Герберт Уэллс.
Герберт Уэллс.
Над жерлом домны.
Над жерлом домны.
The Cone (1895).
Перевод В. Азова.
Над жерлом домны, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1895
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Первая публикация перевода: Уэллс Г. Над жерлом домны. — М.-Л.: Земля и Фабрика, 1927. — с. 5-21.
Источник текста: Уэллс Г. Собрание фантастических романов и рассказов. Т. 4. — М.: Век (Литературная газета), 1995. — 400 с.
Примечание: печаталось по собранию сочинений Уэллса, выпущенном издательством ‘Земля и Фабрика’ в 1930 г.
Оптическое распознавание символов и вычитка: http://sobakabaskervilej.ru (Официальный сайт повести Артура Конан Дойла ‘Собака Баскервилей’).
Вечер был жаркий и душный. На западе алела одна полоса, словно солнце нехотя покидало одетую в летнее убранство землю. Они сидели у открытого окна, очевидно, стараясь убедить себя, что воздух там свежее. В саду темнели очертания деревьев и кустов, за садом на улице горел газовый фонарь ярко-оранжевым пятном среди синей вечерней мглы. Еще дальше виднелись три огонька семафора, ярко выделявшегося на темном фоне нависших туч. Мужчина и женщина говорили друг с другом тихо, почти шепотом.
— Он ничего не подозревает? — нервно спросил мужчина.
— Где ему! — сердито ответила женщина, словно вопрос раздражал ее. — Он думает только о своем заводе да о цене угля. Ведь это человек, лишенный всякого воображения, совершенно чуждый поэзии.
— У него и сердце стало железное, — ответил мужчина.
— Да у него и сердца-то никакого нет, — сказала женщина. Лицо ее носило выражение недовольства, раздражения. Она отвернулась и начала смотреть в окно. Издали слышались рев и шум, звуки приближались, становились все яснее и яснее, наконец весь дом задрожал, раздался лязг и грохот мчавшегося мимо поезда. Над выемкой показался яркий свет и густые клубы дыма. В серой мгле, окутывавшей набережную, промелькнули один за другим какие-то темные, удлиненные четырехугольники — раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… да, восемь платформ. Они промчались мимо, одна за другой, исчезая в отверстии поглотившего их туннеля. Вот и последняя туда входит… и вдруг все пропало — и поезд, и дым, даже грохот мгновенно прекратился, словно чудовище, все пожрав, снова закрыло пасть.
— Когда-то вся эта местность была цветущим зеленым садом, — сказал мужчина. — А теперь это геенна огненная. Вон там видны только груды шлака да трубы, извергающие пламя и копоть чуть ли не до небес… А впрочем, какое нам теперь до этого дело? Скоро настанет конец — конец всему этому бездушью. Скоро… Завтра…
Он произнес последнее слово шепотом.
— Завтра, — тоже прошептала она, по-прежнему глядя в окно.
— Любимая! — сказал он и положил на ее руку свою.
Она вздрогнула и повернула голову. Взгляды их встретились, каждый словно старался проникнуть на дно души другого. Выражение лица женщины вдруг смягчилось.
— Милый, — нежно проговорила она. — Как странно мне, что ты вошел в мою жизнь… что ты раскрыл передо мной…
Она умолкла.
— Что я раскрыл перед тобой?.. — спросил он.
— Целый волшебный мир… — она остановилась и шепотом еще тише продолжала: — Мир любви.
Вдруг что-то щелкнуло, сзади них захлопнулась дверь. Оба повернули голову: мужчина быстро откинулся назад. В темной комнате стояла высокая темная фигура. Вошедший молчал. В полумраке смутно белело его лицо, но выражения его глаз не было видно: они казались лишь темными пятнами под редкой дугой насупленных бровей. Раут почувствовал, как все мускулы его тела вдруг напряглись. Когда это муж успел открыть дверь? Что он слышал? Все ли он разобрал? Что он успел заметить?
Целый ряд вопросов мгновенно пронесся у Раута в голове. Наконец после бесконечной, казалось, паузы раздался голос вошедшего:
— Ну, что? — спросил он.
— Я боялся, что совсем не застану вас, Хорракс, — сказал стоявший у окна. Он судорожно схватился за подоконник, чтобы не упасть. Голос у него дрожал.
Неуклюжая фигура Хорракса вышла из темноты и приблизилась к окну. Он ничего не ответил на замечание Раута. Несколько мгновений он стоял и глядел сверху вниз на мужчину и женщину.
Женщина почувствовала, что у нее внутри все похолодело.
— Я говорила мистеру Рауту, что ты можешь и не вернуться сегодня, — сказала она. В голосе ее не слышалось ни малейшей дрожи.
Хорракс, все так же молча, вдруг опустился на стул, стоявший рядом с рабочим столиком его жены. Могучие руки его сжались в кулаки. Из-под нависших бровей глаза метали искры. Он тяжело дышал.
Взгляд его попеременно устремлялся то на женщину, в которую он до сих пор верил, то на друга, которому он до сих пор доверял.
В течение одной секунды все трое почти понимали друг друга. Но ни один не смел произнести слова, которое рассеяло бы это ужасное чувство напряженности.
Хорракс первый наконец прервал молчание.
— Вы хотели видеть меня? — спросил он Раута. При звуке его голоса Раут вздрогнул.
— Да, я пришел к вам, — сказал он, решив лгать до последней минуты,
— В чем дело? — спросил Хорракс.
— Вы обещали, — сказал Раут, — повести меня полюбоваться световыми эффектами дыма при луне.
— Да, я обещал повести вас полюбоваться световыми эффектами дыма при луне, — сказал Хорракс, словно повторяя заученный урок.
— Я как раз надеялся поймать вас перед тем, как вы отправитесь на завод, — продолжал Раут, — я думал пройти туда с вами.
Снова наступило молчание. Неужели обманутый муж на самом деле так равнодушно относится к тому, что видел? Да и видел ли он что-нибудь? Сколько времени прошло с тех пор, как он успел войти? Ведь тогда, когда скрипнула дверь позади их…
Хорракс взглянул на профиль женщины, смутно белевший в полумраке. Затем он посмотрел на Раута и вдруг пришел в себя.
— Как же, как же, — сказал он, — я обещал показать вам завод в самом романтическом виде. Странно даже, как я мог об этом позабыть.
— Но если это вас хоть сколько-нибудь затрудняет… — начал Раут.
Хорракс снова вздрогнул. Его горевшие мрачным огнем глаза вдруг зловеще сверкнули.
— Нисколько! — ответил он.
— А ты рассказывал мистеру Рауту про все световые эффекты, про контраст яркого пламени с окружающим мраком, которым ты так восхищаешься? — спросила женщина.
Она наконец решилась взглянуть на мужа, уверенность постепенно возвращалась к ней, но в голосе у ней звучали какие-то неестественные нотки.
— Эта ужасная твоя теория о том, что одни машины прекрасны, а все остальное в мире лишено красоты. Я думаю, что он замучит вас, мистер Раут! Ведь это его знаменитая теория, его великое открытие в области искусства.
— Я вообще медленно прихожу ко всяким открытиям, — мрачно произнес Хорракс. От звука его голоса у его жены похолодело сердце. — Но когда я до чего-нибудь дохожу… — и он умолк.
— Ну? — сказала она.
— Нет, ничего, — ответил Хорракс и вдруг встал с места.
— Я обещал показать вам завод, — сказал он Рауту, положив свою огромную могучую ладонь на плечо своего друга. — Хотите пойти сейчас?
— С удовольствием, — сказал Раут и тоже встал. Снова наступило молчание. Каждый старался в окружающем полумраке разглядеть выражение лица других. Рука Хорракса все еще покоилась у Раута на плече. Раут уже начинал думать, что все сойдет благополучно. Но мистрис Хорракс хорошо знала своего мужа, ей был знаком этот зловеще-спокойный тон, она его боялась. В душе у нее бушевали самые разнородные чувства, но все они постепенно начинали уступать место одному: какому-то смутному опасению несчастья.
— Отлично, — сказал Хорракс. Он снял руку с плеча Раута и повернулся, чтобы идти.
— Где моя шляпа? — Раут в темноте искал шляпу глазами.
— Нет, это мой рабочий ящик, — сказала мистрис Хорракс. Она рассмеялась, но в этом смехе звучали истерические нотки. В сумраке рука Раута коснулась ее руки, лежавшей на спинке стула.
— Ах, вот моя шляпа! — сказал он. Женщине безумно хотелось шепнуть ему несколько слов, предупредить его, но она не в силах была издать ни одного звука. ‘Не ходите с ним, берегитесь!’ — силилась она выговорить, но уже было поздно, и удобный момент прошел.
— Нашли? — спросил Хорракс. Он уже успел приоткрыть дверь. Раут направился к нему.
— Пожалуй, вам лучше проститься с мистрис Хорракс, — сказал Хорракс, в его тоне по-прежнему звучало зловещее спокойствие. Раут вздрогнул и повернулся.
— Покойной ночи, мистрис Хорракс, — сказал он и протянул ей руку.
Хорракс, стоя у открытой двери, пропустил Раута вперед. Обычно он не бывал так вежлив с мужчинами. Когда Раут уже исчез за дверью, он молча посмотрел на жену и тоже вышел из комнаты. Женщина стояла не двигаясь, она прислушивалась к шагам, которые раздавались в коридоре: ей казалось, что грузная походка ее мужа напоминает ей бас, а легкая Раута — дискант.
Вот с шумом захлопнулась входная дверь. Мистрис Хорракс медленно подошла к окну и высунулась из него. Ее муж и Раут промелькнули у калитки сада, затем они вышли на дорогу, где их на мгновенье осветил фонарь, а потом черная масса кустов скрыла их из вида. В этот короткий миг она не успела разглядеть выражение лиц, издали казавшихся лишь бледными пятнами в темноте, она по-прежнему боялась и сомневалась и страстно жаждала узнать. Наконец она упала на широкое кресло и так и осталась сидеть в нем, широко открытые глаза ее глядели куда-то вдаль, на красные огни доменных печей, сверкавшие на фоне неба. Так она просидела больше часа, все в той же позе.
Неподвижный и душный воздух давил Рауту грудь. Он молча шел по дороге рядом с Хорраксом, так же молча они свернули на устланную золой тропинку, откуда открывался вид на всю долину.
Голубоватая мгла, состоявшая наполовину из тумана и наполовину из пыли, придавала всем предметам какой-то особенный, таинственный вид. Там, вдалеке, виднелись Гэнли и Этрурия, словно темные серые массы со светившимися кое-где точками уличных фонарей или немногих освещенных окон, местами выделялся яркий желтый свет из окон трактира или работавшей всю ночь фабрики. А над этими смутно серевшими массами возвышался целый лес высоких труб, многие из них извергали клубы дыма, некоторые же бездействовали благодаря временному застою. Кое-где на фоне вечернего неба ярко вырисовывался шкив надшахтного копра, говоривший о том, что тут имеются каменноугольные копи. Ближе к тропинке тянулась целая сеть железнодорожных путей, с грохотом сновали туда и сюда еле видимые в полумраке маневрировавшие составы, пыхтели паровозы, раздавался ритмический лязг сталкивающихся буферов, временами клубы белого пара застилали все окружающее. Слева между полотном железной дороги и темной массой невысокого холма возвышались, гордо господствуя над долиной, гигантские, черные как смоль, огромные, увенчанные дымом и пламенем трубы доменных печей компании Джэдда и центральные здания обширного железоделательного завода, которым управлял Хорракс. Они стояли массивные, грозные, внутри их вечно бушевало пламя и кипело расплавленное железо, из прокатных мастерских доносился грохот, а паровой молот, тяжело ударяя, разбрасывал снопы белых искр. Как раз в одну из гигантских печей засыпали новую порцию топлива, сразу же вырвалось красное пламя и до самого неба поднялось облако дыма и черной копоти.
Раут решил прервать молчание, снова становившееся зловещим.
— Да, ваши печи действительно дают необычайно красивые эффекты, — сказал он.
Хорракс что-то проворчал. Он стоял, засунув руки в карманы, и глядел на железную дорогу и на завод. Брови его нахмурились, словно он решал какой-то бесконечно важный, но чрезвычайно сложный вопрос. Раут взглянул на него, но тотчас же опять отвернулся.
— Сейчас еще нет настоящего лунного освещения, — продолжал он и посмотрел на небо, — день еще не вполне угас.
Хорракс вдруг уставился на своего спутника, у него было такое выражение лица, словно его только что разбудили.
— Что такое? Не угас?.. Ну, да, разумеется. — Он тоже в свою очередь поднял вверх глаза и посмотрел на луну, казавшуюся лишь бледным пятном на светлом небе летнего вечера. — Пойдемте же, — вдруг сказал он, подхватив Раута под руку, он свернул на тропинку, ведшую к железной дороге.
Раут отступил назад, глаза обоих встретились. В один миг они сказали друг другу все то, что уста не смели выговорить. Хорракс крепко сжал руку Раута повыше локтя, но почти тотчас же отпустил ее. Не успел Раут опомниться, как он уже шел, хотя и неохотно, под руку с Хорраксом по тропинке.
— Посмотрите, как красиво светятся огни семафора вон там, по направлению к Бэрслему, — сказал Хорракс. Раз прервав молчание, он продолжал говорить без умолку. Он шел быстро и все крепче и крепче сжимал руку Раута.
— Взгляните на эти маленькие зеленые, красные и белые огоньки, сверкающие в тумане. Вы ведь любите световые эффекты, Раут, а тут очень красивая игра света. Теперь посмотрите на мои доменные печи, какой величественный у них вид. Вот она, направо, — моя любимица, в ней целых семьдесят футов высоты. Я сам строил ее, и вот уже пять лет, как она и день и ночь без устали плавит железо в своих недрах. У меня к ней какая-то особенная нежность. Вот эта красноватая линия — вы назвали бы это эффектным оранжевым бликом, не правда ли? Это пудлинговые печи, а вот там, эти три ярко освещенные черные силуэты, — это прокатные цехи. Заметили ли вы сейчас сноп белых искр, вырвавшийся из-под парового молота? Пойдемте туда. А слышите грохот листового железа по полу? Это удивительная штука. Это листовое железо, Раут! Оно глаже зеркала, когда только что выходит из обработки. А вот и молот опять заработал. Ну, пойдемте же.
Он умолк и перевел дух, руки его так крепко сжимали руку Раута, что тот не мог двинуться. По темной тропинке, ведшей к железной дороге, Хорракс мчался как безумный, Раут же все время молчал и только старался удержать стремительно летевшего спутника.
— Слушайте, Хорракс, — наконец произнес он с каким-то нервным смехом, в голосе его слышалась плохо скрываемая злоба. — Послушайте, вы мне сейчас руку оторвете! Куда это вы меня тащите?
Хорракс наконец отпустил его. Тон его совершенно изменился.
— Я вам сделал больно? — спросил он. — Простите! Но вы сами меня приучили ходить под руку, как полагается друзьям.
— В таком случае вы еще не успели изучить это дело во всех тонкостях, — сказал Раут и опять рассмеялся деланным смехом. — Черт возьми, у меня, наверное, вся рука в синяках!
Но Хорракс даже не извинился.
Они уже успели дойти до подножия холма, к самому забору, тянувшемуся вдоль полотна железной дороги. По мере того как они приближались, очертания завода росли и казались все более и более грандиозными. Теперь для того чтобы увидать доменные печи, им приходилось смотреть вверх: Этрурия и Гэнли скрылись из вида, когда они спустились с холма, впереди на заборе висела доска, на которой еле-еле виднелась забрызганная грязью надпись: ‘БЕРЕГИСЬ ПОЕЗДА’.
— Да, безусловно красивые световые эффекты, — сказал Хорракс, делая широкий жест рукой. — Вон, смотрите, подходит поезд. Клубы дыма, оранжевый свет, яркий, круглый глаз фонаря паровоза, мелодичный лязг буферов — как красиво все это. Но раньше мои доменные печи были эффектнее, когда мы еще не научились закрывать верхнее отверстие железными конусами для того, чтобы использовать отходящие газы.
— Каким образом? — спросил Раут. — Какие конусы?
— Конусы, друг мой, конусы! Я покажу вам один из них вблизи. Раньше отверстия были всегда открыты и пламя оттуда вырывалось: над домной витал ночью огненный столб, а днем — облако дыма. А теперь мы отводим отходящие газы посредством труб и употребляем эти газы для того, чтобы нагревать воздух, который поступает в домну, а отверстие закрывается конусом. Вы увидите этот конус вблизи — это в высшей степени интересная вещь.
— Однако, — сказал Раут, — из отверстия печи все-таки время от времени вырываются дым и пламя.
— Конус не приделан наглухо, он подвешен на цепи, которая прикреплена к рычагу, а с другой стороны имеется противовес. Впрочем, я покажу вам устройство его вблизи. Иначе, разумеется, никак нельзя было бы засыпать топливо в печь. Через определенные промежутки времени конус опускается вниз и из отверстия печи вырывается пламя.
— Понимаю, — сказал Раут. Он оглянулся назад. — А луна становится ярче, — добавил он.
— Пойдемте дальше, — вдруг сказал Хорракс. Он опять вцепился Рауту в плечо и неожиданно потянул его на рельсы. И тут в одно мгновение произошел краткий эпизод — один из тех эпизодов, которые оставляют после себя ощущения необычайно яркие, но настолько мимолетные, что человек после них остается ошеломленным и сомневается в том, был ли это сон или действительность. Не успели они перейти через половину железнодорожных путей, как рука Хорракса вдруг словно клещами сжала плечо Раута, в то же мгновение Раут почувствовал, что спутник заставил его сделать полуоборот. Он посмотрел вперед. По главному пути, прямо на него, мчался поезд: уже можно было ясно различить ряд освещенных вагонов, два огня паровоза — красный и желтый — становились с каждым мгновением все ярче и ближе. Раут вдруг понял все, он повернулся лицом к Хорраксу и напряг всю силу, чтобы оттолкнуть его и вырваться из железных рук, удерживавших его на рельсах. Но борьба не продлилась и секунды. Выло мгновенье, когда Раут твердо знал, что Хорракс удерживает его на месте, но почти в тот же миг он почувствовал, что спутник с силой оттащил его в сторону.
— Осторожнее, — сказал Хорракс, тяжело дыша. Поезд с грохотом промчался мимо них. Они оба стояли, с трудом переводя дух, около калитки, которая вела к заводу.
— Я не заметил, что поезд идет, — сказал Раут. Несмотря на то, что опасения его только что получили подтверждение, он все еще старался вести разговор в обычном тоне.
Хорракс что-то проворчал.
— Конус, — произнес он и затем, словно вдруг очнувшись, добавил: — Я так и подумал, что вы не расслышали.
— Да, я ничего не слышал, — сказал Раут.
— Для меня было бы большое горе, если бы вы попали под поезд, — сказал Хорракс.
— Я на мгновенье как-то растерялся, — сказал Раут.
С минуту Хорракс стоял неподвижно, но потом он опять повернулся в сторону завода.
— Посмотрите, какими красивыми кажутся в темноте эти горы руды и кокса! А вон там поднимают вагонетку наверх: она опрокидывается, и ее содержимое засыпают в отверстие печи. Поглядите, каким эффектным потоком течет раскаленная красная масса. А теперь, когда мы подошли ближе, кучи руды наполовину закрывают от нас печи. Посмотрите, как трепетно дрожит пламя над той большой домной. Нет, вы не туда пошли. Сюда, в эту сторону. Та дорожка ведет к пудлинговым печам, а я хочу сначала показать вам канал.
Хорракс снова подошел к Рауту и взял его под руку. Они двинулись и пошли рядом. Раут рассеянно отвечал на вопросы Хорракса. Он никак не мог дать себе отчет в том, что такое, в сущности, произошло там, на рельсах. На самом деле Хорракс хотел, чтобы он попал под поезд, или это была его фантазия? Неужели он чуть было не сделался жертвой обманутого мужа? А что, если этот угрюмый, злобный зверь на самом деле что-нибудь подозревает? Раут не на шутку испугался было за свою жизнь, но он тотчас же убедил себя в том, что ошибся, и неприятное чувство быстро прошло. А может быть, Хорракс ничего и не заметил? Как бы то ни было, но он вовремя стащил его с рельс. Странное поведение Хорракса могло объясниться той беспричинной ревностью, которую он не раз уже проявлял.
Хорракс что-то рассказывал про пепел и про канал…
— Не правда ли? — спросил он.
— Что такое? — ответил Раут. — Ах, да! Освещенный луной туман? Очень красиво!
— Наш канал, — сказал Хорракс, вдруг останавливаясь, — наш канал необычайно эффектен при двойном освещении луны и огня. Неужели вы ни разу не видели его? Возмутительно! Впрочем, конечно, вы ведь все вечера проводите в Нью-Кэстле — кутите, ухаживаете. А я вам говорю, что вы редко где увидите такую красочную картину… Впрочем, вы сами сейчас в этом убедитесь. Кипящая вода…
Они наконец вышли из лабиринта, образованного горами угля и руды. Шум прокатных цехов, близкий и громкий, сразу оглушил их. Мимо них прошли три темных силуэта рабочих. Узнав Хорракса, рабочие поздоровались, в темноте нельзя было разглядеть их лиц. На Раута напало страстное желание заговорить с этими людьми, но не успел он и рта открыть, как они уже исчезли в темноте. Хорракс указал на канал, к которому они уже успели подойти вплотную, раскаленные домны отражались в нем, отчего вода казалась кроваво-красной, это производило жуткое, фантастическое впечатление. Ярдах в пятидесяти от того места, где стояли Хорракс и Раут, в канал вливалась через трубу вода из охладительной системы, горячий поток бурлил и кипел, и с поверхности канала поднимались небольшие белые облачка пара. Словно непрерывный ряд призраков, эти облачка поднимались с поверхности черной, отливавшей красным воды, они летели по направлению к стоявшим на берегу людям, окутывая их бело-серым туманом, от быстрого мелькания облачков пара над водой кружилась голова. Во мгле виднелись очертания высившейся вблизи самой большой доменной печи. В ушах шумело от грохота. Раут был осторожен: он не подходил близко к воде и внимательно следил за Хорраксом.
— Здесь туман кажется красным, — сказал Хорракс, — он красен, как кровь, и горяч, как страсть, но вон там, где его освещает луна, мгла уже становится бледной и прозрачной, как сама смерть.
Раут лишь на мгновение повернул голову: он опять принялся следить за Хорраксом.
— Пойдемте теперь дальше, к прокатным цехам, — сказал Хорракс. На этот раз он уже не так крепко вцепился в Раута, и тот немного успокоился. Но все-таки на что намекал Хорракс, когда уверял, будто туман ‘красен, как страсть, и бледен, как смерть’? Может быть, это было просто совпадение?
Посетители прошли дальше и некоторое время постояли около пудлинговщиков, затем они осмотрели прокатные цехи, где среди оглушительного шума невозмутимо стучал паровой молот, словно стараясь выжать все соки из железа. Почерневшие, полуобнаженные титаны клали под колеса железные полосы, которые там перерабатывались, словно мягкий воск.
— Пойдемте дальше! — прокричал в ухо Рауту Хорракс.
Они вышли и направились к самой печи. Там сквозь маленькое застекленное отверстие можно было наблюдать огонь, горевший в глубине домны. Яркий блеск его мог совершенно ослепить человека. Посетители поднялись на лифте, на котором поднимали вагонетки с рудой, топливом и известью, в глазах у них все еще мелькали яркие зеленые и синие пятна.
Очутившись наверху, на узком мостике, окружавшем отверстие печи, Раут опять почувствовал прежний страх. Хорошо ли он сделал, что пришел сюда? А что, если Хорракс знал?.. Знал все? Его невольно охватила сильная дрожь. Тут под ним была пропасть в семьдесят футов глубины. Место очень опасное. Чтобы подойти к перилам, пришлось сдвинуть с места вагонетку с топливом, серные пары, поднимавшиеся из печи, наполняли воздух едким запахом, от которого кружилась голова и все кругом, казалось, плясало. Луна выплывала из-за облаков, освещая окруженные деревьями дома Нью-Кэстля. Внизу кипящим потоком протекал канал, поток мчался по направлению к мосту, очертания которого смутно виднелись вдали, и наконец исчезал из вида, затерявшись среди окутанной туманом равнины Бэрслема.
— Вот конус, про который я вам говорил, — громко прокричал Хорракс, — а там, под ним, отверстие печи в шестьдесят футов глубины, сплошь наполненное пламенем и расплавленным железом, на поверхность этой расплавленной массы поднимаются пузырьки воздуха, поступающего из мехов, словно пузырьки газа в стакане содовой воды.
Раут крепко вцепился в перила и нагнулся, чтобы посмотреть на конус. Жара стояла невыносимая. От кипящего железа и от мехов в воздухе стоял оглушительный шум, под аккомпанемент которого Хорракс давал свои объяснения. ‘Все равно, — подумал Раут, — теперь уже надо выдержать испытание до конца. Может быть, все-таки…’
— Там, внутри, — заорал Хорракс, — температура доходит до тысячи градусов. Если бы вы, например, упали туда… вы сразу вспыхнули бы, как щепотка пороха, брошенная на пламя свечи. Протяните руку вперед — чувствуете горячее дыхание печи? Я видел, как здесь на вагонетках закипала дождевая вода. А сам конус! Там пирога не спечешь — моментально сгорит. Температура наружных стенок его доходит до трехсот градусов.
— До трехсот градусов! — повторил Раут.
— Триста по Цельсию, заметьте! — сказал Хорракс. — У вас вмиг закипела бы кровь в жилах.
— Что? — спросил Раут и повернулся к нему.
— У вас вмиг закипела бы… Нет, не уйдешь!
— Пустите меня! — закричал Раут. — Пустите мою руку!
Он схватился за перила сначала одной рукой, потом обеими. Мгновение противники стояли на мостике, раскачиваясь из стороны в сторону. Вдруг Хорракс сильно рванул и оторвал Раута от перил. Несчастный хотел было схватиться за своего врага, но это ему не удалось. Он почувствовал, что летит в пропасть. В воздухе он перевернулся и боком упал на конус, щека, рука и нога его одновременно коснулись раскаленной поверхности.
Он схватился за цепь, на которой был подвешен конус, от этого и цепь, и конус слегка опустились, края конуса охватил огонь, язык пламени, вырвавшись из хаоса внутри печи, лизнул колени несчастного, он почувствовал запах горящего мяса собственных рук, он встал на ноги, тщетно стараясь взобраться вверх по цепи, но что-то ударило его по голове. И вдруг перед ним замелькали стены отверстия печи, черные от копоти и блестящие от лунного света.
Подняв голову, он увидел, что Хорракс стоит наверху, около вагонетки с топливом. Фигура врага ясно и четко вырисовывалась при свете луны. Обманутый муж яростно жестикулировал и громко кричал:
— Гори, подлец! Гори, Дон-Жуан! Ах, у тебя кровь кипела от страсти? Так пусть она еще сильнее закипит! Гори, собака, гори!
Он вдруг схватил горсть угля с вагонетки и стал швырять кусок за куском в Раута.
— Хорракс! — крикнул Раут. — Хорракс! — Он с криком хватался за звенья цепи, стараясь подняться выше, уйти от раскаленного конуса. Все куски угля, которые швырял Хорракс, попадали в цель. Одежда Раута вся обуглилась и тлела. Вдруг конус опустился вниз, из отверстия печи вырвались клубы раскаленного удушливого газа и окружили несчастного горячим кольцом пламени. Тело страдальца потеряло человеческий облик. Когда вспышка прошла, Хорракс увидел почерневшую обугленную фигуру. Голова Раута была залита кровью, но он все еще судорожно хватался за цепь, извиваясь от боли, словно огромный червяк, какое-то утерявшее человеческий образ чудовище, издававшее дикие вопли и рыдания.
При виде этого ужасного существа вся злоба обманутого мужа мгновенно прошла. От ужаса он чуть было не потерял сознание. До него донесся удушливый запах горящего человеческого мяса, он вдруг словно очнулся.
— О, что я сделал!
Он знал, что это существо, там, внизу, уже все равно погибло безвозвратно, знал, что кровь несчастного уже кипит в жилах, но все-таки червяк еще копошился и страдал. Хорракс вдруг ясно себе представил, какие муки испытывает его враг, и это сознание победило все прочие ощущения. Секунду он стоял в нерешительности, затем он быстро повернулся назад, схватил вагонетку и опрокинул содержимое ее на то, что некогда было человеком. Уголь с глухим звуком ударился о конус и посыпался в печь. Крики несчастного мгновенно прекратились. Из отверстия вырвалось облако пламени, дыма и угольной пыли. Но оно быстро рассеялось, и Хорракс опять увидел конус.
Шатаясь, он отступил назад и долго стоял, весь дрожа, судорожно уцепившись за перила обеими руками. Губы его беззвучно шевелились.
Там, внизу, раздался звук голосов и шум беготни: грохот вагонеток мгновенно прекратился.