелина? У нея, какъ кажется, чрезвычайно правильное лицо.

— Именно такъ, — отвчалъ Филиппъ: — только правильное, но за ней многіе ухаживаютъ. Что-жъ касается Гэя, то и похожаго нтъ, чтобы онъ былъ въ нее влюбленъ.

— А онъ непремнно рано женится, какъ покойный его отецъ, — сказала мистриссъ Гэнлей.— Какъ ты думаешь, мтитъ онъ на которую нибудь изъ Эдмонстоновъ? Онъ много мн говорилъ о красот Лоры, но не замтно, чтобы онъ былъ въ нее влюбленъ. Нравится она теб?

— Она очень хорошенькая.

— А меньшая, Эмми, какова?

— Та еще ребенокъ, да едва ли когда и разовьется. Вообще, это добрая, веселая двочка.

— Ну, а что Чарльзъ? пересталъ ли капризаичать? Пора бы ему исправиться.

— Правда, но исправленіе-то идетъ тупо. Онъ страшно любитъ Гэя. Тотъ его очень балуетъ, ухаживаетъ за нимъ, и больной сильно къ нему привязался. Я право былъ бы готовъ уважать Чарльза за его жаркую защиту молодаго преступника, но бда въ томъ, что онъ неумстнымъ заступничествомъ только мшаетъ мистеру Эдмонстону и мн, въ дл нашего слдствія. Маргарита, дай мн завтра утромъ адресы трехъ лицъ, гд я могъ бы навести еще новыя справки о поведеніи Гэя, — сказалъ Филиппъ.

Мистриссъ Гэнлей усердно помогала брату, но и вторичные розыски его оказались тщетны. Джонъ Уайтъ выхалъ изъ С.-Мильдреда и его не ждали ране начала новыхъ скачекъ. Такимъ образомъ нельзя было узнать, принималъ ли Гэй участіе въ его пари или нтъ. Полковникъ Гарвудъ, къ которому Филиппъ не полнился създить, отозвался, что онъ ничего особеннаго не слыхалъ о Гэ. Сыновей его дома не было.

— Молодой Морвиль, — говорилъ старикъ:— на мои глаза очень острый, веселый малый, раза два или три онъ охотился вмст съ Томомъ, я знаю, что у него есть отличный пудель. здилъ ли онъ на скачки съ сыномъ — это мн неизвстно. Разъ, какъ то я хотлъ его пригласить туда вмст съ собою, да что-то помшало, и сэръ Гэй не похалъ.

— Ну, это еще не доказательство, подумалъ Филиппъ:— Гэй могъ быть на скачкахъ вмст съ Томомъ и безъ вдома полковника. Томъ такого рода господинъ, что способенъ втянуть каждаго въ пари и, вроятно, Гэй далъ обязательство выплатить свой долгъ, когда сдлается совершеннолтнимъ. Кто его тамъ знаетъ! Можетъ быть, ему Рэдклифскій управляющій выслалъ значительную сумму денегъ. Мн нужно будетъ справиться съ приходо-расходными книгами въ самомъ имніи. Если тамъ ничего не откроется, я долженъ отказаться отъ слдствія.

Филиппъ пробылъ такъ долго у Гарвуда, что не усплъ зайдти на кладбище поклониться праху матери и сестры. Онъ просидлъ весь вечеръ съ Маргаритой и на другой день ухалъ въ Торндаль-Паркъ.

Нигд не были такъ рады Филиппу, какъ въ этомъ дом. Лордъ Торндаль старался всегда какъ можно лучше принять его и угостить, чувствуя, что онъ глубоко обязанъ Филиппу за его вниманіе и заботы къ меньшому его сыну.

Чарльзъ и Гэй могли сколько угодно смяться надъ отношеніями Филиппа къ молодому Торндалю и давать имъ прозвища, но такая крпкая дружба длала честь обоимъ молодымъ людямъ. Не отличаясь большимъ умомъ, вся семья Торндалей, гордилась тмъ, что ихъ Джемсъ нажилъ себ друга въ капитан Морвил, котораго вс ставили за образецъ изящнаго, образованнаго молодаго офицера.

Сестры Торндаль считали мннія Филиппа за авторитетъ и совтовались съ нимъ на счетъ выбора книгъ, рисунковъ и узоровъ. Koro бы онъ ни встрчали изъ молодыхъ людей, он сейчасъ проводили параллель между новымъ знакомымъ и другомъ Джемса и отдавали всегда преимущество послднему. Лэди Торндаль любила капитана за то, что могла постоянно говорить съ нимъ о сын. Лордъ Торндаль, человкъ самъ по себ надутый, находилъ весьма приличной военную осанку Филиппа, онъ постоянно толковалъ о политик, сожаля, что капитанъ не владтель Рэдклифа.

— Мы бы съ вами тутъ чудесъ надлали! говорилъ лордъ, и затмъ въ сотый разъ принимался разсказывать, какъ вліяніе Торндалей и Морвилей длило мурортскую общину на партіи.— А соединись об силы вмст — ее можно бы было обернуть вокругъ пальца! заключилъ онъ.

Какъ только дло касалось о новомъ наслдник Рэдклифа, Филиппъ молчалъ или отвчалъ уклончиво. Увидвъ, что слдствіе въ Оксфорд и С.-Мильдред неудачно, мистеръ Эдмонстонъ поручилъ племяннику обревизовать книги въ Рэдклифской контор. Филиппъ отправился туда вдвоемъ съ молодымъ Торндалемъ. Онъ былъ вполн убжденъ, что тамъ онъ непремнно найдетъ слдъ, почему Гэй пересталъ вдругъ требовать отъ опекуна тысячу фунтовъ стерлинговъ, понадобившихся ему немедленно. Но какъ онъ ни рылся въ счетахъ и отчетахъ, какъ ни разспрашивалъ старика Мэркгама, сильно ворчавшаго за такую мелочную ревизію, Филиппъ ничего не нашелъ. Онъ отправился ходить по парку, приказалъ отмтить на срубъ нкоторыя деревья, мшавшія, по его мннію, расти другимъ, и услыхавъ, что между управляющимъ и новымъ викаріемъ мистеромъ Амсфордъ существуетъ споръ, поршилъ дло въ силу данной ему довренности въ пользу послдняго, воображая, что онъ имлъ полное право такъ распорядиться. Узжая, онъ остановился у воротъ, оглянулся на его великолпный, старинный замокъ и окружавшіе и паркъ и строенія. Жаль ему стало, что все это богатство въ рукахъ человка, неумющаго извлечь изъ него пользу для народа.

— Чего бы я тутъ ни надлалъ! мечталъ онъ съ грустью, еслибъ все это имніе принадлежало мн. Какое обширное поле было бы это для моей дятельности! Какое достойное мсто для такой красавицы-хозяйки, какъ Лора!

ГЛАВА V.

Прогостивъ цлую недлю въ Торндаль-Парк, Филиппъ Морвиль собрался хоть съ прощальнымъ визитомъ въ Гольуэль, потому что вслдъ за симъ полкъ его долженъ былъ выступить въ Коркъ для того, чтобы отправиться въ походъ въ Средиземное море. Филиппъ дорого цнилъ это послднее свиданіе. Сама Лора не была въ состояніи понять того глубокаго чувства любви, вслдствіе котораго онъ принуждалъ ее хранить въ тайн начавшіяся ихъ отношенія. Ему хотлось, чтобы достоинства молодой двушки въ его глазахъ еще боле возвысились, чтобы она, такъ сказать, сдлалась еще чище и цломудревне, и вотъ онъ старался всми силами выработать силу ея воли надъ собой и пріучить ее къ терпнію. Увренность, что умная, честная, благородная Лора горячо любитъ его — эта увренность облегчала для Филиппа вс домашнія его скорби и испытанія. Сознаніе, что — вслдствіе его наставленій, она выучилась владть собой не хуже его, давало Филиппу право надяться, что такая жена будетъ настоящимъ другомъ для него въ будущемъ и онъ халъ теперь въ Гольуэль съ намреніемъ быть съ нею какъ можно нжне и ласкове, — вещь, которую онъ не смлъ бы себ никогда позволить, когда она конфузилась каждаго его взгляда и слова. На станціи желзной дороги его уже ожидалъ дядя съ экипажемъ.

— Ты, братецъ, ничего къ намъ не писалъ, — заговорилъ мистеръ Эдмонстонъ, поздоровавшись съ нимъ.— Врно неудача вышла?

— Да, дядя я ничего новаго не открылъ, — отвчалъ Филиппъ.

— И съ Гэемъ ничего не уладилъ?

— Ровно ничего. Онъ не хотлъ со мной объясниться и попрежнему гордо отвергъ вс наши обвиненія. Надо отдать ему честь, въ Оксфорд онъ пользуется отличной репутаціей, и если у него и есть какіе-нибудь долги, то купцы все-таки мн ихъ не открыли.

— Хорошо, хорошо! оставимъ этотъ вопросъ. Гэй неблагодарный щенокъ, и мн надоло объ немъ толковать. Поскоре бы мн съ нимъ раздлаться. Дуракъ я былъ, воображая, что его можно передлать. У меня дома все пошло вверхъ дномъ, по его милости. Бдная Эмми плачетъ, не осушая глазъ, а что хуже всего Чарльзъ слегъ въ постель. Просто горе! жаловался добродушный старикъ.

— Чарльзъ болнъ? воскликнулъ Филипмъ.

— Да, у него образовался мовый нарывъ въ вертлуг. Мы было уже думали, что онъ началъ поправлятьбя въ здоровь, а тутъ вдругъ ему хуже сдлалось. Ботъ ужъ недля какъ онъ повернуться не можетъ, Богъ знаетъ, встанетъ ли еще.

— Неужели! Вотъ горе-то! Что-жъ онъ больше страдаетъ, чмъ даже прежде?

— Конечно. Онъ глазъ не сомкнулъ четыре ночи сряду. Майэрнъ ужъ ему опіуму далъ. Но Чарльзъ ждетъ все тебя, чтобы разузнать подробности объ нашей несчастной исторіи. Вотъ для чего я желалъ бы, чтобы Гэй вернулся къ намъ, Чарльзъ страшно объ немъ тоскуетъ, а это ему очень вредно.

— Пока Эмми дома, Гэй не долженъ быть у васъ принятъ, дядя.

— Кто объ этомъ говоритъ? прервалъ его дядя съ живостью. Я ему объ Эмми и заикнуться не позволю, пока онъ во всемъ не признается, я такъ и мама сказалъ. Кстати, Филиппъ, Эмми что-то разсказывала, будто ты поскользнулся, неся Чарльза по лстниц, на рукахъ.

— Да, онъ тогда едва не упалъ, — отвчалъ Филиппъ:— но мн казалось, что онъ вовсе не ушибся. Неужели онъ отъ этого болнъ?

— Чарльзъ, по крайней мр, увряетъ, что если бы не ты, то онъ разшибся бы до полусмерти. Онъ тебя вовсе не винитъ.

— Однако, его болзыь все-таки приписываютъ этому паденію? спросилъ Филиппъ.

— Не думаю. Хотя докторъ Томисонъ и подозрваетъ, что, вслдствіе паденія, въ ног произошелъ вывихъ. Но ты, пожалуйста, не тревожься. Чему быть, тому видно не миновать.

Филиппу стало очень неловко. Ему не нравился снисходительный тонъ дяди, а главное, непріятно было то, что его имя вмшали во всю эту исторію, такъ что Чарльзъ какъ будто длалъ актъ великодушія, принимая всю вину на себя.

Мистеръ Эдмонстонъ пріхалъ съ племянникомъ домой, когда уже были сумерки, но въ гостиной, какъ бывало прежде, они не нашли никого изъ семьи. Даже огонь въ камин потухъ и уголья едва тлли. Дядя побжалъ къ больному сыну, а къ Филиппу черезъ минуту явилась Лора. Она бросилась прямо къ нему и схватила его за руку.

— Ты не привезъ доброй всточки, Филиппъ, я вижу по твоему лицу, — сказала она. — Какъ жаль! Это бы такъ всхъ насъ успокоило. Ты врно слышалъ о бдномъ брат?

— Да, слышалъ и отъ души пожаллъ, — отвчалъ Филиппъ. — Но неужели, Лора, его болзнь произошла отъ того, что онъ споткнулся на лстниц!

— Докторъ Майэрнъ думаетъ, что этого быть не можетъ, но Томпсонъ, посл разсказа Эмми, сваливаетъ все на этотъ случай. Я не врю, да и Чарльзъ убжденъ, что ты не только не виноватъ въ томъ, что онъ упалъ, но что ты положительно спасъ его. Разскажи, какъ это произошло?

Фйлипмъ въ точности передалъ Лор, какъ Чарльзъ споткнулся на лстниц, и какъ онъ одной ногой удержалъ его отъ паденія. Въ эту минуту мистеръ Эдмонстонъ, разстроенный, съ мрачнымъ выраженіемъ на лиц, явился сверху и объявилъ, что Чарльзъ требуетъ непремнно Филиппа къ себ и прислалъ отца за нимъ.

Въ уборной топился каминъ, дверь въ спальню больнаго была отворена: тамъ на стол горла ламна, при свт которой Эмми прилежно работала. Поздоровавшись молча съ гостемъ, она вышла, оставивъ Чарльза и Филиппа вдвоемъ. На низенькой кровати, придвинутой къ стн, лежалъ больной. Лицо его выражало сильное страданіе, глаза распухли и покраснли отъ безсонницы, взглядъ былъ быстрый, лихорадочный, Чарльзъ лежалъ на спин, разметавъ об руки по одялу.

— Какъ мн жаль тебя, Чарли, — сказалъ Филиппъ, подходя къ кровати и взявъ руку больнаго. Она была горяча и покрыта испариной. — Ты, какъ видно, сильно страдаешь?

— Это не новость! отвчалъ Чарльзъ хринлымъ голосомъ. Онъ говорилъ, по обыкновенію, рзко и скоро.— Скажи-ка скоре, чмъ кончилась твоя поздка въ Оксфордъ и С.-Мильдредъ?

— Очень сожалю, что не могу тебя ничмъ обрадовать, — отвчалъ Филиппъ.

— Я и не ждалъ отъ тебя радостныхъ встей, съ нетернніемъ возразилъ больной.— Ты мн скажи, что ты тамъ сдлалъ?

— Чарльзъ, теб вредно говорить о непріятныхъ вещахъ.

— Я хочу все знать, понимаешь? крикнулъ бодьной.— Самъ ты, конечно, не постараешься оправдать Гэя, говори, по крайней мр, что ты объ немъ слышалъ: мое ужъ дло ршить вопросъ.

— За что-жъ ты сердишься? Разв я чмъ нибудь повредидъ Гэю?

— Болтунъ! крикнулъ снова больной, пользуясь тмъ, что на немъ теперь не взыщутъ за дерзость: — мн нужны факты. Начинай сначала. Садись, — вотъ теб стулъ. Разсказывай, гд и какъ ты его нашелъ!

Филиппъ не смлъ противорчить больному въ такомъ раздраженномъ состояніи, и подчинился очень покорно строгому его допросу. Онъ въ точности передалъ свое свиданіе съ Гэемъ, ихъ разговоры и свои розыски по городу.

— Что-жъ теб сказалъ Гэй, когда услыхалъ о тщетномъ твоемъ слдствіи? — спросилъ Чарльзъ, когда онъ кончилъ.

— Я его посл этого не видалъ.

— Какъ не видалъ? Зачмъ же ты не успокоилъ его, что онъ, повидимому, оправданъ?

— Мн некогда было къ нему зазжать. Притомъ дло еще не открыто: я держусь перваго своего мннія и другое свиданіе съ Гэемъ повело бы насъ къ новымъ столкновеніямъ, — возразилъ Филиппъ.

— Молчи! закричалъ Чарльзъ.— Я больше ничего не хочу слушать! Я сначала полагался на тебя, думая, что ты дйствуешь съ основаніемъ, теперь я вижу, что все это одно коварство.

Услыхавъ крикъ брата, Лора, блдная, вышла изъ уборной и глззами умоляла Филиппа замолчать. Докторъ Майэрнъ вошелъ вслидъ за мею въ комнату больнаго.

— Докторъ! опіуму! опіуму побольше! дайте мн забыться, пока вся эта исторія не кончится! говорилъ Чарльзъ, заметавшись на постели.

Филиппъ молча пожалъ руку Майэрну и, обратившись къ больному, тихо сказалъ:

— Прощай, Чарли!

Но тотъ покрылъ голову одяломъ и сдлалъ видъ, какъ будто не слышитъ его.

— Бдный малый, — сказалъ Филиппъ, выходя изъ спальни, вмст съ Лорой. — Вотъ врный-то другъ! Жаль только, что, вслдствіе слабости нервъ, онъ доходитъ до крайности.

— Я была уврена, что ты на него не разсердишься, — замтила Лора.

— Меня въ настоящее время трудно было бы разсердить каждому, не только больному твоему брату, — сказалъ онъ грустно.

У Лоры сжалось сердце при этомъ намек на скорую разлуку.

— Ахъ, Эмми! сказалъ Чарльзъ сестр, когда та пришла къ нему посл обда. — Я теперь, боле чмъ когда увренъ, что дло Гэя выяснится скоро. Вс они были предубждены противъ него: вотъ и вся причина обвиненія.

— А разв теб Филиппъ разсказалъ что-нибудь? спросила сестра.

— Я вытянулъ отъ него, что могъ, и убжденъ, что Гэй правъ. Жаль, что онъ хорошенько не отдулъ Филиппа. Я бы на его мст спуску бы не далъ!

— Нтъ, нтъ, Гэй этого не сдлаетъ. Онъ врно былъ сдержанъ во время свиданія, — сказала Эмми съ живостью.

— Еще бы! Иначе мы бы давно узнали о скандал, — замтилъ Чарльзъ.

И слово въ слово пересказалъ сестр все, что онъ усплъ узнать отъ Филиппа.

Оба двоюродные брата видлись очень рдко. Каждое утро Филиппъ приходилъ освдомляться о здоровь больнаго, но тотъ даже и не приглашалъ его ссть. Нарывы, образовавшіеся у Чарльза въ ног, очень долго созрвали и онъ мучился день и ночь, такъ что цлую недлю, пока Филиппъ гостилъ въ Гольуэл, больной или страдалъ, или находился въ забыть, вслдствіе большихъ пріемовъ опіума, которые ему давали для облегченія страданій. Мать совершенно отдалась страдальцу-сыну, она проводила все время у его постели, и какъ неутомимая сидлка забывала даже о себ. Неудачное слдствіе Филиппа огорчило ее гораздо боле потому, что Чарльза это разстроило, а o Гэ и Эмми она на время забыла. Эмми, съ своей стороны, кротко переносила свое горе. Она длила съ матерью хлопоты о брат, постоянно ухаживала за нимъ, сидла цлые дни у него въ комнат, а отъ Филиппа невольно отдалялась.

Лора была также очень нжна и внимательна къ больному брату, но онъ обходился безъ нея легче, чмъ безъ матери и Эмми, и потому она большей частью сидла внизу, занимала гостей. Докторъ Майэрнъ въ послднее время жилъ почти безвыходно въ Гольуэл и обдалъ тутъ чуть ли не ежедневно. Филиппу часто приходилось сидть съ нимъ по цлымъ часамъ вдвоемъ. Разъ какъ-то, пользуясь отсутствіемъ Эмми, Филилпъ разговорился съ нимъ и съ дядей о Рэдклифскомъ имніи:— это былъ его любимый предметъ разговора.

— Что это за выгодная мстность, — говорилъ онъ:— какое богатое, живописное имніе и выходитъ-то оно на мурортскую большую дорогу. Его можно великолпно отдлать, стоитъ только осушить и разработать огромныя болота и подчистить строевые лса. Сколько тамъ арендаторовъ, какіе огромныя права у владльца! Онъ можетъ имть большое вліяніе на городскую общину и вобще на весь околодокъ. Современемъ Рэдклифскій помщикъ сдлается опаснымъ соперникомъ для дома Торндаль. Сэръ Гэй Морвиль займетъ высокую степень общественнаго значенія въ Англіи, если онъ подготовить себя къ ней.

Мистеръ Эдмонстонъ радовался и потиралъ руки, слушая слова Филиппа, онъ мысленно удивлялся своему великодушію, какъ это у него хватило духу отказать такому жениху, какъ Гэй. А Лора, сидвшая тутъ же, невольно мечтала, какъ шелъ бы къ Филиппу титулъ владтеля Рэдклифа, и какъ онъ былъ бы на своемъ мст, во глав такого богатаго имнія. Впрочемъ, — утшала она себя, глядя на него съ нжностью, — онъ мн въ тысячу разъ дороже и безъ этой богатой обстановки, съ одними личными своими достоинствами.

— А теб, мой красавецъ, видно не легко забыть, что ты первый наслдникъ посл Гэя! проворчалъ довольно громко докторъ Майэрнъ, когда Филиппъ съ дядей вышли посл одного такого оживленнаго разговора, изъ гостиной.

— Докторъ, что вы! замтила вся вспыхнувъ Лора.

— Ахъ, миссъ Эдмонстонъ, извините, я васъ не замтилъ, — произнесъ докторъ съ улыбкой.

— А что? спросила дерзко Шарлотта (она была его любимицей).— Вы врно вздумали сами съ собой разговаривать, воображая, что дома сидите. Совтую вамъ не сердить Лору. Она не любитъ, чтобы о Филипп отзывались съ неуваженіемъ.

— Тсъ! сестра! замтила Лора съ досадой.

— Видите, Шарлотта, — шепнулъ докторъ своей баловниц, но такъ, чтобы Лора его слышала:— сестрица, то хочетъ сердце на васъ сорвать, потому что знаетъ, что съ меня взятки гладки.

— Шарлотта страшно избаловалась безъ надзора маменьки, — замтила Лора, стараясь засмяться.

Но докторъ видлъ, что все это ей очень непріятно.

— Бога ради, извините меня за то, что я такъ некстати проговорился, — повторилъ онъ опять. — У меня право не было злаго умысла. Я убжденъ, что капитанъ не желаетъ сэръ Гэю ничего дурнаго. Но мудрено ли не позавидовать иногда владтелю такого имнія, какъ Рэдклифъ, когда знаешь. что имешь также на него нкоторыя права.

— Да, но вы забываете докторъ, что Филиппъ не простой смертный! вмшалась Шарлотта, котораявъ 14 лтъ пріобрла уже способность острить la Чарльзъ, особенно когда въ комнат не было матери.

Лора поняла, что не слдутъ обращать вниманія на выходку сестры, и съ улыбкой сказала доктору.

— Видно сейчасъ, что у васъ совсть не чиста, если вы извиняетесь передо мной. Вдь вы сами сейчасъ сказали, что у васъ не было злаго умысла, въ чемъ же мн васъ извинять?

— Я правду сказалъ, — продолжалъ шутливо старикъ.— Мистеръ Филиппъ и безъ состоянія составилъ себ положеніе въ обществ. Конечно, будь онъ владтель Рэдклифа, онъ бы сталъ еще выше. Но вдь и теперь имніе въ хорошихъ рукахъ. Положимъ, если сэръ Гэй и промахнулся немного, это не есть еще причина думать, чтобы онъ былъ человкъ нехорошій.

— Не правда, — сказала ршительнымъ тономъ. Шарлотта:— Чарльзъ и я уврены, что онъ даже и теперь никакого промаха не сдлалъ.

Въ эту минуту вошелъ Филиппъ, и преніе кончилось. Предоставленные почти полной свобод, Лора и Филиппъ сходились теперь гораздо чаще и разговаривали наедин самымъ откровеннымъ образомъ. Конечно, это было все не то, что прежде, когда они проводили вдвоемъ чуть ли не цлые дни, не возбуждая ни въ комъ подозрнія, но Лора дорожила теперь краткими минутами нжности Филиппа, она съ лихорадочной дрожью ожидала каждый разъ его прихода, и посл всякаго свиданія съ нимъ все крпче и крпче привязывалась къ нему.

— Что ты намрена сегодня длать? спросилъ онъ ее, наканун своего отъзда изъ Гольуэля. — Мн нужно бы переговорить съ тобою, наедин.

Лора опустила глаза и покраснла, ей показалось страннымъ, что Филиппъ какъ будто назначаетъ ей тайное свиданіе, но тотъ спокойно смотритъ на нее, далеко не конфузясь своихъ словъ.

— Я передъ обдомъ пойду въ ист-гильскую школу, — отвчала наконецъ Лора.— Въ половин четвертаго я оттуда выйду.

Мэри Россъ не было дома, вс шестеро дтей ея брата, пользуясь пріздомъ милой тетки, вздумали заболть корью и тмъ удержали ее на долгій срокъ у себя. Мистеръ Россъ не зналъ бы, что длать съ женской школой въ своемъ приход, въ отсутствіе дочери, если бы Лора не вызвалась замнить Мэри. Она неутомимо работала съ дтьми. Въ день назначеннаго свиданія съ Филиппомъ, Шарлотта какъ нарочно приставала къ сестр, чтобы та взяла ее съ собой въ школу. Лора придумывала всевозможные предлоги, думая отвлечь ее отъ этого желанія. Она грозила ей дождемъ, увряла, что дороги грязны, словомъ, нашла столько препятствій, что мистриссъ Эдмонстонъ, которой не было времени не только что выйдти самой на воздухъ, но даже и въ окно заглянуть, чтобы проврить, какова погода, скоро приказала Шарлотт оставаться дома, но шалунья еще, конечно, больше настаивала, чтобы ее отпустили, говоря, что именно по грязи-то и весело гулять. Лору выручилъ докторъ Майэрнъ, онъ искренно посмялся, услыхавъ, что она пророчитъ сестр дождикъ, и предложилъ Шарлотт идти вмстъ съ нимъ, совершенно въ противоположную сторону, чтобы навстить одного бднаго больнаго старика: Шарлотта съ радостью предпочла своего друга молчаливой сестр.

Филиппъ, между тмъ, пшкомъ дошелъ вплоть до Броадстона, онъ разсчиталъ такъ, чтобы вернуться, оттуда ровно къ тому времени, когда Лора выйдетъ изъ школы. Онъ всячески хотлъ убдить себя, что встртился съ ней случайно, чтобы не имть на совсти тайнаго свиданія. Это было въ ноябр мсяц, день былъ срый, туманный, и желтые срые листья вязовъ, тихо падая съ деревьевъ, покрывали собою всю дорогу.

— Не сыро ли теб, Филиппъ? спросила Лора, когда они встртились.

— Нтъ, вдь дождя не было, — отвчалъ онъ, и пошелъ рядомъ съ ней молча. — Лора! сказалъ онъ спустя нсколько времени: — пора бы намъ объясниться!

Лора робко взглянула на говорившаго.

— Да, — продолжалъ онъ:— мы любили другъ друга такъ сильно, такъ были преданы другъ другу.

— Почему же были? спросила тревожно Лора.— Разв наши чувства должны измниться теперь?

— Они не измнятся, если только ты, съ своей стороны, этого не пожелаешь.

— Напротивъ, они составляютъ все мое счастіе! съ жаромъ возразила Лора.

— Такъ будемъ говорить прямо: мое положеніе невыносимо, но я ршился высказать теб сегодня все, что я чувствую. Своему врагу не пожелалъ бы я быть на моемъ мст! Я люблю тебя, и не смю этого выказать, я просилъ твоей руки, а между тмъ тмъ офиціально не имю права объявить этого, я ничего не общалъ теб, ни чмъ не связалъ тебя, а между тмъ я врю, что мы любимъ другъ друга, врю такъ, какъ врю въ то, что я стою на этомъ мст.

— И врь, мой другъ! нжно отвчала Лора:— я полюбила тебя давно, а посл нашего разговора въ пол — ты мн сталъ еще дороже. Мн иногда страшно длается, когда я чувствую, что ты замнилъ для меня все на земл, родныхъ, семью — все! все! Мн стыдно, что я горюю больше о твоемъ отъзд, чмъ о болзни Чарльза.

— Да, — отвчалъ Филиппъ: — Это правда. Не смотря на мою наружную холодность, ты угадала, что у меня есть сердце. Ты ни разу не усомнилась во мн, ты оцнила мою любовь. Милая моя, ты вврила мн свое счастіе: будь же покойна, я его сберегу. Твое счастіе — счастіе Филиппа! заключилъ онъ взволнованнымъ голосомъ.

— Меня одно тревожитъ, — замтила Лора: — не лучше ли намъ, хоть одной мам сказать о нашей любви.

— Зачмъ это? Не забудь, что ты ничмъ со мной не связана. Я разв взялъ съ тебя слово быть мн врной? Ты можешь выйдти замужъ, хоть завтра, я никогда не осмлюсь роптать на твою измну. Помни, что я теб не преграда.

Лора слабо вскрикнула, какъ будто бы ее кто ударилъ.

— Я врю, — продолжалъ онъ:— что ты этого никогда не сдлаешь, и потому совершенно спокоенъ на твой счетъ. Но зачмъ же тревожить твоихъ родителей понапрасну? Они непремнно откажутъ мн, опираясь на мою бдность, и мы съ тобой черезъ это ничего не выиграемъ. Жениться на теб противъ ихъ воли я не ршусь, тмъ боле, что теб пришлось бы тогда жить со мною въ казармахъ, какъ живутъ жены бдныхъ офицеровъ. Ну, скажи, легче ли намъ сдлается, если мы объявимъ себя гласно — женихомъ и невстой? Давай ужъ лучше ждать моего производства въ слдующій чинъ. Къ этому времени — заключилъ онъ съ грустной улыбкой — наша взаимная любовь пріобртетъ цну десятилтней давности и будетъ намъ еще дороже. Ждать можно, вдь теб еще 20 лтъ, Лора.

— Я это время очень состарилась, — отвчала она:— вся моя безпечная веселость исчезла. Горе не молодитъ, Филиппъ, возьми въ примръ хоть Эмми.

— Да, я думаю, что въ эти два года ты мало счастія видла, — сказалъ Филиппъ, взявъ ее ласкево за руку.

— У меня бывали блаженныя минуты радости, — возразила Лора: — но большею частью были все черные дни.

— Видитъ Богъ, что мн тяжело было огорчать тебя, но я думалъ объ одномъ, какъ бы уберечь мою Лору отъ того страшнаго положенія, въ которое попала Эмми, по милости необдуманнаго сватовства Гэя. Я нарочно держалъ себя вдали отъ тебя, но сознаніе, что ты также меня любишь, увренность, что, давши слово быть моей женой, ты мн никогда не измнишь, все это придавало и придаетъ моей жизни много отрады. Я горжусь тобой, моя Лора, горжусь тмъ, что ты твердо переносишь вс наши испытанія и выдерживаешь смло то, чего никакая бы женщина не выдержала.

— Я и теперь готова перенести все на свт, кром разлуки съ тобой, Филиппъ! сказала Лора со слезами на глазахъ.

— И ее перенесемъ, ради нашей любви. Мы разстанемся не на вки.

— А надолго ли?

— Наврно, не съумю сказать. Много лтъ пройдетъ, пока меня произведутъ въ слдующій чинъ. Твои свжія щеки очень поблекнутъ, когда это сбудется, но, надюсь, что любовь и врность Лоры не измнятся.

— Да, я къ этому времени посдю, наживу морщины, а ты сдлаешься загорлымъ, старымъ солдатомъ, — сказала Лора, улыбаясь и грустно взглянувъ на своего красиваго жениха.— Но вдь сердце не лицо, мняться не можетъ.

Подходя къ дому, они свернули на лугъ и долго ходили по окраин его. Филиппу все хотлось убдить себя, что у нихъ не тайное свиданіе. Уже стемнло, локоны Лоры сильно распустились отъ росы и пальто Филиппа все отсырло. Влюбленные продолжали ходить, не будучи въ силахъ разстаться посл такой отрадной задумчивой бесды. Горько было Лор сознавать, что это свиданіе послднее, что затмъ слдуетъ долгая, долгая разлука, но ее поддерживала сильная вра въ Филиппа.

— Онъ любитъ меня и никогда мн не измнитъ, — твердило ея сердце.

Эмми очень удивилась, встртивъ Лору въ спальн совершенно почти мокрую отъ вечерней сырости. Лицо сестры показалось ей страшно грустно, но она не разспрашивала ее ни о чемъ.

Эмми возбуждала своей кротостью и терпніемъ большое сочувствіе въ Филипп, но чмъ сильне онъ привязывался къ ней, тмъ мене считалъ онъ Гэя достойнымъ имть такую жену.

— Это все равно, что соединить тигра съ голубкой, говорилъ онъ самъ себ: — и я сильно боюсь, что, спустивъ меня съ рукъ, безхарактерный мистеръ Эдмонстонъ не пощадитъ бдной дочери и отдасть ее Гэю!

Узжая, онъ связалъ дядю словомъ, что Гэй до тхъ поръ не переступитъ порога гольуэльскаго дома, пока вопросъ о томъ — играетъ ли онъ или нтъ, не сдлается совершенно яснымъ.

Настало послднее утро, и Филиппъ отправился прощаться съ Чарльзомъ. Тотъ, къ этому времени, сильно ослаблъ и долго не ршался принять его, наконецъ, Филиппа впустили, онъ пожалъ руку больному, простился съ нимъ и пожелалъ ему скораго облегченія.

— Прощай, Филиппъ, проговорилъ черезъ силу Чарльзъ.— Желаю теб также скораго исправленія. Что до меня касается, то я готовъ скоре остаться весь вкъ хромымъ, чмъ имть твой характеръ.

Отвчать на эту колкость не было возможности. Филиппъ снова простился, почти увренный, что они съ Чарльзомъ на этомъ свт не увидятся боле.

Вся семья собралась въ передней. Мистриссъ Эдмонстонъ горько плакала, для нея Филиппъ былъ особенно дорогъ. Она его нжно любила, какъ единственнаго сына своего брата, какъ сироту, котораго они давно уже причислили къ своей семь, и котораго берегла и лелела, какъ своего собственнаго ребенка. Онъ въ ея глазахъ выросъ и своей жизнью оправдалъ вс ея надежды. Въ минуту прощанія она забыла нкоторыя выходки его самолюбія, которыя подъ часъ были ей непріятны, и рыдая цловала его, говоря:

— Благослови тебя Богъ, мой Филиппъ, на всхъ путяхъ твоей жизни. Грустно намъ будетъ безъ тебя!…

Эмми пожала ему руку и невольно заплакала, хотя внутренно она не чувствовала большой скорби отъ того, что ея мудрый, всми уважаемый кузенъ узжаетъ такъ надолго.

— Прощайте, Филиппъ! сказала равнодушно Шарлотта.— Я ужъ буду совсмъ большая, когда вы вернетесь.

— Ну, ты, кошка! не пророчь ему такихъ вещей! замтилъ шутливо отецъ.

Филиппъ ничего не видалъ и не слыхалъ, онъ крпко жалъ руку Лор и съ трудомъ могъ оторвать отъ нея глаза.

ГЛАВА VI.

Возвратившись отъ Филиппа, Гэй принялся снова за работу, думая этимъ убить поскоре время, пока тотъ не придетъ объявить ему, что, по слдствію, онъ оправданъ. Гэй радовался зараме, что хорошіе отзывы объ немъ отовсюду могутъ, наконецъ, снять съ него тяжкое подозрніе опекуна, но его тревожило одно, что рано или поздно его заставятъ измнить тайн дяди Диксона, потому что мистеръ Эдмонстонъ не иначе общалъ простить Гэя, какъ съ условіемъ, чтобы онъ исповдался ему со всемъ. Гэй ждалъ напрасно Филиппа. День прошелъ — его не было, пришлось ждать письма, но почта за почтой проходила, а писемъ также не получалось.

— Не напишетъ ли ко мн Филиппъ хоть изъ Голъуэля, — думалъ Гэй: — а можетъ и дяд вздумается самому откликнуться, или, наконецъ, Чарльзъ, мой милый, врный другъ, онъ, по крайней мр черкнетъ мн нсколько строкъ? …

Не тутъ-то было! Жители Гольуэля точно условились между собою и молчали.

— Что я такое сдлалъ, что они отъ меня вс отвернулись, — твердилъ бдный Гэй, ходя взадъ и впередъ по своей комнат.— Обидть ихъ, я никого не обидлъ. Въ университет мною вс довольны, хоть я и не отличный студентъ, а все-таки учусь недурно. Отзывы обо мн везд хорошіе. Чего-жъ они молчатъ? Неужели мистеръ Эдмонстонъ приказалъ даже Чарльзу прекратить со мной вс сношенія? Вдь онъ ужъ самъ взрослый молодой человкъ, можетъ имть свою собственную волю. Это не то, что милая моя Эмми!…

Объ ней Гэй не могъ равнодушно вспомнить, получая письма отъ ея брата, онъ часто мечталъ, что она, можетъ быть, сидла подл Чарльза въ ту минуту, когда тотъ писалъ къ нему, судя по цвту бумаги, или по форм конверта, старался онъ отгадать, гд они находились въ то время, когда письмо писано, въ гостиной или на верху. Все те, что выходило изъ уборной, отличалось особеннымъ изящнымъ видомъ и формою. Но съ нкоторыхъ поръ Чарльзъ лишилъ его даже и этого послдняго утшенія, ни слова ласки, ни строчки участія — ничего не присылалось бдному Гэю. Ему казалось, что между нимъ и родной семьею легла пропасть непроходимая, и что онъ схоронилъ свое краткое счастіе на вки.— Неужели грхъ и проклятіе, тяготющіе на род Морвилей изъ Рэдклифа, отзываются и на мн! думалъ онъ.

Если бы не молитва и не трудъ, Гэй не выдержалъ бы годичнаго курса. Къ концу послдняго мсяца онъ совершенно потерялъ голову, его била лихорадка при одномъ вид конверта съ почты: такъ горячо жаждалъ онъ письма, хрть бы съ извстіемъ, что ему запрещается навсегда въздъ въ Гольуэль. Но писемъ по прежнему не было, и онъ ршилъ провести зимніе каникулы въ Рэдклиф. Какъ ему ни тяжко было возобновлять въ своей памяти грустныя тни прошлаго, по другаго ничего не оставалось длать. Гарри Грэхамъ убждалъ его хать провести святки къ нему въ деревню, говоря, что семья у него превеселая, но Гэй чувствовалъ, что радости для него не существуютъ въ настоящее время, и онъ не хотлъ портить своему пріятелю домашняго праздника. Онъ положительно отказался отъ всхъ радушныхъ приглашеній своихъ университетскихъ товарищей, и дня два спустя по окончаніи учебнаго термина написалъ домой приказъ, чтобы ему приготовили его спальню и библіотеку, и чтобы въ Мурортъ выслали за нимъ какой-нибудь экипажъ. Желзная дорога въ то время проходила уже недалеко отъ Рэдклифа, но отъ станціи оставалось все еще добрыхъ 30 миль, которыя нужно было прохать въ дилижанс, по такой мстности, которая Гэю была совершенно неизвстна. Это была большей частью мрачная, болотистая равнина, не представлявшая никакого развлеченія для глазъ путешественника, и Гэй, прозжая по ней, не могъ оторвать своихъ мыслей отъ милаго Гольуэля, гд въ это время, бывало, его прізда ждали, съ нетерпніемъ.

Поднявшись на какую-то гору, дилижансъ началъ спускаться по почти отвсному скату. Колеса затормозили, и карета медленно въхала въ деревню, поразившую Гэя своими полуразрушенными строеніями. Вс дома ея были сложены изъ грубаго мстнаго камня, и скоре смахивали на лачуги, чмъ на коттэджи, черепица на крышахъ была сорвана, окна разбиты. Нечесанныя, грязныя женщины, съ какимъ-то дикимъ выраженіемъ на лиц, въ лохмотьяхъ вмсто платьевъ, толпились у дверей домовъ, оборванные ребятишки съ визгомъ бжали за каретой, въ церкви, стоявшей въ отдаленіи, былъ проломленъ куполъ, а сама она, не смотря на подпорки, совсмъ скривилась на бокъ, по кладбищу ходили телята и вся картина, вообще, напоминала собой несчастную ирландскую деревню.

— Что это за разоренное селеніе? спросилъ у почтаря одинъ изъ пассажировъ.

— Вс господа, сударь, сирашиваютъ тоже самое, что вы, — отвчалъ тотъ, повернувшись къ нему бокомъ.— Это-съ гнздо воровъ и мошенниковъ. Кулебъ-пріоръ, называется село.

Гэй хорошо помнилъ названіе, хотя никогда тутъ не бывалъ. Это была самая отдаленная мстность въ его имніи, отданная ддомъ въ аренду въ эпоху его разгульной жизни, и видъ разореннаго селенія вызвалъ въ душ Гэя страшное сознаніе отвтственности за участь тхъ несчастныхъ существъ, которыя, живя подъ его управленіемъ, гибли среди нищеты и преступленій.

— Неужели надъ ними нтъ никакого надзора? продолжалъ спрашивать любопытный пассажиръ.— Ни сквайра, ни священника?

— Есть какой-то приходскій священникъ, да и тотъ все за лисицами гоняется. Живетъ онъ отсюда въ 6-ти миляхъ и маршъ-маршемъ прізжаетъ каждый разъ къ церковной служб, — отвчалъ почтарь.

— Вы не знаете, кому принадлежитъ село?

— Знаю, сэръ. Это имніе молодаго сэръ Гэя Морвиля. Вы, вроятно, изволили слышать о покойномъ сэръ Гэ? старикъ-то порядкомъ покутилъ на своемъ вку.

— Какъ? это тотъ извстный…. — началъ было пассажиръ.

— Надюсь, что вы не позволите себ докончить вашей фразы, — вжливо замтилъ пассажиру Гэй:— когда узнаете, что я родной его внукъ.

— Извините меня, сдлайте милость! воскликнулъ тотъ, невольно сконфузивтись.

— Ничего, — возразилъ Гэй съ улыбкой.— Я счелъ только нужнымъ предупредить васъ.

— Какъ, это вы, сэръ Гэй! сказалъ почтарь, поворачиваясь лицомъ къ Гэю и приподнимая свою шляпу.— Сэръ! я еще ни разу не имлъ счастія васъ возить, убжденъ въ этомъ, потому что у меня отличная память на лица. Надюсь, вы осчастливете теперь нашу дорогу, будете чаще сюда здить?

Сотни любезностей посыпались со всхъ сторонъ на молодаго наслдника, между тмъ какъ на душ его легъ тяжкій камень при вид этого разореннаго мстечка, принадлежавшаго ему по праву рожденія.

— Немудрено, если мн нтъ ни въ чемъ счастія, — думалъ онъ съ грустью:— нсколько сотъ семействъ гибнутъ безъ призора, по милости безпутной жизни моихъ предковъ, и вс они, конечно, посылаютъ проклятія, а не благословенія на весь нашъ родъ.

Пассажиръ, такъ неловко проговорившійся, все время разсматривалъ съ большимъ вниманіемъ наслдника Рэдклифа, этого обладателя огромнаго состоянія и безчисленныхъ помстій. Ему и въ голову не приходило, что сидвшій рядомъ съ нимъ юноша, съ ясными, большими глазами, далеко не восторгался своимъ богатствомъ и общественнымъ положеніемъ.

Въ продолженіе нсколькихъ миль сряду, Гэй не могъ разсять своихъ мрачныхъ мыслей, наконецъ, знакомыя картины, замелькавшія передъ его глазами, заставили его опомниться. Колеса дилижанса застучали по мостовой маленькаго мстечка Мурортъ, Гэй выглянулъ изъ окна кареты. Срые, старинные дома съ большими окнами, привтливо смотрли на него съ обихъ сторонъ. Вонъ и арка изъ вязовъ, это ворота, ведущія въ коммерческую школу, гд Гэй провелъ столько часовъ за уроками мистера Потса. Да, познанія перваго его учителя уже не казались ему такими глубокими, какъ прежде, но уваженіе къ нему и любовь не уменьшилась въ сердц благодарнаго ученика.

дутъ дале,— вотъ базарная площадь, посредин ея стоитъ старинная гостиница ‘Георга’, съ длинными конюшнями и надворными строеніями вокругь, въ этомъ самомъ дом родился Гэй, трактирщица, присутствовавшая при его рожденіи и первая принявшая его на руки, еще жива, она считала за особенную привилегію право говорить всмъ и каждому, что она воспріемница сэръ Гэя. Старушка безъ памяти была привязана къ молодому сэръ Mopвилю и каждый разъ приходила въ восторгъ, когда тотъ, будучи еще ребенкомъ, подъзжалъ на своемъ маленькомъ понни къ ея крыльцу, здоровался съ ней, самъ привязывалъ лошадь въ стойл и отправлялся къ учителю Потсу.

Убжденіе, что въ Мурорт ему будутъ очень рады, одушевило Гэя, онъ весело выскочилъ изъ дилижанса, свистнулъ Буяна, неразлучнаго своего спутника въ дорогахъ, и вызвалъ изъ трактира прислужницу съ тмъ, чтобы спросить ее, здорова ли мистриссъ Лэвирсъ? Но мистриссъ Лэвирсъ давно уже сама стояла на порог трактира и съ улыбкой отвшивала молодому баронету бесчисленные книксены. Это была та же самая широколицая, добродушная физіономія въ простенькомъ чепчик, въ яркой шали и въ черной юбк, какой Гэй и помнилъ съ первыхъ дней своего дтства.

При молодомъ сэръ Морвил, вс прочіе гости уже потеряли свое значеніе въ глазахъ старушки, она совсмъ забыла объ ихъ существованіи, все, что было лучшаго, дорогаго въ дом, все это вынималось и неслось для одного сэръ Гэя. За то и онъ цнилъ это вниманіе, ласково поздоровавшись съ старой своей пріятельницей, онъ съ улыбкой позволилъ себя ввести въ особаго рода устройства буфетъ, усадить за столъ, уставленный копчеными языками и холодными цыплятами, и засыпать вопросами. Гэй грлъ руки у камина, разсказывалъ старушк о своемъ жить-быть въ Оксфорд и, наговорившись съ нею вдоволь, ршился, наконецъ, спросить, не выслали ли за нимъ какого-нибудь экипажа изъ Рэдклифа? Въ эту самую минуту, къ крыльцу трактира подкатилъ двухколесный высокій кабріолетъ съ гндой старой лошадью, у которой вся морда была блая, правилъ его самъ мистеръ Мэркгамъ, плотный, коренастый старикъ съ честной, открытой физіономіей. Лицо у него отъ втра сдлалось бронзовое, волоса и усы заиндевли отъ холода. Онъ глядлъ скоре фермеромъ, чмъ управляющимъ, но, по манерамъ, былъ настоящій джентльмэнъ, хотя и безъ претензій на ловкость.

Гэй выскочилъ на дкоръ, чтобы поздороваться съ нимъ, старикъ съ жаромъ пожалъ его руку, но при этомъ даже не улыбнулся.

— Какъ ваше здоровье, сэръ Гэй? спросилъ онъ очень почтительно.— Отчего это вы не изволили подробно написать, почему вы дете къ намъ на святки? Мистриссъ Лэвирсъ, мое почтеніе! Скверныя у насъ дороги нынче зимой!

— Здравствуйте, мистеръ Мэркгамъ! отвчала трактирщица.— Вотъ съ праздникомъ-то насъ сдлалъ сэръ Гэй. Не ожидали его, право, не ожидали. А какъ выросъ-то, посмотрите!

— Выросъ? гмъ, — сказалъ Мэркгамъ, осматривая Гэя съ ногъ до головы.— Не замчаю! Ему никогда не дорости до отца. Гд же ваши вещи, сэръ Гэй? — спросилъ старикъ, — не знаете? Такъ и есть, вы только думали о собак, а дилижансъ увезъ врно вашъ чемоданъ съ собою.

Это, дйствительно, такъ и случилось, но почталіонъ Бутсъ позаботился самъ о цлости багажа сэръ Гэя и доставилъ вс вещи въ сохранности, прямо въ Рэдклифъ.

Мистриссъ Лэвирсъ начала приглашать Мэркгама войдти обогрться въ ея кухню, но тотъ отказался.

— Я полагаю, сэръ Гэй, — сказалъ онъ:— что намъ слдовало бы выхать немедленно. Дорога отвратительная, а спустя нсколько времени зги Божьей видно не будетъ.

— Такъ что же? Подемъ, — возразилъ Гэй.— Зачмъ заставлять ждать много. Мистриссъ Лэвирсъ, прощайте! Благодарю за угощеніе. Я скоро пріду къ вамъ опять.

Усвшись въ кабріолетъ, старикъ Мэркгамъ заворчалъ что-то на счетъ гадкихъ мостовыхъ въ Мурорт, но Гэй не далъ ему времени выговорить ни одного слова.

— Что за ужасное мсто Кулебъ-пріоръ! сказалъ онъ, обращаясь къ управляющему.

— Не знаю! По моему, у насъ тамъ лучшій арендаторъ Тоддъ, — возразилъ Мэркгамъ. — Платитъ аренду день въ день и землю улучшаетъ.

— Что это за человкъ?

— Лихой фермеръ. Плутъ естественный, это правда, но до меня это не касается.

— Да вдь у него тамъ вс дома развалились.

— Въ самомъ дл? Немудрено. Они у него вс ходятъ по найму. Непроизводительныхъ расходовъ Тоддъ знать не хочетъ, и потому онъ не кладетъ ни одного фартинга на ремонтировку домовъ. Да и жильцы-то у него хороши, нечего сказать! Трое изъ нихъ попались нынче осенью въ браконьерств. Но мы ихъ крпко поприжали. Ловкіе молодцы, за столько верстъ идутъ стрлять чужую дичь.

Въ былыя времена Гэй, при одномъ намек на браконьера, выходилъ изъ себя отъ бшенства, но теперь для него люди сдлались дороже дичи и, вмсто того, чтобы входить въ подробности совершеннаго преступленія, онъ, къ великому удивленію Мэркгама, вдругъ повернулъ разговоръ.

— Кто тамъ священникомъ? Бэлрейдъ, кажется?

— Да, извстный ужъ всмъ человкъ. Мн онъ очень не по нутру, да что-жъ станешь съ нимъ дилать? Нужно же было отдать въ наемъ церковный домъ. Деньги онъ платитъ аккуратно: не гнать же намъ его.

— Намъ нужно его смнить, непремнно, — сказалъ Гэй такимъ ршительнымъ тономъ, что Мэркгамъ ушамъ своимъ не поврилъ.

— Пока онъ живъ, мы не имемъ права его смнить, посл его смерти распоряжайтесь, какъ хотите. Но онъ такъ кутитъ, что долго не продержится, это по крайней мр утшительно,— сказалъ старикъ,

Гэй вздохнулъ и задумался. Мэркгамъ снова заговорилъ:

— Отчего вы такъ быстро собрались домой? — спросилъ онъ у Гэя.— Вы могли бы, кажется, дня хоть за три увдомить меня о своемъ прізд.

— Я все ждалъ писемъ изъ Гольуэля, — грустно отвчалъ Гэй.

— А что? Вы не поссорились ли съ опекуномъ? Неужели и вы пошли по старой дорог? съ испугомъ и какой-то тоской въ голос произнесъ старикъ.

— Меня опекунъ заподозрилъ понапрасну, — возразилъ Гэй.— Я не выдержалъ и надлалъ ему грубостей.

— Эхъ! сэръ! попрежнему-то вы вспыльчивы, неукротимы! сказалъ Мэркгамъ, качая головой. — Давно я вамъ толкую, что вашъ раздражительный характеръ, рамо или поздно, до добра не доведетъ.

— Правда! истинная правда! произнесъ Гэй такимъ покорнымъ тономъ, что старикъ мигомъ разнжился съ нимъ, а разсердился на мистера Эдмонстона.

— Въ чемъ же онъ это вздумалъ васъ подозрвать? спросилъ онъ Гэя.

— Въ томъ, что я будто бы игралъ въ С.-Мильдред.

— А вы не играли?

— Никогда въ жизни!

— Зачмъ же опекунъ вамъ не вритъ?

— Онъ воображаетъ, что у него есть доказательства противъ меня. Не знаю, какимъ образомъ онъ это узналъ, но дло въ томъ, что мн пришлось выдать небольшую сумму денегъ одному извстному итроку въ С.-Мильдред, мой опекунъ узналъ это, и тейсрь увряетъ, что я самъ проигралъ эти деньги.

— Почему же вы не покажете ему своей расходной книги?

— Потому что у меня такой книги и въ завод нтъ, — отвчалъ очень наивно Гэй.

У Мэркгама спала съ плечъ гора, онъ понялъ, что Гэй дйствительно не виноватъ, а что между нимъ и опекуномъ вышло одно недоразумніе, но онъ все-таки отвелъ душу тмъ, что въ продолженіе двухъ миль съ половиной читалъ мораль молодому баронету, представляя ему вс пагубныя послдствія неаккуратнаго счетоводства. Гэю было не до него, онъ весь отдался сладкимъ воспоминаніямъ дтства. Вотъ между горами потянулась лсистая долина, гд онъ застрлилъ перваго тетерева, вотъ камень, о который онъ сломалъ свой ножъ, длая геологическія розысканія, вотъ прудъ, гд онъ зимой катался на конькахъ, вотъ разщелина въ скалахъ, откуда онъ любовался моремъ. Онъ не могъ удержаться, чтобы не подпрыгнуть отъ восторга, сидя въ кабріолет, когда еще издали послышался гулъ его сдыхъ волнъ. Какъ Мэркгамъ ни ворчалъ на него, требуя, чтобы онъ сидлъ смирно, но Гэй, съ бьющимся отъ волненія сердцемъ, чуть не вылетлъ изъ экипажа, стараясь поближе вглядться въ милаго, стараго друга. Потянулись луга, покрытые верескомъ, правильными кучками сложеннаго торфа и сухаго папоротника. Гэй напрягалъ все свое зрніе, чтобы вглядться въ темную даль и разсмотрть домикъ стараго лсника, котораго онъ очень любилъ. Они взъхали еще на гору, и затмъ опять спустились въ роскошную долину, сплошь засянную молодой пшеницей. Тутъ грунтъ земли перешелъ уже изъ торфянаго въ красноглинистый, трава была сочная, деревья раскидистыя, красивые коттэджи, окруженные садами, далеко не напоминали собой бднаго Кулебъ-пріора. Домъ Мэркгама былъ просто игрушка, вс его стны были покрыты вьющимися растеніями, рядомъ съ нимъ виднлся блый отштукатуренный домикъ доктора съ гербомъ Морвилей на фронтон, а тамъ возвышалась церковь съ неизмримо-высокой башней, почти скрывая за собой домъ церковнослужителей, по другую сторону дороги шла стна, окружающая паркъ съ главнымъ домомъ. Вороты были растворены настежь, а у воротъ стояла старая Сарра, то и дло присдавшая отъ умиленія. Гэй выскочилъ, чтобы поздороваться съ нею и поберечь бднаго Лысаго, потому что тутъ ужъ вплоть до крыльца дома шла извилистая дорога въ гору, вся усыпанная свжимъ щебнемъ, по ней очень трудно было взбираться лошадямъ. Гэй побжалъ впередъ, но недалеко отъ дома онъ свернулъ опять въ сторону, вскарабкался на высокій, каменистый обрывъ — и обмеръ отъ восторга.

Прямо подъ его ногами бушевало море, втеръ свободно разгуливалъ по его поверхности и, высоко подымая брызги волнъ, окатывалъ Гэя знакомымъ влажнымъ воздухомъ. Замокъ Рэдклифъ стоялъ на высокой скал, которая острыми, обрывистыми уступами шла вплоть до моря, глазамъ Гэя представился небольшой заливъ, защищенный скалами, дале виднлся островъ Блэкъ-Шэгъ, о которомъ онъ говорилъ Эмми, и прямо за нимъ выдавалась угломъ маленькая рыбачья деревня, пріютившаяся подъ каменнымъ сводомъ огромнаго обрыва, и имвшая въ своей пристани около 18-ти лодокъ. Гэй стоялъ, смотрлъ и не могъ насмотрться! Онъ вдыхалъ полной грудью свжій морской воздухъ и молча наслаждался сознаніемъ, что онъ у себя дома, что его ждутъ преданные старые друзья, горько ему было вспомнить, что Эмми нтъ подл него, что она не вмст съ нимъ дюбуется этой величественной картиной, но ему все-таки легче дышалось роднымъ воздухомъ, чмъ въ Оксфорд, онъ зналъ, что тутъ ужъ нтъ людей, которые не врили бы ему и не любили его. Постоявъ нсколько времени на краю обрыва, онъ повернулся назадъ, сбжалъ внизъ и посплъ добраться до дому и нагнать Мэркгама, только что подъзжавшаго къ крыльцу. Вся прислуга была на лицо. Увы! ихъ было немного. Уильямъ Делоренъ — гольуэльскій знакомый, Арно, урожденецъ изъ Швейцаріи, бывшій куръеръ, впослдствіи дворецкій покойнаго сэръ Гэя, и, наконецъ, мистриссъ Дру, старая экономка Рэдклифскаго дома. Вс они трое громко и радостно привтствовали своего молодаго барина, но голоса ихъ были совершенно заглушены стукомъ колесъ кабріолета, который съ громомъ влетлъ въ четвероугольный мощеный дворъ, окруженный такими высокими стнами, что туда, по словамъ Филиппа, какъ будто и лучъ солнца не проникалъ. Поздоровавшись съ прислугой, Гэй взбжалъ но каменной лстниц, въ огромную мрачную залу, а оттуда прошелъ въ библіотеку, гд въ камин горлъ яркій огонь, заказавъ мистриссъ Дру обдъ по своему вкусу, онъ пригласилъ Мэркгама откушать вмст съ собою и отпустилъ всхъ людей.

— Наконецъ-то, я у себя дома! сказалъ Гэй, оставшись наедин въ той комнат, гд бывало въ дтств ддъ и онъ проводили вс свои вечера. Комната была та же, старинное кожаное кресло съ высокой спинкой, на которомъ леживалъ покойный сэръ Гэй, стояло на прежнемъ мст. Къ обду пришелъ Мэркгамъ, а вечеръ прошелъ въ толкахъ о длахъ по имнію. Управляющій отозвалсясъ горечью о ревизіи капитана Морвиля.

— У меня отчеты чисты, — говорилъ старикъ, — повряй ихъ, кто хочетъ. Но такому молодому человку, какъ капитанъ, и притомъ ближайшему наслднику посл васъ, — неирилично входить во вс дрязги.

— Филиппъ иначе не уметъ приниматься за дло, — замтилъ Гэй, — онъ точенъ даже въ мелочахъ. Будь онъ на моемъ мст, вамъ бы не пришлось его бранить за неаккуратность.

— Боже упаси! возразилъ съ жаромъ Мэркгамъ.— Я знаю только то, что онъ и я минуты не остались бы подъ одной крышей.

— Что вы ничего мн не скажете о новомъ викарі, — спросилъ Гэй, желая перемнить разговоръ. — какъ вы ладите съ нимъ?

— Мн тутъ также не мало насолилъ капитанъ Морвиль, — съ сердцемъ отвичалъ Мэркгамъ.

И тутъ же началъ перечислять Гэю вс вынесенныя имъ оскорбленія по поводу его раздора съ новымъ викаріемъ. Старикъ упорно стоялъ за свое имніе въ твердомъ убжденіи, что дйствія съ его стороны постоянно клонятся къ одной цли, къ поддержанію достоинства и чести молодаго хозяина.

Дло было слдующее: пока Рэдклифскимъ приходомъ завдывалъ мистеръ Бернаръ, кроткій, добродушный старичокъ, дла шли вяло, обыкновеннымъ порядкомъ, и Мэркгамъ, не привыкшій къ другому образу дйствій священника, находилъ, что Бернаръ человкъ отличный, и что перемнъ по приходу никакихъ не нужно длать. Но вдругъ, на мсто старика Бернара, назначили молодаго, энергическаго мистера Ашфорда, который, со вступленіемъ въ должность, перевернулъ все по своему. Мэркгамъ сильно возсталъ противъ него, ему все не нравилось: ни ежедневныя церковныя службы, отрывавшія людей отъ работы, ни запрещеніе викарія ловить рыбу по воскресеньямъ. Онъ горячо боролся съ каждымъ нововведеніемъ, а вмшательство капитана Морвиля, взявшаго сторону Ашфорда, принялъ за личное оскорбленіе. На малйшія замчанія Гэя, что Ашфордъ правъ, старикъ отвчалъ ворчаньемъ. Главнымъ предметомъ распри, въ настоящую минуту, былъ вопрось о школ. Въ рыбачъей деревн была какая-то женская школа, которая содержалась на счетъ имнія, помщалась она въ маленькомъ коттэдж, очень далеко отъ церкви. Но мистеръ Ашфордъ и его жена подыскали другой домъ, въ самомъ сел, вблизи церкви и хотли назначить его для новой воскресной школы. Въ дом нужно было только настлать полы и сломать одну перегородку, но Мэркгамъ горячо возсталъ противъ ихъ распоряженія, увряя, что это будетъ жестоко, отнять школу отъ старой Дженни Робинзонъ.

— Вроятно, мистеръ Ашфордъ намревался дать ей пенсію, при отставк, — сказалъ Гэй.

— Онъ ни слова не сказалъ объ этомъ. Но кто-жъ будетъ выплачивать ей эту пенсію? спросилъ Мэркгамъ.

— Я полагаю, что мы, кому же больше?

— Какъ? мы должны платить жаловэнье двумъ школьнымъ учительницамъ за разъ? И одной изъ нихъ давать деньги за то только, что она ничего не будетъ длать? Отличное распоряженіе!

— Почему-жъ оно дурно? Это моя прямая обязанность.

— Но зачмъ же намъ удалять прежнюю учительницу, она, по моему, личность очень способная, — возразилъ Мэркгамъ.

— Ну, это еще не ршено, — замтилъ улыбаясь Гэй. — Мы вдь здсь не отличались никогда ученостью.

— Ужъ не лучше ли вамъ самимъ заняться образованіемъ въ приход, сэръ Гэй? сказалъ управляющій:— мы тутъ никогда пива не сваримъ.

— О судьб Дженни Робинзонъ я самъ позабочусь, — отвчалъ Гэй.— Что-жъ касается до дома для новой школы, то вы должны сдлать объ немъ немедленное распоряженіе. Въ старомъ коттэдж нтъ возможности учить дтей.

Какъ Мэркгамъ ни ворчалъ, но слово должны, произнесенное владтелемъ Рэдклифа, становилось буквою закона для упрямаго управителя. Онъ не осмливался противорчить. Ворчать онъ могъ, но покоряться былъ обязанъ, притомъ въ голос мальчика, котораго старикъ привыкъ журить, какъ ребенка, звучало такъ много родоваго морвильскаго, что не повиноваться ему, казалось, невозможнымъ. Онъ позволилъ себ сдлать только легкое замчаніе.

— Какъ вамъ угодно, сэръ Гэй, — сказалъ онъ:— но вспомните меня, у насъ вся дичь будетъ перепугана и цвты поломаны, если деревенскимъ мальчишкамъ позволятъ проходить черезъ паркъ.

— Я отвчаю за вс безпорядки. Съ дтьми нужно только разъ строго поговорить, и они станутъ вести себя отличне. Я въ Истъ-гил видлъ, что значить умнье вести дтей, надюсь, что и въ Рэдклиф мы дойдемъ до этого искусства.

Снова послышалось ворчаніе со стороны Мэркгама, котораго Гэй успокоилъ не иначе, какъ пустившись въ разспросы о безчисленныхъ его племянникахъ и племянницахъ.

Такъ прошелъ весь вечеръ, Мэркгамъ, наконецъ, удалился, и Гэй остался совершенно одинъ въ огромной, темной комнат, освщенной огнемъ камина и лампой, точь въ точь, какъ въ тотъ вечеръ, когда онъ нашелъ дда лежащимъ безъ чувствъ въ кресл.

— Сколько времени прошло съ тхъ поръ? Какъ это случилось, — подумалъ Гэй. Какъ перемнился я самъ и все меня окружающее!…

Страшная тоска напала на него въ эту ночь. Здсь, въ стнахъ родительскаго дома, все мрачное прошлое съ своими кровавыми картинами, поднялось передъ нимъ, какъ призракъ изъ могилы. Проклятіе, лежавшее на отц, тяготло какъ будто бы и на сын, и бдный Гэй, поднявъ глаза къ небу, просилъ одного у Бога — возможности загладить своей жизнью все прошедшее.

— Я знаю, я заслужилъ свое горе, — говорилх онъ.— Я самъ чуть не сдлался убійцей Филиппа, мн слдуетъ плакать о своихъ грхахъ, какъ плакали израильтяне въ плну вавилонскомъ. Я долженъ все выдержать, все перенести, даже самую смерть. Господь послалъ мн это испытаніе, чтобы я покаялся. Но Эмми! ради тебя я готовъ выстрадать еще больше. Насъ разлучили здсь, но вдь жизнь за гробомъ можетъ соединить насъ съ тобою на вки!…

Гэй зажегъ свчку и по черной, дубовой лстниц отирэвился въ широкую галлерею, оттуда поднялся еще выше и черезъ длинный корридоръ дошелъ до своей спальни. Онъ нарочно написалъ приготовить для него его собственную комнату, чтобы не допустить мистриссъ Дру, отвести ему цлый рядъ апартаментовъ, подъ тмъ предлогомъ, что иначе не прилично помститься обладателю такого богатаго помстья, какъ Рэдклифъ. Въ спальн его ровно ничего не измнилось, разница была только въ томъ, что въ ней топили теперь каминъ, чего ддъ не допускалъ въ прежнія времена. Вс дтскія игрушки Гэя оставались на прежнемъ мст нетронутыми. Стрлы, луки, коллекціи птичьихъ крыльевъ, странныя оружія, воздушный шаръ, коральковое яичко, все было цло, благодаря нжному вниманію и заботливости мистриссъ Дру.

Гэй съ тихой грустью разсматривалъ каждую вещь, и воспоминанія дтства все живе и живе пробуждались въ его воображеніи. Помолившись усердно Богу, онъ поздно ночью улегся въ постель, заране обдумавъ планъ объ улучшеніи участи жителей Кулебъ-пріора. На другой день, онъ собирался идти въ Рэдклифскую церковь, гд совершалось, какъ мы сказали, ежедневно богослуженіе, съ нкоторыхъ поръ онъ привыкъ молиться по утрамъ въ университетской капелл. Засыпая въ этотъ вечеръ, онъ мысленно твердилъ любимый гимнъ Эмми, оканчивавшійся слдующимъ стихомъ:

‘Кто образъ Божій въ сердц носитъ,

Тотъ одинокимъ быть не можетъ’.

ГЛАВА VII.

Мистеръ Ашфордъ былъ давно знакомъ съ лэди Торндаль, онъ принялъ мсто викарія въ Рэдклиф только годъ тому назадъ. Онъ и его жена чрезвычайно желали узнать покороче молодаго сквайра, отъ котораго зависло все благосостояніе ихъ прихода. Противодйствія Мэркгама, опиравшагося всегда на волю ‘сэръ Гэя’, не очень обнадеживали ихъ въ пользу молодаго наслдника имнія, но между тмъ общая восторженная любовь поселянъ къ своему господину общала много хорошаго со стороны Гэя. Рэдклифскіе поселяне были люди древняго закала, грубые, необразованные, но между тмъ, проникнутые чувствомъ глубокаго уваженія вассаловъ къ своему феодальному барону сэръ Гэю, который въ ихъ глазахъ служилъ олицетвореніемъ власти, силы и закона. Старухи же, по словамъ мистера Ашфордъ, иначе не звали Гэя, какъ ‘мистеръ Морвиль’, а между тмъ он вс говорили о немъ съ трогательной нжностью.

Въ то время, когда капитанъ Морвиль прізжалъ ревизовать Рэдклифъ, Джемсъ Торндаль, пріхавшій вмст съ нимъ, остановился часа на два въ церковномъ дом. Викарій и его жена стали съ любопытствомъ разспрашивать его о Гэ. Ему и въ голову не приходила мысль возбудить противъ него предубжденіе, тмъ боле, что Гэй былъ съ нимъ хорошій пріятель, но привыкнувъ смотрть на все съ точки зринія Филиппа, Торндаль и тутъ остался вренъ себ, и вотъ какъ онъ выразился, говоря о Рэдклифскомъ наслдник.

— Онъ очень милый молодой человкъ, вы его вс полюбите, я увренъ, онъ довольно уменъ, хотя ему далеко до своего двоюроднаго брата, особенно въ отношеніи красоты. У него очень веселый характеръ, наружность крайне привлекательная и онъ почти всмъ нравится, съ перваго раза. Но недавно съ нимъ случилось что-то непріятное, кажется у него завелись долги. Капитанъ принужденъ былъ даже здить по этому случаю въ Оксфордъ для справокъ о немъ, но я, впрочемъ, хорошо не знаю, въ чемъ дло, — прибавилъ мистеръ Торндаль:— Морвиль не любитъ объ этомъ толковать ни съ кмъ.

Слдствіемъ этой откровенности было то, что на вышеупомянутаго капитана Морвиля семья начала глядть съ большимъ уваженіемъ и каждому его слову и распоряженію придавали особенное значеніе и смыслъ. На Гэя же, имя котораго употреблялось Мэркгамомъ часто во зло, дти Ашфорда начали смотрть почти какъ на личнаго врага, и родители ихъ ожидали съ трепетомъ того дня, когда онъ вступитъ во владніе Рэдклифомъ.

— Мама! закричалъ Эдуардъ Ашфордъ, прибгая къ матери рано утромъ, на другой день, по прізд Гэя.— Я слышалъ, что сэръ Гэй пріхалъ.

— Сэръ Гэй былъ въ церкви! вторилъ ему во все горло Робертъ, вбгая вслдъ за братомъ.

— Да, — заключилъ отецъ, входя въ комнату, — я видлъ самъ, какъ онъ посл службы подошелъ къ старикамъ поселянамъ, и разговаривалъ съ ними. Я спрашивалъ у Джона Бартона, онъ ли это, такъ старикъ со слезами на глазахъ, весь дрожа отъ радости, объявилъ мн, что это сэръ Гэй. Я думалъ, что ужъ никогда больше въ жизни не услышу его голоса, — говорилъ мн Джонъ.— А онъ, батюшка, самъ ко мн собирается, хочу, говоритъ, видть, что теб пишетъ сынъ изъ-за моря. Приду письмо его читать.

— Вотъ это мило! замтила мистриссъ Ашфордъ. Ты пойдешь къ нему съ визитомъ?

— Пойду. Даже если онъ здсь только два дня пробудетъ. Намъ нужно непремнно съ нимъ познакомиться.

Мистеръ Ашфордъ отправился въ Рэдклифъ-Паркъ въ два часа, по-полудни, и вернулся не ране четырехъ.

— Правду говорилъ Джемсъ Торндаль, — сказалъ викарій своей жен:— у сэръ Гэя есть что-то притягивающее въ лиц.

— Неужели ты все это время просидлъ у него? спросила жена.

— Да. Я его сначала дома не засталъ. Оставилъ карточку, пошелъ домой, а онъ на углу мн и встртился. На бухт врно былъ. Мы шли такъ далеко другъ отъ друга, что онъ легко могъ сдлать видъ, что не замчаетъ меня. А тутъ, какъ нарочно, онъ первый подошелъ, очень привтливо протянулъ мн руку и благодарилъ за посщеніе.

— Похожъ онъ на своего двоюроднаго брата?

— Ни мало. Онъ ниже его ростомъ, далеко не красавецъ, но лицо у него очень пріятное. Такой живой, проворный, гибкій, точно у него тло все изъ однихъ мускуловъ. Онъ сказалъ, что идетъ смотрть святочнаго быка {У богатыхъ владльцевъ въ Англіи, къ святкамъ, откармливается нарочно быкъ, съ тмъ, чтобы его мясо можно было раздавать бднымъ.} на ферм, и пригласилъ меня съ собою. Мы подошли къ высокимъ воротамъ, запертымъ изнутри, что-жъ ты думаешь? Сэръ Гэй махнулъ черезъ заборть, да и кричитъ мн, чтобы я подождалъ. Я, говоритъ, сбгаю за ключомъ на ферму. Такъ и сдлалъ.

— Говорилъ ты съ нимъ о чемъ-нибудь? спросила жена.

— Онъ самъ заговорилъ о школ, сказавъ, что велитъ немедленно домъ для нея передлать. Видно, что онъ нашимъ планомъ очень доволенъ, общался самъ потолковать съ Дженни Робинзонъ и сказалъ, что ему очень пріятно слышать, что ты совтуешь ей продолжать учить дтей на бухт. Кажется, наше дло пойдетъ на ладъ.

— Да, если Мэркгамъ это допуститъ.

— О, нтъ, сэръ Гэй здсь полный господинъ. Это видно! Мы на ферм встртили Мэркгама, осмотрли телятъ, потомъ видимъ, лежатъ какія-то доски. Сэръ Гэй и приказалъ, чтобы этими досками полъ въ школ наслать. Старикъ началъ было толковать свое, объясняя, что эти доски приготовлены на какую-то ригу, но сэръ Гэй объявилъ, что школой нужно сейчасъ же заняться. Мы вс трое отправились осматривать выбранный нами домъ и вотъ тамъ-то я и провозился долго. Все мрили, разсчитывали, я надюсь, что съ будущей недли и стройка начнется.

— Ахъ, какое счастіе! сказала мистриссъ Ашфордъ, — лучшаго и желать не надо.

— Мн кажется, что онъ намъ мшать по дламъ прихода не будетъ, а въ частныхъ отношеніяхъ это препріятный человкъ. Дай Богъ ему во всемъ удачи! Странное только дло, отчего это онъ пріхалъ на каникулы сюда, а не отправился къ опекуну, какъ бывало прежде. Онъ такой грустный, задумчивый, на молодаго человка не похожъ. Не случилось ли ужъ съ нимъ какой бды? вдь эти пріятные люди часто бываютъ большіе втренники. Ахъ! я вотъ еще что забылъ теб разсказать. Идемъ мы по алле, которая тянется по восточной сторон горы, вдругъ сэръ Гэй спрашиваетъ, кто отмтилъ на рубку старое ясневое дерево? Мэркгамъ надувшись отвчалъ, что мтки клалъ на деревья не онъ, а канитанъ Mopвиль. Сэръ Гэй вспыхнулъ и сдлалъ какое-то замчаніе, потолько что Мэркгамъ, привязавшись къ этому, началъ распространяться о капитан, онъ его рзко остановилъ, сказавъ: ‘Ничего! Онъ такъ сдлалъ, какъ нужно было. Не говорите больше о немъ.’ Вслдъ за этимъ онъ замолчалъ и вплоть до деревни не вымолвилъ ни слова. Видно, между обоими братцами черная кошка пробжала.

— А я такъ убждена, что это все интриги Мэркгама, — возразила мистриссъ Ашфордъ.— Онъ нарочно разжигаетъ въ немъ зависть къ капитану, какъ къ законному его наслднику. Хорошо еще, что у нихъ между собой дло кончается довольно мирно.

Молодой баронетъ вообще произвелъ пріятное впечатлніе на Ашфордовъ. Онъ разршилъ многіе затруднительные вопросы, противъ которыхъ возставалъ Мэркгамъ, помогалъ викарію во всхъ его планахъ, съ народомъ былъ чрезвычайно ласковъ, но Ашфорды все-таки не ршались довриться Гэю вполн, они не смли составить положительнаго мннія объ немъ и не очень сближались съ нимъ.

— Такъ вотъ какъ, — сердито сказалъ, однажды, старшій сынъ Ашфорда — Эдуардъ. У насъ нынче въ сочельникъ и пвчихъ не будетъ? Вс они собираются въ Рэдклифъ-паркъ.

— Грустно будетъ бдному молодому человку проводить святки одному, въ такомъ большомъ дом, — замтила мать. — Не пригласить ли намъ его къ обду, какъ ты думаешь? сказала она, обращаясь къ мужу.

Пока мистеръ Ашфордъ собирался еще отвчать, мальчики подняли такой гвалтъ, возставая противъ предложенія матери, что вопросъ тутъ же и поршили:— не портить праздника, приглашая къ себ въ домъ совершенно незнакомаго человка.

Гэй, съ своей стороны, съ ужасомъ помышлялъ о сочельник. Воспоминанія о томъ, какъ проводился этотъ вечеръ въ Гольуэл, раздирали его сердце. Съ первой минуты по прізд въ Рэдклифъ, онъ неутомимо занялся длами по имнію, многое устроилъ для пользы народа, а все свободное время посвятилъ занятіямъ по университету. По поводу улучшенія быта жителей Кулебъ-Пріора, Гэй вступилъ въ дятельную переписку съ мистеромъ Россъ, онъ даже отправилъ Мэркгама, совершенно противъ желанія послдняго, для переговоровъ съ фермеромъ Тоддомъ на счетъ поправки домовъ въ этой запущенной деревн. Не смотря на сознаніе, что онъ приноситъ пользу своимъ подданнымъ, что народъ любитъ и уважаетъ его, не смотря на широкое поле хозяйственной дятельности, какъ бы ожидавшее такого энергическаго распорядителя, какимъ могъ быть Гэй, онъ чувствовалъ себя дотого одинокимъ въ Рэдклиф, что на него нападала безотчетная тоска. Дло валилось изъ рукъ, энергія ослабвала, каждая новая реформа теряла свою цну въ его глазахъ, когда онъ вспоминалъ, что Эмми не увидитъ ничего, изъ сдланнаго имъ у себя дома.

Самая природа съ ея красотами, море и лсъ — эти врные товарищи его дтства, все потеряло прежнюю прелесть въ глазахъ Гэя. Разлука съ Эмми какъ будто увеличила любовь Гэя къ ней, онъ думалъ и видлъ везд только ее одну.

Упадокъ душевныхъ силъ увеличилъ наклонность Гэя къ меланхоліи. Ему все чаще и чаще приходили на память страшные эпизоды изъ жизни его предковъ. Мэркгамъ, эта живая лтопись, иногда по цлымъ часамъ разсказывалъ ему вечеромъ, отрывки изъ жизни его дда. Старикъ какъ бы нарочно не щадилъ своего слушателя и, развивая передъ нимъ длинный свертокъ фамильныхъ преданій, не пропускалъ ни одной подробности, чтобы страшнымъ примромъ оградить Гэя отъ вліянія пагубныхъ страстей, и спасти юношу отъ участи его предковъ. Отецъ Гэя былъ его славой, его гордостью, онъ его самъ вынянчилъ и любилъ, какъ сына. Покойный мистеръ Морвиль былъ старику дороже, чмъ Гэй. Предоставленный съ дтства надзору дядьки, онъ учился въ школ, выбранной для него Мэркгамомъ, все, что онъ ни длалъ, все это разршалось и запрещалось однимъ Мэркгамомъ, немудрено, если старикъ никому не поврялъ всего того, что онъ перечувствовалъ, когда молодой Морвиль погибъ ужасной смертью. Одинъ Богъ былъ свидтелемъ его тайной скорби. Ему пришлось въ первый разъ въ жизни разоблачить передъ Гэемъ все, что накопилось впродолженіе 20 лтъ въ его преданномъ сердц. За то онъ съ какимъ-то благоговніемъ описывалъ ему, что за красавецъ былъ его отецъ, какіе у него были прекрасные, черные глаза, что за походка, и все это вмст съ умомъ, съ блестящими способностями — заключилъ Мэркгамъ:— все погибло, вслдствіе его вспыльчивости и необузданности характера. Онъ былъ въ дтств кроткимъ мальчикомъ, и не смотря на безпечность и на невниманіе къ нему отца, онъ такъ его нжно любилъ, что если бы тотъ далъ ему хотя малйшее воспитаніе, изъ него вышелъ бы отличный человкъ. Послднія слова Мэркгама объяснили теперь Гэю, въ чемъ именно состояли страшныя угрызенія совсти, мучившія его дда. Покойный сэръ Гэй укорялъ себя не за одну смерть сына, нтъ, онъ чувствовалъ, что отдастъ отвтъ Богу и за самую жизнь сына. Мэркгамъ кончилъ, наконецъ, мрачную повсть и невольно раскаялся въ излишней болтливости, когда повнимательне вглядлся въ слушавшаго его Гэя. Онъ сидлъ молча, опустивъ голову, слезы сверкали на его глазахъ и глубокая тоска дышала въ каждой черт его блднаго лица.

— Что прошло, того не воротишь, — кротко замтилъ ему старикъ.— Не слдовало бы намъ съ вами, сэръ, поднимать старину, благо, что вс главныя дйствующія лица уже въ могил!

Дйствительно не слдовало, потому что впечатлительная натура Гэя выстрадала цлый адъ мученій впродолженіе этого вечера. Сцена смерти его отца дотого живо представилась его воображенію, что ему казалось, будто онъ самъ ее видлъ, самъ слышалъ предсмертный стонъ отца и послднее проклятіе дда. Онъ радъ былъ, когда Мэркгамъ замолчалъ, онъ точно очнулся посл тяжкаго, долгаго сна.

Разсказы объ отц разожгли въ Гэ страстное желаніе узнать также нкоторыя подробности и о покойной матери, которая служила для него постояннымъ идеаломъ чистоты, кротости.

— Чмъ она могла быть для меня въ настоящую пору! говорилъ онъ тоскливо, ворочаясь въ постел посл того вечера, когда Мэркгамъ разсказывалъ ему такъ много объ отц.— Какъ бы она меня успокоила, какъ берегла бы! она не отреклась бы отъ меня, какъ мистриссъ Эдмонстонъ, по одному подозрнію, основанному на слухахъ.

Сэръ Гэй на другой же день отправился верхомъ въ гости къ мистриссъ Лэвирсъ съ тмъ, чтобы узнать отъ нея все то, что той было извстно про его мать.

Старушка не заставила себя долго просить и принялась разсказывать Гэю все, что она могла только припомнить.

— Мистеръ Морвиль пріхалъ ко мн съ молодой супругой совсмъ неожиданно, — говорила она: — и ужь какъ же я имъ обрадовалась! Мистриссь Морвиль была собою блдная, худенькая, съ прекрасными голубыми глазами и волосами свтлыми, какъ ленъ. Все-то она ластилась къ мужу, и цловала его, точно ребеночекъ, который боится, чтобы его няня не бросила.

— Бдняжка! продолжала трактирщица, утирая слезы:— ужъ какъ же она перепугалась, когда онъ собрался узжать къ отцу, кинулась ему на шею, заплакала и дотого встревожилась она, что онъ оставляетъ ее одну, что мистеръ Морвиль послалъ за мной и просилъ меня походить безъ него за барыней и успокоить ее. Вы не поврите, до чего было трогательно видть, что онъ, такой рзкій, нетерпливый со всми, былъ съ нею кротокъ и тихъ, какъ ягненокъ. Она долго его не отпускала отъ себя, все умоляла поскоре вернуться, наконецъ, онъ положилъ ее на диванъ и лаская началъ уговаривать: ‘Полно, полно Маріанна, говоритъ, перестань! Будь умница, я сейчасъ вернусь домой.’ Я до сихъ поръ не могу забыть, что это были послднія его слова на земл.

— Ну, а потомъ что было? въ волненіи спросилъ Гэй.

— Потомъ, онъ ухалъ верхомъ, а она горько заплакала, но спустя нсколько времени развеселилась и долго со мной разговаривала. Я даже помню, что она назвала мн нсколько любимыхъ псенъ мистера Морвиля и вполголоса пропла нкоторыя изъ нихъ.

— Не можете-ли вы вспомнить эти псни? съ живостью спросилъ Гэй.

— И — и! сэръ! да у меня никогда и голосу не было, — возразила мистриссъ Лэвирсъ. Слушайте-же. Мы съ ней очень разговорились, она смясь описывала мн свое путешествіе по Шотландіи и начала даже дурачиться — но только меня ни на шагъ не выпускала изъ комнаты и все твердила ‘ахъ! скоро-ли мужъ прідетъ?’ Я заварила ей чаю, уговаривала ее лечь въ постель, но она не соглашалась, хотя видно было, что она очень утомлена.

— Мужъ сейчасъ вернется, — говорила она:— возьметъ меня съ собой въ Рэдклифъ, онъ разскажетъ мн какъ его тамъ приняли, что онъ видлъ въ дом.— И бдняжка все прислушивалась у окна, не слышно-ли стука копытъ лошади. Я ее все утшала, говоря, что чмъ дольше онъ будетъ у отца, тмъ лучше. Вдругъ, меня позвали внизъ, бгу туда — вс люди въ смятеніи, извстіе уже прилетло — откуда и какъ? — никто не зналъ. Я еще порядкомъ не успла опомниться, какъ вдругъ на верху раздался страшный крикъ. Бдная мамочка врно она побжала за мной и съ верху лстницы услыхала, что говорятъ внизу. Я бросилась къ ней, гляжу, а ужъ она лежитъ на полу какъ мертвая. Съ этой минуты начались у ней муки.

— Она на слдующій-же день и умерла? — спросилъ Гэй, помолчавъ немного. Могла-ли она хоть узнать меня?

— Нтъ, сэръ! она скончалась полъ-часа спустя, посл того какъ вы родились. Я ей сказала, что родился сынокъ, но она какъ будто не слыхала или не поняла меня, упала назадъ на подушки, и съ ней сдлался обморокъ. Почудилось мн, будто она прошептала: Морвиль! но на врно не знаю. Черезъ нсколько минутъ ее не стало. Голубушка моя! заключила мистриссъ Левирсъ, обливаясь слезами. Я объ ней плакала какъ объ родной дочери, но потомъ поблагодарила судьбу, что она скончалась. Каково было-бы ей узнать, какой смертью умеръ ея бдный супругъ? Да, сэръ Гэй, прибавила старушка, не думала я тогда, что увижу васъ когда-нибудь стройнымъ, здоровымъ молодымъ человкомъ. какъ теперь. Я ужъ и тогда думала, что вы Богу душу отдадите, когда послала за мистеромъ Гаррисономъ, чтобы окрестить васъ. Испугалась, да сама и окрестила.

— Такъ это вы позаботились о моей душ, — сказалъ Гэй, оживившись мгновенно. Значитъ, вамъ я обязанъ боле, чмъ кому другому на этомъ свт.

— И — и, сэръ, помилуйте, — сказала улыбаясь мистриссъ Лэвирсъ, чрезвычайно довольная любезностью Гэя. Иначе нельзя было сдлать. Я васъ окрестила въ этой самой чашк изъ китайскаго фарфора, что стоитъ у меня вотъ тамъ, въ шкаф. Я берегу ее, съ тхъ поръ какъ зницу ока, и никому до нея дотрогиваться не даю.

— По правд сказать, я немного струсила, когда ршилась васъ крестить, но докторъ и вс окружающіе успокоили меня, говоря, что вамъ не дожить до прізда мистера Гаррисона. Я рада была, что хоть Мэркгамъ попалъ къ намъ въ свидтели, онъ посплъ какъ разъ вовремя, все возился въ Рэдклиф со старикомъ сэръ Гэемъ.

Разсказы мистриссъ Лэвирсъ доставляли огромную отраду Гэю, и онъ, отъ времени до времени, зазжалъ въ Мурортъ къ старушк въ гости, чтобы попросить ее повторить то, что она ужъ разъ десять передавала.

Тоска по матери не ослабляла у Гэя тоску по Эмми, образъ которой ни на минуту не выходилъ у него изъ головы. Вечера тянулись длинной вереницей, и Гэй постоянно проводилъ ихъ одинъ, съ своими книгами и воспоминаніями прошлаго.

Однажды онъ зажегъ свчку и пошелъ въ большую столовую, двери которой не отпирались съ того несчастнаго вечера, когда его отца принесли изъ лсу мертваго. Замокъ громко щелкнулъ, на Гэя пахнуло сырымъ воздухомъ нежилой комнаты, загроможденной старинной мебелью сверху до низу. Гэй пробрался между креслами, диванами и столами, поставленными одни на другіе, и дошелъ до стны, на которой вислъ большой поясный портретъ молодаго человка — работы Лэли. Высоко приподнявъ свчку, онъ началъ пристально разсматривать картину. На ней былъ изображенъ юноша въ полномъ цвт лтъ, онъ держалъ шляпу съ плюмажемъ въ одной рук, а другой опирался на мечъ. Его темнокаштановые кудри обрамляли свжее лицо, полное жизни и силы, глаза, на портрет, горли какъ, живые. Онъ весь дышалъ весельемъ, но на губахъ его лежало какое-то строгое, жестокое выраженіе. Самая поза его, эта рука, смло опиравшаяся на орудіе смерти — придавала всему портрету что-то особенное, характеристическое. На углу подл самой рамы была подпись: Гюго Морвиль. 20, 1671.

Гэй долго не спускалъ глазъ съ изображенія дда, странныя мысли шевелились въ голов, пока онъ вглядывался въ это знакомое ему лицо, ему казалось, что передъ нимъ стоитъ живой человкъ, желающій проникнуть въ его душу своими насквозь пронизывающими глазами. Съ трудомъ могъ онъ оторваться отъ тяжелаго чувства, приковавшаго его къ этому таинственнному портрету, постоявъ нсколько времени, онъ вздохнулъ, вышелъ изъ комнаты и крпко заперъ за собою двери.

Счастіе было Гэя, что природа одарила его необыкновенной энергіей и дятельностію. Онъ не допустилъ себя до отчаянія. Днемъ, онъ занимался по хозяйству, а вечеромъ, неутомимо работалъ надъ науками или толковалъ съ Мэркгамомъ, по дламъ имнія. Тяжеле всего было ему провести вечеръ сочельника одному. День былъ сумрачный, густой снгъ валилъ хлопьями. Къ Гэю никто не заглянулъ и онъ просидлъ все время одинъ, съ трудомъ борясь съ одолвающей его тоскою. Онъ пробовалъ заниматься, хотлъ что-то почитать — ничего не шло въ голову. Онъ бросилъ въ сторону книги, услся противъ камина и задумался, вспоминая, какъ въ прошломъ году, въ это самое время, въ Гольуэл, онъ вмст съ Лорой и Эмми убиралъ комнаты зеленью и какъ весело они провели вечеръ наканун Рождества.

Грустно ему стало сравнивать настоящее съ прошедшимъ. Его теперь вс забыли — вс, даже мистрисъ Эдмонстонъ и врный Чарльзъ!….

Въ эту минуту до ушей его долетли слабые оторывки святочной псни {Chrismas carol, у насъ въ Малороссіи, называется Коляда.}, распваемой хоромъ поceлянъ. Мелодія эта была дотого музыкальна и полна свжести, что даже для избалованнаго уха такого артиста, какъ Гэй, пснь звучала какой-то особенной прелестью. Онъ раздвинулъ тяжелыя занавси, отперъ ставни и выглянулъ на дворъ, гд стояло нсколько человкъ. Какъ только изъ окна показался свтъ, пснь снова огласила воздухъ, и звуки ея лились все громче и громче. Гэй отперъ окно, привтствовалъ пвцовъ каждаго по ихъ имени и спросилъ: зачмъ они поютъ на холод, стоя въ по колни снгу, когда имъ смло можно войдти въ переднюю.

Самый древній изъ стариковъ подошелъ поближе къ Гэю — онъ былъ дотого дряхлъ, что его дребезжащій голосъ больше портилъ, чмъ украшалъ ихъ скромный хоръ.

— Изволите-ли видть, сэръ Гэй, — сказалъ онъ, нкоторые изъ насъ сомнвались, будете-ли вы довольны, если мы по старинному обычаю, придемъ подъ наши окна и начнемъ пть. Теперь это ужъ не водится, говорятъ. Мы не смли васъ безпокоить, а начали вполголоса свой хоръ, чтобы узнать, разгнваетесь вы за это, или нтъ.

— Спасибо, старикъ, — отвчалъ Гэй:— тутъ не зачто гнваться, я очень люблю такого рода псни. Пройдите къ парадному крыльцу, я вамъ отопру дверь.

— Много благодарны, сэръ, — отвчалъ старый Джемсъ, приподнимая шляпу, и весь хоръ направился по указанному пути. Гэй размстилъ ихъ въ первой зал, и просидлъ весь вечеръ, слушая съ удовольствіемъ псни, когда-то сильно прельщавшія его въ дтств. Но увы! визгливая скрипка Джемса Робинзона и дрожащія ноты въ голос Гарри Рэй, произвели на него далеко не прежнее впечатлніе. По окончаніи хора старики приступили къ сэръ Гэю съ жалобою на викарія Ашфорда, который намиревался сдлать значительное измненіе въ церковномъ пніи, вс они смотрли на это нововведеніе съ недоброжелательствомъ и говорили, что это просто приложеніе со стороны мистера Ашфорда. Гэй долго ихъ убждалъ и наконецъ самъ сплъ имъ имъ туже псню, но совершенно музыкальнымъ, правильнымъ образомъ, желая имъ объяснить разницу между старинной и новой методой церковнаго пнія. Увидавъ, что ихъ господинъ толкъ въ музык знаетъ, разные, доморощенные артисты, немедленно изъявили согласіе на реформу Ашфорда, а уходя ршили, что сэръ Гэй, пожалуй, и Гарри Рэя за поясъ заткнетъ своимъ голосомъ.

Проводивъ нежданныхъ гостей, Гэй долго еще плъ у себя въ комнат любимый гимнъ Эмми и этотъ вечеръ принесъ ему много нравственнаго утшенія. Молитва и утшеніе придали святому вечеру какой-то особенный характеръ, и въ эту ночь Гэй заснулъ тихимъ, безмятежнымъ сномъ младенца, примиренный съ собою и со всею своей жизнью.

На другой день онъ спокойно всталъ, позавтракалъ одинъ и отправился въ церковь. Никогда въ жизни не молился онъ такъ горячо за ненавидящихъ и любящихъ насъ, какъ въ это утро. Изъ церкви онъ пошелъ ходить по деревн, любовался черезъ окна на семейныя сцены въ домахъ поселянъ, которые почти вс обдали въ комнатахъ, убранныхъ зелевью, и ему на каждомъ шагу приходилось обмниваться съ народомъ привтствіями и поздравленіями. Домой, онъ вернулся когда было уже совсмъ темно, мистриссъ Дру подала ему и Буяну обдъ, котораго хватило бы человкъ на двнадцать, а посл обда Гэй заперся у себя въ комнат, гд просидлъ вплоть до ночи. Онъ не много почиталъ, писалъ что-то, но большую часть времени посвятилъ религіознымъ размышленіямъ и молитв, такъ успокоительно подйствовавшимъ на его сердце, что онъ самъ удивился, когда пробило одинадцать часовъ, и ему совсмъ не хотлось спать. На второй день праздника, по утру, Гэй нашелъ въ столовой конвертъ, адресованный на его имя. Это было письмо отъ мистера Росса на счетъ улучшенія быта жителей Кулебъ-Пріора, онъ совтовалъ Гэю написать о положеніи этого прихода самому епископу и давалъ ему вообще много полезныхъ совтовъ на счетъ хозяйства. Все письмо дышало ласкою, мистеръ Россъ поздравлялъ Гэя съ праздниками, желалъ ему весело ихъ провести и въ конц прибавлялъ, что здоровье Чарльза Эдмонстона значительно поправилось, нарывъ зажилъ, но что больному еще не позволяли сходить съ постели. Для Гэя это письмо отъ Гольуэльскаго друга — было просто подаркомъ. Онъ теперь только узналъ причину молчанія Чарльза, и его радовало то, что отъ него покрайней мр не вс отреклись. Онъ ршился немедленно отвчать мистеру Россу, и просить его сообщать ему все, что тотъ узнаетъ о положеніи больнаго Чарльза. Къ епископу онъ слъ писать сейчасъ же. Времени терять было нечего, 28-го марта Гэй вступалъ въ совершеннолтіе и къ этому сроку ему хотлось получить разршеніе на стипендію для новаго викарія, котораго онъ предлагалъ епископу въ замнъ мистера Гельрэйда, состоящаго на жалованьи. Окончивъ письмо, Гэй пожаллъ, что онъ мало знакомъ съ Ашфордомъ, чтобы спросить его, годится-ли принятая имъ форма для переписки съ лицомъ духовнаго званія, такъ высоко поставленнымъ, какъ епископъ, но длать было нечего, онъ запечаталъ письмо какъ оно было.

Къ мистеру Россу онъ отправилъ длинное посданіе, въ которомъ разспрашивалъ его очень подробно о Чарльз. Затмъ Гэй занялся съ часъ математикою, а утро кончилъ охотою съ ружьемъ. Лсникъ самъ вызвался потшить барина и, явившись къ нему въ библіотеку, сильно взволновалъ Буяна, неизмнно лежавшаго у ногъ своего господина. Увидавъ ружье, умная собака тотчасъ смекнула въ чемъ дло, она вскочила на ноги и, повернувшись къ Гэю мордой, такъ умильно начала на него глядть и такъ выразительно помахивала хвостомъ, что Гэй засмялся, бросилъ книги въ сторону и черезъ 5 минутъ былъ уже въ пол. Онъ давно не чувствовалъ наслажденія пробираться по снжной полян въ сопровожденіи рзвыхъ собакъ, вдыхать свжій, холодный воздухъ и слушать, какъ хруститъ снгъ подъ ногами, и какъ разносится эхо отъ выстрловъ, перекатываясь по скаламъ.

Гэй вернулся домой въ половин четвертаго, приказавъ лснику занести часть убитой дичи на церковный дворъ. Самъ же онъ отправился посмотрть на работы въ школьномъ дом. Мистеръ Ашфордъ съ женою и дтьми были уже тамъ. Мальчики съ любопытствомъ осматривали ружье сэръ Гэя и его охотничьи гэтры, совершенно покрытыя глинистой грязью, но они не ршались заговорить съ своимъ непріятелемъ, и не смотря на его ласковый привтъ и дружеское пожатіе руки, они прятались отъ него за мать и отвчали короткими да и нтъ на вс его разспросы. Молодой викарій чрезвычайно совстился, что ни онъ, ни жена его не пригласили еще къ себ сэръ Гэя, и потому, собравшись съ духомъ, супруги предложили баронету выбрать любой день и пожаловать къ нимъ откушать въ часовъ шесть вечера.

— Но вдь этотъ часъ нарушитъ вашъ обычный домашній порядокъ, — сказалъ Гэй. — Вы, кажется, всегда рано кушаете. Позвольте мн лучше придти къ вамъ когда-нибудь, вечеромъ, къ чаю.

— Но вамъ надостъ наша куча дтей, — возразилъ мистеръ Ашфордъ.

— Напротивъ, я дтей чрезвычайно люблю, — замтилъ Гэй.— Мн давно съ ними хочется познакомиться. И онъ положилъ руку на плечо Роберта. Притомъ, намъ съ вами нужно еще переговорить на счетъ церконнаго хора, мистеръ Ашфордъ, — прибавилъ онъ. — Намъ нужно избавиться отъ скрипки Джемса Робинзона, не оскорбляя самолюбія старика.

Они простились, условившись о дн свиданія, и Гэй побжалъ обдать домой. Вечеръ онъ провелъ за греческимъ языкомъ и чтеніемъ. Съ этихъ поръ у него почти недоставало времени для окончанія необходимыхъ ежедневныхъ занятій. Переписка съ епископомъ о мст викарія въ Кумбъ-Пріор, устройство самой деревни, куда онъ безпрестанно здилъ съ Мэркгамомъ и перемна контракта съ Тоддомъ, самымъ упрямымъ и непріятнымъ арендаторомъ, все это поглощало пропасть времени. Пришло второе письмо отъ мистера Росса. Въ его конвертъ была вложена записка отъ Чарльза къ Гэю. Больной писалъ, что онъ очень обрадовался, получивъ объ немъ извстіе, онъ просилъ Гэя извинить, что онъ самъ до сихъ поръ не прислалъ ему ни строчки.

— Силы не было, — писалъ онъ: — взять перо въ руки, да и теперь даже тяжело писать.

Чарльзъ упрашивалъ Гэя врить, что онъ къ нему ни мало не перемнился, и что онъ будетъ ждать отъ него всточки съ каждой почтой. Мистеръ Россъ приписывалъ въ конц, что болзнь Чарльза имла весьма серьезный характеръ, нсколько недль сряду больной лежалъ безъ движенія, такъ что нужно было выписать изъ Лондона оператора. Тотъ обнадежилъ родныхъ, говоря, что посл этого нарыва здоровье больнаго очень поправится, но что для этого ему нужно ровно шесть недль пролежать на спин не двигаясь и ршительно ничмъ не волноваться. Чарльзъ такъ и длаетъ, — писалъ мистеръ Россъ.— онъ теперь веселе, покойне и позволяетъ себя развлекать.

Гэй дотого обрадовался, увидавъ возможность снова возобновить сношенія съ Гольуэлемъ, и продолжать переписку съ Чарльзомъ, что онъ и забылъ думать, что въ сущности, между имъ и Эмми лежитъ та же пропасть, которая раздляла ихъ и прежде, и что отъ переписки съ мистеромъ Россомъ, дло его съ опекуномъ не подвинулось ни на шагъ впередъ.

ГЛАВА VIII.

Вечеръ, проведенный Гэемъ Морвиль у Ашфордовъ, сблизилъ его чрезвычайно скоро съ этимъ семействомъ. Онъ сейчасъ же подружился со всми дтьми, начиная съ младшаго двухъ-лтняго ребенка, и кончая старшимъ, робкимъ, но упрямымъ Робертомъ, который легко поддался на дружбу съ сэръ Гэемъ, когда услыхалъ, что тотъ знаетъ мсто, гд водятся морскіе ежи, предметъ любимой охоты Роберта.

— Но вдь намъ нужно будетъ проходить черезъ вашъ паркъ, чтобы добраться до моря, — грустно замтилъ Эдуардъ, второй мальчикъ посл Роберта, когда Гэй объяснилъ имъ положеніе мста, гд водились ежи.

— Да, иначе вы туда и не попадете, — возразій Гэй.— А что-жъ тутъ труднаго?

— Но вдь насъ въ паркъ не пускаютъ! закричали хоромъ дти.

— Не пускаютъ? повторилъ Гэй, взглянувь съ удивленіемъ на мистриссъ Ашфордъ, но потомъ догадавшись, что отъ него только и ждутъ разршенія на свободный пронускъ, онъ засмлся и прибавилъ: — я не зналъ, что вы меня боитесь, какъ злой собаки. До сихъ поръ мн казалось, что двери моего парка ни для кого не заперты. Зачмъ же и паркъ, если тамъ никто не станетъ гулять? Можетъ быть, Мэркгамъ его запиралъ безъ меня, въ такомъ случа, я велю ему отдать вамъ ключъ въ полное распоряженіе.

На слдующій день, мальчики, по приказанію сэръ Морвиля, явились въ паркъ для осмотра залива ежей и съ этихъ поръ молодой баронетъ и сыновья викарія сдлались дотого неразлучны, что мать и отецъ Ашфорды начали уже совститься, боясь, чтобы дти не надоли сэръ Гэю. Тотъ, напротивъ, уврялъ, что очень радъ такому милому обществу, и материнское сердце мистриссъ Ашфордъ поневол уступило, видя, какъ сыновья ея счастливы. Они то и дло прибгали къ ней домой, съ радостными криками: ‘Мама! я катался на лошади сэръ Гэя! Мама! насъ сэръ Гэй водилъ на большую скалу! Папа! сэръ Гэй сказалть, что мы можемъ идти съ нимъ завтра на охоту, если вы насъ пустите! Посмотрите, посмотрите! я самъ застрлилъ кролика изъ ружья сэръ Гэя. Сэръ Гэй показывалъ намъ свою лодку и общалъ свозить насъ на островъ Шэръ-Стонъ, если вы позволите!…

Отецъ и мать съ улыбкой выслушивали вс эти восторженныя восклицанія, но катанье на лодк около острова, извстнаго своими подводными камнями, казалось чмъ-то очень опаснымъ въ ихъ глазахъ и потому мать старалась всячески отговорить сыновей отъ такой прогулки, напоминая имъ, что въ декабр мсяц всегда бываютъ бури на мор. Отецъ просилъ ихъ, по крайней мр, подождать, пока онъ не справится у опытныхъ рыбаковъ, съ которой стороны безопасне пристать къ острову. Онъ въ тотъ же день отправился къ нимъ за справками.

— Мы, сэръ,— отвчали ему старики: — сами не охотно туда здимъ, больно камней-то много. Но опасности нтъ большой, сэръ Гэй, еще въ дтств туда зжалъ постоянно. Сперва, ему давали лодочника въ провожатые, а потомъ, ужъ стали отпускать одного въ гичк. Мы вс удивлялись бывало, какъ это онъ справляется одинъ. Ужь ему врно дорога хорошо стала извстна.

Но мистриссъ Ашфордъ этимъ не успокоилась, и мальчики пришли объявить сэръ Гэю, что мама боится и не пускаетъ ихъ съ нимъ на островъ.

— Не бда! возразилъ онъ.— Если не теперь, такъ мы лтомъ подемъ, и попросимъ тогда папу, чтобы онъ съ нами отправился. Вмсто этого, не хотите ли сегодня идти со мной на охоту за кроликами, въ Клифтонскую рощу? Фермеръ Гольтъ будетъ очень благодаренъ Робу, если тотъ ему настрляетъ ихъ съ дюжину, они у него вс деревья перепортили на ферм.

Мальчики съ радостію согласились идти, куда бы онъ ни приказалъ, и чтобы утшить ихъ въ неудавшейся прогулк по морю, Гэй позволилъ имъ стрлять сколько душ угодно изъ его ружья. Удивительно, какъ онъ еще уцллъ при ихъ смлости и полномъ отсутствіи умнья обращаться съ ружьемъ. Не смотря на это, оба брата все горевали, что мать не позволила имъ устроить прогулки по морю.

— Неужели вы не можете этого забыть? спросилъ улыбаясь Гэй. — Утшьтесь, по всмъ примтамъ видно, что намъ долго еще нельзя было бы пуститься въ путь, даже если бы вы и получили на то разршеніе. Послушайте, какой страшный гулъ подъ землей!

— Что это? сказали дти.

Издалека несся къ нимъ какой-то звукъ, похожій на протяжный стонъ или глухой ревъ. Въ воздухи, между тмъ, было тихо и море спокойно катило свои волны.

— Этотъ звукъ всегда предвщаетъ дурную погоду, — замтилъ Гэй. — Море, какъ будто въ ндрахъ своихъ, собираетъ силы для предстоящей бури.

— Но откуда этотъ шумъ? Раскажите намъ! закричали мальчики.

— Я полагаю, что это гулъ втра, порывы котораго доносятся до насъ издалека, по морю, — сказалъ Гэй.— Какіе торжественные звуки!

Дтямъ сдлалось невольно страшно и они громкими криками и смхомъ старались заглушить свое волненіе. Гэй принялся бгать вмст съ ними, но когда оба брата объявили, что имъ пора домой, онъ проводилъ ихъ и все-таки вернулся на прежнее мсто. Гулъ съ моря пробудилъ въ немъ живое воспоминаніе о его дтств, когда эти странные, повидимому, звуки рисовали въ его воображеніи цлый міръ фантастическихъ видній.

Буря, которую предвщалъ Гэй, разыгралась наконецъ. На слдующій день, вечеромъ, море грозно забушевало и могучія волны его, вздымаясь бшено кверху, съ страшной силой разбивались о высокіе обрывы скалистыхъ береговъ. Гэй слдилъ изъ окна за этой картиной. Его поразили яркія звзды, мерцавшія на черномъ неб въ то время, когда внизу свирпствовалъ ураганъ. Въ приморскихъ мстечкахъ, нердко замчается это странное явленіе. Какъ то особенно отрадно подйствовала на душу Гэя эта разница между небомъ и землею, и онъ легъ спать, съ молитвою въ сердц.

Ночью, его разбудили страшные раскаты грома, смшанные съ ревомъ бури и плескомъ волнъ. Ночь была дотого черна, что Гэй не могъ разглядть своей оконной рамы, но голубоватый блескъ молніи вдругъ освтилъ всю его комнату. Онъ вскочилъ и началъ прислушиваться къ величественному голосу природы, вспоминая, какъ бывало въ дтств, онъ мечталъ о кораблекрушеніи близъ Рэдклифа и приводилъ въ негодованіе свою няню мистриссъ Бернаръ, желаніемъ, чтобы ему пришлось спасать гибнувшій экипажъ. Какъ часто, будучи еще ребенкомъ, онъ точно также, какъ теперь, вскакивалъ на своей постели и съ замираніемъ сердца вслушивался, не стрляютъ ли на мор. Разъ какъ-то, онъ даже понапрасну разбудилъ старика Арно, увривъ его, что поданъ сигналъ съ корабля. Рэдклифскій заливъ былъ очень опасенъ по своимъ подводнымъ скаламъ и каменистому острову Шэгъ-стонъ, рзко выдавшемуся изъ воды. Около этого мста, самые опытные рыбаки избгали здить въ бурное время года. По настоящему, тутъ даже и не слдовало ходить кораблямъ, они попадали сюда изрдка, по какому-нибудь непредвиднному случаю, и потому исторіи о кораблекрушеніяхъ передавались въ Рэдклиф почти какъ преданіе.

— Что это? Сигнальная пушка, или обманъ воображенія? сказалъ Гэй, услышавъ какой-то звукъ, похожій на выстрлъ. Стонъ втра и шумъ дождя съ градомъ, бившаго въ стекла оконъ, оглушали его. Когда втеръ на мгновеніе утихъ, въ воздух ясно прокатилось эхо отъ пушечнаго выстрла.— Такъ и есть, сигналъ!

Молнія то и дло раскрывала черное небо, освщая какимъ-то блднымъ огнемъ страшныя, сдыя волны и мрачныя скалы. Гэй бросился къ окну, и въ это мгновеніе третій выстрлъ огласилъ окрестность. Онъ открылъ окно, и, не смотря на потоки дождя, ворвавшіеся въ его комнату, въ волненіи началъ прислушиваться. Грянулъ новый выстрлъ. Запереть окно, засвтить свчку, одться наскоро и броситься внизъ — было для Гэя дломъ одной минуты. Къ счастію, ключъ отъ сторожки, гд на ночь пряталась лодка, лежалъ тутъ же на стол, гд его положили дти Ашфорда. Гэй сунулъ ключъ и ручную зрительную трубу въ карманъ, надлъ непромокаемое пальто и посл долгихъ усилій отперъ, наконецъ, тяжелые засовы главнаго параднаго входа. Страшный порывъ втра, ворвавшись въ дверь, задулъ свчку. Мсяцъ въ это время выглянулъ изъ-за тучъ, которыя быстро неслись по черному небу. Гэй перебжалъ черезъ дворъ, вскарабкался на ближайшую скалу и окинулъ взглядомъ все видимое пространство моря. Вихрь чуть не сшибъ его съ ногъ. При помощи слабыхъ лучей мсяца и блеск безпрерывной молніи, Гэю удалось разглядть вдали, на западной сторон отъ каменной гряды Шэгъ-стона, что-то похожее на мачту судна. Едва замтная точка не двигалась, по всему вроятію, корабль наткнулся, при самомъ вход въ заливъ, на одну изъ подводныхъ скалъ и готовился погибнуть: опытному глазу Гэя, не иначе, какъ посл усиленнаго напряженія удалось убдиться, что это дйствительно было судно, сильно наклонившееся на бокъ. Вооружившись зрительной трубкой, Гэй началъ смотрть, нтъ ли кого на палуб. Ни людей, ни лодокъ не оказалось, за то на верху одной изъ сосднихъ скалъ двигались какія-то черныя точки, это люди! нужно спасти ихъ! блеснула мысль у смлаго Гэя, и онъ перевелъ трубу на бухту. Тамъ въ окнахъ всхъ коттэджей свтились огоньки и оттуда несся громкій людскій говоръ. Все рыбачье населеніе было уже давно на ногахъ.

Гэй бросился бжать вдоль берега, перескакивая черезъ мелкій кустарникь, который покрывалъ въ этомъ мст почти сплошь всю скалу. Онъ вспомнилъ, что тутъ должна быть тропинка, ведущая внизъ, прямо къ рыбачьей слобод. Спускъ этотъ былъ дотого крутъ, что по немъ ршались пробираться только отчаянные смльчаки, деревенскіе мальчишки, во время охоты за птичьими гнздами. Гэй забылъ объ опасности, имя въ виду одму цль, быстроту перехода, гд скачками, гд ползкомъ, крпко придерживаясь руками и ногами за цпкій кустарникъ, онъ добрался до подошвы скалы, и мене, чмъ въ 5 минутъ очутился на набережной, самомъ бойкомъ мст рыбачьей слободки.

Все населеніе высыпало на берегъ моря, и странный, смшанный гулъ отъ нсколькихъ сотенъ голосомъ сливался съ шумомъ втра, такъ что никто не могъ разобрать ни одного слова. Вс кричали одно, что нужно подать помощь утопающимъ, но, не смотря на крики, никто не могъ ршиться на такой опасный подвигъ. Старая зрительная труба переходила изъ рукъ въ руки.

Бенъ Робинзонъ, высокій, смлый малый, лтъ двадцати-пяти отъ роду, отчаянный пловецъ и смертный охотникъ до приключеній, вскочилъ, наконецъ, на сваю, и не обращая вниманія на бшенство вздымавшихся волнъ, вызвалъ охотниковъ идти вмст съ нимъ на выручку гибнувшаго экипажа. Никто не шевельнулся.

Іона Лэдбери, дряхлый старикъ, жалобнымъ голосомъ причитывалъ, что грхъ смотрть равнодушно на гибель ближняго, что въ его время не такъ было, не выдержали бы молодые люди, вс бы кинулись въ лодки. А нынче, вотъ какъ, вс стали трусить! Но и его слова не подйствовали, толпа нершительно пятилась назадъ, а грозныя сдыя волны такъ и лзли на обрывистый берегъ, обдавая своей пной всю набережную.

— Видно ли, гд находится экипажъ? грянулъ во все горло Гэй, прибжавшій въ эту минуту на мсто сбора и оживившій всхъ своимъ появленіемъ.

— Сэръ! ихъ, кажется, собралось десять или одиннадцать человкъ, вс они скучились на плоской, черной скал, — сказалъ одинъ изъ рыбаковъ, счастливый обладатель старой зрительной трубы.

— Вижу, вижу! отвчалъ Гэй, наводя свою трубу на указанное мсто. — Скоро ли начнется приливъ?

Вопросъ этотъ былъ очень важенъ: скалы на остров Шэгъ-стон, во время прилива, заливались до верху водой. Рыбаки посмотрли на мсяцъ и ршили единогласно, что черезъ три часа вода дойдетъ до высшей точки прилива. Времени терять нельзя было. Гэй кинулся въ сторожку, отперъ ее и при помощи рыбаковъ установилъ свою лодку въ небольшой бухточк, гд волненіе было гораздо тише. Бросивъ въ лодку свертокъ огромнаго каната и багоръ, онъ скомандовалъ: ‘Пять человкъ за мной!’ Трусовъ не оказалось, это была толпа смльчаковъ, ожидавшая только голоса прелводителя. Не пять, а двадцать пять человкъ ринулись въ лодку и слезы невольно навернулись на глазахъ Гэя, когда онъ увидлъ готовность этихъ простыхъ людей идти съ нимъ чуть не на явную смерть.

— Смасибо! спасибо! крикнулъ онъ въ волненіи. — Всхъ много будетъ! Бенъ Робинзонъ, Гарри, Чарльзъ Рэй, Бенъ Лэдбери, Уотъ Гринъ, — началъ онъ вызывать по очереди рыбаковъ помоложе и посильне, стараясь выбирать одинокихъ, а не семейныхъ. Каждый изъ храбрецовъ твердымъ голосомъ отвчалъ на его призывъ: Здсь, сэръ! и вс пятеро выстуиили впередъ, не сводя глазъ съ отважнаго юноши.

— Нужно бы имть про запасъ еще лодку, — замтилъ Гэй.— Мистеръ Браунъ, — сказалъ онъ, обращаясь къ старику съ трубой:— одолжите мн вашу, она и крпче и легче другихъ. Мартынъ! садись въ ней къ рулю, скомандовалъ онъ молодому малому, стоявшему подл него, и затмъ началь оглядывать всю толпу, выбирая ему товарища.

Сгройный, атлетическаго сложенія рыбакъ, выдвинулся впередъ.

— Ваша милость, сэръ Гэй, можно мн идти? спросилъ онъ.

— Нтъ, Джемъ, — вполголоса отвчалъ Гэй: — лучше не ходи. А при старух матери ктожъ останется? Дженъ Горнъ! весело крикнулъ ону. — ты славно гребешь, ступай сюда. Ну, готово ли?

— Все готово, сэръ! въ одинъ голосъ отвчали рыбаки.

Вторую лодку спустили очень скоро. Гребцы дружно ударили веслами, отдавъ себя въ полное распоряженіе молодому штурману, сэръ Гэю, который смло управлялъ рулемъ первой лодки, вс они оглянулись невольно на набережную, гд стояла по прежнему толпа людей, притихнувшая въ одно мгновеніе, когда море приняло въ свои холодныя объятія эту горсть смльчаковъ. Гэю было нсколько страшно, на его отвтственности лежала теперь жизнь восьми человкъ, мысль, что онъ самъ идетъ на смерть и своимъ примромъ увлекаетъ ничмъ неповинныхъ людей, невольно возбуждала въ немъ трепетъ. Но спокойное, хогя очень блдное лицо не выдало его чувства.

Всть о кораблекрушеніи мигомъ долетла до главной улицы Рэдклифскаго имнія. Мистеръ Ашфордъ, высунувъ голову изъ окна, крикнулъ кого-то изъ проходящихъ и спросилъ, что это за шумъ? Ему отвчали, что корабль попалъ на шегстонскіе рифы, и что экипажъ весь потонулъ. Онъ ршился немедленно идти въ слободу, чтобы посмотрть, не нужна ли его помощь, но не успвъ сдлать и нсколько шаговъ замтилъ, что его нагоняетъ какая-то темная фигура, закутанная въ громадную, непромокаемую шинель.

— А-а, мистеръ Мэркгамъ, вы также отправляетесь смотрть на кораблекрушеніе? спросилъ викарій, подойдя поближе къ незнакомцу.

— А какъ же? возразилъ довольно грубо старикъ, хоти въ тон его голоса уже не было прежней досады, отъ которой онъ не могъ отдлаться при встрч съ Ашфордомъ.— Я долженъ поневол туда идти, не то мой непремнно выкинетъ штуку. Ужъ гд только суматоха, мы тутъ, какъ тутъ. Какъ у него еще цла голова, не понимаю!

— Скажите лучше, что гд опасность, тамъ сэръ Гэй, — замтилъ викарій.

— Ну, да. Дай Богъ, чтобы онъ не слыхалъ о кораблекрушеніи, его никакія силы въ мір не удержатъ.

Они быстрыми шагами перешли улицу, поднялись въ гору и спустились въ слободу, въ ту самую минуту, когда мсяцъ вдругъ скрылся за тучами. Темень была страшная. Народъ толпился по прежнему на набережной и среди треска и шума бури, раздавались восклицанія:

— Гд? гд? Да вонъ тамъ! Нтъ лодки! Нтъ, есть! Вотъ онъ, вотъ сэръ Гэй!…

— Сэръ Гэй! крикнулъ Мэркгамъ.— Неужели онъ ухалъ? Неужто я опоздалъ! Чего-жъ вы тутъ смотрли, старые дураки! закричалъ онъ, обращаясь къ рыбакамъ.— Ну, чего вы смотрли? Зачмъ отпустили вы его? Ты то, Іона, чего звалъ! Отцы мои, вдь ему не вернуться больше. Вотъ опять шквалъ! Кончено! погибли вс они!…

Пока старикъ придирался то къ одному рыбаку, то къ другому, Ашфордъ обстоятельно разспрашивалъ обо всемъ случившемся. Рыбаки крпко надялись на искусство сэръ Гэя, какъ гребца, хотя искренно сознавали, что опасность дотого велика, что едва ли удастся уцлть обимъ лодкамъ. Вс они почтительно выслушивали упреки управляющаго, но викарію сообщали вполголоса, что сэръ Гэя не было возможности остановить.

— Онъ, сэръ, — замтилъ старый Джемсъ Робинзонъ:— словно капитанъ какой распоряжался. Что тамъ мистеръ Мэркгамъ ни толкуй, а намъ его останавливать не приходилось.

— Вашъ сынъ съ нимъ отправился? спросилъ мистеръ Ашфордъ.

— Да, сэръ. Я и сыну ни слова не сказалъ. Ужъ я знаю, сэръ Гэй не сгубитъ его понапрасну, и если съ помощью Божіею, Бенъ вернется по добру, по здорову, ему же лучше будетъ.

— Онъ, кажется, первый вызывалъ охотниковъ идти въ море, еще до прихода сэръ Гэя? продолжалъ мистеръ Ашфордъ.

— Да, сэръ, — отвчаль старикъ съ грустной улыбкой.— Бенъ у меня храбрый малый, нечего сказать, да храбръ то безъ толку, лзетъ прямо въ опасность, не разбирая для чего и для кого. А вотъ сэръ Гэй, тотъ со смысломъ дйствуетъ, пусть же у него Бенъ и поучится.

Дождь лилъ какъ изъ ведра. Мало по малу толпа разошлась по домамъ, оставивъ на набережной Меркгама, викарія и нсколькихъ рыбаковъ, не ршавшихся уйдти. Стоя во мрак, какъ тни, вс они сохраняли мертвое молчаніе. Черезъ нсколько времени мсяцъ тихо выплылъ изъ-за тучъ и освтилъ бурное море.

— Лодки! лодки! закричалъ вдругъ Джемъ. — Я вижу ихъ!

— Гд он? Бога ради покажите, гд он! говорилъ Мэркгамъ, хватаясь за зрительную трубу.— Но руки старика дрожали, слезы застилали его глаза.— Ну, ее совсмъ! сказалъ онъ съ сердцемъ, опуская трубу. — Я ничего не могу разглядть.

Мистеръ Ашфордъ ласково взялъ старика подъ руку и старался его развлечь.

— Вкъ-то свой онъ такимъ былъ! дрожащимъ голосомъ произнесъ Мэркгамъ. — Ему теперь ровно столько же лтъ, сколько было отцу его передъ смертью. Но покойному далеко было до него, куда, далеко! Вдь онъ у насъ теперь послдній въ род, послднее сокровище, да, и теперь его не станетъ! Хоть бы Богъ привелъ мн быть въ ту минуту подл него, хоть бы я погибъ вмст съ нимъ!…

— Сэръ! сэръ! продолжалъ кричать Джемъ: — лодки цлы, вонъ он, на западъ отъ слободки, гребутъ прямо къ острову!

Мистеръ Ашфордъ взялъ у Мэркгама трубу и навелъ ее на указанное мсто. Мсяца уже не было, за то тонкая полоса утренней зари освщала мрачныя, черныя скалы Шэгъ-стона и позволяла ясно различить движущіяся подл него точки.

— Я вижу, что кто-то выскочилъ изъ лодки и карабкается на скалу, — сказалъ викарій.— Джемъ, не разглядишь ли ты, кто это? спросилъ онъ.

— И я вижу! и я! закричалъ мистеръ Браунъ.— Ихъ двое тамъ. Они пробираются въ бродъ къ скал, вдоль каменной гряды, которая тянется по ту сторону острова.

— Да, да, — проговорилъ старикъ Лэдбери:— въ этомъ мст лодк нельзя пройдти, имъ нужно бродомъ пробираться. Смлые ребята!…

— А куда-жъ они лодки то дли? спросилъ викарій.

— Вроятно, они ихъ укрпили около другаго островка, — замтилъ Лэдбери:— онъ тутъ по близости, за Шэгъ-стономъ. Тамъ ужъ давно сэръ Гэемъ вдлано большое кольцо, гд онъ всегда причаливалъ, когда здилъ кататься по морю одинъ. Они лодки-то прикрпили, да двоихъ, которые посмле, и пустили съ канатомъ въ море, чтобы по немъ перереправить весь экипажъ, который спасается на остров.

— Какъ! воскликнулъ мистеръ Ашфордъ. Вдь вы говорите, что тамъ каменная гряда, разв можетъ существовать бродъ въ такомъ мст и въ такую бурю?

— Нельзя ли вамъ, сэръ, — спросилъ мрачно старикъ Робинзонъ, обращаясь къ викарію:— отдать свою трубу Джему, чтобы онъ разсмотрлъ, кто эти двое, что въ бродъ идутъ.

М-ръ Ашфордъ подалъ молодому рыбаку свою трубу.

— Эхъ-ма! что за буря! сказалъ тотъ, вглядываясь черезъ нее вдаль. — Э! да вдь это Бенъ, я его красный колпакъ знаю. А впереди, такъ и есть, самъ сэръ Гэй!

— Не ври, Джемъ, — сердито возразилъ Мэркгамъ: — не пойдетъ сэръ Гэй въ бродъ. Давай сюда трубу.

Долго спорили они между собою, не довряя ни глазамъ, ни зрительной труб. Вдругъ изъ-за Шэгъ-стона показались об лодки, наполненныя людьми. Он неслись, какъ птицы, то погружаясь въ бездну, то взлетая вверхъ по сдымъ гребнямъ волнъ. Послышались голоса и, наконецъ крикъ, радостный, торжественный крикъ, отозвавшійся въ сердц каждаго изъ зрителей. Въ одно мгновеніе вс жители Рэдклифа высыпали на набережную и громкій, протяжный гулъ восторженныхъ восклицаній послужилъ отвтомъ на сигнальный крикъ побды. Въ эту минуту солнце показалось на горизонт и яркіе лучи его позолотили окрестныя скалы, и обдали какимъ-то сіяніемъ все еще волновавшееся море. Втеръ спалъ, небо прочистилось, дождь и градъ давно ужъ прекратились и глазамъ зрителей представилась чудная картина. Вдоль залива, какъ блыя чайки, неслись дв лодки, оставляя за собой жемчужный слдъ пнистыхъ волнъ, ясное, голубое небо окаймленное вдали черными тучами, дополняло характеръ картины. Лодка рыбака Мартына причалила первая.

— Всхъ спасли, — сказалъ онъ, опираясь весломъ о берегъ.— А все ему обязаны! и онъ кивнулъ головой, указывая на сэръ Гэя.

Разспросы были бы неумстны. Измученныхъ, промокшихъ моряковъ перевели на берегъ и лодку оттащили въ сторону. Сэръ Гэй въ эту минуту направилъ руль къ тому мсту, гд стояли мистеръ Ашфордъ и Мэркгамъ, и, улыбаясь имъ привтливо, громко крикнулъ: вс живы! Впослдствіи, викарій разсказывалъ своей жен, что онъ никогда не видалъ сэръ Гэя такимъ красавцемъ, какъ въ это утро. Глаза его свтились какъ дв звзды, мокрые волосы разсыпались по ше, жизнь, энергія, ловкость дышали въ каждомъ его движеніи. Наконецъ, и его лодку причалили, экипажъ, съ помощью рыбаковъ и другихъ зрителей бережно перенесли на берегъ. Гэй всталъ и, упершись одной ногой на скамью лодки, поднялъ на рукахъ маленькаго мальчика, крпко закутаннаго въ его непромокаемый плащъ.

— Эй! Джемъ! позвалъ онъ молодаго рыбака, вызывавшагося къ нему въ охотники.— Вотъ теб работа. Мальчуганъ сломалъ себ руку. Попроси твою матушку походить за нимъ. Она у насъ лучшая сидлка. А самъ отправллися за докторомъ Грегсономъ.

Джемъ съ нжностью принялъ ребенка съ рукъ на руки, и однимъ прыжкомъ Гэй очутился около своихъ друзей. Мистеръ Ашфордъ горячо жалъ ему руку, а Мэркгамъ, по обыкновенію, не удержался и вскричалъ:

— Вы неисправимы, сэръ Гэй! Такихъ сумасшедшихъ, какъ вы, рдгсо найдешь на бломъ свт! Я на васъ рукой махнулъ! Попомните мое слово, ужъ погубите вы себя когда-нибудь до смерти. Точно тутъ безъ васъ обойдтись не могли.

— Неужели вы тащили канатъ на скалу? перебилъ его викарій.

— Бенъ Робинзонъ и я, мы тащили его вдвоемъ, — отвчалъ Гэй.— Для меня это не новость, я частенько ходилъ въ бродъ, съ канатомъ вокругъ пояса, доставая себ анемоны и морскія травы. Мэркгамъ напрасно сердится.

— Я больше ни слова не скажу, — ворчалъ старикъ угрюмо. Это все равно, что къ стн горохъ. Спрашивается одно, какое право вы имете, сэръ, пренебрегать своей жизнью?

— Мн было такъ хорошо, — говорилъ Гэй:— что я жертвы съ своей стороны никакой тутъ не вижу. Нужно же было подумать объ этихъ несчастныхъ. Трое изъ нихъ едва не утонули. А что, послали за докторомъ? спросклъ онъ.

Докторъ уже былъ на лицо. Онъ и вообще вс присутствующіе внимательно ухаживали за спасеннымъ экипажемъ. Мистеръ Ашфордъ отправился въ одну сторону, Мэркгамъ въ другую, Гэй въ третью за разными предметами. Викарію рыбаки разсказали въ подробности, какъ произошло все дло. Экипажъ погибшаго судна былъ найденъ на плоской скал, подъхать къ которой въ лодкахъ не было никакихъ средствъ. Они думали, что дло кончено, спасеніе невозможно. Къ счастію, это мсто было хорошо извстно Гэю, онъ не разъ зжалъ сюда, катаясь по морю въ тихую погоду. Указавъ рыбакамъ небольшой бродъ, онъ бросился туда первый, вплавь, приказавъ заране обвязать себя канатомъ вокругъ пояса, онъ взялъ въ руки багоръ, которымъ упирался въ камни, попадавшіеся ему на пути. Около скалы шла сплошная каменная гряда. Бемъ бросился вслдъ за Гэемъ, и они оба почти по горло въ вод начали пробираться между рифами. Рыбаки разсказывали, что ихъ пронимала дрожь, при мысли, ну, какъ у этихъ храбрецовъ ослабютъ силы и волны разобьютъ ихъ о подводные камни. Но это было единственнымъ средствомъ для спасенія погибавшихъ. Къ удивленію, они успли совершить дло благополучно. Вс до одного человка были переправлены въ лодк, спустя четверть часа посл этого, бурный приливъ покрылъ бушующими волнами то мсто, гд несчастные нашли себ пріютъ. Жители Рэдклифскаго имнія разобрали по домамъ всхъ спасенныхъ людей, уложивъ больныхъ въ постели, а здоровыхъ посадили къ огню, чтобы обсушить ихъ мокрое платье, вс они принялись угощать гостей, чмъ кто могъ. Мистеръ Ашфордъ отправился въ коттэджъ матери Джема, чтобы навстить юнгу съ сломанной рукой. Войдя въ пустую кухню, онъ хотлъ уже окликнуть хозяйку, какъ вдругъ дверь въ противоположвую комнату отворилась и на порог ея появился Гэй. Онъ шелъ, осторожно переступая, и говорилъ шепотомъ

— Бдняжка, сейчасъ только заснулъ, — сказалъ онъ викарію.— Молодцомъ выдержалъ.

— А что? разв ему вправили руку? спросилъ Ашфордъ.

— Да. Онъ даже въ обморокъ не упалъ, ни разу не крикнулъ. Что за славная женщина старуха Лэдбери! Она и Джемъ чрезвычайно рады нежданному гостю, а старуха общала за нимъ сама ходить. Ну, а каковы прочіе? очнулся ли старикъ?

— Да, я видлъ, какъ его Робинзоны уложили въ востель. Капитана приняли Брауны — отвчалъ Ашфордъ.

— Который-то теперь часъ? спросилъ Гэй.

— Половина девятаго. Да вотъ и звонъ начался. Я было ужъ собирался напомнить мистеру Рэю, что намъ не слдовало забывать утренней службы, мы съ нимъ вдь не много трудились, да благо онъ самъ догадался, только 10 минутами опоздалъ. Прощайте! мн пора въ церковь.

— А можно мн придти туда же? спросилъ Гэй — Или у меня туалетъ ужъ слишкомъ неприличенъ,— прибавилъ онъ смясь, оглядывая свой сюртукъ, весь съежившійся отъ морской воды.

— И вы спрашиваете, можно ли? съ улыбкой возразилъ Ашфордъ.— Разв благоразумно такъ долго оставаться въ мокромъ плать?

— Я не подверженъ простудамъ, — отвчалъ Гэй и, пройдя скорыми шагами часть дороги съ викаріемъ, онъ робко спросилъ его:— а вы не забудете помянуть насъ въ благодарственной молитв?

— Еще бы! возразилъ тронутый Ашфордъ. — Жизнь всхъ васъ была, повидимому, въ большой опасности.

— Правда! сказалъ Гэй, и голосъ его задрожалъ: — велика была милость Божія надъ нами. Наша лодочка погибла бы, какъ орховая скорлупа среди бурнаго моря, если бы насъ не спасъ невидимый кормчій.

Онъ говорилъ очень просто, съ благоговніемъ смотря на чистое небо. Мистера Ашфорда поразило спокойное выраженіе его лица.

— Неужели буря казалась вамъ опасне, чмъ переходъ черезъ бродъ между каменной грядою? спросилъ онъ.

— Когда тутъ было разсуждать — отвчалъ Гэй.— Рыбаки привыкли къ бурямъ съ дтства. они и не замтили опасности во времи перезда по морю, Меня собственно поразила величественность картины и сознаніе, какъ слабъ и безпомощенъ человкъ предъ Божьимъ могуществомъ. Что касается брода, тутъ надо было держать ухо остро — думать ршительно не было возможности.

— Намъ и издали было страшно за васъ! замтилъ викарій.

— Вблизи, дло не такъ казалось страшнымъ. Нужно было только ршиться сдлать первый шагъ, а ужъ тамъ и пошло. Но, однако, за молодецъ Бенъ Робинзонъ! Вотъ настоящій-то герой, онъ съ наслажденіемъ идетъ прямо въ опасность. У него много хорошаго въ натур, нужно только умть управлять имъ, — сказалъ Гэй.

— Посмотрите-ка! произнесъ Ашфордъ, указывая ему пальцемъ на мощную фигуру, показавшуюся недалеко отъ нихъ, по дорог въ церковь. — Бенъ шелъ рядомъ со старикомъ отцомъ, который сіялъ гордостью и счастіемъ. Сынъ его уже нсколько лтъ сряду не ходилъ въ церковь.

— Видите, я правду сказалъ, — весело замтилъ Гэй:— тихая ночь, какъ сегодняшняя, заставитъ образумиться всякаго, тмъ боле Бена, у котораго добрый отецъ.

— Да, — подумалъ Ашфордъ.— Такая ночь и такой примръ храбрости, съ вашей стороны, сэръ Гэй, подйствовали бы и на каменное сердце!

Тотчасъ посл церковной службы Гэй исчезъ. Викарій отправился къ себ домой, гд его ждали завтракъ и семья съ разспросами. Онъ насилу вырвался отъ дтей и пошелъ снова въ слободу, гд нашелъ капитана совершенно уже оправившагося. Къ нимъ вскор присоединился и Мэркгамъ. О сэръ Гэ не было ни слуху, ни духу. Джемъ Лэдбери сказалъ только, что посл службы молодой баронетъ заглянулъ къ нему въ хижину, чтобы справиться о больномъ мальчик, а потомъ онъ ушелъ неизвстно куда. Капитанъ, узнавъ, что сэръ Гэй былъ предводителемъ спасительныхъ лодокъ, очень желалъ лично поблагодарить его и отправился въ замокъ, вмст съ Мэркгамомъ и мистеромъ Ашфордъ. Мэркгамъ провелъ ихъ прямо въ библіотеку, дверь которой была отперта. Старикъ прошелъ черезъ всю комнату и, обернувшись, сдлалъ знакъ викарію, который, въ свою очередь, улыбнулся и остановился въ изумленіи. Комната дотого была велика, что Гэй устроилъ себ удобный уголокъ только около камина, но и тутъ было пропасть мебели, огромный столъ, мягкій, кожаный диванъ и покойныя кресла были разставлены чрезвычайно заманчиво.

Внукъ никогда не садится въ вольтеровское кресло покойнаго дда. Мэркгамъ пользовался правомъ возсдать на немъ, когда сэръ Гэй приглашалъ его къ себ на вечеръ. Подчасъ и Буянъ осмливался вскарабкаться на него, чтобы понжиться передъ огнемъ. Самъ же Гэй постоянно сидлъ на одномъ изъ самыхъ незатйливыхъ, жесткихъ стульевъ, которыхъ было очень много въ комнат. Когда гости вошли въ библіотеку, хозяина не было на обычномъ стул, на стод противъ него стояли: пустая тарелка и кофейная чашка, рядомъ съ ней лежало полхлба. Огонь въ камин едва теплился. Но, подойдя ближе, вошедшіе увидли слдующую картину: на диван, гд были разбросаны книги и тетради, лежалъ скорчившись Гэй, голова его покоилась на толстомъ лексикон, онъ спалъ мертвымъ сномъ. Густыя, черныя его рсницы темной тнью лежали на румяныхъ щекахъ, а кроткое выраженіе всего лица придавало спящему видъ ребенка.

Гэй спалъ дотого крпко, что Мэркгаму нужно было тронуть его, чтобы разбудить его.— Стыдъ какой! вскричалъ онъ, вскочивъ съ дивана.— Я, кажется, заснулъ. Извините меня, пожалуйста!

— Въ чемъ васъ извинить? спросилъ Мэркгамъ: — я радь, что вы хоть блье и платье перемнили, да позавтракали немного.

— Я было хотлъ поработать, — возразилъ Гэй: — да видно морской воздухъ сонъ нагоняетъ.

Замтивъ капитана, онъ подошелъ къ нему и спросилъ о здоровь. Тотъ обомллъ отъ удивленія. Онъ не врилъ своимъ глазамъ, чтобы этотъ худенькій, высокій юноша былъ сэръ Гэй, о которомъ онъ такъ много слышалъ. Поблагодаривъ его за вниманіе, онъ началъ такъ:

— Если бы я имлъ счастіе видть самого сэръ Гэя.

— Что-жъ бы тогда? спросилъ очень просто Гэй. Вс захохотали.

— Извините, сэръ, — продолжалъ капитанъ. — Я никакъ не воображалъ, чтобы вы могли быть такимъ молодымъ джентльмономъ! Увряю васъ, сэръ, что каждый изъ насъ могъ бы гордиться вчерашнимъ вашимъ подвигомъ, въ жизнь свою не видалъ я ничего подобнаго, и — прибавилъ онъ съ одушевленіемъ:— этотъ подвигъ прославитъ ваше имя всюду. Мы вс обязаны вамъ жизнью, сэръ!

Гэй не прерывалъ капитана, хотя ему было очень неловко отъ его восторженныхъ похвалъ, за то на глазахъ старика Мэркгама такъ и сверкали слезы. Онъ въ первый разъ въ жизни могъ съ гордостью произнести имя Морвиля, въ первый разъ объявить, что этотъ подвигъ совершенъ Гэемъ, котораго онъ такъ любилъ, и которому былъ такъ преданъ.

ГЛАВА IX.

Въ числ лицъ, которымъ въ этотъ годъ выпало на долю провести грустную осень, былъ также мистеръ Россъ. Дочь его Мэри дотого загостилась у брата, что въ дом отца ея все пошло вверхъ дномъ. Въ школ двочки такъ избаловались, что ни Лора Эдмонстонъ, ни школьная учительница, сладить съ ними не могли. Ежедневно производились слдствія надъ совершенными шалостями, но преступницы ловко увертывались отъ наказанія. Вс ученицы кричали, спорили, доказывали другъ на друга и дло кончалось утомленіемъ съ обихъ сторонъ. Кухарка не умла готовить ничего порядочнаго, кром бульона. Книги въ шкафахъ и кабинет валялись въ такомъ безпорядк, что мистеръ Россъ съ трудомъ могъ отыскать т, которыя ему были нужны. Нa всхъ почти рубашкахъ бднаго старика недоставало пуговицъ, а пришить и починить ихъ некому было. На долю же Мэри выпало много хлопотъ у брата: то дти лежали въ кори, то невстка родила сына и ее пригласила крестить ребенка, то то, то другое обстоятельство задерживали молодую двушку, и она никакъ не могла вырваться къ отцу, но мысленно она ршила, что къ Рождеству вернется домой, и сдержала свое слово. Мистеръ Россъ выхалъ дочери на встрчу, наканун сочельника, и для бднаго старика насталъ истинный праздникъ. Въ дом было тепло, за круглымъ столомъ, тутъ же рядомъ съ нимъ сидла Мэри съ работой, яркій огонь пылалъ въ камин, комната освщалась лампой, все хозяйство пришло въ порядокъ, чай подавался вовремя, обдъ готовился вкусный, блье было зачинено. Словомъ, вс пошло по старому. Къ счастію, и рождественскія-то проповди почтеннаго мистера Росса были писаны заране, такъ что отецъ и дочь могли проводить цлые вечера вдвоемъ и могли наговориться досыта.

— Отчего это, папа, мн такъ рдко писали изъ Гольуэля? спросила Мэри, въ одинъ изъ такихъ вечеровъ, у отца. — Чарльзъ что ли былъ опасно болнъ? Вы ничего не слыхали, лучше ему?

— Гораздо лучше, — отвчалъ отецъ.— Я и забылъ теб сказать, вдь Эдмонстоны приглашаютъ тебя завтра на вечеръ.

— Неужели! Значитъ, больному гораздо лучше. Онъ встаетъ съ постели?

— Нтъ еще, онъ до сихъ поръ лежитъ какъ пластъ. Бдняга страшно исхудалъ. Болзнь-то была не шуточная. Чарльзъ, по моему, никогда еще такъ не страдалъ, за то, по милости этихъ страданій, его характеръ совершенно измнился. Онъ сдлался кротокъ, терпливъ и въ высшей степени внимателенъ къ другимъ. Меня, признаюсь, поразила такая внезапная перемна, въ начал болзни онъ дотого былъ раздражителенъ и капризенъ, что бдная мистриссъ Эдмонстонъ выбилась изъ силъ, ухаживая за нимъ. Но впослдствіи больнаго узнать нельзя было: совсмъ сталъ другой.

— А что слышно о Гэ, — спросила Мэри.— Отчего онъ не у нихъ теперь?

— Богъ ихъ тамъ знаетъ, — сказалъ мистеръ Россъ. — Мистеръ Эдмонстонъ все толкуетъ о какомъ-то оскорбленіи, нанесенномъ ему Гэемъ, о какой-то сплетни на счетъ его дурнаго поведенія въ С.-Мильдред. Я ничего не пойму, мн кажется, что мистеръ Эдмонстонъ просто нападаетъ на Гэя.

— А гд самъ Гэй?

— Въ Рэдклиф. Я получилъ отъ него недавно письмо и хочу сегодня же отвчать ему. Быть не можетъ, чтобы человкъ, который ведетъ безпорядочную жизнь, могъ бы заниматься такими серьезными вопросами. На, прочитай его письмо, — сказалъ отецъ, подавая ей конвертъ. — Нужно непремнно показать его содержаніе Эдмонстонамъ.

— Да, правда, — отвчала Мэри, пробжавъ четыре страницы мелко исписанной почтовой бумаги:— я также уврена, что Гэй не способенъ ни на что дурное. Онъ отличный малый. Жаль, что у нихъ эта исторія вышла. Мы лтомъ строили такъ много плановъ о томъ, какъ провести ныншнее Рождество. А вотъ все и разстроилось.

— Въ Гольуэл теперь очень грустно, — замтилъ отецъ:— об барышни сдлались какія-то молчаливыя, серьезныя.

— А Эмми очень грустна? съ живостью спросила Мэри.

— Кажется, что такъ. Она даже не повеселла, когда брату стало немного легче. Исхудала сильно и все гуляетъ одна.

— Бдненькая! сказала дочь и замолчала, боясь разспрашивать отца, чтобы не узнать чего-нибудь непріятнаго.

На другой день шелъ сильный дождикъ, и Мэри не могла идти пшкомъ въ Гольуэль. Эдмонстоны прислали за ней карету съ запиской, въ которой приглашали ее и мистера Росса къ себ на вечеръ. Вся семья, кром Чарльза, была въ сбор въ гостиной, когда Россы появились на порог комнаты. Мэри пристально посмотрла на Эмми. Молодая двушка была вся въ бломъ съ вткой остролистника въ волосахъ, на блдномъ, сильно похудвшемъ лиц ея мелькала улыбка, она весело разговаривала со всми, но, не смотря на то, Эмми была далеко не прежняя рзвая шалунья, съ которой Мэри встртилась въ послдній разъ въ рощ. По всему было замтно, что ее изнурила не одна болзнь брата. Лора, въ свою очередь, показалась Мэри измученной еще боле, чмъ сестра. Гостей съхалось множество, вс почти дамы привезли своихъ дтей, и Эмми досталась на долю обязанность занимать ихъ. Подъ конецъ вечера, лицо ея страшно измнилось отъ утомленія.

— Ты устала, кажется? спросила ее ласково миссъ Россъ.

— Нтъ, но я чувствую, что я слишкомъ глупа, чтобы занимать сегодня гостсй, — возразила Эмми, грустно улыбаясь.— Намъ безъ Чарльза просто бда!

— Какъ скучно вы провели эту зиму — начала было снова Мэри, но замолчала, замтивъ, что ея пріятельница вся вспыхнула.

— Да, — отвчала Эмми съ разстановкой.— Теперь, слава Богу, брату легче, и мы успокоились. Какъ я рада, что ты вернулась домой, Мэри, — сказала она.

Гости вздумали заняться музыкой и нкоторыя изъ дамъ начали приставать къ Эмми съ просьбами, чтобы та что-нибудь имъ сыграла. Бдная молодая двушка съ горькимъ чувствомъ вспомнила, какъ бывало весело было слушать импровизаціи Гэя, и ей тяжело было ссть за фортепіано, но, движимая чувствомъ скромности, она хотла уже повинноваться настойчивому требованію гостей. Къ счастью, мать замтила страдальческое выраженіе ея лица и поспшила ей на выручку, отославъ ее къ больному брату на верхъ. Эмми взглянула на мать съ чувствомъ глубокой благодарности и поспшила уйдти, между тмъ какъ мистриссъ Эдмонстонъ предложила гостямъ замнить Эмми Шарлоттою, говоря, что той сильно хочется похвастать своимъ талантомъ.

— Она, вроятно, съуметъ вамъ угодить, — замтила мать съ улыбкой:— а мой больной давно уже ждетъ свою сидлку Эмми, отпустите ее.

Чарльзъ уже спалъ, когда любимая сестра его вошла въ спальню. Накинувъ шаль на плечи, Эмми тихо опустилась въ мягкое кресло и задумалась. Въ комнат, освщенной матовой лампой, царствовала мертвая тишина. Снизу долетали иногда отрывки какой-то пьесы, разыгрываемой Шарлоттой, слышались смхъ и говоръ. Но Эмми наслаждалась своимъ уединеніемъ. Все милое прошлое пронеслось передъ ея глазами въ эту минуту: ей вспомнилось, какіе веселые, оживленные вечера бывали у нихъ въ Гольуэл, когда Гэй и Чарльзъ принимали въ нихъ участіе. Одинъ болнъ, другой далеко — подумала она, и слезы подступили у ней къ горлу.

— Однако, что же это я длаю! сказала она сама себ:— вдь я дала слово не горевать объ немъ въ этотъ святой вечеръ, когда на всей земл миръ. Нечего плакать, сегодня сочельникъ, сегодня и ангелы на небесахъ радуются и поютъ славу Божію. Ахъ! какъ Гэй плъ у насъ въ прошломъ году, забыть не могу! Гости ухали, вс почти разошлись, и онъ заплъ….

Чтобы развлечь себя отъ пробудившихся воспоминаній, Эмми взяла какую-то книгу со стихотвореніями и, раскрывъ ее, принялась было читать, но какъ на зло вмсто строкъ мелькали въ ея глазахъ слова псни, птой Гэемъ, а воображеніе переносило ее въ замокъ Рэдклифъ, окруженный скалами и моремъ, ей чудился голосъ Гэя, ей слышались слова:

‘Въ минуты скорби и страданья,

Пусть будетъ Богъ твоимъ щитомъ.

Путемъ любви и упованья

Ты тяжкій крестъ, смнишь внцомъ!’

— Эмми, это ты? спросилъ вдругъ Чарльзъ, проснувшись. — Зачмъ ты здсь сидишь? Разв ты не нужна внизу?

— Мама прислала меня сюда, Чарльзъ, — отвчала Эмми.

— И хорошо сдлала, я теб пріятную новость приготовилъ. Мистеръ Россъ приходилъ сюда на верхъ и принесъ мн письмо, полученное имъ отъ Гэя. Знаешь ли что, сестра, вдь онъ убжденъ, что Гэй оправдаетъ себя въ глазахъ папа. Онъ положительно меня уврялъ, что дло этимъ непремнно кончится.

Эмми молча поцловала брата въ лобъ.

Чэрльзъ передалъ ей подробно все содержаніе письма, и съ этого вечера для Эмми блеснуло снова счастіе. Недлю спустя, въ конверт, адресованномъ на имя Чарльза, оказалось письмо отъ Гэя.

— Сестра, на-ка, прочитай, — съ улыбкой замтилъ больной, подавая Эмми конвертъ.

Но та остановила его руку и убжала къ матери посовтоваться, слдуетъ ли ей читать запрещенное письмо или нтъ. Мистриссъ Эдмонстонъ видла волненіе, не ршилась отказать ей въ такомъ невинномъ удовольствіи, и Эмми прибжала назадъ къ брату, вся дрожащая отъ радости, она развернула тонкіе листы почтовой бумаги и съ жадностью начала читать письмо, писанное знакомымъ, дорогимъ почеркомъ. Гэй нигд не упоминалъ объ Эмми, но его письма дышали чувствомъ и свжестью мыслей. Moлодая двушка перечитывала нсколько разъ сряду каждую фразу, съ этой минуты она видимо ожила. Въ январ мсяц здоровье Чарльза очень поправилось, начиная съ октября, онъ не сходилъ съ постели, а тутъ, по-старому, облекся въ китайскій свой халатъ, попросилъ, чтобы его перенесли на диванъ и перекатили въ уборную. Сидть еще онъ не былъ въ состояніи, но его такъ радовала перемна мста, что онъ смясь уврялъ своихъ, что онъ пустился въ свтъ.

Такимъ образомъ, въ Гольуэл мирно протекали дни за днями, между тмъ какъ въ Рэдклиф вс жители находились еще подъ сильнымъ впечатлніемъ кораблекрушенія. Два дня спустя посл бури, экипажъ приготовился къ отбытію въ ближайшій приморскій портъ, и Гэй, по этому случаю, устроилъ у себя въ дом прощальный ужинъ. Семья Ашфордовъ была приглашена помогать хозяину угощать дорогихъ гостей. Эдуардъ и Робертъ, въ восторг отъ такой чести, принялись убирать зеленью огромную залу въ нижнемъ этаж замка, гд Гэй устроилъ столовую. Къ ужину пригласили всхъ рыбаковъ, участвовавшихъ въ дл спасенія экипажа. Мистеръ Ашфордъ съ женою и съ своей маленькой дочерью Граціей получили особое приглашеніе на чашку кофе въ библіотек Гэя. Самъ же Гэй устроилъ гостямъ удобный уголокъ въ этой комнат, собравъ вс книги въ одну кучу и сваливъ ихъ подальше на маленькій диванъ. Каминъ онъ убралъ остролистникомъ, веллъ затопить въ немъ яркій огонь, а на большой столъ передъ диваномъ положилъ книги съ картинками и каррикатурами для развлеченія Граціи. Оглядвшись кругомъ, Гэй съ улыбкой сознался, что его комната никогда не была такъ уютна, какъ въ этотъ вечеръ.

Ашфорды пріхали первые, молодой хозяинъ выбжалъ имъ на встрчу съ сіяющимъ отъ удовольствія лицомъ, но на жену викарія обстановка не произвела ожидаемаго впечатлнія.

— Сейчасъ видно, что нтъ въ дом хозяйки, — шепнула она мужу, когда Гэй на минуту вышелъ.

Ужинъ былъ сервированъ блестящимъ образомъ. Ловкій Арно, во глав стола, исполнялъ должность метръ-д’отеля, онъ рзко отличался своей изящной наружностью отъ неуклюжихъ моряковъ съ ихъ грубыми манерами и громкимъ голосомъ. Среди ужина Гэй пришелъ съ мистриссъ Ашфордъ полюбоваться на оживленную картину пирующихъ. Старикъ Робинзонъ, при вход хозяина дома, предложилъ тостъ за его здоровье и выразилъ надежду, что Гэй не замедлитъ поселиться въ Рэдклиф для блага его жителей. Іона Ледбэри, провозгласилъ другой тостъ: за здоровье будущей лэди Морвиль. При этихъ словахъ, Гэй поблднлъ и немедленно отвернулся. Гости не замтили его волненія, но отъ жеыскаго глаза мистриссъ Ашфордъ не ускользнуло выраженіе лица молодаго баронета и, вернувшись домой, она передала мужу выведенное ею заключеніе, что, вроятно, несчастная любовь была причиной переселенія Гэя въ Рэдклифъ. Гэй возбудилъ къ себ съ этого вечера глубокую нжность и состраданіе въ сердцахъ обоихъ супруговъ, они старались наперерывъ сдлать ему жизнь въ Рэдклиф боле или мене отрадною. Наконецъ, капитанъ и вс моряки ухали, больному мальчику стало легче, и старуха Лэдбери ршилась усыновить его на всю жизнь, взволнованные жители Рэдклифа понемногу успокоились, о подвиг Гэя переставали даже говорить, какъ вдругъ, однажды утромъ, Мэркгамъ, съ чувствомъ особенной гордости и самодовольствія, прочиталъ въ мстной газет подробное описаніе геройскаго подвига молодаго сэра Морвиля. Гэя на ту пору не было дома, онъ ухалъ въ Кулебъ-пріоръ, дня на три. Вернувшись домой, онъ нашелъ у себя на стол визитную карточку лорда Торндаль. Арно доложилъ ему, что милордъ очень подробно разспрашивалъ, долго ли сэръ Гэй пробудетъ въ Рэдклиф, и просилъ показать имъ ту скалу, около которой разбился корабль. Мэркгамъ придавалъ этому визиту большое значеніе, онъ не преминулъ напомнить Гэю о вліяніи его на мурортскую общину, представителями которой постоянно были владльцы Рэдклифа.

— Надюсь, что эту обузу не теперь еще взвалятъ на мои плечи, — воскликнулъ Гэй, выслушавъ старика со вниманіемъ.— Мн еще нужно устроить дло въ Кулебъ-пріор и поладить съ Тоддомъ, когда мн тутъ играть роль представителя какой-нибудь общины?

Нсколько дней спустя, съ почты прислали конвертъ, сильно взволновавшій Гэя. Почеркъ руки на пдрес напоминалъ ему что-то знакомое. На почтовой марк стоялъ штемпель Истъ-Гиля. По всему было замтно, что письмо это пришло изъ Гольуэля, но адресъ былъ сдланъ не Чарльзомъ и не его матерью, а чуть ли не самой Эмми. Дрожащими пальцами Гэй сломалъ печать, развернулъ листъ — такъ и есть, письмо было отъ Чарльза. Строчки шли косо, буквы были неровныя и въ нкоторыхъ мстахъ чернильныя пятна закрывали цлыя фразы. Больной писалъ, вроятно, лежа.

‘Дорогой Гэй! Мн бы не слдовало писать къ теб, но выдержать доле я не въ состояніи. Я порядкомъ потиранилъ Шарлотту, за то, по ея милости, дло твое, кажется, пошло въ ходъ. Опиши мн подробно весь твой геройскій подвигъ. Лицо Э… выдало твою тайну. Отца этотъ случай, кажется, расположилъ въ твою пользу. Напишу больше, когда окрпну. Теперь нтъ силъ.

Ч. М. Э.’

Чарльзъ сказалъ правду, лицо Эмми выдало тайну Гэя. Какъ-то утромъ, она пришла къ брату съ газетами и, собираясь прочитать ему что-то вслухъ, нечаянно увидала заглавіе: ‘Рэдклифскій заливъ’, тутъ же внизу слдовало описаніе кораблекрушенія. Эмми вся вспыхнула, улыбнулась, и слезы навернулись у нея на глазахъ.

— Эмми! Что тамъ такое? спросилъ Чарльзъ. Сестра молча подала ему газету и, закрывъ лицо руками, заплакала отъ радости. Чарльзъ прочелъ ей всю статью вслухъ, и Эмми принялась объяснять ему географическое положеніе мстности такъ врно, какъ будто бы она не разъ была въ Рэдклиф. Къ нимъ, въ комнату, забжала въ это время Шарлотта, узнавъ о радостной всти, занимавшей брата и Эмми, она пришла въ безумный восторгъ, выхватила у нихъизъ рукъ газету, полетла къ отцу въ кабинетъ, и тамъ начала тормошить мистера Эдмонстона, настаивая, чтобы онъ выслушалъ ее. Громкимъ, торжествующимъ голосомъ, шалунья прочла ему интересный эпизодъ изъ происшествія въ Рэдклиф. Мистеръ Эдмонстонъ чрезвычайно обрадовался. Блестящіе успххи Гэя въ какой-нибудь свтской гостиной не такъ бы пришлись ему по сердцу, какъ это ясное доказательство его храброй, великодушной натуры. Онъ забылъ неумстную вспыльчивость Гэя, забылъ его дерзкія слова и твердилъ вн себя отъ восхищенія:

— Славный малый! благородный малый! Такого храбреца рдко найдешь между молодыми людьми. Жаль, что мы съ нимъ разошлись. Я убжденъ, что онъ невиненъ, да вдь его не уломаешь, онъ ни за что не выскажется, иначе я бы его завтра же перетащилъ сюда въ Гольуэль.

Мистеръ Эдмонстонъ въ первый разъ высказалъ желаніе видть Гэя, вотъ почему Чарльзъ и намекалъ въ своемъ письм, что, по милости Шарлотты, дло Гэя пошло въ ходъ. Мученіе бдной Шарлотты началось во время обда, когда больной братъ и она остались съ глазу на глазъ въ уборной: Чарльзъ въ десятый разъ возобновилъ съ ней разговоръ о кораблекрушеніи въ Рэдклиф и дотого увлекся, что въ ту же минуту ршился писать къ Гэю, не смотря на запрещеніе отца. ‘Подай мн бумагу, перо и чернилъ’, скомандовалъ онъ сестр, и когда та вздумала было отнкиваться, онъ разгорячился и объявилъ, что сойдетъ съ постели и самъ все достанетъ. Шарлотта умоляла его, позволить ей, по крайней мр, написать лисьмо подъ его диктовку и не утомлять себя этимъ трудомъ, но Чарльзъ отказалъ ей наотрзъ, внутренно сознавая, что матери ихъ было бы непріятно знать, что онъ вмшалъ имя сестры въ свой самовольный поступокъ. Онъ принялся писать самъ, но, потерявъ привычку держать перо, не могъ сладить съ рукою и безпрестанно ворчалъ себ подъ носъ:

— Что за перо! Вотъ опять кляксъ! Силъ нтъ писать! Господи! еще пятно, да возьми ты проточную бумагу, Шарлотта, помоги мн.

— Не переписать ли письмо, Чарльзъ? спросила Шарлотта.

— Не нужно, я и съ этимъ выбился изъ силъ. Сладить не могу съ пальцами. Отлично! съхалъ на другой конецъ листа. Ну! кончено, я подписался и готовъ. Разберетъ Гэй, молодецъ будетъ! Охъ! какъ заболла рука! заключилъ онъ, разминая свои пальцы.

— Смотри, Чарльзъ, не повредило бы теб это усиліе, — замтила Шарлотта: — а ужъ Гэю твое письмо будетъ настоящимъ подаркомъ. Вотъ это хорошо, что ты упомянулъ объ Эмми, — прибавила она, быстро пробижавъ коротенькое письмецо.

— А кто теб позволилъ читать чужія письма, кошка? спросилъ съ улыбкой братъ.

— Удержаться не могла! смясь возразила шалунья.

— Мн бы не слдовало по настоящему и упоминать объ ней, — сказалъ Чарльзъ.— Смотри, не проболтайся Эмми, — продолжал онъ:— я не выдержалъ, признаюсь. Впрочемь, Гэй на столько рыцарь, что оцнитъ радостныя слезы дамы своего сердца.

— Правда, онъ настоящій рыцарь, — провозгласила Шарлотта важнымъ тономъ и вслдъ за симъ, вооружившись отличнымъ перомъ, она тщательно принялась писать адресъ на конверт, выводя аккуратно каждую букву.— Сэръ Гэю Морвиль, — писала она:— въ Рэдклифъ-паркъ, въ Мурортъ.

— А помнишь, Чарльзъ, — продолжала она, кончивъ свое дло:— какъ мы съ тобой сидли на этомъ же мст въ первый вечеръ посл его прізда въ Гольуэль, и какъ ты мн началъ проповдовать исторію о родовой кровавой мести Морвилей.

— Такъ, да не такъ, — возразилъ больной:— я предсказывалъ, что мстить будетъ одна сторона въ ихъ род, такъ и вышло.

— Боже мой! какая тоскливая была у насъ зима безъ Гэя, — вздыхая произнесла Шарлотта.— Если папа теперь ужъ не проститъ его, — мы вс пропадемъ со скуки.

— Отъ души желалъ бы я, чтобы папа простилъ его, — сказалъ больной:— но такое оправданіе въ строгомъ смысл слова все-таки не могло бы быть признано, какъ публичное оправданіе передъ общественнымъ судомъ.

— Неужели ты вришь клевет, Чарльзъ? спросила съ негодованіемъ Шарлотта.

— Я столько же ей врю, сколько бы врилъ, если бы сказали, что я игрокъ, — возразилъ Чарльзъ. — но я добиваюсь одного, чтобы Гэй блестящимъ образомъ оправдался въ глазахъ Филиппа. Мн бы хотлось, чтобы онъ привелъ такія ясныя доказательства своей невинности, что Филиппъ былъ бы ими совершенно уничтоженъ. Да будь я не калка, я бы настоялъ на этомъ. Ахъ! если бы ты мн дала на прокатъ, дня на два, твою ногу, Шарлотта! заключилъ больной вздыхая.

— Жаль, что это невозможно, — смясь возразила сестра.

— За то, вотъ что можно сдлать, пусть отецъ подетъ къ Гэю, ко дню вступленія его въ совершеннолтіе. Донъ Филиппъ далеко: пожалуй, мн это и удастся устроить.

— Только бы Гэй сюда пріхалъ, больше ничего не нужно, — воскликнула Шарлотта съ живостью.

— Мама увряетъ, что пока дло не выяснится, ему сюда глазъ показать нельзя, — сказалъ Чарльзъ.— Жаль, что мое здоровье плохо, ужъ я бы увязался съ папа въ Лондонъ и лично повидался бы съ Гэемъ. Когда ему минетъ совершеннолтіе? 28-го марта? Цлыя десять недль впереди! Только бы мн къ тому времени на костыли подняться, поду, поду и поду. Иначе не привеземъ Эмминаго рыцаря, какъ побдителемъ.

— То-то будетъ радость! замтила Шарлотта.

— Какъ бы мн узнать, что за зврь Мэркгамъ, — сказалъ Чарльзъ:— я бы ему сейчасъ намекнулъ, чтобы онъ выслдилъ вс углы въ С.-Мильдред. А не то, разв попросить Майерна, чтобы онъ предписалъ мн туда перехать, для перемны воздуха. Нужно будетъ уладить дло, только похитре.

Пока Чарльзъ интриговалъ дома въ пользу своего любимца Гэя, тотъ очень покойно занимался своими домашними длами. Онъ усердно заботился о маленькомъ юнг, со сломанной рукой, отдалъ лорду Торндалю визитъ, но не нашелъ его дома, кончилъ постройку школы и очень сблизился съ Ашфордами.

Главной его заботой было приготовленіе къ полученію университетскаго диплома. Гэй заране предупредилъ Ашфордовъ, что святую недлю онъ не проведетъ дома, а будетъ заниматься въ университет. День его рожденія долженъ былъ быть на страстной недл и потому праздновать свое совершеннолтіе онъ не желалъ, тмъ боле, что ране 25-ти лтъ онъ не имлъ права вступать въ безотчетное управленіе своими имніями. Притомъ ему было не до веселья въ этотъ день, столь тяжелый по воспоминаніямъ о страшной смерти его покойнаго отца.

Старикъ Мэркгамъ глубоко оцнилъ это уваженіе Гэя къ памяти отца и замтилъ ему тутъ:

— Мы ужъ будемъ ждать большаго пира въ день бракосочетанія вашего, сэръ Морвиль.

Гэй ничего не отвтилъ, а грустно взглянулъ на Мэркгама.

— Не сердитесь, сэръ, на меня старика, — продолжалъ тотъ почтительно. — Но мн кажется, что у васъ, по сердечной части, что-то неладно. Позвольте надяться, что вы тутъ дурнаго ничего не замышлили.

— Снасибо за участіе, Мэркгамъ, — произнесь Гэй съ усиліемъ. — Теперь а еще ничего не могу вамъ сказать. Будьте только покойны: та, которую я люблю, не заставитъ васъ краснеть за меня.

— Такъ что-жъ вамъ мшаетъ соединиться съ нею? Разв есть на свт человкъ, мужчина на женщина, который бы смлъ вамъ въ этомъ препятствовать?! — гордо возразилъ старикъ, взглянувъ пристально на Гэя.

— Все эти несчастныя подозрнія, — сказалъ Гэй.

— Да что у васъ тамъ случилось? Я что-то въ толкъ не возьму, — прервалъ его Мэркгамъ. — врно вы не на шутку напроказали, если подняли такую бурю.

Гэй передалъ ему опять тоже, что сказалъ и въ первый день по прізд домой, и затмъ вскор вернулся въ Оксфордъ, не подвинувъ своего дла ни на шагъ впередъ.

Наступилъ мартъ мсяцъ. Чарльзу было легче, онъ могъ уже сидя писать свои письма, но ходить на костыляхъ еще не имлъ возможности, и потому вс его планы на счетъ поздки съ отцомъ рушились. Ему удалось только убдить мистера Эдмонстона лично отправиться въ Лондонъ для свиданія съ Гэемъ и Меркгамомъ и дли подачи отчета въ своей опек, которая должна была быть снята по случаю совершеннолтія Гэя. Чарльзъ очень много разсчитывалъ на личное вліяніе Гэя на его отца, и потому, уговаривая мистера Эдмонстона хать, онъ прибавилъ:

— Папа, вы знаете, что кром Филиппа никто изъ нашихъ не видалъ Гэя. Очень можетъ быть, что наедин съ вами онъ будетъ гораздо откровенне, чмъ съ Филиппомъ.

Аргументъ этотъ былъ масломъ по сердцу доброму мистеру Эдмонстонъ.

— Еще бы! Гэй знаетъ, что я опытне и мое сужденіе всегда иметъ большой всъ въ его глазахъ, — замтилъ онъ.— Притомъ вдь онъ, бдняжка, нжно къ намъ привязанъ. Правду я говорю, Чарльзъ? Какъ ты думаешь?

Чарльзъ немедленно написалъ Гэю, чтобы онъ вмст съ Мэркгамомъ пріхалъ во вторникъ на святой, въ Лондонъ, для свиданія съ опекуномъ.

— Если ты объяснишь тайну вопроса о карточномъ долг, — писалъ Чарльзъ:— все дло устроится.

Глубоко вздохнулъ бдный Гэй, когда онъ получилъ это письмо.

— Все напрасно, милый мой Чарльзъ! — сказалъ онъ самъ себ.— Я не могу отдать имени дяди на позоръ. Видно, моя судьба такая — страдать за другихъ. Ее, ее только мн жаль! Но я далъ себ слово все вынести, все вытерпть, только бы заслужить прощеніе за мой необузданный характеръ. Пусть все горе обрушится на мою голову: это легче, чмъ погубить Эмми, отдавъ ее такому недостойному человку, какъ я. Я заслужилъ наказаніе и долженъ безропотно нести свой крестъ, пока Богу угодно будетъ оправдать меня въ глазахъ людей!…

Гэй въ этотъ же день увдомилъ Мэркгама, чтобы тотъ халъ немедленно въ Лондонъ и на пути завернулъ бы въ С.-Мильдредъ къ миссъ Уэльвудъ, для уплаты ей третной пенсіи, за обученіе маленькой его племянницы Маріанны.

— Я нарочно даю вамъ это порученіе, — писалъ онъ къ старику:— чтобы доказать, что я тайныхъ денежныхъ длъ не имю.

За нсколько дней передъ свиданіемъ съ опекуномъ, Гэй началъ снова волноваться.

День своего рожденія онъ провелъ среди книгъ и размышленій, совершенно одинъ. Чувствуя, что приближается минута ршенія его судьбы, что предстоящее свиданіе съ опекуномъ или уяснитъ дло его и возвратитъ ему Эмми, или же, напротивъ, совершенно разорветъ его связи съ семействомъ Эдмонстоновъ, Гэй падалъ духомъ и старался молитвой подкрпить себя. Такъ провелъ онъ всю страстную недлю. Уединеніе и благочестиныя занятія не замедлили произвести благотворное дйствіе на Гэя. Первый день Пасхи былъ встрченъ имъ съ тихой радостью и съ свтлой надеждой на измненіе его судьбы къ лучшему.

ГЛАВА X

— Начинается! подумалъ Гэй, отпустивъ кэбъ и медленно поднимаясь по стуиенямъ гостиницы въ Лондон, куда онъ пріхалъ въ назначенный день, для свиданія съ опекуномъ.— Господи! дай мн силу выдержать!…

Дверь одного нумера отворилась, онъ увидлъ мистера Эдмонстона, Мэркгама и дядю Диксона! Вс трое кинулись Гэю на встрчу, а мистеръ Эдмонстонъ, схвативъ его за об руки, началъ съ жаромъ трясти ихъ и весело закричалъ:

— Вотъ онъ на лицо! Гэй, голубчикъ, вдь ты великодушнйшее созданіе въ мір! Мы непозволительно съ тобой обращались! Я жалю, что мн не отрзали правой руки прежде, чмъ я ршился написать къ теб это несчастное письмо. Хорошо, что все теперь уладилось. Забудь и прости! а? что скажешь? Мы сегодня же отправимся вмст въ Гольуэль, а завтра пошлемъ за Делореномъ. Говори, желаешь?

Гэй чуть не одурлъ отъ изумленія. Онъ крпко пожалъ руку опекуну и закрылъ на минуту глаза.

— Что это? сонъ? проговорилъ онъ слабо. — Вы сказали, что все уладилось? какимъ образомъ?

— Да очень просто, — отвчалъ мистеръ Эдмонстонъ.— Я теперь знаю, куда ты употребилъ деньги, и глубоко уважаю тебя за это, а вотъ теб на лицо человкъ, который объяснилъ мн все дло. Недаромъ говорилъ я своимъ, что тутъ кроется какая-нибудь проклятая сплетня. Всю эту кутерьму надлала маленькая Маріанна!…

Гэй съ удивленіенъ взглянулъ на дядю Диксона: тотъ только и ждалъ, чтобы Гэй обратилъ на него внимаіне.

— Поврьте мн, — сказалъ онъ взволнованнымъ голосомтъ:— я только сегодня утромъ узналъ, какое страшное подозрніе я на васъ навлекъ. Не грхъ ли вамъ было скрывать все это отъ меня?

— Неужели вы разсказали? началъ Гэй.

— Исторію о чек? прервалъ его опекунъ:— какъ же, онъ все передалъ, все, даже подробно разсказалъ намъ о твоемъ поступк съ его малюткой. Какъ это ты изворачивался, чтобы платить за ея воспитаніе? А мистеръ Филиппъ еще проповдуетъ, что ты будто бы всегда безъ денегъ. Не мудрено!…

— Знай я только, что вы себя обрзываете во всемъ, — замтилъ Диксонъ:— я бы ни за какія блага въ мір не ршился васъ безпокоить….

— Дайте мн опомниться! проговорилъ Гэй, схватившись за стулъ.— Мэркгамъ! скажите, Бога-ради, оправданъ я или нтъ? Дйствительно ли мистеръ Эдмонстонъ примирился со мною, или это шутка?

— Будьте покойны, сэръ, — отвчалъ старикъ управляющій. Мистеръ Диксонъ представилъ намъ росписку въ тридцати-фунтовомъ чек, выданномъ на ваше имя, и по этому пункту вы окончательно оправданы.

Гэй глубоко вздохнулъ, у него точно спалъ камень съ сердца.

— Не знаю, право, какъ мн и благодарить васъ, — сказалъ онъ, обращаясь къ дяд, а потомъ къ опекуну. — Скажите, лучше ли Чарльзу? спросилъ онъ у послдняго.

— Лучше, гораздо лучше, ты его увидишь завтра, — отвчалъ мистеръ Эдмонстонъ.— Такъ-то, мой милый, теперь все дло ясно.

— Но я все-таки не могу вамъ объяснить, для какого употребленія мн были нужны именно тысяча фунтовъ стерлинговъ, — возразилъ Гэй.

— Какія тутъ объясненія, теб денегъ не выдавали, значитъ отъ тебя и отчета нельзя требовать.

— Но неужели вы согласились простить меня даже за т дерзкія слова, которыя я нозволилъ себ сказать на вашъ счетъ? спросилъ Гэй тронутымъ голосомъ.

— Вотъ пустяки-то! воскликнулъ опекунъ.— Если ты назвалъ Филиппа фатомъ, который вмшивается туда, куда его не спрашиваютъ, ты сказалъ истинную правду. А я былъ сущій дуракъ, что допустилъ его обсдлать меня и, послушавшись его, написалъ къ теб такое нелпое письмо.

— Нтъ, вы поступили по чувству долга, — возразилъ Гэй:— вы не виноваты, если вс обстоятельства были противъ меня. Теперь все кончено, не правда ли? Надюсь, что мы будемъ въ прежнихъ отношеніяхъ съ вами.

— Еще бы! Кончено! только дло въ томъ, что мы еще боле теперь тебя цнимъ, любезный мой. Давай руку! Вс наши непріятности забыты и мы сейчасъ отправимся домой, — говорилъ мистеръ Эдмонстонъ, вн себя отъ восторга.

У Гэя блеснули слезы на глазахъ.

— Дядя! сказалъ онъ, обращаясь къ Диксону: растолкуйте, пожалуйста, какимъ образомъ вы узнали, что присутствіе ваше необходимо для моего полнаго оправданія!

— Мистеръ Мэркгамъ открылъ мн эту тайну, — отвчалъ артистъ.— Сэръ! прошу васъ, врьте, я душевно страдалъ, узнавъ, что ваше великодушіе….

— Дло было вотъ какъ, — прервалъ его Мэркгамъ. — Я, по вашему приказанію, отправился въ С.-Мильдредъ къ миссъ Уэльвудъ. Начальницы школы я не засталъ дома и, въ ожиданіи ея, вступилъ въ разговоръ съ миссъ Дженъ. Та передала мн, что маленькая ихъ воспитанница, дочь мистера Диксона, постоянно толкуетъ о добромъ сэръ Морвил, кототорый помогъ ея отцу въ какомъ-то несчастіи. Я смекнулъ, что тутъ что-нибудь да кроется, отыскалъ сегодня утромъ мистера Диксона, и вотъ вамъ результатъ этого свиданя.

Долго длились ихъ объясненія. Старикъ Диксонъ началъ было уже впадать въ свой обычный театральный тонъ, такъ сильно не нравившійся Гэю. Но мистеръ Эдмонстонъ положилъ конецъ драматической сцен тмъ, что обнялъ Гэя и весело замтилъ старику артисту:

— Ну, довольно ораторствовать! Что прошло, того не воротишь, нечего потрясать воздухъ понапрасну. Мистеръ Диксонъ, вотъ вамъ газеты, позаймитесь-ка ими, пока мы подпишемъ отчеты по опек. Вы отобдаете вмст съ нами, не правда ли? и мы выпьемъ за здоровье вашего племянника, хотя день его рожденія уже и прошелъ.

Гэю очень понравилось радушіе опекуна и почтительное обращеніе Мэркгама съ его дядей. Самъ же Диксонъ, считавшій до сихъ поръ опекуна Гэя и всхъ его окружающихъ своими личными врагами, сконфузился отъ тэкой любезности и, заикаясь отъ восхищенія, началъ благодарить мистера Эдмонстона, но отъ обда отказался, ссылаясь на множество занятій, по случаю предстоящаго концерта, на который онъ усердно приглашалъ пожаловать. Гэй увлекся восторженными описаніями программы концерта и уже не прочь былъ немедленно отправиться послушать хорошихъ артистовъ, но опекунъ и Мэркгамъ отговорили его, опираясь на то, что имъ времени терять нельзя, а дла еще пропасть впереди. Гэй, впрочемъ, сейчасъ же охладлъ къ этому плану, для него добродушная, веселая физіономія мистера Эдмонстона и оригинальныя его восклицанія: ‘Э, что? Такъ что ли, Гэй?’ напоминавшія милое прошлое, были дороже и пріятне всхъ концертовъ въ свт.

Онъ, однако, провелъ дядю Диксона до крыльца гостиницы, гд пламенный артистъ, забывъ обо всемъ окружающемъ, только и толковалъ, что о музык и пніи, вмсто того, чтобы при прощаніи поблагодарить Гэя за оказанныя имъ благодянія, онъ прожужжалъ ему вс уши, расхваливая какого-то мстнаго тенора. Гэй задумчиво вернулся назадъ, впечатлнія этого утра были дотого сильны, что голова его была въ туман, онъ не врилъ своему счастію.

Опекунъ встртилъ его у дверей нумера съ новыми изліяніями нжности.

— А-а! вернулся-таки! закричалъ онъ весело:— а я было думалъ, что онъ утащитъ тебя въ концертъ. Впрочемъ, теб не до него. А не то, Гэй, не остаться ли намъ еще на денекъ въ Лондон, если хочешь? Э? какъ ты думаешь?

И мистеръ Эдмонстонъ засмялся, потрепалъ Гэя по плечу и значительно переглянулся съ Мэркгамомъ,

— Старикъ-то боле джентльмэнъ, чмъ я думалъ, — продолжалъ онъ, намекая на Диксона.— Добрый малый, какъ видно. Онъ не на шутку струсилъ, когда узналъ, что ты попалъ въ бду.

— Ахъ! у него преблагородная натура, — замтилъ Гэй:

— Ну, благородной-то ее назвать нельзя, — проворчалъ про себя Мэркгамъ.— Онъ совсмъ опустился съ тхъ поръ, какъ я его видлъ у вашего отца. Хорошо еще, что у него хватило на столько честности, чтобы васъ не развратить, и за то спасибо!

— Онъ чрезвычайно чувствителенъ, — сказалъ Гэй. — это его слабая струна. Однако, Мэркгамъ, — продолжалъ онъ, быстро перемняя разговоръ:— что это вамъ такое Маріанна разсказывала, я не совсмъ хорошо понялъ.

— Ко мн прежде не сама малютка вышла, а меньшая сестра миссъ Уэльвудъ, — отвчалъ Мэркгамъ.— Я отъ нея только узналъ, что вы были очень внимательны къ семейству вашего дяди, Маріанна же сама разсказывала въ школ дтямъ, какъ вы разъ утромъ пришли къ нимъ съ своей собакой и застали мать ея въ слезахъ, какъ отецъ ея дома не ночевалъ, какъ его хотли вести въ тюрьму, а вы пришли и спасли его. Мн вс это и передали.

— Да, это было такъ, — сказалъ Гэй.

— Ну-съ. Тутъ мн пришло въ голову, что вы мн какъ-то намекали, что непріятности между вами и мистеромъ Эдмонстономъ начались по поводу какого то векселя. Вотъ я и сообразилъ, нтъ ли въ разсказ ребенка какой-нибудь связи съ вашими словами. Я просилъ привести ко мн Маріанну. Входитъ этакая крошка, ну, живая копія покойной вашей матушки. Умненькая такая двочка, ей и въ голову не пришло стыдиться поступковъ своего отца. Она преспокойно разсказала мн, какъ имъ было дурно жить отъ долговъ и какъ вы спасли отца отъ тюрьмы, подаривъ имъ что-то. Я спросилъ, не деньги ли? Нтъ, говоритъ, бумажку. Я показалъ вексель и спрашиваю: такую ли? Да, говоритъ, такую. Вотъ я разспросилъ у нея, гд живетъ отецъ, и отправился искать его по адресу. Отыскалъ я его очень скоро и сейчасъ же выпыталъ отъ него всю истину. Когда старикъ услыхалъ, что на васъ пало тяжкое подозрніе, по милости его долга, онъ началъ неистовствовать, какъ трагическій актеръ, и клялся, что лично явится къ вашему опекуну и объяснитъ ему все дло. Услыхавъ это намреніе, я подхватилъ его съ собою, посадилъ въ кэбъ, привезъ сюда и вы застали его здсь въ нумер, въ ту минуту, когда онъ кончалъ свою длинную повсть.

— Тысячу разъ благодарю васъ, Мэркгамъ, — сказалъ Гэй съ чувотвомъ.

— Не за что. Мн не впервые выручать вашъ родъ изъ затрудненій. Сорокъ лтъ этимъ занимаюсь, слава Богу. Счастіе было бы устроивать такія дла, какъ теперешнее, горе мое въ томъ, что до сихъ поръ выручать-то мн приходилось все бдовыхъ людей, не то что васъ. Однако, я заболтался, пора намъ и за дло взяться.

Они принялись вс трое за отчеты по имнію. Хотя Гэй, вслдствіе завщанія дда, до 25-ти лтъ не имлъ права вступать въ безотчетное управленіе имніемъ, но, безъ его совта все-таки не предпринимали никакого распоряженія. Онъ очень спокойно, съ большимъ достоинствомъ, разсматривалъ приходы и расходы и тутъ же привелъ въ порядокъ дла по имнію Кулебъ-пріоръ, приготовивъ вс нужныя бумаги для устройства тамъ викаріата. У него былъ давно въ виду кандидатъ на это. Онъ мтилъ на своего пріятеля, мистера Уэльвуда. Писать въ Гольуэль было не къ чему, по правд сказать, мистеръ Эдмонстонъ дотого засуетился, что даже забылъ о письмахъ, но онъ утшался мыслью, что отъ радости не умираютъ, и потому не бда, если они явятся съ своимъ сюрпризомъ.

Домашніе, однако, думали иначе, Утромъ, вся семья была въ волненіи, ожидая почты. Каково же было мистриссъ Эдмонстонъ, Чарльзу, а главное Эмми, когда роковая всть — нтъ писемъ, разрушила въ одинъ мигъ вс ихъ надежды. На бду, по личному распоряженію мистера Эдмоистона, имвшаго искусство длать все некстати, въ этотъ злополучный четвергъ, назначенъ былъ званный обдъ. Четырехчасовой поздъ не привезъ мистера Эдмонстона, значитъ его слдовало ждать въ 7 часовъ, когда вс гости соберутся. До разспросовъ ли тутъ будетъ?

Лора сама одла сестру, убрала ей волосы цвтами и, цлуя ее, пожалла, что для нея сегодня насталъ день испытаній.

— Только бы мн надежды не лишиться! говорила Эмми, обнимая съ нжностью старшую сестру.

Та мысленно была убждена, что надежда на Гэя давно ужъ потеряна, и потому, чтобы не огорчать Эмми, она смолчала. Больнаго Чарльза уложили внизу, въ гостиной, на диван, подл него, на низенькой скамеечк услась Эмми съ вязаньемъ. Она работала, не поднимая головы. Каждая карета, подкатывавшаяся къ крыльцу, заставляла ее вздрагивать. Пріхала между прочимъ и семья Браунлау. Разговаривая съ одной изъ барышень, Эмми вдругъ услышала шумъ, какія-то восклицанія, обернулась, — и что же? — отецъ ея раскланивается съ гостями и извиняется, что опоздалъ, а мать крпко жметъ руку Гэя.

— Что это, сонъ? подумала Эмми, и закрыла глаза рукою. Гэй вжливо прошелъ мимо нея, поклонился, едва дотронулся до ея руки и, нагнувшись нжно надъ Чарльзомъ, съ любовью произнесъ:

— Чарльзъ! какъ ты себя чувствуешь?

— Нтъ, это на яву, это его голосъ! твердила, обезумвшая отъ радости. молодая двушка. Въ это же время къ ней подошелъ отецъ, взглянулъ ей прямо въ глаза, поцловалъ въ об щеки, и спросилъ, здорова ли она? Въ тон его голоса слышалось какое-то особенное выраженіе. Эмми не выдержала, все, что было въ комнат, закружилось въ ея глазахъ, и она убжала. Въ передней раздавался говоръ прізжающихъ, дворецкій проговорилъ очень отчетливо: ‘Вещи сэръ Гэя, отнести въ его комнату!’ Эмми потерялась отъ радости, наткнувшись нечаянно на Мэри Россъ и ея отца, идущихъ по лстниц, она сдлала какое-то неумстное замчаніе и утащила Мэри къ себ въ спальню.

— Эмми, душа моя, ты точно помшанная? что это съ тобой? спросила миссъ Россъ.

— Папа вернулся и…

Эмми запнулась и вспыхнула, какъ пунцовая камелія, украшавшая ея волосы.

— Ну, что-жъ дальше? и тайна объяснилась, такъ что ли? спросила Мэри.

— Не знаю, право, они только что пріхали, а я, глупая, убжала, сама не понимаю, что со мной сдлалось! сказала задыхаясь Эмми.

— Они пріхали, — подумала Мэри.— А-а, милая Эмми, теперь я поняла, въ чемъ дло.

Она довольно долго развязывала шляпу, оправляла кружева на плать, а Эмми все время металась по комнат, не зная какъ и за что взяться. Кто-то быстро взбжалъ по лстниц и поспшно прошелъ по корридору. Мэри искоса взглянула на свою подругу и замтила, что у нея щеки и шея покраснли, какъ кумачъ. Минуту спустя, об пріятельницы отправились внизъ.

Мистриссъ Эдмонстонъ, горя желаніемъ поскоре разузнать вс подробности, волей или неволей должна была сохранять приличіе, но ее безпокоило одно, чтобы волненіе Эмми не выдало ихъ семейной тайны. Вотъ почему она чрезвычайно обрадовалась, когда увидла, что дочь ея держитъ себя очень естественно. Проходя мимо брата, Эмми почувствовала, что онъ тихо дернулъ ее за руку, и она поспшно скрылась за Мэри. Лора выручила ихъ всхъ, любезно разговаривая съ каждымъ гостемъ. Гэй явился въ гостиную очень скоро. Убдившись, что Эмми тутъ на лицо, онъ ужъ не обратилъ на нее вниманія, и по старому облокотился на спинку дивана Чарльза и началъ вполголоса разговаривать съ нимъ. Больной не спускалъ съ него глазъ и совсмъ забылъ о существованіи мистриссъ Браунлау, которую онъ за минуту уврялъ, будто бы онъ вернулся самъ изъ Лондона только что утромъ, въ этотъ день. Мистеръ Эдмонстонъ влетлъ въ гостимую въ полномъ наряд, и дворецкій доложилъ, что обдъ поданъ.

— Если бы вы пріхали часами двумя раньше, — сказала тихо хозяйка дома Гэю: — я бы позволила вамъ держать себя безъ церемоніи. Но теперь вы почетный гость и должны вести меня къ столу. Надо намъ поберечь Эмми.

Гэй покорно услся между нею и мистриссъ Грэгамъ и употреблялъ страшныя усилія, чтобы быть любезнымъ съ послдней. Мистриссъ Эдмонстонъ изподтишка смялась, видя, какъ онъ хлопочетъ, ухаживая за своей сосдкой. Эмми сидла на противоположномъ конц стола, рядомъ съ мистеромъ Россомъ, который, догадавшись, отчасти, въ чемъ дло, оставилъ ее въ поко, въ прололженіе всего обда.

Чарльзъ досыта наговорился съ Шарлоттою, пока дамы не вернулись въ гостиную. Тогда ралзоворъ сдлался общимъ. Вскор пришли и джентльмэны, громко требуя музыки. Лора и Эмми съиграли что-то въ четыре руки. Публика неудовольствовалась этимъ и потребовала пнія. У Эмми захватило дыханіе отъ робости. Какъ ее Лора ни уговаривала выбрать тотъ или другой дуэтъ, она не могла ршиться открыть ротъ. Вдругъ, чья-то знакомая рука, перелистовавъ тетрадь, раскрыла ее на дуэт тенора и сопрано. Когда-то, Гэй плъ этотъ романсъ вмст съ Эмми, и партія сопрано была такъ легка. что ее можно было пть шутя. Громкій, звучный теноръ Гэя раздался, наконецъ, среди общаго молчанія Эмми оторопла отъ счаитія и, упиваясь звуками его голоса, стояла все время не шевелясь.

— Простите меня, Лора, — сказалъ Гэй, кончивъ романсъ.— Я чувствую, что дурно сплъ. практики не было.

Мистриссъ Браунлау не успокоилась. Она приставала къ Гэю съ новыми просьбами спть еще что-нибудь съ миссъ Лорой, и Эмми, довольная, что о ней забыли, сошла со сцены. Долго длился концертъ. Лора вспомнила, что Гэй не охотникъ, чтобы его принуждали пть въ обществ, и потому, улучивъ удобную минуту, она шепнула ему.

— Воображаю, какъ все это вамъ надоло!

— Напротивъ, — отвчалъ Гэй.— Мн сегодня пріятне пть, чмъ разговаривать.

Наконецъ, гости начали разъзжаться. Мэри, прощаясь съ мистриссъ Эдмонстонъ, сказала ей вполголоса.

— Какъ вы рады, я думаю, что избавитесь отъ насъ!

Та молча улыбнулась и одобренная Мэри прибавила:

— А вдь Эмми отлично выдержала роль!

Эмми, съ своей стороны, до конца сохранила приличіе. Когда послдняя карета отъхала отъ дому, она пожелала всмъ покойной ночи, пожала руку Гэю, слегка отвернувъ отъ него голову, чтобы скрыть свое смущеніе, и поспшно удалилась въ свою комнату. Прочая семья пришла въ сильное смущеніе. Мистеръ Эдмонстонъ молча потиралъ руки, Лора зажигала свчи, Шарлотта начала спрашивать Гэя о здоровь Буяна, а Чарльзъ, съ трудомъ ухватившись за спинку дивана, старался уссться половче.

— Не помочь ли теб? спросилъ Гэй.

— Нтъ, спасибо, я еще не готовъ. Вдь меня переносятъ, какъ бревно, вмст съ диваномъ, теб не нужно ужъ хлопотать, нести меня на рукахъ. Лучше бы теб уйдти съ мама потолковать, а меня не бойся, я и дверей своихъ не отопру, ничего не услышу.

— Да, да, конечно, поговори съ мама, длать нечего, если Эмми убжала, — сказалъ мистеръ Эдмонстонъ.

Гэй и тетка его переглянулись съ улыбкой, простились со всмъ обществомъ и исчезли. По уход ихъ, вс остальные въ одинъ голосъ закричали: ну, папа, разсказывайте.

— Что тутъ толковать, — сказалъ мистеръ Эдмонстонъ. — Всему виною сплетни. Гэй оказался благороднйшимъ малымъ, какъ я и прежде говорилъ, а я вышелъ старый дуракъ, который поврилъ глупой клевет, взведенной на него добрыми людьми.

— Ур-р-ра! крикнулъ Чарльзъ, барабаня по дивану.— Разскажите намъ, какъ это вы все вывели на чистую воду? Кто виноватъ? спросилъ онъ у отца.

— Всему виною Диксонъ. Гэй осыпалъ его своими благодяніями, воспитывалъ его дочь на свой счетъ, платилъ его карточные долги и на это требовалъ отъ меня денегъ. Чекъ въ 30 фунтовъ былъ выданъ ему же.

— А! а! вотъ каково! сказалъ весело Чарльзъ.

— Да, вы подумайте, каково мн-то? Двочка разсказала все это Мэркгаму, а Мэркгамъ привелъ ко мн на лицо отца. Я просто бшусь, думая о томъ, какъ это я ршился поврить тмъ нелпымъ выдумкамъ, которыми Филиппъ меня угощалъ.

— Что я говорилъ? вскричалъ Чарльзъ.— Я разв не твердилъ вамъ, что Гэй дотого выше насъ, вообще, что его достоинствамъ никто врить не хочетъ. Оправданъ! Оправданъ! какъ я радъ!…

Шарлотта, какъ безумная, принялась кружиться вокругъ дивана, гд лежалъ больной.

— И я точно также былъ въ немъ увренъ, — сказалъ мистеръ Эдмонстонъ.— Я въ немъ ни на минуту не усомнился бы, если бы Филиппъ не старался меня убдить, что блое сдлалось чернымъ.

— Вольно же вамъ врить ему на слово! возразилъ Чарльзъ.— Вс эти сплетни никогда не возбуждали моего доврія, особенно въ послднее время, когда я замтилъ явное недоброжелательство со стороны Филиппа къ Гэю.

— Les absents ont toujours tort, — прервала его Лора и заумъ, спохватившись, сказала сестр: Шарлотта! пойдемъ спать, уже поздно.

— Я первая разскажу все Эмми! воскликнула Шарлотта. — Папа, прощайте. Чарльзъ! желаю теб покойной ночи! сказала она и бросилась на верхъ, боясь, чтобы ее не предупредили.

Лора осталась внизу одна съ тмъ, чтобы убирать книги. Съ тяжелымъ чувствомъ на сердц думала она о томъ, что вс предостереженія Филиппа пропали даромъ и что судьбой ея сестры распорядились иначе, чмъ онъ совтовалъ. Ей было жаль Эмми, она твердо врила въ непогршимость сужденій Филиппа и, не смотря на явную свою симнатію къ Гэю, до сихъ поръ сомнвалась въ его невинности. Ей все казалось, что Эмми жертва самолюбія родителей, она ршилась во чтобы то ни стало откровенно переговорить съ сестрой и убдиться лично, на сколько она любитъ Гэя. Но въ этотъ вечеръ Шарлотта уложила въ лоскъ бдную Эмми. Лор оставалось одно — приласкать какъ можно нжне сестру и увести Шарлотту. Мистриссъ Эдмонстонъ отправилась въ завтную свою уборную, вмст съ Гэемъ. Не безъ волненія услась она на диванъ и пристально взглянула на Гэя, устроившагося въ любимомъ своемъ уголк подл камина. Онъ ей показался не тмъ, чмъ былъ прежде. Загорлый цвтъ лица замнилъ у него дтскую нжность кожи, глаза были грустны и томны, на лбу лежала глубокая складка, но всему было видно, что это ужъ не ребенокъ, а человкъ, выстрадавшій не мало горя. Ей стало дотого его жаль, что она чуть не заплакала. Видя, что онъ молчитъ, мистриссъ Эдмонстонъ заговорила первая:

— Какъ я рада, — сказала она: — что вы опять у насъ!

Онъ слегка улыбнулся и спросилъ:

— Можно мн теперь вамъ все разсказать?

— Сядьте подл меня, отвчала она ласково.— Я готова слушать. Воображаю, что вы перенесли во все это время.

— Да, я не мало перенесъ, — замтилъ онъ грустно.

— Теперь вашему горю конецъ, — сказала мистриссъ Эдмонстонъ. — Я мужа такъ мало видла, что не уепла отъ него хорошенько узнать, какъ это вы съ нимъ объяснились. Онъ сказалъ только, что вполн удовлетворенъ окончаніемъ дла, но мн бы хотлось лично отъ васъ слышать подробности вашего свиданія съ нимъ.— Гэй въ точности передалъ ей все случившееся утромъ.

— Не знаю, право, какъ мн выразить свою благодарность мистеру Эдмонстонъ, — заключилъ онъ:— мн цлой жизни мало для того, чтобы искупить свою дерзость въ отношеніи его, а онъ простилъ меня такъ скоро.

— Послушали бы вы, что сказалъ объ этомъ Чарльзъ, — возразила съ улыбкой мистриссъ Эдмонстонъ.— Онъ сказалъ, что вспышка вашего гнва можетъ быть вполн оправдана оскорбленіемъ, нанесеннымъ вамъ незаслуженными подозрніями.

— Слава Богу, что я поборолъ въ себ духъ злобы, — продолжалъ Гэй: — иначе, увряю васъ, я погибъ бы непремнно. Теперь, я имю право открыть свою тайну Филиппу, и я ему немедленно напишу. Вы представить себ не можете, что за блаженство получить обратно потерянное счастіе, постарому сидть тутъ съ вами — голосъ его дрогнулъ и слезы навернулись на глазахъ, — видть ее опять, имть право любоваться ею, чувствовать себя въ своей семь. Боже мой! Да я на всхъ васъ не могу наглядться досыта, такъ трудно врится мн, что это не соить!

И Гэй засмялся.

— Вы себя оба держали очень хорошо, сегодня вечеромъ, — съ улыбкой замтила мистриссъ Эдмонстонъ. Эмми провела эту зиму безукоризненно и была все время покойна.

— Ну, а теперь, — тревожно спросилъ Гэй:— не находите ли вы, что мое присутствіе ей непріятно?

— Милый Гэй, завтра утромъ вы переговорите лично съ Эмми, — весело отвчала мать: — мое мнніе на счетъ вашего брака вамъ извстно. Улаживайте вопросъ, какъ умете, а теперь пора спать. Вы слышите звонокъ, вс наши расходятся. Покойной ночи вамъ желаю!

— Прощайте! проговорилъ Гэй, держа ее за руку: — какъ мн пріятно слышать вашъ голосъ. Мн ужъ такъ давно никто не желалъ покойной ночи. Прощайте, maman!

Гэй побжалъ внизъ, помогать переносить Чарльза съ его постелью, а мать, взволнованная до глубины души, завернула въ комнату Эмми, чтобы посмотрть, какъ та укладывается спать.

Эмми потушила у себя свчку и лежала уже въ своей бленькой постели, вся облитая мягкими лучами мсяца. Услыхавъ, что дверь отворилась, она вскочила.

— Мама! это вы? сказала она. — Спасибо, что зашли.

— Я на минуту, Эмми, — отвчала мать. — Папа ужъ идетъ на верхъ, но я не могла выдержать, чтобы не зайдти къ теб и не передать, что у меня сейчасъ Гэй сидлъ. Онъ совершенно оправданъ и папа очень имъ доволенъ. Спи же, милое дитя, будь покойна, не думай ни о чемъ, иначе завтра ты занеможешь и не будешь въ состояніи переговорить сама съ Гэемъ.

Мать подошла къ постели и сла подл Эмми. Та нжно обвила ее шею руками и принала головой къ ея плечу.

— Значитъ, онъ теперь счастливъ? прошеитала она.— Какъ бы я желала узнать все подробно!

— Завтра, душа моя, онъ самъ теб вс разскажетъ. А теперь, прощай, Богъ съ тобой. Ложись!

Эмми послушно опустила голову на подушки.

— Merci, душка, мама, что вы пришли, — сказала она съ нжностью. Я такъ теперь счастлива, такъ рада, прощайте!…

Она закрыла глаза, но мать посидла еще нсколько минутъ, любуясь на хорошенькую, кудрявую головку дочери, тонувшую въ мягкой подушк. Слабые лучи мсяца придавали всей картин какой-то серебристый оттнокъ. Когда мистриссъ Эдмонстонъ осторожно встала и заперла за собою двери, ангелъ сна оснилъ уже своими крыльями ложе спящей молодой двушки и навялъ на нее цлый рой отрадныхъ сновидній. Кроткая улыбка мелькала на ея губахъ, а ровное дыханіе напоминало мирный сонъ младенца.

ГЛАВА XI.

Эмми проснулась съ отраднымъ сознаніемъ, что все благополучно. Мать пришла за нею и, пока она одвалась, передала ей все, что было нужно. Прежде чмъ спуститься внизъ, об он зашли къ Чарльзу, который теперь вставалъ съ постели не ране какъ посл перваго завтрака. Братъ крпко обнялъ Эмми, пристально посмотрлъ ей въ глаза, но, замтивъ, что та вспыхнула, не произнесъ ни слова и выпустилъ ее.

За завтракомъ разговоръ шелъ урывками. Даже Шарлотта и та что-то присмирла, мистеръ Эдмонстонъ попробовалъ было пустить въ ходъ свои шуточки, но неудачно: почти никто не смялся, слушая ихъ. Гэй то и дло бгалъ взадъ и впередъ по лстниц справляться, что длаетъ Чарльзъ, такъ что вс прочіе поневол вертлись на одной тэм — на вопрос, почему вчера онъ и мистеръ Эдмонстонъ опоздали.

— Это его вина, — смясь замтилъ мистеръ Эдмонстонъ, кивая головой на Гэя.— Филиппъ бывало всегда напомнитъ мн, когда нужно хать, а Гэй дотого боялся, чтобы я не замтилъ его нетерпнія, что онъ какъ будто нарочно пропустилъ часъ отхода позда, мы поневол и остались.

— То-то, я думаю, вамъ хотлось играть ‘Кузнеца-музыканта’, — лукаво замтила Шарлотта.

— Признаюсь, я ужъ его раза два мысленно проплъ, — отвчалъ Гэй.

Завтракъ кончился. Вс встали изъ-за стола. Гэй подошелъ довольно робко къ Эмми и произнесъ въ полголоса:

— Можно мн съ вами переговорить?

Эмми сильно покраснла и, машинально повинуясь словамъ матери, предложившей имъ уйдти въ гостиную, пошла вмст съ Гэемъ въ указанную комнату. Она не умла играть роли застнчивой, невинной молодой двушки, она не вертла колецъ на пальцахъ, не играла вткой сорваннаго цвтка, а стояла скромно, опустивъ нсколько голову, готовая выслушать все, что бы ей ни сказалъ Гэй.

Онъ нсколько секундъ не могъ сладить съ своимъ волненіемъ и раза два прошелся по комнат, наконецъ, остановившись передъ нею, быстро заговорилъ:

— Эмми! Прежде чмъ дать мн слово, обдумайте хорошенько свои дйствія. До сихъ поръ я приносилъ вамъ только несчастіе. Вы полюбили меня, не смотря на это, но не забудьте, что жить съ такимъ человкомъ, какъ я, будетъ не легко двушк съ кроткимъ, нжнымъ сердцемъ, какъ ваше. Подумайте хорошенько, Эмми. — Вы еще свободны, объ нашей помолвк немногіе знаютъ, если поднимутся толки, вся вина падетъ на меня. Прежде чмъ ршиться подарить мн свою руку — подумайте о себ.

— Я думала объ одномъ только, — возразила кротко Эмми:— о вашемъ счасть. Для меня же, безъ васъ, ничего не остается на земл, кром горя.

— Эмми! другъ мой! милая моя! съ жаромъ произнесъ Гэй, взявъ ее за руку и сажая подл себя на диван.— Я жилъ надеждою, что услышу отъ васъ когда-нибудь эти слова, а теперь отъ радости, не врю своимъ ушамъ!

— Гэй, но вдь и я должна васъ предупредить, сказала Эмми, — что во мн вы найдсте простую любящую, но далеко не мудрую жену. Вамъ и Чарльзу я много обязана въ отношеніи своего умственнаго развитія, но я никогда не сдлаюсь ученой, замчательной по уму, женщиной.

— Избави меня Богъ отъ нихъ! воскликнулъ Гэй, невольно вспомнивъ одну свою знакомую въ С.-Мильдред.

— Итакъ, продолжала она:— общаю вамъ употребить вс свои усилія, чтобы сдлаться достойной васъ, общаю учиться, сколько силъ хватитъ, чтобы вы не краснли за меня, и если вы полюбили меня такую, какова я есть, то чегожъ намъ бояться за свое счастіе?

— Прошу васъ, не говорите боле никогда, что безъ васъ мн будетъ лучше жить. Разъ навсегда помните, я готова длить съ вами все — и горе, и страданія, и несчастія, — но знать, что вы одни переносите свой крестъ, было бы невыносимо тяжело для меня.

— Погодите, Эмми, вы не выслушали полной моей исповди, — остановилъ ее Гэй. Прежде чмъ дать мн слово, узнайте, что я за человкъ. Эмми! вдь я хотлъ убить Филиппа!

— Въ первую минуту гнва? спросила она.

— Нтъ, не въ первую. Я былъ дотого озлобленъ, что съ радостью пожертвовалъ бы своей будущей жизнью, лишь бы удовлетворить чувству мести. Я долго боролся съ своимъ страшнымъ характеромъ, и мн дорого стоило побдить себя.

— Если вы боролись и побдили себя въ этотъ разъ, вы можете быть покойны за будущее, — отвчала Эмми.

— Ну, а знаете ли вы, что я дотого потерялъ голову, что даже на васъ негодовалъ?

— Очень можетъ быть, — возразила Эмми съ улыбкой:— бда невелика, я современемъ заставлю васъ забыть свое негодованіе. Мама не разъ говорила намъ, что человкъ съ такимъ пылкимъ характеромъ, какъ вашъ, всегда можетъ стать выше людей спокойныхъ. Вы постоянно боритесь сами съ собою, а въ борьб крпнутъ силы духовныя, на такого человка всегда можно больше надяться, чмъ на равнодушнаго.

— Если бы я не надялся на свои силы и не былъ бы готовъ на всякую житейскую борьбу, я бы никогда не осмлился заикнуться вамъ о своей любви, сказалъ Гэй.

— Мы будемъ помогать другъ другу, — ласково замтила Эмми. — Вдь вы давно ужъ служите мн руководителемъ въ образованіи, а я поддержу васъ въ минуты вспыльчивости и увлеченія.

— Милая вы моя, если бы вы знали, какой опорой служило мн даже воспоминаніе о васъ, — сказалъ Гэй.

Въ столовой на часахъ пробило половина втораго, мистриссъ Эдмонстонъ напомнила дочери, что пора кончить разговоръ, и просила Гэя перенести Чарльза внизъ. Тотъ побжалъ на верхъ, а Эмми, поцловавъ мать, начала укладывать подушки на диван въ ожиданіи брата. Онъ дотого былъ легокъ и худъ, что Гэй принесъ его съ верху, съ помощью одного лакея.

Когда больнаго уложили какъ можно покойне — онъ заговорилъ:

— Знаете-ли, что я вамъ всмъ скажу? вдь у меня даромъ пропала эта зима. Я постоянно былъ на сцен, по милости моей ноги, и мысленно все твердилъ свою роль, собираясь умирать. Мн было ужасно досадно, зачмъ я переношу такую страшную пытку, не имя права даже порисоваться умирающимъ. То ли бы дло было, еслибы доктора осудили меня на смерть. Я бы сейчасъ убдилъ папа привезти Гэя, патетическимъ образомъ умолилъ бы ихъ обоихъ примириться и испустилъ бы духъ, соединивъ ихъ руки. Вотъ такъ. И затмъ занавсъ бы упалъ.

При этихъ словахъ, Чарльзъ соединилъ руки Гэя и Эмми, откинулъ голову назадъ, закрыль глаза и сдлалъ все это такъ граціозно, что Шарлотта не вытерпла и начала аплодировать, а Эмми засмявшись поспшно ушла изъ комнаты.

— Ну, а еслибы ты испустилъ въ эту минуту духъ? — заговорила Шарлотта. — Кому бы ты этимъ пользу принесъ?

— Да я бы совсмъ не умеръ, а только полежалъ бы безъ чувствъ, а потомъ бы очнулся, чтобы насладиться послдствіями своего искусства. Я даже замышлялъ, не принять ли мн для этого лишнюю дозу опіума, но боялся, что докторъ Майэрнъ догадается въ чемъ дло и приметъ свои мры. Мн, впрочемъ, можно было-бы даже простить всю эту сцену, другаго исхода не предвидлось: Эмми нужно же было помочь. Гэй, если бы ты зналъ, чмъ была сестра Эмми для меня въ продолженіе всей зимы! Ты право долженъ удивляться моему великодушію, что я не считаю тебя своимъ личнымъ врагомъ.

— Въ настоящее время я ничему не могу удивляться, — возразилъ Гэй шутливо.— А я у тебя вотъ что спрошу, Чарли, отчего ты сдлался такъ худъ и легокъ какъ перо? Вдь я, право, и не воображалъ, чтобы это была таки опасная болзнь.

— Болзнь была очень, очень опасная! — проговорилъ торжественно Чарльзъ, насмшливо улыбаясь въ тоже время.

— Особенно трудны были первыя шесть недль, пока созрвалъ нарывъ, — замтила мистриссъ Эдмонстонъ:— это были шесть недль настоящаго страданія.

— Воображаю, какъ Филиппъ горевалъ, воскликнулъ Гэй.

— Филиппъ? Это почему? — спросилъ Чарльзъ.

— Да вдь онъ былъ всему причиною. Мистеръ Эдмонстонъ, по крайней мр, такъ мн передавалъ.— Онъ разсказывалъ, что Филиппъ уронилъ тебя съ лстницы.

— О милый папа! — вскричалъ смясь больной.— Кажется, что теперь на Филиппа будутъ взваливать все, что ни случится въ продолженіе этого года.

— А какъ же это произошло? спросилъ Гэй.

— Да вотъ какъ, — отвчалъ Чарльзъ.— Мы сильно спорили, говоря о теб, я очень утомился и принужденъ былъ допустить Филиппа, тащить меня подъ руку, вверхъ по лстниц. Онъ воспользовался минутой, когда мы были одни, и вздумалъ дать мн какой-то дерзкій совтъ. Я совсмъ забылъ о своемъ безпомощномъ состояніи, вырвался изъ его рукъ и конечно полетлъ бы внизъ головой, если бы онъ не поймалъ меня, не взвалилъ себ на руки и не огнесъ въ спальню, какъ лисица цыпленка. Въ строгомъ нравственномъ смысл Филиппъ виноватъ въ моемъ паденіи, но, судя по видимымъ обстоятельствамъ, онъ меня положительно спасъ.

— Однако, — замтила мать:— ты не можешь отвергнуть того, что паденіе было причиной твоей болзни.

— Не совсемъ, мама, нарывъ готовился давно, а потрясеніе ускорило только его дйствіе. Вотъ вамъ строгій медицинскій мой выводъ. Однако, кажется, завтракъ поданъ, и вы вс разбредетесь посл него. Со мной никто не посидитъ, а мн бы такъ хотлось еще потолковать объ исторіи кораблекрушеніи. До меня дошли слухи, будто героемъ въ этомъ дл оказался какой-то Бэнъ, а совсмъ не сэръ Гэй Морвиль.

Вс засмялись и пошли въ столовую. Посл завтрака Лора собиралась идти въ Истъ-Гиль, а Эмми съ Гэемъ и Шарлоттой согласились ее сопровождать, только съ тмъ, чтобы зайдти въ церковь и потомъ повидаться съ Мори-Россъ. Проходя деревней, Гэй не ршался вести Эмми подъ руку, но вступивъ на паперть церкви, онъ вдругъ остановился, посмотрлъ на нее, протянулъ ей руку и, крпко пожавъ ее, хотлъ какъ будто показать, что онъ считалъ себя обрученнымъ женихомъ Эмми, съ той минуты какъ они вмст пришли къ алтарю Господню.

Посл службы, вс четверо зашли въ домъ къ мистеру Россъ. Мэри вызвалась ихъ проводить до дома, и дорогой, Эмми сообщила своей подруг тайну своего сердца. Мэри поразило одно, что главной заботой молодой невсты было умть выработать свою волю и характеръ для того, чтобы переносить съ кротостью вс земныя испытанія, о своемъ счасть и любви она говорила какъ о второстепенной вещи.

— Въ первый разъ въ жизни вижу я такое странное проявленіе любви, подумала Мэри:— ей ли еще заботиться о чемъ-нибудь, когда судьба посылаетъ ей такое счастье, которому можетъ позавидовать каждая изъ насъ.

Дойдя до саду въ Гольуэл, миссъ Россъ молча простилась со всми. Гэю она пожала руку такъ выразительно, что тотъ покраснлъ и улыбнулся. Шарлотта не съумла выдержать роли, она отстала немного отъ старшихъ сестеръ и шепотомъ спросила у Мэри.— Что, Мэри, рады вы? Какова наша милая Эмми? Вы никому не разказывайте, вдь это большой секретъ, а Гэй-то оправдался, и какой онъ благоразумный, вы не поврите!

— Я очень, очень рада! отвчала Мэри.

— А ужъ я то, не знаю что и длать отъ восторга, — продолжала Шарлотта. — Чарли также въ восхищеніи. Вы подумайте только, Гэй будетъ нашимъ братомъ, разв это не счастіе? Завтра ужъ онъ хочетъ посылать за Буяномъ.

Мэри захототала, слушая ея несвязную рчь, но возвращаясь домой, она невольно ломала себ голову, отчего одна Лора грустна. Или ей съ сестрой жалко разставаться, думала она, или она на Гэя не надется — одно изъ двухъ.

Въ этотъ день, вечеромъ, было очень весело въ Гольуэл. Чарльзъ потребовалъ отъ Гэя полнйшаго отчета въ исторіи его подвига и, въ награду за утомительное описаніе каждой бездлицы, осыпалъ похвалами его храбрыхъ рэдклифскихъ рыбаковъ.

Для Гэя съ Эмми насталъ цлый рядъ ясныхъ счастливыхъ дней. Они проводили вдвоемъ почти все время, занимались музыкой, чтеніемъ, цвтами и совершали длинныя прогулки по живописнымъ окрестностямъ Гольуэля. Гэй былъ настоящимъ рыцаремъ своей невсты. Не надодая ей нжностями, не оскорбляя никого излишней фамильярностью, онъ исключительно занимался ею, и его почтительныя ласки, постоянное вниманіе и деликатность все сильне и сильне привязывали молодую двушку къ нему. Наедин съ нею, онъ былъ иногда молчаливъ и задумчивъ, но въ обществ не было человка оживленне его. Въ семь, онъ держалъ себя совершенно какъ свой и каждому лицу ея оказывалъ нжную любовь и заботливость.

Мистеръ Эдмонстонъ отъ души любовался юной парочкой и отпускалъ иногда на счетъ ихъ довольно плоскія шутки, къ которымъ Гэй и Эмми впрочемъ скоро привыкли и не конфузились, слушая ихъ. Жена его была въ восторг, что Гэй съ перваго дня пріучилъ себя называть ее мама, Чарльзъ радовался за Гэя и Эмми одинаково, онъ торжествовалъ побдой надъ Филиппомъ и съ каждымъ днемъ чувствовалъ себя лучше. Шарлотта съ любопытствомъ наблюдала, какъ это бываютъ невстой, и постарому возилась съ Буяномъ, который такъ привыкъ къ Гольуэлю, точно и не узжалъ никогда оттуда.

Лора одна была постоянно печальна. Не имя человка, съ которымъ бы ей можно было подлиться мыслями и чувствами, она постоянно держалась вдалек, чаще всего сидла или ходила одна и нердко втихомолку плакала. Гэй, воображая, что она горюетъ о разлук съ сестрой, старался быть особенно къ ней внимателенъ, но его вжливость и вниманіе какъ будто раздражали ее. Не смотря на все случившееся, она не могла забыть предостереженій Филиппа и никакъ не могла вполн довриться Гэю, какъ это сдлала вся ея семья. Она съ нетерпніемъ ждала писемъ отъ Филиппа, еще боле ждала свиданія съ нимъ, чтобы передать ему все, что касалось до Гэя. Ей необходимо было высказаться для того, чтобы успокоить свою совсть и ршить — вправ-ли она надяться, что Гэй составитъ счастіе Эмми.

ГЛАВА XII.

— Во всю жизнь мою не встрчалъ я такого несноснаго фата! воскликнулъ на слдующее утро мистеръ Эдмонстонъ, сидя за завтракомъ, въ столовой, въ ту самую минуту, когда Гэй привелъ туда сверху Чарльза. — На-на, прочитай, — продолжалъ онъ, подавая Гэю письмо.

Нахмуривъ брови и крпко стиснувъ зубы, Гэй началъ читать длинное посланіе Филиппа Морвиль къ дяд. Все лицо его судорожно подергивалось, а руки дрожали, перевертывая страницы.

— Напрасно даете вы мн читать такія вещи, мистеръ Эдмонстонъ, — замтилъ онъ, кончивъ чтеніе и подавая опекуну письмо обратно.

— Это превосходитъ всякую мру терпнія! вскричалъ мистеръ Эдмонстонъ.— Какова дерзость? Нтъ-съ, ужъ онъ меня дотого обсдлалъ, что я начну брыкаться. Спрашивать у него совта! Ждать его одобренія! Какъ же, непремнно! Завтра же обвнчаю васъ и баста!

— Мама, прочитай-ка письмо, сказалъ онъ, обращаясь къ жен:— и скажи, справедливъ я или нтъ. Чмъ дальше, тмъ больше интригъ съ его стороны!

— Неужели никто не подниметъ голоса въ защиту отсутствующаго? подумала бдная Лора, слушая нападки отца на Филиппа.

Гэй не выдержалъ.— Филиппъ никогда интриганомъ не былъ, — возразилъ онъ опекуну.— Онъ дйствовалъ всегда по убжденію.

— Замолчи, Бога ради! продолжалъ бушевать мистеръ Эдмонстонъ. Лучше ты и не заступайся за него! Онъ просто завидуетъ теб, и желаетъ повредить теб, гд только можно.

— Я говорилъ то же самое Филиппу въ глаза, сказалъ Чарльзъ.

— Не правда, Чарли, рзко возразилъ Гэй:— совсмъ Филиппъ не такой!

— Я теб повторяю, не защищай его! закричалъ мистеръ Эдшонстснъ. Довольно онъ меня обманывалъ. Вы вс дотого передъ нимъ преклонялись, что онъ вообразилъ, будто каждое его слово — есть слово евангелія, вы довели человка до такой степени самолюбія, что онъ отца роднаго, бывало, слушать не хочетъ. Не зналъ покойникъ, какого онъ гордеца раститъ, не зналъ! Хорошо еще, что онъ на меня напалъ, не такой еще я человкъ, чтобы поддаться ему сразу. А? мама? такъ, что ли?

— Это ни на что не похоже! — замтила мистриссъ Эдмонстонъ, дочитавъ письмо до конца.

— И мама туда же! подумала Лора.

— Но всему видно, что онъ предубжденъ противъ Гэя, — продолжала мать.— Но, по правд сказать, я никакъ бы не поврила, что Филиппъ можетъ быть способенъ на такой поступокъ.

— Прочитайте вс по очереди, это интересное посланіе, — сказалъ мистеръ Эдмонстонъ:— и вы тогда убдитесь, каковъ вашъ идеалъ.

Когда очередь дошла до Эмми, она начала отказываться, но Гэй убдилъ ее прочесть.— Лор пришлось послдней произнести свой приговоръ надъ дорогимъ для нея письмомъ.

Вотъ что писалъ Филиппъ.

Коркъ, 8-е апрля.

‘Милый дядя! Я вамъ очень обязанъ за увдомленіе объ Эмми, хотя, но правд сказать, меня чрезвычайно удивляетъ то, что вы ршились такъ быстро на столь важный шагъ какъ ея замужество, и удовольствовались самымъ ничтожнымъ объясненіемъ со стороны Гэя, между тмъ какъ мы съ вами имли очевидныя доказательства, что характеръ его еще не вполн сложился и что онъ, — чтобы не выразиться рзче, — въ послднее время очень неосторожно повелъ свои дла. Можно ли же было посл этого вврить ему судьбу вашей дочери? До сихъ поръ я былъ убжденъ, что вы останетесь врны своему слову и не согласитесь признать Гэя женихомъ Эмми, пока онъ, съ должнымъ уваженіемъ къ вамъ, какъ къ своему опекуну, не раскроетъ чистосердечно той тайны, въ которую онъ облекъ свои денежные обороты, изъ вашего письма видно, что Гэй положительно отказался отъ такого рода признанія и настойчиво умалчиваетъ о причин, побудившей его требовать отъ васъ столь значительной суммы какъ тысяча фунтовъ. Что касается до чэка въ 30 фунт., очевидно употребленнаго для уплаты карточнаго дома, о немъ я сужу слдующимъ образомъ. Не смя заподозрить Гэя въ стачк съ дядей, я имю основаніе думать, что Диксонъ, какъ человкъ не строгихъ нравственныхъ правилъ, услышавъ, что его племянникъ въ затруднительномъ положеніи, вызвался самъ занять для него эти деньги, въ той надежд, что своей временной заслугой, онъ свяжетъ Гэя благодарностью и будетъ имть возможность требовать отъ него постояннаго пособія. Тайныя свиданія Гэя съ Диксономъ явно подтверждаютъ мое мнніе, что тутъ дло нечисто. Я пишу къ вамъ все это, конечно, не съ той цлью, чтобы совершенно расторгнуть начатое сватовство: объ этомъ не можетъ быть и рчи, принимая во вниманіе настоящее положеніе дла, но ради счастья кузины, ради счастья самого Гэя — умоляю васъ, повремените свадьбой. Оба они еще слишкомъ молоды, такъ молоды, что еслибы даже не было нобочныхъ препятствій, многіе на моемъ мст посовтовали бы вамъ отложить свадьбу на нсколько лтъ, погодите, по крайней мр, до 25-ти-лтія Гэя, срока назначеннаго его ддомъ, для введенія его въ управленіе имніемъ. Если его любовь къ Эмми дйствительно крпка и онъ останется ей вренъ, онъ самъ оцнитъ предлагаемую мною отсрочку, самый критическій періодъ его молодости пройдетъ безопасно и Гэй научится сдерживать порывы своей необузданной вспыльчивости. Если же, напротивъ, окажется, что его любовь ничто иное какъ мгновенная сердечная вспышка къ первой молодой двушк, съ которой его роставили въ самыя дружескія интимныя отношенія, вы тогда сами останетесь довольны, что предохранилъ вашу дочь отъ несчастнаго супружества. Я до сихъ поръ не измнилъ своего взгляда на Гэя, я считаю его, какъ и прежде, благороднымъ, честнымъ молодымъ человкомъ, съ хорошими побужденіями души и необыкновенно симпатической наружностью. Такія личности какъ онъ очень привлекательны для женщинъ, но Гэй вспыльчивъ и непостояненъ, онъ легко увлекается, очень настойчивъ, и главное — горячъ до безумія. Я желаю ему всевозможнаго счастія и, какъ вы сами знаете, постоянно забочусь и заботился о его благосостояніи, но преданность моя къ вашему семейству и искреннія убжденія моей совсти, вынудили меня высказать вамъ всю истину. Надюсь, что вы не припишете мою огкровенность недоброжелательству къ Гэю, а сочтете ее слдствіемъ моего желанія, чтобы онъ и Эмми были одинаково счастливы, цли этого намренія достигнуть нельзя было иначе, какъ высказавъ вамъ все откровенно.

‘Преданный вамъ
Ф. Морвиль.’

Все время, пока Лора читала длинное это письмо, Гэй съ жаромъ защищалъ его автора отъ нападокъ опекуна и Чарльза. Мистриссъ Эдмонстонъ, наконецъ, вышла изъ терпнія.

— Милый Гэй, — замтила она съ улыбкой:— если бы мы вс не знали васъ такъ коротко какъ теперь, мы бы невольно подумали, что вы нарочно преувеличиваете свое желаніе защитить Филиппа, съ цлью выиграть въ нашихъ глазахъ.

— Значитъ, мн лучше собираться отсюда, сказалъ Гэй, смясь и вставая съ своего мста. Пойдемъ со мною! шепнулъ онъ, нагнувшись къ Эмми.

— Погоди минутку, Гэй, — возразилъ мистеръ Эдмонстонъ, не уводи ее, а не то, вдь васъ нигд не найдешь. Мн нужно переговорить съ тобой, прежде чмъ я напишу къ Филиппу, и затмъ хать на митингъ. Видишь ли что, я хочу наклеить носъ мистеру Филиппу: напишу ему прямо, что вотъ такого-то числа назначена ваша свадьба. Выдумалъ штуку! Ждать твоего двадцати-пятилтія! Какъ же! такъ и послушаютъ.

Услыхавъ слова: ‘мн нужно переговорить съ тобою’ — дамы одна за другой удалились. Гэй жалобно посмотрлъ въ слдъ Эмми, но та даже и не оглянулась. Чарльзъ лежа теребилъ кудрявыя уши Буяна и изподтишка посмивался надъ общимъ волненіемъ, произведеннымъ письмомъ Филиппа. Униженіе послдняго было для него истиннымъ торжествомъ.

Мистеру Эдмонстону не понравилось, что Гэй не хочетъ назначить день своей свадьбы сейчасъ же, чтобы дать ему возможность написать объ этомъ Филиппу съ сегодняшней почтой. Но Гэй положительно объявилъ, что пока Эмми сама не ршитъ этого вопроса, онъ никогда не станетъ принуждать ее силой, ускорить день свадьбы. Его даже удивило, что опекунъ такъ не кстати его торопитъ.

— Когда жъ однако, ты располагаешь сыграть свадьбу? настаивалъ мистеръ Эдмонстонъ. Честью клянусь, я такихъ хладнокровныхъ жениховъ не видывалъ!

— Я такъ былъ счастливъ вс эти дни, — отвчалъ Гэй:— что мн и въ голову не приходило строить планы о будущемъ. При томъ, я полагалъ, что я буду еще у васъ на испытаніи, нсколько времени.

— На испытаніи? Какой вздоръ! Будь у меня дюжина дочерей, я бы всхъ ихъ отдалъ за такихъ жениховъ, какъ ты, вскричалъ мистеръ Эдмонстонъ.

Гэй улыбнулся, а Чарльзъ покатился со смху.

— Однако, мн нужно же намылить голову Филиппу, продолжалъ мистеръ Эдмонстонъ. Я ему просто напишу, что свадьба очень скоро, что мы его приглашаемъ на балъ, танцовать. Пусть его прідетъ и лично убдится, какъ я повинуюсь совтамъ племянничка. Моя милая супрута и полковой командиръ совсмъ избаловали Филиппа восторженными похвалами. Я всегда предчувствовалъ, что вс вы такъ его отуманите своимъ обожаніемъ, что онъ голову потеряетъ.

— Ну, ужъ меня то нельзя укорить въ обожаніи Филиппа, — замтилъ насмшливо Чарльзъ.

— Какъ бы тамъ ни было, а я къ нему настрочу такое письмецо, что онъ своихъ не узнаетъ, — продолжалъ отецъ, но въ эту минуту его вызвали за чмъ-то и онъ проворно убжалъ изъ гостиной.

— Не безпокойтесь, — сказалъ Чарльзъ, замтивъ, что Гэй сдлался задумчивъ и грустенъ.— Я постараюсь наблюсти, чтобы тонъ письма былъ не рзкій. Филиппъ хорошо знаетъ отца, онъ знаетъ, что у него гнвъ скоро стынетъ.

— Устрой. пожалуйста, чтобы письмо было отправлено не ране завтрашняго дня, — сказалъ Гэй:— тогда по крайней мр вс чувства немного улягутся и Филиппъ спокойне приметъ замчанія дяди.

— Ты меня ужъ неразувришь, — возразилъ Чарльзъ. Я вижу ясно, что Филиппъ досадуетъ, зачмъ мы вс мало-по-малу выбились изъ его власти. Скажи мн откровенно, честно онъ поступилъ, приславъ такое письмо?

— Не спрашивай меня, — отвчалъ Гэй, отходя къ окну.— Не лей масла на огонь. Я стараюсь забыть о письм, хотя отчасти и оправдываю Филиппа. Дядю Диксона онъ почти въ лицо не знаетъ, а прочія обстоятельства для него тайна.

— Я радъ, что ты по крайней мр сознаешься, что письмо все-таки дерзкое. Полно донкихотствовать, Гэй! Ты на меня не сердись, что я тебя задерживаю, когда тебя тянетъ къ Эмми, но мн нужно дождаться отца. А если ты желаешь, чтобы онъ не отсылалъ письма сегодня, то ты бы лучше… Ушелъ, таки! смясь замтилъ самъ себ больной, увидавъ, что Гэй, въ одно мгновеніе, исчезъ за дверью. А я хотлъ узнать, куда-жъ онъ повезетъ Эмми посл свадьбы, гд онъ ей устроитъ новоселье? Вотъ бы нашу Лору поставить тамъ, въ вид статуи терпнія. Что это съ ней сталось? Видно, мама правду сказала, что благородный капитанъ обжегъ свои крылушки какъ мотылекъ. — У нихъ тутъ что нибудь да случилось прошедшей осенью, пока я былъ боленъ, а мама только и возилась что со мной. Можетъ быть, они оба не догадались даже, что коварный купидонъ пронзалъ ихъ сердца, во время лтняго сезона и безпрерывныхъ баловъ. А — а! продолжалъ Чарльзъ, заглядывая въ окно, выходившее въ садъ. Вотъ идетъ образцовая парочка, Эмми и ея врный рыцарь. По моему, характеръ Гэя сдлался еще боле загадочнымъ чмъ прежде:— къ чему это онъ Донъ-Кихота корчитъ?

Когда пришелъ отецъ, Чарльзу легко было убдить его, чтобы онъ ране завтрашняго дня не отсылалъ письма къ Филилпу, на томъ основаніи, что къ завтрему, можетъ быть, и Гэй успетъ условиться съ невстой насчетъ дня свадьбы. Мистеръ Эдмонстонъ сейчасъ же согласился съ сыномъ, тмъ боле, что ему было некогда писать: ему предстояли хлопоты по поводу слдствія, наряженнаго ихъ комитетомъ надъ мстнымъ докторомъ, и онъ собирался сейчасъ же ухать, но онъ все-таки кончилъ тмъ, что узжая сказалъ жен и Чарльзу: ‘Мы ихъ немедленно окрутимъ — чего тутъ ждать? Не жить же Гэю одному въ Рэдклиф. Ни за что! Ужь я ради того только желалъ бы поскоре превратить нашу Эмми въ лэди Морвиль, чтобы доказать Филиппу, до отъзда его заграницу, что меня за носъ водить нельзя.

Мистриссъ Эдмонстонъ настаивала также на томъ, чтобы свадьбы не откладывать въ долгій ящикъ. Пока вся семья устраивала судьбу Гэя и Эмми, они дружно расхаживали по лсу и толковали о Филипп.

— Я радъ, что по его милости наше ясное небо померкло на минуту, — сказалъ шутливо Гэй своей невст.— Я боялся за наше счастіе. Видно, намъ на роду написано не жить съ Филиппомъ въ ладу. Онъ съ дтства старался всегда брать надо мною верхъ и, по правд сказать, я невольно подчинялся такому сильному характеру, какъ его. Но теперь онъ положительно вывелъ меня изъ терпнія своимъ вмшательствомъ въ наши дла. Подчасъ я думаю, не лучше ли мн даже избгать его, чтобы не имть столкновеній.

— Это такъ, а между тмъ ты одинъ только и заступаешься за Филиппа, — возразила Эмми.— Неудивительно, если это сердитъ папа. Ты меня, покрайней мр, не заставляй подражать себ. Я переварить не могу его фразъ на счетъ твоей привлекательной наружности, хорошихъ побужденій души и его личнаго взгляда на тебя. Ахъ, Гэй! по моему, это хоть кого выведетъ изъ терпнія. Избавь меня пожалуйста отъ обязанности быть къ нему снисходительной. Я не могу равнодушно переносить его.

— Напрасно, — замтилъ Гэй.— Филиппъ хлопочетъ о твоемъ же счасть. Письмо его написано очень здраво и справедливо, онъ руководствуется чувствомъ долга и совсти, и мы не должны судить пристрастно его рзкую откровенность. Я страшно виновать передъ нимъ и передъ папа. За мои дерзкія выраженія на счетъ ихъ обоихъ меня слдовало еще строже обвинить.

— Неужели ты въ самомъ дл находишь, что Филиппъ во всемъ правъ, — спросила съ улыбкой Эмми. Онъ совтуетъ, напримръ, чтобы нашу свадьбу отложили на четыре года. Конечно, теперь я еще очень молода для того, чтобы вести такой огромный домъ, какъ твой, и года черезъ четыре, какъ онъ говоритъ, я конечно поумню и разовьюсь, но каково же будетъ теб, милый мой, жить все это время одному въ Рэдклиф.

— Эмми, отъ тебя все зависитъ, если ты согласна, то мы не станемъ откладывать свадьбы, — сказалъ Гэй:— и такъ и папа передамъ. Подумай хорошенько и назначь сама день.

— Я готова, когда хочешь, — робко отвтила молодая двушка. Мн только грустно вспомнить, какъ я уду изъ дома… Мама, Чарльза — всхъ ихъ оставить…. нтъ! ршай лучше ты, у меня духу не достаетъ назначить день!

Гэй крпко поцловалъ свою хорошенькую невсту, и они еще нсколько времени погуляли по опушк лса, любуясь на живописную картину, раскинувшуюся передъ ихъ глазами. посл прогулки Гэй принялся за занятія, которыя онъ не бросалъ, не теряя изъ виду своего намренія получить дипломъ изъ университета. Онъ смясь уврялъ Эмми, что она много рискуетъ, соглашаясь выходить за такого неуча, какъ онъ.

Въ это же самое утро мать и дочь, поплакавъ немного, ршили, съ согласія Гэя, назначить день свадьбы, когда заблагоразсудится папа. Тотъ въ свою очередь пришелъ въ восторгъ и объявилъ, что медлить нечего: чмъ скоре, тмъ лучше. Вс переговоры объ устройств молодыхъ шли очень дружно, и Лора съ сжатымъ сердцемъ передала доктору Майэрну, что дло ужъ покончено, — Эмми невста Гэя.

Вечеромъ отецъ и Чарльзъ собрались писать къ Филиппу. Чтобы не быть свидтельницей ихъ совщанія, Лора убжала къ себ въ комнату и горько тамъ расплакалась. Черезъ нсколько времени къ ней постучалась Эмми.

— Лора, душа моя, — сказала она, увидвъ, что у сестры глаза распухли отъ слезъ. Не горюй, Бога ради, я готова все сдлать, лишь бы не видать тебя грустной!

Лора положила свою голову ей на плечо и громко зарыдала. Не догадываясь, что у сестры есть тайное горе, Эмми приписывала эти слезы предстоящей разлук съ нею и всячески начала уговаривать Лору, общая ей какъ можно чаще прізжать въ Гольуэль.

— Теперь Чарльзу лучше, и Шарлотта подросла, говорила она: — ты все-таки не будешь одинока.

— А вы ужь назначили день свадьбы? спросила Лора.

— Она будетъ во вторникъ, посл Троицына дня, — отвчала Эмми. Мы вс такъ ршили.

Лора охватила сестру обими руками и опять заплакала.

— Милая, дорогая моя, — продолжала ее уговаривать Эмми:— спасибо теб за любовь, но…

— Эмми! не благодари меня, — прервала ее рыдая Лора:— я такая эгоистка.

— Теб вврно жаль Филиппа, спокойно замтила Эмми, не догадываясь о томъ, что именно тревожитъ сестру.— Я понимаю, что теб было больно читать такое рзкое письмо къ папа, не безпокойся, Гэй уговорилъ Чарльза настоять, чтобы папа сгоряча не посылалъ ему отвта! Не знаю, прідетъ ли Филиппъ къ нашей свадьб, продолжала она помолчавъ.— Я ради Гэя желала бы его видть. Право, я думаю, что современемъ Филиппъ узнаетъ его покороче и отдастъ ему должную справедливость.

— Конечно, — скэзала Лора.— Когда вс недоразумнія и непріятности исчезнутъ, Филиппъ сдлается искреннимъ вашимъ другомъ.

— Да, но только не мшало бы ему поменьше высказывать свое личное мнніе, о которомъ его не спрашиваютъ. Не будь этого самоувреннаго тона, я бы многое ему простила, — заключила Эмми.— Однако мы заговорились, прощай Лора, — сказала она, и поцловавъ сестру, Эмми ушла къ себ.

Лор очень хотлось узнать, въ чемъ заключался отвтъ мистера Эдмонстона къ Филиппу, но спросить объ этомъ у кого нибудь въ семь она не ршалась. Ей только нечаянно удалось услышать, что отецъ не преминулъ напомнить Филиппу, что, выдавая замужъ дочь, онъ вовсе не считаетъ нужнымъ совтоваться объ этомъ съ племянникомъ. Ее утшало одно, что, можетъ быть, Филиппъ прідетъ къ свадьб, и они повидаются.

— Ты должна быть очень обязана Гэю, — сказалъ ей однажды Чарльзъ:— знаешь-ли, что онъ меня просилъ устроить? Онъ желаетъ, чтобы папа не укрплялъ за Эмми ея части имнія, а предоставилъ бы ее теб и Шарлотт въ случа, еслибы вы об вышли замужъ.

Надежда блеснула для Лоры.— Мы очень ему благодарны, — сказала она:— но ты не можешь сказать мн, Чарльзъ, какъ велика часть Эмми?

— О! ты, значитъ, желаешь знать, на сколько именно вы одолжены Гэемъ, насмшливо возразилъ братъ.— Изволь, я теб скажу, эта часть равняется сумм пяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ.

Говоря это, Чарльзъ пристально взглянулъ на сестру, какъ бы желая проникнутъ ея мысли.

Лора не знала цны деньгамъ, о состояніи Филиппа она также не имла яснаго понятія, но ей сдавалось, что родители ея, успокоенные блестящимъ замужествомъ Эмми, охотне согласятся на ея бракъ съ Филиппомъ.— Тогда вс сомннія, непріятности — все кончится, думала про себя Лора:— и Филиппа полюбятъ въ семь какъ брата. Съ этого времени она видимо успокоилась и довольно весело принялась хлопотать вмст съ матерью о приданомъ Эмми. Мистеръ Эдмонстонъ совсмъ сбился съ ногъ съ этой свадьбой. Онъ готовъ былъ, кажется, пригласить весь свтъ, и суетился цлые дни, устраивая завтракъ, нанимая экипажи и слдя за уборкой дома. Жена махнула на него рукой, видя, что это доставляетъ ему огромное развлеченіе.

— А что, Гэй, теб, кажется, не нравится вся эта суета? спросила однажды Эмми у своего жекиха.

— Право, не знаю, — отвчалъ онъ.— По мн, чмъ тише была бы свадьба, тмъ лучше. Но если папа нравится пышная обстановка, пусть его тшится. Я нахожу, что намъ нужно повеселить и народъ посл свадьбы.

— Да, непремнно устроимъ праздникъ дли дтей и для бдныхъ Рэдклифа, — сказала Эмми.

— То-то мои маленькіе Ашфорды обрадуются, — замтилъ Гэй.— А Іона Лидбери непремнно рчь скажетъ.

— Намъ, впрочемъ, съ тобою въ этотъ день будетъ ни до кого, ни до чего, — красня продолжала Эмми.

— Еще бы! я только думаю о томъ, какъ мы съ тобой въ церковь подемъ, а будешь ли ты въ кружевномъ плать или въ шелковомъ гро-гро, — я, право, не замчу.

— Тмъ лучше дли меня, съ улыбкой возразила Эмми. — Я и такъ ни о чемъ не забочусь, мама все устроиваетъ безъ меня.

— Не слишкомъ ли ужъ мы ее обременили твоими нарядами? Мы съ тобой отреклись отъ всхъ хлопотъ.

— Напротивъ, ее это развлекаетъ, иначе она стала бы тосковать и плакать, думая о разлук со мной.

— И прекрасно. Предоставимъ же папа и мама полную волю въ устройств свадебнаго пира. Мы съ тобой проведемъ весь день въ молитв. Не такъ-ли, Эмми?

— Непремнно, мой милый, это будетъ мн большой отрадой! сказала, тихо вздохнувъ, молодая двушка.

— Я тебя вотъ о чемъ хотлъ попросить, — сказалъ Гэй.— На земл у меня мало друзей, но есть человкъ, котораго бы я очень желалъ пригласить къ намъ на свадьбу. Это Мэркгамъ, онъ такъ ко мн преданъ, онъ такъ искренно любилъ покойника отца, такъ страдалъ въ день его кончины, что намъ гршно его забыть. Старикъ будетъ въ восторг.

— А я, Гэй, желала бы вотъ кого позвать, — спросить только мама, найдетъ ли она возможнымъ это устроить, — мн бы хотлось, чтобы маленькая Маріанна была въ числ моихъ свадебныхъ подругъ. Мы поручимъ ее Шарлотт, и двочка повеселится отъ души.

ГЛАВА XIII.

Замокъ Килькоранъ находился всего въ 20-ти миляхъ отъ Корка, и капитанъ Морвиль получилъ приглашеніе погостить тамъ дня два или три. Морицъ де Курси пріхалъ за нимъ въ шарабан. и они утромъ, вдвоемъ, отправились въ Килькоранъ.

Дорогой они оба все время молчали. Филиппъ сидлъ задумавшись, онъ то и дло вынималъ изъ кармана какое-то письмо, перечитывалъ его и снова пряталъ.

Письмо было изъ Гольуэля. Чарльзъ прислалъ въ немъ подробный отчетъ Филиппу о судьб 30-ти фунтоваго чэка, полученнаго Диксономъ, и прибавилъ, что Гэй все-таки не открылъ секрета, на что ему были нужны 1000 Фунъ ‘Но это не помшало папа и всмъ намъ, — писалъ онъ:— оцнить его благородство и честность, такъ что Эмми объявлена уже его невстой.’

Затмъ слдовало приглашеніе чтобы Филиппъ пріхалъ на свадьбу. Все это сильно взволновало капитана. Онъ боролся между чувствомъ любви къ Лор и благоразуміемъ.

Глубоко оскорбленный отказомь дяди, который положительно не соглашался отложить свадьбу Гэя на четыре года, онъ искренно жаллъ Эмми, убжденный, что отецъ и мать длаютъ ее жертвой своего самолюбія.— хать присутствовать на свадьб, которая совершается противъ моего желанія, значитъ отдать себя на посмшище всьмъ имъ, думалъ Филиппъ.— Притомъ, я увренъ, что Лора не будетъ въ состояніи выдержать характера и церемонія внчанія такъ ее разстроитъ, что она расплачется и выдастъ нашу тайну. Каково же мн будетъ тогда вынести униженіе, получить отказъ и сознавать, что я своимъ присутствіемъ испортилъ все дло. Нтъ, лучше не поду!

А между тмъ сердце Филиппа говорило другое. Увидть Лору посл долгой разлуки казалось ему невыразимымъ счастьемъ. Самолюбіе его играло тутъ также не маленькую роль. Ему хотлось пріхать въ Гольуэль съ цлью, чтобы доказать своимъ, что онъ выше всякихъ дрязгъ и сплетенъ. Все это вмст такъ его тревожило, что онъ вплоть до Килькорана, къ крайнему неудовольствію Морица, не произнесъ ни слова.

Въ гостиной они нашли всю семью въ сбор. Лэди Эвелина радостно кинулась на встрчу брату.

— Морицъ! какъ я тебя жду! слышалъ-ли ты новость? закричала она, при вход брата.— Надюсь, что капитанъ не усплъ проговориться.

— Чего проговориться, — сердито возразилъ Морицъ:— онъ рта не разинулъ со мной во всю дорогу.

— Отлично! такъ вы, врно, и сами еще ничего не слыхали? спросила Эвелина, обращаясь къ Филиппу.

— Неужели вы не знаете, о чемъ идетъ рчь? сонливо вторила дочери лэди Килькоранъ. — Всть очень радостная.

— Очень можетъ быть, что я и знаю въ чемъ дло, почтительно отвчалъ Филиппъ.

— Не мучь меня, сестра, — прервалъ его Морицъ.— Говори, вроятно, кто-нибудь замужъ выходитъ?

— Ну, да, отгадай кто?

— Одна изъ Эдмонстоновъ, конечно, Лора? Она здсь первая красавица.

— А, а! Морицъ! заговорило видно сердце! смясь сказала сестра:— но увы! ты ошибся, не она, а маленькая Эмми подхватила нашего лучшаго жениха.

— Молодаго Морвиля, врно? чтожъ ему за охота брать меньшую сестру, а не старшую? спросилъ братъ.

— Врно, за него Лора сама не пошла. И подломъ ему, вы мужчины такіе вс самолюбивые, воображаете, что пришелъ, увидлъ, побдилъ. Я очень люблю сэръ Гэя, но онъ не стоитъ Лоры. Не правда ли, капитанъ? А вы давно объ этой свадьб слышали?

— Дней десять тому назадъ, отвчалъ Филиппъ.

— И никому ничего не говорили? съ живостью замтила Эвелина. А я то какова! я объ этомъ знала еще въ прошломъ году, лтомъ, и все молчала. Надюсь, что вы отдадите честь моей скромности?

Затмъ она пустилась въ подробности о томъ, кого Эдмонстоны пригласятъ, въ какой день назначена свадьба, когда будетъ балъ, кто изъ двицъ выбранъ для церемоніи и т. д. — я поду съ папа и съ тетей Шарлоттой, говорила она.— Морицъ, ты непремнно долженъ быть на свадьб:— тамъ танцовать будутъ!

— Куда мн хать! Я тогда буду въ мор, отвчалъ Морицъ.

— Ахъ. да! забыла! какъ досадно! А объ васъ, капитанъ Морвиль, нечего и говорить: вдь вашъ полкъ уйдетъ безъ васъ. Значитъ, для васъ нтъ препятствій, — сказала Эвелина.

— Конечно нтъ, — сухо отвъчалъ Филиппъ:— но я не ршилъ еще, поду я или нитъ.

Ему очень было досадно слышать, что свадьба готовится нышная. Онъ не ожидалъ такого легкомыслія со стороны Эмми, чтожъ касается Гэя, того онъ и не считалъ его достаточно благоразумнымъ, чтобы распорядиться иначе. На вс любопытные разспросы Килькорановъ, почему Филиппъ не намренъ хать въ Гольуэль, онъ уклончиво отвчалъ, что ему нужно непремнно създить въ Швейцарію до отплытія въ Корфу, и что онъ до свадебныхъ баловъ не охотникъ.

— Также какъ и я, слабымъ голосомъ произнесла лэди Килькоранъ.— Я такъ боюсь, чтобы вс эти хлопоты и шумъ не уложили меня въ постель, что я хать отказалась, чтобы не быть въ тягость бдной мистриссъ Эдмонстонъ.

— А вамъ, все-таки, не мшало бы създить къ бабушк Мобель, — замтила Эвелина Филиппу:— разскажите ей все, что знаете. Она въ восторг отъ всхъ Морвилей. Вчера она меня замучила, восхваляя цлый часъ сэръ Гэя и его совершенства.

Филиппъ не могъ отказаться, и въ этотъ же день отравился къ матери мистера Эдмонстона, которая жила недалеко, въ маленькомъ коттедж, вмст съ своей дочерью Шарлоттою. Старушка до мельчайшихъ подробностей разспросила Филиппа, велико ли состояніе Гэя, хорошъ ли домъ въ Рэдклиф, много ли доходу даетъ имніе, правда ли, что Гэй очень красивъ и большой музыкантъ. Филиппъ отвчалъ осторожно и очень хладнокровно на каждый ея вопросъ, ему было крайне непріятно толковать такъ долго о пустякахъ, но онъ былъ дотого вжливъ и внимателенъ къ старушк, что никто не могъ догадаться, что у него на душ, а между тмъ онъ искренно досадовалъ на суетность Эдмонстоновъ, осуждалъ вс кхъ зати, и твердо ршился не принимать участія въ свадебныхъ празднествахъ, о Гэ лично онъ немного распространялся и сказалъ только, что онъ хорошъ собою и недурно поетъ.

Въ дом Килькорановъ Филиппъ прожилъ недаромъ. Узнавъ, что для меньшихъ братьевъ Морица нуженъ наставникъ и что родители метятъ на мистера Уэльвуда, уже утвержденнаго викаріемъ въ Кулебъ Пріор, онъ поспшилъ измнить этотъ планъ на томъ основаніи, что Уэльвудъ, въ его глазахъ, былъ очень виноватъ въ недосмотр за поведеніемъ Гэя въ С.-Мильдред. Вмсто него, Филиппъ предложилъ лорду Килькорану умнаго, молодаго офицера своего полка, котораго онъ зналъ лично и искренно любилъ. Мальчиковъ же онъ совтовалъ держать дома, на глазахъ, и такъ убдительно говорилъ въ пользу домашняго воспитанія, что отецъ и мать единодушно согласились принять его совтъ.

На другой день по прізд къ Килькоранамъ Филиппъ послалъ отвтъ въ Гольуэль, онъ поблагодарилъ дядю за приглашеніе, поздравилъ Гэя иЭмми, и выразилъ сожалніе, что на свадьб быть не можетъ. ‘Въ ма полкъ мой отплываетъ въ Корфу, — писалъ онъ: а самъ я собираюсь путешествовать пшкомъ по Германіи и Италіи. До отъзда изъ Ирландіи, я напишу къ вамъ еще’ — заключилъ онъ въ конц своего письма.

Отвтъ его былъ принятъ очень равнодушно всей семьей, кром Лоры, которая искренно тосковала, что послдняя возможность увидеть Филиппа исчезла для нея какъ дымъ. Писать къ нему она не смла и потому молча покорилась своей горькой участи.

Наконецъ пришло время Гэю хать на экзаменъ въ Оксфордъ и затмъ онъ хотлъ отправиться въ Рэдклифъ, устроить новоселье для будущей жены. Эмми просила его ничего не перемнять въ старомъ дом и оставить вс комнаты въ прежнемъ вид.

— Я только приведу ихъ въ порядокъ, — отвчалъ онъ ей съ улыбкой.— Для тебя, мы съ мистриссъ Ашфордъ, устроимъ уборную, а рояль я выберу самъ. Гостиную надо омеблировать заново, она все та-же, что была при бабушк. Садъ мы вмст съ тобой разобьемъ, — сказалъ онъ, — а въ зал нужно кое-что поправить.

И дйствительно, Рэдклифскій домъ требовалъ ремонта во многомъ, тмъ боле, что въ семейномъ комитет было ршено, что молодые тотчасъ посл свадьбы отправятся туда на нкоторое время.

Итакъ, Гэй ухалъ въ Оксфордъ и вскор увдомилъ своихъ, что экзаменъ сошелъ у него благополучно, и что теперь онъ прямо отправляегся въ Рэдклифъ.

Всть о его свадьб произвела тэмъ сильное волненіе. Мэркгамъ не утерплъ, чтобы не поворчать, что онъ еще слишкомъ молодъ для женитьбы. Ашфорды съ любопытсгвомъ разспрашивали Джемса Торндаль о будущей жен Гэя. Но тотъ, къ сожалнію, больше зналъ Лору, чмъ Эмми, и потому сообщилъ имъ только, что Эмми хорошенькая двушка и отличная сидлка своего больнаго брата. Вообще же о семь Эдмонстоновъ онъ отзывался съ большимъ уваженіемъ.

Мэркгамъ и Ашфорды жили теперь очень согласно. Старикъ управляющій объявилъ имъ однажды утромъ радостную всть, что сэръ Гэи прибудетъ въ Рэдклифъ на слдующій день. Онъ ночуетъ въ Кулебъ-Пріор, сказалъ Мэркгамъ, — сюда прідетъ верхомъ и остановится у васъ въ дом.

Мистриссъ Ашфордъ пристально посмотрла на Гэя, когда тотъ, весело здороваясь съ ея дтьми, вбжалъ прямо къ ней въ комнату. Румяныя щеки, блестящіе глаза совершенно измнили его лицо. Это былъ точно другой человкъ, а не Гэй, котораго она видла зимой.

Съ Мэркгамомъ Гэй встртился какъ съ другомъ. Старикъ отъ волненія и счастія разворчался дотого, что Гэй невольно захохоталъ,

— Вс наши зовутъ васъ, Мэркгамъ, непремнно въ Гольуэль, — говорилъ Гэй.— Вотъ вамъ письмо отъ мистера Эдмонстона: это приглашеніе на мою свадьбу.

— Какъ же, какъ же, — отвчалъ Мэркгамъ:— безъ меня дло не обойдется. Отдадутъ меня, старика, на посмшище всмъ этимъ лордамъ и лэди, ну кстати ли мн торчать среди такого великолпія? Молоды вы еще, сэръ, въ бракъ-то вступать. Ну, что вы будете оба за хозяева? Какой примръ всему приходу, двое дтей внчаются! Нтъ, не ждите меня, не пріду я ни за что.

— Какъ, Мэркгамъ? воскликнулъ Гэй: — вы мой единственный, преданный другъ, и вы отказываетесь быть у меня на свадьб? Нтъ, не поврю, вы не захотите огорчить ни меня, ни мою невсту. Она ждетъ васъ непремнно.

— Что длать! съ вами не сговоришь, — улыбаясь и хмуря брови въ то же время, отвчалъ Мэркгамъ, — Вы всегда настоите на своемъ, Богъ съ вами, дурачьте меня, старика!

— Такъ я могу сказать, что вы будете?

— Скажите, что я весьма обязанъ мистеру Эдмонстону и его супруг. Это очень любезно съ ихъ стороны.

— Приготовьте же вс нужные документы къ Троицыну дню, сказалъ Гэй:— и устройте въ дом все, что слдуетъ.

— Какъ? испуганно произнесъ Мэркгамъ:— къ Троицыну дню и домъ приготовить? Никакъ вы съ ума сошли: вдь его надо весь перекрасить, потолки того и гляди обрушатся. Хороши же вы! собираетесь жениться, а жить негд будетъ.

— Неужели потолки плохи? спросилъ Гэй.

— А какъ же бы вы думали? подите-ка, осмотрите ихъ.— Гэй бросился къ дому и быстро вскарабкался на чердакъ, посл тщательнаго осмотра оказалось, что Мэркгамъ вовсе не преувеличилъ опасности: нечего было и думать оставить потолки въ прежнемъ вид. Послали за плотниками въ Мурортъ, сдлали смту, и, какъ ни разсчитывали, вышло все-таки на поврку, что ране осени перестройка не кончится.

Въ продолженіе двухъ недль, проведенныхъ Гэемъ въ Рэдклиф, онъ не зналъ ни минуты покоя. Мистриссъ Ашфордъ помогала ему разбить паркъ и вмст съ нимъ занялась устройствомъ будуара для Эмми. Комната находилась въ той части дома, которая была обитаема, но въ настоящую минуту и она казалась запущенной: такъ мало было въ ней мебели и другихъ украшеній. Однимъ ея достоинствомъ служило огромное окно, выходившее на южную сторону парка, оттуда глазамъ зрителя представлялся прекрасный ландшафтъ.

Гэй, не имя понятія о меблировк дома, хлопоталъ только о томъ, чтобы въ эту комнату повсили картины по стнамъ, поставили бы въ ней рояль и большой диванъ для Чарльза. — Вы врно ужъ слыхали о Чарльз? спросилъ Гэй у жены викарія, отрываясь на минуту отъ огромнаго списка необходимыхъ покупокъ для дома.

— Немного, отвчала мистриссъ Ашфордъ.— Неужели онъ постоянно лежитъ?

— Да, почти, безъ костылей онъ шагу не длаетъ. Но что это за личность, удивительно! Безъ Чарльза Гольуэль былъ бы не тотъ. Онъ такой умный, острый, любознательный, какой онъ терпдивый, не смотря на свои страданія. Не думаю, чтобы онъ былъ въ состояніи пріхать къ намъ въ ныншнемъ году, тмъ боле что ране весны мы не будемъ имть возможности устроить какъ слдуетъ весь домъ. Кстати, вы говорили что-то о гардинахъ, нужно купить голубой матеріи, такой какъ въ гольуэльской гостиной. Какъ эта матерія называется?

Видя, что Гэй ни о чемъ понятія не иметъ, мистриссъ Ашфордъ посовтовала ему отложить убранство будуара до личнаго свиданія съ Эмми. Гэй охотно соглаеился, радуясь тому, что онъ сбылъ съ плечъ сильную обузу. Въ длахъ Кулебъ-Пріора онъ дйствовалъ гораздо смле и съ жаромъ трудился вмст съ Уэльвудомъ надъ улучшеніемъ несчастной деревушки. Всхъ удивляло одно, что онъ хлопочетъ объ этомъ теперь, когда впослдствіи ему было бы больше времени и возможности вести это дло, но Гэй бился изъ-за того, чтобы ничто не отравляло первыхъ дней его супружескаго счастья.— Я не могу быть покоенъ, говорилъ онъ, пока положеніе всхъ бдныхъ жителей Кулебъ-Пріора не будетъ улучшено.

Ко дню свадьбы Гэя готовился сельскій праздникъ. Гэй объявилъ, что желаетъ именно въ самый этотъ день повеселить всхъ житей Рэдклифа.— Мы посл зададимъ другой пиръ, сказалъ онъ Роберту и Эдуарду, которые назначались распорядителями угощенія. Дти Ашфорда, обожавшія Гэя, ревновали его къ будущей лэди Морвиль и громко высказывали мнніе, что сэръ Гэй очень глупо длаетъ, что женится.

— Мы ее знать не хотимъ, говорили они отцу и матери:— она его у насъ отниметъ, за что намъ ее любить.

Въ конц мая Гэй вспомнилъ свое общаніе свозить мальчиковъ на Шэгъ-Рокъ. Выбравъ ясный, тихій день, онъ усадилъ ихъ въ лодку, а самъ началъ грести. Дти не помнили себя отъ радости и привезли матери кучу щепокъ отъ разбитаго корабля, выброшеннаго на островъ.

Хлопоты по дому и по имнію, стройка, пропасть визитовъ, длаемыхъ ему сосдями, отнимали у Гэя цлый день. Онъ едва успвалъ урвать нсколько времени въ сутки, чтобы написать къ Эмми.

Страстно любя уединеніе, онъ убгалъ иногда одинъ въ лсъ или на берегъ моря, чтобы имть возможность сосредоточить нсколько свои мысли, но и тутъ Мэркгамъ, Уэльвудъ или маленькіе Ашфорды слдовали за нимъ какъ тни, каждый съ своими докладами.

Наканун отъзда изъ Рэдклифа, это было въ Вознесенье, Гэй отправился въ церковь, оттуда прямо пробрался въ бухту, отвалилъ свою лодку и уплылъ въ море совершенно одинъ,

Тихо напвая про себя какую-то старинную псню, любимую имъ еще въ дтств, Гэй смло взмахивалъ веслами и разскалъ серебристыя волны, освщенныя яркими лучами солнца, лодка его быстро скользила по гладкому морю. Ловко обогнувъ грозный Шэгъ-стонъ, онъ началъ тише грести и оглянулся на Рэдклифъ. Прямо передъ нимъ возвышалась гранитная скала, кой-гд поросшая мхомъ и мелкимъ кустарникомъ, оттуда несся къ нему ровный звукъ морскаго прибоя. Рыбачья слобода, при усть бухты, лежала передъ нимъ какъ на блюдечк. Высокія трубы домовъ, старинныя крыши, покрытыя мхомъ и папоротникомъ, вдали дв мельницы, а въ средин — высокая церковная башня, служившая маякомъ для рыбаковъ: все это вмст, при свт полуденнаго солнца, составляло самую живописную картину. Старинный замокъ Рэдклифъ, выстроенный въ готическомъ стил, господствовалъ надъ всей долиной и мрачные его выступы, остроконечныя башенки только и годились что для такой орлиной породы какъ Морвилей. Гэя поразила грустная наружность его дома, нигд на окнахъ не бллись шторы, нигд не было видно занавсей, вс комнаты главнаго фасада казались нежилыми, запущенными. Стны, выходившія къ къ морю, почернли отъ времени, отъ всего замка вяло какой-то таинственностью и вмст величіемъ.

— Неужели тутъ будетъ жить моя Эмми? — подумалъ Гэй. — Неужели она уже принадлежитъ мн, мн одному? И тихое чувство счастія охватило его сердце.

— Кто знаетъ, быть можетъ, она дана мн не надолго, продолжалъ онъ думать, медленно подплывая къ берегу. На земл нтъ ничего прочнаго, а такія чистыя созданія, какъ она, не принадлежатъ долго міру. Да будетъ воля Его! мы съ ней такъ крпко соединены любовью, что ни разлука, ни страданія, ни самая смерть не въ состояніи разорвать нашей связи! Гэй поднялъ глаза къ небу, и тихо прошепталъ какую-то молитву, ударилъ дружно сбоими веслами, и черезъ нсколько минутъ причалилъ къ берегу, оставляя за собой блестящій слдъ на вод.

ГЛАВА XIV.

Въ пятницу Гэй прибылъ въ Гольуэль. Ршено было всю эту недлю провести какъ можно тише, въ тсномъ семейномъ кружк, чтобы въ послднее время наглядться на Эмми и на досуг ршить, гд молодые проведутъ медовый мсяцъ. Гэй и его невста стояли за Лондонъ: имъ хотлось осмотрть вс его достопримчательности, завернуть съ визитомъ въ Гольуэль, а затмъ поселиться гд нибудь, въ уголк Рэдклифскаго дома, пока стройка не кончится. Чарльзъ назвалъ это ребячествомъ и, вмст съ отцомъ и матерью, предлагалъ имъ путешествіе по Швейцаріи, куда Эмми давно желала създить. Гэй съ радостью ухватился за эту мысль, тмъ боле что старый его слуга Арно передъ его отъздомъ просился погостить на родину.

— Отлично! воскликнулъ Гэй:— такъ какъ намъ еще жить покуда негд, подемъ въ Швейцарію, мы очень одолжимъ Арно, а можетъ и Филиппа встртимъ.

— Безъ послдняго можно бы намъ и обойтись, пожалуй, — съ улыбкой замтила Эмми.— Разв съ условіемъ, чтобы ты съ нимъ помирился.

— Я только этого и добиваюсь, — сказалъ Гэй.— Но вообще путешествіе доставитъ намъ много развлеченія.

— Намъ, однако, нужно такъ устроить, Гэй, чтобы не увлечься заграничными удовольствіями и не прожить тамъ доле, чмъ нужно. Назначимъ себ срокъ.

— Пожалуй. Я веллъ плотникамъ кончить стройку къ Михайлову дню. Вернемся къ этому дню въ Рэдклифъ, — сказалъ Гэй.

День свадьбы быстро приближался. Чарльзъ видимо падалъ духомъ. Эмми для него была незамнима. Онъ съ трудомъ пріучалъ себя къ мысли, что ея мсто заступитъ Шарлотта. Тщательно скрывая свое горе, окъ старался острить попрежнему, казался при всхъ спокойнымъ и веселымъ, но оставаясь наедин съ сестрой, онъ мгновенно умолкалъ, слезы душили его горло, и Эмми не разъ принималась плакать, видя какъ дорого ему стоитъ борьба съ самимъ собою.

Въ такихъ случаяхъ Чарльзъ находилъ одно средство утшенія: онъ вмст съ сестрой начиналъ строить планы, какъ онъ прідетъ гостить къ нимъ въ Рэдклифъ, и разсуждалъ очень серьезно, въ чемъ бы ему удобне хать, въ вагон или въ карет.

Наконецъ, роковой день наступилъ, онъ тянулся какъ вчность. Вс въ дом что-то притихли, Шарлотта сидла смирно въ углу, подл брата, Лора ходила какъ растерянная, Чарльзъ лежалъ молча и не сводилъ глазъ съ Эмми, которая проводила все свободное время подл больнаго. Мистеръ Эдмонстонъ то и дло цловалъ ее и безпрестанно исчезалъ куда-то. Мать и плакала и радоваласъ въ одно время. Гэй, движимый чувствомъ деликатности, не сходилъ въ гостиную. Онъ провелъ все утро у себя въ комнат, потомъ верхомъ отправился въ Броадстонъ, завернулъ къ Россамъ и, когда пріхалъ домой, то нашелъ Чарльза въ саду въ кресл, а Эмми на трав, у его ногъ. Гэй слъ подл невсты и вс трое долго молчали.

— Когда-то мы вс увидимся! спросилъ Чарльзъ, стараясь улыбнуться.

У Эмми навернулись слезы, и она начала говорить вполголоса, мечтая о томъ времени, когда Гэй и она вернутся изъ заграницы.

Послышался стукъ колесъ и вдали показалась карета.

— Гости дутъ! Увезти мн тебя, Чарли? спросилъ Гэй.

— Скоре, скоре, вези домой! нетерпливо отвчалъ Чарльзъ.

Гэй покатилъ его кресло и, идя вслдъ за нимъ, нагнулся немного впередъ и произнесъ:— Чарли, можетъ быть, намъ не суждено уже встртиться на этомъ свт, кто знаетъ, что случится, позволь же поблагодарить тебя за твою дружбу и вниманіе ко мн. Ты почти главный виновникъ моего настоящаго счастія. Спасибо теб!

— Я кром капризовъ и насмшекъ ничмъ не отплатилъ теб, Гэй, за твою любовь ко мн, возразилъ больной, задумчиво вглядываясь вдаль.— За что ты меня благодаришь? Я теб всмъ обязанъ, по милости твоей я переродился, вся моя желчь, все мое озлобленіе на людей исчезли съ того дня, какъ ты поселился въ нашемъ дом. Я не только люблю, я уважаю тебя!

Они заговорились и не успли дохать до дому, какъ гости ужь показались на террас.

— А-а! вотъ они, наконецъ! закричала сестра мистера Эдмонстона, бросаясь на встрчу Эмми, которая, скромно опустивъ глаза, несла вслдъ за братомъ его костыли.— Душа моя! поздравляю тебя, — говорила тетка, обнимая ее. Чарльза она поцловала мелькомъ, а Гэю крпко пожала руку, сказавъ: — Я не жду представленія, я васъ уже заочно знала.

— Чтожъ, сестра, прибавилъ я что нибудь, говоря объ немъ? спросилъ мистеръ Эдмонстонъ, весело потирая руки.— Каковъ молодецъ, а?

Гэй сконфузился и отвернулся. Къ счастью, въ эту минуту лордъ Килькоранъ подошелъ къ нему, и они начали разговаривать. Спустя нсколько минутъ, Гэй представилъ Эмми низенькаго, широкоплечаго, смуглаго старика и, не говоря его имени, сказалъ съ улыбкой:

— Это твой знакомый, Эмми.

Мэркгамъ отороплъ отъ удивленія, когда молодая лэди ласково протянула ему руку и смясь замтила^:

— Какъ же, я мистера Мэркгама давно знаю! Старикъ, забывшись отъ счастія, такъ горячо пожалъ поданную ему маленькую ручку, точно невста Гэя была его родной племянницей.

— А гд же Маріанна? спросила Эмми.

— Она здсь, отвчалъ Мэркгамъ. Я ее захватилъ съ собою въ С.-Мильдред. Ее раздваютъ внизу.

— Я сейчасъ за ней сбгаю, закричала Шарлотта, и черезъ минуту она явилась въ гостиной, ведя за руку маленькую, худенькую дочь Диксона, робко прижавшуюся къ ней. Эмми подняла ее на руки и крпко поцловала. Маріанна пристально посмотрла на нее своими большими глазами. Вся семья обласкала двочку, и Шарлотта увела ее къ себ на верхъ.

Посл обда мистриссъ Эдмонстонъ совсмъ захлопоталась, устроивая для гостей приличныя спальни. Ее то и дло вызывали по хозяйству, а ей, между тмъ, очень хотлось потолковать съ сестрой мужа, миссъ Шарлоттою, съ которой она не видалась съ прошлаго года. Сестра мистера Эдмонстона была уже пожилая двушка, небольшаго роста, полная, очень живая, вчно смющаяся, добродушное лицо ея могло служить моделью ирландскаго типа. Она безъ памяти любила свою старушку мать и, когда прізжала безъ нея, то всегда тревожилась, не загоститься бы ей слишкомъ долго у брата. Она съ любопытствомъ разспрашивала у невстки вс подробности на счетъ Гэя, говоря, что ей надо будетъ отдать строгій отчетъ дома обо всемъ, что она видла или слышала. Эвелина, въ свою очередь, не скупилась на разспросы, но она не церемонилась и потому ставила иногда Лору въ щекотливое положеніе. Эдмонстоны вообще не любили длиться съ посторонними своими домашними непріятностями. Пользуясь тмъ, что Лору вызвали для осмотра картонокъ съ перчатками, присланныхъ только что изъ Лондона, Эвелина пристала къ Шарлотт, надясь выпытать отъ болтуньи кой-какія потребности на счетъ Гэя. Шарлотта долго крпилась, наконецъ убдившись, что отъ кузины нечего скрывать того, о чемъ скоро вс сосди узнаютъ, она проговорилась объ исторіи съ чэкомъ, о предостереженіяхъ Филиппа, о ссор его съ Гэемъ и т. д.

— Такъ Гэй былъ у васъ въ опал одно время? сказала Эвелина.— Неужели Эмми было уже запрещено съ нимъ переписываться?

— Конечно, и сестра строго выполнила приказаніе папа, — отвчала Шарлотта.

— Душа моя! не корчи изъ себя невинность, смясь возразила Эвелина.— Я никогда не поврю, чтобы они тайно не переписывались. Ты понятія, значитъ, не имешь о влюбленныхъ.

— Я о другихъ ничего знать не хочу, а за Эмми и Гэя поручусь, что ничто въ мір не заставило бы ихъ нарушить приказаніе папа, сказала Шарлотта вся вспыхнувъ.

— Попробуй сама влюбиться, запоешь другое, насмшливо возразила кузина.

— Я никогда не влюбляласъ! съ жаромъ говорила Шарлотта.— Эвелина покатилась со смху, собесдница ея вспыхнула, и он сильно заспорили, но, къ счастью въ эту минуту кавалеры явились изъ столовой. Гэй усадилъ Чэрльза на диванъ, а самъ, отойдя въ сторону, вступилъ съ Мэркгамомъ въ безконечный разговоръ объ улучшеніяхъ въ Рэдклиф. Шарлотта воспользовалась удобной минутой и, подбжавъ къ дивану, стала на колни передъ братомъ и шепотомъ проговорила:

— Чарли, Эвелина не хочетъ врить, чтобы Эмми съ Гэемъ не переписывались въ продолженіе всей зимы.

— Чтожъ мн длать, Шарлотта? спросилъ братъ.

— Скажи, чтобы она надо мной не насмхалась, она увряетъ, будто я ничего въ любви не понимаю, и что вс влюбленные всегда тайно переписываются.

— Съ ней нечего теб связываться, возразилъ Чарльзъ.— Она не стоитъ, чтобы съ ней были откровенны, сейчасъ видно, что она дома окружена дурнымъ обществомъ. Не говори съ ней ни объ Эмми, ни объ Гэ.

Чарльзъ самъ между тмъ не прочь былъ поболтать съ кузиной, которая своимъ насмшливымъ языкомъ доставляла ему много развлеченія. Онъ въ этотъ вечеръ какъ-то особенно тосковалъ. Эмми сидла подл него и онъ крпко держалъ ее за руку, точно боясь, чтобы отъ него не отняли его безцнное сокровище. Эвелина подошла къ нимъ въ средин вечера и принялась потшать обоихъ описаніемъ новаго учителя своихъ братьевъ, мистера Фидлера, рекомендованнаго Филиппомъ.

— По наружности, это настоящій джентльмэнъ, — говорила она:— онъ очень уменъ, начитанъ. Но что за уродъ! Боже мой! маленькій, сморщенный, точно гуттаперчевая кукла. Онъ не ходитъ, а скачетъ, того и гляди, что въ каминъ попадетъ и растаетъ. Глаза у него хоть не косые, а какіе-то странные, на одномъ изъ нихъ рсницы черныя, а на другомъ блыя, онъ, по моему, напоминаетъ Морицоваго тержьера Венеру, у которой на одномъ глаз черное пятно. Братья иначе не зовутъ его какъ Венерой.

— А вы врно еще боле ихъ подстрекаете насмхаться надъ учителемъ? сказалъ Чарльзъ.

— Какъ учитель, онъ не смшонъ, напротивъ, учитъ отлично. Но насъ, ирландцевъ, онъ боится какъ дикихъ, удивляется, зачмъ мы не димъ руками картофель и отчего я на голов ношу шляпку, а не юбку, какъ носили въ древности классическія карагено-кельто-иберійскія щеголихи.

— Немудрено, что Филиппъ его вамъ рекомендовалъ, замтила Шарлотта.

— Зато же онъ и ученый, возразила Эвелина:— чего-чего онъ не знаетъ! Съ нимъ можно только сравнить капитана Морвиля, по образованію.

Эвелина тарантила такимъ образомъ въ продолженіе всего вечера, а Чарльзъ старался поддерживать еа тонъ, чтобы только не прекратить разговора. Наконецъ вечеръ кончился и вс разошлись.

Лора вмст съ матерью отправилась въ комнату къ Эмдіи, тамъ он вс трое поплакали, поговорили наедин и уходя крпко разцловали Эмми, внутренно упрекавшую себя, что у ней на сердц какъ-то особенно легко.

На слдующее утро она проснулась довольно рано и первой ея мыслью было: сегодня моя свадьба! Къ завтраку она не вышла, а завернула къ брату, который лежалъ уже одтый въ уборной матери. Чарльзъ усадилъ ее подл себя на диван и дрожащими пиьцами началъ застегивать на ея рук золотой браслетъ, съ волосами ихъ матери. Слезы застилали его глаза и онъ провозился съ браслетомъ довольно долго.

— Чарли, Чарли! произнесла Эмми плача и обнимая брата.— Зачмъ я ршилась тебя оставить!

— Полно, возразилъ Чарльзъ:— мои сестры не обезьяны, которыхъ привязали на всю жизнь къ такому бревну, какъ я.

— Голубчикъ, вдь теб худо будетъ безъ меня, съ улыбкой говорила Эмми.— Позволь хоть Шарлотт меня замнить.

— Хорошо, если только я первое время слажу съ собой и не возненавижу ее. Ахъ, Эмми! сказаи больной:— не зналъ я, что самъ на себя руки подымаю, когда хлопоталъ о томъ, чтобы оправдать Гэя. Что длать! И онъ не виноватъ, что ты ему голову свернула. Всгань-ка, дай тебя осмотрть! Красавица да и только! честь мн длаетъ, что такую двушку воспиталъ. Богъ съ тобой, будь счастлива! А за брата спасибо, я давно себ искалъ такого человка, изъ тысячи разв выберешь ему подобнаго. Ему одному позволяю я только украсть у меня мою Эмми. А вотъ и онъ самъ. Иди сюда! крикнулъ Чарльзъ Гэю, пришедшему за нимъ. Гэй вошелъ молча и, взявъ больнаго подъ руку, увелъ его внизъ.

Невст пора было одваться. Эмми очень кротко отдала себя въ полное распоряженіе матери и сестрамъ. Когда туалетъ кончился, Гэю разршили войдти посмотрть. Онъ съ улыбкой остановился на порог уборной и, увидвъ Эмми въ дорогомъ шелковомъ бломъ плать, замтилъ смясь:

— Съ чего жъ это я взялъ, что матерія гро-гро не годится для внчальнаго платья? По моему, красиве ничего не можетъ быть.

Жениха позвали внизъ. Онъ самъ вызвался отвезти Чарльза въ церковь, въ фаэтон. Эмми же отправилась съ отцомъ и матерью въ карет. Мистеръ Эдмонстонъ былъ въ сильномъ волненіи, а жена его, едва сдерживая слезы, все время держала дочь за руку. По окончаніи утренней службы, начался свадебный обрядъ. Отецъ подвелъ невсту къ алтарю, гд она стала на колни рядомъ съ Гэемъ. Оба они твердо и спокойно отвчали на вс вопросы священника.

Лора не могла смотрть на нихъ равнодушно и дотого вся дрожала, что должна была опереться на Шарлотту. Слезы ея заразили всхъ свадебныхъ подругъ, кром Мэри Россъ, которая отличалась необыкновеннымъ спокойствіемъ, и съ нжностью любовалась на молодую парочку.

День былъ дождливый съ утра, но къ полудню выяснло и яркій солнечный лучъ, ударивъ въ одно изъ оконъ церкви, обдалъ золотистымъ свтомъ кудрявую, темную голову Гэя и прозрачный, блый вуаль его невсты.

Чарльзъ стоялъ, прислонившись къ колонн и опустивъ глаза. Отецъ его, переминаясь съ ноги на ногу, безпрестанно вертлся и украдкой утиралъ катившіяся по его лицу слезы. Мистриссъ Эдмонстонъ, не поворачивая головы, усердно молилась, щеки ея горли, сама она тяжело дышала. Одна Эмми не была въ волненіи, скромно опустивъ голову и крпко сжимая руку Гэя, она съ благоговніемъ выслушала послднее наставленіе викарія и, казалось, вся была погружена въ молитву. Обрядъ кончился. Свадебная процессія показалась на паперти церкви. Впереди шли молодые, цвтущіе молодостью и красотой, за ними попарно слдовали двицы: Лора и лэди Эвелина, об красавицы и об очень нарядныя, Шарлотта, рука объ руку съ маленькой Маріанной, и въ заключеніе Мэри Россъ и Грація Гарнеръ. Вс деревенскіе жители, разиня ротъ, любовались на шествіе, говоря, что на такое зрлище не жалко было бы придти посмотрть даже и за двадцать миль отъ Гольуэля.

Шарлотта просила дозволить ей довезти Чарльза до дому, кто-то замтилъ, что она пожалуй попадетъ подъ дождикъ въ своемъ бломъ плать, но она продолжала приставать ко всмъ, увряя, что отлично уметъ править.

— Ну, садись, садись, сказалъ ей смясь братъ: — только не опрокинь меня, а то хлопотъ надлаешь.

Дорогой они разговорились о молодыхъ. Шарлотта отъ души радовалась, что она иметъ наконецъ право называть Гэя братомъ. — Только бы поскоре вс гости ухали, твердила она:— а то мн такъ хочется плакать! Ну, что мн теперь длать, Чарли? я знаю впередъ, что мн не съумть теб угодить такъ, какъ Эмми угождала.

— Пожалуйста не сантиментальничай! возразилъ Чарльзу — пусть ужь лучше гости проведутъ у насъ вечеръ, чмъ намъ съ тобой ссориться. Вдь мы вс сегодня презлые, пожалуй, передеремся еще, а Эмми удетъ, некому будетъ насъ мирить.

— Видлъ ты какъ тетя Шарлотта разливалась? Какая она уморительная! замтила шалунья.

— Знаешь ли что? вдь ты будешь копія тетушки подъ старость лтъ, — насмшливо сказалъ Чарльзъ.

— Такъ чтожъ? очень рада, я всю жизнь останусь двушкой и буду ходить за тобой, какъ она за бабушкой.

— Неужели? вотъ не думалъ-то!

— Право, Чарли! Я ни за что не выйду за-мужъ, это такъ скучно. Однако, какая Эмми была хорошенькая! заключила она. Нсколько крупныхъ капель упало на блое платье Шарлотты. Зонтика они съ собой не захватили, а отъ шинели Чарльза она положительно отказалась. Погнавъ лошадь полной рысью, молодая двушка отъ души смялась, видя какъ проливной дождикъ отдлываетъ ея розовыя ленты и блую шляпку. Гэй встртилъ ихъ на крыльц, вмст съ Буяномъ. Врный пудель, предчувствуя, что съ его хозяиномъ совершается что-то особенное, отрекся отъ всхъ, даже отъ Шарлотты, и ходилъ какъ прикованный за Гэемъ.

— Шарлотта! ты вся мокрая! вскричалъ Гэй, помогая ей выходить изъ экипажа.

— Не бда, зато Чарльзъ сухъ! отвчала она, выпрыгивая изъ фаэтона и крпко пожимая руку своему нареченному брату, нжно поцловавшему ее въ лобъ.

— Дитя мое! вдь ты промокла насквозь! говорила Эмми, обнимая сестру, пойдемъ, перемнимъ платье! и он об побжали наверхъ, въ дтскую, гд Эмми принялась сама растегивать промокшее платье сестры.

— Погоди, Эмми, сказала Шарлотта, лукаво улыбаясь и схвативъ ту руку сестры, на которой былъ обручальный перстень.— Лэди Морвиль не можетъ служить мн горничной!

— Пусти, пусти, дорогая! недолго мн послужить теб, — говорила Эмми дрожащимъ голосомъ, и он об крпко поцловались. Пока старшая сестра прикалывала ей другой поясь, Шарлотта заглянула въ молитвенникъ, лежавшій на стол, на заглавномъ лист его была сдлана рукою Гэя слдующая надпись: Амабель Франциска Морвиль. іюня… 18….

Пышнаго завтрака мы описывать не будемъ. Свадебный пирогъ былъ великолпенъ. Шарлотта суетилась, угощая двицъ. Эвелина кокетничала съ Мэркгамомъ, за неимніемъ другаго кавалера, лордъ Килькоранъ произнесъ торжественный спичъ въ честь молодыхъ, а вс прочіе гости веселились отъ души. Одна Лора металась изъ угла въ уголъ, длая видъ, что она помогаетъ матери, а между тмъ ея сердце надрывалось отъ сдержанныхъ рыданій. Дамы встали, чтобы переодть Эмми въ дорожное платье. Мать и дочь долго оставались въ уборной вдвоемъ, перейдя къ себ въ спальню, Эмми дала послднее наставленіе Шарлотт какъ ухаживать за Чарли. Об сестры заплакали, крпко обнялись, и затмъ началась церемонія туалета. На молодую надли малиновое шелковое платье съ блымъ отливомъ, кружевную мантилью и блую шляпку. Нарядивъ ее, мать ушла къ себ въ уборную, гд ее уже дожидался Гэй. Онъ съ жаромъ поцловалъ ея руку и искренно поблагодарилъ ее за постоянную любовь, довріе и вниманіе къ нему.

— Вы сдержали свое слово, сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ:— вы любили меня какъ сына. Мн остается одно, просить, чтобы вы не перемнились ко мн.

— О чемъ же мн васъ попросить? съ улыбкой возразила мать.— Я такъ уврена, что наша Эмми попала въ надежныя руки, что мн и просить нечего, чтобы вы ее берегли. Мн остается пожелать, чтобы вы внесли въ свой домъ то же счастіе и тотъ же миръ, которые вы умли внести въ нашу семью. Смло скажу, милый Гэй, что вс мы привязались къ вамъ искренно. Дай Богъ, чтобы Эмми еще боле насъ сблизила.

Въ эту минуту вошла Лора. Прощаясь съ сестрой, она молча плакала, но съ Гэемъ ей нужно было сказать хотя нсколько словъ. Гэй заговорилъ первый.

— Лора, сказалъ онъ:— вамъ нужно успокоиться, когда эта вся кутерьма кончится. Бросьте въ сторону математику и не работайте до изнеможенія силъ.

Она горько улыбнулась вмсто отвта.

— Вотъ вамъ заказь отъ меня, продолжалъ онъ.— Нарисуйте мн внутренность нашей церкви въ перспектив. Только не работайте черезъ силу. Этотъ подарокъ будетъ служить мн доказательсгвомъ, что вы забыли вс непріятности, которыя я вамъ сдлалъ невольно. Простите меня за все прошлое.

— Благодарю васъ за доброе слово, — отвчала наконецъ Лора и зарыдала. Мать ея вышла немедленнл изъ комнаты.

— Не утшайте меня, Гэй, продолжала Лора сквозь слезы:— вы ни въ чемъ не виноваты. Я только, несчастная….

— Эмми передала мн, что вы все горюете о Филипп, — прервалъ ее Гэй. Успокойтесь, мы — вроятно встртимъ его въ Щвейцаріи, кто знаетъ, можетъ быть, тамъ онъ и помирится со мною. Что до меня касается, то я только объ этомъ и мечтаю.

Слова эти произвели на Лору самое отрадное впечатлніе. Она хотла что-то отвтить, но въ эту минуту Шарлотта вбжала въ комнату нея запыхавшись.

— Гэй, не забыть бы мн вамъ напомнить ваше общаніе, говорила она весело.— Прошу подписаться на первомъ же письм: ‘любящій васъ братъ.’

— Непремнно! непремнно! отвчалъ Гэй съ улыбкой.

— Гэй! гд Гэй? кричалъ, снизу мистеръ Эдмонстонъ.— Поздъ скоро уйдетъ. Ступайте вс, скоре, внизъ. Мать ношла искать молодую. Она нашла ее на колняхъ въ своей комнат. Эмми горячо молилась, прося Бога благословить ихъ бракъ, укрпить вру въ ея сердц и дать ей силу содлать счастіе мужа и всей семьи. Мать свела ее внизъ и съ рукъ на руки передала ее Гэю.

Чарльзъ лежалъ на диван, въ прихожей, очень много говорилъ и видимо волновался.— Эмми, слушай, сказалъ онъ сестр, нжно его ласкавшей:— покамстъ мы вс тобой довольны, а теперь прошу писать какъ можно чаще и, главное, не убиваться о брат.

Вся семья толпилась вокругъ отъзжавшихъ, Эмми и Гэя цловали наперерывъ. На крыльцо высыпалъ весь домъ, даже больной Чарльзъ выползъ туда же, опираясь на Шарлотту. Наконецъ, отецъ усадилъ молодую въ карету.

— Прощай, прощай, моя малютка! Господь съ тобой. Будь счастлива! Гэй, берегите ее, вдь это золото! слышались смшанные голоса, Гэй быстро вскочилъ на подножку кареты, но вдругъ обернувшись сказалъ:

— Шарлотта, я Буяна заперъ у себя въ комнат — выпустите его полчаса спустя. Я ему все объяснилъ и онъ будетъ умникъ. Прощайте!

— Хорошо, все сдлаю, отвчала Шарлотта. Я буду вамь писать о немъ.

— Мэркгамъ, помните, если нашъ домъ не будетъ готовъ къ Михайлову дню, мы остановимся у васъ.

Старикъ буркнулъ что-то про себя и отвернулся.

— Чарли! да благословитъ тебя Богъ! сказалъ наконецъ Гэй, еще разъ пожимая руку брату, и затмъ онъ слъ рядомъ съ Эмми, дверцы захлопнулись за нимъ и — карета покатилась вдолъ аллеи.

Эмми, высунувъ голову изъ окна, задумчиво смотрла на мать и брата, пока втка желтаго ракитника не задла за кружево ея шляпки и не обдала всю ее каплями дождя.

— Смотри, Эмми, гольуэльскіе цвты плачутъ о теб, сказалъ Гэй.

Въ эту минуту на неб, прямо передъ ними, засіяла радуга.

— Гэй, проговорила Эмми:— знаешь ли, о чемъ я теперь думаю? Если намъ съ тобой и грозитъ какое нибудь испытаніе, мы не должны отчаяваться: посмотри, Самъ Господь этой радугой даетъ намъ знаменіе надежды!

ГЛАВА XV.

— Посмотри-ка, Эмми, сказалъ Гэй, указывая жен пальцемъ на книгу, гд записывались путешественники. Въ это время они остановшись въ Альтдорф, въ Швейцаріи.

— Капитанъ Морвиль! воскликнула Эмми.— іюля 14-го, да вдь это третьяго дня было!

— Догонимъ ли мы его? вотъ вопросъ. Не знасте ли вы, куда отправился этотъ джентльменъ? спросилъ Гэй, обращаясь къ содержателю отеля на ломаномъ французскомъ язык, и указывая ему на подпись Филиппа.

— Джентльменъ пришелъ сюда пшкомъ, съ чемоданомъ на спин, и мы не обратили на него большаго вниманія, отвчалъ содержатель отеля.— предполагаютъ, что онъ отправился на вершину С.-Готарда, но его guide еще не вернулся обратно.

— Рано или поздно, мы его все-таки отыщемъ, весело сказалъ Гэй жен.

Эмми совсмъ не раздляла желанія мужа, поскоре увидаться съ Филиппомъ. Она такъ была счастлива въ эти два мсяца, что ей иногда длалось страшно за будущее. Объхавъ всю Германію, она съ мужемъ осмотрла достопримчательыости каждаго города, они остановились на недлю въ Мюнхен, гд въ то же время собралось нсколько аристократическихъ англійскихъ семействъ. Балы слдовали за балами, и Эмми, утомившись порядкомъ, съ радостью ухала въ Швейцарію, думая пожить тамъ опять наедин съ мужемъ. А тутъ, какъ нарочно, стала грозить опасность встртиться съ человкомъ, котораго она считала личнымъ врагомъ Гэя. Боясь огорчить мужа, который повиднмому радовался свиданію съ Филиппомъ, Эмми ничего не возразила на его замчаніе.

Они вскор отправились въ Интерлагенъ, оттуда на Тунское и Бріенское озера. Горы сначала испугали Эмми, особенно когда она увидла, какъ смло Гэй карабкался по альпійскимъ ледникамъ. Рэдклифскія скалы съ дтства развили въ немъ ловкость, и онъ удивлялъ проводниковъ увренностью, съ которой онъ взбирался на самыя страшныя крутизны.

Однажды, во время великолпнаго тихаго вечера, Эмми собралась идти гулять, вдвоемъ съ мужемъ, думая имть возможность снять видъ съ горы Юнгфрау съ натуры. Они долго шли по узенькой, извилистой тропинк вверхъ и, дойдя до небольшой площадки, остановились. Эмми услась съ маленькимъ портфелемъ на колняхъ и, при свт заходящаго солнца, начала рисовать. Гэй продолжалъ взбираться дальше по гор и вскор исчезъ изъ виду.

У Эмми дло что-то не клеилось, внутренно сожаля, что она далеко отстала отъ Лоры въ искусств живописи, молодая женщина встала, свернула свой рисунокъ и начала рвать цвты, которыми такъ богата альпійская флора. Увидвъ недалеко отъ себя кустъ темно-пурпуровой saxi-fragae, Эмми потянулась за нею, но вдругъ поскользнулась и побжала внизъ, спускъ былъ очень крутъ, удержаться не было силъ. Чувствуя, что гибель ея неизбжна, потому что впереди зіяла черная пропасть, она употребила нечеловческія усилія и съ страшнымъ крикомъ схватилась обими руками за какой-то кустикъ.— Гэй! Гэй! кричала она въ отчаяніи.— Гд ты? откликнись!….

Вдали раздался свистъ и затмъ крикъ Гэя — Я здсь!..

— Помоги! кричала Эмми. Но въ эту минуту ей пришла въ голову мысль, ну, какъ и онъ не удержится на спуск и, вмсто того чтобы спаоти ее, — погибнетъ самъ.

— Берегись! Бога ради осторожне, здсь скользко, кричала она, задыхаясь отъ ужаса.

— Иду! иду! держись крпче, — раздался снова голосъ Гэя, почти подл ея уха. Она подняла голову и увидла, что Гэй, осторожно спускается къ ней, совсмъ съ противоположной стороны.

— Вотъ и я, подай мн руку, я тебя подниму къ себ, — говорилъ онъ, появившись слва отъ Эмми, на обрыв какой-то скалы. Смле! Ну!..

Настала роковая минута, вся сила Эмми была сосредоточена въ лвой рук, втви кустарника сплелись такъ туго, что могли служить ей опорой надолго, освободить лвую руку, значило ршить вопросъ — быть или не быть живой, но голосъ мужа влилъ новыя силы въ сердце ея: мысленно сотворивъ молитву, она схватилась правой рукой за кустъ, а Гэю подала лвую.

Еще минуту — и ужь она лежала безъ чувствъ на рукахъ мужа, который осторожно перенесъ ее на такую же площадку, какъ та, съ которой она скатилась.

— Боже! благодарю Тебя! съ благоговніемъ произнесъ Гэй, весь блдный отъ волненія. Эмми! неужели ты спасена? говорилъ онъ, прижимая жену къ сердцу. Эмми крпко обняла мужа и горько заплакала.

Они пробыли нсколько времени на площадк, и давъ жен время отдохнуть, Гэй спросилъ, какъ это могло случиться, что она попала на край оропасти.

— Мн хотлось сорвать себ прелестную саксифрагу сказала Эмми:— тамъ грунтъ земли такой скользкій, что у меня нога похала и я никакъ не могла удержаться.

— Погоди же здсь нсколько минутъ, сказалъ онъ, усаживая ее на камень:— а я сейчасъ вернусь.

— Куда ты? съ испугомъ произнесла Эмми.

— За своей палкой, да за твоимъ портфелемъ, улыбаясь отвчалъ мужъ:— сиди смирно и не волнуйся.

Дйствительно, минутъ черезъ 10, онъ вернулся, неся въ рукахъ ея портфель, онъ опирался на палку съ желзнымъ концомъ, и въ той же рук держалъ букетъ пурпуровыхъ цвтовъ, соблазнившихъ Эмми. Онъ смясь подалъ ихъ жен, которая не врила своимъ глазамъ, чтобы Гэй могъ достать ихъ, не подвергнувъ свою жизнь опасности.

Случившееся происшествіе сильно потрясло воображеніе Эмми, въ эти 10 минутъ, пока мужъ ея уходилъ, она многое передумала. Ей живо представилось отчаяніе Гэя, если бы она погибла, встрча его съ ея родителями, тоска его по ней и грустная одинокая жизнь, которую бы онъ велъ, возвратившись въ Англію. Гэй, въ свою очередь, не могъ опомниться отъ восторга. Осторожно ведя жену подъ руку, въ то время когда они спускались въ долину, онъ безпрестанно оборачивался, какъ бы желая увриться, что Эмми подл него. Вернувшись домой, они оба горячо поблагодарили Бога за спасеніе.

Дня черезъ два они отправились въ Лугано и, по прізд туда, прямо побжали на ночту. Тамъ было много писемъ на имя Морвилъ, но по словамъ почтмейстера вс они должны были быть отданы не имъ, а Signore Inglese, который, будучи здсь въ город, объявилъ, что къ нему вс письма адресованы ‘lac de Como, poste restante.’ Наіфасно Эмми, ломанымі итальянскимъ языкомъ, старалась объяснить ему, что на письмахъ, вроятно, сдланъ адресъ на имя сэръ Гэя Морвиль, а не капитана Морвиль, упрямый итальянецъ стоялъ на своемъ, что онъ не выдастъ писемъ никому, пока Signore Inglese за ними не явится.

Гэй искренно смялся, видя отчаяніе Эмми, когда имъ пришлось уйдти съ почты съ пустыми руками.

— Это отлично, — сказэлъ онъ жен:— мы такимъ образомъ легче найдемъ Филиппа, я оставлю здсь ззписку на его имя, въ которой спрошу, гд онъ назначитъ намъ свиданіе.

— Къ чему назначать свиданіе? сухо замтила Эмми:— мы можемъ его всюду догнать, вдь у насъ свободнаго времени много, вотъ ему конечно трудно, потому что онъ путешествуетъ пшкомъ.

— Что за эгоизмъ! замтилъ улыбаясь Гэй.— Разв Филиппъ помшаетъ намъ, Эмми? Вдь мы дали себ слово не слишкомъ увлекаться удовольствіями заграничной жизни: нсколько невеселыхъ часовъ не много значитъ.

— Я вовсе не противъ свиданія съ нимъ, — возразила Эмми:— я убждена, что Филиппъ охотно съ нами увидится, тмъ боле что мы ему передадимъ свжія новости изъ Гольуэля.

— Думала ли я въ прошедшемъ году, — прибавила она:— что намъ придется встртиться съ нимъ за границей!

Черезъ день посл этого разговора, Гэй съ женой отправился кататься на лодк по озеру Комо, вечеръ былъ восхитительный, подъзжая къ пристани, Гэй повернулъ голову и вдругъ на террас одной гостиницы увидлъ онъ Филиппа, въ дорожномъ плать, съ палкой въ рук, совсмъ запыленнаго и загорлаго отъ далекаго странствованія.

Филиппъ, въ свою очередь, давно уже пристально вглядывался въ лодку, и издали призналъ въ катающихся своихъ соотечественниковъ. Они кивнули другъ другу головой, чрезъ мгновеніе Гэй уже былъ на берегу и крпко жалъ руку своему двоюродному брату.

— Филиппъ, здравствуйте! говорилъ онъ. Какъ я радъ, что мы наконецъ васъ поймали. А вотъ и жена, — заключилъ онъ, съ гордостью подводя къ нему Эмми.

Филиппа передернуло отъ досады, но мастерски владя собою, онъ скрылъ свое негодованіе и искренно пожалъ руку Эмми, на которую онъ смотрлъ какъ на жертву родительскаго деспотизма. Улыбка молодой женщины казалась ему необыкновенно грустной и въ самомъ тон ея голоса, когда она говорила, что очень рада встрч съ нимъ, — прозорливый Филиппъ прочиталъ уже цлую повсть о несчастной судьб женщины, выданной замужъ насильно.

— Ваши письма, Эмми, — сказалъ онъ:— лежатъ у меня въ чемодан.— Я разсудилъ не посылать ихъ въ слдъ за вами, зная, что мы скоро встртимся.

— И хорошо сдлали, а много писемъ? спросила она.

— У меня есть къ вамъ обоимъ по письму изъ Гольуэля, — отвчалъ Филиппъ.— Извините пожалуйста, что я ихъ задержалъ, я совсмъ не подозрвалъ, что вы такъ близко, ихъ прислали въ конверт на мое имя. Ну, что, какъ у насъ поживаютъ дома?

— Отлично, — отвчала Эмми.— Чарльзъ превосходно себя чувствуетъ, часто вызжаетъ и даже не разъ бывалъ на обдахъ.

— Очень радъ, — замтилъ Филиппъ:— а можетъ онъ опереться на больную ногу?

— О нтъ! объ этомъ мы и думать не смемъ. Но онъ гораздо дятельне, потому что крпче въ силахъ. Спитъ теперь хорошо и аппетитъ у него лучше.

— Я всегда говорилъ, что ему полезно движеніе, — сказалъ Филиппъ:— это лучшее для него лекарство.

— Гд вы были сегодня? спросилъ Гэй, стараясь отвести ихъ разговоръ отъ Гольуэля.

— Ходилъ по горамъ, за озеромъ, — отвчалъ Филиппъ.— А вы съ Эмми путешествуете, кажется, налегк? спросилъ онъ.

— Не совсмъ, — возразилъ Гэй. — Наши вещи остались частью въ Варенн, частью здсь, въ гостиниц, съ людьми.

— Значитъ, Арно съ вами?

— Да, онъ и Анна Троуэръ, которая, какъ вы знаете, урожденка изъ Стейльгурста, — сказала Эмми. Они очень обрадовались, когда услыхали, что мы васъ скоро увидимъ.

— Насъ очень занимаетъ ихъ отношенія съ Арно, — замтилъ Гэй.— Анна познакомилась съ нимъ за два дня до нашей свадьбы, а теперь они всю дорогу tte—tte.

— Да что еще, — прибавила Эмми:— сначала она его очень дичилась, находя, что онъ такой баринъ, что съ нимъ нельзя просто обращаться. А теперь Арно любитъ ее какъ отецъ, и водилъ ее даже обдать къ своей сестр въ швейцарскій chalet. Дорого бы я зашатила, чтобы посмотртъ на нихъ тамъ! Анн не нравятся снговыя горы, она все тоскуетъ по нашимъ зеленымъ лугамъ.

— Да, зато въ Стейльгурст нтъ такихъ горъ, — сказалъ Филиппъ.

Проведя съ молодыми супругами весь этотъ вечеръ, капитанъ долженъ былъ поневол сознаться, что они вовсе не горюютъ, что женились. Эмми, разрумяненная отъ прогулки, очень много смялась и шутила съ мужемъ. Тотъ, съ своей стороны, ласкалъ ее и острилъ, какъ бывало въ Гольуэл, когда онъ находился въ семейномъ, тсномъ кругу. Оба они наперерывъ угощали Филиппа и повидимому были очень довольны встрчей съ нимъ.

Но на Филиппа все это непріятно дйствовало, привыкнувъ смотрть на Гэя какъ на мальчика, котораго нужно руководить, ему было странно и неловко сидть у него въ гостяхъ, играть второстепенную роль и знать, что Гэй женатъ, глава семьи, и что онъ, Филиппъ, простой капитанъ королевской слу,кбы и гость его. Тайное чувство оскорбленнаго самолюбія рэздражало его нервы и къ концу вечера Филиппъ былъ въ самомъ дурномъ расположеніи духа. Онъ передалъ Эмми письма отъ родныхъ, когда ихъ принесли изъ его гостиницы, а въ томъ числ отдалъ ей письмю отъ Лоры.

Гэй вмст съ Эмми ушли читать ихъ въ другую комнату. Оставшись одинъ, въ хорошенькой гостиной, выходившей окнами прямо на террасу надъ озеромъ, Филиппъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнат, чтобы успокоить волновавшія его чувства.

Чрезъ нсколько минутъ супруги вернулись, Гэй началъ передавать Филиппу различныя подробности о Гольуэл и еще боле разсердилъ его. Его мучила ревнивая мысль, что Гэй теперь ближе къ Эдмонстонамъ чмъ онъ, и, желая скрыть свою досаду, Филиппъ взялъ книгу и, усвшись подл окна, сдлалъ видъ, будто читалъ ее, самъ же, между тмъ, внимательно наблюдалъ за молодыми. Гэй, сидя въ кресл, перечитывалъ письмо Лоры, а Эмми, облокотясь на спинку кресла, нагнулась почти къ самому лицу мужа и смясь перговаривэлась съ нимъ, указывая на замчательныя фразы сестрина письма.

— Съ перваго взгляда люди сказали бы, глядя на нихъ, — думалъ Филиппъ:— что эта самая подходящая чета новобрачныхъ, бдные! надолго ли это счастіе!

Въ эту минуту Гэй повернулъ голову и, точно угадавъ мысли Филиппа, улыбнулся и сдлалъ ему каі.ой-то самый незначительный вопросъ, затмъ шутя началъ вспоминать съ женою имя какого-то господина, ухаживавшаго за Лорой у Килькорановъ. Филиппу такъ и чудилось, что все это длается на смхъ ему, но вдругъ онъ вздрогнулъ, ему послышалось, что Эмми сказала: ‘Слава Богу, теперь ей лучше.’

— Кому? Лор? спросилъ Филиппа въ волненіи.— Разв она была больна? Что жъ вы мн ничего не сказали объ этомъ?

— Она не была больна, — возразила Эмми.— Майэрнъ не находитъ въ ней ничего опаснаго, но въ послднее время она очень похудла и все тосковала. Мама требовала, чтобы она чаще вызжала въ свтъ,

Сердце у Филиппа сжалось и мурашки пробжали по всему тлу. Видть передъ собой настоящихъ дтей, окруженныхъ любовью, роскошью и счастіемъ и между тмъ сознавать, что Лора и онъ втайн страдаютъ, а не смютъ заикнуться о свой любви, было для него невыносимо. Ему все казалось непростительнымъ ребячествомъ, что бы ни длали Гэй и Эмми. А т, не думая вовсе о его мнніи, жили себ припваючи и путешествовали безъ всякихъ прихотей, такъ что Арно, не привыкшій къ быстрой зд, еще боле къ быстрымъ перемнамъ мста, никакъ не успвалъ заготовить имъ заране приличное помщеніе или сытый обдъ. Супруги смясь довольствовались иногда хлбомъ и молокомъ или шли пшкомъ тамъ, гд желзной дороги не было. Они передавали Филиппу очень откровенно вс мелочи своего оригинальнаго путешествія, и тотъ не преминулъ прочесть имъ наставленіе, говоря, что они оба не умютъ устроиться какъ слдуетъ, и что Гэй непростительно беззаботенъ въ отношеніи удобствъ, нужныхъ для Эдіми.

Такъ прошелъ первый вечеръ, посл дороги и измученный всмъ тмъ, что онъ вынесъ въ продолженіе нсколькихъ часовъ, Филиппъ съ радостью удалился къ себ въ гостиницу.

На слдующее утро онъ имлъ доказательство убдиться, что Эмми и Гэй далеко не расположены насмхаться надъ нимъ. Онъ разговаривалъ съ Анной Троуэръ, явившейся съ тмъ чтобы принести свое почтеніе мистеру Морвиль, и какъ-то нечаянно, говоря о ея госпож, назвалъ ее миссъ Амабель. Гэй и Эмми сидли тутъ же.

Видя, что Филиппъ сконфузился, какъ человкъ, который гордится своимъ тонкимъ знаніемъ свтскихъ приличій, Эмми очеіи. кротко замтила ему, по уход Анны:

— Не конфузьтесь, Филиппъ, Анна привыкла къ этому. Гэй иначе меня не называетъ, и Арно въ отчаяніи, когда мужъ посылаетъ его искать зонтикъ миссъ Амабель.

— Знаете ли, что со мной случилось? со смхомъ прибавилъ Гэй.— Въ Мюнхен братъ Торндаля спросилъ у меня о здоровь лзди Морвиль, представьте — я на минуту задумался, просто забылъ кто она.

— А, а! сказалъ Филиппъ:— такъ вы видли брата Торндаля?

— Да, и онъ съ нами былъ очень любезенъ, — отвчала Эмми.— Гэй ходилъ къ нему за нашими паспортами. Узнавъ, что мы тутъ, онъ привезъ къ намъ свою жену и пригласилъ насъ къ себ на балъ.

— Чтожъ, были вы у него?

— Какъ же.— Гэй сказалъ, что я должна непремнно хать, и намъ превесело было. — Съ нами случилось замчательное происшествіе въ тотъ вечеръ, Утромъ мы осматривали соборъ, я какъ-то оглянулась, смотрю — стоитъ какой-то господинъ, по всему видно англичанинъ, и во вс глаза глядитъ на Гэя. Вечеромъ, на бал, мы его опять встртили, и Торндаль представилъ намъ его какъ мистера Шэна.

— Шэнъ, живописецъ?

— Да, его очень поразило лицо Гэя. Онъ говорилъ, что пишетъ какую-то картину и что онъ дорого бы далъ за возможность срисовать голову Гэя, для главнаго ея лица,

— Чтожъ, согласились вы дать нарисовать вашу голову? спросилъ Филиппъ у Гэя.

— Да, — отвчалъ Гэй:— и мы остались въ выгод. Этотъ Шэнъ оказался премилымъ господиномъ, онъ просто геній по таланту. Мы съ нимъ на другой же день осматривали всю картинную галлерею и онъ намъ былъ очень полезнымъ руководителемъ.

— Какъ же онъ васъ изобразилъ?

— Очень просто, — сказала Эмми.— Помните, Филиппъ, какъ-то дома, Гэй, играя съ нами, назвалъ своего любимаго героя сэра Галахода. Шэнъ нарисовалъ его именно въ лиц этого рыцаря на колняхъ, передъ св. Гралемъ {Легенда о св. Грал (St. Greal) слдующаго содержанія. Во время крестовыхъ походовъ существовало преданіе, будто во Франціи, въ какомъ-то город, хранится, подъ глубокой тайной, св. чаша, изъ которой Спаситель вкушалъ на тайной вечери вино. Чаша эта носила названіе le Suint Grale. Общество рыцарей посвятило себя храненію св. чаши, но принимая эту обязанность, они давали клятву никогда и ни однимъ словомъ не обнаруживать, въ чемъ состоитъ ихъ служба, и не открывать мста, гд сохраняется the Saint Greal. Сэръ Галаходъ, о которомъ говорится здсь, принадлежитъ къ числу рыцарей св. Чаши. Прим. перев.}. Онъ говорилъ намъ, что давно искалъ оригинала для этого сюжета, и что въ собор его поразило лицо Гэя, когда тотъ стоялъ, поднявъ глаза къ небу. Шэнъ былъ въ восгорг, что ему удалось поймать то выраженіе, которое онъ искалъ.

— Удивляюсь! что онъ нашелъ такого особеннаго въ моей физіономіи? сказалъ Гэй.

— Но вдь ты не всегда такой, какимъ былъ въ собор, — замтила Эмми, серьезно посмотрвъ на мужа.

— Когда жъ вы находили время для сеансовъ? спросилъ Филиппъ.

— О! Шэнъ въ два вечера набросалъ эскизъ, — отвчала Эмми:— вдь онъ только просилъ позволенія срисовать голову Гэя, а прочее онъ хотлъ докончить у себя.

— Значитъ, вы въ Мюнхен пробыли все-таки нсколько дней, — замтилъ Филиппъ наставительнымъ тономъ, желая дать имъ понять, что вроятно цль ихъ путешествія была самая пустая, потому что въ то время въ Мюнхен, какъ мы сказали, собралось огромное общество англичанъ, и жизнь велась разсянная, шумная.

Гэй и Эмми пропустили безъ вниманія менторскій тонъ капитана и пригласили его кататься съ собою по озеру Комо.

День этотъ они провели очень пріятно втроемъ. Сообразивъ весь планъ своего мутешествія, Гэй съ Эмми нашли, что у нихъ остается 10 дней совершенно свободныхъ, поэтому они условились продолжать путешествовать вмст съ Филиппомъ, чтобы не затруднять почтмейстеровъ разсылкой писемъ на имя сэръ Морвиля и мистера Морвиля. Филиппу оставалось также ровно 10 дней до срока отплытія въ Корфу и онъ охотно соглосился хать съ ними, тмъ боле что это давало ему возможность взять подъ свою опеку Гэя и Эмми и научить ихъ какъ слдуетъ, понастоящему, путешествовать. Онъ вытащилъ дорожную карту и просилъ указать линію ихъ маршрута. Оно казалось, что молодымъ супругмъ хотлось всюду, особенно въ Венецію, но, посовтовавшись съ Филиппомъ, они условились обогнуть съ восточной стороны озеро Комо, пробраться въ Тироль и вмст хать до Бауцена, оттуда Филиппъ хотлъ идти пшкомъ на югъ, въ горы, а молодые же черезъ Инспрукъ должны были направиться въ обратный путь, въ Англію.

Эмми очень хотлось пожить подольше къ Комо, но только вдвоемъ съ мужемъ. Ей сначала очень мшалъ Филиппъ и она находила, что третье лицо, въ первые мсяцы супружества, совершенно лишнее, но убдившись, что Гэй и капитанъ все боле и боле сближаются, что Филиппъ длается гораздо мягче и доврчиве въ отношеніи ея мужа, Эмми примирилась съ этой обстановкой, ей даже казалось, что надежда Гэя подружиться съ двоюроднымъ братомъ начинаетъ сбываться.

Разъ утромъ Эмми сидла въ столовой одна, за чайнымъ столомъ и дожидалась мужа. Спустя нсколько времени, вмсто Гэя, въ комнату вошелъ Филиппъ, онъ поздоровался съ Эмми, поговорилъ о чемъ-то и отошелъ къ окну.

— Эмми, какъ вы думаете, опасно состояніе здоровья Лоры? спросилъ онъ, вдругъ повернувшись и подходя снова къ столу.

— Далеко не опасно, — отвчала Эмми съ удивленіемъ.— Съ чего вы это взяли? Она себя нехорошо чувствовала въ послднее время, это правда, но Майэрнъ нашелъ, что бояться за нее нечего, она просто была разстроена по случаю моего отъзда.

— Что она, не похудла? Можетъ работать попрежнему?

— Еще бы! она трудится больше чмъ при васъ, отвчала Эмми.— Мама очень боялась, чтобы эта дятельность не подйствовала на ея здоровье, но Лора никогда не сознается, чтобы трудъ ея утомлялъ. Три раза въ недлю она ходитъ въ школу, по четвергамъ поетъ въ церкви съ дтьми и очень много читаетъ. Гэй отдалъ ей вс свои старыя математическія книги, вслдствіе чего Чарльзъ не зоветъ ее иначе какъ миссъ Парабола.

Филиппъ замолчалъ. Онъ понялъ, что Лора старается заглушить свое нравственное страданіе усиленнымъ умственнымъ трудомъ. — Бдная! она озлоблена противъ семьи, противъ свта, думалъ онъ, ей невыносимо тяжело смотрть на счастіе другихъ. Кто знаетъ, быть можетъ, она ропщетъ даже на Провидніе!…..

— Знаете ли, Филиппъ, — сказалъ Гэй, входя въ эту минуту въ столовую:— нашъ планъ путешествія, кажется, разстроится.

— Почему это? спросили Эмми и Филиппъ, въ одинъ голосъ.

— Потому, что мн сейчасъ сказали, что въ Сондріо и его окрестностяхъ свирпствуетъ повальная горячка, и меня увряютъ, будто очень опасно туда хать.

— Куда жъ мы отправимся вмсто этого? — спросила Эмми.

— Я думаю хать въ Венецію, — сказалъ Гэй. — Вотъ что Филиппъ скажетъ.

— А я думаю, отвчалъ Филиппъ:— что намъ горячки бояться нечего. Ею заболваетъ нищій, полуголодный народъ. Можемъ ли мы заразиться, прозжая только эту мстность и притомъ будучи обставлены совсмъ иначе, чмъ эти несчастные итальянцы.

— Но ндь намъ придется ночевать въ Соіесо и Мадонн, — возразилъ Гэй. — Соіесо очень вредная мстность лтомъ, а въ Мадонн горячка свирпствуетъ хуже, чмъ въ Сондріо. Очень можетъ быть, что мы и не заразимся ею, но зачмъ же рисковать собою?

Филипцъ началъ довольно колко возражать Гэю, и даже намекать на его трусость.

— Я не трушу, — улыбаясь, отвчалъ тотъ. — Для меня лично все равно, куда бы ни хать, но дло въ томъ, что я не ршусь взглянуть въ глаза мистеру и мистриссъ Эдмонстонъ, если позволю себ подвергнуть Эмми опасности.

— Чтожъ Эмми ничего не скажетъ? — спросилъ Филиппъ, насмшливо поглядывая на молодую женщину. Она врно также отказывается отъ изученія береговъ Комо?

— Эмми у меня добрая жена, — отвчалъ Гэй за нее.— Она подетъ со мной въ Венецію. Пойду сейчасъ отправлю впередъ Арно. Филиппъ, надюсь и вы съ нами дете!

— Нтъ, благодарю, не поду. Я ршился во что бы то ни стало идти въ Вельтинскія горы и эпидемія между чернымъ народомъ не въ состояніи меня испугать.

— Филиппъ! неужели вы туда пойдете? спросила Эмми.

— Какъ я положилъ, такъ и будетъ, Эмми, — отвчалъ Филиппъ.

— Жаль! замтилъ Гэй. — Мн очень бы хотлось, чтобы вы намъ показали большой свтъ въ Венеціи, а теперь мн право страшно за васъ.

Филиппъ мысленно былъ противъ того, чтобы они хали въ Венецію, гд англійскіе путешественники жили еще шумне, чмъ въ Мюнхен. Особенно опасными казались для Филиппа артисты, съ которыми Гэй очень легко сходился. Онъ началъ убждать Эмми не слушаться мужа и не измнять прежняго маршрута. Эмми стала спорить съ нимъ и даже разсердилась. Филиппъ продолжалъ придираться то къ ней, то къ Гэю, и говорилъ съ большою желчью на счетъ легкомысленнаго ихъ направленія. Гэй отдлывался смхомъ, шутками и даже по лицу его не было замтно, чтобы онъ раздражался.

Въ такихъ преніяхъ прошелъ почти цлый часъ. Эмми очень обрадовалась, когда Арно вызвалъ Гэя, и принялась укладывать кой-какія бездлицы въ той же комнат.

— Эмми, — заговорилъ покровительственнымъ тономъ Филиппъ, когда они остались одни:— вы хорошо длаете, что безпрекословно повинуетесь мужу. Современемъ вы убдитесь, что съ нимъ иначе нельзя дйствовать.

Дальше онъ не могъ продолжать, потому что Эмми подняла на него глаза съ выраженіемъ такого искренняго изумленія, что онъ замолчалъ.

— Кажется, вы забываете, съ кмъ говорите, произнесла съ большимъ достоинствомъ молодая женщина, гордо выпрямившись и обернувшись къ нему лицомъ.

Филиппъ покраснлъ.— Прошу васъ извинить меня, — сказалъ онъ сконфузившись.

И было отъ чего сконфузиться! Онъ совершенно забылъ, что передъ нимъ не кузина Эмми, съ которой можно судить и рядить о характер Гэя заочно, нтъ, передъ нимъ стояла лэди Морвиль, гордая своимъ молодымъ супругомъ.

Видя, что Филиппъ положилъ оружіе, Эмми стало жаль его. Выраженіе ея лица быстро измнилось и она обыкновеннымъ, кроткимъ своимъ голосомъ, замтила ему: ‘Я рада, что мн представился случай поговорить съ вами, Филиппъ. Вы ошиблись въ Гэ и, ложно понимая его, вы постоянно длали все, чтобы раздражать вспыльчивый его характеръ. Вамъ никогда въ голову не приходило подумать, чего стоитъ Гэю борьба съ самимъ собою. Я говорю такъ не потому, что я его жена, а потому что мн тяжело видть, какъ вы сильно предубждены противъ него. Любимой мечтой Гэя было сойдтись съ вами, какъ онъ добивался вашей дружбы, какъ горячо защищалъ васъ дома противъ нападокъ всей нашей семьи, которая, надо вамъ сказать, сильно негодуетъ на васъ, и что же? за все это, вы же сами стараетесь озлобить его противъ васъ!…

Филиппъ поблднлъ. Его взорвало выраженіе: ‘семья наша негодуетъна васъ’. — Не я виноватъ, если мы съ Гэемъ не сошлись, возразилъ онъ дко. Вольно ему скрытничать. Я и теперь не перемнилъ своего мннія объ немъ!

— Знаю, грустно отвтила Эмми.— Но когда вы его перемните, вы раскаетесь, что судили Гэя слишкомъ строго.— Сказавъ это, она вышла изъ комнаты. Филиппу понравилась ея выходка, онъ боле чмъ прежде убдился, что Эмми, при такомъ кроткомъ характер, примирится съ своей жизнью, какъ бы тяжка она ни была. За то Гэя онъ не переставалъ осуждать за лукавство и настойчивость, посредствомъ которыхъ, по мннію Филиппа, онъ всегда добивался исполненія какого бы-то ни было своего желанія.

Съ этого дня онъ совершенно измнилъ свое обращеніе съ Гэемъ: онъ сдлался сухъ и холоденъ съ нимъ, за то къ лэди Морвиль онъ иначе не обращался какъ съ самой почтительной любезностью, какъ бы желая доказать ей, что онъ искренно цнитъ ея нравственныя достоинства. Въ Эмми, напротивъ, такая любезность со стороны Филиппа возбуждала глубокое отвращеніе и, пріхавъ вмст съ нимъ въ Верону, она не могла дождаться той минуты, чтобы Филиппъ отправился, какъ хотлъ, на югъ въ горы.

— Полноте, Филиппъ, — замтилъ Гэй, когда они собирались узжать изъ гостиницы.— Перемните свое намреніе и позжайте съ нами въ Миланъ!

— Благодарствуйте, я не перемню плана, — сухо возразилъ Филиппъ.

— Ну, смотрите, не захватите горячки, я бы не желалъ, чтобы мн пришлось ухаживать за вами, шутя замтилъ Гэй.

— Спасибо! я надюсь, что мн никогда не придется требовать такого одолженія отъ друзей, — гордо отвчалъ Филиппъ, какъ бы желая сказать: ужъ отъ тебя-то я этого не потребую.

— Итакъ, прощайте! сказалъ Гэй, протягивая ему руку. Но затмъ вспомнивъ, что онъ общалъ Лор быть къ нему внимательнымъ, онъ прибавилъ:— Жаль! мн хотлось подольше пожить съ вами. У меня въ Гольуэл очень будутъ разспрашивать объ васъ. У васъ тамъ есть врный другъ.

Филиппа тронули эти слова.— Кланяйтесь всмъ нашимъ, — сказалъ онъ, нсколько мягче.— Посовтуйте Лор не слишкомъ много работать. Эмми, прощайте! прибавилъ онъ, пожимая руку кузин.— Желаю вамъ пріятнаго путешествія.

Они простились, и карета съ молодыми двинулась. Бдная малютка Эмми! — говорилъ самъ себ Филиппъ, — она очень развилась въ послднее время. Счастливецъ этотъ Гэй, какую славную жену себ нажилъ! Ему, кажется, на роду написано пользоваться всми благами міра, немудрено, если онъ забудется и во зло употребитъ свое счастье. А Эмми мн жаль, я мало надюсь на ея мужа: если теперь въ первые мсяцы ихъ супружества, зная, чего она именно желаетъ, Гэй и то не согласился исполнить такой бездлицы, чтожъ будетъ впослдствіи, въ серьезномъ дл? Хорошо, что она еще его любитъ: любовь слпа. Дай Богъ только, чтобы это подольше продолжалось. Во всемъ виноваты дядя съ теткой!…

Разсуждая такимъ образомъ, Филиппъ бодро взбирался, съ чемоданомъ на спин, по узенькой тропинк, ведущей въ гору. Обернувшись на одномъ поворот, онъ увидлъ, что Эмми высунулась изъ окна кареты и пристально смотритъ на него. Онъ приподнялъ шляпу и помахалъ его.

— Всегда себ вренъ! замтила Эмми мужу, вздохнувъ свободно, когда рослая, красивая фигура Филиппа скрылась изъ виду.

Гэй смолчалъ, но улыбнулся.

— Ты на него не сердишься? сиросила Эмми.

— За что жъ мн сердиться? возразилъ весело Гэй,

— Какъ за что? Представь, онъ вздумалъ мн читать наставленіе, какъ я должна себя вести въ отношеніяхъ съ тобою.

— Чтожъ? онъ врно нашелъ, что тебя нужно научить?

— Не знаю! я, впрочемъ, не дала ему времени распространиться и остановила его на первомъ слов.

Гэй началъ крпко цловать свою жену и хохоталъ отъ души, видя, что она не на шутку горячится.

— Ну, милый мой Гвидо (Гэя вс такъ звали въ Италіи), сдлай, что я тебя попрошу, — говорила Эмми, нжно ласкаясь къ мужу:— сознайся, что ты доволенъ, что мы разстались съ Филиппомъ?

— Напротивъ, мн очень жаль, что онъ прямо идетъ на смерть, — отвчалъ шутя Гэй.

— Врю, что теб жаль его, но признайся, ты все-таки радъ, что онъ не сидитъ въ эту минуту передъ нами?

Гэй засмялся и началъ тихо насвистывать какую-то псенку.

ГЛАВА XVI.

Три недли спустя, сэръ Гэй и лэди Морвиль остановились въ Виченц, на обратномъ пути изъ Венеціи. Они сидли вдвоемъ, за завтракомъ, когдакъ нимъ въ комнату явился вдругъ Арно.

— Хорошо, сэръ Гэй, — сказалъонъ:— что вы изволили отклонить свое намреніе постить Вальгиминскія горы вмст съ капитаномъ Морвиль.

— А что? врно съ нимъ случилось что нибудь? — тревожно спросилъ Гэй.

— Ему дорого обойдется его смлость. Мн сейчасъ передали, что какой-то англичанинъ Морвиль опасно заболлъ въ небольшомъ мстечк, недалеко отсюда.

— Гд это?

— Badia di Recoara, — отвчалъ Арно.— Это небольшой городокъ, на свер, въ горахъ, туда вс жители Виченцы здятъ обыкновенно на лто, чтобы скрыться отъ жарь. Но теперь вс до одного вернулись, боясь горячки, которая тамъ открылась.

— Пойду, сейчасъ справлюсь, — сказалъ Гэй, быстро вскочивъ со стула.— Туда зды, говорятъ, четверть часа. Я увренъ, что больной — никто другой какъ Филиппъ. Сегодня утромъ я встртилъ его доктора, итальянца, прочитавъ на доск нашу фамилію, онъ далъ мн понять, что и его паціентъ также Морвиль. Болзнь должна быть опасная, докторъ называетъ ее una febre malto grave.

— Очень опасная! воскликнула Эмми.— Но какъ же онъ узналъ, что больной — Филиппъ Морвиль?

— Изъ паспорта его. Самъ Филиппъ говорить не могъ.

— Бдненькій! И лежитъ одинъ! Что намъ длать? говорила Эмми, чуть не плача.— Гэй! надюсь, ты меня здсь одну не оставишь? продолжала она, взглянувъ на мужа.

— Вдь это недалеко, Эмми…..

— Не говори, Бога ради, ничего! Возьми меня съ собой! Неужели ты мн откажешь? Вдь это будетъ жестоко съ твоей сгороны! …..— умоляла Эмми, со слезами на глазахъ.

— Душа моя, оставить тебя здсь я не ршусь, отвчалъ Гэй:— потому что знаю, что ты измучишься безъ меня. Притомъ ты ничмъ не рискуешь, я никогда не допущу, чтобы ты ходила за больнымъ. Подемъ вмст.

— Благодарствуй, мой милый! можетъ, я и теб помогу въ чемъ нибудь, — сказала Эмми, немного оживившись.— Какъ ты думаешь, не прилипчива эта горячка?

— Надюсь, что нтъ. Филиппъ сложенія крпкаго и притомъ самая болзнь, вроятно, занесена случайно. Однако, Эмми, медлить нечего. Ему врно плохо, а подл него никого нтъ. Не послать ли мн нарочнаго къ консулу, въ Венецію, чтобы попросить его прислать лучшаго доктора, я что-то не врю этому, итальянцу.

Они немедленно отправились въ мстечко Рекоару, расположенное у подошвы горной цпи, городокъ этотъ стоялъ въ долин, орошаемой ркою. Эту долину со всхъ сторонъ окружали горы, спускаясь все ниже и ниже, она постоянно суживалась, такъ что въ одномъ мст изъ нея образовалась огромная котловина, густо поросшая каштановыми деревьями, Путешественники должны были все подниматься въ гору, чтобы достичь населенной части города. Солнце свтило очень ярко, но воздухъ былъ чистъ и свжъ.

Трудно было представить себ, чтобы въ такой здоровой, привлекательной мстности могли гнздиться горе и смерть. Эмми невольно подумала тоже самое при вид богатой зелени садовъ и чистенькихъ домиковъ города. Она хотла сказать объ этомъ мужу, но смолчала, замтивъ, что тотъ серьезенъ и впалъ въ глубокую задумчивость.

Небольшая рчка протекала въ самой средин города, чистенькій отель, въ которомъ остановился Гэй и его жена, былъ такъ близко расположенъ около скалъ, что они образовали точно навсъ надъ нимъ.

Гэй, по прізд въ отель, тотчасъ побжалъ къ больному. Эмми осталась одна въ небольшой, бдно убранной комнат, и со страхомъ ожидала возвращенія мужа.

Гэй вернулся весь красный и, не говоря ни слова, прямо побжалъ къ окну и началъ дышать полной грудью, какъ бы упиваясь свжимъ воздухомъ.

— Намъ нужно перенести Филиппа въ другую комнату, — сказалъ онъ, наконецъ.— Ему невозможно лежать въ этой конурк: тамъ дышется тифомъ. Вели поскоре приготовить новый нумеръ, Эмми.

— Сейчасъ! отвчала та, дернувъ за звонокъ.— Каковъ Филиппъ? спросила она.

— Онъ безъ памяти. Въ страшномъ жару. Немудрено, впрочемъ, и быть въ жару въ такой атмосфер, его комната точно раскаленная нечь. Очень можетъ быть, что онъ оживетъ, если его перенесутъ туда, гд чистый воздухъ. Ахъ, Эмми! страшная вещь заболть на чужой сторон и вдали отъ родныхъ, — заключилъ Гэй, тяжело вздохнувъ.

Эмми послала немедленно за хозяйкой отеля, а Гэй ушелъ опять къ больному. Скромный путешественникъ, явившійся пшкомъ, какъ видно, не представлялъ большаго интереса для хозяйки. Ей было даже досадно, что по милости его внезапной болзни вс прізжіе стали обгать ея домъ. Но когда богатый англійскій милордъ обратилъ на него такое вниманіе, вс, начиная съ хозяйки до послдняго слуги, сбились съ ногъ, но нумера были вс крошечные и потому для Филиппа можно было найдти только въ нижнемъ этаж три нумера изъ самыхъ большихъ, двери везд растворили, чтобы дать воздуху больше простора, и подъ присмотромъ Эмми устроили для больнаго настоящую англійскую спальню. Сама же Эмми наняла для себя съ мужемъ комнату во 2-мъ этаж, надъ отдленіемъ, назначеннымъ для Филиппа.

Филиппъ даже не чувствовалъ, какъ его перенесли въ другую комнату. Онъ заболлъ за недлю передъ пріздомъ Гэя и не обратилъ на это большаго вниманія, стараясь себя переломить. Страшно было видть, какъ онъ, такой сильный, высокій мужчина, лежалъ теперь какъ пластъ, тяжко переводя духъ. Гэй стоялъ передъ нимъ молча и безпрестанно смачивалъ его лицо уксусомъ, а губы водою. Окно въ комнат было отворено настежъ. Доктора ждали ежеминутно, но онъ не халъ. Лекарствъ больному не давали никакихъ, потому что Гэй боялся ошибиться и принести вредъ вмсто пользы.

Чистый, свжій воздухъ подйствовалъ благотворно на Филиппа, онъ повидимому очнулся, пошевелил немного головой и силился произнести что-то.

— Da bere,— прошепталъ онъ съ усиліемъ, такъ что Гэй не могъ даже разслушать словъ…

— Вамъ врно воды хочется! спросилъ его Гэй по-англійски, подавая ему чайную чашку свжей холодной воды. Услыхавъ родные звуки, больной широко раскрылъ глаза и, увидвъ воду, началъ пить ее съ жадностью.

— Довольно, замтилъ ему Гэй, отнимая чашку:— хотите я помочу вамъ голову.

— Хорошо! проговорилъ слабо Филиппъ.

— Легче вамъ? спросилъ Гэй. Мы вчера только услыхали о вашей болзни, а то бы мы раньше пріхали.

Филиппъ наморщилъ брови и началъ метаться на подушк: Казалось, что онъ узналъ Гэя и что прежняя антипатія его къ нему вернулась съ новой силой. Больной забредилъ. Къ ночи жаръ увеличился и онъ сталъ бросаться на всхъ, такъ что его надобно было силой удерживать на постели.

Эмми не видалась съ мужемъ въ первый вечеръ. Ночью онъ зашелъ къ ней на минуту, чтобы выпить чашку кофе, и тотчасъ же ушелъ, говоря, что ему нужно просидть до утра около больнаго.

Гэй былъ блденъ и, судя по лицу, страшно утомленъ.

Утромъ пріхалъ докторъ французъ, повидимому человкъ опытный, который объявилъ, что горячка Филиппа прилипчивая, весьма опаснаго свойства и что къ ней присоединилось воспаленіе мозга. Гэй былъ очень радъ, что можно наконецъ принять ршительныя мры, и началъ тщательно наблюдать, чтобы ледъ и свжіе горчичники постоянно были на голов. Онъ самъ прикладывалъ холодные компрсссы и пузыри со льдомъ къ голов Филиппа.

Дни проходили за днями, горячка не уменьшалась, бредъ повременамъ даже усиливался. Филиппу чудилось, что онъ лежитъ больной одинъ, въ Броадстон, и что ни Эдмонстоны, ни товарищи по полку, никто къ нему нейдетъ. Слово ‘домой’ безпрестанно вертлось у него на язык. Однажды онъ произнесъ очень явственно: ‘не везите меня домой’. Гэй одинъ только говорилъ по-англійски и потому поневол чаще другихъ обращался къ нему съ вопросами: не желаетъ ли онъ чего? Но Филиппъ каждый разъ отворачивался отъ него, и охотне позволялъ Арно ухаживать за собою. Гэй не унывалъ, онъ продолжалъ просиживать около постели цлыя ночи напролетъ и кротко, ласково, какъ женщина, уговаривая Филиппа послушаться приказаній доктора, когда тотъ упрямился. Онъ совершенно забылъ о себ, больной поглотилъ все его вниманіе. Къ Эмми Гэй ходилъ изрдка и то только пообдать или напитя вмст чаю, иногда онъ забгалъ къ ней на минуту, чтобы сообщить ей о ход болзни Филиппа, когда тотъ впадалъ въ забытье. Эмми умоляла мужа прилечь на диван и позволить ей почитать что нибудь вслухъ, чтобы онъ заснулъ, но Гэй не любилъ лежать. Онъ охотне ходилъ вмст съ Эмми подышать чистымъ воздухомъ въ каштановой рощ, растущей на гор, за городомъ. Молодая женщина очень дорожила этими прогулками, вообще она чувствовала, что съ нкоторыхъ поръ она сдлалась полезна Гэю. Тихій голосъ ея, ласки и самое нжное вниманіе къ мужу отрадно дйствовали на Гэя, изнурннаго безсонными ночами и постояннымъ уходомъ за больнымъ Филиппомъ. Эмми взяла на себа вс домашнія хлопоты и переписку съ родными. Она ежедневно посылала нарочныхъ за покупками въ Виченцу и даже въ Венецію, наблюдала за чистотой блья и комнаты больнаго, писала въ Англію бюллетени о состояніи здоровья Филиппа, длала, словомъ, столько, что Гэй шутя уврялъ ее, будто она полезне даже, чмъ онъ, и, цлуя жену, искренно благодарилъ ее за заботы объ немъ, говоря, что не будь ея — онъ бы пропалъ. Такъ прошли дв недли. Однажды утромъ докторъ объявилъ Гэю, что на слдующую ночь нужно ожидать кризиса, и потому онъ общалъ вечеромъ пріхать самъ, чтобы наблюдать за его исходомъ. Настала ночь, докторъ не халъ. Будучи въ волненіи отъ предстоящей опасности, Гэй не могъ сомкнуть глазъ и съ ужасомъ наблюдалъ за малйшимъ измненіемъ въ лиц больнаго. Исхудалое, изсиня-блдное лицо, всклокоченные волосы и небритая борода придавали физіономіи Филиппа совсмъ другое выраженіе. Въ больномъ нельзя было никакъ признать блестящаго, ловкаго, красиваго капитана Морвиля. Сидя у его изголовья, Гэй съ грустью вспоминалъ о прошедшихъ своихъ отношеніяхъ съ нимъ. Онъ горячо молился, чтобы Господь сохранилъ его жизнь или, но крайней мр, допустилъ бы, чтобы передъ концомъ Филиппъ искренно помирился бы съ нимъ. Къ утру больной задремалъ, изрдка тихо бредилъ. Проснулся онъ на другой день, къ полномъ сознаніи и, почувствовавъ, что Гэй пробуетъ его пульсъ, спросилъ слабымъ голосомъ:

— Сколько ударовъ?

— Я не могу сосчитать, отвчалъ Гэй:— но пульсъ вообще слабе, чмъ былъ вчера. Хотите пить?

Филиппъ съ трудомъ проглотилъ немного воды, осмотрлся вокругъ и спросилъ опять:— Какой у насъ день?

— Утро, воскресенье, 23-е августа, — отвчалъГэй.

— Давно я болнъ?

— Ровно три недли, сегодня вамъ стало лучше. Филиппъ, помолчавъ и пристально взглянувъ на Гэя, произнесъ довольно твердо: — мн кажется, что я все еще между жизнью и смертью?

— Да, вы опасно больны, возразилъ ласково Гэй: — но не безнадежно. Я хотлъ пригласить къ вамъ нашего священника, но его не нашли. Хотите, я вамъ почитаю что нибудь изъ евангелія?

— Благодарю, теперь не могу слушать, — я что-то хотлъ сказать…. да, дайте мн воды.

Когда Филиппъ напился, то, обернувъ лицо къ Гэю, вдругъ назвалъ его по имени.

— Гэй! сказалъ онъ:— вамъ кажется, что я слишкомъ строго васъ судилъ? Поврьте, что я думалъ сдлать вамъ пользу.

— Не думайте, Филиппъ, о прошломъ, — быстро возразилъ Гэй, чувствуя, что сердце ёго радостно забилось, услышавъ первое слово примиренія.

— А вы, не смотря на все это, были ко мн такъ внимательны, — продолжалъ съ усиліемъ больной, Если я останусь живъ, я вамъ докажу, какъ я умю васъ цнить, — и онъ протянулъ Гэю свою исхудалую руку. Гэй, со слезами на глазахъ, крпко пожалъ ее. Онъ никогда не былъ такъ счастливъ какъ въ эту минуту.

— У сестры хранится мое духовное завщаніе, — заговорилъ опять Филиппъ. Передайте ей мой поклонъ, ей — и бдной Лор. Голосъ его задрожалъ.

Гэй поспшилъ ему подать снова воды.

— Вы и Эмми все для нея сдлаете, я увренъ. Не испугайте только ее, сказавъ вдругъ, что я умеръ. Ахъ! Гэй, вы не знаете! вдь мы ужъ давно тайно съ ней обручены.— Гэй ничего не возразилъ, но Филиппъ замтилъ, что это его очень удивило.

— Это дурно, я знаю, но она ни въ чемъ не виновата, — произнесъ онъ почти шепотомъ. Я теперь говорить не въ состояніи, буду живъ, все разскажу. Если умру — поберегите ее!

— Даю вамъ слово, свято исполнить вашу просьбу, отвчалъ Гэй, со слезами на глазахъ.

— Бдная Лора! произнесь больной и замолчалъ. Черезъ минуту онъ повернулъ голову къ Гэю.— Прочитайте мн что нибудь, сказалъ онъ тихо. Гэй открылъ библію и читалъ до тхъ порть, пока Филиппъ не заснулъ.

Когда Арно пришелъ замнить Гэя, онъ отправился къ своей жен.

— Эмми! сказалъ онъ, входя къ ней съ сіяющимъ, отъ радости, лицомъ.— Мы объяснились съ Филиппомъ.

— Значитъ, вы примирились совершенно, отвчала Эмми, увидвъ, по лицу мужа, что дло идетъ хорошо: — лучше ли ему?

— Не совсмъ еще, пульсъ высокъ, но сознаніе вернулось. Говоритъ онъ спокойно и ясно все понимаетъ. Будь, что Богу угодно, но я радъ, что мы наконецъ объяснились.

Они сли завтракать вдвоемъ. За чаемъ Гэй опять заговорилъ о Филипп.

— Знаешь ли, что меня удивило, Эмми, — сказалъ онъ. Ты ничего не слыхала о любви Лоры и Филиппа?

— Я знаю, что сестра любитъ его и всегда была его любимицей. А что? неужели онъ, бдный, былъ влюбленъ въ нее все это вреля?

— Филиппъ сказалъ мн, что Лора давно уже дала ему тайно слово.

— Кто? Лора дала ему тайно слово? повторша Эмми.— Быть не можетъ, Гэй, онъ врно бредилъ, говоря это.

— И я такъ прежде думалъ, но по всему видно, что онъ былъ въ полномъ сознаніи. Много говорить онъ не могъ, но я все-таки понялъ, что онъ проситъ насъ не обвинять Лоры и, говоря объ ней, онъ сильно растрогался. Онъ упрашивалъ меня не пугать ее, сказавъ вдругъ, что онъ умеръ, и разсуждалъ обо всемъ такъ же ясно, спокойно, какъ и теперь. Нтъ. Эмми, онъ не бредилъ!

— Не понимаю! возразила Эмми, — но мн сдается, что все это могло быть только слдствіемъ бреда. Люди въ сильной горячк, часто смшиваютъ фантазіи съ дйствительностью. Немудрено, если онъ въ самомъ дл любилъ Лору, и ему представилось, что они тайно обручены. Бдный Филиппъ! воображаю, что онъ перестрадалъ все это время, скрывая свою привязанность. Нтъ, я уврена, что онъ просто бредиль ею въ бреду, упрекалъ себя въ томъ, въ чемъ совсмъ не былъ виноватъ.

— Не знаю, — сказалъ Гэй: — онъ передавалъ это мн такъ просто, что я не могъ не поврить. Неужели въ предсмертномъ бреду намъ кажется, что мы дйствительно согршили въ томъ, въ чемъ мы были гршны только помышленіемъ. О Господи! заключилъ онъ, вставая со стула и подходя къ окну:— если все это такъ, то въ часъ смертный мой избави мя и защити.

— Подождемъ, впрочемъ, — произнесъ, онъ вздохнувъ и подходя опять къ Эмми:— современемъ мы все узнаемъ.

— Я не могу себ представить, чтобы Лора могла смолчать и не открыться во всемъ папа, замтила Эмми.

— А помнишь, какъ она плакала въ день нашей свадьбы и все твердила, что она несчастная? возразилъ Гэй.— Впрочемъ я готовъ не врить этому, тмъ боле что я не желаю поколебать своего мннія о сестр и о Филипп въ особенности. Пойду-ка я опять къ нему, сказалъ онъ, цлуя жену.— Надо Арно отпустить завтракать.

Эмми долго сидла одна и, размышляя о случившемся, невольно отдавала справедливость честному, открытому характеру своего мужа, который ни разу не поставилъ ее въ неловкое положеніе ни передъ семьей, ни передъ свтомъ.— Мн никогда не сумть сдлаться достойной его, — говорила она съ улыбкой, вспоминая кроткое, нжное выраженіе лица Гэя, когда онъ уходилъ.— Нтъ, такихъ людей, какъ мой мужъ, нтъ на свт.

Весь этотъ день Эмми хлопотала по хозяйству, передъ вечеромъ она услась у себя въ комнат, у открытаго окна, не зная за что приняться. Снизу, изъ спальни больнаго, долетали до нея несвязныя слова, стоны и даже крики. Филиппъ опять забредилъ и жаръ его увеличился. Книга и работа валились изъ рукъ Эмми, писать домой она не имла духу. У нея сердце сжималось при одномъ воспоминаніи, каково Лор читать ея письма, гд она нердко выражалась очень откровенно на счетъ Филиппа.

Почти передъ обдомъ пріхалъ докторъ. Больной утихъ, внизу не слышно было уже ни одного звука. Стемнло, Арно принесъ свчи съ докладомъ, что капитанъ впалъ въ забытье. Явился докторъ и спросилъ себ кофе. На вопросъ лэди Морвиль, каковъ больной, онъ отвчалъ, что горячка слабетъ, но что силы больнаго падаютъ, если онъ выздороветъ, то всмъ будетъ обязанъ своему крпкому тлосложенію и заботливости сэръ Гэя.

Гэй не приходилъ на верхъ. Въ 11 часовъ ночи онъ написалъ карандашемъ, на клочк бумажки, слдующій бюллетень своей жен.

— Пульса почти нтъ, обморокъ похожій на смерть, докторъ говоритъ, что это продолжится нсколько часовъ, но ложись спать, дамъ знать, если что случится!

Эмми повиновалась мужу, она немедленно легла въ постель, но отъ сильнаго волненія не могла заснуть. Утромъ на зар она проснулась, въ комнат царствовалъ полумракъ. По корридору слышались осторожные шаги, и замокъ двери, ведущей въ уборную Гэя, тихо щелкнулъ. — все кончено! подумала Эмми. Живъ или умеръ? Сердце ея сильно забилось, когда она услыхала, что мужъ идетъ къ ней въ спальню. — Я не сплю! сказала она громко. Гэй подошелъ къ постели. Профиль его рзко обозначился противъ свта отъ окна. Эмми старалась разсмотрть выраженіе лица мужа, онъ былъ весь въ слезахъ и глаза его распухли.

— Филиппъ будетъ живъ! сказалъ онъ тихимъ, дрожащимъ голосомъ.— Поблагодаримъ Господа Бога, Эмми.— Онъ теперь спитъ покойно и пульсъ сталъ крпче. Обморокъ его былъ ужасенъ, докторъ все время держалъ ее за руку и назрачалъ мн минуты, когда давать лекарство. Я раза два думалъ, что все кончено, докторъ только сейчасъ объявилъ, что опасность миновалась.

— Боже! какъ я рада! воскликнула Эмми.— Что онъ, опомнился? можетъ говорить?

— Да, онъ очнулся, но слабъ дотого, что не только говорить, но даже смотрть долго не можетъ. Зато какъ взглянетъ на меня, то всегда очень ласково. Ну, Эмми, это утро принесло намъ большое счастіе.

— Мн кажется, что ты сегодня счастливе даже, чмъ былъ въ Рэдклиф, посл бури, — замтила Эмми.

— Еще бы! Тогда мн только блеснуло утшеніе, это былъ, такъ сказать, первый лучъ моего настоящаго блаженства. Эмми! Эмми! Богъ осыпалъ меня такимъ благомъ, о которомъ я и мечтать не смлъ. Мн не подъ силу такое полное счастіе, тмъ боле что я недостоинъ его. Право, ужь не послалъ ли мн его Господь, какъ испытаніе.

Слова мужа тронули Эмми до глубины сердца. Она не могла уже спать и лежа все думала.

— Да, — говорила она мысленно: — Гэй можетъ быть, правъ: на земл полнаго счастія не существуетъ, а у насъ съ нимъ до сихъ поръ еще горя не было….

ГЛАВА XVII.

Въ эту ночь совершился кризисъ горячки у Филиппа. Онъ былъ дотого слабъ, что не только поднять головы, но даже пошевелиться не былъ въ состояніи, и говорилъ не иначе какъ шепотомъ, но жаръ и бредъ прекратились и сильная его натура видимо помогала выздоровленію. Съ каждымъ днемъ больной длался крпче, много сналъ и просыпаясь чувствовалъ себя очень хорошо. Первой его заботой было попросить Гэя, увдомить поскоре полковника Дэна о его болзни, потому что срокъ его отпуска давно уже прекратился. О Гольуэл онъ не умомянулъ ни слова, вслдствіе чего Эмми продолжала утшаться надеждою, что все высказанное Филиппомъ въ горячк было пустымъ бредомъ. Посл кризиса больной сдлался необыкновенно привтливъ, онъ теперь какъ ребенокъ повиновался Гэю, совсмъ иначе принималъ его услуги. Онъ постепенно тревожился за Гэя, боясь, чтобы тотъ не слишкомъ себя утомилъ, ухаживая за нимъ. Однажды вечеромъ, Гэй, сидя въ комнат больнаго, писалъ какое-то письмо. Филиппъ лежалъ тутъ же на постели и повидимому спалъ.

— Вы пишете въ Гольуэль? спросилъ онъ вдругъ, открывая глаза.

— Да, — отвчалъ Гэй:— я пишу къ Шарлотт, письмо пойдетъ завтра утромъ, не хотите ли что ей передать?

— Нтъ, ничего! отвчалъ больной и слегка вздохнулъ. Скажите правду, Гэй, — началъ онъ, помолчапъ немного:— говорилъ я что нибудь въ бреду о Лор?

— Да, говорили, — сказалъ Гэй, и положилъ перо на столъ.

— Я такъ и думалъ, но ничего не помню теперь, неужели я многое высказалъ?

— Напротивъ, васъ можно было съ трудомъ понять. Вы бредили больше по-итальянски и все поминали Стэйльгурстъ. О Лор вы заговорили въ первый разъ наканун кризиса.

— Теперь всполнилъ. Значитъ, я проговорился, и вы все узнали. Мн больно одно, что теперь вс на нее нападутъ, а она, бдная, такъ сильно разсчитывала на мое молчаніе.

Филиппъ умолкъ, но по всему лицу его было замтно, что онъ сильно взволнованъ. Гэй началъ ласкать его и кротко уговаривать.

— Я долженъ вамъ объяснить все дло, Гэй, сказалъ больной, успокоившись немного.— Не осуждайте Лоры! Это случилось три года тому назадъ, когда вы только-что поселились въ Гольуэл. Я былъ первымъ другомъ ея. Мн показалось….. что? объ этомъ говорить не буду, но вышло такъ, что я долженъ былъ посовътовать Лор быть осторожне. Я ошибся, правда: опасность, грозившая ей, по моему мннію, оказалась ложной. Но по этому случаю у насъ завязался откровенный разговоръ съ Лорой, я выдалъ себя, свою любовь къ ней, и опомнился тогда, когда уже было поздно. Мы были оба молоды, увлеклись и объяснились, сами того не замчая. Конечно, скрывать этого не слдовало, но подумайте, что бы вышло, если бы мы не скрыли своей любви? Мн запретили бы здить къ Эдмонотонамъ, и если бы даже современемъ насъ и простили, чего бы мы не выстрадали до сихъ поръ! Богъ знаетъ, что бы еще случилось. Ахъ, Гэй! продолжалъ онъ дрожащимъ голосомъ: хоть бы вы мн сказали, что пишутъ изъ Гольуэля! Какъ переносла Лора извстіе о моей болзни?

— Мистриссъ Эдмонстонъ писала къ Эмми, отвчалъ Гэй:— тотчасъ по полученіи извстія о вашей болзни, но объ Лор она ничего не поминала.

— У Лоры характера много, она все вынесетъ молча, но я бы желалъ все-таки знать, какъ она себя чувствовала въ послднее время, узнавъ, что я болнъ? тетушка ничего не пишетъ объ этомъ?

— Ровно ничего. Хотите, я спрошу ея письмо у Эмми?

— Не нужно, не ходите, я кончу то, что хотлъ вамъ разсказать. Мы съ Лорой не помолвлены, нтъ, мы только объяснились въ любви и я просилъ ее сохранить это втайн. Сознаюсь, до сихъ поръ я обманывалъ себя, воображая, что Лора свободна, что я ее не связалъ даннымъ словомъ, но, стоя лицомъ къ лицу со смертью, я понялъ свою ошибку, принялъ твердое намреніе исправить’ъ ее. Я открою самъ тайну, сниму съ Лоры обтъ молчанія, такъ сильно ея тяготившій. Я хотлъ-было подождать, когда меня произведутъ въ слдующій чинъ, чтобы имть боле права просить ея руки, но теперь напишу къ ея отцу, какъ только окрпну немного, и признаюсь во всемъ. Боюсь одного, чтобы тяжесть его гнва не обрушилась на одну Лору.

— Разв вы не знаете, какой онъ добрый и какъ скоро у него проходить сердце? — возразилъ Гэй.

— Пусть онъ покрайней на виноватаго сердится, а не на Лору. Вы говорили мн, кажется, что она похудла и упала духомъ.

— Зачмъ вы не дома! Эмми утшила бы ее и успокоила, — тоскливо замтилъ Филкппъ.

— Мы удемъ, лишь только вы окрпнете, ласково говорилъ Гэй.— Позжайте къ намъ, въ Рэдклифъ, мистеръ Эдмонстонъ долго сердиться не въ состояніи, какъ только его гнвъ остынетъ, вы тотчасъ явитесь къ нему и получите прощеіне.

— Я готовъ все выстрадать, лишь бы спасти ее, со вздохомъ отвчалъ Филиппъ.— Боже мой! сколько препятствій къ нашему браку. Вы не знаете, Гэй, что такое бдность: вдь это преграда къ счастію, помха всему….

— Перестаньте говорить, вы очень утомлены, — сказалъ Гэй: — замтивъ, что нервное раздраженіе Филиппа увеличивается.— Вамъ нужно стараться поскоре оправиться и ухать съ нами домой. Не приходите въ отчаяніе, дло ваше еще не проиграно, мы съ Эмми ршили, что часть состоянія ея достанется Лор и Шарлотт, впрочемъ, теперь нечего объ этомъ толковать, вы ужъ черезчуръ много говорите сегодня.

Филиппъ былъ дотого слабъ, что не могъ ясно сообразить, что именно такое сказалъ ему Гэй, но слова его: дло ваше еще не проиграно очень его успокоили, онъ замолчалъ, повернулся и закрылъ глаза. Гэй побжалъ къ жен:— Эмми, сказалъ онъ ей грустно, — я все узналъ: то, что мы думали о Лор, — справедливо.

— Теперь я вижу, что Чарльзъ умне всхъ насъ! воскликнула Эмма.

— А что? Разв онъ что-нибудь подозрвалъ? съ изумленіемъ спросилъ Гэй.

— Не знаю, но братъ часто говорилъ, что Лора умна не но лтамъ, что рано или поздно природа возьметъ свое и что сестра, какъ онъ выразился, выкинетъ какую-нибудь штуку. Филиппъ, значитъ, во всемъ теб признался? сказала Эмми.

— Да, дорого ему стоило признаніе, но онъ открыто, благородно высказался. Онъ собирается даже написать объ этомъ твоему отцу.

— Такъ это правда? Какъ мама будетъ огорчена! воскликнула Эмми.— Не думаю, чтобы имъ позволили жениться. Бдная Лора! Каково ей было слушать все, что говорилось у насъ о Филипп. И онъ-то хорошъ! еще позволяетъ себ другихъ учить и осуждать. Это ужасно!

— Бдность заставляетъ человка ршиться на то, на что онъ никогда бы не ршился при другихъ обстоятельствахъ, — задумчиво сказалъ Гэй.

— Не извиняй его, мой милый, — возразила Эмми. Не грхъ ли ему было сдлать Лору несчастной и заставить ее ршиться на такую непозволительную вещь. Бдная моя сестра! немудрено, если она была сама не своя. Нтъ, я ршительно не могу простить Филиппа, заключила Эмми со слезами на глазахъ.

— Ты простишь ему все, когда увидишь, какъ онъ перемнился и постарлъ, — замтилъ Гэй.— Его узнать нельзя, я увренъ, что его лицо тебя поразитъ, когда ты завтра пойдешь къ нему съ визитомъ. Докторъ говоритъ, что теперь его болзнь не прилипчива.

— Я все время буду думать о Лор, глядя на него, — сказала Эмми.

— Да, тяжело было бы ей смотрть теперь на Филиппа. Однако, Эмми, что жъ ты думаешь сдлать, если я перевезу его къ намъ въ Рэдклифъ? Ты съ нами останешься или отправишься въ Гольуэль, утешать Лору? спросилъ Гэй.

— Я поду отъ тебя тогда только, когда ты меня прогонишь, — возразила Эмми. Но какъ же ты собираешься привезти къ себ больнаго гостя, когда мы еще не знаемъ, есть ли крыша на нашемъ дом или нтъ? Кстати о больномъ: что онъ теперь длаетъ?

— Онъ большую часть дня спитъ, отвчалъ Гэй.

— Не мшало бы и теб хорошенько выспаться, вдь ты 2-хъ часовъ не заснулъ посл безсонной ночи, нжно замтила Эмми.

— Я начинаю думать, что сна не существуетъ, шутя сказалъ Гэй. Я очень хорошо обхожусь безъ него.

— Ты такъ думаешь? По Шэнъ никогда не нашелъ бы твоей головы прекрасной съ этими багровыми пятнами подъ глазами. Похожъ ли ты теперь на сэръ Галахода? Нтъ, мой другъ, поди лягъ, я теб почитаю что нибудь, можетъ ты и заснешь.

— Пойдемъ лучше погуляемъ, возразилъ Гэй: —тіенерь такъ прохладно, хорошо.

Во время прогулки, они вдвоемъ обсудили очень серьезно положеніе Лоры и Филиппа, и ршились употребить вс усилія, чтобы отвратить отъ нихъ гнвъ отца, примирить обоихъ со всей семьей и помочь имъ существеннымъ образомъ, пока Филиппъ будетъ подвергнутъ неизбжному остракизму. Эмми тревожилась боле всего за мать, зная, что ея нжное, любящее сордце съ трудомъ перенесетъ обманъ своего любимца Филиппа.

На слдующій день, было воскресеніе, погода стояла великолпная, свжій сентябрскій втеръ дулъ слегка изъ-за горъ и придавалъ воздуху какой-то особенный ароматъ. Эмми и Гэй чувствовали непонятную отраду на сердц, имъ казалось, что мимо ихъ пропронеслась грозная туча и настали ясные дни. Эмми принарядилась, по просьб мужа, передъ тмъ какъ ей идти къ Филиппу. Оня велла себ приготовить кисейное платье, убранное блыми лентами, вынула завтный браслетъ, подаренный ей Чарльзомъ, и серебряную, рзную, миланскую брошку, послдній подарокъ Гэя, одлась и сла у окна, любуясь на живописныя группы итальянцевъ, спшившихъ къ обдни. Мысленно Эмми перенеслась въ далекую Англію, и ей живо представилась, какъ дома проводятся воскресные дни.

— Ну, наконецъ-то! сказалъ Гэй, входя къ ней въ комнату.— Филиппъ измучился, приготовляясь тебя встртить. Я его шутя дразнилъ, что онъ ждетъ врно королеву, а не madame Amabel Morvile.

Гэй повелъ жену внизъ, отворилъ дверь, ведущую въ комнату больнаго, и громко доложилъ: Лэди Морвиль! имю честь ее представить.

Эмми взглянула на Филиппа и убдилась, что мужъ сказалъ правду: онъ страшно измнился. Филиппъ былъ совершенно блденъ, щеки его впали, лобъ отъ худобы и отъ рдкихъ волосъ сдлался еще больше. Глаза у него совсмъ провалились и, окруженные темными кругами, казались огромными. Онъ сидлъ въ постели, окруженный подушками, но дотого былъ слабъ и такъ тихо говорилъ, что Эмми стало жаль его видть. Онъ протянулъ ей блдную, худую руку, на которой ясно обозначались синія жилы, и отрывистымъ голосомъ произнесъ:

— Здравствуйте, Эмми! мы объяснились съ Гэемъ, онъ совершенно правъ. Простите, что я отравилъ ваше путешествіе своей болзнью.

— Вы не успли отравить его, потому что выздоровли, — отвчала Эмми, стараясь улыбнуться, между тмъ какъ слезы душили ея горло, — такъ ей было жаль Филиппа.

— Гэй, вы вдь мой церемонійместеръ, — продолжалъ Филиппъ, приподнимая немного голову съ подушки:— распорядитесь, чтобы вашей жен подали кресло.

Эмми смясь услась подл постели, между тмъ какъ самъ Филиппъ не спускалъ съ нея глазъ, онъ любовался ею какъ свжимъ цвткомъ.

— Что это на васъ внчальное платье, Эмми? спросилъ онъ.

— О нтъ! мое внчальное платье было шелковое, покрытое кружевами, — возразила она.

— Какая вы сегодня хорошенькая, точно невста.

— Вотъ теб и комплиментъ, моя старушка, сказалъ Гэй, смотря на нее съ гордостью. А пора ужъ перестать звать тебя невстой, ты ужъ въ Мюнхен являлась на бал въ дамскомъ туалет.

— Довольно мн и одного бала, — зэмтила Эмми улыбаясь.

— Ну, нтъ, — возразилъ Филиппъ: — вамъ предстоитъ еще много баловъ по возвращеніи домой.

— Хорошо, что вы тамъ со всми знакомы, сказала Эмми, — вы хоть намъ поможете.

— Пожалуй, но мы еще посмотримъ, что будетъ, отвчалъ онъ.

— Да, надо еще подождать, чтобы вы совсмъ оправились, замтилъ Гэй. — Мы подемъ домой не спша, будемъ часто останавливаться, отдыхать. Вы у меня просто молодцомъ стали эти послдніе дни. Эмми, какъ ты его находишь? спросилъ онъ, обращаясь къ жен съ торжествующимъ видомъ, точно блдный скелетъ въ вид человка, лежавшій передъ ними на постели, дйствительно былъ молодецъ.

— Я нахожу, что Филиппъ теперь довольно поправился, — сказала робко Эмми, боясь выдать свои мысли.

— Мн нечего ждать комлиментовъ. Я сегодня самъ себя испугался, когда посмотрлся въ зеркало, шутя замтилъ Филиппъ.

— Жаль, что вы себя недлю тому назадъ не видали, говорилъ Гэй, покачавъ головою. Я знаю одно, что докторъ-французъ, глядя на васъ, говорилъ, что вы быіи на волосъ отъ смерти: такъ сильна была у васъ горячка. Да что объ этомъ говорить, разскажите-ка лучше Эмми, куда вы пошли, разставшись съ нами, и какъ вы сюда понали?

— Я отправился, какъ хотлъ, въ Вильшечиненскія горы, — отвчалъ Филиппъ. Дорогой я почувствовалъ ломъ въ ногахъ. Приписывая все это усталости и быстрымъ перемнамъ атмосферы, я хотлъ переломить себя и добраться до Виченцы, но дойдя до дврей отеля, я почувствовалъ, что у меня голова путается, что я забываю итальянскій языкъ, и я началь твердить все одну и туже фразу. Помню, что меня уложили въ какую-то душную каморку и что тамъ на меня напалъ страхъ, какъ бы не умереть одному, на чужой сторон. Затмъ я вдругъ услыхалъ англійскій языкъ, и Богъ послалъ мн добрую сидлку въ Гэ.

Разсказъ этотъ утомилъ больнаго. Гэй веллъ принести ему поскоре бульону. Съ этихъ поръ Эмми начала раздлять труды мужа. Они вмст заботились обо всемь, даже о стол больнаго, и лично наблюдали за приготовленіями различныхъ вкусныхъ кушаній для него. Странно было видть, что Филиппъ, человкъ съ такимъ независимымъ, гордымъ характеромъ, лежалъ теперь точно слабый ребенокъ, безпрекословно подчиняясь каждому приказанію Гэя.

По утрамъ, мужъ и жена читали больному вслухъ различные отрывки изъ библіи, и Эмми казалось, что никогда голосъ Гэя не явучалъ такъ торжественно, какъ при чтеніи плача Іереміи.

Однажды, по окончаніи чтенія, молодыхъ супруговъ позвали на верхъ обдать. Филиппъ протянулъ руку Эмми и тихо замтилъ ей:— Я теперь только оцнилъ, что значитъ имть такой голосъ какъ у Гэя. Ему только за больными и ходить, когда мн было хуже, я слышать другаго голоса, кром его, не могъ, а ужъ такъ читать, какъ онъ читаетъ — право, никто не можетъ!

— Ты слышалъ, что Филиппъ говорилъ мн о твоемъ голос, сказала Эмми, когда они ушли съ мужемъ къ себ.— Дорого бы я дала послушать снова, какъ ты поешь. Боже мой! когда это опять случится!

— Погоди, дай ему съ силами собраться, замтилъ Гэй:— я боюсь раздражить его нервы. А мы теперь вотъ что сдлаемъ, душа моя, сказалъ онъ, Филиппъ будетъ долго спать, а мы съ тобой покамстъ погуляемъ въ рощ.

День былъ ясный, свжій, и они вплоть до вечера наслаждались прогулкой.

— Помнишь, Гэй, — сказала Эмми, — какъ ты грустно опредлилъ однажды слово счастіе, играя съ нами въ Гольуэл: ты сказалъ, что счастіе это лучъ изъ другаго міра, блеснувшій на мгновеніе и потомъ исчезнувшій. Неужели ты не измнилъ этого опредленія теперь?

— Счастіе это лучъ, который блеститъ тмъ ярче, чмъ ближе на него смотримъ, — задумчиво отвчалъ Гэй.

Они сли подъ тнью большаго дерева, передъ ихъ глазами виднелись темныя горы со снжными внцами, терявшимися въ синев небесь. Кругомъ все было тихо, а вдали потухала вечерняя заря.

— Вотъ бы теперь теб спть что нибудь, — сказала Эмми.— Филиппъ далеко, не услышитъ. Споемъ вечерній псаломъ.

Два свжихъ голоса раздались въ вечерней тишин. Гэй и Эмми запли 29 псаломъ Давида. Начинало темнть, вдругъ изъ-за горъ поднялась черная туча и внезапный ударъ грома покатился эхомъ по долин. Они смолкли, чувствуя, что передъ голосомъ Божіимъ ничтоженъ языкъ человческій. Гэй взялъ жену подъ руку и они вмст отправились домой. Ночь застигла ихъ на дорог, громъ продолжалъ гремть вдали, между тмъ какъ молодой мсяцъ серебрилъ снжныя вершины горъ и накинулъ таинственный покровъ на темныя ущелья и скалы. Тучи свтящихся жуковъ сыпались съ деревьевъ на траву.

— Жаль идти въ комнаты, — сказала Эмми.

Арно думалъ иначе, онъ вышелъ уже искать ихъ, говоря, что въ этой мстности ночная сырость очень опасна, и Гэй сознался, что, не смотря на очарователиную прогулку, онъ чувствуетъ страшную усталость во всемъ тл.

ГЛАВА XVIII.

Утомленіе, которое почувствовалъ Гэй наканун, отозвалось у него на слдующее утро болью въ голов и во всемъ тл. Однако онъ пошелъ съ женою внизъ, къ Филиппу, и старался по обыкновенію занимать больнаго. Эмми вскор ушла писать письма и онъ остался глазъ на глазъ съ Филиппомъ, который принялся развивать свою любимую тему, какъ онъ устроитъ свою карьеру въ будущемъ. Ему хотлось занять мсто въ Рэдклифскомъ округи, и онъ надялся, черезъ протекцію лорда Торндаля, получить тамъ званіе начальника констэблей. Это мсто представляло Филиппу возможность пріобрсти самостоятельное положеніе и онъ могъ тогда смле разсчитывать на руку Лоры. Гэй имлъ очень мало знакомыхъ въ околодк и потому едва ли бы могъ быть ему полезенъ. Не смотря на это, онъ внимательно слушаль говорившаго, хотя съ трудомъ понималъ его, и вернувшись на верхъ къ жен, онъ очень досадовалъ, что былъ такъ молчаливъ съ Филиппомъ. Дло было въ томъ, что у него голова сильно кружилась и онъ два раза принимался дремать, пока больной говорилъ.

— Я теб давно твержу, сказала Эмми:— что сонъ возьметъ свое. Поди, лягъ, а то ты никуда не будешь годиться. Гэй послушался добраго совта, проспалъ часа два сряду и проснулся гораздо свже, такъ что онъ могъ просидть весь вечеръ внизу.

На слдующій день онъ всталъ очень поздно и, замтивъ, что проспалъ, вскочилъ и побжалъ въ уборную, но минутъ черезъ пять онъ вернулся въ спальню, весь блдный и качаясь, упалъ на постель. Эмми бросилась къ нему съ вопросомъ: что съ нимъ?

— Не бойся, у меня только голова кружится, — вотъ и прошло!… отвчалъ онъ, стараясь подняться отъ подушки, но силы ему измнили и онъ опять упалъ.

— Лежи, Бога ради, спокойно! возразила Эмми: — болитъ у тебя голова?

— Болитъ!

— Какая она у тебя горячая, — продолжала она, прикладывая руку къ его лбу.— Въ виски такъ и бьетъ. Ты врно простудился гуляя. Не вставай, дорогой мой, теб хуже будетъ.

— Мн нужно идти къ Филиппу, — говорилъ Гэй, силясь встать, но голова у него дотого кружилась, что онъ не могъ удержаться на ногахъ.

— Не вставай, прошу тебя, — умоляла Эмми, когда онъ немного оправился.— Я пойду сама къ Филиппу. Лежи смирно, я принесу теб чашку чаю.— Въ слдующей комнат на стол уже былъ приготовленъ завтракъ. Отъ чаю Гэй отказался, отослалъ жену внизъ и далъ ей наставленіе, что приготовить для Филиппа. Тотъ, въ свото очередь, очень изумился, увидавъ Эмми вмсто ея мужа, и извстіе о томъ, что Гэй нездоровъ, сильно его встревожило.

— Онъ изъ силъ, бдный, выбился, — говорилъ больной дрожащимъ голосомъ. Немудрено, шутка-ли, столько времени онъ за мной ходилъ! — Эмми поставила передънимъ все нужное для завтрака и онъ принялся сть молча. Видно было, что ему тяжело принимать услуги отъ Эмми.

— Гэй моя няня, — сказалъ онъ нсколько времени спустя: — я къ нему дотого привыкъ, что мн трудно безъ него. Вамъ, Эмми, никогда ужъ не придется сказать теперь, что я не умю цнить вашего мужа!

— Полноте, вамъ вредно разстроивать себя, — возразила ласково молодая женщина, видя, что у Филиппа слезы на глазахъ. У нея у самой было сердце не на-мст, такъ сильно хотлось ей уйдти поскоре къ мужу, а между тмъ Филиппъ отъ слабости едва двигалъ руками и ей нельзя было оставить его одного.

Она нашла Гэя уже раздтымъ и въ постели. По его приказанію, Эмми пошла завтракать сама, но вскор вернулась. Ей показалось, что у мужа жаръ, все лицо его было красно и кровь въ вискахъ такъ и стучала.

— Эмми, — сказалъ Гэй, пристально взглянувъ на жену: — у меня горячка!

Не сказавъ ему ни слова, Эмми взяла его за руку и стала считать удары пульса. Пульсъ билъ очень сильно. Она машинально встала, пошла въ другую комнату и, свъ у стола, начала писать записку къ доктору-французу, приглашала его пріхать. Соображать она не была въ состояніи. Слова Гэя ошеломили ее, но она не потеряла бодрость духа. Забывъ о томъ, что у нея на рукахъ теперь, вмста одного, двое опасно больныхъ, изъ которыхъ одинъ ея безцнный мужъ, забывъ о своей молодости, неопытности, о страшномь гор, ей грозившемъ, Эмми твердила одно: теперь мн не на кого надяться, кром Бога, да будетъ же Онъ моимъ защитникомъ! и, вооружившись силою вры, она принялась исполнять должность сидлки около мужа и у постели Филиппа, кротко, безропотно, какъ всегда. Первый день прошелъ въ сильной тревог, Гэй не терялъ сознанія, напротивъ, онъ былъ въ неестественномъ напряженіи и въ ожиданіи доктора пробовалъ на себ вс средства, оказавшія помощь Филиппу. Въ то же время онъ постоянно уговаривалъ Эмми не очень утомляться бготнею сверху внизъ, а самъ волновался говоря, что по милости его, Филиппъ будетъ заброшенъ. Больной метался по постели то въ озноб, то въ жару и тревожно взглядывалъ на Эмми, безпрестанно требуя подать ему то одно, то другое лекарство. Она поправляла его одяло и подушки, подавала ему пить, угождала какъ умла, но Гэй не переставалъ волноваться.

— Какой я нетерпливый! сказалъ онъ наконецъ, видя, что бдная жена совсмъ выбилась изъ силъ. Стану лежать смирно! и онъ улыбнулся, когда Эмми начала его укладывать какъ ребенка. Дйствительно, полежавъ съ полчаса покойно, не шевелясь, Гэй уснулъ.

Эмми нсколько успокоилась, но сонъ ея мужа былъ тревоженъ, жаръ во всемъ тл усилился и дыханіе становилось тяжело. Горячка видимо овладвала Гэемъ. Писать объ этомъ домой у нея духу недоставало, она тайно надялась, что докторъ успокоитъ ее, сказавъ, что ничего опаснаго не предвидится. Эмми было непріятно даже отвчать на вопросы Филиппа, когда она къ нему завернула, и употреблять слово горячка, когда тотъ спросилъ, какіе признаки болзни у Гэя. Но по лицу и по глубокому вздоху Филиппа, она догадалась, что и его тревожитъ одна съ нею мысль:— не заразился ли Гэй, ухаживая за нимъ.

Наконецъ явился докторъ, скрывать было нечего, онъ прямо отвчалъ, что у милорда та же болзнь, что у monsieur, но что характеръ горячки слабе. Бреду не было. Гэй только все спалъ и когда докторъ его разбудилъ, онъ ясно, отчетливо отвчалъ на каждый его вопросъ и вообще былъ покоенъ. По уход доктора, онъ съ слабой улыбкой взглянулъ на жену.

— Эмми! уговаривать тебя, чтобы ты не ходила за мной, было бы напрасно. Ты слышала, докторъ сказалъ, что у меня горячка не прилипчивая, и потому теб бояться нечего, не оставляй же меня!

— Я очень рада этому — отвчала Эмми.

— Только будь умница, — возразилъ Гэй, — не повреди себ. Дай мн слово, что ты не будешь сидть вс ночи напролетъ подл меня.

— Хорошо, что ты меня не гонишь отъ себя, грустно замтила Эмми.

— Жаль мн тебя, дитя мое! съ печальной улыбкой продолжалъ Гэй.— Шутка ли имть двоихъ больныхъ на рукахъ! Это крестъ Господень, прими его покорно, вдь ты давно общалась переносить со мною вс скорби земныя, настала пора исполнить это общаніе.

Кроткое и вмст грустное выраженіе лица придавало красот Гэя какой-то особый характеръ. Эмми чувствовала, что ее притягиваетъ къ мужу не одна любовь, но какое-то глубокое уваженіе и даже страхъ, точно больной Гэй превратился въ неземное существо. Нагнувшись надъ нимъ, она смачивала его пылающую голову свжимъ одеколономъ, и когда спереди упрямые волосы начали безпрестанно падать ему на глаза, она, по приказанію мужа, отрзала непокорную волнистую прядь, которой Эмми и Шарлотта особенно любовались, говоря, что эта прядь есть термометръ расположенія духа Гэя. Онъ ее всегда теребилъ или приглаживалъ, смотря по тому, веселъ онъ былъ или грустенъ. Какъ ни жаль было Эмми посягать на прелестные волосы Гэя, она немедленно повиновалась и, срзавъ густую прядь на самомъ лбу, тщательно завернула ее и спрятала въ свой нессессеръ. Затмъ она прочитала мужу вслухъ псаломъ и онъ вскор опять заснулъ.

Дни проходили за днями, а горячка шла своимъ чередомъ, но Гэй не бредилъ. Онъ лежалъ по суткамъ въ тяжкомъ забытьи, и молодая жена его не отходила отъ постели больнаго, пока ее не звали внизъ, чтобы покормить Филиппа или получить письма съ почты. Какъ только наступала ночь, ее смнялъ Арно, а сама она уходила спать въ сосднюю комнату. Послднее было ей очень тяжело, она охотно просидла бы до утра, но сознавая, что болзнь Гэя будетъ продолжительна, она боялась потерять силы и сдлаться безполезной. Въ комнату къ мужу Эмми входила не иначе какъ съ кроткой улыбкой. Онъ часто отсылалъ ее къ Филиппу, но она скоро возвращалась, зная, что безъ нея Гэй всегда былъ въ волненіи, и его радостное выраженіе лица при ея вход, ясно говорило, что онъ только при ней и оживаетъ немного. Филиппъ, въ свою очередь, искренно стовалъ, что онъ, вмсто того, чтобы помочь Эмми, самъ служилъ ей бременемъ. Ему совстно было вспоминать прежнее свое самолюбіе и твердое убжденіе, что ему никогда не придется прибгать къ чужой помощи, Эмми, почти ребенокъ по лтамъ, служила ему теперь нянькой, и онъ безпомощный, слабый не могъ двигаться съ мста безъ тего, чтобы не опереться на ея руку. Не смотря на то, что Гэй отнималъ почти весь день у Эмми, Филиппъ не чувствовалъ недостатка ни въ чемъ. Все нужное подавалось ему во время, и Анна, Арно и старуха сидлка, итальянка, всегда были у него подъ рукою. Большую же часть времени Филиппъ все-таки оставался одинъ, окруженный книгами и газетами. онъ принимался иногда ихъ перелистывать, но слабость глазъ и недостатокъ соображенія отнимали у него охоту заниматься чтеніемъ. Онъ больше лежалъ и думалъ. Гэй поглощалъ вс его чувства. Стыдъ за прошлое, угрызенія совсти и горькая тоска при мысли, что если Гэй, оклеветанный имъ, оскорбленный, погибнетъ жертвою своего самоотверженія къ нему! Все это пугало Филиппа день и ночь. Онъ готовъ былъ искренно просить у Гэя прощенія за все зло, которое онъ ему сдлалъ, и молилъ объ одномъ, чтобы Господь сохранилъ ему жизнь,

На десятый день, посл того какъ Гэй заболлъ, Филиппъ нашелъ возможность одться и выйдти въ слдующую комнату, гд Эмми общала отобдать вмст съ нимъ. Когда онъ легъ на диванъ, то его худоба показалась еще ужасне. Процессъ одванія его очень утомилъ и онъ во время обда молчалъ. Эмми какъ нарочно чувствовала себя въ хорошемъ расположеніи духа, Гэй спалъ хорошо въ эту ночь, жаръ его уменьшался, онъ немного покушалъ и шутя уврялъ жену, что ему нужно только подышать Рэдклифскимъ воздухомъ, чтобы совсмъ поправитьса. Онъ очень обрадовался, услыхавъ, что Филиппъ всталъ съ постели.

Посл обда Эмми ушла на верхъ и вернулась часа черезъ полтора. Каково было ея удивленіе, когда она застала Филиппа съ перомъ къ рук, онъ только-что кончилъ какое-то письмо, и измученный, сидлъ облокотившись локтемъ на столъ. Лицо его было очень блдно, глаза тусклы и губы выражали страданіе.

— Неужели у васъ достало силъ написать письмо? спросила съ испугомъ Эмми.

— Да, — едва внятнымъ голосомъ отвчалъ Филиппъ. Надпишите мн адресъ: у меня рука дрожитъ. Онъ подалъ ей конвертъ, дйствительно пальцы его сильно дрожали.

— Вы пишете къ своей сестр? сказала Эмми.

— Нтъ, къ вашей. Пишу къ ней первый разъ въ жизни. Въ конверт вложено также письмо къ вашему отцу. Я открылся ему во всемъ.

— И хорошо сдлали, — заключила Эмми. Теперь вы будете спокойны. Но какъ вы утомились, Филиппъ, ложитесь скоре въ постель, я позову Арно.

— Погодите, дайте мн отдохнуть! проговорилъ онъ слабо и упалъ на подушку въ глубокомъ обморок, лицо его помертвло. Эмми долго оттирала его, пока онъ снова не очнулся.

Въ комнату вошла Анна за письмами.— Нужно отослать ваше письмо? спросила Эмми у больнаго.

Онъ кивнулъ ей молча головою и тихо зарыдалъ. Когда Анна вышла, Эмми подошла къ дивану и ласково начала уговаривать Филиппа. Она догадалась, что этому гордому, непреклонному человку трудно сознаться въ своей ошибк и еще трудне знать, что ему готовится униженіе отъ людей, которые до сихъ поръ считали его умне себя.— Хоть бы Гэй былъ подл него! подумала Эмми, чувствуя, что она не въ состояніи успокоить нравственныя страданія Филиппа. Женскій тактъ ея запрещалъ ей много говорить.

— Успокойтесь, полноте, вы сами увидите современемъ, что хорошо поступили, написавъ папа, — убждала она больнаго, давая ему нюхать спиртъ и втирая ему одеколонъ въ виски.

— Благодарю, Эмми! отвчалъ Филиппъ, успокоившись немного. Ну, что Гэй?

— Слава Богу, онъ спалъ хорошо, и теперь чувствуетъ себя свже.

— Однако вы ему врно нужны. Я васъ задержалъ.

— Да, если онъ проснулся, я бы желала пойдти къ нему — замтила Эмми.— Да вамъ то лучше ли, Филиппъ?

— Лучше, лучше, я пойду къ себ, — сказалъ Филиппъ, и онъ хотлъ встоть.

— Нтъ, одного васъ не пущу, погодите, я позову Арно, онъ васъ сведетъ въ постель, — сказала Эмми и побжала за Арно.

Мужа нашла она не спящимъ и разсказала обовсемъ случившемся.

— Бдный малый! замтилъ Гэй.— Намъ нужно его успокоить.

— Написать мн къ своимъ, какъ дорого стоило ему признаніе, — спросила Эмми. Мама очень обрадуется, узнавъ, что ты съ нимъ объяснился.

— Имъ никогда не понять, что выстрадалъ Филиппъ — со вздохомъ возразилъ Гэй.

— Я предупрежу папа и пошлю письмо Филиппа немного позже, чтобы смягчить впечатлніе, которое оно сдлаетъ на нашихъ.

— Бдная Лора! сказалъ Гэй. Напиши ты къ ней тоже, Эмми, скажи, что я очень раскаяваюсь, если огорчилъ ее своими неумстными шутками на счетъ Филиппа.

— Ну, полно, — улыбаясь возразила Эмми.— Если кого можно упрекнуть въ этомъ, то конечно меня, а не тебя.

— По крайней мр теперь, Эмми, ты врно тоже заговорила.

— Еще бы! я недаромъ видла, что вынесъ Филиппъ.

Эмми услась писать свои письма подл самой постели мужа. Онъ поправлялъ ей нкоторыя выраженія, совтывалъ приписать то то, то другое, и говорилъ такъ здраво, обстоятельно, что Эмми вообразила уже, что Гэй выздоравливаетъ, хотя пульсъ его былъ еще высокъ, а жаръ не проходилъ.