Н. А. ЛЕЙКИНЪ
Мдные лбы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880
НАШЪ ДРУГЪ НЕКЛЮЖЕВЪ.
Наш друг Неклюжев, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Александринскій театръ. Бенефисъ Новикова. На сцен идетъ комедія ‘Нашъ другъ Неклюжевъ’. Партеръ и ярусы ложъ биткомъ набиты народомъ. Занавсъ еще не поднимался. Въ проход между креслами толпится публика. Тутъ все больше завсегдатаи бенефисовъ, знакомые другъ съ другомъ. Они толкуютъ о предстоящей пьес.
— Говорятъ, сюжетъ этой пьесы ему навяла юханцевская исторія,— разсказываетъ длинноволосый блондинъ въ золотыхъ очкахъ, обращаясь къ гладкостриженому брюнету.
— Да, да, я читалъ ее. Тамъ дйствительно есть какой-то сколокъ не то съ Юханцева, не то съ кіевскаго Сіони, но тутъ все перепутано и затемнено. Дйствующія лица, видно, что понадерганы изъ жизни. Есть и авантюристка, обыгрывающая купца въ дурачки на крупную сумму.
— Это намекъ на Гулакъ-Артемовскую, что ли?
— Пожалуй, что и такъ.
Къ разговору прислушивается добродушнаго вида лысенькій купецъ съ рыжеватой благообразной бородой и проходитъ къ себ въ мста за креслами.— Слышишь, Даша, сейчасъ какой-то баринъ разсказывалъ, что сегодня Юханцева съ Гулакъ-Артемовской представлять будутъ, шепчетъ онъ жен, сидящей съ нимъ рядомъ.
— Неужели? Ахъ, какъ это интересно! Вотъ попали-то неожиданно! отвчаетъ супруга.— А ты еще денегъ жаллъ!
— Дура, да кто-жe зналъ, что такая игра будетъ. Я думалъ, что такъ обыкновенная бенефисная прокламація. Знай-ка я, что Юханцева съ Артемовской будутъ показывать, такъ и на кресла-бы денегъ не пожаллъ, чтобъ ближе сидть.
Взвивается занавсъ. На сцену выбгаетъ актеръ Панчинъ, изображающій пріемыша Капитошу. За нимъ гонится актриса Савина и ловитъ его.
— Это что ли Юханцевъ-то? Ахъ, какой молоденькій!— шепчетъ купчиха.— А я думала, что онъ во всемъ своемъ зврств. Отчего-же его двушка ловитъ, а не полиція?
— Да погоди. Какой-же это Юханцевъ! Нешто Юханцевы такіе бываютъ! Это Панчинъ пріемыша играетъ.
— Юханцевскаго пріемыша? Ахъ, да да! Вдь Юханцевъ съ женой въ развод жилъ и у него настоящихъ дтей не было. Ну, а Савина-то кто же: цыганка юханцевская, что-ли?
— Да постой. Что ты все впередъ забгаешь? По афишк Савина значится въ чин Наташи купеческой дочки, поясняетъ купецъ.
— Такъ можетъ и юханцевская цыганка была въ чин купеческой дочки. Вонъ у насъ на Лиговк цыганъ-барышникъ лошадиный живетъ, такъ онъ купецъ. Ну, конечно-же, это Юханцевъ и его цыганка, а ты какого-то пріемыша придумалъ! Вонъ она и деньги наворованныя отъ него отнимаетъ.
— Дарья Семеновна, будешь ты молчать? Сиди и слушай. Какія-же деньги, коли тутъ и разговору о деньгахъ нтъ.
— Разговору нтъ! Такъ теб и будутъ прямо разсказывать о наворованныхъ деньгахъ! Про наворованное-то всегда молчатъ. Вонъ Мавра Герасимовна, какъ выудитъ у пьянаго мужа изъ бумажника пару синенькихъ, никогда не скажетъ, что деньги стащила, а говоритъ, что фисташекъ поклевала.
— Бога ради, не звони языкомъ. Ну, что зубья зря околачивать! Теб еще они на орхи годятся. А то пустила въ ходъ свою колокольню и ни мн, ни сосдямъ слушать не даешь. Вотъ теб афишка и смотри: кассира банка играетъ Нильскій — значитъ онъ и Юханцева представлять будетъ.
— Нильскому Юханцева не сыграть.
— Да припечатай ты свои уста. Вонъ вс на тебя озираются и даже шикаютъ.
Купчиха умолкаетъ на время. На сцену выходитъ актриса Александрова.
— Вотъ, вотъ Гулакъ-Артемовская-то! опять шепчетъ купчиха.— А говорили про Артемовскую, что она франтиха! Ничуть не бывало. Совсмъ простенькое платье.
— По афишк это Федюхина, вдова генерала. Вдову Александрова изображаетъ, поясняетъ купецъ.
— Да вдь Гулакъ-Артемовская вдова и была, а только ужъ потомъ замужъ вышла.
— Все-таки-же не генерала вдова, а такъ какого-то изъ простыхъ.
— Ну, все равно, съ генералами зналася. Мало къ ней генераловъ-то ходило! Да ровно ничего это, и не составляетъ. Вонъ, когда мы въ Семистволовомъ дом жили, такъ тамъ тоже жила одна барыня и вс ее генеральшей звали, а дворникъ намъ разсказывалъ, что по паспорту она просто офицерша.
— Ну, и отлично. Нравится теб, такъ пусть Александрова и будетъ Гулакъ-Артемовской.
— Платье простенькое только меня въ сумнніе вводитъ. Да и то сказать: въ тюрьму-то попадешь, такъ ужъ не до платьевъ. Какую-бы кацавейку на себя не накинуть, только-бы грло.
Купецъ оборачивается къ жен и смотритъ ей прямо въ лицо.
— На долго у тебя эта самая органная машина внутри заведена? спрашиваетъ онъ.
— Молчу, молчу. Но только, Тихонъ Савельичъ, одно послднее слово, вотъ ежели начнетъ она кого-нибудь въ дураки обыгрывать, ну, значитъ, Гулакъ-Артемовская и моя правда, а не начнетъ…
— Тьфу ты! Вотъ навязалась-то! Словно муха въ жаркій день! Да будетъ теб!
На сцен показывается бенефиціантъ Новиковъ. Публика начинаетъ аплодировать.
— Ахъ, вотъ когда Юханцевъ-то, а я-то, дура… шепчетъ купчиха.
— И давеча дура и теперь опять дура.— Это Новиковъ, купца Лаптева онъ играетъ, даетъ отвтъ купецъ.
— Съ чего-же публика-то обрадовалась и хлопаетъ? Купецъ вещь обыкновенная. Что ему хлопать? Купцовъ-то вс, я думаю, каждый день по десятку видятъ, такъ чего-жъ тутъ радоваться публик! Конечно, это Юханцевъ. Вонъ и руки на манеръ какъ-бы хватаніе изображаютъ.
— Полоумная, да вдь я теб показывалъ портретъ Юханцева въ ‘Стрекоз’. Тотъ былъ съ усами и безъ бороды, а тутъ съ бородой.
— Такъ что-жъ, что съ бородой? Въ тюрьм то посидишь, такъ какая хоть борода отростетъ. Вдь тамъ палихмахторскихъ нтъ, такъ бриться негд.
— Тебя, я вижу, и въ ступ не утолочь. Ну, пускай будетъ Юханцевъ.
— Да ужъ будь покоенъ, а всегда врно говорю, потому у меня въ сердц предчувствіе. На прошлой недл, передъ тмъ какъ Мирону Савинычу умереть, какое у меня предчувствіе было. Гд-бы ни сидла, гд-бы ни ходила — везд чувствую, что покойникомъ пахнетъ. Опять-же носъ чесался, по тараканамъ примта была, собака выла и все эдакое.
— Э — эхъ! крякнулъ купецъ.— Ну, скажи на милость, къ чему ты тутъ покойниковъ-то приплетаешь? Ну, есть-ли что-нибудь похожее?
— А насчетъ предчувствія. Опять и передъ тмъ, какъ теб нынче лтомъ жаба въ горло влзла — тоже предчувствіе чувствовала. У меня сердце вщунъ. Я теб за три дня о твоей болзни говорила.
Вдали въ анфилад комнатъ показывается актриса Абаринова въ роли Юліи Антоновны Трифоновичъ.
— Ахъ, нтъ, нтъ! Давеча я ошиблась!— бормочетъ купчиха.— Вотъ гд Гулакъ-Артемовская-то! А давеча я ошиблась. Смотри, смотри, вонъ и колоду картъ она въ рукахъ держитъ. Ну, значитъ, сейчасъ и игра въ дураки начнется, это врно… Какъ же возможно — совсмъ складка другая. Эта и франтиха. Вонъ какое платье на ней! Поди, эдакое рублей триста стоитъ и у французинки шито. А я-то съ дурацкаго ума давеча думала, что Гулакъ Артемовская въ тюрьм пообносилась! Какъ-же обносится такая! Слышь, почемъ у васъ такая матерія въ лавк за аршинъ продается?— обращается она къ мужу и дергаетъ его за рукавъ.
— Да отстанешь ли ты отъ меня! возвышаетъ свой голосъ мужъ, совсмъ уже вышедшій изъ терпнія. Вотъ наказаніе-то! Словно мельничій жерновъ у тебя въ глотк-то! И дернула меня нелегкая сказать теб про Юханцева и Гулакъ-Артемовскую! Смиренъ, смиренъ я да и въ турецкія зврства войду! Не посмотрю, что здсь публика.
— Да вдь какъ-же, коли ежели…
— Нтъ, лучше уйти отъ грха въ буфетъ, а то ей-ей руки чешутся,— произноситъ купецъ, поднимается съ мста и идетъ вонъ изъ театральной залы.