НАША ЗЕМСКАЯ ПОПЫТКА.
НАША ЗЕМСКАЯ ПОПЫТКА.
Н. Ш.
‘Дло’, No 1, 1870
Наша земская попытка, Шелгунов Николай Васильевич, Год: 1870
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Пятилтній опытъ существованія нашего земства достаточно раскрылъ слабыя стороны его. Послужитъ ли это урокомъ для земства на будущее время,— пока сказать трудно, но нтъ основанія и отчаиваться, вмст съ противниками его, за все будущее только по первымъ неудачамъ. Для крупныхъ общественныхъ реформъ нужны крупныя силы и большія средства, для проведенія въ жизнь такого народнаго учрежденія, какъ земское дло, нужны были не единичныя усилія, не рознь и постоянное непониманіе другъ друга, а дружная общественная энергія и сознаніе своихъ взаимныхъ интересовъ. Вотъ этой-то силы и недостаетъ до сихъ поръ нашему земству. Нтъ въ немъ здороваго общественнаго чувства, которое бы примиряло крайности, сглаживало шероховатости и стремилось къ одной общей цли. Индивидуализмъ и ‘своя рубашка къ тлу ближе’ обезсиливаютъ и обезсмысливаютъ его дятельность, такъ что какъ успхи, такъ и неудачи земскаго дла зависятъ отъ случая, отъ той или другой выдающейся личности, но не отъ общаго направленія и коллективныхъ стремленій. Случайно явится умный и честный членъ земской управы, и всему ходу дда дастъ живой толчекъ, чрезъ нсколько времени выступаетъ человкъ съ противоположными взглядами, и все потянется за нимъ, на всемъ отпечатлется его личная воля и вліяніе. Одинъ откроетъ школы, соберетъ деньги, убдитъ въ необходимости экономическаго улучшенія, другой наскочитъ — школы закроетъ, деньги положитъ въ банкъ и обнесетъ все это ‘зловреднымъ нововведеніемъ.’ Борьба индивидуальнаго произвола съ общественными попытками проходитъ чрезъ весь пятилтній періодъ нашего земскаго устройства. А между тмъ мы считаемся народомъ земскимъ по преимуществу и могли бы быть сильнымъ и солидарнымъ обществомъ, потому что въ основ нашей народной жизни лежитъ общинный духъ и общинное устройство.
‘Т самые противники, — говоритъ князь Васильчиковъ въ своей книг — ‘О самоуправленіи’, — т самые дятели, которые ратуютъ на словахъ противъ общины, на дл ее допускаютъ, регламентируютъ и признаютъ, и среди оглушительныхъ криковъ, съ коими преслдуются и уличаются наши вредныя направленія, обзываемыя коммунизмомъ и соціализмомъ, мы не встрчали ни одного человка, который бы взялся перемнить наше общинное устройсито. Рзко, ярко описываются неудобства общиннаго землевладнія, но когда отъ возраженія переходятъ къ предположеніямъ, вся эта яростная оппозиція разршается самыми скромными и миролюбивыми заявленіями. Общину, говорятъ, не слдуетъ закрплять на вчныя времена, но въ настоящее время расторгать насильственными мрами тоже не слдуетъ — ее надо постепенно развязывать, освобождать отъ внутренняго гнета круговой поруки, но не разстраивать ея организмъ, обезпечивающій и порядокъ администраціи, и правильное отбываніе повинностей, такъ что въ конц концовъ вс мннія сходятся въ томъ всеобщемъ убжденіи, что какъ бы община ни была несовершенна, по своей настоящей форм, но другой формы, другого органа для внутренняго общественнаго управленія русской земли въ данный моментъ нтъ, и найти, выдумать и устроить нтъ никакой возможности. Если это дйствительно такъ, если въ самомъ дл не нашлось еще никого въ Россіи, кто бы взялся отмнить общинное владніе и земельный надлъ — то спрашивается, къ чему могутъ привести сужденія и критика такихъ учрежденій и обычаевъ, которые ничмъ другимъ въ настоящій моментъ замнены быть не могутъ — и не благоразумне ли, вмсто гадательныхъ предположеній, заняться скромною задачею о правильномъ развитіи общественнаго быта изъ тхъ коренныхъ началъ, на коихъ онъ зиждется и ростетъ.’
Это говоритъ одинъ изъ землевладльцевъ, князь Васильчиковъ, принимающій самое дятельное участіе въ длахъ земства, не теоретикъ и мечтатель, а человкъ практическій, котораго самая пошлая журнальная инсинуація не можетъ заподозрить въ задней мысли или въ ребяческихъ увлеченіяхъ. Постановка вопроса княземъ Васильчиковымъ есть вполн логическая. Если община составляетъ основу нашей жизни, если мы народъ земскій по преимуществу, то зачмъ же намъ идти въ противоположную сторону, лсмать то, что создано нсколькими поколніями и коренными условіями нашей жизни. Защитники розни и индивидуализма, предводимые партіей ‘Московскихъ Вдомостей’, уже по самому характеру дятельности этой партіи не должны внушать намъ особеннаго доврія къ своимъ совтамъ и теоріямъ.
Если эта партія обвиняетъ сторонниковъ русской общины въ слпомъ заимствованіи западныхъ, вредныхъ ученій, то этимъ самымъ она даетъ право обвинить себя въ томъ же. Эта партія есть партія разложенія и розни,— ищущая подкрпленія своимъ тенденціямъ также въ ученіи и опыт Запада. Но это ученіе, какъ показала исторія западно-европейскаго развитія, ведетъ къ сословному разъединенію, къ борьб и взаимному обезсиленію общественныхъ элементовъ — это ученіе застоя и нищеты, экономическаго антагонизма и индивидуальныхъ безплодныхъ стремленій. Не въ этомъ сила народа, какъ доказалъ опытъ, не въ этомъ его будущій прогрессъ и примиреніе враждебныхъ тенденцій. Этого факта кажется совершенно бы достаточно для убжденія партіи ‘Московскихъ Вдомостей’, но она снова поднимаетъ старые вопросы и какъ бы хочетъ повернуть исторію назадъ. Не разсудительне ли смириться предъ несокрушимой силой общей пользы?
Освобожденіе крестьянъ, земство и судебные уставы вовсе не случайное явленіе, изолированное отъ историческихъ явленій другихъ народовъ. Въ нашихъ реформахъ проявилось вліяніе мірового историческаго движенія, которое выразилось въ Англіи, Франціи, Германіи, Америк въ соотвтственныхъ же реформахъ и преобразованіяхъ. Мы пошли въ земство, потому что весь міръ стремится къ нему же. Везд мы видимъ борьбу политическихъ партіи, попытки къ реорганизаціи экономическаго быта и вся эта борьба, вс эти попытки идутъ повсюду въ земскомъ направленіи. Слдовательно, мы повторили только то, что длаютъ другіе народы и обнаружили стремленіе идти въ одномъ направленіи со всмъ остальнымъ цивилизованнымъ міромъ. Если это такъ, если мы лишь увлечены общимъ потокомъ исторіи, то откуда является московское противодйствіе, въ чемъ для него поводъ и основаніе? Противодйствіе упомянутой партіи ищетъ своей опоры въ историческомъ прошломъ, въ томъ самомъ, чмъ сильна прусская юнкерская партія. Это партія феодаловъ, стоящая вн прогрессивной исторіи, партія внутреннихъ помхъ, крамолы и безпокойства. Не будь этой партіи, исторія длала бы мирно свое дло и Россія не испытывала бы тхъ тревогъ общественнаго мннія, которыя возбуждаетъ эта партія, старающаяся для обезпеченія себ успха дйствовать на чувство страха. Ссылаемся на примръ Англіи. Въ настоящее время въ Англіи совершается движеніе въ земскомъ направленіи, движеніе, которое должно измнить совершенно характеръ англійскаго управленія. А между тмъ въ Англіи все тихо и спокойно, и только люди,— слдящіе за ея внутреннею жизнію, знаютъ, какая совершается въ ней глубокая и далеко захватывающая перестройка. ‘Реформа внутренняго земскаго управленія открылась въ Англіи одновременно съ реформой парламента, и непосредственно за знаменитымъ биллемъ 1832 года, послдовалъ Poorlaw-amendment Act 1834 года, по коему введены новые порядки сначала въ вдомство общественнаго призрнія, въ послдствіи и во вс другія. Преобразованіе это прошло, или, врне сказать, проходитъ незамтно. Оно продолжается и нынче, но не привлекаетъ вниманія публики и публицистовъ по сухости предмета, по мелочности интересовъ, относящихся до отдльныхъ погостовъ, городовъ, или графствъ. Всемірные дятели европейской цивилизаціи, занятые высокопарными преніями о равенств, свобод, сословныхъ элементахъ и народностяхъ, не удостоиваютъ вниманія этого тихаго, скромнаго и скучнаго процесса англійскихъ реформъ. Онъ однако замчателенъ, какъ мирная и законная революція, превращающая самую аристократическую страну Европы въ царство равноправнаго народа’, говоритъ князь Васильчиковъ. Англія тмъ и замчательна, что она всегда умла длать своевременную и мирную уступку земскому элементу. Не то мы видимъ въ Пруссіи. Въ Пруссіи вс феодальные, средневковые обряды и формы понын сохраняютъ свою законную силу, и реформы, предпринятыя правительствомъ еще въ 1812 году, не успли войти въ дйствіе. Примръ Пруссіи поучителенъ въ томъ отношеніи, что въ ея борьб за земскія права отражаются, какъ въ зеркал, тенденціи консервативныхъ партій всхъ остальныхъ странъ. Нмецкая юнкерская партія старается изъ всхъ силъ сохранить вотчинную полицію и замстить ею крестьянское самоуправленіе, право голоса по владнію поставить на мсто выборнаго начала, и безземельное освобожденіе крестьянъ, вмсто земельнаго. Но вс современные публицисты и государственные люди Нрусіи уже согласились, что порядки, плняющіе юнкерскую партію, нельзя удерживать доле, потому что они потеряли всякое значеніе. Съ 1860 года дло прусскаго земства можно уже считать вполн выиграннымъ. Даже самые ярые поборники старыхъ порядковъ убдились въ невозможности защищать ихъ дале. Но партія застоя пытается продолжать борьбу на нкоторыхъ пунктахъ, отстаивая ихъ съ отчаяннымъ упорствомъ, несмотря на то, что и правительство, и либеральная партія прусскихъ палатъ противъ охранителей средневковыхъ формъ. Повидимому охранительной партіи слдовало бы отнестись благоразумно къ неизбжному будущему и подчиниться примру англійской аристократіи. Но нтъ, прусская юнкерская партія своимъ упрямствомъ только отодвинула осуществленіе благодтельныхъ реформъ больше чмъ на полстолтіе и задержала развитіе Пруссіи, не обезпечивъ себ побды. И къ чему же сводится въ настоящее время весь отчаянный споръ феодаловъ?— Къ тому, чтобы отстоять право голоса по владнію, приписанное всякому рыцарскому имнію!
Совершенно подобное же явленіе представляетъ у насъ партія индивидуалистовъ.. Подражая прусскимъ феодаламъ она однако не иметъ такой твердой точки опоры въ историческомъ прошломъ, какъ нмецкая юнкерская партія, и потому ея попытки остановить ходъ русскаго историческаго развитія заслуживаютъ еще большаго соболзнованія.
Хотя земскія преобразованія западной Европы своимъ названіемъ какъ бы указываютъ на коренное родство ихъ съ русскими стремленіями къ земству, но въ тхъ и другихъ есть нкоторая разница и даже довольно важная. Разница заключается именно въ тхъ отношеніяхъ нашего народа къ земл, которыя въ западной Европ утратили свое первоначальное значеніе.
У насъ слово ‘земство’ заключаетъ въ себ какое-то таинственное, расплывающееся понятіе, какъ бы уничтожающее значеніе лица. Подъ именемъ земство понималось всегда представительство не народа, а земли. ‘Земство’ указываетъ на глубокую связь народа съ землею, зависимость этого народа отъ земли и перевсъ территоріальный надъ индивидуальнымъ. Слово гражданинъ, народъ, отечество чужды нашему лтописному или оффиціальному приказному и законодательному языку. Съ первыхъ главъ нашей исторической жизни на первый планъ выступаетъ земля, она велика и обильна, говорятъ послы новгородскіе въ 862 году, и съ того времени до новйшихъ слова: земля’ земство, земскіе чины и люди употребляются для означенія понятій соотвтствующихъ иноземнымъ понятіямъ: отечество и народъ, какъ будто въ Россіи человкъ и земля составляютъ одну неразрывную единицу и какъ будто гражданинъ, обыватель, русскій подданный неразлученъ съ правомъ поземельнаго владнія, немыслимъ безъ недвижимаго имущества и надла, не полонъ безъ участія въ пользованіи русской земли. Это отсутствіе личнаго элемента и преобладаніе земскаго составляетъ главное явленіе русской общественной жизни, имвшее роковое вліяніе на все ея развитіе.
Судя по памятникамъ древнерусскаго законодательства, хотя и не всегда яснымъ, слдуетъ думая, что до исхода XVII стол. государственное, общественное и частное тягло тянулось съ земельныхъ угодій. Русская земля признавалась государевою собственностію и жаловалась въ пользованіе или владніе. Пожалованныя земли обыкновенно освобождались отъ всякихъ платежей. То были земли блыя или обленныя. Вся же тягость государственнаго тягла лежала на земляхъ черныхъ, на поселенныхъ на нихъ черныхъ людяхъ — крестьянахъ. Тягло всегда лежало на имуществ, а не на лиц, и тяглыя земли отвчали за исправленіе всякихъ повинностей, какъ государственныхъ, такъ и частныхъ. Земля, лежавшая впуст, не подлежала никакому окладу: но какъ только на ней поселялись черносошные или посадскіе, она превращалась въ податную или тягловую. Въ этомъ порядк организаціи податного порядка лежитъ корень слова земство и земскія повинности. Такъ какъ вс тягловыя земли были во владніи и пользованіи простого народа, то на него легли и вс повинности. По повинность всегда предполагаетъ право, потому и земскіе люди получили, хотя и не обширныя, но все-таки нкоторыя права. Изъ земскихъ людей выбирались земскіе старосты и цловальники: выборъ производился крестьянами, всми лучшими, и средними и младшими. Раскладка разверстывалась міромъ подъ надзоромъ сельскихъ старостъ, но по приговору всхъ людей. Они верстались сами промежъ себя въ оброкахъ и во всякихъ податяхъ, по животамъ, по промысламъ и по угодьямъ.
Петръ I задумалъ измнить эту процедуру, и подати и налоги съ земли перевелъ на души. По русская душа никогда, и даже самимъ Петромъ, не отдлялась отъ земли, потому что душа, неприписанная къ земл, не платила ничего. Только дворянство было избавлено отъ подушной подати. Взамнъ ея оно обязано было исполнять службу натурой. Впослдствіи, по мр увеличенія государственныхъ надобностей, вс разнообразные виды новыхъ податей и налоговъ пріурочивались къ подушной подати, вн которой однако стоялъ дворянинъ. Когда Екатерина II дворянской грамотой отмнила принудительную службу, русское помстное сословіе получило вольности и права на праздную жизнь вн службы. Освобожденное отъ налоговъ, оно, вмст съ тмъ, сохранило за собою право разлагать и расходовать земскіе сборы, въ уплат которыхъ не участвовало. Ему предоставлено право творить судъ и расправу чрезъ людей выборныхъ изъ своего сословія надъ людьми тяглыми, податными.
Перемны въ земскихъ повинностяхъ начались еще въ предыдущее царствованіе. Новый уставъ, изданный въ 1851 г., засталъ русское земство въ слдующемъ положеніи. Дворянство оказалось изъятымъ отъ подушной подати, отъ всхъ натуральныхъ и денежныхъ повинностей и отъ обязательной службы. Гильдейское купечество — точно также. Вс земскія повинности лежали полною своею тягостію на податномъ сословіи, раздлявшемся на городскихъ и сельскихъ обывателей. Вс сборы разлагались, взыскивались и взносились по числу ревизскихъ душъ.
Этимъ порядкомъ огромное пространство плодородныхъ равнинъ и высокоствольныхъ лсныхъ дачъ, находившееся въ рукахъ немногихъ крупныхъ землевладльцевъ и лсопромышленниковъ, очутилось вн всякихъ платежей, а напротивъ того земли заселенныя несли за себ вс государственныя тягости. На рабочемъ человк лежали вс безъ исключенія повинности личныя, денежныя, оброкъ, рекрутство, постой, подводы, барщина и государственная подушная подать. Такимъ образомъ Петръ I, взявшій за образецъ иноземное и преимущественно нмецкое, искуственно привилъ къ Россіи то, что сложилось на Запад перевсомъ феодализма надъ земствомъ, и что совершенно противорчіе русскимъ историческимъ бытовымъ условіямъ. Въ Россіи, какъ и во Франціи, государство держалось и хранилось грудами и личною работою простого народа. Въ Россіи, какъ и во Франціи, дворянство постепенно избавилось отъ всхъ государственныхъ обязательствъ, безъ соотвтственной доли въ повинностяхъ. Но глубоко въ каждомъ народ сидитъ убжденіе въ безусловной необходимости общаго участія въ общихъ тягостяхъ. Въ русскихъ — больше чмъ въ комъ либо, сохранилось благоговйное воззрніе на коллективное участіе міра въ мірскомъ дл. Кто стоитъ вн мірского дла, тотъ, по мннію нашего народа, вн его міра. Привиллегіи могутъ дать силу матеріальную, но не въ состояніи создать силу нравственную. Отъ этого высшее сословіе Франціи утратило свое значеніе и всякое нравственное вліяніе, на народъ, отъ этого же и у насъ дворянское сословіе, гордое своими преимуществами, не играло никогда, посл Петра Великаго, вліятельной роли надъ народной массой. Не то мы видимъ въ Англіи. Тамъ высшія сословія приняли на себя вс тягости внутренняго управленія и съ замчательнымъ политическимъ смысломъ воспользовались своими обязанностями для развитія своихъ правъ. Въ Англіи, какъ и у насъ, земля признавалась государевой собственностію и, но мр того, какъ она раздавалась въ частныя руки, облагалась тягломъ. Въ Англіи подать падала не на лицо, а на имущество, кому бы оно ни принадлежало, и потому тамъ плательщиками вышли богатые, а неплатящіе освободились отъ государственныхъ тягостей. Съ древнйшихъ временъ народъ англійскій раздлился на сословіе имущихъ и неимущихъ, съ тхъ же древнйшихъ временъ на имущихъ возложены были вс общественныя и земскія повинности, а неимущіе уволены были отъ всякаго тягла. Вмст съ тмъ политическія права были даны однимъ богатымъ, а бдные лишены ихъ. Въ этомъ принятіи на себя богатыми всхъ земскихъ и платежныхъ тягостей, лежитъ причина той силы, какою пользуется англійская аристократія, и того уваженія, которое воздаетъ ей народъ.
Теперь мы вмст съ Европою становимся на путь исправленія прошлыхъ историческихъ ошибокъ, созданныхъ частію неизбжностію обстоятельствъ, частію непониманіемъ духа своего народа и своей исторіи и слпымъ заимствованіемъ нмецкихъ порядковъ. По намъ по этому пути идти легче, чмъ западной Европ и особенно Германіи. Германія уже съ XVI ст. начала уничтожать свою сельскую общину и превращать землевладніе изъ общиннаго въ участковое. Вмст съ этимъ крестьянскія общества начали подчиняться административной власти и власти помщичьей. Общины раздлились на частныя и вольныя. Частными завдывали вотчинные владльцы, вольными — королевскіе чиновники. Такимъ образомъ былая хозяйственная сила общинъ изчезла и хозяйственное значеніе ихъ смнилось — административнымъ. Этотъ переходъ хозяйственной силы въ силу административную похоронилъ все значеніе нмецкаго земства. По за то теперь, когда Германіи пришлось становиться на путь прогрессивныхъ преобразованій, ей приходится приносить покаяніе за свои прошлыя ошибки. Германія 50 лтъ тому назадъ сознала необходимость обратнаго поворота и задумала искуственно созданную крестьянскую административную общину превратить въ общину хозяйственную. По опытъ идетъ туго, ибо участковый раздлъ создалъ слишкомъ большое число неимущихъ домохозяевъ, усложнилъ презрніе бдныхъ и превратилъ членовъ хозяйственной общины въ полицейскихъ и административныхъ агентовъ, совершенно неспособныхъ къ хозяйственному земскому самоуправленію. Германскіе публицисты и государственные люди наконецъ поняли эту слабую сторону общественнаго организма своей страны и какъ прежде ратовали за индивидуализмъ, такъ теперь стоятъ за самостоятельность обществъ и за общинное владніе. По едва ли Германіи удастся возсоздать учрежденіе, ею же самою расторгнутое нкогда насильственно. И вотъ мы видимъ, что Германія взамнъ бытовыхъ житейскихъ союзомъ стремится создать вольную общину — ассоціацію, основанную на добровольномъ соглашеніи.
Для насъ примръ Германіи можетъ служить спасительнымъ руководителемъ въ томъ, чтобы вншними заимствованными теоріями и сословными предразсудками не нарушать бытовой связи и органическаго хода развитія русскаго общества.
У насъ представленіе о земской сил живо до сихъ поръ, ему только мшали нкоторыя иноземныя петровскія заимствованія. Но нмецкому индивидуализму не удалось стать выше русской земской равноправности, русскаго міра, русской общины. Вотъ отчего и былъ такъ пораженъ Гакстгаузенъ, увидвшій въ русской общин практическое разршеніе той трудной задачи, за которую принялась Германія, и съ которой она возится безуспшно боле полустолтія. Въ нашей примитивной, исторической чистот или исторической молодости кроется причина, почему вс учрежденія, основанныя на индивидуализм, къ намъ не прививались. Наша сила въ нашей земл и въ нашемъ земскомъ элемент, ибо въ немъ лежитъ начало экономическаго самоуправленія и экономической силы страны. Наши географическія и пространственныя условія придаютъ сельской общин силу, невозможную на Запад, ибо ставятъ наши общины вн той возможности крпкой связи съ центральной властію, какъ, напримръ, во Франціи, гд община тоже утратила свой сельскохозяйственный смыслъ, сдлалась административной единицей. Во всемъ этомъ заключается причина, почему земское преобразованіе и земское самоуправленіе, данное народу одновременно съ освобожденіемъ крестьянъ, иметъ для насъ такую глубокую важность.
Земское самоуправленіе есть основное подспорье политическому управленію. Центральная политическая власть не можетъ взять на себя завдываніе разными хозяйственными мелочами и въ видахъ собственнаго облегченія предоставляетъ ихъ тмъ, кому он ближе извстны, и кто, слдовательно, легче и выгодне можетъ съ ними управиться. ‘Во всхъ странахъ и у всхъ народовъ, кром высшихъ государственныхъ и династическихъ интересовъ, есть еще и много другихъ скромныхъ нуждъ и пользъ, которыя должны быть удовлетворены на мстахъ, но мстнымъ соображеніямъ и мстнымъ свденіямъ, и совершенно независимо отъ политическихъ цлей и видовъ: ставить починку мостовъ, исправленіе дорогъ, призрніе бдныхъ, продовольствіе голодныхъ въ зависимость отъ того же начальства, которое объявляетъ войну, заключаетъ трактаты, издаетъ законы и заправляетъ финансами,— значитъ смшивать два дйствія, требующія совершенно различныхъ способностей, отъ этого смшенія происходитъ, что во всхъ централизованныхъ государствахъ мстные интересы приносятся въ жертву общимъ и совершенно теряются изъ вида.’ Поэтому, самоуправленіе представляетъ ту выгоду, что выдляетъ внутреннее управленіе изъ сферы политики и ставитъ боле прочные экономическіе интересы вн зависимости отъ случайнаго, временного возбужденія страстей и борьбы политическихъ партій.
Разграниченіе круга дйствій политической и земской власти не представляетъ трудности. Для насъ это дло, можетъ быть, легче, чмъ для другихъ европейскихъ государствъ. Наше слово ‘земство’ весьма опредлительно указываетъ на характеръ и кругъ дйствій земскаго элемента: то дла, непосредственно касающіяся внутренняго земскаго хозяйства и стоящія вн политическаго управленія.
Предоставленіе земству права полнаго хозяйственнаго самоуправленія не грозитъ ни малйшимъ посягательствомъ на силу центральной власти, оно уживается превосходно рядомъ съ самыми противоположными формами управленія — съ самодержавіемъ и народнымъ представительствомъ. Въ подтвержденіе этой мысли мы можемъ привести фактъ и изъ русской исторіи. Кажется Іоанна IV Грознаго нельзя упрекнуть въ мягкости права и въ томъ, чтобы онъ не отстаивалъ интересовъ самодержавія. А между тмъ этотъ самый Грозный Іоаннъ является первымъ другомъ народа и, какъ только вступилъ въ возрастъ, публично, на Лобномъ мст въ Москв, и при самой торжественной обстановк, окруженный хоругвями и духовенствомъ, высказалъ свой взглядъ на личное отношеніе монарха къ земскому элементу. ‘Люди Божіи, говорилъ онъ, имйте вру въ Бога и любите меня. Теперь уже не воротить тхъ обидъ, раззоренія и налоговъ, которые потерпли въ моей молодости, но молю васъ оставить другъ другу вражды и тяготы свои безъ послдствій, насколько это возможно. Отнын я буду вашимъ судьею и защитой, я буду охранять васъ отъ неправды и притсненій’. И Іоаннъ Грозный до конца своей жизни остался покровителемъ низшихъ противъ высшихъ. Онъ далъ народу самоуправленіе и право перехода, онъ постоянно покровительствовалъ крестьянамъ, постоянно поддерживалъ дворянъ и дтей боярскихъ противъ бояръ и этимъ предоставленіемъ власти земству грозный царь нисколько не боялся ослабить свою собственную власть, ибо очень хорошо понималъ ту границу, которая раздляетъ кругъ его дятельности отъ круга хозяйственной дятельности народа.
Вопросъ о границахъ власти и сил властей Іоаннъ Грозный понималъ, можетъ быть, лучше, чмъ понимаетъ его нынче партія индивидуалистовъ. Центральная власть и земство — это два полюса, охраняющіе взаимную неприкосновенность отъ той промежуточной инстанціи, которая зовется администраціей и которую при Іоанн IV изображали бояре. Центральная власть есть источникъ закона и нрава обложенія страны податями и повинностями. Земская власть, въ свою очередь, сила, завдывающая земскими хозяйственными длами черезъ своихъ выборныхъ. Администрація и земство вращаются въ одномъ круг дйствій, они стремятся къ одной общей цли, но съ разныхъ точекъ зрнія. Ни для администраціи, ни для земства нельзя установить заране точныхъ разграничивающихъ постановленій на каждый случай, котораго и предвидть невозможно. Поэтому, если между земствомъ и администраціей произойдетъ столкновеніе по спорному вопросу, и если администрація сильна, то земство по необходимости должно сложить свое оружіе. Кому же разршить эти спорные вопросы и недоумнія, возбуждаемые нердко простымъ соревнованіемъ? Поршить и примирить ихъ можетъ только одна высшая центральная власть.
У насъ съ первыхъ шаговъ земства начались между нимъ и мстной и центральной администраціей препирательства, при которыхъ, та и другая старались отстаивать свое достоинство и свою силу. Препирательства эти во многихъ случаяхъ происходили частію отъ неточнаго и неяснаго представленія себ властями ихъ круга дятельности, а съ другой стороны потому, что само земское положеніе не могло предвидть и предусмотрть всхъ тхъ вопросовъ, которые пришлось разршить земству. Передъ земствомъ лежали дв задачи: приводить въ дйствіе земское положеніе и дополнять, исправлять, пояснять его ко указанію своего собственнаго опыта. Въ этой неопредлительности задачи, которую однако законъ не могъ опредлить точно, лежало неизбжное начало тхъ столкновеній, которыя привели наконецъ къ результатамъ, неблагопріятнымъ для развитія нашего земства. Но, какъ мы уже сказали, законодательная власть и не могла предршать всего, ибо какъ же предршать ходъ исторіи и возникновеніе интересовъ, въ настоящее время несуществующихъ? Законодательная власть не пророкъ. Поэтому ясно, что она можетъ являться лишь верховнымъ судьею въ подобныхъ столкновеніяхъ.
У насъ нердко слышались обвиненія земству въ томъ, что оно пыталось уже слишкомъ расширить свои права и заходило въ предлы, неподлежащіе его области. Въ этомъ обвиненіи есть правда. Членырусскаго земства дйствительно отличались не всегда тмъ благоразумнымъ пониманіемъ своихъ обязанностей, которое могло бы предотвратить столкновеніе его съ администраціей. Но всегда ли администрація не нарушала тоже своихъ границъ? а во-вторыхъ, и само положеніе давало земству возможность заходить въ чужую область, ибо не было установлено между властями точной промежуточной границы. Напримръ, земству предоставлено было право имть попеченіе о развитіи торговли и промышленности. По должно ли попеченіе входить въ кругъ дятельности земства, не даетъ ли оно ему право вндряться въ дйствія финансовой власти или стснять личную свободу членовъ земства? Смотря потому, какъ поступитъ земство, оно можетъ обнаружить покушеніе или на свободу финансовой администраціи, или на свободное право торговыхъ и земскихъ людей. Или — земству предоставлено право участія въ длахъ народнаго образованія и народнаго здравія и участіе это должно состоять преимущественно въ хозяйственномъ отношеніи. Но если это участіе только преимущественно, то оно конечно не исключаетъ вмшательства земства и въ другія дла, кром хозяйственныхъ. Какимъ же образомъ могло бы случиться столкновеніе властей, если, съ одной стороны, не положено на первый разъ точныхъ границъ, а съ другой, во многихъ случаяхъ, эти границы и установить невозможно. Наконецъ справедливо ли все обвиненіе въ неблагоразуміи относить на исключительную неопытность земскихъ представителей?
Есть еще одинъ пунктъ, на которомъ земство должно непремнно сталкиваться съ другой параллельной властію, установляемою нашимъ закономъ. У насъ собственно земскими учрежденіями называются уздныя и губернскія собранія и управы, волости же, магистраты, думы признаются учрежденіями общественными. Положеніе о земскихъ учрежденіяхъ положительно запрещаетъ земству всякое вмшательство въ кругъ дйствій общественныхъ учрежденій и властей. Но этотъ кругъ нигд ясно не опредленъ и земство по самому существу своей дятельности, неизбжно на каждомъ шагу вступаетъ въ соприкосновеніе съ общественными учрежденіями. Недоразумнія, происходящія при этомъ, ослабляютъ связь земства съ общественными учрежденіями и дйствуютъ вредно на об стороны. Причина неизбжности подобныхъ столкновеній заключается въ однообразіи земскаго института, принятаго для всей Россіи. Для разныхъ мстностей должны быть предоставлены и различныя основанія организаціи хозяйственнаго управленія. Въ тхъ населенныхъ мстностяхъ, гд преобладаетъ скученное населеніе съ большимъ полевымъ надломъ, общественное управленіе можетъ имть самостоятельность, ибо каждое сельское общество образуетъ собою сильную единицу съ большою внутреннею связію. Напротивъ того, въ мстностяхъ, гд сельскія общества разсяны и раздроблены, какъ въ сверныхъ и сверовосточныхъ губерніяхъ, гд составъ сельскихъ обществъ слабъ и разнообразенъ, слдуетъ создать боле прочную связь, которой сельское общество не можетъ найти въ волостномъ центр. Однимъ словомъ, это вопросъ мстной централизаціи и мстной децентрализаціи, но направленной исключительно къ земскимъ цлямъ.
Но хотя ‘земскія учрежденія’ и запрещаютъ земству всякое вмшательство въ дла общественныя, и крестьянскія начальства подлежатъ особому вдомству, тмъ не мене сельскія сословія входятъ въ составъ земства черезъ своихъ гласныхъ. Такимъ образомъ сельская община двоится въ своихъ собственныхъ длахъ. Понятно, что практика должна измнять этотъ теоретическій порядокъ. Самою силою вещей волость превращается постепенно въ общую исполнительную инстанцію, ибо въ ней стекаются вс дла всхъ вдомствъ, судебныхъ, земскихъ и административныхъ. Хотя законъ и запрещаетъ обращаться къ волости, но къ кому обращаться земству съ вопросомъ земско-волостного хозяйства, если не существуетъ другихъ мстныхъ органовъ? Волость является, такимъ образомъ, центромъ, къ которому обращаются вс, который завдываетъ всми длами внутренняго крестьянскаго самоуправленія, отъ исправности управленія котораго зависитъ успшный ходъ суда, хозяйства, администраціи. Власть сдлалась такимъ образомъ органомъ земскихъ и мировыхъ учрежденій.
Кром того она иметъ еще и значеніе общественнаго учрежденія, ибо изображаетъ собою представительство сельскихъ обществъ и производитъ между ними судъ и расправу.
Волость, какъ общественное, учрежденіе завдываетъ лишь длами сельскихъ обществъ. Но кром крестьянъ въ волости живутъ частные землевладльцы, торговцы и разночинцы. Слдовательно въ волости совмщаются представители двухъ противоположныхъ элементовъ — общиннаго и личнаго. Изъ нихъ только одинъ общинный подлежитъ по закону вденію волости, личный же изъ нея выдляется. Этимъ путемъ создается вредная для общей хозяйственной гармоніи двойственность. Индивидуализмъ и общинность являются разрозненными силами и для примиренія ихъ существуетъ лишь одинъ выходъ — сліяніе. ‘Мы смемъ думать, что сельской общин придаютъ въ Россіи нсколько преувеличенное и ошибочное значеніе,’ говоритъ князь Васильчиковъ. Подъ вліяніемъ разныхъ глубокомысленныхъ экономическихъ и историческихъ соображеній составилось объ общин такое понятіе, какъ будто она непремнно должна быть прямымъ отрицаніемъ началъ частной собственности, какъ будто между общиннымъ и частнымъ землевладніемъ зіяетъ какая-то бездна, наполненная разными призраками неразршимыхъ противорчій и противоположныхъ враждебныхъ интересовъ.
Въ сущности ничего этого нтъ. И сельскій житель, мирно приживающій въ своемъ родовомъ повстки въ черезполосномъ сожительств съ смжными сельскими обществами, съ изумленіемъ внимаетъ этимъ краснорчивымъ разсужденіямъ о розн и противоборств элементовъ. Страхъ, ему внушаемый этими литературными и свтскими отзывами, составляетъ, можно сказать, единственное безпокойство, нарушающее непробудную тишину его быта, единственный признакъ, указывающій ему въ крестьянахъ-общинникахъ враговъ его собственности. Правда, эти мирные сосди безъ зазрнія похищаютъ у него лсъ, травятъ поля, топчатъ луга, но этими възжими правами пользуются не одни общинники, но и всякіе другіе землевладльцы и вовсе не потому, чтобы они уважали частную собственность мене общинной, а потому, что не уважаютъ никакой собственности, ни своей, ни чужой, и по неряшеству широкой славянской натуры не берегутъ ни своего имущества, ни сосдняго. ‘Антагонизмъ, предполагаемый между этими такъ называемыми элементами сельскаго населенія, намъ кажется вынужденнымъ, говоритъ князь Васильчиковъ, столкновеній между ними не боле и не мене, какъ между другими разрядами собственниковъ, и если бы можно было взвсить чувства и помыслы, то въ сред самого помстнаго дворянства между мелкими и крупными землевладльцами оказалось бы боле розни, чмъ между этими послдними и крестьянскими обществами’. Ясно, что сельскія общества и частные землевладльцы могутъ жить спокойно рядомъ и слдовательно вести вмст свои земскія дла. Община не есть врагъ личной собственности, она сама только особенный видъ собственности, такой же какъ акціонерныя общества и компаніи, владющія нераздльнымъ имуществомъ. Сельское общество является въ этомъ случа самостоятельнымъ юридическимъ лицомъ, пользующимся имущественными правами на основаніи общихъ гражданскихъ законовъ, а изъ этого слдуетъ, что сельская община въ земскомъ и общественномъ стро должна имть такую же степень самостоятельности и независимости, какъ и остальные члены земства. Въ подобной постановк вопроса, т. е. въ признаніи сельской общины самостоятельнымъ общественнымъ индивидуумомъ, твердо входящимъ въ составъ земства и въ признаніи волости ближайшимъ центромъ, поглощающимъ въ себ интересы всхъ, кто живетъ на ея территоріи, лежитъ начало сліянія всхъ сословій въ одну земскую силу и корень стройнаго развитія нашего земства и его основного начала.
По есть еще одинъ пунктъ, отъ удовлетворительнаго разршенія котораго зависитъ экономическое преуспяніе земства. До сихъ поръ повсюду на континент Европы и въ Англіи между правительственною властію и народомъ остается много нершенныхъ недоразумній, ведущихъ нердко къ враждебнымъ отношеніямъ. Причина этого заключается исключительно въ томъ, что повсюду, кром Американскаго союза, земскіе люди были устраняемы отъ управленія своими собственными длами и затмъ, когда они были призваны отъ безправности къ самодятельности, то неизбжно начинали смотрть недоврчиво на всякое вмшательство высшей власти въ земское дло. Въ сущности это былъ недостатокъ народнаго развитія, потому что школа жизни была для народа закрыта. Если такимъ образомъ земской школой является для народа сама жизнь, то очевидно, что школа эта должна быть открыта для всхъ и что свое земское образованіе народъ можетъ получить лишь въ своихъ земскихъ правахъ. А изъ этого слдуетъ нелогичность разсужденія тхъ, которые требуютъ, чтобы народъ быль сначала образованъ и только этимъ образованіемъ получилъ бы право на самоуправленіе. Земскому самоуправленію нельзя научиться ни въ какой школ, ибо только земство есть школа земства. Поэтому людямъ нужно дать сначала право, а затмъ сама практика и научитъ ихъ пользоваться имъ. какъ бы подготовительнымъ пріемомъ къ самоуправленію считается выборное начало, но выборное начало, или право быть избраннымъ въ общественную должность, не сообщаетъ еще нисколько знанія, какъ съ нею управляться. У насъ, въ Россіи, какъ извстно, выборное начало и въ народ и въ дворянскомъ сословіи существуетъ давно. Мы выбирали и дворянскихъ предводителей, и городскихъ головъ, и членовъ депутатскаго собранія, и уздныхъ судей, и судебныхъ засдателей и даже земскихъ исправниковъ, народъ выбиралъ волостныхъ головъ, старшинъ, сотскихъ, десятскихъ. Но этотъ выборный порядокъ не обезпечилъ намъ нисколько стройнаго теченія хозяйственныхъ длъ. Значитъ очевидно, что сила не въ немъ, и что мнніе о вліяніи выборнаго начала на качества управленія значительно преувеличено. Качество исполнителей и хозяевъ, которымъ ввряется завдываніе общественными и экономическими длами, зависитъ очевидно отъ другой причины, причина эта заключается въ порядк отвтственности, отчетности и самостоятельности избранныхъ лицъ. Мстное самоуправленіе конечно должно быть организовано изъ мстныхъ жителей, но чтобы избранные получили свое полное земское значеніе, они должны быть поставлены вн бюрократическаго порядка. Только самостоятельность положенія, правильно согласованная съ отвтственностію предъ избравшимъ обществомъ, даетъ силу, внутренній смыслъ и характеръ органамъ земской власти и отличаетъ ихъ отъ чиновниковъ. Во Франціи мэры не имли никакого земскаго общественнаго значенія, хотя и назначались по выборамъ. Паши былые земскіе исправники тоже самое. Выборное начало достигаетъ своей цли только тогда, если въ немъ участвуетъ широкое коллективное мнніе, если избранное лицо ограждено несмняемостію, если оно подсудно не администраціи и не собранію выборщиковъ, а трибуналу, составленному изъ лицъ независимыхъ и самостоятельныхъ. Если эти условія не соблюдены, то земскіе агенты очутятся между двухъ огней: при сильномъ земств — въ опасныхъ враждебныхъ отношеніяхъ къ администраціи, при сильной же админитсраціи — они превратятся въ чиновниковъ.
Эти, частію теоретическія разсужденія, находящіяся тмъ не мене въ прямой связи съ практикой русскаго земства, и проврить которыя можетъ легко читатель извстными всмъ фактами изъ дятельности нашего земства, приводятъ насъ къ тому выводу, что наши земскія учрежденія находятся еще въ зародышномъ період развитія. Какъ справедливо замчаетъ князь Васильчиковъ, земское самоуправленіе у насъ основано, но неустроено. ‘Для строенія, какъ извстно, требуются не такіе матеріалы и пріемы, какіе нужны для основанія. Бутъ, фундаментъ можетъ быть заложенъ изъ простого неотесаннаго булыжнаго камня, и если почва, на коей возводится зданіе, тверда, то этотъ камень держится своею собственною тяжестію и только верхніе ряды онаго заливаются, для прочности, весьма слабымъ известковымъ растворомъ. По для постройки стнъ и прочихъ частей зданія — требуется связь, которая достигается, какъ въ строеніяхъ, такъ и въ учрежденіяхъ: во-первыхъ, послдовательнымъ исполненіемъ предначертаннаго плана, во-вторыхъ, тщательнымъ закрпленіемъ отдльныхъ частей. Для этого дла требуются уже спеціальныя техническія познанія’.