Пэлем Грэнвил Вудхауз
Пэлем Грэнвил Вудхауз
Находчивость Дживса
Находчивость Дживса
P.G.Wodehouse. The Inferiority Complex of Old Sippy (1926)
Находчивость Дживса, Вудхаус Пелам, Год: 1926
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Я с негодованием уставился на него:
— Ни слова больше, Дживс. Это уже слишком! Шляпы — да. Носки — да. Пиджаки, брюки, рубашки, галстуки, воротники — во всем этом я полагаюсь на ваш вкус. Но фарфоровая ваза, — нет, уж увольте!
— Слушаю, сэр.
— Вы говорите, что ваза нарушает стиль комнаты. А мне она нравится. Я считаю ее художественной, во всяком случае, стоящей заплаченных за нее пятнадцати шиллингов.
— Очень хорошо, сэр.
— Итак, с этим покончено. Если будут спрашивать, то я буду у мистера Сипперлея, в редакции ‘Майфэр Газетт’.
Я вышел, недовольный Дживсом.
Недавно, бродя по Стренду, я попал на один из тех аукционов, куда вас затаскивают почти насильно с улицы за рукав, и купил китайскую вазу с пурпурными драконами, птицами, собаками, змеями и странным зверем вроде леопарда. Весь этот зверинец теперь стоял на полке над дверью моего кабинета.
Ваза мне нравилась. Она была очень ярка и декоративна. Вот почему я так напал на Дживса, который начал ее критиковать. Разве в обязанности камердинера входит критика китайского фарфора?
Я зашел в редакцию ‘Майфэр Газетт’, чтобы излить свою скорбь моему старому другу Сиппи. Когда мальчик впустил меня в кабинет, я увидел, что Сиппи так занят, что совестно его отрывать от дела. Вся эта пишущая братия всегда ужасно занята! Шесть месяцев тому назад Сиппи был веселым, жизнерадостным малым, печатал рассказики и стихи. Но с тех пор, как он стал редактором журнальчика, он сделался чертовски серьезен.
Сегодня Сиппи выглядел еще более занятым, чем обычно. Отложив излияния о моих домашних неприятностях, я решил польстить ему, похвалив последний номер его журнала, который я, конечно, и не думал читать.
Сиппи очень обрадовался.
— Тебе в самом деле понравился журнал?
— Очень.
— Много интересных статей?
— Все, без исключения.
— А поэма ‘Одиночество’?
— Превосходна. Кстати, кто автор?
— Там есть подпись, — несколько холодно ответил Сиппи.
— Ах, я всегда забываю имена.
— Поэтесса мисс Гвендолен Мун. Ты знаешь ее?
— Не имею чести. А что она, интересная?
— Божественная…
Сиппи откинулся в кресле с устремленным в пространство взглядом, рассеянно кусая резинку, и я немедленно поставил диагноз: Сиппи влюблен.
— Расскажи мне все, дружище.
— Берти, я люблю ее.
— Ты ей признался?
— Как можно!
— А почему бы и нет? Хотя бы в разговоре между прочим.
Сиппи вздохнул.
— Берти, знакомо ли тебе такое состояние, когда чувствуешь себя ничтожным червяком?
— И даже очень. Сегодня Дживс вел себя невозможно… Он стал критиковать купленную мной вазу.
— Она много выше меня…
— Неужели она такая высокая?
— Выше в переносном смысле! Я перед нею прах.
— Неужели?
— Разве ты забыл, что в прошлом году я получил тридцать дней без замены штрафом за то, что ткнул кулаком в пузо полицейского?
— Об этом давно все забыли.
— Все равно. Смею ли я после этого любить ее?
— Ты слишком сгущаешь краски, старина. Ты был выпивши и полез в драку с полицейским.
Сиппи покачал головой.
— Все-таки это нехорошо, Берти. Не утешай меня. Твои слова бесполезны. Ах, я могу только обожать ее издали! В ее присутствии я робею, язык прилипает к гортани. Мои нервы… Кто там? Войдите!
В дверях появился представительный джентльмен с глазами навыкате, римским носом и выдающимися скулами. Видно, важная и авторитетная персона, хотя мне не понравился его воротничок, а Дживс мог бы отпустить несколько нелестных замечаний относительно его брюк. Он держался, как железнодорожный жандарм.
— А, Сипперлей, — грозно сказал он.
Сиппи вскочил и стоял навытяжку, вылупив глаза.
— Садитесь, садитесь, Сипперлей, — произнес незнакомец. Меня он не удостаивал вниманием, смерив искоса величественным взглядом и повернув свой римский нос в мою сторону. — Я вам принес еще одну статейку. Просмотрите ее в свободное время.
— Хорошо, сэр, — предупредительно ответил Сиппи.
— Думаю, что статейка вам понравится. Надеюсь, Сипперлей, вы отведете ей более видное место, чем моей прошлой статье ‘Земельные отношения в деревне Тосканы’. Я понимаю, что в еженедельном журнале места мало, но все же прошу не помещать мою статью в объявлениях среди портных и театров варьете. Запомните это, Сипперлей?
— Слушаю.
— Я вам очень благодарен, друг мой, — продолжал незнакомец. — Вы должны извинить меня за мои замечания. Я вовсе не собираюсь вмешиваться в вашу редакторскую политику. Ну, всего доброго, Сипперлей, я зайду к вам завтра часа в три.
Незнакомец удалился, освободив пространство объемом десять на шесть футов.
— Кто это? — спросил я.
Сиппи расстроился. Он обхватил руками голову, подергал волосы, потом свирепо стукнул кулаком по столу и откинулся в кресло.
— Чтоб его! — выругался Сиппи. — Он никогда не поскользнется на банановой корке и не вывихнет себе ногу.
— Кто это?
— Черт бы его подрал!
— Кто это?
— Инспектор колледжа, где я учился. Ты понимаешь?
— Ни черта.
Сиппи вскочил с кресла и прошелся по ковру.
— Как ты себя чувствуешь при встрече со своим бывшим инспектором?
— Не знаю. Он умер.
— Так я тебе скажу, что бы ты чувствовал. Я становлюсь снова приготовишкой, как будто меня вызвали для нотаций за шалости! Однажды он меня вызвал… Ах, Берти! Я постучал в дверь его кабинета. ‘Войдите!’ Так, вероятно, рычали Нероновы львы, почуяв христианское мясо. Он грозно глядел на меня, обнажив клыки, а я лепетал какой-то вздор в свое оправдание. Но он не растерзал меня, а только отщелкал линейкой. И теперь, когда он появляется, я теряюсь, бормочу ‘да, сэр’, ‘нет, сэр’ и чувствую себя четырнадцатилетним школьником.
Я начал понимать, в чем дело. Люди с артистическим темпераментом, как Сиппи, всегда имеют свои странности.
— Он является сюда с карманами, набитыми статьями вроде ‘Старинные монастырские школы’, ‘Некоторые неизвестные места из Тацита’ и так далее, а у меня не хватает смелости отказать ему. И все это я должен печатать в журнале для легкого чтения!
— Нужно быть более твердым, Сиппи. Побольше смелости, старина!
— В его присутствии я становлюсь хуже жеваной промокательной бумаги. Ничего не поделаешь, Берти! Если же я буду печатать его статьи, то меня прогонят.
— Как же быть?
— Дело скверно.
— Нужно посоветоваться с Дживсом.
— Дживс, — сказал я, вернувшись домой, — дело плохо.
— Сэр?
— Встряхните своими мозгами. Я надеюсь на вашу сообразительность. Вы слышали о мисс Гвендолен Мун?
— Поэтесса, написавшая ‘Осенние листья’, ‘Это было в июне’ и другие поэмы. Слышал, сэр.
— Черт возьми, вы знаете все на свете, Дживс!
— Благодарю вас, сэр.
— Итак, мистер Сипперлей влюбился в мисс Мун.
— Да, сэр.
— Но боится ей признаться.
— Бывает, сэр.
— Считает себя недостойным ее.
— Совершенно верно, сэр.
— Так. Но это еще не все. Слушайте дальше. Мистер Сипперлей, как вам известно, редактор журнала для легкого чтения. И вот бывший его школьный инспектор заваливает его статьями, ничего общего с легким чтением не имеющими. Понятно?
— Более или менее, сэр.
— И несчастный Сиппи печатает его дребедень, не имея сил послать его к чертям. В общем, создается… Ну, как бы это сказать, Дживс?
— Сложное положение, сэр?
— Именно, сложное. У меня с тетей Агатой тоже сложное положение. Вы знаете меня, Дживс, для друга я готов на все!
— Да, сэр.
— Я тоже становлюсь труслив, как кролик, перед Агатой. Так же и старый Сиппи. Он не может объясниться с мисс Мун и прогнать своего старого школьного инспектора с его статьями. Ну-с, что вы думаете, Дживс?
— Боюсь, что в данную минуту я еще не могу предложить вам достаточно продуманного плана, сэр.
— Вам нужно время, чтобы обдумать?
— Да, сэр.
— Отлично, Дживс, подумайте. Утро вечера мудренее. Действительно, утро вечера мудренее. Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что во сне мне пришел в голову стратегический план, которым мог бы гордиться сам маршал Фош.
Я позвонил Дживсу, чтобы он принес чай. Потом позвонил снова. Но прошло, наверно, минут пять, прежде чем явился Дживс.
— Прошу прощения, сэр, я не слышал звонков. Я был в гостиной, сэр.
— Что-нибудь убирали?
— Стирал пыль с новой вазы, сэр.
Я посмотрел на него с умилением. Он не сказал, в сущности, ничего, но мы, Вустеры, умеем читать между строк. Добряк Дживс старался полюбить новую вазу.
— Ну, как она выглядит?
— Да, сэр.
Ответ не по существу, но я не стал настаивать.
— Дживс!
— Сэр?
— Вчера мы с вами говорили.
— О мистере Сипперлее?
— Именно. Не ломайте себе зря голову, я нашел выход из сложного положения. Совершенно неожиданно.
— В самом деле, сэр?
— Совершенно неожиданно. В таких делах, Дживс, первым делом надо изучить… Ну, как это называется, Дживс?
— Не знаю, сэр.
— Ну, такое простое существительное!
— Психология, сэр?
— Именно! Это существительное?
— Да, сэр.
— Отлично. Итак, Дживс, обратите внимание на психологию Сиппи. Он находится в положении человека с завязанными глазами. Надо, чтобы эта повязка спала с его глаз. Понимаете?
— Не совсем, сэр.
— Хорошо. Объясню подробнее. Этот Уотербюри, инспектор, взнуздал Сиппи, потому что приводит его в ничтожество своим достоинством и апломбом. Понимаете? Со школьных времен прошло много лет. Теперь мистер Сипперлей бреется ежедневно и занимает пост редактора. Но он никак не может забыть ударов линейкой. Результат: сложный комплекс ощущений. Единственный способ разбить этот комплекс — дать возможность Сиппи увидеть инспектора в очень глупом положении. Тогда пелена спадет с его глаз. Это так просто и понятно, Дживс! Например, вы… У вас, вероятно, есть много друзей и родственников, чрезвычайно вас уважающих. Но представьте себе, что они увидят вас пьяного, отплясывающего фокстрот в одном белье на Пиккадилли.
— Совершенно невозможно, сэр.
— Но, предположим, все-таки. Пелена уважения упадет с их глаз, а?
— Очень возможно, сэр.
— Возьмем другой случай. Помните, год тому назад тетя Агата устроила скандал во французском отеле, обвиняя горничную в краже жемчуга, а потом нашла его в комоде.
— Да, сэр.
— Она имела глупый вид, правда? Не так ли?
— Да, сэр. Миссис Грегсон имела тогда весьма смущенный вид.
— Ну да! Понимаете ли вы меня? Увидев, как француз-управляющий отчитывал ее, я понял, что пелена спадает с моих глаз. В первый раз в жизни я перестал бояться ее, Дживс! Правда, потом страх вернулся, но в тот момент она казалась мне не людоедкой-акулой, а мокрым воробьем. Я готов был высказать ей все накопившиеся за много лет обиды, но сдержался из чувства такта. Не правда ли, Дживс?
— Так, сэр.
— Я твердо убежден в том, что Сиппи избавится от страха перед Уотербюри, если его старый уважаемый инспектор появится в кабинете, вываленный в муке.
— Вываленный в муке, сэр?
— Да, в муке, Дживс.
— Но зачем он станет валяться в муке, сэр?
— Не по своей доброй воле, разумеется. Мука будет привешена над дверью и упадет вниз в силу закона тяготения. Я хочу поставить капкан на этого Уотербюри, Дживс.
— Но, сэр, я не думаю, чтобы…
Я поднял руку.
— Молчание! Это еще не все. Вы не забыли, надеюсь, Дживс, что Сиппи любит мисс Мун?
— Нет, сэр.
— Избавившись от страха перед Уотербюри, Сиппи решится, наконец, признаться ей в любви и добьется успеха.
— Но, сэр…
— Дживс! — сказал я сурово. — Мне не всегда удается придумывать удачный план, и с вашей стороны нетактично говорить ‘но, сэр’ таким тоном. Тем более, что мой план совершенно безошибочен. Если вы замечаете в нем некоторые погрешности, я охотно выслушаю вас.
— Но, сэр…
— Опять ‘но’, Дживс!
— Простите, сэр. Мне хотелось лишь сказать, что ваш подход к положению неправилен.
— То есть как это?
— Я полагал бы, что мистеру Сипперлею следует сперва объясниться с мисс Мун. Тогда, с радости, он наберется храбрости и для разрыва с инспектором.
— Да, но как он решится на объяснение с ней, хотел бы я знать?
— Мне казалось, сэр, что, поскольку мисс Мун поэтесса и романтичная натура, ее должно тронуть известие… ну, скажем, о несчастном случае с мистером Сипперлеем, о ранении, особенно если в забытьи он будет повторять ее имя.
— Слабым голосом?
— Именно, сэр.
Я сел в постели и погрозил Дживсу чайной ложкой.
— Дживс, я не хотел бы осуждать вас, но такой план недостоин вас. Где ваша находчивость, Дживс? Выражаю вам свое соболезнование. Можно ждать целые годы, пока Сиппи получит хоть какую-нибудь царапину.
— Это можно устроить.
— Значит, мы должны следить за каждым его шагом год, другой, третий, чтобы уловить момент, когда его переедет автобус? Нет! Мой план лучше, Дживс! После завтрака купите фунта полтора муки. Остальное предоставьте мне.
— Слушаю, сэр.
Первым условием выполнения стратегического плана является точное знание местности.
Я хорошо знал расположение комнат в редакции Сиппи. Я не стану чертить плана, зная по опыту, что, когда вы читаете детективный роман с подробным описанием дома, где было найдено тело жертвы, читатель чувствует непреодолимый позыв к зевоте. Упомяну только, что редакция ‘Майфэр Газетт’ находилась в первом этаже старого дома на Ковент-Гарден. Вы входите в парадную, потом в коридор, ведущий в склады семян братьев Белломц. Минуя коридор, вы подниметесь по лестнице и увидите две двери. Одна — с ярлычком ‘кабинет’ — ведет прямо к Сиппи. Другая — с вывеской ‘справочный отдел’ — ведет в маленькую комнатку, где сидит посыльный мальчик, поедая мятные конфеты и упиваясь приключениями Тарзана. Минуя мальчика с Тарзаном, вы попадете к Сиппи с другой стороны. Очень просто!
И вот над дверью ‘справочный отдел’ я и решил подвесить пакет с мукой.
Вы думаете, легко поставить капкан на уважаемого гражданина, даже если он инспектор колледжа? Для храбрости мне пришлось за завтраком выпить более обычного. После этого я готов был поставить ловушку хоть на епископа!
Но как удалить на несколько минут мальчика? Понятно, мне нежелательны свидетели. В конце концов мне все же удалось сплавить его из комнаты.
Я встал на стул и принялся за дело. Давно уже я не занимался устройством таких штук, но старый школьный опыт пришел мне на помощь. Подвесив пакет с мукой над дверью так, что она посыпется на голову первого же вошедшего, я вышел через кабинет на улицу. Сиппи еще не явился, но я знал, что он обычно бывает без пяти, без трех минут три или что-то в этом роде. Завернув за угол, я столкнулся с Уотербюри. Он шумно полез в парадную, и я осторожно удалился, не желая быть на месте происшествия.
Мне казалось, что при благоприятном ветре и погоде пелена должна упасть с глаз Сиппи около четверти четвертого по Гринвичскому времени. Поэтому, погуляв минут двадцать среди грядок Ковент-Гардена, я поднялся по лестнице и вошел в редакцию, в кабинет Сиппи, минуя западню. Вообразите мое негодование, когда я увидел там Уотербюри, сидящего за столом Сиппи и читающего газету с таким видом, точно это его собственная комната. Мало того, на нем не было никаких следов муки.
— Черт побери! — невольно воскликнул я.
Конечно, я никак не ожидал, что он влезет прямо в кабинет редактора, а не через приемную, как всякий обычный посетитель.
Уотербюри вздернул нос и уставился на меня.
— Что? — сказал он.
— Я хотел бы видеть Сиппи.
— Мистер Сипперлей еще не приходил.
Уотербюри говорил раздраженно, как человек, не привыкший ждать.
— Ну, как? — начал я, желая скоротать время.
Он снова погрузился в чтение. Потом окинул меня высокомерным взглядом.
— Простите, что вы сказали?
— О, ничего, так.
— Вы сказали…
— Я сказал ‘Ну, как?’ и только.
— Что как?
— Все вообще.
— Я не понимаю вас.
— Ничего.
Бесполезно пытаться завязать с ним разговор.
— Отличная погода, — заметил я. — Но, говорят, для урожая нужен дождь.
Нос мистера Уотербюри высунулся из-за газеты.
— Что?
— Урожай…
— Какой урожай?
— Обыкновенный урожай.
— Я вижу, молодой человек, что вы горите желанием информировать меня относительно урожая. В чем дело?
— Говорят, что для урожая необходим дождь.
— В самом деле?
На этом закончилась наша беседа. Он снова уткнулся в газету, а я сел в кресло и стал сосать набалдашник палки. Наступило молчание.
Не знаю, прошло ли два часа или пять минут, но вдруг послышались шаги и какие-то звуки похожие на вой. Уотербюри встрепенулся, я тоже.
В кабинет вошел Сиппи, напевая:
— Я вас люблю, я вас люблю, вот все, что я могу сказать. Я вас люблю… Вот все, что я…
Он резко оборвал пение.
— Хелло! — сказал он.
Я был поражен. Еще вчера Сиппи имел жалкий, изнуренный вид. Испитое лицо, темные круги под глазами. А теперь выглядел превосходно. Горящие глаза, улыбающиеся губы.
— Хелло, Берти! Хелло, Уотербюри! Я немного опоздал. Уотербюри насупился.
— Да, вы опоздали. Вы заставили меня прождать более получаса, и я даром потерял время.
— Очень сожалею! — весело отозвался Сиппи. — Вы хотите узнать судьбу вашей статьи о драматургах елизаветинской эпохи, которую оставили мне вчера, не так ли? Читал, читал. К сожалению, не подходит.
— Как так?
— Не подходит для нас. Мой журнал для легкого чтения. Мне нужно, например, обозрение мод. Кстати, я вчера видел леди Бетти Бутл, сестру герцогини Пиблс, — ее зовут ‘Куку’ в интимном кругу. Моим читателям не интересны елизаветинские драматурги.
— Сипперлей!
Сиппи весело хлопнул Уотербюри по плечу.
— Слушайте, Уотербюри, — мягко сказал он. — Вы знаете, что я не люблю обижать старых друзей, но у меня есть свои обязанности по отношению к журналу. Не падайте духом! Продолжайте писать, изучайте вкусы читателей. Сейчас, например, мне нужна статейка о комнатных собачках. Вы, конечно, заметили, что некогда модный шпиц теперь уступает место пекинцам, гриффонам и тойтерьерам. Поработайте в этом направлении и…
Уотербюри молча, с негодованием направился к выходу.
— Я не имею никакого желания работать в этом направлении, — гневно произнес он. — Если вам не интересны мои заметки о драмкружках, я без труда найду другого редактора, чьи вкусы более утонченны.
— Правильно, Уотербюри, — согласился Сиппи. — Не сдавайтесь и не уступайте. Если у вас примут одну статью, пишите другую. Откажут, несите к другому редактору. Пишите, Уотербюри, пишите. Буду следить за вашими успехами с неослабным интересом.
— Благодарю вас, — злобно ответил мистер Уотербюри. — Ваш авторитетный совет будет мне полезен.
Он вышел, хлопнув дверью, а я повернулся к Сиппи, порхавшему по комнате, как канарейка.
— Сиппи…
— Что? Не могу остановиться, Берти, никак не могу! Только на одну минутку заглянул сюда повидаться с тобой и бегу сейчас дальше. Я — счастливейший из смертных, Берти! Я помолвлен. Моя свадьба первого июня, ровно в одиннадцать утра. Подарки просят присылать в конце мая.
— Постой, Сиппи! Угомонись на минутку! Как это случилось? Я думал…
— Э, длинная история! Слишком долго рассказывать. Спроси Дживса. Он ждет внизу. Ах, когда она наклонилась надо мной, вся в слезах, я понял, что одно слово может решить все. Я взял ее маленькую ручку и…
— Наклонилась? Когда? Где?
— В твоей гостиной.
— Почему?
— Что почему?
Почему наклонилась над тобой?
— Потому что я лежал на полу, осел! Естественно, женщина всегда наклонится к лежащему на полу. Прощай, Берти, мне некогда!
Сиппи вылетел из кабинета. Я пустился за ним, но он уже был на улице и затерялся в толпе.
Дживс стоял на мостовой, задумчиво глядя вслед Сиппи.
— Мистер Сипперлей ушел, сэр, — сообщил он.
Я остановился.
— Дживс, что произошло?
— Что касается сердечных дел мистера Сипперлея, то я должен сообщить вам, сэр, что все устроилось. Влюбленные пришли к обоюдному соглашению.
— Знаю. Помолвлены. Но как это произошло?
— Я взял на себя смелость протелефонировать мистеру Сипперлею от вашего имени, сэр, прося его немедленно прибыть к вам.
— Так вот почему он очутился в моей квартире. Дальше!
— Затем я осмелился протелефонировать мисс Мун, сообщив ей, что с мистером Сипперлеем произошел несчастный случай. Как я и предполагал, леди очень взволновалась и пожелала тотчас же приехать. По приезде же ее потребовалось всего несколько минут, чтобы привести дело к желанному концу. Мне кажется, мисс Мун давно любила мистера Сипперлея, сэр, и…
— Но и попадет же вам, когда она обнаружит, что никакого несчастного случая с Сиппи не произошло.
— Но несчастный случай был на самом деле, сэр.
— Не может быть!
— Правда, сэр.
— Удивительное совпадение. Помните, вы говорили утром…
— Не совсем совпадение, сэр. Прежде чем протелефонировать мисс Мун, я взял на себя смелость ударить мистера Сипперлея по голове ракеткой для гольфа, сэр, которая лежала в углу.
— Что вы говорите, Дживс?
— Я делал это с искренним сожалением, сэр, и весьма соболезнуя жертве. Но это был единственный выход.
— Не понимаю. Значит, он вас просил ударить его ракеткой по голове!
— Ничего подобного, сэр. Я дождался, когда он повернулся ко мне спиной.
— Но как вы ему потом объяснили?
— Я сообщил, что новая ваза свалилась ему на голову, сэр.
— Но ведь ваза цела.
— Разбита, сэр.
— Что?
— Для большего правдоподобия, сэр. К сожалению, сэр, починить ее невозможно.